Многоножка (джен)

С той ночи, когда Тамару отыскали в парке и забрали домой, Ромка от неё будто бы отгородился. На все попытки расспросить о том, как его дела, отвечал односложно или отшучивался, на извинения махал рукой и странно молчал, а сам Тамаре не писал, и разговоров не заводил. После нескольких неудачных заходов та сдалась: навалилось слишком много дел, а как подступиться к Ромке — она не имела никакого понятия.

Дело в том, что вскоре после Тамариного побега из дома «стаккатовцы» нашли, где можно себя проявить. Это произошло в первых числах февраля, выдавшегося столь же солнечным, сколь и морозным.

В тот день Тамара, придя в «Стаккато», обнаружила троицу — а именно Костю, Серёжу и Нюру, которые, как обычно, оказывались здесь раньше всех остальных, — за разглядыванием какого-то небольшого буклетика. Подойдя ближе к ним, она убедилась, что жёлто-чёрный глянцевый листок — это рекламка местного ветродвинского кинофестиваля «Движение».

И, несмотря на то, что Тамара умела читать, а на буклете всё было достаточно чётко написано, она всё равно на всякий случай спросила ребят, что это они тут разглядывают.

— Кинофестиваль, — ожидаемо ответил Серёжа. — Ежегодный. Мы и не знали, что у нас проводятся…

— Я знала, — сказала Нюра тихо.

— Ты всегда всё знаешь и никогда ничего никому не говоришь, — упрекнул её Костя.

— Знание — тяжёлая ноша.

— А что вы вдруг заинтересовались? — спросила их Тамара.

Серёжа пожал плечами.

— Она лежала тут, когда мы пришли, и никого не было. Света, наверное, положила.

— А может, это Перепелицы?

— А ей-то зачем что-то здесь оставлять…

— А мы могли бы в нём поучаствовать? — осторожно спросила Тамара.

— Если снимем что-то удобоваримое, то, в принципе, время до отправки файла ещё есть… — Костя настолько равнодушно пожал плечами, как будто просто продекламировал всем известное расписание.

Тамара очень выразительно сжала губы и выпучила глаза, уставившись в его незаинтересованный висок.

Серёжа непонимающе поглядел на неё, потом на Костю. Тот поднял глаза, увидев жгучий Тамарин взгляд.

— Что-о-о? Что я опять сделал? Какое плохое зло?

Серёжа приложил руку к лицу. Нюра, оглядев их всех, осторожно спросила:

— Вы хотите поучаствовать в «Движении»?

— Почему бы и нет? — сказала Тамара, которой идея понравилась. — Надыбаем камеру. Снимем что-нибудь. Отправим. Будет круто!

— Если бы всё было так просто — там крутили бы одну парашу, — не очень лестно отозвался Серёжа, задумчиво потерев ладонью пространство между ртом и носом.

— Вроде «Годовалого слона»?

— Фу, блин, не напоминай, пожалуйста.

«А я всё никак не посмотрю…» — машинально вспомнила Тамара.

— А что там нужно? Чтобы участвовать?

— Зарегистрироваться… Потом подать заявку. Потом выслать к ним фильм. Потом ждать результатов. А потом уже предпоказ. Наверное.

— Считается ли предпоказ предпоказом, если после него не будет показа?

— Нет, наверное, это тогда просто показ.

— Демонстрация?

— Просмотр.

— Ребят! — топнула Стикером Тамара. — Не отвлекайтесь! Пусть это будет всё-таки предпоказ…

Костя снова пожал плечами.

— Пусть будет. В общем, если хотим участвовать, нам тогда стоит сначала придумать, о чём мы снимем фильм.

— А какой там нужен хронометраж?

— Да фиг знает. Это ж буклет для гостей, не для участников…

— Как думаете, а Лебедева согласится на такое? — задумалась Нюра.

После этого задумались и все остальные. Но Серёжа сказал:

— Я так полагаю, что она эту рекламку и оставила. Либо она, либо Света. А если это правда, то одна из них стопроцентно будет за, и убедит другую…

— Класс! — обрадовалась Тамара. — Кино снимать! А про что?! Давайте придумаем!

— Про то, как одна безумная барышня внезапно врывается в один неизвестный клуб и мешает его закрытию. Жанр будет «хоррор» и «мистика».

Тамаре подумалось, что это снова какая-нибудь отсылка к какому-нибудь очередному фильму, поэтому она ничего не сказала.

— А может, любовную драму какую-нибудь? — предположила Нюра.

— Ага, и Костю в главной роли сунем.

— А кто сказал, что Костя будет против? — спросил Костя. — Костя очень даже за!

— Ну вот тогда Косте за нас за всех и отдуваться. Опежёром будет Нюра.

— Кем? — не поняла Тамара, сдержав смех.

— Оператором и монтажёром одновременно. Она умеет, да, Нюр?

Та поглядела на них скептически.

— Вы же однажды даже шутку придумали про то, какой я офигенский опежёр…

Высказанная ими при всех идея была встречена задумчивым молчанием. Даже Ксюха, казалось, готовая уже обрадоваться неожиданной идее снимать фильм, осторожно притихла и ждала, что скажет на это Лебедева. Все молча переглядывались. Тамара украдкой взглянула на Ромку, но взгляда его не встретила: тот смотрел куда угодно, но не на неё.

Снова нахлынули воспоминания о том вечере в парке, и у Тамары стремительно покраснели уши. А затем она вспомнила. И пришлось снова украдкой взглянуть на Ромку.

Теперь она видела его совсем по-другому.

* * *

— Ну так и что вы решили? — спросил Саша Солнышев, не отрываясь от экрана и без устали молотя пальцами по джойстику.

Сидящая рядом Тамара управлялась с контроллером немного хуже, но всё-таки старалась управляться с Кунг Лао, скачущем на экране. Саша сражался против неё в простенькой «Мортал Комбат», основам которой Тамару научил Егор — ещё тогда, когда приставки «Сега» почти вышли из моды, а между братом и сестрой царил какой-никакой мир.

По факту сражение происходило в мрачном готическом храме. А формально — дома у Солнышева. Сам Саша сегодня в клуб прийти не смог, из-за вывихнутой где-то ноги, так что Тамара заскочила к нему — проведать. Где была любезно приглашена на виртуальное сражение, и отказать не смогла.

— Мы решили, что что-нибудь попробуем, но нам нужна нормальная камера и толковый сценарий. Конечно, ещё куча всего нам нужно, но пока что вот это… Сценарием займётся Агата, а вот аппаратура… У тебя нет видеокамеры случайно?

— Победишь меня — поищу, так и быть.

— Нечестно так говорить, когда у меня меньше половины здоровья!!! — разозлилась Тамара, защёлкав джойстиком сильнее. Всего несколько комбинаций — и на последнем пикселе здоровья она отправила Сашиного Джакса в нокаут. Или, как здесь это называлось — в «фаталити».

— Уууу, только так и можешь… — неуклюжий, как большой кузнечик, Саша поднялся с места и принялся рыться на полках. Затем, хромая на одну ногу, вышел из комнаты и спустя время вернулся с большой квадратной коробкой и парой вафель.

— Держи.

— Благодарю…

В коробке оказалась старая даже на вид серая камера. Небольшая, со специальным креплением для руки сбоку, и, кажется, записывающая видео на кассеты.

— Только такая.

— Ты что, серьёзно? — вздохнула Тамара. — «Сони» времён динозавров. Палеозой.

— Ну прости, что не наколдовал чего получше, — съязвил Саша в ответ. — Я не занимаюсь профессиональной видеосъёмкой. И никто в моей семье тоже. Ну так что, возьмёшь?

— Даже не знаю… И USB-порта у неё тоже нет, да?

— В то время, когда она была в ходу, о такой аббревиатуре даже не слышали.

Взяв в руку камеру, Тамара просунула пальцы в крепление, перехватила устройство, покрутила и нажала на кнопку включения. Ничего не произошло.

— Разрядилась, наверное… Дай сюда.

Пришлось подсоединить её к переходнику, который пришлось включить в розетку. Индикатор на камере загорелся мигающим зелёным цветом: она заряжалась.

— Вот теперь…

Отогнув пластинку, на которой был дисплей камеры, Тамара нажала на кнопку; экран мигнул заставкой «Сони», а затем отобразил размытую Сашину футболку, находящуюся сейчас перед объективом.

— Работает!

Камера сфокусировалась, контуры обрели чёткость. Тамара приподняла устройство, нацелив объектив на Сашу.

— А где тут кнопка «вкыл»…

— Там сбоку, под панелью, куча кнопок, глянь.

В нише корпуса, где обычно умещался отдвижной дисплей, действительно была масса незаметных маленьких кнопочек. Тамара нашла ту, что была подписана как «REC», нажала её — и цифры на экране указали обратный отсчёт.

— Ого, она работает! — сказала Тамара инстинктивно, и только потом поняла, что камера записывает. На кассете, кажется, оставалось немногим больше пятнадцати секунд.

Тамара подняла объектив на Сашу.

— Скажи что-нибудь для памяти!

Саша улыбнулся, смахнул с лица длинные волосы, какое-то время посмотрел в пространство. По какой-то причине лицо его в этот момент посветлело. И дело было не в плохом качестве видеозаписи — он как будто вспомнил что-то хорошее.

— Привет, меня зовут Александр, и рядом со мной будущая телезвезда Тамара…

— Какая я тебе ещё «телезвезда»?! — рассмеялась Тамара и извернулась, чтобы заглянуть в объектив хотя бы глазком. — Вот она я! Привет, потомки! Мы с Сашкой из «Стаккато»! Это театральный клуб! А я никакая не звезда! Не верьте ему!..

Камера пиликнула: время записи кончилось.

— Слушай… — Тамара задумчиво повертела её в руке, а потом положила рядом с собой. — У меня тут… двоякая ситуация. Я хочу у тебя узнать кое-что, и при этом не хочу лезть не в своё дело.

Саша с интересом взглянул на неё.

— Это что-то насчёт «Стаккато»?

— Не совсем. Это что-то насчёт вас с Нюрой.

Несмотря на то, что Саша разом помрачнел, на мгновение Тамаре показалось, что во взгляде его что-то промелькнуло. Что-то хорошее и светлое. Мелькнуло — и тут же исчезло.

— Что именно тебе интересно?

— Что за история между вами произошла.

— Мне казалось, с того дня, как Лебедева заставила нас играть в «метро», подробности уже всем известны.

«Это всё глупости»! — чуть не сказала Тамара, но вовремя сдержалась, потому что речь шла совсем не о глупостях. Сказала вместо этого:

— Вот именно, что только подробности всякие мне и известны. А не вся история.

— И почему она тебе интересна?

— Потому что вы двое теперь… становитесь моими друзьями. Я никому не стала бы рассказывать, но, думаю, это помогло бы мне лучше понять вас двоих. И тебя, и… Нюру. Наверное.

Саша долго смотрел на неё.

— Ни фига себе.

— Что?! — удивилась Тамара, смутившись. — Я просто говорю то, что думаю, не надо смотреть на меня, как на чокнутую! И вообще, если не станешь рассказывать, я не обижусь. Понимаю, что могу лезть не в своё дело.

— Да ладно, я, в общем-то, даже не против как-то это всё обобщить в голове.

Он подошёл к дивану, стоящему возле стены с плакатами, сел на него и вытянул длинные ноги в клетчатых тапках. Ноги его по какой-то причине напоминали измазанные простые карандаши, и одна была перебинтована.

— В общем… — Саша вздохнул, переминая в пальцах геймпад. — Это долгая история. Долгая и неприятная. И с чего бы мне её начать…

Я с самого детства был тихоней — услада для глаз учителей, насмотревшихся на хулиганов, задир и драчунов. Друзья у меня появлялись и исчезали, но такого, чтобы надолго, не было. Родители, видя это, всеми правдами и неправдами выпихивали меня из дома, чтобы после школы я не залипал в компьютер. Собственно, так я и оказался однажды в «Стаккато».

Народу там было больше, чем сейчас — человек двадцать, может быть. Все шумные и весёлые, прямо не как я. Там всегда была какая-то шумиха, которая к себе привлекала. Царил такой хаос, что тебе начинало казаться, что и ты там тоже себе место найдёшь. И я нашёл в первый же день: компания из ребят позвала меня к себе и стала выпытывать, кто я такой и как тут оказался. В этой компании были и эти трое: Нюра, Костя и Серёжа. Вечно неразлучные, постоянно пререкающиеся, и такие притягательные. Сблизившись, я стал зависать с ними.

Стоит сказать, в них толком и не было ничего особенного: эти трое просто были такими, какими были, и из-за этого хорошо сочетались друг с другом, хотя, казалось бы, это просто невозможно.

Поправлюсь: в Косте с Серёгой не было ничего особенного, парни как парни. А вот Нюра была другой. Или мне так казалось. Дело в том, что она по какой-то причине была необыкновенно добра ко всем окружающим, и ко мне в том числе. При этом, когда ты это понимал, тебе начинало казаться, что только ты — особенный, только ты один ей приятен. Поэтому, я думаю, в её обществе очень любили находиться люди. Она была Хорошим Человеком — с большой буквы.

У неё было много друзей, много забавных странностей и необычных хобби. К примеру, она какое-то время всерьёз занималась чтением рэпа. Потом, конечно, бросила, но необходимые навыки остались.

А ещё она иногда жаловалась, что ей снова кто-то там в чём-то там признался. И вздыхала:

— А мне казалось, что мы с ним подружимся…

— А что, нельзя дружить, если парень в тебя втрескался? — равнодушно пожимал я плечами.

— Нормально нельзя, — уверенно сказала Нюра, будто её утверждение было перепроверено на сотню раз. — Мальчишек всегда заносит… Так что лучше даже не рисковать.

Она редко когда говорила «парней», предпочитая этому пренебрежительное — «мальчишек». Как будто ей было лет восемь.

— В смысле — «заносит»? — не понял я.

— В смысле, они странно на меня начинают смотреть. Не как на друга, а как на девушку. А потом ещё хуже…

— Может, тебе просто нормальных не встречалось.

— Да вы все нормальные, пока не влюбитесь, — и Нюра поморщилась на этих словах. Я рассмеялся, не подозревая, насколько она была права.

Прошёл примерно год с моего вступления в «Стаккато», и мы с ней сдружились — я полагал, что настолько же, насколько она сдружилась с Костей и Серёжей. А они были довольно близко. Меня это радовало: я как будто впервые в жизни стал частью классной тусовки. Сейчас, спустя время, я понимаю, что парни-то не очень меня жаловали, но мне было всё равно. Главное — что мы с Нюрой подружились.

— В общем, есть такая теория, что на самом деле все эльнары были подкуплены зецунами, чтобы поднять восстание в Аланаре… — рассказывал Костя. — Во-первых, Микаши, как их глава, постоянно упоминал о своих «революционных» настроениях, и его легко можно было склонить к этому, несмотря на то, что преподаватель. Хотя, казалось бы, хода этому не давали. А во-вторых…

— Так, погоди. Какой из Микаши революционер, ты о чём вообще? — тяжело вздохнул Серёжа, приложив руку к лицу. — Детский, блин, мультик, а он…

— Ага, детский, как же! Ты такой скептик, Серёжа Селезнёв, как с тобой вообще можно жить?!

— Ты не пробовал, так что не знаешь…

— Мультики не обязательно могут быть детскими, — вставил слово Саша. — Есть, например, «Доминик-Плюс», там…

— Я и не хочу пробовать, знаешь ли. Мне хватает того, что ты и так абсолютно невыносим.

— На себя посмотри, — и Серёжа скорчил недовольную гримасу. — В общем, это просто теория. Но, как по мне, зецуны явно не из-за простого недовольства бунтовали.

— А вы про какую часть? — спросила Нюра. — В третьей зецуны же были добрыми.

Шагающий за ними вслед Саша тяжело вздохнул носом, но ничего не сказал.

«Если бы не она — меня бы здесь не было».

…Мы иногда встречались после школы, просто чтобы погулять, даже без Кости с Серёгой. Однажды даже в кино сходили. А ещё она научила меня играть на гитаре… Ладно, пыталась научить. Нас с Костей. Я не был очень уж прилежным учеником.

Я не знаю, приходило ли ей вообще в голову, что я теоретически способен в неё влюбиться. Наверное, да, потому что Нюра всегда была достаточно умной, чтобы к ней в голову приходило абсолютно всё… и в то же время она была достаточно легкомысленной, чтобы некоторые вещи в её голову просто не умещались, или не удерживались там надолго.

В том самом кино она — случайно или нарочно, не разберу — на короткое время положила голову мне на плечо. Не знаю, может, просто устала. Но в тот момент я и понял, что пропал. И я влюбился. Крепко и бесповоротно.

Это был конец.

Естественно, сперва я ничего не рисковал ей говорить. Потому что помнил по её же словам: парни, которые влюбляются в неё, вычёркиваются из списка её друзей навсегда. Но с того момента, как я всё осознал, со мной начал твориться какой-то кошмар. Конечно, рядом с Нюрой мне в большинстве случаев было классно и здорово, но стоило ей поболтать с кем-то посторонним, улыбнуться ему и обнять его — а Нюра, я напомню, была очень добрым человеком, — как меня на куски раздирало. Стоило ей прочитать моё сообщение и забыть на него ответить — как меня сжирала заживо мысль о том, что я надоел ей, что она меня кинула в игнор, а может и того хуже — парня нашла, и теперь гуляет с ним.

Это было невыносимо.

Под один Новый год я решил, что мы уже достаточно близки для того, чтобы я, наконец, сказал ей всё таким образом, чтобы не быть отосланным прочь. И я выпалил:

— Знаешь, я чертовски в тебя втюрился.

Она помолчала какое-то время. Дальше у нас произошёл диалог в стиле:

— Вот как.

— Ага.

— Это плохо.

— Я знаю.

— Очень плохо.

— Угу.

— И что делать?

В голове у меня тогда было только одно: «Откуда я, к чертям собачьим, знаю, что мне делать?! Я у тебя это хотел спросить!!!». Но и Нюра, кажется, не знала, и мои слова её скорее огорчили, чем обрадовали.

— Может… сделаем вид, что я этого не говорил? — предложил я.

— Угу, — и через несколько мгновений Нюры передо мной уже не было.

Стоит ли говорить, что это мало помогло ситуации. Мы продолжили дружить так, словно ничего не произошло, но с того момента Нюра от меня будто бы отгородилась: уже не писала первой, в кино ходила с какими-то другими друзьями, а на предложения прогуляться сыпала в меня горами «неотложных» дел, хотя на самом деле не такие уж они были и неотложные. И самое интересное, что она ничего мне не объясняла — как будто всё было понятно и так. А мне ни черта не было понятно. На тот момент школьная успеваемость у меня покатилась под откос, и родители обеспокоились: уж не в «Стаккато» ли дело? Они ничего не знали про Нюру. Я вообще редко им что-то рассказываю. В общем, это всё привело к тому, что однажды я… жестоко сглупил.

Я вдруг ни с того, ни с сего подумал: может быть, всё изменилось за это время? Может, я сделал что-то не так, упустил возможность? Может быть, тогда, когда я признавался, мне стоило быть более настойчивым? Все эти «может» слились в одно-единственное желание пойти и всё исправить. На дворе стоял май.

И, застав Нюру одну возле «Стаккато» — в ожидании её друзей — я признался ей ещё раз. Выпалил, что люблю, чуть ли не на всю улицу. И она… У неё было такое лицо, будто бы я сказал что-то страшное, или что её загнали в угол, и она не знает, что делать. А у меня в голове билось, что я-то знаю, что нужно делать. И я поцеловал её.

Вернее… попробовал. Скажем так, у меня не получилось. Нюра, она... оттолкнула меня, посмотрела так, будто… даже сравнения никакого нет, как будто я худший человек, которого она когда-либо встречала. Она заплакала. И в этот момент как раз вышли Серёга и Костя. Серёга, не разобравшись, кинулся на меня и ударил… и я ушёл.

На месяц-два я закрылся в себе, потому что ни черта не понимал. Как так вышло? Нюра же добрейший человек, почему от неё я получил столько боли, сколько ни от кого не получал? В общем… Я кое-как оклемался к сентябрю. Решил взяться за голову. А ближе к зиме ты снова меня позвала в клуб. Я подумал: может, Нюры там не будет? А если и будет — может, она всё забыла, не злится? Решил попробовать сходить, помочь вам в вашей постановке. У меня появилась какая-то надежда, что всё снова может стать хорошо.

И на самом деле, то, что она была там, меня обрадовало. Хоть я и видел, как ребята на меня смотрят. Кстати, Нюра выглядит так, будто с того времени замкнулась в себе… и, кажется, я выглядел так же, когда мы с тобой познакомились.

Саша задумчиво сплёл пальцы рук вместе. Он выглядел бледным и усталым.

— Вот такая история.

— Ты хоть извинился перед ней за тот случай? — осторожно спросила Тамара.

— Конечно. И не раз. Но ты её слышала: кажется, ей недостаточно одних извинений.

— Должно пройти время, чтобы тебе снова с ней подружиться.

— Знаешь, что самое страшное? — Саша повернул к ней голову. — Я уже и не знаю, хочу ли я. Да, меня к ней до сих пор тянет… но при этом смогу ли я снова подружиться с ней, если не хочу снова испытывать всю эту боль? А ведь я испытаю. И не потому что она плохая, и всё специально делает. А… я не знаю, почему. Может, это я плохой.

— Ты не плохой, Саш, — Тамара, поколебавшись, тронула пальцами костлявое тёплое плечо. — Ты поступил не очень правильно, но это не сделало тебя плохим человеком.

Снова вспомнился Ромка, и то, что было в парке — и Тамару аж пробрало из-за того, насколько похожими были ситуации. Что бы она сказала Ромке, если бы сейчас он сидел на месте Саши?

— Ты хороший.

Саша посмотрел на неё, чуть улыбнувшись.

— Серьёзно?

Тамара кивнула.

— Честное тамарческое.