Тебе доверяли больше, чем ты этого заслуживаешь (джен)

Таких писем Северус не получал уже давно. Сердце сжалось в плохом предчувствии. На конверте были марки специальной почтовой станции, которая принимала письма от маггловской почты и отправляла совами в магический мир. Северус получил письмо тем же путём, каким магглорожденные и некоторые полукровки переписываются с родителями. Письмо было от отца, он просил навестить его в больнице. Северус смял письмо, выдохнул. Предупредив Минерву, что ему нужно отлучиться по личному делу, вышел за границу защитных чар Хогвартса и аппарировал в маггловскую больницу Коукворта.

Худой до измождённости, лысый, без бровей и ресниц, на руках следы от уколов, на лице трубка, которая подаёт кислород, — Тобиас Снейп вызывал бы жалость, если бы не нахлынувшие детские воспоминания и обида.

— Северус, ты пришёл, — привлёк внимание тихий голос.

— Ты не ждал?

— Не знал, захочешь ли увидеть меня. Мы никогда не были с тобой близки.

— Верно, в прошлый раз письмо от тебя я получил с известием о смерти мамы.

— Я хотел поговорить с тобой о ней, рассказать тебе. — Тобиас тяжело задышал, приборы начали пищать. — Убери звук, используй свою палку, — попросил он.

— Может, лучше позвать врачей?

— Нет, они бесполезны, только поддерживают остатки жизни во мне. Я хотел рассказать тебе...

Северус сел на стул для посетителей и повесил несколько заглушек. Медицинские приборы перестали пищать, но продолжали мигать красными огоньками.

— Я влюбился в Эйлин сразу, как только встретил её. Она гуляла в Сент-Джеймс-парке, сбежала от отца в Лондон, начитавшись стихов Джона Уилмота. Бунтовала. Она была словно с другой планеты, ужасалась мини-юбкам и другой модной одежде, сама в старинном платье, словно принцесса. Представь моё удивление, когда я узнал её фамилию. Она только закончила школу, а я — колледж и получил место на фабрике, праздновал с друзьями. Бурная летняя влюблённость в необычную девушку имела последствия. Когда она сказала мне о беременности, я тут же сделал предложение, и Эйлин сбежала от деспота отца ко мне. Бросила свой странный мир, даже колдовать старалась меньше. Эйлин рассказала, что она волшебница, я знал немного о её семье и школе, но воспринимал всё это отстранённо, словно это были рассказы о другой стране. Беременность была тяжёлая, она говорила, что здоровье подорвалось из-за отлучения от рода. Ребёнок был очень слабенький и всё время норовил умереть, почти всю беременность она лежала в больнице на сохранении. Дома я справлялся сам как мог. Беременность закончилась смертью малыша, Эйлин еле спасли. Восстановление после реанимации шло тяжело. Дома ей было плохо, сейчас это называют затяжной депрессией, Эйлин могла весь день спать, почти не есть. Я не знал, что делать и как ей помочь, думал, может, проклял её кто, и это чувство беспомощности было хуже всего, я начал пить, только за бутылкой я мог забыться. А через год вдруг появился малыш: крепкий, здоровый, черноволосый и черноглазый. Эйлин ожила, я был рад за жену, но не мог принять этого чужого ребёнка как своего. А ещё я впервые испугался магии, увидел что-то большее, чем фокусы Эйлин. В тот день я напился и впервые попробовал наркотики, и мозги совсем поехали, я словно наблюдал за собой со стороны, было очень сложно управлять телом в таком состоянии. Кое-как добрался до дома, а там мужик какой-то сидит, я подумал, что это отец Эйлин пришёл к дочери, я ведь даже фотографии его не видел. Но они как-то неправильно сидели, молчали и в глаза друг другу смотрели. Потом волшебник меня увидел, схватил свою палку и связал меня, бормотал что-то и в глаза смотрел пристально. Если бы меня наркота не выкинула, наверное, больно было бы, я видел, что у меня кровь из носа полилась, да и потом башка трещала несколько дней. Когда в себя пришёл, то чуть с ума не сошёл, у меня оказалось два набора воспоминаний: в одном ребёнок наш умер, а в другом наборе был ты. Словно ты родился у нас и мы из роддома тебя принесли. Эйлин в это верила. А я не стал ей ничего говорить, пусть, подумал, пускай верит. Она хоть ожила, не лежала весь день, даже гулять стала выходить. Колдовать, правда, не могла, плохо ей от этого становилось. Потом дома нашлись документы на тебя, и я решил вообще никому не рассказывать о других своих воспоминаниях, чтобы в психушку не загреметь. Эйлин ушла, и я так и не сказал ей ничего, последние её слова были о тебе.

Молчали долго, отец, нет, Тобиас закрыл глаза и расслабленно откинулся на подушку. Перед глазами Северуса проносились картинки воспоминаний, и свои, и те, что подсмотрел в голове Тобиаса во время рассказа.

— Так, значит, когда ты в пьяном угаре орал, что я тебе не сын, ты не врал. — Северус запустил руки в волосы и помассировал голову, спрятав лицо от собеседника. — Я думал, что это из-за магии, ведь ты никогда не обвинял маму в неверности, но всегда ругался, если она колдовала.

— Говорю же, плохо ей потом было, если поколдует. Иногда я ей завидовал, жалел, что помню правду. С тех пор больше не прикасался к наркоте, думал, вдруг тот мужик снова придёт да и поправит мне мозги, но его больше не было. Потом думал, что из школы ты не вернёшься, что тебя прятали у нас. Но ты всегда приезжал. Потом просто перестал гадать, почему ты оказался у нас, близкими мы с тобой не стали, жили, как соседи, пока ты совсем не ушёл к волшебникам.

— Почему сейчас рассказал?

— Умираю я. Рак. Последняя стадия. Врачи говорят, осталось не больше месяца. Решил вот исповедаться тебе, душу себе облегчить, и тебе, может, сгодится на что эта тайна.

— Помощь нужна?

— Спасибо, — хмыкнул Тобиас, — я и без твоей помощи уйду вслед за Эйлин.

— Я не это имел в виду, — пробормотал Северус.

— Ничего не нужно, только...

— Что?

— Прости, что так и не стал тебе отцом. Дом я на тебя уже оформил, чтобы ты не возился с наследством. Продай или живи сам, если нужно. На чердаке остались твои детские вещи и вещи Эйлин. Ко мне больше не приходи, сам помру. Деньги на похороны я оставил в похоронном бюро, договор дома лежит. Положат меня рядом с Эйлин. — Тобиас отвернулся к стене.

— Прощай. Ты был моим отцом, плохим отцом. Но всё же был им, пусть и не хотел. — Северус вышел из палаты, постоял немного в коридоре, поднимая полные щиты окклюменции, отменил заглушающие чары и вышел из больницы.

Дома было на удивление чисто, на тумбе рядом с телевизором лежал договор, о котором говорил Тобиас, на чердаке — несколько коробок с именами Северуса и Эйлин. В подвале, в маминой зельеварне, всё было так же, как Северус оставил, когда был здесь последний раз. Началась мигрень, Северус выругался и поспешно выпил обезболивающее. Скорее всего, это действие закладки Дамблдора или сигналки Тикки.

Около часа заняло наложение чар на дом. "Не продам, — решил Северус, — скрою от магглов и волшебников, приведу в порядок, будет куда гостей приглашать".