В лабиринте кривых зеркал (джен)

«Гризликов знает, где я?» — «Если и знает, то не от меня»… Что, если Антиплащ солгал, и в ШУШУ обо всем прекрасно известно? Что, если они до сих пор не достали Дрейка с единственной целью — хотят, чтобы он пробрался на фабрику и добыл доказательства противозаконной деятельности Прэтта? Прежде, чем дотошный Департамент успеет достать его первым? Или Гризликову местонахождение Дрейка и впрямь неведомо? Но он подозревает, что Антиплащ что-то недоговаривает на этот счет — и пытается добиться от него каких-то сведений? Или просто зачем-то делится с ним своими мутными соображениями? Или…

Черный плащ не знал, что и подумать.

И в конце концов решил вообще этим не заморачиваться — пусть все идет своим чередом; не трогают его — и ладно, будем решать проблемы по мере их поступления. Делай, что должно — и будь, что будет… Он слишком устал от всего происходящего, чтобы впустую ломать над этим голову и пытаться сохранить былое статус кво, тем более что обстоятельства вынуждали его действовать без оглядки. Так или иначе, к худу ли, к добру ли — вся эта затянувшаяся агония должна была скоро закончиться. Очень скоро.

Взлом лаборатории в «Тау-сити» был запланирован на грядущую ночь.

— Вот он, голубчик, — произнес Антиплащ, не отрываясь от бинокля. С пригорка, с которого, спрятавшись в кустах, они вели наблюдение за шоссе номер 19, асфальтовое полотно великолепно просматривалось далеко в обе стороны.

— Вон тот серый фургончик с синей полосой? — Мегавольт, потирая пальцем очки, сосредоточенно щурился. Протянул руку за биноклем. — Дай навести резкость…

— И мне, и мне! — Квага, обиженно сопя за его плечом, чуть ли не подпрыгивал от нетерпения. — Я тоже хочу посмотреть!

— Да, да, вон тот серый фургон. Каждый день тут катается. Возит на фабрику ящики с запчастями и оборудованием, — Антиплащ уже прилаживал к плечу вынутую из чехла снайперскую винтовку с оптикой.

— Только не в переднее колесо, — быстро сказал Дрейк. — Не дай бог фургон потеряет управление — да на оживленной трассе…

— Пробой одной из задних шин водила может и не заметить, — проворчал Мегс. — У него же сзади колеса в спарке.

— Заметит, не переживай, фургон все равно здорово дерганёт и в сторону потянет… для нас главное — чтобы шофер вышел посмотреть, что случилось…

Грузовичок-пятитонка с широкой синей полосой на кузове, не подозревающий о том, какой зловещий интерес вызвало у заговорщиков его приближение, меж тем поравнялся с местом засады. Антиплащ замер и тщательно прицелился…

— Слишком далеко, — пробормотал Бушрут. — Промажешь… по движущемуся объекту…

— Не говори под руку, зелёный!.. У меня все выверено до миллиметра…

Хлопнул выстрел, метнулась из кустов какая-то испуганная пичуга. Грузовичок заметно вильнул в сторону: свинцовая пуля, угодившая в край бескамерной шины, заставила баллон лопнуть и сбросить давление практически мгновенно. К счастью, встречная полоса была пуста, да и водиле удалось быстро справиться с управлением и выровнять ход. Фургон слегка уменьшил скорость, но не остановился. Антиплащ, опустив винтовку, задумчиво посмотрел ему вслед.

— Как по-твоему, он все-таки совершит променад в ближайшие пять минут? — обеспокоенно спросил Дрейк, грызя травинку. — Или будет тянуть до последнего?

— А черт его знает, до «Тау-сити» еще миль пятнадцать… — Антиплащ оглянулся на своих дружков. — Во всяком случае, нельзя терять его из виду. Поехали!

Они, все пятеро, забились в малогабаритную мегавольтову таратайку. Элмо, насвистывая сквозь зубы, завел мотор, задним ходом выехал на разбитую проселочную дорогу, где, казалось, навеки окаменели в глине отпечатки тракторных покрышек, лихо развернулся и повел немилосердно подпрыгивающую на колдобинах машину к трассе. Дребезжа, как связка пустых консервных банок, автомобильчик вырвался на асфальт; серый фургон меж тем уже отдалился на полмили вперед и скрылся за поворотом шоссе.

— Где он? Я его не вижу! — Квага вытягивал шею, пытаясь выцепить грузовичок взглядом в потоке машин.

— Не ссы, — Антиплащ глотнул воды из бутылки, — никуда не денется…

— Через две мили развилка в сторону Хиллстона, — заметил Бушрут, следивший за указателями. — Если фургон действительно направляется в «Тау-сити», он должен туда свернуть.

— Вот он!

Серый грузовичок, маячивший впереди перед автобусом, притормозил, готовясь к повороту. Левое заднее колесо его заметно просело.

— Сколько шансов на то, что он постарается дотянуть до фабрики без остановки? — мрачно спросил Мегавольт.

— До «Тау-сити» еще миль десять, — с сомнением отозвался Дрейк. — Я бы на его месте остановился хотя бы для того, чтобы оценить масштаб повреждений.

Словно услышав его слова, серый грузовичок прижался к обочине. Сбросил скорость. Затормозил. Мегавольт, удовлетворенно шмыгнув носом, объехал грузовик и остановил машину чуть поодаль.

— Репей, ты готов? — спросил Антиплащ вполголоса.

— Готов, — сквозь зубы отозвался Бушрут.

— Идём!

Он первым выскочил из мегавольтова автомобильчика и направился к водиле грузовика — полному лысоватому мужичонке, который, тем временем выйдя из кабины, озадаченно осматривал лопнувшее колесо.

— Здорово, приятель! — окликнул его Антиплащ. — Что произошло? Неприятности? Помощь нужна?

Водила оглянулся.

— Да колесо отчего-то спустило, чтоб его! А вы кто?

— Такой же бедолага, как и ты. Приключилась у меня как-то такая же ситуёвина в Неваде на девяносто третьем шоссе, аккурат между Эли и Макгиллом, колесо у фуры лопнуло, а вокруг на сотни миль — ни души… вот уж я с ним намаялся! — сочувственно качая головой, Антиплащ бросил взгляд на злосчастную пробитую шину. — Ну да здесь, слава богу, не пустыня… Тебе далеко еще пилить-то?

Водила почесал пятерней затылок.

— Да нет, не особенно…

— Ну, если и впрямь не особенно, то дотянешь, внутренний-то скат цел… Или у тебя перегруз?

Водила ответить не успел, потому что в этот момент Бушрут, неслышно подошедший сзади, аккуратно вонзил шприц ему под лопатку. Лысоватый мужичонка закатил глаза и обмяк, Антиплащ с Репейником едва успели его подхватить и уложить на землю возле пострадавшего колеса. Главарь взглянул на Бушрута:

— Сколько он будет в отключке?

— Минут десять-пятнадцать.

— Успеем. Поищи в кабине ключи от кузова.

— В кабине нет, — сказал Мегавольт, осматривавший бардачок, приборную панель и кармашки над ветровым стеклом.

— Пошарьте у водилы в карманах, — сказал Дрейк.

— Спасибо за ценный совет, профи, — пробурчал Антиплащ, уже держа в руке ключи. — Давайте поторопимся, времени в обрез.

Снять засов и открыть дверцы кузова было делом нескольких секунд. Внутри действительно обнаружились какие-то составленные друг на друга квадратные ящики высотой едва ли в два фута. К сожалению, надписи «Осторожно, хрупкий груз! Не кантовать!» ни на одном из них не имелось.

— Ладно. Лучше уж так, чем совсем никак. Ну, — Антиплащ с усмешкой оглянулся на Квагу, — готов сыграть в ящик, Рыжий?

Квага, который тем временем уже скинул штаны и куртку, оставшись в одном плотно облегающем тело черном трико, покривил физиономию.

— Чтоб тебя разорвало, ну и шуточки! Аж челюсть можно от смеха вывихнуть… — Он нервно ощупал маленький нагрудный кармашек, в котором лежал крохотный сотовый телефон — единственное, что сейчас при нем оставалось.

Мегавольт с тревогой разглядывал тару.

— Слишком маленькие ящики! Он не поместится! Надо сложиться по меньшей мере втрое и завязаться морским узлом, чтобы залезть в эту живопырку!

Квага азартно потирал ладони.

— Вот и завяжусь. Почему бы не завязаться? Опыт у меня большой… Мне, к твоему сведению, в цирке не один год конторсией приходилось заниматься!

— Чем, чем заниматься? — мимоходом полюбопытствовал Антиплащ. — Боже, не разочаровывай меня, Квага, я был о тебе лучшего мнения.

— Ну-ну, самое время выдать какую-нибудь язвительную шуточку, правда? — Квага раздраженно уставился на него. — Конторсия — это пластическая акробатика, искусство как раз-таки сгибаться во все стороны и «завязываться узлом». Понял, неуч? У меня в цирке был номер в жанре «каучук», где мне приходилось забираться в стеклянный куб в полтора фута шириной и таращить оттуда глаза на публику. При этом посылая направо-налево воздушные поцелуи и непринужденно улыбаясь, между прочим.

— Да уж, страшно представить… Жуткое это, должно быть, было зрелище, — пробормотал Дрейк. — Впечатлительные домохозяйки наверняка пачками падали в обморок, а детей в слезах и истерике выводили из зала.

— И ты же не сидел в этом кубе несколько часов! — ворчливо добавил Мегавольт.

— Быстрее, — негромко сказал Бушрут, наблюдающий за состоянием водилы, — у нас еще минут восемь на всё про всё.

Монтировкой Дрейк оторвал на ящике пару досок. Внутри обнаружилась какая-то строительная фурнитура: уголки, крепления, коллекторы, пластиковые трубы. Их быстро извлекли и переправили в ближайшую канаву; Квага черным котом вспрыгнул на ящик, влился в открывшееся отверстие, пытаясь распределить свою плоть таким образом, чтобы максимально эффективно использовать свободное пространство, съежился и пригнул голову, спрятав её меж колен, чтобы ровно легли сверху снятые доски.

— Дырки не забудьте просверлить, идиоты! — прохрипел он изнутри. — Если я сдохну тут из-за вашего разгильдяйства, то до конца жизни буду являться вам в жутких кошмарных снах.

— Посылая при этом направо-налево воздушные поцелуи и непринужденно улыбаясь? Боже, никогда! — Антиплащ держал в руках электрическую дрель. — Задницу подожми, а то насверлю в ней дыр, как в швейцарском сыре…

— И голову засунь в карман, а не то повешу её на гвоздик, — проворчал Мегавольт. Он прибивал обратно доски, загоняя гвозди аккуратно и неглубоко, чтобы крышку ящика можно было легко выбить изнутри. Постучал по дереву согнутым пальцем. — Эй, ты там как?

— Замечательно, — послышался из глубины короба приглушенный голос Кваги. — Как начинка в пирожке.

Времени было в обрез. Переглянувшись, Мегс, Антиплащ и Дрейк торопливо закончили приводить все вокруг в надлежащий вид и друг за другом выпрыгнули из кузова на обочину.

— Сколько времени ему придется сидеть в этом гробу? — растирая пальцами грязное пятно на перчатке, сумрачно спросил Мегавольт.

Главарь, запирая металлические дверцы, пожал плечами.

— Пока фургон доберется до фабрики, пока разгрузится на складе… Часа два-три как минимум. — Он склонился над мужичком, рядом с которым, держа руку на пульсе «пациента», все еще стоял на коленях Бушрут. — Ну, что?

Репейник поднял голову.

— Вы вовремя. Он приходит в себя…

— Ладно, сгиньте, дальше я сам. — Антиплащ всунул ключи от кузова водиле в карман и легонько похлопал его по щекам. — Эй, приятель! Приятель! — Он придал голосу легкую участливую тревогу. — Что с тобой?

Водила дрогнул и открыл глаза. Поморгал, повел вокруг недоумевающим взглядом. Приподнялся на локте.

— Я… я не знаю… Что случилось? Я… упал? — Он озадаченно потер лоб. — Ч-черт! Что-то голова закружилась…

— Ничего, бывает, — Антиплащ ободряюще похлопал его по плечу. — Это от переутомления. Может, вызвать скорую?..

— Нет-нет, не стоит! Всё… всё в порядке. — Опираясь на руку Антиплаща, мужичок поднялся, неуверенно шагнул к кабине, вытащил из-под сиденья бутылку с лимонадом и сделал несколько торопливых судорожных глотков. Бросил взгляд на часы. — Ну что за день сегодня! То колесо, то головокружение… Еще не хватало опоздать к разгрузке… Ладно, спасибо за участие, мистер, поеду потихоньку…

* * *

...Интересно, кто она для тебя? Ну, помимо мягкой удобной подстилки, конечно?.. Бессловесная рыбка в аквариуме? Болонка на привязи, готовая на все ради своего хозяина? Или кошечка, которая ласково замурлычет, стоит только почесать её за ушком?..

Балконная дверь была слегка приоткрыта, и Гейл прекрасно слышала эти слова, сгоряча произнесенные Дрейком. Он, конечно, говорил не раздумывая, желая уязвить Антиплаща и намеренно перегибая палку, но… все же доля истины в его словах была. И немалая доля, как ни больно было для Гейл это осознавать.

А Дирк ничего внятного в тот момент так и не ответил…

Она судорожно сжала в кулаке лежащий в кармане шарик от подшипника — давний подарок Антиплаща… который Гейл зачем-то — зачем? — с той поры повсюду таскала с собой. В качестве талисмана?

Увы. Она всегда видела… всегда хотела видеть Дирка лучше, чем он есть. Мечтала забыть о том, что он — нарушитель закона, взломщик и вор, пусть и «высшей квалификации». Хотела воображать его отчаянным бунтарем, отважным романтиком и этаким благородным пиратом от социума, бесстрашно рвущим общепринятые шаблоны и выступающим против закоснелых законов «паршивого мира». Одним из тех живущих по собственным, зачастую малопонятным убеждениям людей, которые и по кочковатой кривой дорожке способны идти так же независимо, гордо и непринужденно, с высоко поднятой головой и не глядя под ноги, как и по ровному асфальтированному шоссе.

Но кто он на самом деле? Для неё — человек, которому она обязана свободой и жизнью. Для остальных — бродяга, грабитель, авантюрист с большой дороги, сомнительный субъект без совести и обязательств, предпочитающий жить одним днем и не особенно-то задумывающийся о будущем. «У меня слишком опасная профессия, Гейл, чтобы я мог надеяться дожить до болезни Паркинсона и закончить свои дни в доме для престарелых». Ну да, ну да. Он явно не тот славный парень, в обществе которого следует проводить время порядочной девушке. Персонаж по большему счёту отрицательный, отношения с которым зачастую непредсказуемы, вовсе не безобидны и, в сущности, не ведут никуда. Даже так: ведут в никуда, ей сказал бы об этом любой трезвый, дальновидный и здравомыслящий человек…

Гейл вздохнула. За время общения с Дирком она научилась не слушать трезвых, дальновидных и здравомыслящих людей. Вернее — не слышать. Для сохранения собственного и без того хрупкого душевного равновесия.

Яростные слова Дрейка разбили ту стеклянную капсулу, в которой она до сих пор чувствовала себя достаточно спокойно, тепло и уютно.

И эта прочная, до сей поры надежно защищающая её оболочка с дребезгом разлетелась — разумеется, стеклами внутрь.

Может, и правда, спросила себя Гейл — пора снять эти дурацкие розовые очки? Сказать себе правду? Прекратить себя обманывать? Перестать быть для Антиплаща «удобной подстилкой», болонкой на поводке и одной из сорока мягких мурлыкающих кошек? Конечно, ему с ней удобно, с такой домашней мягкотелой дурёхой — но она девица слишком предсказуемая, унылая, бесконфликтная и правильная, чтобы зацепить его по-настоящему и надолго удержать при себе. Даже не серая мышь, а бесцветная моль, достойная в качестве подарка разве что шарика от подшипника… Авантюристы, подобные Антиплащу, любят стерв: ярких, бойких, циничных, бесстрашных, способных составить им компанию в бесконечных рискованных похождениях. Таких, какой Гейл никогда не стать, даже вывернись она наизнанку, начни вдохновенно хамить направо и налево и перекрась волосы в кислотно-розовый цвет. Так не лучше ли и в самом деле раз и навсегда с этим покончить? Одним размашистым взмахом, резким и решительным, как удар топора, отсекающий безнадежно загнивающую конечность? Интересно, как все это будет выглядеть? «Знаешь, Дирк, я тут подумала, что у нас с тобой все равно нет будущего. Поэтому… давай не будем друг друга мучить. Просто останемся друзьями, хорошо?» Забавно, как он на это отреагирует? Разозлится? Или сделает вид, будто расстроен? Или скажет равнодушно: «Ну о’кей, пусть будет по-твоему»?

Гейл поняла, что она этого не перенесет. Этого вот последнего. Равнодушия.

Но рано или поздно ей все равно придется это сделать. Хотя бы для того, чтобы выбраться наконец из засосавшего её мутного топкого болота — и, стряхнув с себя засохшие струпья былых привязанностей и опрометчивых поступков, найти в себе силы двигаться дальше. Вперед — к счастливому будущему. Не оглядываясь. Не спотыкаясь. Широким, твердым и лишенным всех и всяческих сомнений уверенным шагом.

И когда-нибудь она обязательно на это решится — но только не сейчас… Позже. На днях. Или через неделю. В общем, когда-нибудь потом, когда достаточно нарастит себе спасительный панцирь и соберется с духом…

Тем более гибель Убежища и без того нанесла Дирку оглушительный апперкот правой, Гейл не могла этого не заметить, хотя Антиплащ и пытался делать вид, что все это — ерунда, не имеет ни малейшего значения и вообще изначально являлось частью его хитроумного плана. Но в нем что-то как будто надломилось, он стал сам не свой — какой-то несчастный, потерянный, уязвимый, незащищенный… как человек, получивший от внезапно прокравшегося в тыл противника подлый и жестокий удар поддых.

— Что ты намерен теперь делать? — спросила она утром, когда они второпях (Гейл опаздывала на дежурство) глотали кофе на кухоньке за закрытой дверью. Под ненавязчивый аккомпанемент радио, которое о чем-то бормотало с подоконника сегодня робко и приглушенно, словно опасалось привлекать к себе излишнее внимание — вероятно, о вечной и глубокой любви.

— То же, что и раньше, — Дирк сердито взлохматил волосы, как будто досадуя на то, что Гейл задаёт ему такие идиотские вопросы. — Я намерен выяснить, кто такой Прэтт и какая роль отведена ему в ВАОН. Чтобы… — он угрюмо замолчал.

— Чтобы что?

И тогда он произнес фразу, которая удивила Гейл безмерно — при том, что, кажется, в последнее время она уже научилась ничему не удивляться. Думала, что научилась.

— Чтобы наконец забыть обо всем этом дерьмеце и жить спокойно, — сказал Антиплащ, глядя на дно своей чашки.

Почему-то это немудреное признание настолько поразило Гейл, что она даже поперхнулась — и не сразу сообразила, что на это следует ответить. Интересно, что он подразумевает под словами «жить спокойно», спросила она себя.

— Ты не сможешь, — сказала она наконец.

— Что не смогу? Со всем покончить?

— Жить спокойно.

Он внимательно посмотрел на неё.

— Это не упрек, — добавила она поспешно, улыбаясь. — Это просто… факт. Разве нет?

Он помрачнел.

— Я хочу хотя бы попытаться. Мне уже не пятнадцать лет, знаешь ли. Я даже иногда начинаю задумываться о том, кто виноват, что делать, и в чем смысл жизни. А ты не хочешь дать мне ни единого шанса?

— Наоборот. Ты же знаешь, как я была бы рада, если бы ты… изменился. — Слова «в лучшую сторону» она предпочла тактично проглотить. Но он, конечно, прочитал её мысли, будто открытую книгу — как и всегда.

— Вот поэтому я и хочу… попытаться. Хотя бы ради… — Он запнулся. И не договорил. Гейл, конечно, хотелось бы услышать «ради наших отношений», или «ради нашего будущего», или даже простенькое «ради тебя»… Но он так ничего и не сказал. Ничего не сказал. Ни единого слова.

И тогда Гейл взяла его за руку и слегка пожала теплые и бледные, какие-то совершенно инертные и бескровные пальцы.

— Сделай это ради себя, — проговорила она негромко.

Идти вечером на встречу с дочерью Черного Плаща ей совершенно не хотелось. День с самого начала не задался, настроение было пасмурным с вероятностью осадков, все валилось у Гейл из рук, на душе скребли кошки, и, как вишенка на торте, с самого утра её томило дурное предчувствие какой-то нависшей над ней недоброй неизбежности. Она уже жалела о том, что согласилась исполнить просьбу Дрейка — но он выглядел тогда таким подавленным и убитым, таким нуждающимся в участии и поддержке, что Гейл не нашла в себе сил ему отказать (в очередной раз не смогла сказать «нет», как мрачно прокомментировал бы это Антиплащ). В тот момент просьба Дрейка не показалась ей чем-то очень уж сложным и трудноисполнимым, а теперь отступать было поздно — не сдержать данного обещания Гейл не могла. К счастью, до Бледстона было недалеко — всего лишь четыре остановки на автобусе, — и, закончив в шесть вечера дежурство в больнице, Гейл решила, что за час вполне управится с тягостным поручением.

Или — нет?.. Сначала она обнаружила потерю своего красного вязаного шарфика. Она никак не могла вспомнить, где она его оставила и вообще когда видела в последний раз — но почему-то именно сегодня внезапно обратила внимание на его отсутствие. Почему? Этого она не знала… В сущности, ничего ценного в этом шарфике не было, кроме того, что он являлся подарком матери на прошлое Рождество — но одного этого было достаточно, чтобы мучительно корить себя за идиотскую рассеянность, глупость, безалаберность и вообще чувствовать себя ужасно. Потом куда-то пропало письмо, которое она должна была передать Джоселин; Гейл, обливаясь холодным потом, два раза перерыла свой шкаф, столик и содержимое сумочки, прежде чем нашла его — завалившимся за подкладку. Затем, как назло, заело застежку-молнию на сапожке, хорошо так заело, основательно, минуты на две… Справившись наконец с непокорным замочком и торопливо накинув пальто, Гейл выбежала на улицу — чтобы увидеть, как от остановки отходит нужный ей автобус. Всё, всё сегодня было против неё, как будто неведомая злобная сила вознамерилась не позволить ей осуществить задуманные планы и чинила на ходу всяческие препятствия.

Пока она ждала следующего автобуса, неприятное чувство не оставляло её — ей казалось, будто за ней следят. Что кто-то невидимый присосался к ней взглядом — жадным, цепким, выжидательным — и теперь не выпускает её из виду ни на секунду. Она несколько раз нервно огляделась, но не заметила ничего подозрительного — насколько вообще можно было это заметить на шумной и оживленной Саншайн-авеню. Кажется, я становлюсь параноиком, устало сказала она себе, и мне пора навестить психиатра — иначе откуда этот иррациональный ужас, это ощущение нависшей опасности, это мерзкое чувство, будто она — жертва, которую подкарауливает у водопоя свирепый хищник? Наконец нужный автобус ошвартовался у остановки — и Гейл с облегчением вошла в салон: здесь, среди равнодушно-недружелюбной людской массы, взгляд-присоска как будто затерялся, отлип, и навязчивый страх слегка отступил — и Гейл почувствовала себя более-менее в безопасности. По узкому проходу меж кресел она пробралась в самый конец салона и присела на милосердно пустующее сиденье — после долгого рабочего больничного дня ноги у неё поистине гудели…

* * *

Она не заметила невзрачный черный микроавтобус, тихо и неприметно притаившийся на противоположной стороне улицы.

— Вот и наша цыпа, — вполголоса произнёс Томб, перебирая в руках фотографии, раздобытые у Прэтта. Фотки были прошлогодние, извлеченные из досье, которое собиралось тогда на Гейл Андерс по делу «Утренней звезды» и, по счастью, до сих пор хранилось не то в архивах ВАОН, не то в архивах лично Дровосека… Томб не стал этого выяснять. Главное — досье это, в былые времена так и не пригодившееся, сейчас наконец-то удивительным образом нашло себе применение.

Пузырь негромко хрюкнул. Его рыхлая бесформенная фигура занимала все пассажирское сидение справа от водителя — а тому, что туда не поместилось, Пузырь милостиво позволил перелиться в соседнее.

— Ты о ком?

— Вон о той девчонке в синем пальто.

Пузырь проводил вышедшую из больницы Гейл задумчивым взглядом.

— А, эта… Да-да, точно… Знакомая личность. Кажется, где-то я её видел…

— Где?

Пузырь секунду подумал, припоминая. Вынул из кармана неизменную плоскую бутыль, взболтнул в руке, сделал долгий смачный глоток и, от души рыгнув, утер рукавом губы и грузную каплю-сталактитик, успевшую образоваться под вислым носом.

— Да здесь, неподалеку. Она была с Антиплащом.

Томб крепко сжал в пальцах уголок очередной фотографии.

— С Антиплащом? Ты уверен?

— Ну еще бы! — Пузырь, ковыряя в носу, самодовольно ухмыльнулся. — При моей-то фотографической памяти грех забывать подобные вещи, хе-хе. У меня нюх на всякие вкусности, ты разве не знаешь?

— Знаю, знаю. Глазастая ты сволочь! — с удовольствием пробормотал Томб.

Пузырь нисколько не обиделся.

— Ты мне за это и платишь, разве нет?

— Она идет на остановку, — вполголоса заметил Кулак, наблюдая за Гейл в боковое оконце. — Намылилась куда-то ехать…

— Вижу. — Томб хмыкнул. — Ладно, тем лучше. Держись за ней, Гайес. Посмотрим, куда она нас приведет…

Гайес, посвистывая в усы, привычным движением повернул ключ зажигания. Мотор ожил и негромко взвыл; черный микроавтобус мягко и аккуратно, почти неслышно тронулся с места.

* * *

Здание «Миддлвуд Кросс Скул» издали походило на упитанного красного дракона, расслабленно растянувшегося на земле и лениво распластавшего крылья по обе стороны головы.

Сразу за школой начинался парк — а дальше в сгущающихся осенних сумерках виднелись огоньки какого-то скучного одноэтажного пригорода. Почти семь часов… если верить Дрейку, сегодня был один из тех дней, когда его дочь должна была заниматься в футбольной секции. Прохаживаясь неподалеку по аллее парка, Гейл внимательно наблюдала за детьми, выходящими из здания школы. Как там говорил Дрейк: «…она рыжая и с веснушками. Волосы собраны в два хвостика. Фиолетовая куртка. Спортивная сумка — синяя с изображением Фредди Крюгера, и на ней висит брелок в виде клыкастой головы…»

Но никого с похожими приметами на глаза Гейл не попадалось. Ни без десяти семь, ни в семь, ни в пять минут восьмого… Поток детей мало-помалу иссяк, а та, которую Гейл ждала, так и не появилась… Может, Дрейк прав — Джесс бросила своё увлечение (что, в общем, не удивительно в свете событий последних дней), и ждать её здесь и сейчас попросту бесполезно? Или Гейл опоздала — девочка ушла домой раньше? Или заболела, или прогуляла тренировку, в конце-то концов? Что ж, на нет, как говорится, и суда нет… Не зная, радоваться или печалиться такому повороту событий, Гейл уже отступила, собираясь вернуться на остановку — но тут заметила неподалеку маленькую одинокую фигурку, склонившуюся над стойкой с велосипедами.

Она нерешительно подошла ближе. Девчонке, возившейся с видавшим виды «Стар Юнион», было на вид лет девять — и у неё имелась фиолетовая куртка с капюшоном, из-под которого торчали растрепанные рыжие волосы. Через плечо висела синяя спортивная сумка с изображением ухмыляющегося во весь рот старины Фредди. Сбоку, словно серьга у Крюгера в ухе, покачивался брелок в виде головы оскаленного орка.

Гейл, кашлянув, переступила с ноги на ногу.

— Извини… Тебя зовут Джоселин?

Девчонка резко обернулась. Как-то даже слишком резко. Испуганно.

Лицо у неё было бледное и настороженное — это было заметно даже под веснушками и в быстро сгущающихся осенних сумерках.

— А вы кто? — спросила она невнятно и глухо, в воротник куртки. Голос её прозвучал напряженно и сердито, почти грубо.

— Меня зовут Гейл, — Гейл дружелюбно улыбнулась и протянула ей руку. — Здравствуй. Я…

— Вы из опеки, да? — Девчонка отступила на шаг.

И Гейл вдруг поняла, что она готова вот-вот вскочить на велосипед и драпануть без оглядки изо всех сил.

— Нет-нет, — сказала она поспешно. — Я не из опеки. Я… меня прислал твой отец. Чтобы… поговорить.

Наверно, это все же звучало не очень убедительно… Джоселин молчала. Изучала Гейл опасливо, исподлобья. Но хоть не делала попыток удрать — и то хорошо. Впрочем, ясно было, что она по-прежнему странной незнакомке не верит.

— Он просил меня тебе кое-что передать, — торопливо пробормотала Гейл. — Сказать тебе, что его любимая диванная подушка… — Гейл смешалась: с котятами или с сердечками? Она с ужасом поняла, что не помнит! — Его любимая диванная подушка, — выдавила она наконец, — та, которая с… котятами. И еще, — она опустила руку в карман и поспешно достала спасительное письмо, — вот.

Джоселин подозрительно смотрела на конверт.

— Что там?

— Прочти. — Гейл всунула письмо Джесси в руку.

Джесси небрежно уронила сумку с плеча, повесила её на сиденье велосипеда, достала из конверта записку и принялась читать. Гейл разглядывала девчонку украдкой: Джоселин выглядела усталой и подавленной, серьезной, какой-то не по-детски угрюмой. Несчастной. Хмурой и сердитой, обиженной на весь мир, ушедшей в себя, будто нахохленная птичка. Что ж, ничего удивительного: ей, как и Дрейку, наверняка не слишком-то весело приходилось всё последнее время… Сердце у Гейл болезненно сжалось; ей вдруг захотелось сказать Джесси что-нибудь ласковое и участливое, проникновенное, по-матерински теплое, как-то её встряхнуть и поддержать, утешить, придать душевных сил и веры в лучшее… но она не знала — как.

Джоселин закончила читать — и стояла, держа письмо в руке. По-прежнему не поднимая головы. Пряча от Гейл лицо под фиолетовым капюшоном.

— Вы… правда его видели, да? — спросила она едва слышно.

— Так же, как вижу сейчас тебя, — сказала Гейл так убедительно и горячо, как только могла — и, шагнув вперед, ободряюще коснулась её плеча.

— Он… с ним… — Джесси не договорила. На руку Гейл вдруг упала теплая капля; девчонка поспешно мотнула головой, утерла кулаком щеку и, сердито скомкав записку, сунула её в карман.

— С ним все в порядке, — быстро сказала Гейл. — Не беспокойся, Джесси. Пожалуйста, не беспокойся! Поверь мне, все будет хорошо…

* * *

— Босс, вон она. Выходит из автобуса.

— Вижу. Что это за место?

— Бледстон. Вон то здание неподалеку — местная средняя школа.

— Так, так… — Томб задумчиво поскреб ногтями небритый подбородок. — Странно… Дело становится все интереснее…

— Ты о чем? — хмуро спросил Кулак.

— Что ей тут понадобилось? Вот именно тут, в двух шагах от «Миддлвуд Кросс Скул»? Не в этой ли школе учится сопливый отпрыск нашего доблестного копа, э?

Плешивый хмыкнул.

— Хочешь сказать, она пришла забирать мальца из школы?

— Посмотрим… Не выпускайте её из виду.

— Вон она. На аллее у входа в парк. Кажется, кого-то ждет…

— Ну и мы… подождем.

Они ждали. Пять минут, десять, двадцать… В тесном салоне микроавтобуса было темно и душно, пахло пивом и прогорклым салом; слоился под потолком крепкий табачный дым, такой плотный и основательный, что здесь можно было повесить не то что топор — целую оружейную лавку.

— Смотрите, — прохрипел Кулак. — Она подходит к стойке для велосипедов…

Томб, уронив сигарету изо рта, вдруг захохотал — громко, торжествующе, во все горло. Так, что весь микроавтобус заскрипел, затрясся и чуть ли не заходил ходуном, словно в припадке «пляски святого Витта».

— Провалиться мне! Девчонка!

— Что? Чего ты ржешь? — Кулак покосился на него злобно-настороженно, как на законченного психа.

— Девчонка! Видишь? — Томб ткнул в нужном направлении пальцем.

— И что?

— А то! «Дж» — это, оказывается, не «Джон»! И не «Джеймс», и не «Джереми» и даже не «Джеффри»! Это «Джейн»! Ну или «Джули», или «Дженнифер»… Я ошибся! У него тут не сын, а дочь! Дочь! — Томб все никак не мог унять хохот, корчась в кресле, хлопая себя ладонями по коленям; с размаху приложил кулаком по приборной доске. — Тысяча чертей! Вот уж повезло так повезло! Убили, можно сказать, одним выстрелом двух зайцев… Двух зайцев, ха, ха! — Он внезапно оборвал смех — резко и мрачно; с торжеством оглянулся на своих дружков, яростно потёр друг о друга потные ладони. Усмешка его была холодной, жёсткой и беспощадной, как оскал разбитой бутылки. — Ну, теперь этот коп у нас точно в кармане… Прэтт будет доволен. Поехали!

* * *

Они шли по велосипедной дорожке вдоль пустынного парка по направлению к домам пригорода. Джоселин вела велосипед за руль и все говорила, и говорила, как будто в душе её внезапно прорвался набухший абсцесс — о том, как папа пропал, и как они с Заком не находили себе места, и как к ним потом приходили какие-то люди из ШУШУ, и из полиции, и из Департамента, и еще какие-то мутные личности, и как Зака загребли в кутузку, где он просидел целую ночь, и как за Джесси явились из опеки — но она вылезла по бельевой веревке из окна своей комнаты и не далась, и как один дурак из пятого класса обзывал её «клептоманкой» и «приютской крысой» — пока она не выбила обидчику зуб… Наверно, ей очень долго не с кем было всем этим поделиться, обреченно думала Гейл, высказать все тому, кто мог бы с молчаливым сочувствием и не перебивая её выслушать. В общем-то, миссия Гейл была исполнена и она могла со спокойной совестью похлопать девчонку по плечу и убраться восвояси, но что-то её удерживало, она не хотела оставлять Джесси в таком состоянии одну и решила проводить её хотя бы до дома.

Смеркалось. Слева тянулся парк, или, скорее, пустырь, поросший кустарником — днем веселый и приветливый, но сейчас, в сумрачном осеннем предвечерье — пустынный и жуткий. Справа лежало шоссе, вдоль которого тянулась велосипедная дорожка. Проехал мимо черный микроавтобус, развернулся чуть впереди и неторопливо двинулся навстречу… Гейл не обратила на него внимания.

— Не переживай, Джесс… Твой папа любит тебя. Он уже придумал какой-то план, чтобы добыть доказательства своей невиновности и… и обличить истинных преступников. Он скоро вернется домой, вот увидишь.

Джоселин мрачно поддевала носком ботинка попадающиеся на дорожке мелкие камешки.

— Вы действительно так думаете, или просто хотите, чтобы я не ревела?

Гейл не смогла удержаться от улыбки:

— Я действительно так думаю. А еще я хочу, чтобы ты не ревела.

— Я не ревлю… не реву. Просто…

Над ухом взвизгнули тормоза.

Остановился рядом черный микроавтобус.

Все дальнейшее случилось так быстро, что Гейл мало что успела понять…

Посыпались из машины какие-то люди — смутные силуэты, неразличимые в сумерках, окружили их с Джесси плотным кольцом; девчонка взвизгнула, но кто-то тут же схватил её поперек туловища и зажал ей рот, а в следующий миг на лицо самой Гейл плотно легла чья-то грубая, пропавшая куревом широкая лапа. И земля ушла у неё из-под ног, и затылок вспыхнул резкой оглушающей болью — и она тотчас же провалилась в ледяной безжизненный вакуум: в космически пустую и бездонную черную яму…