Половина лета (джен)

Однако подтверждение словам Хауруна появилось на следующее утро, когда Толя встал первым, чтобы успеть набрать ягод в малиннике, и обнаружил, что Люциуса в лагере нет. С тревогой на сердце менестрель отправился по тропе вглубь леса, и через сотню шагов столкнулся нос к носу с бледным как смерть герцогом. Увидев Толю, он в первую секунду отшатнулся, как будто не узнал, но потом справился с собой.

— Доброе утро, — поздоровался менестрель. — С вами всё в порядке?

— Всё хорошо, благодарю, — неживым голосом ответил Люциус, глядя поверх его головы. — Я просто ходил прогуляться.

С этими словами он обошёл Толю на узкой тропе и, забыв извиниться, направился к лагерю: неестественно прямая спина, перекинутый через руку мокрый от ночной росы плащ и застрявшие в волосах травинки. Менестрель постоял ещё немного на одном месте, пытаясь прогнать отчаянное ощущение, что он чего-то не видит, хотя смотрит в упор. Потом, забыв о малине, быстрым шагом направился к валунам. Дойдя до того места, где нашёл цепь, остановился и ахнул: вся трава на полянке была примята и повыдергана, а закрывавшие лаз кусты повисли обломанными ветвями. Занявшийся было рассвет стремительно потемнел, Толя со сдавленным вскриком стрелой метнулся наверх и бежал без оглядки до самого лагеря.

Припомнив все странности, менестрель стал наблюдать за герцогом и поразился произошедшей с ним за ночь перемене. Пока остальные завтракали, собирали вещи, затаптывали костёр, министр сидел на поваленном дереве и смотрел на них, только это не было его обычной спокойной отстранённостью — Толя нутром чуял, что что-то не то. Он готов был поклясться, что министр смотрел и не видел, плохо осознавая, что происходит. Менестрель холодел, когда взгляд пустых глаз останавливался на нём. В руках Люциус держал ломоть хлеба, но не откусывал — пальцы, дрожа, крошили кусок на землю.

Боясь подходить к министру, Толя оседлал его коня, привязал рюкзак к луке седла. Хаурун, который возился с арбалетом, у которого отрывался ремень, на мгновение замер, оглядывая ничего не замечающего Люциуса. Потом подошёл сам, потряс министра за плечо:

— Надо ехать, — тихо сказал он. Люциус медленно поднял на него покрасневшие, слезящиеся глаза, как будто не понимая, чего от него хотят. Встал, не заметив, что выронил ощипанную корку. Король и менестрель с тревогой и непониманием следили, как герцог тяжело взбирается на коня, медленно выпрямляется в седле, будто превозмогая боль.

Выбравшись из леса, маленькая кавалькада двинулась по дороге. Люциус постепенно отставал. Думая, что остальные не оглядываются, он опустил голову, и нечёсаные волосы сосульками свисали по обе стороны его лица.

Толя помнил, о чём ему говорил вчера Хаурун, но понимал, что король сам забыл о своей просьбе рассказать о смерти Изольды — было не до того. Они остановились на дороге, поджидая герцога. Сзади подъехал Магнус, задумчиво произнёс:

— Мне кажется, или наш товарищ заболел?

— Не знаю, — ответил Толя. — Похоже, что да.

Связанный обещанием молчать, свои предположения он оставил при себе. Что могло за несколько часов сломать сильного, уверенного в себе человека? Только то, чего он никак не мог ожидать, то, чего не мог ожидать вообще никто. Толя чувствовал, что в погожий летний день его самого одолевает озноб.

Хаурун тем временем, раздумывая, покусывал губы:

— Он же гордый, даже если будет кровью истекать — не признается…

— Будем ждать, пока он с коня свалится? — язвительно предположил менестрель.

Тем временем Люциус, не заметив, поравнялся с ними. Он очнулся только тогда, когда Хаурун положил руку ему на плечо, — вздрогнул, оглядел их глазами с полопавшимися жилками.

— Что с вами? — спросил король как можно мягче. — Не отпирайтесь, вам плохо?

— Нет, что вы, — ответил Люциус, но живые интонации в его голосе были вымучены. — Просто не спал ночь.

— Может, вам отдохнуть? — предложил Магнус. — Мы можем и остановиться…

— Нет, думаю, не стоит, — любезно отказался герцог. — Я думаю, можно подождать до полудня.

Он случайно посмотрел на менестреля, но тут же отвёл глаза. Впрочем, было уже поздно: в его взгляде Толя прочёл опасение, что их общий секрет уже всем известен. А это значило, что дело именно в проржавевшем ошейнике. Менестрель подавил в себе желание проскакать обратно до леса и тщательно заняться изучением странного места.