Лучшая ведьма Хогвартса (гет)

Это лето складывалось для Гарри Поттера куда лучше предыдущего. Пусть надежды жить с Сириусом не оправдались, крёстный всё же помог: из страха перед ним Дурсли оставили племянника в покое. Дядя, конечно, всё равно кривился и ворчал, если Гарри попадался ему на глаза, зато однажды наорал на Дадли, когда тот начал задирать кузена: «Даддерс, я же запретил тебе трогать Поттера! Ты тупой? Ты не понимаешь, что говорит тебе отец?» Приятно слушать!

Метла, правда, стояла запертая в чулане, но тут дядя был прав. Можно скучать по полётам, но хорош бы он был, рассекая на «Молнии» в небе над маггловским пригородом! Зато учебники лежали ровной стопкой в комнате на столе, и если Гарри не сделает летние задания, виноват будет только сам.

В раскрытую форточку протиснулась яркая тропическая птица — принесла очередное письмо от Сириуса. Он уже прислал несколько — о том, что благополучно добрался «до тайного места», что Клювик вполне доволен жизнью, а сам Сириус тем более. «Валяюсь на жарком песочке и грею свои старые вымороженные кости, а вокруг, Гарри, ты бы только видел, такие девушки! И все в бикини». А в последнем письме поинтересовался, как «дорогой крестник» собирается праздновать день рождения, чем вызвал у Гарри приступ глубокого уныния. Как будто Сириус не понимал, что с Дурслями особо не попразднуешь! Хотя, наверное, и в самом деле не понимал. Гарри не любил жаловаться, самое ужасное, что написал он Сириусу о Дурслях, было: «Это лето не такое уж плохое, но всё равно жду не дождусь, когда вернусь в Хогвартс». Что тут можно понять? Наверное, Сириус просто принял его за ботаника-заучку вроде Гермионы.

Тогда-то Гарри и решил, что крёстный — всё-таки не чужой человек, и с ним, наверное, можно быть чуть-чуть откровеннее. Нет, он всё равно не стал жаловаться, просто написал совсем немного правды. «Знаешь, Сириус, я бы очень хотел видеть на своём дне рождения тебя, Рона и близнецов, Гермиону, Хагрида. Хотел бы пойти к Фортескью, угостить всех мороженым и хорошенько повеселиться. Но, наверное, можно радоваться, что я хотя бы не увижу Дурслей: скорей всего, они потребуют сидеть в комнате и не попадаться им на глаза. Отличный способ сосуществования, на самом деле».

Это ведь не жалобы, верно? Если бы Гарри вздумал жаловаться, его письмо получилось бы длиннее самых объёмных эссе Гермионы!

И вот ответ…

«Гарри, если бы я только знал, что Дурсли так погано к тебе относятся! Почему ты не сказал раньше? Я бы задушил Альбуса его же бородой, клянусь! Он уверял, что у тебя всё в порядке и беспокоиться не о чем. Ладно, как только я смогу вернуться, мы разберёмся с этим. Вижу, можно даже не спрашивать, не передумал ли ты жить со мной, но теперь я думаю только о том, сколько придется наверстывать. Как минимум — все пропущенные мной твои дни рождения! До скорой встречи, Гарри. И если ты сейчас подумал, что мне стоит быть осторожней и благоразумней — не волнуйся, мне хватило урока с Хвостом. Теперь я — само благоразумие! Я каждую минуту помню, что нужен моему крестнику».

И что тут скажешь? Радует, конечно, что Сириус помнит об осторожности, но почему-то кажется, что «благоразумие» в представлении крёстного несколько отличается от общепринятого. Но всё-таки его «помню, что нужен» непривычно грело душу. Гарри боялся за Сириуса, но очень хотел его увидеть. В конце концов, тот почти год скрывался под самым носом у авроров и дементоров, и если бы не крайне неудачное стечение обстоятельств, скрывался бы и дальше. Его ведь не нашли, верно? Он сам себя выдал. Да и то, если бы Люпин не оставил на столе Карту Мародёров… и не забыл бы о своём зелье… Но ведь Сириуса в этом не обвинишь, так?

Гарри достал пергамент и задумчиво пожевал кончик пера.

«Дорогой Сириус! Дамблдор прав, беспокоиться не о чем. Знаешь, это лето и в самом деле не такое плохое, как обычно. Поверь, я не обрадуюсь, если ты меня навестишь, а потом из-за этого попадёшься. Я очень хочу с тобой встретиться и поговорить обо всём, но ещё сильнее хочу быть уверенным, что с тобой всё в порядке. Ты мне очень нужен, это правда, ведь ты единственный родной человек, который у меня остался. Знаешь, я сейчас подумал — когда закончу Хогвартс, мы с тобой сможем вместе поселиться где-нибудь там, где тепло и много девушек в бикини, правда? Ждать осталось не так уж много, всего четыре года. А может, там, где ты сейчас, тоже есть школа магии, и мне можно туда перевестись? Не подумай, мне нравится Хогвартс, но здесь было бы гораздо лучше, если бы я мог проводить каникулы с тобой. К тому же в новой школе может оказаться нормальный учитель зельеварения, это было бы неплохо. После прошлого года страшно даже подумать, что снова придётся идти на урок к Снейпу. Интересно, кто в этот раз будет вести ЗОТИ? Ты, случайно, не знаешь? Профессор Люпин был отличным учителем, жаль, что с ним так получилось».

Гарри уже собирался написать, что крёстный наверняка мог бы вести ЗОТИ не хуже, но вовремя одумался: не стоило подавать такую опасную идею. Вместо этого он припомнил пару забавных случаев с Дадли, чтобы Сириус не думал, будто у крестника совсем всё плохо, и написал о том, что надеется остаток каникул снова провести в «Норе».

На самом деле возможность писать крёстному и получать письма от него — это уже здорово. Как и вообще возможность писать письма: этим летом Дурсли не стали требовать, чтобы он запер Хедвиг, и Гарри с радостью этим пользовался.

Он писал Рону — о том, что у Бродяги и Клювика всё хорошо, и сам Гарри тоже проводит лето не так уж плохо. Рон отвечал, что скучает, ждёт, когда друг приедет в «Нору» и можно будет немного полетать на его «Молнии» и вместе потренироваться. Писал Гермионе — то же, что и Рону, а ещё, зная, что ей понравится, перечислял, сколько и чего успел сделать из летнего задания. Правда, ответные письма подруги выглядели странно — в них почти ничего не было об учёбе, о книгах, которые она прочла, и о тех, которые только собралась читать. Зато писала о себе, и от этих писем становилось тепло: они казались… личными, наверное? Только для него. Читая их, Гарри понял, насколько редко на самом деле подруга приоткрывала душу. Рон — тот весь был нараспашку, а Гермиона вдруг напомнила Гарри его самого. Он ведь даже с близкими не всегда мог быть до конца откровенным, а Гермиона… Они дружили уже три года, но Гарри ничего не знал ни о её семье, ни о том, где она живёт, ни о её прошлой школе, ни о родителях — кроме того, что они дантисты и зарабатывают достаточно, чтобы летом съездить всей семьёй во Францию. Да у него даже её номера телефона нет! Ну, по правде говоря, тётя с дядей так и так не разрешили бы ему звонить школьной подруге, но всё равно.

«В первые дни каникул мне снились кошмары о том, что с нами произошло. Мне было страшно засыпать, я даже думала выбраться в Косой переулок в аптеку и купить зелье Сна-без-Снов. А потом, представляешь, Гарри, мне приснился твой патронус»…

Сияющий призрачный Сохатый и ледяные пальцы перепуганной Гермионы, когда та вцепилась Гарри в руку… По правде сказать, ему тоже становилось не по себе, когда он вспоминал ту ночь. Он мог навсегда потерять Сириуса… Но теперь, после этого письма, Гарри вдруг понял, что мог и Гермиону потерять, если бы не сумел их защитить.

«Вчера мы с родителями были на пикнике, который устраивает Ассоциация стоматологов — ну, знаешь, куча малознакомых людей, которые норовят ущипнуть тебя за щёку только потому, что сто лет знают твоих родителей и помнят тебя совсем крохой. И куча детей от самых маленьких до наших ровесников и даже старше. Если честно, я предпочла бы остаться дома, но мама с папой расстроились бы. Они и так переживают, что я совсем не умею общаться со сверстниками»…

По правде говоря, Гарри, совершенно не представлял всего этого «ну знаешь». Да откуда бы ему знать? Он-то ни разу в жизни не был на пикнике ни Ассоциации стоматологов или, к примеру, библиотекарей, ни на семейном, ни даже на школьном. Зато знал Гермиону — очень даже хорошо знал, чтобы представить, как та вежливо улыбается старым друзьям родителей, отделываясь ничего не значащими короткими фразами на вопросы о школе, а сама мечтает поскорее вернуться к оставленной дома книге. «Это же Гермиона», — покачал он головой.

«Но есть и хорошее — там были танцы, а я ведь люблю танцевать. Жаль, что в Хогвартсе даже в праздники не устраивают вечеринок с танцами»…

Гарри озадаченно почесал в затылке. «И это — Гермиона?» Он и представить не мог её танцующей. Только с охапкой книг, только тянущей руку на уроке или сидящей в библиотеке. Хотя, если вспомнить, как она двигается — легко и ловко, в ней совсем нет неуклюжести, как, например, в Джинни.

«Мы с мамой уже трижды выбирались в Косой переулок и, ты удивишься, ни разу не зашли во «Флориш и Блоттс». Зато совершенно случайно нашли букиниста, у которого столько интересного!»

«Теперь всё это интересное наверняка у Гермионы на полках», — улыбнулся Гарри. Он уже сделал летнее задание и, если честно, совсем не отказался бы почитать что-нибудь интересное. Конечно, не «для легкого чтения» в представлении подруги, но и не зачитанный до дыр «Квиддич сквозь века». Интересно, что читают на каникулах дети волшебников? Рон — квиддичные и шахматные журналы, а кто-нибудь вроде Гермионы? Что читал в детстве Сириус? А… папа?

«Рон прислал мне приглашение на Чемпионат мира по квиддичу. Написал, что и ты там будешь. Думаю, это очень интересно, но я отказалась: это лето я полностью проведу со своей семьёй. Боюсь, Рон обиделся, ведь он, кажется, всерьёз считает, что квиддич важней всего на свете, а у магглов и вовсе не происходит ничего интересного. Но я очень надеюсь, что ты меня поймёшь. Этим летом я очень о многом говорю с мамой, для нас обеих это важно».

Конечно, он понимал. И вот сейчас, а не от описания пикника, на самом деле позавидовал Гермионе. У неё была семья, она могла поговорить с мамой. Неужели Рон этого не понимает? Впрочем, ему-то как раз не слишком нравится материнская опека.

«Привет, Гарри, дружище! Папа сказал, что заберёт тебя от твоих магглов за день до Чемпионата, а потом ты сможешь остаться в «Норе», здорово, правда? Представляешь, мы и Гермиону звали, но она отказалась — видишь ли, не успела наговориться с мамочкой! У нас лучшие билеты, жду не дождусь»… — Это письмо Гарри дочитал не сразу: слова Рона его разозлили, он смял пергамент в кулаке и несколько минут глубоко дышал, стараясь успокоиться. Если бы сейчас здесь оказался сам Рон, ему бы точно не поздоровилось.

«Рон, если ты скажешь что-то похожее Гермионе, получишь от меня в морду. Потому что я, видишь ли, тоже не успел «наговориться с мамочкой», и никогда уже не успею». Нет, этого он писать не стал. Зачем? Он знал Рона: высказав однажды своё «фе», к школе приятель уже и думать об этом забудет. Разве что, увидев Гермиону, от души её пожалеет, что пропустила такое зрелище. Зато написал подруге:

«Не обижайся на Рона — я тебя понимаю. Жаль, что тебя не будет, но мы всё тебе расскажем. Увидимся в школе!»

«Привет, Сириус! Мистер Уизли достал билеты на чемпионат по квиддичу, и меня заберут в «Нору» до конца каникул…» — Он собирался написать, что наверняка опасно, если в дом Уизли, а потом и в Хогвартс станут прилетать яркие тропические птицы. Но тут под окном раздался гулкий басовитый лай.

— Пошла прочь! — визгливо закричала тётя Петунья. Гарри вскочил и высунулся в окно. В точности посередине клумбы, возле любимых тётушкиных роз, сидел отъевшийся, с лоснящейся шерстью огромный чёрный пёс. — Вернон! Сделай же что-нибудь!

— Бродяга! — заорал Гарри. — Тётя, не волнуйтесь, сейчас я его уведу! Я его знаю, он смирный!

И, бросив на столе недописанное письмо, кинулся к лестнице.