Рону потребовалось несколько минут, чтобы успокоиться. Гермиона приблизилась к нему, и он позволил себя обнять.

— Больше не поступай так с Гарри. Он ужасно расстроился.

— Гермиона, мне и так плохо.

Они разомкнули объятия.

— Пойдём к ним? — предложила она. — Они, наверное, в палате Джинни.

Рон кивнул и пожал плечами одновременно.

Гермиона вошла, едва постучав, и тут же пожалела. Джинни словно бы невзначай поправляла волосы.

— Мы не помешали?

— Нет, конечно, — поспешно заверил Гарри, перебираясь с кровати на стул. — Джинни как раз рассказывала, чем занимался Отряд Дамблдора в этом году.

Его голос прозвучал до крайности невинно. Гермиона подавила улыбку, садясь на кровать. Конечно. Джинни как раз ему рассказывала…

— Точно! — щёлкнул пальцами Рон, запрыгнув на подоконник. — Джинни, объясни-ка, что вы там придумали с мечом Гриффиндора?

— Мы пытались его выкрасть…

— Зачем он вам вообще понадобился? Слава Мерлину, вы легко отделались!

— Ну не могли же мы оставить его там после того, что нам сказал Снейп!

— Что?

— Снейп застукал нас с Невиллом в одном из коридоров. Мы уж думали — всё, попались. А он скривился и говорит: «Обсуждаете новость?». Мы спросили, что ещё за новость. Он ответил: «Вряд ли можно пребывать в здравом уме, завещая меч Гриффиндора Поттеру. Впрочем, об умерших или хорошо, или никак. Жаль только, что меча он не получит, такие ценности принадлежат школе».

В комнате наступила тишина.

— Снейп так сказал? — спросил Гарри.

— Да, и мы ужасно разозлились. Мы не знали, правда ли Дамблдор завещал меч тебе, но решили, что Снейп перегнул палку. Подумали, что могли бы подержать его у себя, спрятать, а когда бы ты вернулся…

— Погодите, — перебила Гермиона. — Ведь это была подделка. Зачем Снейпу говорить вам, что Дамблдор завещал меч Гарри, злить этим и намекать, где он спрятан? — Она задумчиво накрутила кончик косы на палец. — Подделка всё это время хранилась в Хогвартсе, а настоящий меч был у Снейпа, так? Но Дамблдор наверняка хотел, чтобы Волдеморт был до конца уверен в сохранности меча, это же верное оружие против крестражей… Вот почему Снейп так сказал! Он создал иллюзию кражи, и появилась веская причина перенести копию в другое место, более надёжное…

— Сейф Беллатрисы! — воскликнул Рон.

— Именно! — подхватила Гермиона. — И как только меч оказался в её сейфе, Волдеморт был в полной уверенности, что он защищён.

— И это обеспечило отличное прикрытие для самого Снейпа, — вставил Гарри. — Он не имел доступа к сейфу, с него снимались любые подозрения. Он мог спокойно передать настоящий меч нам.

— Дамблдор — гений… — благоговейно выдохнул Рон.

— А мы ещё удивлялись, с чего это Снейп решил, что поход с Хагридом в Запретный лес станет для нас наказанием, достойным попытки украсть меч Гриффиндора, — фыркнула Джинни.

— До сих пор не верится, что Снейп был на нашей стороне, — протянул Рон. — Он с нами так обращался!

— Издержки статуса двойного агента, — пожал плечами Гарри.

Друзья немного помолчали.

— Как думаете, что будет теперь, когда война закончилась? — спросила Джинни.

— Ну, первокурсников в этом году точно будет мало, — сказал Рон. — Вряд ли родители горят желанием отправить своих детей в Хогвартс.

— Шутишь? — удивилась Гермиона. — Сейчас нет более безопасного места, чем Хогвартс!

— Родители видят самым безопасным местом для своих детей место рядом с собой, — рассудительно заметила Джинни. — К тому же школа перестала вызывать доверие после смерти Дамблдора.

— А ещё из Хогвартса вышел Тот-Кого-Мы-Победили, — вставил Рон.

— И что с того? — изумилась Гермиона. — А из Дурмстранга вышел Гриндевальд. Более того, Дурмстранг славится углублённым изучением Тёмных искусств, но это не мешает ему набирать учеников.

— Это было шестьдесят лет назад! Откуда нам знать, какие проблемы были у Дурмстранга в то время?

— Не было у Дурмстранга никаких проблем, Рон.

— Ты этого не знаешь!

— Да хватит вам спорить, — вмешалась Джинни. — Я думаю, люди боятся не самого… Волдеморта и даже не его призрака, они боятся его наследия, возможных продолжателей его дела, поклонников. Гриндевальд до сих пор культовая личность у некоторых дурмстрангцев.

— Но разве не логичнее было бы подготовить детей? — резонно заметила Гермиона. — Родители-маглы не смогут оградить их от опасности.

— Говорят, кое-кто собирается перебраться за границу, — сказала Джинни.

— Глупость какая. — Гермиона скрестила на груди руки.

— А что? — оживился Рон. — Я бы поучился за границей. Например, в Шармбатоне.

Гермиона раздражённо выдохнула.

— Тебя бы туда всё равно не приняли, их программа сложнее хогвартской… — Но Рон её не слушал, он переглядывался с Гарри, и оба хихикали.

Гермиона строго посмотрела на мальчишек.

— Рон, это не смешно. Это катастрофа! Ты только вообрази, что произойдёт, если из Британии хлынет волна магов. Как будто за границей не может появиться свой Тёмный Лорд. И это вместо того, чтобы объединиться. Такие поступки только ослабляют магическое сообщество. Как могут люди быть настолько наивными?

Гарри перестал ухмыляться.

— Да, люди наивны. И, к сожалению, часто ведомы. Поэтому стоит опасаться появления преданных поклонников Волдеморта. Я бы сказал, что Министерство об этом позаботится, но слишком уж давно в нём разочаровался.

— Брось, если министром стал Шеклболт, он наведёт там порядок, — подбодрила его Джинни.

— Может быть, — отозвался Гарри. — Пока мы тут заперты, до нас ни одна новость не дойдёт.

— А по-моему, здорово, что можно отдохнуть, — поделился Рон.

— Никто не сомневался, что ты рад лентяйничать на законных основаниях, — поддела его Джинни. — Кстати, что планируете делать после каникул? Мне-то ещё надо доучиться, а вот вы уже вроде как свободны…

Гермиона поймала взгляд Джинни, брошенный в сторону Гарри. Ну конечно. Если Гарри не вернётся в школу, то их ждут отношения на расстоянии. Тот как будто совершенно не уловил настроения Джинни, почёсывая в затылке.

— Я вернусь в Хогвартс, — поспешила ответить Гермиона, чтобы заполнить неловкую тишину. — Не прощу себе, если не закончу обучение как положено.

Она посмотрела на Рона. Да, похоже, их тоже ждут отношения на расстоянии. Но Рон уж точно в школу не вернётся, в этом Гермиона нисколько не сомневалась.

Гарри пожал плечами.

— Я об этом даже не задумывался, если честно. И двух недель не прошло, как…

Он умолк, но все его поняли: и двух недель не прошло, как завершилась война. Скорее всего, даже церемонию похорон ещё не провели. Во всяком случае Гермиона была уверена, что Рона, Джинни, Джорджа и Гарри обязательно пригласят проводить в последний путь Фреда и Люпина с Тонкс.

— Надеюсь, нас недолго здесь продержат, — сказала Гермиона. — От безделья всякое в голову лезет… — она машинально потёрла запястье.

Гарри и Рон встревоженно посмотрели на неё. Гермиона отдёрнула ладонь.

— Я пойду. Нужно… кое-что сделать.

— Мне тоже, — Рон спрыгнул на пол. — Я зелье не допил.

Едва дверь отрезала их от Гарри и Джинни, Рон тут же спросил:

— Ты в порядке? Я могу попросить, чтобы тебе снова давали зелье сна-без-сновидений.

Гермиона ощутила волну нежности.

— Всё хорошо. Просто… нужно немного времени.

Рон выглядел расстроенным.

— Я не знаю, что это такое. Я ведь не испытывал подобного…

— Брось! — сердито воскликнула Гермиона. — Даже думать не смей!

— Ну, ты хоть глаза подняла, — смущённо улыбнулся он.

Гермиона благодарно прижалась щекой к его груди, на мгновение забывая обо всех мрачных мыслях. Но что-то внутри настойчиво требовало уединения. Она не любила казаться уязвимой даже с Гарри и Роном, и сейчас тугой комок вновь сжался под рёбрами.

Гермиона пошевелилась. Рон тут же отпустил её и шагнул назад. Стало пусто.

— Если что, ты знаешь, что я… что мы рядом.

— Я знаю. Спасибо, Рон.

Оказавшись в безопасности своей палаты, Гермиона подошла к окну и распахнула настежь. Палату наполнили запахи весны и шум неугомонного Лондона. Она погладила правое запястье. Случившееся не пошатнуло её уверенности в своём праве на магию. Но шрам — напоминание о боли, которую ей пришлось испытать, — она предпочитала прятать.

Она была благодарна Рону за поддержку, но, несмотря ни на что, оказалась не в силах поделиться с ним своими переживаниями. Рон прав: он не знает, что это такое, и потому не сможет её понять.

Взгляд скользнул по палате и остановился на фотографии в простой рамке. Кингс-Кросс, первое сентября девяносто первого. Юная Гермиона с огромным чемоданом стоит у алого паровоза, источающего клубы белого пара, а за её спиной улыбается счастливая мама. Фотография была обычной, неподвижной, но Гермиона привыкла к таким с детства. Она очень любила этот снимок. Он был тёплым, уютным и домашним. От него веяло беззаботным детством.

Она росла целеустремлённым ребёнком. Когда остальные дети бежали играть, Гермиона гордо удалялась к себе, чтобы позаниматься. По этой причине у неё не было друзей. За глаза её дразнили зубрилкой, большинство детей считали занудой и командиршей. Но что бы они о ней ни думали, как бы ей ни хотелось обрести друзей, она не собиралась предавать свои идеалы. И разве имело значение, что там думает горстка бездельников, когда папа так ею гордился?

Её отношения с родителями были доверительными. Гермионе ни разу не приходило в голову что-то утаивать. Впервые она солгала в девять, когда неожиданно в ней проснулся магический дар.

Первые проявления волшебства не на шутку перепугали её. Конечно, ваза могла разбиться по любой другой причине, но Гермиона слишком отчётливо почувствовала, что это сделала она. Ваза ей никогда не нравилась. Её подарил дядя Стив, двоюродный брат отца. Дядю Стива она на дух не переносила, потому что он обращался с ней, как с маленькой глупой девочкой, а девятилетняя Гермиона давно вышла из наивного возраста.

Тогда никто не поверил, что правильная Гермиона способна что-то испортить, и всё свалили на толстого неповоротливого кота Флаффи, который ленился вылезти из своей корзинки даже для того, чтобы поесть, не то что забраться на комод и свалить вазу. А в Гермионе прочно засел страх: с ней что-то не так. Она не похожа на остальных людей. Гермиона не могла найти этому объяснения, старательно скрывая свою странную способность от родителей. И успешно хранила свой страшный секрет, пока однажды магия не вырвалась в присутствии мамы.

Тот день запомнился яркой картинкой. Несносный дядя Стив подарил ей книгу детских сказок. Она была вне себя. Детские сказки! Это в одиннадцать-то лет! Её возмущению не было предела, и когда мама имела несчастье заглянуть к ней в комнату и спросить, понравился ли ей подарок, магия вновь дала о себе знать. Стекло большого окна треснуло и осыпалось на пол.

За секунду до того, как всё случилось, Гермиона поняла, что это конец, и мысленно попрощалась со всем, что у неё было. Она крепко зажмурилась, готовая услышать перепуганные крики и топот ног по лестнице. А вместо этого вдруг ощутила тепло маминых рук.

Открыв глаза, она увидела, что мама крепко сжимает её в объятиях, закрывая собой от окна.

— Ты в порядке, милая?

Закусив губу, Гермиона наблюдала, как мама безуспешно пытается найти виновника. Страх быть непринятой боролся в ней с желанием наконец-то раскрыться, услышать, что мама её по-прежнему любит. Решившись, она проговорила:

— Мама, это я.

Голос прозвучал жалобно. Глубоко вдохнув, Гермиона на одном дыхании выпалила всю правду и снова зажмурилась, чтобы не видеть маминой реакции. И вздрогнула, вновь ощутив тёплые руки на своих плечах.

— Почему ты скрывала?

— Я боялась, что вы… не примете меня. Что ты меня разлюбишь, а папа перестанет мной гордиться.

— Милая, я люблю тебя не потому, что ты послушная или хорошо учишься. Я люблю тебя, потому что ты есть, и ничто не сможет этого изменить.

Гермиона поверила. Но всё же папе так и не призналась. С тех пор они стали делить эту тайну на двоих.

Потом был перевернувший всю её жизнь июль девяносто первого, когда на пороге дома появилась высокая женщина в квадратных очках, чьи чёрные блестящие волосы были стянуты в тугой пучок на затылке. Минерва МакГонагалл покорила родителей с одного взгляда. Она рассказала о скрытом от чужих глаз мире магии и передала письмо, в котором говорилось, что мисс Гермиона Грейнджер зачислена в Школу чародейства и волшебства «Хогвартс».

Когда папа вник в слова профессора, его разобрала настолько бурная радость, что Гермиона поначалу опешила. Он пылко заверил МакГонагалл, что они приобретут всё необходимое и в положенное время будут на нужной платформе. Гермиона боялась, что МакГонагалл спросит, не случались ли с ней странности, но она этого не сделала, чем вызвала вечную благодарность в душе Гермионы. Папа так и не узнал всей правды о взорванных вазах и перегорающих лампочках.

Сама Гермиона была счастлива найти логическое объяснение тому, что она нормальная, ведь даже эта педантичная женщина обладает такой способностью. И раз уж построили целую школу, то получается, что таких людей очень много.

Однако её и без того некрепкая вера заметно пошатнулась, когда они отправились искать вход в Косой переулок. Она шла между мамой и папой, мысленно ругая себя на чём свет стоит. Это же надо поверить в такую бессмыслицу! Магия! Школа! Наверняка мама её просто разыграла. Все сомнения улетучились, едва владелец «Дырявого котла» старый Том провёл их на задний двор, и прямо перед ошарашенной Гермионой появился вход на магическую улочку.

Лёжа по окончании того странного дня в своей постели с «Историей Хогвартса» в обнимку, Гермиона наконец-то вздохнула с облегчением: она нормальная.

Она взяла фотографию в руки. Вот кого ей сейчас не хватало. Единственная, кто смог бы понять…

Мама.

Именно она приняла Гермиону восемь лет назад. Поселила прочную уверенность в том, что её любят несмотря ни на что. И её не было рядом. Да, мама не знает, что им пришлось испытать, — и слава богу! Ведь этого Гермиона и добивалась. Но она бы поняла. Ведь она мать. Она чувствует.

Стук в дверь заставил вздрогнуть. Гермиона вернула рамку на место.

— Гермиона, это я, — послышался голос Рона. — Можно войти?

Она быстро вынула лист пергамента и перо, положила на тумбочку, будто писала, и открыла дверь.

— Привет, а ты чего закрылась?

— Вот, — она махнула рукой на тумбочку. — Составляла письмо.

— Ясно, — протянул Рон. Можно не сомневаться, что он поверил. — У тебя всё нормально?

— Да. Не беспокойся.

Он немного потоптался на пороге, потом сказал:

— Ты, в общем, не пропадай тут одна, ладно?

— Хорошо. Я зайду, как освобожусь.

«Освободилась» она только после ужина. Гарри уединился с Джинни в своей палате, а Гермиона решилась зайти к Рону. В конце концов, чем больше будет избегать его, тем больше поводов для тревоги даст.

— Как дела? — спросил он, откладывая журнал по квиддичу.

— Лучше не бывает, — весело откликнулась Гермиона. — Что делаешь?

— Читал.

— Здорово! Думаешь заняться квиддичем профессионально?

— Не знаю. Не думал ещё.

Они замолчали. Рон сидел на кровати, растрёпывая края журнала. Гермиона стояла посреди палаты и делала вид, что осматривается вокруг. Всё происходило неловко. Совсем не так, как она себе представляла. Не так, как у Гарри и Джинни… Гермиона мотнула головой, избавляясь от глупой мысли, и присела рядом с Роном. Тот наконец оторвался от журнала и улыбнулся ей. Она тоже улыбнулась.

За окном уже спустились сумерки, и под потолком жёлтым светом зажглись магические шарики, создавая тёплую уютную атмосферу.

Чем больше затягивалось молчание, тем сильнее впадала в панику Гермиона. Неужели им и правда не о чем поговорить, если речь не о судьбе Гарри? Невольно вспомнилось, как она вошла в палату Джинни без разрешения. Они с Гарри определённо не про Отряд Дамблдора беседовали. Да и не беседовали вовсе.

Гермиона исподволь посмотрела на Рона. Вот если бы он обнял её… Впрочем, разве только ему проявлять инициативу? Она придвинулась ближе, подумала и прислонилась щекой к его плечу.

— Ты устала? — тут же спросил Рон. — Может, хочешь спать?

Гермиона подавила улыбку, но мысль о неловкости продолжала преследовать её. Почему же у Гарри и Джинни получалось так естественно?.. Она прижалась сильнее, чувствуя его тепло сквозь одежду.

— Просто хочу быть ближе к тебе.

Рон наконец приобнял её в ответ. Ну вот, не так уж сложно. И вовсе необязательно всё время о чём-то разговаривать. Она прикрыла глаза. Тишина наконец-то перестала казаться неестественной.

— Так тихо, — негромко проговорила Гермиона.

— Угу.

— И никуда не нужно бежать.

— Угу.

— Непривычно, правда?

— Угу. Давно ты решила, что вернёшься в Хогвартс?

От неожиданности Гермиона отстранилась. Голос Рона прозвучал резко, а смотрел он в противоположную стену. Уши покраснели. Она заметила, что он её уже не обнимает.

— Я всегда знала, что вернусь. Эта мысль поддерживала меня, пока мы сражались. Мысль о том, что однажды всё станет как прежде.

Рон опустил взгляд к своим рукам, в которых опять принялся мять несчастный журнал по квиддичу.

— Ты мне об этом не рассказывала. И мы не обсуждали, что будем делать после госпиталя.

Гермиона вспомнила про лист пергамента, вынутый только для вида, на котором позже она в самом деле набросала письмо Минерве МакГонагалл, претендующей, как подозревала Гермиона, на пост директора Хогвартса.

— Я думаю, нужно предложить свою помощь в восстановлении школы, — сказала она. — Помнишь, во что превратился замок? Тем более заняться мне особо нечем, а так хоть почувствую себя полезной. В августе можно будет начать готовиться к учебному году. — Гермиона осмотрела обитые панелями стены палаты. — Надеюсь, нас недолго тут продержат.

— Ты и это уже спланировала?

— Да тут и планировать нечего, всё же понятно. — Гермиона невесело усмехнулась. — Впервые за долгое время хоть что-то понятно.

Рон молчал, вслепую перелистывая журнал.

— Я не знал. Раньше мы всегда всё обсуждали.

Гермиона с удивлением услышала обиду в его голосе. Она пожала плечами.

— Раньше мы были связаны общим делом. Я же не предлагаю тебе ехать в Хогвартс вместе со мной. На седьмой курс ты точно не вернёшься.

— То есть спрашивать меня ты и не собиралась? Про учёбу, про восстановление замка?

— Так ты тоже хочешь помочь? Это же здорово! Мы сможем провести лето вместе…

— Я не сказал, что хочу! — перебил Рон, вскакивая с кровати. — Да и когда мне, ты ведь только про себя говоришь!

Гермиона поморщилась. Она терпеть не могла, когда кто-то пытался доминировать криком. К сожалению, Рон до сих пор не избавился от этой привычки.

— Я же буду приезжать в «Нору». — Гермиона тоже поднялась. — Чем ты недоволен?

— Ты решила без меня! — выпалил он, заливаясь краской.

Она скрестила на груди руки.

— Не понимаю, что тебя не устраивает, Рональд. Я распланировала себе ближайшие месяцы, что здесь такого?

— Да, и меня в твоих планах нет, всё понятно!

Его голос звенел в ушах, от него хотелось закрыться, уйти подальше. Она не выносила воплей, особенно когда кричали в разговоре с ней. Родители никогда не позволяли себе подобного, и она никак не могла смириться, что для Рона это нечто вроде нормы.

Гермиона пошла к двери.

— В школе мы всё делали вместе, — не унимался Рон, следуя за ней в коридор.

— Потому что в школе у нас была одна цель! Да, я помогала вам с учёбой и планировала наши общие действия. Но я не могу спланировать твою жизнь за тебя, не могу решить, что тебе делать. Ты взрослый человек, Рон. Хочешь — поехали со мной в Хогвартс. Не хочешь — отправляйся в «Нору». Мне без разницы, что ты выберешь.

Рон покраснел пуще прежнего.

— Вот именно, тебе без разницы! Спасибо, что сообщила!

Гермиона почувствовала, как в животе скручивается тугой узел раздражения.

— Я имею в виду, что ты волен поступать, как хочешь сам.

— Ага, и тебе всё равно, улечу я в Америку или прыгну с моста!

— Что? При чём здесь Америка? Какой мост? Рон, мы говорим о летних каникулах!

— О летних каникулах, которые ты решила провести без меня! Да и весь год тоже. Спасибо, хоть сказала заранее, я польщён!

Рон с грохотом захлопнул дверь прямо перед её лицом. Ошеломлённая Гермиона осталась стоять посреди пустого коридора.

— Что у вас здесь происходит? — Из своей палаты вышел Гарри, за ним Джинни. — Мне показалось, Рон только что кричал?

Гермиона не успела ответить: на этаж вошёл Шеймус. Завидев троицу, он странно замялся, во всей его фигуре сквозило беспокойство.

— О, вы тут.

Друзья переглянулись.

— Что случилось, Шеймус? — спросил Гарри.

— Я только что видел Кингсли Шеклболта, — отозвался тот, переминаясь с ноги на ногу. — Он просил передать… — Шеймус поднял взгляд. — Завтра похороны погибших.

* * *

Драко ворочался на жёсткой неудобной койке в попытке уснуть. Утром он спросил у охранника, принёсшего завтрак (такой же отвратительный, как обед и ужин), какое сегодня число. Охранник ответил, что четырнадцатое, и быстро вышел из камеры, будто опасаясь, как бы заключённый не принялся за дальнейшие расспросы.

Но ничто другое заключённого не интересовало.

Его схватили утром второго мая. Значит, прошло почти две недели. За эти две недели он успел полностью уйти в себя, отключившись от внешнего мира. Это умение Драко приобрёл за прошедший год, когда постоянно требовалось не обращать внимания. На чей-то плач, на крики и стоны, на вопли Кэрроу и безумный смех. На очередную смерть. Но если тогда он концентрировался на учёбе (насколько было возможно), то теперь он думал.

В первые дни после заключения его холодной лапой держал страх перед будущим. Узнав дату своего суда, Драко впал в отчаяние. Кто он для людей, которые будут его судить? Сын правой руки Тёмного Лорда, носитель Чёрной Метки, тот, кто проложил Пожирателям Смерти дорогу в Хогвартс, тот, кто сделал всё, чтобы Дамблдор погиб.

Но время шло, отчаяние, сменившее на посту страх, в свою очередь уступило место апатии.

Единственным, что не позволяло Драко окончательно тронуться умом, было осознание: он выжил и сохранил душу в целости. За это он должен благодарить мать, решившуюся просить помощи у Снейпа. Она наплевала на гордость, наплевала даже на собственную безопасность — никто не гарантировал, что Снейп сохранит её визит в тайне. Нарцисса лишь надеялась, что он поможет. Снейп согласился выполнить приказ, если Драко окажется неспособен…

И он не смог.

После провала с убийством Дамблдора он страшился смерти. Он не хотел умирать. А меньше чем через год смерть стала чем-то обыденным. Она сопровождала Драко всюду, насквозь пропитала стены его родного дома.

Но всё закончилось. Никто больше не заставит его пытать других. Человек, чудовище, раздавившее, уничтожившее его личность, навсегда исчезло.

Благодаря Поттеру.

Драко никогда не понимал, почему все возлагали на него такие огромные надежды, называя Избранным. Поттер ничем не отличался от любого другого одиннадцатилетки, у него даже особых способностей не было. Как можно уповать на того, кто до одиннадцати лет и понятия не имел, кто он и что такое магия? Но все как один твердили: «Он же смог избежать Убивающего заклятия, верно? А это невозможно. Раз у него получилось, значит, он особенный, он Избранный!».

Сейчас Драко осознал, что мог не принимать Метку. Он пошёл на это только потому, что отца посадили в Азкабан. Драко любил его, боготворил, безоговорочно верил в его незыблемость. Он не мог допустить и мысли, что отец оказался не таким всемогущим, как ему виделось. Нет, вина целиком и полностью лежала лишь на одном человеке: Поттере. Вот когда ненависть достигла апогея.

Драко рискнул жизнью ради мести. Тогда казалось, что у всего, что он делает, есть смысл, глубинный, доступный только ему. Он хотел видеть страх и уважение. Хотел, чтобы Поттер понял, с кем связался. Но результат оказался далёк от триумфальных грёз. Драко был не готов к тому, во что добровольно нырнул с головой. Метка связала его по рукам и ногам. Теперь он не мог просто выйти из игры. Круг замкнулся. Драко знал, что случалось с теми, кто пытался из него вырваться.

Его жизнь разделилась на три отрезка: до девяносто шестого, когда он был глубоко уверен в своей исключительности; с девяносто шестого по девяносто восьмой, когда день за днём, неделя за неделей ломался, крошился изнутри; а теперь наступил третий отрезок: после победы, момент, когда его жизнь круто повернёт. Драко был уверен, что приговор перетасует всё так, что обратной дороги уже не будет. Мог ли он когда-то подумать, что попадёт в самую страшную тюрьму для волшебников? Азкабан меняет людей. Азкабан уничтожает людей. Осталось ли в нём хоть что-то, что ещё не уничтожил Тёмный Лорд?

Когда замок лязгнул и дверь камеры со скрипом несмазанных петель открылась, Драко даже не шелохнулся.

— Драко Люциус Малфой, — раздался смутно знакомый голос. — Я прибыл, чтобы сообщить, что дата вашего слушания переносится с восемнадцатого на двадцать пятое мая.

Драко с трудом соображал, что ему говорят. Суд перенесли?

Пришедший ещё несколько секунд постоял на пороге, а затем дверь захлопнулась.

— Люмос!

Вот теперь Драко вздрогнул и сел на койке. Вспыхнувший на кончике волшебной палочки огонёк озарил лицо, испещрённое паутиной мелких шрамов; самый широкий шрам белел над правой бровью.

— Здравствуй, — приветствовал Джим Гордон, садясь рядом. — Решил узнать, как ты, раз уж я здесь. Но прежде — вот. — Он сунул руку под мантию и вынул флягу. — Бьюсь об заклад, ты давненько не пил нормальной воды.

Драко с сомнением взглянул на мужчину, но тот был непроницаем. Мозг мучительно соображал. Незнакомый человек, аврор, пришёл в его камеру, чтобы проведать и дать воды? Драко отодвинулся. Нашли дурака.

— Это яд?

Вместо ответа Гордон молча отвинтил крышку, сделал большой глоток и снова протянул флягу. Драко, внимательно следивший за его действиями, выхватил её и начал жадно пить. Вода бальзамом растекалась внутри. Он пил и пил, не в силах напиться, пока фляга наконец не опустела.

— Я кое-что для тебя принёс. — Гордон положил на койку нечто завёрнутое в шуршащую бумагу.

Драко насторожённо покосился на свёрток, а нос уже уловил аромат свежей горячей еды. Рот заполнился слюной. Драко протянул руку и дрожащими пальцами высвободил самый настоящий ростбиф, упрятанный в широкий лист салата, и несколько крупных запечённых картофелин. Забыв и о Гордоне, и о приличиях, он вгрызся в мягкое сочное мясо, без раздумий проглатывая его вместе с салатом, который с детства терпеть не мог.

Когда он закончил, Гордон протянул небольшую бутыль. Первое, что пришло в голову, — ему всё-таки принесли яд.

— Что это?

— Бодроперцовое зелье. По-моему, ты слегка приболел.

Драко болезненно сглотнул. Когда желудок насытился нормальной пищей, в голове прояснилось и к нему вернулось ощущение реальности. Холод и сырость камеры, зуд в носу, резь в горле, пульсация в висках. Бодроперцовое исправит это в один миг.

Если только это правда то самое зелье. Драко опять вгляделся в лицо мужчины. Зачем бы ему понадобилось травить его? Ведь именно он спорил с Хоггартом в тот день, когда привёл Драко на первый допрос. Гордон не считал его опасным. Но где доказательства? Рассудок подсказал: их нет. Сейчас у него два варианта: либо отказаться, либо поверить.

Драко выбрал второе. Он взял бутыль, откупорил, на всякий случай понюхал и тут же скривился от острого запаха Бодроперцового. Поднёс горлышко ко рту. А вдруг… Шальная догадка вспыхнула в голове в тот момент, когда Драко глотал обжигающую жидкость. Вдруг Гордон хотел притупить его бдительность и втереться в доверие?..

Эта мысль скончалась на полпути, потому что по телу прокатилась знакомая горячая волна, а из ушей повалил пар. Горло словно смазали мёдом, приступ головной боли ослаб, с глаз будто сдёрнули вуаль. Руки и ноги налились теплом.

— Так-то лучше, — сказал Гордон и вдруг спросил: — Ты знаешь, что с твоими родителями? Впрочем, откуда. Твоя мать находится здесь же, в камере предварительного заключения. Её уже дважды вызывали на допрос и, похоже, собираются выдернуть ещё раз. Я толком не понял, что творится с её делом, его ведёт незнакомый мне следователь, но судить её будут, скорее всего, не так уж и скоро. Твой суд самый первый. Что до твоего отца… Его допрашивали четырежды, и на этом не остановятся. Думаю, его ждёт незавидная участь.

Драко оцепенел. Увидит ли он ещё когда-нибудь своих родителей? Мимолётная встреча с матерью в коридоре — вот и всё, что у него осталось.

— Зачем вы это рассказываете?

— Ты имеешь право знать.

— И вам не противно помогать Пожирателю? — вызывающе спросил Драко.

— Я не помогаю Пожирателям, — невозмутимо ответил Гордон. — Ты не Пожиратель. Эта татуировка ничего не значит.

— Вы не знаете. Вы ничего не знаете. Я совершал ужасные поступки… Я едва не убил…

— Вот именно: едва. Ты не убил не потому, что тебе помешали, а потому, что ты не убийца. Я видел тех, для кого убийство стало второй натурой. Можешь быть уверен: ты на них не похож. — Взгляд в отсвете магического огонька полыхнул яростью, в голосе зазвенела сталь: — Я видел настоящих Пожирателей смерти, безжалостных, готовых на всё. Они твёрдой рукой направляют волшебные палочки и без колебаний выкрикивают Убивающее заклятие. Они не сомневаются, они просто делают.

Драко не верил своим ушам.

— Вы меня оправдываете?

— Называй как хочешь. Одно я знаю точно: ты не бесчеловечная мразь, какими были они.

Драко едва не расхохотался.

— И что это значит? Что я отправлюсь в Азкабан просто так? Ведь всё уже решено. Вам ли не знать, вы аврор. Меня упрячут в тюрьму — и сказочке конец! Зачем вообще вы пришли? Я не просил вашего мнения!

Гордон остался спокоен.

— Ты злишься. Это хорошо. Нет ничего убийственнее равнодушия. Запомни: только ты решаешь, что способно повлиять на твою жизнь, а что нет. Если ты не выберешь сам, кто-то выберет за тебя, и вряд ли тебя устроит этот выбор.

— Но я уже выбрал! — Драко с такой силой рванул левый рукав, что едва не порвал его.

Побледневшая Метка попала в лужицу тусклого света волшебной палочки. Драко ожидал, что Гордон отшатнётся, но тот не шелохнулся. Даже не взглянул на вытянутую руку.

— Ты так до сих пор и не понял. Выбор делается не один раз в жизни. Мы выбираем каждый день, каждую секунду. Любой наш шаг — вперёд, назад, в сторону, в пропасть — это выбор. Сегодня мы выбираем одно, завтра — совсем другое. Твоя Метка — знак того, что ты оступился, но она вовсе не означает, что выбора у тебя нет. Даже у мёртвых он есть — уйти за грань или стать призраком. Что говорить о живых. А ты, несмотря ни на что, всё ещё жив.

Аврор поднялся.

— Есть одна истина, которую я понял не так давно: жизнь всегда даёт возможность отобрать у неё второй шанс. Запомни и это, юноша. У тебя впереди вся жизнь, чтобы выбирать и принимать решения. И учиться на собственных ошибках.

Возле двери Гордон обернулся

— Решай, — сказал он и приказал палочке погаснуть.

Массивная дверь закрылась; замок щёлкнул в тишине погрузившейся во мрак камеры.