В лабиринте кривых зеркал (джен)

Вновь начал накрапывать мелкий дождь. Капельки ползли по стеклу, догоняли одна другую, собирались группками, теснились друг к дружке, и крупные капли жадно проглатывали маленьких, расползаясь по стеклу жирными, дрожащими от самодовольства прозрачными кляксами. Всё совсем, как в жизни, мрачно подумал Дрейк. А потом еще подумал: ну какой же я теперь угрюмый, желчный и отвратительный циник…

— Я должен связаться со своим адвокатом, — глухо сказал Прэтт.

Со стены кабинета смотрела невнятная картина: несколько черных геометрических фигур на тусклом, серовато-белёсом, словно бы припорошенном пылью фоне. Настроение Дрейка было таким же тусклым, невнятным, припорошенным пылью, он никак не мог понять, что за чувства сейчас испытывает: облегчение, злорадство, торжество? Твердокаменное, прямо-таки необъяснимое олимпийское спокойствие? Тоску? Уныние? Безразличие?

— Конечно, непременно свяжетесь, — рассеянно отозвался Гризликов. Перед ним на столе лежал тонкий черный блокнот в кожаном переплете, который он небрежно перелистывал. И телефон Антиплаща. — Это ваша записная книжка, Прэтт?

— Я имею право хранить молчание, — сквозь зубы напомнил Прэтт.

— Это ваша записная книжка, — неторопливо, со вздохом повторил Гризликов, на этот раз — не вопросительным, а глубоко утвердительным тоном. — Вы сами в этом признались.

— Я ни в чем не признавался.

Гризликов взял в руки мобильник Антиплаща.

— Вы поступили опрометчиво, Прэтт, когда решили использовать для связи с Антиплащом сотовый телефон. Вы упустили из виду, что в современных моделях присутствует такая интересная и замечательная штука, как диктофон… и при желании разговор абонентов можно записать. От начала и до конца. — Гризликов нажал на какую-то кнопку:

— «…я сохраню жизнь тебе, твоим дружкам и твоей девке — в обмен на мою записную книжку… и на Черныша.

 — Так это все-таки «твоя» книжка?..»

Прэтт сидел с непроницаемым видом. Лицо у него было каменное — холодное, серое и непробиваемое, как бетон.

— Я упустил из виду лишь то, что Антиплащ — подлец и мерзавец, каких поискать.

— Он хотел вас достать, Прэтт. И он это сделал.

— Ублюдок! — Прэтт насмешливо фыркнул. — Вы были с ним заодно, Гризликов? С этим… стукачом и уголовником, так? И что теперь? Торжествуете, надо полагать?

— Ну, немного.

— Думаете, одержали победу? Прижали меня к ногтю, да? Очистили Сен-Канар от вселенского зла, гнуси и скверны?

Гризликов пожал плечами.

— Я просто рад тому, что с Железным Дровосеком в кои-то веки покончено — вот и все.

Прэтт склонил голову к плечу. Исподлобья взглянул на Гризликова. И вдруг расхохотался: громко и нарочито смачно, удовлетворенно ухая, будто сыч. Всхлипывая, закидывая голову и хлопая себя ладонями по коленям, он хохотал так самозабвенно и оглушительно, что хлипкий офисный стул жалобно скрипел под его грузным и плотным, трясущимся от смеха холеным телом.

— Покончено? С Дровосеком? Да ну? Не смешите меня, Гризликов. Вы заграбастали меня, это верно, но с Дровосеком вам не покончить никогда. Никогда, слышите! Он многолик, неубиваем и вездесущ. Он был, есть и будет. Так же, как и ВАОН. Очень наивно с вашей стороны полагать, что когда-нибудь вам удастся одержать верх над этой могущественной и поистине всеведущей организацией…

— «Чудище обло, озорно, огромно, стозевно и лаяй», — пробормотал Гризликов себе в нос. — Ну да.

Прэтт ухмыльнулся.

— Радует, что вы так хорошо меня понимаете, Гризликов. А дальнейший разговор с вами мы, с вашего позволения, все-таки продолжим в присутствии моего адвоката.

Арестованного увели — двое крепких, вооруженных, бесстрастных как пластиковые манекены конвоиров. Прежде, чем выйти из кабинета, Прэтт встретился взглядом с Дрейком, который стоял возле окна — и выразительное породистое лицо Дровосека на мгновение передернулось от ненависти.

— И ты не радуйся, Черныш. Ты свое еще получишь.

— Вы тоже, — сказал Дрейк спокойно. Он не радовался. Ему было не до радости, он устал, как собака.

Он заглянул за ширмочку, которой был отгорожен уголок кабинета. Там в кожаном кресле спала Джоселин — свернувшись клубком, словно котенок, поджав ноги и подложив руки под голову. На тумбочке рядом с ней стоял стакан с недопитым какао. Пушистые рыжие ресницы Джоселин дрожали во сне, нижняя губа была слегка оттопырена, на щеках смутно виднелись засохшие дорожки от слез.

— Сейчас приедет Зак, — сказал Гризликов. — И заберет её домой.

Зак. Добрый верный старина Зак, что тебе довелось за эти невыносимые дни пережить, что ты чувствовал, о чем думал сегодняшней долгой и мучительной ночью? Дрейк совсем про него забыл, про этого большого и неуклюжего чудака, отчего ощутил сейчас тоненький неуютный укол совести. Все последнее время ему было не до Зака.

Гризликов со вздохом ослабил галстук, откинулся на спинку стула и, потянувшись всем телом до хруста в суставах, заложил руки за голову.

— Зак обратился в полицию, когда Джоселин не вернулась домой с тренировки, — пояснил он, подавляя зевок. — И тотчас же позвонил Хоутеру, ибо ясно было, что все это не просто так. Вариантов, собственно, у нас оказалось два: либо Джоселин сейчас находится у тебя, либо она попала в лапы ВАОН.

— У меня? — вяло откликнулся Дрейк. — По-вашему, я мог похитить собственную дочь?

Гризликов лениво потер переносицу кончиками пальцев.

— Ты мог сделать это для того, чтобы, к примеру, укрыть её от опасности. По крайней мере, нам хотелось так думать… А вообще-то ты был объявлен в розыск как опасный преступник, не забывай.

— Об этом как-то трудно позабыть, знаешь ли…

— Впрочем, когда в парке возле школы нашли велосипед Джоселин и её спортивную сумку с телефоном, стало ясно, что, скорее всего, ты здесь ни при чем. Ибо, если бы девочка ушла с тобой и по своей воле, вряд ли бросила бы в кустах свои вещи. Ну уж сумку по крайней мере.

— А Гейл Андерс?

— Она живет одна. О её пропаже никто не сообщал. О том, что она тоже похищена, мы узнали только от Антиплаща.

— Он тебе позвонил? — быстро спросил Дрейк. — Оттуда, из лаборатории?

— Да. Когда понял, что другого выхода нет.

Дрейк посмотрел в окно. На дорожке перед входом в административный корпус темнела небольшая лужица дождевой воды, и по краю её прыгал какой-то ранний, вымокший под нескончаемой моросью воробей.

— Дровосек угрожал, что убьёт заложниц, если мы посмеем обратиться в полицию. Поэтому Антиплащ, он… мы… сначала хотели испробовать другие варианты. — Он взглянул на Гризликова. — Можно задать тебе один вопрос, Гриз?

— Один? Ну, попробуй.

— Ты всё знал?

— О планах Антиплаща? Нет. К сожалению. Он своими планами обычно ни с кем не делится, а уж тем более — со мной… Я подозревал, что Антиплащ полагает Прэтта Дровосеком, но, черт возьми, даже подумать не мог, что для того, чтобы проверить свои предположения, он решится взломать эту проклятую фабрику! И что ты станешь ему в этом помогать…

— У меня тоже выбора-то особого не было, Гриз. Прэтт прижал меня к стенке, так что пришлось наплевать на всё и прыгать выше головы… — Дрейк разглядывал свои обломанные, обгрызенные, испытавшие на себе все тяготы последних напряженных дней грязные ногти. — Как ты думаешь, — спросил он, помолчав, — что он имел в виду, когда сказал, что Дровосек неубиваем?

Гризликов задумчиво перебирал на столе какие-то документы, раскладывал их по картонным папкам.

— Я полагаю, что Дровосек в ВАОН — по большему счету вовсе не какой-то конкретный человек, Плащ. Это просто… образ. Персонаж. Личина, так сказать, многоразового использования. Дровосеком может быть кто угодно. В Сен-Канаре им был Прэтт. В другое время и в другом месте будет кто-нибудь иной. Тот, у кого хватит смелости и харизмы примерить на себя эту страшную маску…

За окном все еще мелко дрожал дождь, робко и негромко стучался в стекло. Лужица на дорожке темнела по-прежнему, но воробей убоялся мягкого шума подъезжающего автомобиля, живо подхватился и упорхнул. Перед входом в производственный корпус остановился полицейский фургон, Бушрута, Мегавольта и Квагу вывели из здания фабрики и по очереди усадили в кузов автозака. Репейник, как всегда, был невозмутим и индифферентен, смотрел, опустив глаза, прямо перед собой, и губы его, казалось Дрейку, кривились в горькой понимающей усмешке. Мегавольт, ёжась и хмурясь под большим черным зонтом, что-то раздраженно доказывал конвоирам, энергично рубя воздух ладонью, Квага дергал плечом и, растерянно приоткрыв рот, беспрестанно оглядывался. Антиплаща с ними не оказалось.

— Вот и наши голубчики, — пробормотал Дрейк себе в нос. Гризликов, шелестя бумагами, понимающе хмыкнул за его спиной:

— Це они самые. А почто такая вселенская скорбь на лице и глубокое сожаление в дрогнувшем голосе? Закорешился с ними, Плащ, э?

— Не говори глупостей! — Дрейк сердито дернул плечом. И, нарисовав пальцем гневную рожицу на запотевшем стекле, добавил вскользь, словно бы ни к кому конкретно не обращаясь: — Просто интересно узнать, что теперь с ними будет?

Гризликов почесал пятерней затылок.

— Дадут показания в Управлении — а там разберемся. Дело тут слишком запутанное, сам понимай, чтобы вот так разом всех рассчитать на правых и виноватых. Тебе, кстати, тоже предстоит давать объяснения по поводу того, каким образом ты оказался на этой чертовой фабрике. И я сомневаюсь, что только Хоутеру…

Дрейк вздохнул.

— Ты знаешь, как я там оказался, Гриз.

— Да я-то знаю… а вот прокурор — нет. Надо же как-то объяснить ему обнаружение ВОРГа, лаборатории и прэттовского блокнота, верно?

— Слушай, а если так: некая преступная группировка совершила ночное нападение на «Тау-сити». Разумеется, ШУШУ тут же отреагировало… И в ходе проведения операции по задержанию преступников в подвале здания была обнаружена секретная лаборатория, использовавшаяся для разработок оружия массового уничтожения — лаборатория, существование и местонахождение которой владельцем фабрики ранее не указывалось ни в одном официальном документе…

— Як у тебя все сладко да гладко… Посмотрим. Тут еще не один кубометр бумаги придется извести на протоколы, отчеты, заключения, «осмотры места происшествия» и всякую прочую документацию. Хотя тебе, конечно, своей протокольной рожей в этих пописульках лучше не светить. И пойти по делу свидетелем, а не обвиняемым.

— Ну спасибо, — пробормотал Дрейк, — за «протокольную рожу», Гриз. Хотя в целом я твои умозаключения и выводы по этому мутному дельцу безусловно поддерживаю…

* * *

Я все еще жива, подумала Гейл. Интересно, почему?

Она пришла в себя лежащей на полу микроавтобуса. Машину трясло. Они опять куда-то ехали и, судя по всему, очень быстро. Куда? Зачем? Гейл не знала.

Она с трудом повернула голову. Томб сидел за рулем, Гейл видела только его правую руку, порой мелькавшую в просвете между креслами. Про пленницу он то ли забыл, то ли ему было сейчас недосуг ею заниматься… Гейл мутило; перед глазами её все кружилось, каждую клеточку тела ломило от боли, ей казалось, что её несчастную плоть пропустили через мясорубку, и вся она, беспощадно искрошенная стальными ножами и перемолотая тяжелым чугунным поршнем, превратилась теперь в мягкий и податливый деликатесный фарш. Удобный такой бесформенный полуфабрикат для котлет…

Уж кто-кто, а этот лысый мерзавец точно превратит её в котлету, как только у него появится время и возможность это проделать!

Она вдруг вспомнила: пистолет. Пистолет Кулака, который Джесси выронила где-то там, в конце салона… остался ли он лежать на своем месте? Если бы удалось до него добраться, Гейл, наверно, почувствовала бы себя куда увереннее…

Сам Кулак (или труп Кулака?) пребывал там же, где и раньше, все такой же безмолвный и недвижимый, щедро вымазанный собственной кровью, как жутковатая декорация для третьесортного фильма ужасов. Жив он или мертв, Гейл не знала… да и не имела ни малейшего желания это выяснять. Не представляет он для неё в данный момент опасности — ну и ладно. Сейчас главное — постараться вооружиться…

Она осторожно шевельнулась, сдерживая стон. Перетерпела приступ боли. Слегка поползла вперед, опираясь на локти: запястья её по-прежнему были скованы наручниками, а это значительно затрудняло передвижение. Впрочем, Томб был сейчас слишком занят, чтобы обращать внимание на пленницу… Интересно, спросила она себя, видит ли он в зеркале то, что происходит в салоне за его спиной? Или ему, в общем-то, наплевать?

Она продолжала ползти вперед. Стиснув зубы. Вздрагивая и покачиваясь от назойливой дорожной тряски. Опираясь на разбитое колено и стертые до ссадин, отзывающиеся жгучей болью ободранные локти. Потихоньку, по сантиметру, преодолевая каждый дюйм, как вершину Эвереста. Их было бесконечно много, этих проклятых дюймов, этих трудных, через боль и страдания достигаемых вершин…

— Куда тебя несет, дура? — с глухой злобой в голосе процедил Томб.

Гейл вздрогнула и съёжилась: она была уверена, что лысый обращается к ней. Но тут же она поняла, что он просто комментирует какую-то ситуацию, возникшую на дороге. Она перевела дух. Томб все равно ничего не сможет ей сделать, пока сидит за рулем; для того, чтобы привести пленницу к повиновению, ему придется остановить микроавтобус. А это, по-видимому, как раз то, чего он стремится сейчас всеми силами избежать.

Самым трудным было перебраться через неподвижное тело Кулака. Гейл старалась не смотреть в его лицо: перекошенное, посиневшее, с полузакрытыми глазами — в щели между веками поблескивали желтоватые белки, — с открытым ртом, из которого до пола свесилась нитка клейкой мутной слюны. Тело у него было отвратительно вялое, мягкое, дряблое, какое-то бескостное… Когда там развивается трупное окоченение: через три-четыре часа после смерти?

Где же этот чертов пистолет?!

Гейл вдруг увидела его: он лежал под сиденьем, поблескивая черным вороненым боком. Не то «глок», не то «ругер», не то «беретта»… Дирк определил бы это с полувзгляда. Если бы он здесь был…

Ах, если бы здесь был Дирк, все было бы намного, намного проще! «Я постараюсь, чтобы впредь ни один волос не упал с вашей головы, Гейл — но я, к сожалению, не вездесущ, и не могу гарантировать, что вы опять не влипнете в какую-нибудь скверную историю через ваше идиотское мягкосердечие…» Гейл готова была зарыдать от страха, отчаяния и одиночества: помоги мне, Дирк, помоги мне, пожалуйста, помоги! Ты мне сейчас нужен, как никогда… нужна твоя твердая рука, твое сильное плечо, твой спокойный уверенный голос… это просто как лучик света в кромешной мгле, как капля воды для умирающего от жажды, как спасительный глоток кислорода для утопающего. Мне так страшно, так плохо без тебя! Я не могу здесь быть — одна! Не могу. Не могу! Ну почему ты оставил меня именно сейчас?

Она осторожно, насколько смогла, вытянула вперед руки — запястья, истерзанные краями наручников, горели от боли — и наконец нашарила кончиками пальцев рукоять пистолета. Еще секунда — и оружие будет у неё в ладони…

И в этот момент кто-то схватил её за ногу. И сжал с такой силой, что Гейл закричала от испуга, боли и неожиданности.

Это был Кулак. И у него была страшная, залитая кровью, сине-фиолетовая физиономия. Он по-прежнему лежал в проходе позади Гейл, но, увы, больше не в виде бесчувственного тела: он хватко держал пленницу за ногу пониже колена и, щерясь, злорадно, отвратительно ухмылялся ей в лицо:

— Напрыгалась, птичка? Пора и к папочке…

* * *

Зак ворвался в кабинет шумно и возбужденно, и сразу наполнил собой маленькую комнатку до краев, и всем показалось, что это был не один, а по крайней мере пять Заков — пять радостных, энергичных, сияющих от восторга и охваченных ликованием Заков. Бравый лётчик был раскрасневшимся и взлохмаченным. Он громко топал и тяжело дышал. Он улыбался во весь рот. Он даже не стал восклицать: «Слава богу!» — или: «Какое счастье!» — или: «Ну какого черта ты творишь, идиот!» — или производить какие-либо другие бессмысленные словообразования, он просто молча шагнул вперед, сгреб Дрейка в охапку и сжал с такой неистовой силой, что у Черного Плаща затрещали ребра.

— Отпусти-и… — прохрипел Дрейк, слабо вырываясь из этих смертоносных объятий взволнованного друга. — Задушишь.

Зак радостно скалил зубы:

— «Отпусти»? И это всё?

— Ну я тоже очень рад тебя видеть…

— Придурок! — Зак добродушно усмехался. — Я тут кирпичный завод открыл с пятью производственными линиями, понимаешь ли, а он всего-навсего «рад меня видеть»! — Он отпустил пошатывающегося, глупо улыбающегося Дрейка и заглянул за ширмочку, где спала Джоселин. — Джесс!

— Привет, Зак! — Джесси, которая уже проснулась (с появлением Зака невозможно было не проснуться), разом вскочила на ноги и бросилась здоровяку на шею. Зак подхватил её легко, будто куклу, вскинул на плечо и радостно засмеялся:

— Слава богу, Джесс! Ты нашлась!

— Нашлась. Целая и почти невредимая. И теперь вам можно вернуться домой, — сообщил Дрейк. Они были такие свежие, такие счастливые, так искренне хохотали и радовались другу другу, что рядом с ними он, со своей вечной угрюмой миной и хмурой обеспокоенностью на бледной, кое-как отмытой от грязи и сажи физиономии, показался себе старым и замшелым трухлявым пнем.

Зак посерьёзнел. С неодобрением поиграл желваками.

— А ты? Когда ты наконец вернешься домой, а?

Дрейк развел руками.

— Ну, это не от меня сейчас зависит, знаешь ли.

Зак нахмурился. Решительно обернулся к Гризликову.

— Слушай, Гриз. Если твое вшивое ШУШУ опять вздумает ЧП в чем-то обвинить и упечь его в каталажку, то… то… — он набрал в грудь побольше воздуха, — я тебя больше знать не знаю, понял!

Гризликов посмотрел в потолок.

— Пока никаких обещаний дать тебе не могу, дружище, это не в моей компетенции. В каталажку не в каталажку, но прояснить для следствия кое-какие детали мистеру Малларду все же придется.

— Не ссы, Зак, все будет о’кей, — Дрейк ободряюще похлопал его по плечу. — Я буду очень внимательно смотреть под ноги и постараюсь больше ни во что вязкое и дурно пахнущее не вляпаться, обещаю. Поезжайте домой, правда, Джесси надо отдохнуть. Да и мне так будет спокойнее…

Они, все трое, вышли из кабинета в приемную — ту самую приемную, где за столом когда-то обитала неприступная мисс Бастилия в шелковых офисных доспехах. Но сейчас крохотная комнатка была почти пуста — только возле дверей топтался дюжий конвоир в полицейской форме, да на диванчике у окна сидел какой-то человек и, казалось, дремал, откинув голову на черную кожаную спинку. Дрейк старался не смотреть в его сторону — это был Антиплащ.

— Пока, Джесс! Я скоро вернусь, и мы с тобой сходим на матч «Пеликаны» — «Уитингтонские улитки», идёт? — весело сказал он, и скулы у него свело от той нарочитой бодрости и приподнятости, с которыми он постарался эту фразу произнести. Если бы еще знать, когда оно наступит, это расплывчатое «скоро»…

Несмотря на его старания, Джоселин, видимо, все-таки уловила в его голосе это тщательно скрываемое и подавляемое сомнение.

— Ты сам в это не веришь, — со вздохом, не глядя на него, пробурчала она.

— Верю, — твердо сказал Дрейк, и неожиданно для самого себя понял, что действительно — верит. — И надеюсь, — вполголоса сказал он Заку, — что с вами больше ничего не случится, правда?

— Если хочешь, — мимоходом, ухмыляясь краем рта, предложил Гризликов, — я отправлю с ними ГРОБ.

Дрейк поёжился.

— Ну, знаешь, — пробормотал он, — я, конечно, понимаю, что ты пессимист, Гриз, но не до такой же степени…

— ГРОБ — это Группа Резервного Обеспечения Безопасности, — спокойно пояснил Гризликов. — Забыл?

В углу небольшой комнатки мирно пылился кактус в пластиковом горшке. Антиплащ шевельнулся на своем диванчике; он как будто очнулся от дремоты, поднял голову, хмуро посмотрел на присутствующих. Вид у него был болезненный и изможденный, лицо осунулось и нос странно заострился, светлые растрепанные волосы слипшимися сосульками торчали надо лбом, едва прикрывая бесформенную подзасохшую ссадину. Джесси и Зак прошли мимо него к дверям приемной, и Антиплащ равнодушно проводил их глазами… как вдруг — прежде, чем кто-либо успел ему помешать! — рывком поднялся с дивана и схватил Джесси за плечи.

— Ты, — сказал он хрипло. — Ты была там… с ней.

Конвоир от двери резко шагнул вперед — и остановился под взглядом Гризликова.

Джоселин вздрогнула от неожиданности. С недоумением посмотрела в антиплащовское страшное, землисто-серое измученное лицо. Какого черта? — яростно подумал Дрейк, но не успел ни сказать это вслух, ни отчаянно броситься на защиту дочери, ни просто оттолкнуть нахального двойника прочь, потому что Джесси заговорила первой.

Она все поняла:

— Не переживай. С ней все будет нормально. Она… хорошая. — И, секунду помедлив, ворчливо добавила себе под нос: — Только трусиха.

Антиплащ молчал. Под безмолвным осуждающим напором Зака медленно выпустил плечи Джоселин — и отступил. Посторонился, позволяя им пройти. Нервно, будто украдкой облизнул распухшую губу.

— Ты почему не поехал в больницу? — хмуро спросил у него Гризликов, переглянувшись с охранником.

Антиплащ, держась рукой за бок, мотнул головой.

— Это ни к чему. Что новенького?

Гризликов смотрел в экран своего телефона, читал там какие-то сообщения.

— Пока ничего. Если что-то будет — я тебе сообщу.

В покрасневших, ввалившихся глазах Антиплаща блеснуло раздражение.

— Когда будет? Ну когда? Почему, тысяча чертей, вы ничего не можете сделать?!

— Мы делаем все, что в наших силах.

— Опять эта ваша проклятая отговорка! Да если бы только я… — он скривился, — если бы я мог… если бы у меня была возможность…

— Со сломанными ребрами? Угомонись! Ты сейчас не в том состоянии, чтобы выкидывать коленца и дергать ножками и ручками… Их найдут.

— «Найдут!» Мы даже не знаем, жива ли она еще!

Гризликов не ответил. Покачал головой, повернулся на каблуках, отгородился от Антиплаща своей широкой спиной и молча ушел обратно в прэттовский кабинет.

* * *

— Черный микроавтобус… «мерседес-бенц»… номерной знак… предположительно направляется в сторону Гардена по шоссе 402… объявлен план «Перехват»… вооружены и опасны… просим каждого, кто обладает какой-либо информацией о местонахождении автомобиля, немедленно связаться с полицией…

Томб с яростью стукнул кулаком по автомагнитоле. Радио с треском поперхнулось и умолкло.

— Сволочи! Я так и знал, что они пустят по нашему следу всех собак…

— А надо было ожидать чего-то другого? — прохрипел Кулак.

Гейл вновь сидела в кресле, пристегнутая наручниками к пластиковому креплению ремня безопасности. Перед глазами её был сетчатый кармашек, и в нем болтался какой-то позабытый хлам: складной туристический стаканчик, пустая, погнутая жестянка из-под пива, мятая пачка «Hilton», тюбик не то с клеем, не то с кремом, остатки воды в пластиковой бутылке. Кулак сидел впереди рядом с Томбом, и пистолет опять лежал у него в кармане, и по-прежнему было непонятно, что вообще произошло и куда они так стремительно едут…

Впрочем, кое-что прояснилось из коротких ёмких реплик, которыми Томб растолковал происходящее своему дружку:

— Копы… С-суки! Кто-то им настучал… Свалились на нас, как снег за шиворот! На вертолетах, мать их! Не знаю, я в этот момент был в автобусе… и, когда увидел, к чему дело идет, понял, что пора делать ноги… Ворота, к счастью, были открыты, и я успел проскочить прямо перед носом у полиции… А остальных, наверное, повязали…

— Всех? И железяку, что ли?

— Да откуда мне знать! Говорю же — я сделал ноги, не дожидаясь окончания банкета…

Гейл обреченно смотрела в окно, затянутое темной тонировочной пленкой — и всё перед нею расплывалось из-за жгучих, неумолимо застилающих глаза горьких слез. «Всех остальных повязали…» И только ей, вечной неудачнице Андерс, как всегда не повезло! Не повезло остаться в лапах этих отморозков, для которых она — лишь зыбкая, почти ничтожная гарантия безопасности, мелкий разменный ресурс в торге за куш, выгоду и свободу, жалкая и незначительная фишка в сложной и опасной игре. Их, конечно, ищут и, быть может, преследуют прямо сейчас — но найдут ли, остановят ли… и, главное — когда?

Гейл всхлипнула — ей стало невыносимо жаль себя, своего злосчастного невезения и извечной участи глупой жертвы, своей таким плачевным и идиотским образом загубленной жизни…

Кулак покосился на неё с ненавистью.

— Прекрати скулить, с-сучка! Какого черта мы её с собой тащим?

— Она нам пока нужна, — процедил Томб. — Надо выбраться из штата…

— Копам известны приметы микроавтобуса! Мы должны от него избавиться!

— У нас нет другого транспорта!

— Свяжись с базой! Пусть обеспечат нам прикрытие!

— А что я, по-твоему, все это время пытаюсь сделать? — раздраженно гаркнул Томб. — Через десять миль начнется Гарденский лесной массив, там можно спрятать это корыто… и подождать, пока с базы за нами пришлют другую машину.

Пригород просыпался, на дорогах уже обозначилось кое-какое движение. Потянулись мимо, в город, первые автомобили, выполз на соседнюю полосу с обочины сельскохозяйственный трактор, роняя с покрышек на асфальт плотные кирпичики мокрой земли. «Мерседес» мчался по шоссе со скоростью, явно превышающей дозволенную, в какой-то момент раздался дребезг и звон разбитого стекла, микроавтобус рвануло в сторону, Гейл пребольно стукнулась лицом о спинку переднего кресла…

— Ты, потише! — прохрипел Кулак. — Только аварий и дорожной полиции нам тут не хватало…

Томб невнятно процедил сквозь зубы ругательство.

* * *

Антиплащ по-прежнему хранил молчание. Смотрел в окно, на унылый фабричный двор, и взгляд его был тёмен, холоден и угрюм, точно мрачный бесснежный декабрь. Хмурый такой, бессолнечный зимний месяц умирающего года.

— Слушай, — негромко сказал Дрейк. — Ты… это… — он глотнул, — извини.

Антиплащ не ответил. Не взглянул двойника. Не шевельнулся. Не извинил.

— Я был не прав, — пробормотал Дрейк. — Там, в подвале, когда, ну… это… Но я и подумать не мог, что ты хочешь изобличить Дровосека… что ты записываешь его слова… Мне казалось, что ты действительно мыслишь меня продать… предать… Чтобы, ну… — он запнулся: запас неуклюжих слов, которые он выуживал из себя с таким отчаянным и неимоверным трудом, по-видимому, окончательно в нем иссяк.

— Куда этот лысый урод мог направиться? — отрывисто бросил Антиплащ через плечо.

Дрейк понял, что двойник не слышал ни единого слова.

— Наверно, Томб постарается выйти на связь с одной из баз ВАОН, расположенных к северу от Сен-Канара, — пробормотал он. — Это наиболее вероятный вариант…

— У них дислокация неподалеку от Орменвилля.

— Да. Еще в Стреттерхеме. Мы это знаем. И, поверь, сделаем все, что…

Антиплащ рывком повернул к нему голову.

— Правда сделаете? Вы правда хоть что-то в кои-то веки сделаете, да?

— Да успокойся ты наконец, — сказал Дрейк с раздражением. — Возьми себя в руки! Твои конвульсии все равно делу не помогут.

Он поднял глаза на двойника — и осекся. Напоролся на взгляд собеседника, будто на острый нож.

— Знаешь, — негромко проговорил Антиплащ, — а ведь мне в какой-то момент показалось, что ты действительно переживаешь… что ты хочешь помочь… что тебя мучают угрызения совести и даже, упаси боже, чувство вины… Я даже на секунду подумал, — он заскрежетал зубами, — что тебе не все равно! Прикинь, какой я идиот, да?

Во дворе фабрики по-прежнему было серо и неуютно, висела в воздухе бесконечная холодная морось, дождевые капли мелко бились в стекло. Клубились и плыли за окном тяжелые тучи, и никак не всходило солнце, и хрипло каркала на заборе одинокая ворона… Дрейк медленно шагнул вперед, медленно поднял руки и медленно взял двойника за грудки.

— Мне, — глухо сказал он Антиплащу в лицо, — не все равно, понял? Мне никогда не было все равно! Тем более… сейчас! Я тоже знаю, что, если бы не Гейл, неизвестно, что стало бы с моей дочерью… Неужели ты думаешь, что после этого я способен равнодушно относиться к её судьбе?

У Антиплаща дрогнули губы. Они были белые, как известка.

— Я… не могу, — сказал он хрипло и так тихо, что Дрейк его едва расслышал. — Не могу вот просто так сидеть тут и… ничего не делать! Когда она… там! С этим… уродом!

— А что ты предлагаешь? Что мы сейчас можем предпринять? Всем постам и дорожным службам дана ориентировка… Остается только ждать. Пока мы не узнаем, где именно их искать, мы бессильны… — Дрейк замолчал. Невыносимо мерзко было нести подобную чепуху, говорить ничего не значащие слова, толочь в ступе всю эту аморфную бестолковую воду типа «успокойся», «держись», «я тебя понимаю»… но он не знал, просто не представлял себе, что еще можно сейчас сказать. И чувствовал себя растерянным, беспомощным дилетантом-неумехой, волею случая оказавшимся перед лицом ужасной аварии: вот лежит перед ним на асфальте, истекая кровью, раненный человек, и надо, обязательно надо помочь ему прямо сию секунду — только совершенно, до дрожи в руках и слабости в коленях непонятно, как это сделать…

* * *

Гейл вдруг показалось, что она слышит далекую полицейскую сирену. Пронзительный отдаленный вой разнесся над унылой серой равниной, ввинтился в уши тонким буравчиком, пробежался прохладными мурашками вдоль позвоночника. Преследователи? Копы? Спасатели? Дорожный патруль? Неужели… неужели у неё все-таки появилась надежда?

Она поймала себя на том, что молится — истово, горячо и самозабвенно, молится так отчаянно и страстно, как не молилась никогда в жизни — это она-то, всегдашний скептик и яростная махровая атеистка…

— Ч-черт! — Кулак бросил взгляд в зеркало заднего вида. Потом высунулся в окошко и оглянулся назад.

— Что такое?

— Полиция…

— Дьявол! — прохрипел Томб. — За нами?..

— А как по-твоему, идиот?

— Далеко?

— Да не знаю я! Милях в двух…

— В лес! Надо валить в лес! На шоссе нас найдут…

— В какой еще ко всем чертям лес?!

— Здесь, недалеко… я знаю… старая дорога… через карьер…

Микроавтобус резко накренился, затрясся по выбоинам и ухабам — Гейл поняла, что они свернули с асфальта на какое-то бездорожье. Наверно, жалкий грунтовый проселок раскис после осенней непогоды, потому что машину тут же начало швырять из стороны в сторону. Справа и слева выросла стена леса, за окном замелькали темные замшелые стволы елей, их тяжелые мокрые ветви принялись хлестать по стеклу недружелюбно и сильно. От корней поднималась сырая и мутная туманная мгла, густая и лениво-текучая, как овсяный кисель, и мир перед глазами Гейл окончательно потемнел, стал мрачным, враждебным и непроглядным, утратившим все краски, кроме одной-единственной, серовато-черной. Наглухо заклеенным плотной тонировочной пленкой.

* * *

Распахнулась дверь. Гризликов стоял на пороге.

— Их засекли!

Дрейк вскочил:

— Где?

— Шоссе 405, пятьдесят третья миля. Направляются в сторону Гардена… Бартли их преследует. Ну, теперь, по крайней мере, нам известен квадрат поисков… Я направлю туда вертолет.

* * *

Томб коршуном навис над рулем. Автобус то начинал подскакивать, то шел юзом, то яростно буксовал, кидаемый из стороны в сторону, беспомощно разбрасывая из-под колес комья мокрой земли — все заднее стекло в мгновение ока оказалось залеплено жидкой грязью.… Слева все так же высилась мрачная стена леса, справа распахнул широкую пасть какой-то овраг… Дорога резко нырнула вниз, тонкой ниткой потянулась прямо по краю обрыва.

— Тормози, кретин! — хрипел Кулак. — Тут не проехать, не видишь, что ли! Куда тебя несет?!

— Да заткнись ты! Я знаю эту дорогу… Копы сюда не сунутся!

— Куда мы премся?

— В Харвилльский карьер…

— Какого черта?.. Осторожнее!

— Дьявол! Назад пути нет! Копы у нас на хвосте! — Томб судорожно вцепился в руль. Нещадно насилуемый мотор несчастного «мерседеса» взревывал раненым медведем, автобус мотало их стороны в сторону, он был неуправляем, точно брыкливая лошадь. — Щас проскочим через этот чертов овраг и выйдем в долину Харвилля! Там мильон дорог расходится в разные стороны через лес, можно затеряться так, что копы никогда…

Машину резко рвануло вправо, прямо к обрыву. Раздался отчаянный хруст сминаемых брюхом микроавтобуса жидких мокрых кустов.

— С-сука! — в ужасе завизжал Кулак. — Тормози! Тормози, ты-ы!..

Но тормозить уже было ни к чему, бесполезно было тормозить, судорожно жать на педаль и лихорадочно выкручивать руль… Машина окончательно вышла из повиновения. Хлипкие кусты никак не могли удержать навалившуюся на них тяжелую металлическую тушу, автобус накренился над холодной глоткой обрыва, внизу мелькнули мохнатые верхушки темных елей. Гейл неосознанно съёжилась в кресле, зажмурилась, вцепилась похолодевшими пальцами в край сиденья. «О боже!» — последнее, что она еще успела подумать — за долю секунды перед тем, как под колесами «мерседеса» кончилась земля.

* * *

— Все будет хорошо, — через силу вымолвил Дрейк — и сам не услышал своего голоса. — Все будет хорошо, вот увидишь…

Распахнулась дверь, из кабинета выскочил взлохмаченный Гризликов. По его лицу Дрейк сразу понял — что-то случилось.

— Что? — спросил Антиплащ одними губами.

Гризликов не ответил. Даже не посмотрел в его сторону.

— Плащ, зайди сюда… на секундочку.

— Что? Что у тебя? — крикнул Антиплащ, неуклюже поднимаясь, опираясь рукой на спинку дивана. На него не обратили внимания.

Дрейк быстро проскользнул в кабинет, и Гризликов прикрыл за ним дверь.

— Есть новости? — спросил Дрейк.

Гризликов обошел вокруг стола. Тяжело опустился в черное прэттовское кресло и провел рукой по лицу.

— Да. Мне только что сообщили. Микроавтобус обнаружили.

— Где?

— В Харвилльском карьере. На дне.

— На дне? — У Дрейка свело живот. Он не сразу сообразил, о каком «дне» идет речь. — Как он там оказался, черт побери?

Гризликов со вздохом откинулся на спинку кресла.

— Микроавтобус свернул с шоссе в Гарденский массив — там старая заброшенная дорога проходила через бывший глиняный карьер, наверно, этот… Томб решил проскочить по ней до Харвилля, чтобы запутать след. Только… ему это не удалось. Не справился с управлением на узкой мокрой дороге. В общем… автобус упал со склона в этот овраг. И…

— Что?

— Видимо, от сильного удара о дерево была повреждена топливная система и возникла… утечка. Это спровоцировало пожар. И, вероятно, взрыв.

— Взрыв? — пробормотал Дрейк. Ему требовалось время, чтобы осмыслить это известие, впустить его в себя с оглядкой и настороженно, как впускают в дом подозрительного нежданного незнакомца. — Постой… что ты говоришь? Взрыв? То есть…

— То есть, — отрывисто произнес Гризликов, — когда Бартли и Райден подъехали к обрыву, этот чертов автобус полыхал внизу, как газовый факел. От него, собственно говоря, мало что осталось.

Дрейк ошеломленно опустился на краешек кресла. У него вспотели ладони.

— А… люди? Кого-нибудь нашли?

Гризликов покачал головой.

— Живыми — нет.

— Мертвыми?

— Минимум два трупа… может, и больше — салон автобуса пострадал от пожара больше всего, туда пока не добраться. Тела сгоревшие, очень обезображенные огнем и взрывом. Наверно, опознавать придется по зубам и генетической экспертизе… Бартли вызвал спасателей и пожарных. Вертолет ШУШУ тоже сейчас будет там.

— О черт… — Дрейк молчал. Новость была мерзкая и болезненная, как удар кулаком в живот. «Минимум два трупа…» Минимум! А максимум? Кто был в микроавтобусе в момент взрыва? Томб и Гейл — это понятно… может, кто-то еще?

Гризликов мрачно смотрел на него. Не то кивнул, не то судорожно мотнул головой в сторону приемной.

— Надо сказать… ему. Кто скажет? Может быть, ты?

— Я? — Дрейк проглотил слюну. Ему стало не по себе.

— Не надо ничего говорить, — хрипло произнесли за спиной. — Я все слышал.

Дрейк обернулся. Антиплащ стоял в углу кабинета, тяжело опираясь рукой на подоконник. Когда он сюда вошел? Как? Зачем? Где этот идиот охранник?

Антиплащ был бледен, как смерть.

— Послушай, — пробормотал Дрейк. — Ты… это. Мы пока ничего не знаем. Ничего конкретного не знаем, я имею в виду. Если автобус и сгорел, это еще не значит, что она… Гейл… погибла. Трупы пока не опознаны, и…

— Заткнись! — глухо сказал Антиплащ. — Замолчи уже, ради бога!

Он закрыл глаза и прислонился лбом к оконному стеклу — и Дрейку показалось, что по щеке его скользнула тяжелая прозрачная капля.

Хотя дождь по-прежнему шел там — снаружи.