Многоножка (джен)

— Я тебя предупреждаю: ещё раз завалишься ко мне без приглашения, я тебе дам… кхм… леща, так скажем.

— Так ты мне ещё и что-то дашь за это?! Выгода!

Занавес медленно полз вверх, впуская на сцену раздающиеся аплодисменты. Пока там было темно, ребята позади перешёптывались. Тамара стояла у самого края кулис, одетая в костюм злой колдуньи Гингемы, и время от времени поправляла шляпу, которую одолжил у какой-то своей знакомой Задира Робби.

Она смотрела на котёл, стоящий посреди сцены в темноте. Пока что его никто не видел, а если и видел, то не различал. Когда она подбежит к нему, включатся прожектора и всё начнётся…

Тамара считала секунды.

— Лэма-грэма-лэма-грэма… — шептали её губы.

Три. Два. Один.

Три недели назад

— Не такой я ожидала тебя увидеть… — призналась слегка ошеломлённая Света. — И… что происходит? Я что, сплю?

Они шли по улице вдоль дворов и домов. По небу плыли кучерявые облака, а в воздухе разливалось блаженное тепло конца весны. В этот день Тамара много думала обо всём, что произошло, и о том, что ей приснилось, и что теперь вообще будет. Стикер уже не пытался говорить с ней, а был обычной молчаливой тростью, но Тамаре большего и не нужно было: проснувшись, она поняла, что отныне может безболезненно ходить без него.

И это шокировало.

Тамара ходила по комнате из стороны в сторону, ощущая каждую клетку своего тела, ощупывая свои колени, надавливая на них пальцами. Они были всё теми же по форме и, скорее всего, по содержанию: кости, хрящи, мышцы, кожа, всё остальное… Но почему тогда они больше не болели при ходьбе? Почему не скрипели и не трещали? Что изменилось?

Естественно, когда семья увидела, что Тамара спокойно ходит без трости, то все чуть на местах не попадали, а Егор пролил кофе, который наливал себе. Никто не верил, что ноги теперь не болят, и все — точно так же, как сейчас Света — подумали, что спят.

— Я сама не знаю, — сказала Тамара. — Но мне тоже сперва показалось, что я сплю. Поверь, я потратила время на проверку. Всё в реальности. Мы не спим, мы живые.

Она припомнила почему-то, что во сне на Свете была беличья маска.

— И всё же… как?! — не унималась Света.

— Я долго над этим думала, а потом поняла, что… Какая разница? Вряд ли я найду ответ.

— Но ты понимаешь, что это… чудо какое-то? Что за лекарство ты принимала, что за препарат?

— Это не лекарство, — сказала Тамара серьёзно. — Не в нём дело. Послушай, ты ведь о чём-то поговорить хотела?

Света изрядно растерялась после этих слов.

— Ты совсем… Выбила меня из колеи. Понимаешь, после всех событий в клуб какое-то время никто не ходил, а вчера я пришла, и там сидели ребята. И… они сказали, что нужно как-то подниматься, что-то снова делать. И им тебя не хватает. У нас спектакль совсем скоро, а мне улетать. Поэтому я и пришла. Звать тебя. Но чего я точно не ждала увидеть… так это то, что ты избавилась от той трости. Ума не приложу, как ты это сделала.

— Это тяжело объясняется, — сказала Тамара. — Но, кажется… Всё это время проблема была не совсем в ногах, а в том, как я себя чувствовала. Теперь, когда я припоминаю, мне кажется, даже в те моменты, когда ноги почти не болели, я чувствовала, что вот-вот упаду, и чувствовала даже не ногами, а… сердцем что ли? И это было такое тягостное ощущение, что ноги тоже начинали болеть.

— Психосоматика, думаешь?

— А? Что это такое?

— Это когда из-за своего психологического состояния ты заболеваешь чем-то физически. Например, у людей, вернувшихся с войны, могут быть головные боли или ноют суставы, когда они вспоминают о своём военном прошлом.

— Типа, как у доктора Ватсона в новом «Шерлоке»?

— Да, типа того. Только лечится оно сложнее, чем там, про него не получится просто взять и забыть.

Они помолчали, шагая рядом. Тамаре было непривычно, она всё старалась на что-то опереться, хоть теперь ей это и не нужно было. И всё удивлялась тому, что по сути, в ногах ничего не изменилось: она чувствовала их такими же, как раньше, но почему-то теперь они двигались без боли, хотя пару дней назад она и подумать о таком не могла.

— Слушай… — сказала Света. — Насчёт Ромы. Я очень тебе соболезную.

Тамара повесила нос.

— Угу.

— Извини, что так давлю на больное. Просто мне важно знать, как ты. В связи с этим.

— Я немного поняла, что ты чувствовала… Недавно. Когда человек внезапно… исчезает отовсюду. И всё, ничего с этим не попишешь. А ты остаёшься.

Света вздохнула.

— Туше.

— Прости пожалуйста, — повинилась Тамара. — Мне не стоило.

— Ты о чём. Это я тут медведь.

«Нет, ты белка», — чуть не сказала Тамара, но сдержалась: Света бы не поняла.

— Но, как бы то ни было… Я поняла, что с этим ничего не сделаешь. Хоть изо всех сил разгрустись, ничего не изменится, и человек не вернётся, чтобы тебя утешить. О чём уж говорить, когда даже живые не всегда возвращаются.

— Это правда.

— Но легче от этого не становится.

— Не становится, — снова согласилась Света.

В тот момент ей захотелось выпить, и она еле сдержалась, чтобы не предложить этого Тамаре: всё-таки та была ещё далека от совершеннолетия.

— Я вернусь в «Стаккато» хоть завтра, — сказала Тамара Свете. — Только ты ребят подготовь, чтобы не падали. И с Дашей… наверное, выйдет сложно.

— А что такое?

— Ну она же долго подозревала меня в том, что я всех обманываю насчёт трости. А тут я бам — и заявляюсь…

— Тогда лучше возьми Стикер с собой, — посоветовала Света. — Походи пока с ним, чтобы людей не шокировать лишний раз. Просто… на занятиях. А потом постепенно от него откажешься.

Тамаре не слишком нравились подобные махинации, но она мысленно признала, что в них есть разумное зерно.

— Хорошо.

Стаккатовцы встретили Тамару с радостью, и в тот же день, когда она вернулась, приступили к репетициям: спектакль приближался с каждым днём, но теперь на фильм отвлекаться не было нужды.

Про Ромку никто не забыл: Тамара выкроила время, чтобы распечатать их совместную фотографию, сделанную однажды во время съёмок. Выпросила немного денег у мамы и купила специальную рамку для неё. Одобрив затею, Саша Солнышев вбил в стену гвоздь, и фотографию успешно повесили недалеко от Гардеробуса.

— Не будет мешать? — спросила Тамара Свету.

Та молча глядела на фотографию, а потом потрепала Тамару по плечу и пошла к себе в кабинет, ничего не сказав.

— А что насчёт тебя? — спросила Агата неуверенно.

Тамара лишь пожала плечами.

— Ничего, думаю. Фотка же классная.

— Да, пожалуй, — согласилась Агата.

Развернувшись к ней, Тамара скорчила злое лицо:

— У-у-у-у, рэма-лэма-грэма! Варись, закипай, волшебное зелье! Ну где же все мои змеиные головы?! Не все же я съела за завтраком!..

— Ты что, только первую строчку и выучила? — легко хлопнул её по плечу Саша Солнышев. — Всё время твердишь одно и то же.

— Я всё почти выучила! — похвасталась Тамара, оборачиваясь. — А вы, уважаемый Тотошка, что скажете в своё оправдание?

— Он вообще-то Трусливый Лев, — сказал Костя чуть издали. Он возился с огромным куском декорации.

— А откуда вы узнали, что я трус? — тонким голосом спросил Саша, изображая Льва, как он его себе представлял. — В-в-вам кто-нибудь об этом сказал что ли?..

…За репетициями все были так заняты, что про снятый фильм совсем забыли, а он заявил о себе неожиданно: получил третье место по Ветродвинску, и об этом даже написали на «Шелесте». Молодой журналист с портала однажды прямо во время репетиции заявился брать интервью у Светы, но та ловко ускользнула, предоставив гостя ребятам — и те наперебой рассказали, почему и как снимали фильм, и что он вообще должен был значить.

— Так в нём больше социальный комментарий или что-то ещё? — спросил юноша в рубашке и жилетке, с блокнотом и диктофоном.

— Скорее история о том, как человек, утративший связи с друзьями, пытается их снова вернуть, — объяснял Серёжа. — Главный герой, просыпаясь в очередной раз с похмельем, понимает, что больше не может так жить и старается вернуть своих друзей. Немного избито, но…

— Но мы посчитали, что так будет лучше, — договорил за него Костя. — Так что это скорее история о разобщённых близких людях, а не о вреде алкоголя.

— Не расстроены, что не заняли первое место?

Ребята попереглядывались и пожали плечами.

— Неа.

— Вообще ничуть.

— Не очень-то и хотелось.

— Видите ли… — сказала Нюра. — Там вышла сложная история с нашим общим другом: он серьёзно заболел и… — она вдруг замолчала, искоса взглянув на Тамару. Та почесала нос.

— …да, Нюра всё сказала правильно. Мы хотели помочь другу, а не заработать первое место. Так что для нас это было не так важно.

Немного позже Тамара догадалась, что в тот момент Серёжа, кажется, предвидел следующий вопрос и снова влез в разговор:

— Да уж, если бы не ребята, Саня бы не выкарабкался! Вышло так, что и без фильма смогли собрать денег ему на операцию, и теперь он жив-здоров!

— Ч-чего?! — не сразу понял Саша, но Тамара толкнула его локтем в бок. — А… Ну… Ох, да, я чертовски вам всем обязан!..

Тамара незаметно с благодарностью подмигнула Серёже. Он улыбнулся краешками губ. Незачем было обнародовать Ромкину историю, делать небольшую печальную историю «Стаккато» его рекламной акцией — Ромке, который всеми силами скрывал ото всех свою болезнь, это точно не понравилось бы. И на душе Тамары стало спокойнее, что все ребята молча согласились с этим, и историю эту никто не поднимает.

Всего за несколько дней до спектакля им удалось порепетировать на сцене в «Чеховском». Было волнительно и непривычно, потому что любой громкий голос эхом отдавался под сводами огромного зала. И каждый раз, отрабатывая роль, Тамара представляла, что зал полон людей, и все они смотрят на сцену. А она шагает, и каждый её шаг подобен землетрясению, и Гингема, которую она играет, внушает настоящий ужас и страх…

«Наверное, — думала она иногда, — у Гингемы совсем никого не было, кроме молчаливых змей и червяков в котле. А её сестра Виллина постоянно только и говорила, что про добро и про победу над злом. Такую кто угодно прибить захочет… Может быть, если бы они поговорили, покидались снежками или их объединило общее дело — всё вышло бы куда лучше?»

— Эй, — услышала Тамара, стоящая возле бутафорского котла, Дашин голос. — Ты что залипла?

— А? — моргнула та. — А, ой! Прости пожалуйста.

Даша должна была одеться в светлое пышное платье и взять в руки волшебную палочку — детскую, со звёздочкой на конце. Она не выражала сильного недовольства по поводу своей роли, но иногда Тамара отчётливо видела, насколько неуютно Даша себя чувствовала.

И отчасти это даже было понятно.

— Да будут в мире радость и свет! — лепетала Даша тонким голосом, и махала палочкой, как безумная. — Любовь и доброта победят самую лютую злобу! Любой обман рано или поздно раскроется, а всякое зло обернется против своего хозяина…

— Пшш! Пшш!!! Вой, ветер! Реви, ураган!.. — взвывала Тамара после этих слов, и делала это почти что искренне.

…Когда её — по сюжету — придавливало домиком Элли, на сцену выбегали Нюра с Ксюшей, играющие Элли и Тотошку. Роль Тотошки подходила Ксюше как нельзя кстати: она, как огромный безумный пудель, прыгала вокруг Нюры на четвереньках, иногда выла и скреблась, в общем, как и на их первом спектакле, веселилась на полную катушку. Возможно, именно из-за этого ей было легче всего запомнить свои слова и вжиться в роль.

— Не бойся, хозяйка! Я защищу тебя! — тявкающим голосом кричала Ксюха. — Я дикий и яростный зверь!..

— Ксюш, ну вот чего ты опять выдумываешь? Давай без этого, только по сценарию…

— Нюрочка, ну не придирайся, — сказала Лебедева, сидящая на креслах у самой сцены. — Она же ничего фатального не испортила, просто импровизация. Будь к этому готова, и давай сама старайся… Ласточка, а ты себя в руках тоже держи! Нюру путаешь и вон что выходит!

Даша с Тамарой сидели за кулисами, передыхая после своих сцен. Никто из них не знал наверняка: возможно, через несколько минут им придётся снова выйти и отрепетировать всё сначала… Лебедева была беспощадна к актёрам, и заставляла их по много раз отыгрывать одни и те же реплики.

— Как думаешь, получится? — тихо спросила Тамара, вытирая мокрый от тяжёлой шляпы лоб.

Даша пожала плечами.

— А как у нас может не получиться?

...В день, когда был их спектакль, отгремела небольшая гроза — но к моменту, когда он начался, за окнами уже выглянуло солнце. Взволнованная Лебедева проверила каждого из ребят по несколько раз, поправила костюмы, уши Тотошки и грозную шляпу Гингемы, а затем, убедившись, что все всё помнят и знают, убежала куда-то в зал. Никто из ребят не знал наверняка, где именно сидит таинственная зловещая комиссия, из кого она состоит и есть ли вообще в зале, но каждый понимал, что настал момент истины.

Телефон завибрировал: пришло сообщение от Светы.

«Пришлось уехать раньше, возня на вокзале. Прости пожалуйста. Постарайтесь там с ребятами!!! Вы все молодцы! Скоро вернусь. Света»

— Ребята, — сказала Тамара всем за несколько минут до их выхода. — Я должна вам сказать одну вещь.

Все молча взглянули на неё.

Тамара не была уверена в том, что именно хочет сказать: она просто выразила мимолётное желание чем-то поделиться со странно одетыми ребятами, окружившими её. Но чем именно поделиться? Сказать «спасибо» за всё, что было? Сказать, что они справятся? Извиниться за всё? Раскрыть секрет, что теперь она может ходить без Стикера? Или передать сообщение Светы?

— Если это не по поводу спектакля, — сказал Костя, прежде чем она успела что-то произнести, — то давай все вещи оставим на после. А то у меня из головы может выветриться что-то нужное.

— И то верно, — согласился Саша, одетый в жёлтый костюм и пышную рыжую гриву. В лапе он то и дело крутил длинный хвост. — В конце концов, всё, что нужно, нам уже сказала Лебедева.

— Ребят, чего вы её затыкаете? — спросила Нюра, сидящая на колонке, в своём почти детском платьице, в белых чулках и башмачках, да ещё и с красным бантиком. — Может, она хочет сказать что-то важное!..

— Нам уже выходить скоро, — вздохнул Серёжа, облачённый в блестящие одеяния, и держащий под мышкой шлем, похожий на ведро, украшенный острым шпилем. — Что ты хотела сказать в итоге?

Тамара качнула головой.

— Костя прав. После спектакля скажу. Просто… что-то накатило.

Сзади на неё накинулась Ксюша в костюме Тотошки.

— Шо-о, трусиш-ш?

— Не-е-е! — Тамара рассмеялась. — Я-то всё помню!

— Ну вот и славно! Давайте всем им покажем!

* * *

…Когда занавес полз вверх, Тамара считала секунды. Котёл с её зловещим зельем уже стоял на сцене, а к горлу подкатывал волнительный ком. Она видела людей, множество аплодирующих людей, сидящих в тёмном зале, и у неё начинали дрожать ноги и руки, а из головы будто бы выветрилось вообще всё, что в ней было. Всё, кроме первых строк. Сердце замерло. Тамара в волнении оглянулась на ребят, смотрящих на неё.

И всё встало на свои места.

Когда грянула напряжённая зловещая музыка, Тамара, ещё стоящая за кулисами, отшвырнула в сторону Стикер, до сих пор таскающийся за ней в надежде пригодиться, и шагнула вперёд.

Из-за музыки её шагов слышно не было, но она чувствовала, как каждое соприкосновение с досками сцены отдаётся в её ногах и её теле, чувствовала, что её шаги, которые она делает, и есть чёткий и отмеренный стук — стаккато.

Дойдя до котла, она стала приплясывать вокруг него, изо всех сил изображая злое лицо:

— Уууу!!! Кусака-мусака, лэма-грэма! Варись-кипятись, моё зелье! Куда же я подевала все змеиные головы?! Не все же съела на завтрак!

Колонки громыхнули звуками грозы, прожектора залили сцену ядовито-зелёным светом. За показной игривой злостью Тамары скрывалось напряжение, волнение, сосредоточенность — она боялась ошибиться, и поэтому кричала изо всех сил слова, выученные наизусть.

С края сцены, противоположного тому, откуда она выбежала, появилась Даша-Виллина.

— Да будут в мире добро и свет! — возвестила она, и зелёные цвета сменились солнечными. — Всякое зло обернется против своего хозяина. И тот, кто желает зла другим, сам будет повержен собственной силой. Каждый получит то, чего он заслуживает!..

Тамара вскинула руки, насылая ураган. Колонки вновь громыхнули — так было на репетиции — и она, раскинув руки, рухнула на пол со злобным криком. Сверху на Гингему обрушился домик Элли, и начиналась ещё одна знакомая история.

«Я смогла… — восторженно думала Тамара, лёжа на полу сцены, за декорацией упавшего дома, спущенной на тросах. — Я смогла!..»