Половина лета (джен)

К обеду дорога опять взобралась наверх, а возвышенность превратилась в гряду и вновь лишилась леса. Наконец слева, в котловине показалась необычайно ухоженная деревушка, на некотором отдалении от которой находилось здание, напоминающее королевский дворец в Белом Городе, только меньших размеров.

— Летняя резиденция, — пояснил Толе алхимик. — Именно поэтому мы её объезжаем стороной.

Напротив спуска к деревне гряда разветвлялась, и часть её врезалась далеко в море, превращаясь в узенькую каменистую косу. На том месте, где она отходила от основной суши, стояла небольшая молельня круглой формы, выкрашенная в белый цвет.

Толя, ехавший последним и глазеющий то на море, то на котловину, пропустил тот момент, когда Хаурун подъехал к молельне и спешился, набросив повод своего коня на коновязь у дверей. Однако направился он не в молельню, а мимо, по косе, спускающейся к морю, и остановился только тогда, когда дальше идти было некуда, и волны, шипя, лизнули его сапоги.

Люциус остановился у дверей молельни, обращённых на север, к деревне, тоже спешился. Остальные последовали его примеру.

Менестрель помолчал, прежде чем что-нибудь спросить. Лия и Магнус как-то поникли, герцог вдруг снова закрылся в своей отстранённости. Внимание Толи привлекла потемневшая медная табличка, что была прибита к белой стене справа от дверей. Приблизившись, он прочитал выгравированную на ней надпись: «Сия молельня во славу святого Доминика возведена напротив того места, где нашёл в море мученическую кончину Его Величество Светлейший Король Леон IV с супругою своею Онисией и также со многими вельможами и вельможными дамами. Да войдут они в Град Небесный».

Толя вздрогнул и взглянул в сторону косы — Хаурун стоял неподвижно, глядя туда, где небо сливалось с водой и виднелся белый парус какой-то лодки. Менестрель молчал, чтобы не сказать какую-нибудь глупость. Он вспомнил, что Магнус и Лия тоже потеряли в этом кораблекрушении близкого человека. Он украдкой взглянул на них: они стояли рядом, Лия глядела на траву у себя под ногами, а алхимик отвернулся. Люциус тронул Толю за локоть, и вместе они отошли подальше.

— Не будем им мешать, — тихо сказал министр, убедившись, что их никто не слышит.

— Разве вы… — начал менестрель и осёкся. Герцог насмешливо взглянул на него:

— Или договаривайте, или вовсе не начинайте, — посоветовал он.

— А вы разве никого не потеряли здесь? — спросил Толя, сгорая от стыда.

— Нет, мой отец погиб годом ранее, — с завидным хладнокровием ответил ему герцог. — Собственно, поэтому нам с матерью и пришлось переехать в столицу.

— То есть, вы были свидетелем этой трагедии? — уточнил Толя. Люциус медленно кивнул, глядя в сторону:

— Похороны я помню хорошо, хотя мне было десять. Магнус тогда был совсем плох, опасались, как бы он не наложил на себя руки. Думаю, только Лия его и удержала…

Толя подумал, что, наверное, поседел алхимик гораздо раньше, чем можно было предположить.

— Всё-таки хорошо, что Лия с Хауруном ничего не помнят…

Люциус быстро взглянул на него:

— Вы уверены?

— Да, он мне говорил, — кивнул менестрель. Министр поджал губы:

— Это не значит, что они не переживали своё горе… По-детски, но всё же…

— Потому вы с ними подружились? — спросил Толя, не глядя на него, находясь в таком же отстранённом состоянии души. — Читали им сказки?

— А говорите — не помнит…

Толя кивнул:

— Смерти родителей — нет, а вот что вы были рядом…

Ответом ему был странный взгляд, и менестрель устыдился того, что так настойчиво лезет в чужое горе. Оправданием ему было разве что то, что он всего лишь тоже хотел его разделить, пусть и много лет спустя.

Внезапно министр фыркнул, и Толя изумлённо посмотрел на него.

— Вспомнил кое-что, — пояснил Люциус. Однажды во дворце был приём сафонийских послов, и Хаурун должен был присутствовать как наследный принц. Было ему лет шесть. Этот приём он терпел где-то час, а потом тихонько выбрался в соседнюю комнату, содрал с окна занавеску, завернулся в неё, забрался в шкаф и уснул. До своих покоев у него дойти не было сил, как он потом Эль-Келино объяснял. А у того волосы дыбом стояли от ярости…

Толя зажал себе рот руками, чтобы не расхохотаться на месте скорби.

— Узнаю нашего короля! — сказал он, когда приступ веселья прошёл. — Он, по сути, таким и остался…

Он взглянул на берег и увидел, что Хаурун медленно идёт обратно. Они с Люциусом подошли поближе, и Толя разглядел, что у короля опять тёмные глаза, как бывало всегда, когда он злился или печалился.

— Всё нормально? — осторожно спросил Толя.

— Да, — кивнул Хаурун и обратился уже ко всем: — Спасибо…