Хогвартс уже спал, когда Теодор Нотт гибкой тенью выскользнул из гостиной Слизерина и бесшумно двинулся лабиринтами подземелья. На подошвах лежало заглушающее шаги заклинание, а дыхание он давно научился брать под контроль. Дезиллюминационное наложил на себя ещё в гостиной, прежде чем отодвинуть гладкую в потёках стену. Покинув подземелья, Нотт пересёк тускло освещённый вестибюль, оставшись незамеченным для двух молодых и не особо внимательных авроров, нёсших вахту перед Главными дверьми, и буквально взлетел по мраморной лестнице.

Путь его лежал в больничное крыло.

Портреты на стенах дремали, похрапывая в тишине пустынных коридоров. На втором этаже Пивз, напевая себе под нос непристойные куплеты, самозабвенно изрисовывал чернилами доспехи. Когда Теодор достиг третьего этажа, до него донёсся разъярённый вопль Филча. Мимо проплыли беседующие друг с другом Почти Безголовый Ник и Толстый Монах. Никто не видел скрытого чарами Теодора, и он двигался прямо к цели, не задерживаясь.

Астория лежала в лазарете вторые сутки и за всё время, как знал Теодор из подслушанного разговора Дафны с Блейзом, лишь раз пришла в себя — чтобы принять порцию зелья сна без сновидений. Из того же разговора он понял, что Дафна теперь и на милю не подпустит его к младшей сестре. Но он больше не мог медлить. Не теперь, когда открылся Астории и ожидал помощи. Вполне вероятно, что она откажется видеться с ним и снова начнёт избегать. Нотт боялся, что при подобном повороте событий не сможет удерживать себя в руках — в последнее время ему всё хуже удавалось контролировать приступы агрессии. Предаться гневу казалось избавлением от оков, почти возвращением домой, но Теодор гнал эти мысли куда подальше.

К тому же ничто теперь не могло разубедить его в том, что приступы Астории как-то связаны с ним. Дважды она теряла сознание — и оба раза он находился рядом. Что ж, у Дафны в самом деле появлялся веский повод не доверять ему. Но к Мордреду Дафну. При всём неуёмном желании защитить сестру она не сможет помешать Нотту сделать то, что он замыслил. Цель была слишком важна, чтобы беспокоиться о моральной стороне вопроса.

Итак, он решил действовать. Если Астория что-то знает, он просто вытащит информацию из её мозга. Теодор действительно был талантливым легилиментом, так что сломать хилый блок, если таковой вообще существовал, неосознанно созданный шестнадцатилетней школьницей, не составит для него труда. Он не сомневался, что если барьер и стоял, то возвела его Астория не по своей воле. Природная скрытность толкала её разум к этому шагу. Но Теодору не было дела до чужих тайн. Его интересовало лишь то, что способно помочь решить его собственную проблему.

Двери лазарета не были заперты, и Теодор свободно проник внутрь. Лунный свет струился сквозь высокие остроконечные окна и, изрешеченный частым переплётом, падал на каменный пол. Койки были аккуратно застелены и лишь одна, самая дальняя от входа и самая ближняя к кабинету мадам Помфри, оказалась занята. Астория лежала бледная и неподвижная, только медленно вздымавшаяся и опадавшая грудь намекала на то, что девушка просто спит. На тумбочке рядом с кроватью стоял стакан воды и лежала уже знакомая Нотту коробочка. Не требовалось открывать её, чтобы увидеть изящные серебряные запонки с гербом Гринграссов.

Теодор медленно опустился на соседнюю кровать, не сводя с Астории пристального взгляда, а затем вынул палочку и замер на мгновение. Несмотря на двойную дозу сушёной мяты, которую он предусмотрительно принял, прежде чем пускаться на дело, он чувствовал волнение. Не каждый день влезаешь в мысли того, чьего доверия хотел добиться. Впрочем, от того, чтобы проникнуть в голову Драко, его останавливало лишь отменное владение Малфоем окклюменции. Отнюдь не совесть.

Нацелив палочку на спящую, Теодор прошептал:

— Легилименс!

Вначале ему показалось, что заклинание не сработало, но спустя секунду сообразил, что пустота, которую он видит, это ничто иное как блок. К его удивлению, он оказался достаточно сильным. Ещё через мгновение Теодор понял, что блок стоит на конкретном воспоминании, а не на всём разуме. Что ж, у каждого есть личные секреты. Если Астория решила что-то спрятать, он не станет вламываться, по крайней мере не сразу. Он осторожно обошёл блок, и калейдоскоп картинок обрушился на него как лавина. Теодору потребовалось некоторое время, чтобы сконцентрироваться на одном, самом ярком воспоминании.

Он попал в смутно знакомое помещение — просторную гостиную, обставленную мебелью времён этак Генриха VIII: прочной, с искусной резьбой, но мрачной и громоздкой. Теодор бывал здесь пару раз в детстве вместе с отцом. В большом камине ревел огонь, и практически у самой решётки прямо на полу светловолосая девочка играла с чёрным щенком ньюфаундленда, похожим на крошечного медведя. Щенок тявкал, и прыгал, и катался по полу перед своей маленькой хозяйкой, а девочка звонко смеялась и щекотала его пушистый живот. Вдруг она подняла глаза и радостно завизжала:

— Папочка!

В комнату вошёл Бернард Гринграсс, ещё молодой и стройный, с шапкой густых жёлтых волос. Взмахнув палочкой, он придвинул к камину квадратное тяжёлое кресло и легко опустился в него. Девочка тут же оказалась у него на коленях.

— Ну, мисс очарование, какой подарок ты ждёшь ко дню рождения?

Щёки девочки разрумянились — то ли от радости при виде отца, то ли от комплимента, то ли от того и другого одновременно. Она потупила взгляд, теребя отцовские запонки на манжете.

— Мама говорит, что я должна попросить новую шляпку и булавки, как Дафна.

— А чего хочешь ты?

— Нимбус-1700!⁽¹⁾ — выпалила девочка.

— Не великовата для тебя? — поддразнил отец.

— Нисколечко. Я научусь летать, стану лучшей на первом курсе, и тогда меня сразу возьмут в команду по квиддичу!

Гринграсс погладил дочь по серебристым волосам.

— Тори, ты ведь знаешь, первокурсникам нельзя иметь мётлы, а в команду берут со второго курса.

— Ну и что? Вдруг я стану первой первокурсницей, играющей в квиддич?

Гринграсс рассмеялся.

— Ладно, тогда у меня для тебя сюрприз…

Восторженный визг — последнее, что услышал Теодор, покидая воспоминание. Он совершенно не горел желанием подсматривать, просто не смог ничего с собой поделать при виде маленькой Астории. Она была словно другой человек. Ни следа угрюмости, грубости и скрытности. Такой резкий контраст выбил из колеи.

Собравшись с мыслями, Теодор продолжил поиск, останавливаясь прежде всего на тех воспоминаниях, в которых Астория что-либо читала или находилась в семейной библиотеке или крутилась рядом с читающим отцом. Чем старше она становилась, тем больше появлялось заблокированных воспоминаний, как самое первое, на которое он наткнулся. Местами зияли настоящие чёрные провалы. Теодор не зацикливался на них. Это не его дело.

Он нырнул в очередное воспоминание. Астория, на вид едва ли старше той, что была в сцене с подаренной метлой, вместе с растрёпанным русоволосым мальчиком, в котором Теодор сразу признал Кая Картера, неслась по коридору. Они забежали в какую-то комнату, заперлись и весело расхохотались. Астория уселась на ковёр перед кроватью в том же готическом стиле, в котором была обставлена гостиная, Кай плюхнулся рядом с ней и гордо положил между ними толстенную и очень старую на вид книгу.

— Если мама засечёт — нам конец, — сообщила Астория.

— Как будто в первый раз, — фыркнул Кай и открыл книгу.

У Теодора перехватило дыхание.

— «Книга теней: проклятия от Мерлина до наших дней», — по слогам прочитала Астория и захихикала. — Отлично, сейчас найдём, чем угостить Дафну…

Теодор с жадным вниманием просмотрел воспоминание до тех пор, пока детей не поймали при возвращении книги на место. К сожалению, ничего полезного он так и не извлёк: Кай и Астория были слишком малы, чтобы разобрать сложный язык автора, не говоря уже о толковании самих проклятий. К тому же книга не была редкой: именно её он снял одной из первых с полки в запретной секции и изучил вдоль и поперёк. Разочарованный, Теодор отпустил контроль, и воспоминание потекло своим ходом.

— Это переходит все границы, Бернард. В прошлый раз они украли «Перечень самых опасных артефактов в истории магии», теперь проклятия. Что дальше? Некромантия? А если бы они смогли прочесть хотя бы одну вязь? Сколько раз я просила тебя запирать библиотеку!

— Во-первых, не украли, а взяли почитать — в конце концов, это и её книги тоже. А во-вторых, даже если бы им удалось что-то прочесть, ничего бы не произошло. Успокойся, Стелли, девочка растёт любознательной — вся в меня. Не вижу ничего плохого.

— Она растёт сорняком, настоящая дикая кошка. Её забавы скоро перестанут быть детскими. И что за занятие для семилетней девочки дни на пролёт гоняться на метле по саду за мальчишкой и собакой? Не понимаю, как тебе в голову могло прийти подарить ей на шестилетие взрослую метлу! А если она упадёт и расшибётся?

— Значит, ей не место в команде по квиддичу.

— Тебе всё шуточки, Бернард. Вот уже семь лет как ты игнорируешь мои опасения. Давно пора взяться за её воспитание, пока не стало поздно.

— Чтобы она стала такой же примороженной, как Дафна? Уволь. Мне кажется, мы давно условились обо всём, Стелли: ты воспитываешь Дафну по своему разумению, я Асторию — по своему. Наша старшая дочь довольна той жизнью, которой ты её учишь. Почему бы тебе не предоставить растить нашу младшую дочь так, как представляется лучшим мне и ей?

Теодор смахнул картину спорящих Гринграссов и продолжил перебирать картотеку чужих воспоминаний. Книги мелькали довольно часто, но ни одно появление не дало ему ни единой крупицы хоть немного полезной информации. Впрочем, то были сплошь детские эпизоды, в которых Астория ещё не поступила в Хогвартс. Обогнув очередной глухой блок и пропустив очередной провал, Теодор без особой надежды погрузился в новое воспоминание.

Астория сидела в своей комнате, на столе перед ней лежала раскрытая книга, но вместо того, чтобы читать, девочка беспокойно ёрзала на стуле. За дверью раздались шаги, и Астория испуганно обернулась. Лицо у неё было бледное и осунувшееся, как будто она болела. В комнату вошла Стелла Гринграсс.

— Как! — вскричала она. — Мы сбились с ног, ища тебя по всей территории, а ты сидишь тут как ни в чём не бывало и даже не показалась на глаза? Где ты была? Отвечай немедленно!

Стелла нависла над дочерью, несмотря на свой невысокий рост, и глядела на неё, сдвинув брови. Асторию затрясло.

— Здесь, здесь! Я всё время сидела здесь! — вдруг расплакалась девочка.

— Врёшь, негодница. Встань, когда я с тобой говорю. Только посмотри на свои колени! И руки! Ты опять сбежала?

— Неправда, я никуда не убегала! Мама, пожалуйста…

Астория машинально прильнула к матери, но та отступила от неё.

— Снова твои байки. Немедленно прекрати истерику и говори матери, где ты была?

— Папа… Где папа…

— Брось свои детские манипуляции, Астория. Тебе уже не пять лет. Почему ты не можешь быть такой же, как твоя старшая сестра?

— Позови папу, — не унималась та.

Лицо миссис Гринграсс превратилось в непроницаемую маску. Даже будучи взрослым, Теодор невольно поёжился. Что испытывала в тот момент семи- или восьмилетняя девочка, он не мог себе даже представить.

— Твоего отца нет дома. Он уехал и не знаю, когда вернётся. Успокойся и приведи себя в порядок к ужину. Через полчаса жду тебя в столовой. И не вздумай опаздывать!

С этими словами миссис Гринграсс покинула унылую комнату дочери и захлопнула дверь, оставив ребёнка на растерзание невысказанным страданиям.

Следующее воспоминание возникло перед Теодором как будто само по себе. Он вновь оказался в спальне Астории, но сейчас девочка полулежала в объятиях отца. Мистер Гринграсс, стоя на одном колене, прижимал дочь к себе и пререкался с женой.

— Хватит потворствовать её глупостям, Бернард. Это просто смешно: ей почти одиннадцать, скоро она поедет в школу. Ты собираешься прилетать туда всякий раз, как девчонка закатит истерику? Она попросту вьёт из тебя верёвки, а ты и рад служить марионеткой!

Мистер Гринграсс поморщился, не переставая поглаживать вздрагивающую спину дочери. Сейчас Астория если и плакала, то делала это тихо.

— Пожалуйста, Стелли, выйди из комнаты. Видишь, Тори никак не может успокоиться…

Он осёкся, потому что Астория забилась в его руках и застучала кулаками ему по груди.

— Не называй меня так! Не называй меня так!

Стелла Гринграсс поджала губы.

— Я предупреждала тебя, Бернард. Ты меня не слушал. Полагаю, теперь ты счастлив.

С этими словами она уже во второй раз на глазах Теодора покинула комнату. Мистер Гринграсс попытался окликнуть её, но Астория продолжала брыкаться, и он крепче обнял дочь.

— Тише, тише, дорогая. Я с тобой. Расскажи папе, что случилось? Куда ты ходишь? Я не стану ругаться, честное слово.

— Я не знаю, я ничего не знаю, папочка… — всхлипывала Астория, уткнувшись лицом в его взмокшую рубашку. — Я хорошая, скажи ей, что я хорошая!

— Конечно, ты хорошая, девочка моя…

— Мама считает меня плохой, она считает меня обманщицей, но я вовсе не такая! Я хорошая, хорошая! Я ничего плохого не сделала! — И она снова горестно разрыдалась.

Растерянный Гринграсс мог только обнимать дочь и бормотать утешающие слова, но так и не добился никаких объяснений. В конце концов он уложил утомлённую Асторию в кровать и долго ещё сидел подле неё, поглаживая по голове.

Сквозь слой чужих мыслей и чувств Теодор ощутил, как колотится его собственное сердце. Он уже собрался прервать контакт — к дракклу, это выше его сил, — как вдруг заметил, что очередной блок, наставленный на соседнее воспоминание, истаивает, словно ледяная стена, а за ней движутся искажённые силуэты. Вот в стене возникла первая трещина, и Теодор, как заколдованный, потянулся к ней умом и проломил барьер.

Вначале мелькнул уже знакомый интерьер комнаты Астории. Она расчёсывала волосы костяным гребнем перед высоким зеркалом. Но вот она уже бежит по мокрой от росы траве, только мелькают в полумраке босые ноги. Опять комната, на этот раз — незнакомая. Голые каменные стены, крошечные оконца. Астория стоит, задыхаясь от быстрого бега. Перед ней высится широкоплечий силуэт человека, сидящего за столом. Он поднимается и поворачивается к вошедшей.

— Здравствуй, Тори. Я знал, что ты скоро вернёшься. Ты голодна?

Он взмахнул палочкой, и на столе возникли всевозможные сласти: пирожные с воздушным кремом, целая миска конфет с любым вкусом «Берти Боттс», лакричные палочки, засахаренные лимонные дольки, батарея бутылок сливочного пива и трёхэтажный торт.

— Я не очень люблю сладкое, — раздался слабый голос Астории.

— А что ты любишь?

— Поджаренный бекон и свежие овощи. Кики подаёт их мне на завтрак.

— Кики — ваш домовой эльф? Ты вся дрожишь. Подойди. Сядь. Хочешь сливочного пива? Уверен, его ты ещё не пробовала. Оно продаётся в Хогсмиде. Ты знаешь, что такое Хогсмид?

— Это деревня рядом с Хогвартсом. Дафна рассказывала, что туда разрешают ходить с третьего курса, а она ещё только на первом.

— Верно. Но ты пей, Тори. Не стесняйся.

Астория послушно уселась на огромный для её сложения стул, где прежде сидел хозяин. Тот придвинул к ней большую кружку, полную до краёв. Девочка сделала глоток и улыбнулась.

— Нравится?

— Очень вкусно, — отозвалась Астория, вытирая губы. — А можно мне ещё?

— Конечно. Сколько угодно. Ты можешь приходить ко мне в любое время, когда захочешь сливочного пива.

Девочка вдруг перестала пить и принялась растерянно озираться по сторонам.

— Ой, где это я… Простите, мне нужно домой.

— Уверена?

— Папа будет беспокоиться, а мама отругает.

— Вот как? Значит, папа тебя любит, а мама только ругает?

— Выпустите меня, пожалуйста, я хочу домой.

Хозяин опустился перед ней на корточки, и всё же лицо его оставалось нечётким, смазанным, как если бы художник пытался рисовать на мокром холсте.

— Но ведь ты сама пришла ко мне, не так ли, Тори? И потом, мы видимся с тобой не впервые. Разве ты забыла?

Астория лишь моргала, глядя на мужчину, а потом глаза её расширились, губы задрожали. Она попыталась спрыгнуть со стула, но хозяин резко задвинул его к столу, так что она оказалась зажата между спинкой и столешницей.

— Не так быстро, Тори, — холодно произнёс он. — Ты сказала, что мама будет тебя ругать. Это потому, что мама считает тебя несносной.

— Отпустите! Я всё скажу папе!

— Если бы хотела, давным-давно рассказала бы, Тори. Но ты не хочешь. Потому что знаешь, что он тебе не поверит. Как и твоя мать. Они оба считают тебя обманщицей…

— Нет! Нет! Перестаньте так говорить!..

Сцена оборвалась. Теодор бросился к следующему заблокированному воспоминанию. Но оно не поддалось, и Теодор не стал давить, боясь повредить Астории. Он перебирал блокированные воспоминания, пока не наткнулся на ещё одно, чья защита трескалась, и влез в него.

— Мама снова ругала тебя?

— Отпустите, пожалуйста, — хныкала Астория. — Я хочу домой.

— Тогда зачем ты снова пришла ко мне?

— Я… Я не знаю… Я сидела в комнате, расчёсывала волосы и собиралась лечь спать. А потом оказалась тут. Оно само, я не хотела…

— Так не бывает, Тори. Ты здесь, потому что захотела прийти.

— Неправда. И перестаньте называть меня Тори.

— Тебе неприятно?

— Так меня зовёт папа.

— Теперь так буду звать тебя я. Можешь считать меня вторым папой. Разве не здорово?

Астория отчаянно замотала головой, и снова темнота. Теодор перебрался к следующей бреши.

— Твоя мама не верит тебе, потому что она тебя не любит.

— Неправда! Вы всё врёте!

— Не любит, и ты всегда это знала. А твоя сестра Дафна ненавидит тебя, потому что ты постоянно расстраиваешь её обожаемую мамочку. Да-да, ненавидит. Мама не любит, сестра ненавидит.

— Прекратите! Прекратите! Прекратите!

— Я знаю это, потому что умею читать мысли. И я читал твои. Это не я придумал, Тори. Я всего лишь повторил то, что нашёл у тебя на уме.

— Никто не умеет читать мысли.

— А я умею. Хочешь покажу?..

Темнота.

— Кому ты нужна, Тори?

— Папе! Папа любит меня и всегда защищает!

— Пожалуй, так и есть. Твой папаша единственный, кому осталось до тебя дело. Что же будет, когда он умрёт?

— Папа не умрёт! Он всегда будет со мной!

— И всё же однажды его не станет, и ты будешь совсем одна. К кому тогда ты пойдёшь? О, я знаю. Ты бросишься искать замену, кинешься на шею первому встречному мальчику, который проявит к тебе интерес. Вот только ему будет всё равно, чего ты хочешь, он возьмёт то, что хочет сам. Все мальчики так делают. Они играются с девочками, пока не надоест. Хочешь, чтобы у тебя появился такой мальчик?

— Нет, никогда. Я не позволю…

— Ты правда думаешь, что они будут просить позволения?..

Темнота.

— Итак, Тори, ты снова здесь, и я могу почитать твои мысли… О да, я вижу, что ты по-прежнему несчастна. Дома так плохо. Папа часто уезжает, оставляя тебя совсем одну, а мама холодна и жестока. Только и твердит, как ей жаль, что ты совсем не похожа на Дафну.

— Зачем вы это делаете… Почему не оставите меня в покое…

— Затем, что твой отец меня оскорбил. Да, пожалуй, я могу назвать это так.

— Оскорбил?.. Скажите, как именно, я передам ему, и он извинится!

— Боюсь, ты ошибаешься, Тори. Твой отец никогда не извинится передо мной. И по его вине ты продолжишь страдать.

— Нет! Только вы один виноват! Он даже не знает, что вы творите со мной!

— Мне не нравится твоё поведение сегодня, Тори. Ступай. Но прежде — поработаем с твоей памятью…

Темнота.

— Ты такая строптивица, Тори. Думаешь, это поможет тебе справиться с мальчиком, когда он захочет сделать с тобой то, что ему нужно? Ты только сильнее разозлишь его. Потому что я злюсь, Тори. Ты расстраиваешь и гневишь меня. Пора преподать тебе пару уроков послушания. Империо!

Теодора буквально вышвырнуло из разума Астории в реальность, и он упал на кровать, тяжело дыша. Сердце бешено заходилось под рёбрами, и невыносимая боль раздирала грудную клетку. Закусив губу до крови, чтобы не взвыть, он сполз на холодный пол. Картины увиденного вставали перед зажмуренными глазами. Он так и не увидел лица, а голос звучал странно искажённо, ускользая из памяти в ту секунду, когда замолкал, но Теодор вдруг ощутил ненависть. Она жаркими клещами обхватила сознание. Он желал задушить незнакомца голыми руками. Слушать его мольбы о пощаде сквозь хрипы и наслаждаться.

Боль внезапно отпустила, и Теодор шумно глотнул воздуха. Он лежал распластанный на полу, рядом с кроватью Астории. Оттерев пот со лба, с трудом поднялся. Астория всё так же спала, только щёки её были мокры от слёз. Теодор протянул было руку, но тут же отдёрнул. Пальцы сжались в кулак. Схватив с тумбы коробочку с запонками Гринграсса, он сломя голову бросился обратно в подземелья.

* * *

Хогвартс всё больше преображался к Рождеству: ели в Большом зале украсили гирляндами и разноцветными шарами, профессора добавили праздничные атрибуты в привычную обстановку своих классов, и даже Пивз вместо похабных песен распевал теперь рождественские гимны. Правда, порой он заменял слова на неприличные, так что Филч беспрестанно гонял его по коридорам. Гордон повесил в своём классе зачарованную доску, на которой каждый мог оставить поздравление, и очень скоро она заполнилась всевозможными пожеланиями, стихотворениями и подвижными рисунками.

Драко мало обращал внимание на всеобщий ажиотаж. Когда-то он любил Рождество: возвращаясь из Хогвартса в Сочельник, он неизменно находил поместье богато украшенным, а под пышной, переливающейся огнями девятифутовой елью в Большой гостиной — гору подарков. И поскольку терпение никогда не было его сильной стороной, большинство из них оказывалось распаковано ещё до наступления полуночи. Но вот уже третий год подряд Рождество вызывало в нём исключительно неприязнь.

К тому же самый главный подарок он получил ещё вчера, в кабинете директора. Возможно, свойственные всем гриффиндорцам независимо от возраста проявления совести, а возможно, вышедшая на следующий день заметка о том, что Пожиратели предположительно были замечены в Уилтшире, — одно из двух сподвигло МакГонагалл организовать ему короткую, но такую нужную встречу с Нарциссой. В любой другой момент Драко бы чувствовал себя скованно из-за наличия трёх дюжин портретов, но теперь его не волновало даже присутствие МакГонагалл. Она едва успела удалиться, а Драко уже бросился на колени перед камином — в одном из самых дорогих своих костюмов — и жадно всмотрелся в знакомые черты.

Нарцисса действительно не пострадала, и Драко невольно согласился с Гордоном: зря МакГонагалл рассказала ему о произошедшем, не зная подробностей. По вине директрисы он провёл несколько дней в состоянии, близком к помешательству. Вероятно, она поняла свою оплошность и таким способом пыталась реабилитироваться в его глазах. А может, с ней поговорил сам Гордон. А может, она просто решила показать хвалёное гриффиндорское милосердие. Драко ненавидел, что после войны ему постоянно приходится отстаивать своё право на что бы то ни было. Будь на его месте Поттер, вся администрация сбилась бы с ног ради него, но кто такой для них Драко Малфой? Вот почему он не счёл нужным быть благодарным, хотя точно знал, что именно этого ждала от него МакГонагалл.

Пошла бы она к Мордреду вместе со всеми, кто считал себя выше него. Включая Грейнджер.

Гриффиндорская выскочка продолжала вести себя с ним исключительно сдержанно и подчёркнуто вежливо. Как будто он просил её об этом. Как будто ему важно, как она к нему относится. Кем она себя возомнила? Драко попросту игнорировал Грейнджер. Да, она изрядно удивила его, когда выпалила извинение, но чем больше проходило времени, тем сильнее Драко хотелось затолкать это извинение обратно ей в глотку. Он в нём не нуждался, как не нуждался в её снисхождении. И уж точно не собирался с ней миндальничать.

Во вторник, к его вящему сожалению, у них совпадали абсолютно все занятия в расписании, поэтому делать вид, что Грейнджер не существует, становилось только сложнее. К тому же на травологии она вдруг посчитала нужным вмешаться в его работу и принялась раздавать советы с такой непринуждённостью, как если бы перед ней был не Драко, а Поттер или Уизли.

— Грейнджер, ты надышалась пыльцы туполиственницы, и у тебя напрочь отшибло мозги? — любезно поинтересовался он.

Грейнджер изменилась в лице, будто он её оскорбил. Даже на грязнокровку она на его памяти никогда так не реагировала. Ничего не сказав, не отпустив даже самой банальной шпильки, она отвернулась, а через несколько мгновений и вовсе отсела подальше. Правильно, нечего лезть к нему под руку. Драко попытался подавить глухое раздражение из-за обиды, отразившейся в её глазах. Он действительно не понимал, что на неё нашло. Приступ гриффиндорского благородства? Вот уж чем, а им Грейнджер не особо-то страдала, своей беспринципностью порой напоминая скорее слизеринку.

Он постарался выбросить мысли о мотивах Грейнджер из головы и вполне преуспевал, пока не наступил вечер. Ему так не хотелось идти на очередную репетицию, что он снова опоздал. Вестенра по обыкновению отнял у Слизерина пять очков. Драко только презрительно фыркнул, небрежно протягивая Грейнджер руку. Она всё ещё выглядела недовольной, чем вызывала исключительно жалость. Бедная.

«Знала бы ты, насколько мне плевать».

То ли от ударившей в голову неведомой обиды, то ли из-за нескончаемого потока желчных комментариев Вестенры, Грейнджер танцевала хуже обычного. Хуже, чем в самый первый день, когда Драко только успевал убирать ноги. Повинуясь движению танца, он обхватил её за талию и резко поднял вверх, но она вдруг вскрикнула и вцепилась в его плечи. Драко пошатнулся от неожиданности и едва устоял, когда напряжённая Грейнджер, вместо того чтобы опуститься на пол, камнем обрушилась на него. Он машинально придержал её рукой за спину и поставил на ноги, благо она была достаточно миниатюрна.

— Ради Салазара, ты можешь хоть на минуту расслабиться? — прошипел Драко, отталкивая Грейнджер и потирая скулу, в которую она со всего маху врезалась лбом.

Та промолчала. На щеках у неё горел румянец.

— Стоп! Заново, — скомандовал Вестенра. — Мисс Грейнджер, повнимательнее, пожалуйста.

Замечание профессора подействовало на неё как Петрификус Тоталус: когда Драко вновь взял её руку, а другой обхватил за талию, ему показалось, что под ладонями у него манекен. Он закатил глаза. Грейнджер же упрямо смотрела куда-то в район его груди, сдвинув брови и поджав губы.

— На этот раз не проткни мне плечи, — язвительно произнёс Драко.

Она покачала головой.

— По твоему поведению всегда легко определить, насколько хорошо у тебя идут дела, Малфой. Порой хочется пожелать тебе вечно разбираться с какими-нибудь проблемами, потому что только тогда тебя возможно терпеть.

— Я не нуждаюсь в твоей моральной оценке моих действий, Грейнджер.

— Я заметила, — криво улыбнулась она. — В следующий раз двести раз подумаю, прежде чем решиться тебе помогать.

Грейнджер крутанулась под его рукой, и снова они стали лицом к лицу. Ноги автоматически продолжали выполнять нужные шаги. Драко с иронией вскинул бровь.

— Ты всерьёз считаешь, будто своим вниманием делаешь мне одолжение?

— А ты, конечно же, считаешь, что поговорить с матерью тебе разрешили из чистого альтруизма.

Он сам не заметил, как остановился. Самодовольная усмешка сползла с его губ.

— Да, Малфой, это я попросила МакГонагалл позволить тебе увидеться с ней. И уже тысячу раз об этом пожалела.

Но Драко волновало совсем другое.

— Как ты узнала?

— Не твоё дело.

— Стоп! — прогромыхал голос Вестенры. — Мисс Грейнджер, мистер Малфой, прекратите срывать репетицию. Заново!

В третий раз Драко поднял Грейнджер за талию, и когда она оказалась наверху, то на долю секунды ему показалось, что она готова его проклясть. Но уже в следующий миг её макушка вновь была на уровне его подбородка, и наваждение схлынуло.

— Ну разумеется, подружка Гарри Поттера всегда в курсе последних новостей. И что, Грейнджер, теперь ты ждёшь благодарности?

— Я ничего от тебя не жду, Малфой.

Она не смотрела ему в глаза, и Драко больно стиснул её ладонь. Это сработало.

— Можешь засунуть свою помощь куда подальше, — процедил он.

Грейнджер буравила его из-под нахмуренных бровей.

— Больше ты её и не дождёшься.

Она опять было отвернулась, но Драко вдруг прижал её к себе, так что она машинально вскинула на него удивлённый взгляд.

— Нет, Грейнджер, ты не поняла, — очень тихо сказал он. — Я ничего тебе не должен, ясно?

— Это ты ничего не понял, Малфой.

Пару секунд висела тишина, а потом Драко позволил Грейнджер отстраниться от него, и молча уставился в пространство поверх её головы, концентрируясь на собственных движениях. Чётко, размеренно, плавно. Раз-два-три, раз-два-три. Согнуть колено, скользнуть вперёд, шаг, шаг, поворот. И по новой.

«Что ты думаешь о той заметке в «Пророке»? Про Гойла».

Шаг, шаг, поворот. Когда-то сам Люциус учил его танцевать. Он кружился в вальсе, обхватив гибкий стан Нарциссы, и Драко мог только мечтать однажды суметь так же. Плавно, но чётко. Порывисто, но размеренно. Если и существовало в его жизни что-то красивое, так это видение отца и матери, танцующих вальс в Большой гостиной.

«Это ты ничего не понял».

— Мистер Малфой, если вы не хотите сломать вашей партнёрше кисть, будьте добры, разожмите кулак.

Драко будто очнулся. В уши ворвались окружающие звуки: музыка, шарканье ног, шорох одежды, голос Вестенры, отсчитывающий ритм. Он разжал сведённые судорогой пальцы. Побелевшая ладонь Грейнджер постепенно начала возвращать естественный для кожи цвет. Ей наверняка было больно, но она не проронила ни слова. Взгляд сам собой мазнул по старому шраму. Драко усмехнулся. Конечно. Что для неё потерпеть его хватку пару минут, когда за плечами не одна минута под пытками Беллатрисы Лестрейндж.

Какая ирония: люди, занявшие в этой войне противоположные стороны, — они оба знали, что такое Круциатус.

— Десять баллов Гриффиндору за терпимость к бывшему Пожирателю смерти, Грейнджер.

Она вздрогнула, словно не ожидала, что он с ней заговорит, или тоже ушла в свои мысли. Явно собиралась оставить его реплику без ответа, но всё-таки выпалила:

— Я просто хотела, чтобы тебе стало спокойнее, вот и всё. Но ты не был бы собой, если бы не начал искать двойное дно.

— Цинизм моё второе имя, — неприятно улыбнулся Драко. — Опыт показал, что без него невозможно выжить.

— Ты и не пытался.

— И не собираюсь.

Грейнджер посмотрела на него со странной смесью досады и обиды.

— Какой же ты… — Она выдохнула и отвернулась.

И только тут он понял, что Грейнджер до последнего надеялась услышать от него благодарность. Мерлин, какая наивная дура! Захотелось уязвить её как можно сильнее. Спустить с небес на землю.

— Не такой хороший, как Потти, да, Грейнджер? Ты бы предпочла сейчас находиться в паре дюймов от своего ненаглядного Золотого мальчика. А ещё лучше — вашего извечного второго номера. Как там его? Ах да, Уизли.

Получилось. Но от взгляда, в котором плескалось откровенное разочарование и — да, он добился своего, — промелькнула грусть, захотелось куда-нибудь спрятаться. Никакого триумфа он не ощущал, как бы ни старался заставить себя в это поверить. Оглушённый молчанием, Драко выпустил её ладонь и шагнул назад.

— Ты понятия не имеешь, через что я прохожу сейчас, — выплюнул он, вкладывая в тон весь тот яд, который бурлил в нём. — Только и умеешь судить да развешивать ярлыки. А я каждый день отвоёвываю себе место. То, которое по праву моё!

Он ожидал, что она вновь станет той занозой, какой всегда была. Но Грейнджер не сделала ничего подобного. По её губам пробежала бесчувственная усмешка, и она сказала лишь:

— Ничего страшного. Я же справилась.

И ушла, влившись в поток однокурсников. Он огляделся. Почти все студены успели выйти, а он и не заметил, как занятие кончилось. Оставшись в одиночестве, Драко запрокинул голову и громко расхохотался.

* * *

Хогвартс никогда не был для Пэнси приятным местом, даже в те дни, когда она считала себя частью золотой молодёжи, этакой школьной элитой. Что говорить о послевоенном времени, когда с ней не считались собственные однокурсники. Она знала, что Девис и МакДугал часто сплетничают о ней, да и Гринграсс порой не гнушалась проехаться на её счёт. Учебный год ещё не перевалил через середину, а Пэнси уже вовсю мечтала вернуться в родное поместье. Да, она по-прежнему считала Паркинсон-мэнор домом, несмотря на то что мать изрядно постаралась, чтобы испортить ей детство.

Поскольку Пэнси теперь совершеннолетняя, то управление поместьем и активами перейдёт в её ведение, как только завершится действие приказа о пробации, выдуманное специально для неё и Малфоя психом Шеклболтом. Она не раз задумывалась, чем займётся после школы. Пожалуй, можно инвестировать часть средств в «Горбин и Бэркс». Насколько ей было известно, у Горбина не было прямых наследников, так что она могла легко выкупить лавку и самостоятельно заниматься тёмными артефактами, к которым её всегда тянуло.

Но пока ей приходилось посещать занятия, из которых самыми интересными оставались разве что заклинания и защита от Тёмных искусств, да ещё отбывать каждую субботу взыскание, которое МакГонагалл влепила ей в октябре. И хорошо если это была помощь кому-то из профессоров (исключая Слизнорта с его извечно грязными котлами и колбами), но пару раз ей пришлось помогать Помфри в лазарете, вручную отмывая утки. Слава Мерлину, только от пыли, но всё равно занятие не из приятных, учитывая их назначение. В прошлую же субботу Пэнси с мерзкой ухмылкой встретил Филч, и следующий час своей жизни она потратила на оттирание слизи, которой кто-то обмазал часы Слизерина. Ха-ха, как остроумно.

Спать она легла в отвратительном настроении.

Последние пару недель Пэнси почти не видела Сэнди и неожиданно поймала себя на том, что ей тоскливо. Он оказался первым и единственным, кто не пошёл на поводу у большинства. Он был ненавязчив, не лез к ней в душу, не поучал, не строил из себя святошу и, несмотря на то что за многое её осуждал, не пытался исправить. Иначе Пэнси не подпустила бы его к себе и на милю. И по причине того, что Сэнди так отличался от всех, кого она знала, периодически ей настойчиво мерещилось, будто он всего лишь плод её фантазии.

Вечер четверга Пэнси целиком посвятила завершению работы над декорациями. Рисунки костюмов были отправлены мадам Малкин ещё на прошлой неделе, чтобы к субботе, когда должна состояться генеральная репетиция с примеркой, прибыть в готовом виде. Каждый вечер с тех пор, как взялась за дело, она проводила здесь. Кримсон предоставила ей полную свободу действий, так что, не ограниченная рамками, Пэнси творила и вытворяла, полностью отдаваясь процессу.

И сегодня Сэнди был с ней.

— Я понял, в чём секрет успеха, — объявил он, сидя на верхушке стремянки. — В неправильных решениях!

Пэнси закатила глаза, широкими мазками нанося последние штрихи на самую большую и сложную декорацию — часть дома Капулетти с тем самым балконом, на котором Джульетту увидел Ромео после бала. Да, ей пришлось прочитать пьесу, чтобы знать, какой реквизит готовить к постановке.

— Не ты ли говорил, что неправильных решений не существует? — поддела Пэнси.

— Так ведь это одно и то же! Если мы будем бояться совершить ошибку, как же мы сможем чему-то научиться? Значит, неправильные решения позволяют найти верный путь и ведут к успеху, а раз так, то они вовсе не неправильные.

— Они ведут к успеху, только если ты осознал, что ошибся. Но что делать, если осознал слишком поздно?

— Признать и двигаться дальше, — просто ответил Сэнди, не задумываясь.

Пэнси фыркнула.

— Всё-то у тебя легко и просто.

— Жизнь и без того штука трудная. Я предпочитаю не усложнять.

Пэнси собралась поднять его на смех: да что он мог знать о жизни? Но вдруг подумала, что ей, в сущности, совершенно неизвестна судьба Сэнди. И кто вообще она такая, чтобы кого-то судить?

— Спускайся, — вместо этого сказала Пэнси. — Мне неудобно говорить с тобой, когда ты так высоко.

Спустя мгновение проворный Сэнди уже стоял рядом с ней, оценивающе оглядывая её работу. Трава по низу здания слегка колыхалась, как и плющ, увивающий балкон, а вьюнок кивал разноцветными колокольчиками цветков.

— Здорово получилось, — похвалил Сэнди. — Почему бы тебе после выпуска не заняться написанием портретов?

— Ты абсолютно не разбираешься в волшебной живописи, раз предлагаешь такое, — возразила Пэнси и забралась на стремянку.

Следующую четверть часа она сосредоточенно доводила декорацию до ума. На высоте Пэнси чувствовала себя довольно уверенно, так что не обратила внимания, когда, опасно свесившись вниз, услышала предостерегающий возглас Сэнди. Закончив, она начала спускаться, держась только одной рукой, поскольку вторая была занята кистями и палитрой; палочку она воткнула в забранные пучком волосы. Она по-прежнему смотрела на цветки плюща, оценивая детальность проработки, и не заметила, что до пола осталось ещё две ступеньки. Нога внезапно наткнулась на неожиданное препятствие и соскользнула.

Руки Сэнди подхватили её прежде, чем она успела издать хоть звук, и над ухом раздался его напряжённый голос:

— Я же просил: осторожнее.

Пэнси быстро вернула равновесие и отстранилась, а в голове билась навязчивая мысль, что она оступилась нарочно. Он беспокоился о ней, и это было приятно. А ещё она снова захотела удостовериться, что Сэнди реален. Ведь будь он всего лишь выдумкой, она бы просто упала, верно?

— Может, пора сделать перерыв? — спросил Сэнди; тон у него по-прежнему был недовольный.

Пэнси отвернулась, сдерживая улыбку. Он всегда так смущался, стоило ей к нему прикоснуться.

— Почему бы и нет? — ответила она, садясь на скамью возле стены.

Сэнди оглядел просторный зал, в котором даже при наличии крупногабаритных декораций всё ещё оставалось достаточно места для танцев.

— Значит, в субботу у вас генеральная репетиция, — произнёс он как бы между прочим. — Кто у тебя партнёр по танцу?

— Рыжий из Гриффиндора, — буркнула Пэнси.

Сэнди мигом развеселился.

— Точно! Тобин Галлагер. Да ладно, — добавил он, заметив, каким стало выражение её лица, — не думаю, что он настолько плох. Знаешь, я вот вообще не умею танцевать вальс.

Она с сомнением смерила его взглядом. При некоторой ребячливости поведения Сэнди по-прежнему отличала природная грация. Стянув защитные перчатки, Пэнси поднялась и решительно подошла к нему.

— Пригласи меня.

— Что? — опешил он.

— Пригласи меня. Я научу тебя танцевать.

— Э…

Сэнди протянул ей руку, вопросительно приподнимая брови. Пэнси сжала его ладонь, а вторую руку положила на плечо.

— Возьми меня за талию, — скомандовала она.

Сэнди вначале побледнел, а затем на щеках у него выступил трогательный румянец. Он сделал, как было сказано.

— А теперь — скользящий шаг назад, — она подтолкнула его ногу, и Сэнди послушно шагнул. — Раз, два, три. Видишь? Ничего слож…

Он вдруг перехватил её ладонь, расправил плечи и повёл так, словно родился в танце. Прокрутившись под его рукой, Пэнси в изумлении уставилась на него.

— Ты же сказал, что не умеешь танцевать вальс! — выдохнула она.

Сэнди улыбнулся краем губ.

— А ты сказала, что умеешь.

Пэнси рассмеялась. Не злобно, не истерично, не горько. Ей просто стало невообразимо легко и весело. Они продолжали кружиться по залу, Сэнди считал вполголоса: «Раз-два-три, раз-два-три» — и Пэнси очень хотелось никогда не останавливаться. Забыть обо всём на свете и вот так танцевать с ним, пока не истечёт срок приказа и она не вернётся домой, чтобы…

Иллюзия треснула и разбилась. Осколки впились в сердце, напоминая о реальности, в которой её будущее заключалось в затворнической жизни владелицы лавки темных артефактов, а вот эта смеющаяся и танцующая девушка — всего лишь глупость, которую она посмела себе позволить.

Сэнди мгновенно уловил смену её настроения и остановился. Но не выпустил руки, продолжая смотреть ей в лицо. Пэнси тоже разглядывала его в ответ, словно стараясь запомнить до мельчайших деталей, сама не понимая, для чего. Нужно всего-то разжать пальцы и отступить назад — он сразу отпустит, она знала наверняка. Но подумать всегда проще, чем сделать.

Они очнулись одновременно.

— Мне нужно…

— Я должен…

Сэнди выпустил её руку.

— Я пойду, — пробормотал он и стремительно вышел из зала.

Пэнси с секунду смотрела ему вслед и вдруг поспешила следом. Он шёл быстро, но и она почти бежала. Вот его спина мелькнула у поворота. Пэнси выскочила из-за угла, и его имя застряло у неё в горле. Здесь было полно студентов. Некоторые заметили её появление, кто-то ткнул пальцем, несколько человек засмеялись. Пэнси почувствовала, как щёки заливает жар, и вернулась обратно в зал.

Она просидела там до глубокого вечера, больше маясь ерундой вроде добавления бликов и теней, которые и без того были в полном порядке. Только за десять минут до отбоя она сгребла краски и инструменты в один угол и направилась в слизеринскую гостиную.

Коридоры опустели, и слышно было лишь, как стучат её подошвы о каменный пол. За исключением Филча, брюзгливо проворчавшего о нарушении правил, ей больше никто не встретился. Скоро Пэнси вышла к Главной лестнице и замерла: по ступенькам спускался Сэнди.

Она узнала его со спины так быстро, что ей стало страшно. И тут её внезапно осенило: до отбоя пять минут; если он куда-то и идёт, то только в гостиную своего факультета. И раз он вернулся в вестибюль…

Сердце колотилось как бешеное, когда она как можно тише сбежала по мраморным ступенькам и спряталась за часами Хаффлпаффа. Облегчение — вот что она испытывала сейчас. Слизерин! Ну конечно. По-другому и быть не могло. Она жадно всматривалась в его фигуру, ожидая, что вот сейчас он свернёт к лестнице в подземелья. И в тот миг, когда в голове у неё мелькнула мысль: «Как так мы ни разу не пересеклись в общей гостиной за всё это время?..» — в этот самый миг Сэнди повернул в противоположную от подземелий сторону.

Она смутно помнила, как бросилась следом, как увидела его возле большого натюрморта. Послышался ритмичный стук по дереву, тихий скрип и тишина. И тогда наконец Пэнси поняла, где находится.

Сэнди только что вошёл в гостиную Хаффлпаффа.

* * *

Хогвартс шумел растревоженным ульем в преддверии Рождественского бала. Девушки продолжали получать по почте заказанные у волшебных мастеров наряды и украшения, либо изготовленные специально к празднику, либо доставшиеся по наследству. Гермиона своё платье пока не получила, потому что по совету Джинни, которой показывала эскиз, попросила добавить к нему кое-какие элементы. Криста с Розой уже успели выклевать ей весь мозг вопросами о том, что она собирается надеть. То ли боялись совпадений, то ли, напротив, именно того и хотели. Что ж, им не грозило ни то, ни другое, ведь её платье не было ни вызывающе фиолетовым, ни кричаще жёлтым.

Несмотря на всеобщую эйфорию, захватившую и Гермиону в свою власть, кое-что заметно портило ей настроение. Вернее, кое-кто. Возможно, она сглупила, начав общаться с Малфоем так, как привыкла с Гарри и Роном. Но ей казалось, что после встречи с матерью он будет в приподнятом настроении и как-то… настроен на мирный лад? К тому же очень хотелось закрепить эффект, вызванный извинением. Никак Гермиона не могла ожидать, что Малфой снова примется за старое. Почему в тот день, когда она решила сделать первый шаг, он вполне охотно пошёл навстречу, а сейчас повёл себя, как… Как Малфой.

Гермиона чувствовала себя дурой. Она явно ошиблась, посчитав, что он стоит хоть каких-то усилий с её стороны. В итоге всё вернулось к тому, с чего начиналось.

Она так не хотела видеть Малфоя, что искренне обрадовалась, когда он не пришёл на репетицию вальса. К сожалению, позже он всё же появился, всем своим видом демонстрируя, как тошно ему здесь находиться. Можно подумать, ей так уж нравилось лицезреть его физиономию в нескольких дюймах от своего лица. И всё-таки теплилась в ней совершенно нелогичная надежда, что он способен к изменениям, но Малфою словно доставляло удовольствие показывать свою мерзость и высокомерие. Гермиона ощущала себя скованно рядом с ним, да ещё Вестенра постоянно одёргивал и сыпал недовольными комментариями. Позориться на глазах Малфоя в её планы не входило, и всё же танцевала она из рук вон плохо. А ведь ещё нужно как-то пережить генеральную репетицию и открытие бала…

На репетиции пьесы Гермиона старалась не смотреть в сторону Малфоя, но одно его присутствие в зале вызывало на коже неприятный зуд. Во время уроков было куда проще забывать о нём, полностью погружаясь в предмет. Кримсон вполне удовлетворилась игрой актёров и сделала лишь несколько замечаний, которые больше смахивали на рекомендации. И если после репетиции у Вестенры студенты покидали зал в угрюмом молчании, то сейчас они весело шутили и смеялись.

Гермиона вздохнула с облегчением ровно в тот момент, когда Малфой исчез в дверях. Наконец-то! Если бы они задержались ещё хоть на десять минут, то не выдержала бы уже она, а ей совсем не хотелось демонстративно уходить. Дождавшись, когда все уйдут, она села за стол, поставила на него локти и упёрлась пальцами в виски, прикрыв глаза. В самом деле, сдался ей этот чёртов Малфой? Что такое она вбила себе в голову в последнее время? Пусть живёт как хочет, благо совместные репетиции подходят к концу. Главное, чтобы никому из преподавателей не взбрело на ум устраивать парные задания. Но даже если так… В конце концов, это всего лишь Малфой. И он просто… Остался самим собой. Чего она ожидала? Не её же вина, что ему нравится быть тем, кто он есть.

— Гермиона, я не отвлекаю?

Она распахнула глаза. Перед ней стоял смущённый Тобин.

— Нет, я просто… Ты что-то хотел?

— Ты пойдёшь со мной на бал? — выпалил он. — Я имею в виду, после того как мы станцуем на открытии… Это же наша пара не на весь вечер, правильно?

Гермиона не видела причин для отказа и потому кивнула:

— Пойду.

Тобин моргнул, словно не сразу понял смысл.

— Ого. Здорово! Хорошо. Ну, увидимся!

И он выскочил из зала, с трудом сдерживая радостное возбуждение. Из коридора донёсся его победный возглас. Гермиона невольно улыбнулась. Тобин всегда так непосредственно выражал эмоции, и даже его приглашение получилось бесхитростным и прямолинейным.

Прибравшись на столе, она пригладила рукой заплетённые в косу волосы и уже собралась погасить свет, когда, небрежно встряхивая золотистыми локонами, порог переступил Джулиан Холланд.

— Чего хотел Галлагер?

Гермиона совершенно не горела желанием с ним общаться, особенно сейчас, но устраивать сцену не хотелось, и она спокойно ответила:

— Он пригласил меня на бал.

— Надеюсь, ты отказала?

Гермиона вскинула бровь.

— С чего бы?

— Иначе ты не сможешь принять моё приглашение. — Джулиан галантно протянул руку. — Мисс Гермиона Грейнджер, окажите мне честь сопровождать вас на Рождественском балу.

Его приглашение так ярко контрастировало с простецким предложением Тобина, как если бы Джулиан подслушивал. Видимо, он считал, что выигрывает на фоне соперника, но Гермионе стало тошно от такого фарса. Она покачала головой.

— Чужие планы по-прежнему ничего для тебя не значат, Джулиан.

Гермиона ожидала услышать очередные упрёки, обвинения и даже оскорбления — уязвлённый Джулиан был на такое горазд. Но вместо этого он вдруг сделал к ней шаг, наклонился и поцеловал. Растерявшись, она даже не успела его оттолкнуть. Впрочем, он тут же отстранился и смерил её холодным взглядом.

— Что ж, похоже, я ничего не потерял, — бросил Джулиан и оставил ошеломлённую Гермиону смотреть ему вслед.

* * *

Хогвартс успел опустеть к тому моменту, как закончилась последняя в преддверии финального прогона репетиция пьесы. И несмотря на то, что сейчас школа казалась гораздо уютнее вместе со всеми этими рождественскими украшениями и искусственным снегом, сыплющимся с потолка, Драко уже отсчитывал дни до возвращения домой. Даже если особняк окажется никак не прибран к празднику — вряд ли у матери подходящее настроение, — уж лучше угрюмый, но знакомый с детства мэнор, чем нарядный, но чужой Хогвартс.

К тому же в последнее время он всё чаще оставался один: Теодор постоянно ходил погружённый в свои мысли, а Блейз то и дело оказывался в компании Дафны, с которой Драко не особенно горел желанием возобновлять общение — её выкрутасы изрядно подпортили ему нервы. Так что возвращался он в слизеринскую гостиную в гордом одиночестве и только на первом повороте сообразил, что снова забыл дракклову пьесу в зале для репетиций. Закатив глаза, Драко развернулся и пошёл обратно. Ещё не хватало, чтобы за ним опять по всему замку гонялась Грейнджер. Чего доброго, полезет с очередными извинениями.

Дверь в зал оказалась открыта, и свет по-прежнему горел. Вспоминая, куда в последний раз бросил дурацкую книжку, он пересёк порог и застыл. Прямо посреди зала целовались Холланд и Грейнджер.

Молча повернувшись, Драко вышел и стремительно направился прочь. Какого Мордреда он вернулся? Далась ему эта макулатура! Пускай бы Грейнджер до самого Рождества ходила за ним по пятам, мог бы просто её игнорировать. Нет же, надо было припереться туда, чтобы увидеть… Драко передёрнулся.

Картинка никак не желала выметаться из памяти. Хотелось вернуться и наслать на Холланда проклятие. Вернее, на них обоих, конечно же. За то, что его едва не стошнило. Значит, Грейнджер сломалась. О, это будет настоящей сенсацией: трёхмесячные попытки окучить героиню войны наконец-то увенчались успехом! Что за парочка из них выйдет на рождественском балу. От одной мысли об этом зубы скрипели друг о друга.

По-прежнему раздражённый, Драко спускался по мраморной лестнице, когда на него налетела Дафна. Вид у неё был виноватый. Он заметил в её руке «Ежедневный пророк», тот самый, в котором напечатали короткую заметку о появлении Пожирателей в Уилтшире.

— Я только сейчас прочитала и поняла… Ты в порядке? И как твоя мама?

Вместо ответа он привлёк Дафну к себе и поцеловал. Лёгкое сопротивление, вызванное скорее неожиданностью, быстро сошло на нет. «Пророк» выпал из ослабевшей руки.

Поцелуй прервался так же резко, как начался.

— Драко, ты что…

— Ты идёшь со мной на бал, — безапелляционно заявил он.

Дафна огромными глазами смотрела на него и лишь кивнула в ответ, прежде чем он снова её поцеловал.

Так-то лучше.

1) Согласно ГП-Вики у этой модели метлы нет точной даты выпуска, но для истории я предположу, что это 1988 год.

Вернуться к тексту