Теневые прогулки (гет)

Моя тень единственная, кто идет рядом со мной

— Green Day, «Boulevard of Broken Dreams»

Добро пожаловать последствиям. Добро пожаловать сопротивлению.

Switchfoot, «Dare You to Move» («Сделай этот шаг»)

Гарри сидел в конференц-зале несколькими этажами выше трупа Долохова. Невилл компанейски ссутулился в кресле рядом с ним, а Кингсли расположился в углу, всем своим видом излучая неодобрение. Любов выглядел еще менее довольным, чем Шеклболт, если это вообще было возможно. Гарри особенно не понравился вид двух украинских авроров, официозно расположившихся по обе стороны от открытого дверного проема.

— Я ничего не делал, — упрямо повторил Гарри.

— Ты напал на пленника! — обвинил его Любов.

— Он был известным Пожирателем Смерти, и я хотел получить ответы на вопросы!

— Получил? — ехидно спросил Любов, и его густые брови слегка приподнялись.

— Я… я… — Гарри изо всех сил пытался придумать что-нибудь правдоподобное. Но ему нечего было сказать, чтобы не выглядеть полным идиотом.

«Если еще не поздно об этом беспокоиться», — мрачно подумал он.

Невилл рядом с ним громко вздохнул.

— Он знал, что случилось с Гермионой.

В этот момент вздох Невилла превратился в стон. Кингсли закрыл глаза.

— Гер-миона? — язык Любова заплетался, борясь с непривычными слогами. — Грейнджер?

Конечно, он слышал это имя. Их трио получило всемирную известность.

— Та самая, — признал Шеклболт. — Все знают, что с ней случилось, Гарри. Это прискорбно, но ты не можешь этого изменить, ты не можешь отменить это. Просто такое положение вещей… и если ты это примешь, твоя жизнь станет намного проще.

— Это была месть, Кингсли! — умоляюще произнес Гарри. — Долохов знал подробности — подробности моей жизни. Он сказал, что они за мной следят.

— Они? Кто?

Вопросы его босса были четкими и быстрыми. Гарри покачал головой.

— Я… я не знаю. Он упомянул братьев; я предполагаю, что он имел в виду Пожирателей Смерти. — по разочарованному выражению лица Шеклболта Гарри понял, что это им ничего не дало. — Его последними словами, обращенными ко мне, были: «Она не…»

— Она не что? — вмешался Любов с явной насмешкой в голосе.

Гарри гневно взглянул на украинского чиновника, но вдруг почувствовал себя крайне глупо.

— Я думаю, что он, возможно, собирался сказать: «Она не умерла».

— Это переходит всякие границы, Гарри, — искренне сказал Шеклболт, хотя в его голосе не было недружелюбия.

— Гарри, ты сказал, что он что-то говорил о Беллатрикс Лестрейндж, — добавил Невилл. — Откуда ты знаешь, что имел в виду Долохов, говоря «она»?»

— Он сказал: «Беллатрикс была права». У них с Беллатрикс был какой-то план относительно Гермионы. Разве вы не видите? Он не ожидал, что это сработает, но это сработало.

— Гарри, — мягко сказал его босс. — У них вполне мог быть заговор с целью убить Гермиону. Пожиратели Смерти могли нацелиться на нее из-за тебя. Возможно, Долохов имел в виду успешную реализацию их плана.

— Он сказал: «Есть вещи похуже смерти». Хуже смерти. Разве ты не понимаешь? Что, если они с ней что-то сделали?

— Он сказал это прямо перед тем, раскусил капсулу, верно? — спросил Кингсли.

Гарри кивнул.

— Многие люди предпочли бы смерть Поцелую.

Гарри закрыл лицо руками. До этого момента он был уверен, он был чертовски уверен, но теперь засомневался. А может, это были лишь его собственные домыслы, и он видел то, что хотел видеть; может, он упускал из виду нечто гораздо более логичное? Он закрыл глаза, представив себе гримасу умирающего Долохова. Его зубы были оскалены, сжаты вместе… Гарри был уверен, что он начал произносить звук «у».

— Этот разговор совершенно не имеет отношения к делу, — воскликнул Любов, — так как это лишь сплошные догадки о том, что осужденный говорил перед смертью, хотя известно, что арестант был не вполне здоров психически.

— Долохов не был сумасшедшим! — закричал Гарри. — Я готов поставить на это свою жизнь. Хотите посмотреть в Омуте памяти, что произошло?

— Меня не интересуют ваши воспоминания об этих событиях. Это не отменяет того факта, что вы ворвались в камеру без разрешения, вопреки конкретному приказу своего вышестоящего руководителя, и сняли защитные чары, охранявшие такого известного Пожирателя Смерти. Затем откуда-то появилась капсула с зельем, повлекшая смерть узника… — голос Любова был ровным и неумолимым, и он смотрел на Гарри с отчетливой неприязнью.

— Вы же не думаете, что я имею к этому какое-то отношение? — недоверчиво спросил Гарри. — Я не хотел его смерти, пока…

— Пока у тебя не подвернётся случая сделать это самому? — закончил за него Любов.

Глаза Гарри гневно сверкнули.

— Капсула уже была у него во рту, наверное, она была запаяна, пока он не раскусил ее зубами. Я понятия не имел, что он собирается сделать, пока не стало слишком поздно, — монотонно сказал он.

Несмотря на глухой голос, его выдавал сердитый взгляд.

— Это будет тщательно расследовано, мистер Поттер, — заверил его Любов.

— Я думал, что вас не интересуют мои воспоминания об этих событиях, — злобно передразнил его Гарри.

Украинский босс покраснел, и Кингсли бросил на Гарри предостерегающий взгляд.

— На комнату наложены следящие чары. Мы сможем увидеть, заставили ли вы Долохова принять капсулу или нет. А теперь я должен уйти, — сказал Любов с такой фальшивой вежливостью, на которую только был способен. — Мне нужно послать сову вашему министру.

Его тон не предвещал ничего хорошего.

Когда он вышел из комнаты, Гарри опустил голову на стол и с громким стуком ударился о него лбом.

— Меня могут арестовать из-за капсулы с зельем? — спросил он, и его голос глухо отразился от поверхности стола.

— Могут, — ровным голосом сказал Шеклболт. — Но их расследование выявит твою непричастность. — Увидев слегка удивленный взгляд Гарри, он продолжил: — Было ясно, что Долохов не собирался жить так долго, чтобы стать поцелованным. Кроме того, Гарри, ты одержимый, безрассудный, совершенно никого не уважаешь, но ты не хладнокровный убийца. А в остальном… — Он со вздохом театрально развел руками и, казалось, не хотел продолжать. — Это приведет к тому, что в твоем личном деле появится новый выговор, и ты знаешь, что это значит…

Гарри с трудом сглотнул, хотя его челюсть все еще с вызовом выпирала вперед.

— Меня уволят, да? — спросил он.

И это был не вопрос.

* * *

Гарри вышел из международного дымохода и проигнорировал одинокого сотрудника Министерства, сидевшего за стойкой регистрации. В огромном вестибюле было темно, и оставалось еще целых два-три часа, прежде чем самые ранние и самые честолюбивые пташки прибудут на работу в выходной день. Он не знал, что именно Кингсли сказал Любову, но все это — плюс отсутствие улик, не обнаруженных следящими чарами — помешало ему провести остаток ночи в украинском следственном изоляторе. Однако не было никакого шанса помешать министру узнать, что произошло, и Гарри не питал никаких иллюзий относительно того, каков будет его статус в понедельник утром.

Он не мог заставить себя расстроиться, хотя и испытывал щемящее чувство сожаления, понимая, что она была бы разочарована его неудачей, свидетельствующей о его нежелании бороться с ростом коррупции в Министерстве.

Он так устал бороться.

Гарри вышел из пустого вестибюля и начал бродить по территории, не имея какой-либо конкретной цели. Ветер был приятным и ласкал его щеку, как самый нежный любовник. Звезды рассыпались по небу цвета индиго, и на горизонте до сих пор не было ни намека на приближающийся рассвет.

Сегодня была суббота — прошло ровно пять лет с того дня, как ее у него забрали. Сегодня не будет солнца, только не для него.

Его клонило в сон. Завтра он должен будет отправиться в Хогвартс, он не спал уже больше тридцати шести часов, но не мог заставить себя вернуться в свою квартиру. Его разум лихорадочно работал, обдумывая события дня с постоянно растущей уверенностью, что есть кое-что, что он упустил.

Взрыв смеха вывел его из задумчивости; Гарри огляделся и увидел, что случайно забрёл в Косой переулок. Большинство магазинов были темными и запертыми, но кое-где горел свет, играла музыка и голоса вырывались из ночных комнат на улицу. Гарри бесстрастно наблюдал за всем этим, пытаясь вспомнить, когда он в последний раз был участником чего-то подобного, и понял, что совершенно не представляет этого. Когда он стал зрителем по отношению ко всему остальному человечеству? Конечно, в Норе ежегодно устраивались дни рождения, проводились рождественские посиделки, и он встречался с членами своей команды авроров, раз или два — с бывшими одноклассниками в баре, но он все еще чувствовал себя оторванным, отчужденным, отстраненным… Ожидая жизни, которой никогда не будет, и возможности, которая навсегда упущена.

Он пнул камешек, и тот с шумом покатился по булыжникам, но он не привлек внимания полуночных гуляк, изредка вываливавшихся на улицу. Раздался хриплый смех, перемежающийся грубой бранью. В конце концов, сегодня вечер пятницы.

«Она умерла в этот день, и всем наплевать», — мрачно подумал Гарри, а потом застыл как вкопанный, ведь он наконец признался себе, что действительно думает, что ее больше нет.

Ему казалось, что он каким-то образом предал ее, и не мог сдержать чувств, которые его захлестнули. Он пошел дальше, оставив позади пивные бары, переместившись в более приличный район с бутиками и маленькими магазинчиками, которые спокойно ждали утра; он не обращал внимания на свое бесцельное блуждание. Затем он свернул за угол и остановился как вкопанный, когда струйка музыки достигла его ушей.

«Какого черта я сюда пришел?» — спросил он себя, задаваясь вопросом, а не двигался ли он в этом направлении подсознательно все это время.

Гарри ненавидел это место, он был здесь лишь однажды при его открытии и поклялся сюда никогда не возвращаться.

Перед ним в фонтане возвышалась большая золотая статуя, тускло поблескивая в звездном свете. Она была очень похожа на статую Волшебного Братства в вестибюле Министерства. Она изображала их троицу — троицу Героев Хогвартса — его самого, Гермиону и Рона. Вокруг постамента были вырезаны имена всех бойцов, погибших в бою.

Это была площадь Победы, недавно построенная рядом с Косым переулком — ухоженная, с гладкими каменными дорожками, цветниками и коваными скамейками под низкими тенистыми деревьями; она идеально подходила для раздумий и размышлений. Фонтан был центром площади, ее основным элементом.

Гарри вновь посмотрел на сияющие золотые фигуры, его глаза застыли на неподвижных локонах, вечно растекающихся по плечам Гермионы. У нее было решительное выражение лица. Он сразу узнал эти черты; это было то, что он видел бесчисленное количество раз, узнал выражение, которое было на ее лице всего за несколько секунд до того, как в Хогвартсе был издан Приказ о начале конца. Ее палочка была вытянута вперед, и она приняла защитную позу — как и вся их троица — как будто насторожилась и была готова к надвигающейся опасности.

Гарри медленно обошел статую по кругу, его ботинки шаркали по камням; он был один на огромной пустой площади. Он почти отказался утвердить эту статую четыре года назад — тогда, когда его мнение еще что-то значило, — пока Министерство не согласилось сделать статую, изображающую всех троих, а не только одного Гарри. Он шел, пока не увидел его — выточенный из камня предмет, который почти невозможно было заметить; он был зажат под неумолимо твердой второй рукой Гермионы.

Книга.

Это была его единственная просьба к скульптору. Она должна была держать книгу.

Скульптор косо посмотрел на него, но откликнулся на его просьбу. Итак, книга была добавлена к скульптуре, спрятана от чужих глаз, как будто Гермиона и сама забыла, что держит ее; Гарри признал сам себе с меланхолической улыбкой, что это было вполне возможно.

Гарри громко, судорожно вдохнул и неожиданно для себя самого сел на край фонтана. Он так скучал по ней, так сильно. Кнаты и сикли блестели и мерцали на дне фонтана, и он понял, что его глаза повлажнели, и это тоже добавляло картине размытости. Он небрежно провел рукой по глазам, безразлично размазал слезы по щекам и громко всхлипнул, упираясь дрожащими руками в прохладную каменную кромку фонтана.

Он вытянул шею, чтобы снова увидеть статую, которая теперь возвышалась над ним, закрывая собой ночное небо. Он сам и Рон стояли на постаменте, их мантии развевались на вечном, невидимом ветру, и они выглядели грозными, торжествующими, непобедимыми, а Гермиона стояла посередине — с решительным проницательным взглядом, смотря чуть вверх, как будто она видела что-то, чего не видели они… Скорее всего, так и могло бы быть. Скульптура имела действительно потрясающее сходство. Скульптор даже правильно изобразил их палочки.

Он встал, и фонтан расплылся и задрожал в его мутном взоре. Внезапно он возненавидел эту статую — возненавидел троих молодых людей, изображенных на ней, людей, которых больше не существовало, они были уничтожены во время той самой битвы, за которую их когда-то так превознесли. Гермиона ушла; он сам и Рон были сломлены. Чувствовал ли он когда-нибудь в себе такую силу, такую уверенность в победе, такую убежденность в своей праведности?

Прежде чем он осознал, что происходит, он выхватил свою палочку и нацелил ее на середину скульптуры, где три из их шести ног скрестились в одной точке, когда они были готовы к бою.

— Reducto! 

Его голос хрипел, к нему примешались слезы, но он сделал свое дело. Его заклинание разрушила антивандальные чары, словно их никогда и не существовало.

Он ушел еще до того, как рассеялось облако пыли, так и не услышав грохот обломков, падавших дождем на прекрасный сад, расположенный вокруг.

* * *

Луна застыла, положив руку на ручку двери комнаты для гостей, ее глаза неуверенно блуждали в темноте, которая царила в жилой зоне квартиры.

— Гарри? — окликнула Луна.

Она заглянула в его комнату по дороге от Рона, но, похоже, его все еще не было дома. В этом, конечно же, не было ничего необычного, ведь его должность аврора предполагала ненормированный рабочий день.

— Извини, — раздался его голос из темноты, и он медленно появился в ее поле зрения. — Я тебя разбудил?

— Я не спала. Просто ложилась спать, — тихо сказала Луна, и ее глаза метнулись в сторону комнаты Рона, прежде чем она смогла сдержаться.

Он мельком взглянул на легкую белую ночную рубашку, мягко облегающую её тело, но ничего не сказал. Луна почувствовала себя необъяснимо виноватой. Она оказала себе медвежью услугу, идя к Рону и используя его — и позволив ему использовать себя — чтобы хоть на мгновение ощутить близость с ним, чтобы она могла притвориться, что все было так, как было до того, пока все не пошло наперекосяк. Она сердито вздохнула и опустила взгляд на свои белые пальцы, упиравшиеся в ручку двери.

— Я не осуждаю тебя, Луна, — тихо сказал Гарри.

— Да уж, — ответила она, совершенно не рассердившись. — Но это не имеет значения, потому что я сама осуждаю себя.

Повисла пауза.

— Где ты был?

— На Украине, — кратко сказал Гарри. — Невилл поймал Долохова.

В затуманенных глазах Луны на мгновение вспыхнуло удовлетворение.

— Он будет поцелован, верно? — спросила она и выглядела шокированной, когда Гарри покачал головой.

— У него во рту была капсула с отравляющим зельем. Он прокусил ее прежде, чем кто-либо понял, что что-то не так. Он мертв.

— Я рада, — искренне сказала Луна, и ее глаза бесстрастно блеснули в темноте, она подошла ближе, чтобы вглядеться в лицо Гарри. — Ты в порядке?

Внезапно он обмяк и протянул руку, чтобы упереться в дверной косяк.

— Нет, я не в порядке. Ну… сегодня… Ну, ты знаешь.

Луна сочувственно погладила его по руке.

— Я знаю.

— Как Рон? — спросил он.

Луна пожала плечами.

— Ох уж этот Рон, — просто сказала она. — Он сказал мне, что рассказал тебе о том, что произошло… на финальной битве.

Гарри рассеянно посмотрел на свои ботинки, но когда она заговорила, поднял глаза, чтобы встретиться с ней взглядом.

— Ты знала? — горячо спросил он, и Луна была рада, что может ответить ему совершенно честно.

Она покачала головой.

— Я подозревала, что случилось что-то такое, о чем он не хотел говорить, — задумчиво ответила она. — Я знала, что они расстались в какой-то момент до того, как она… Но я не знала обстоятельств, — она внимательно смотрела на него в течение долгого времени. — Ты сильно злишься?

— Я… Я не знаю, я пытался… — вяло сказал он. — Но есть так много всего, что можно было бы сделать по-другому. Мне… мне больно было смотреть на Рона и осознавать, что он это сделал, но я не сержусь.

— Я рада, — вновь сказала она.

Ее ровная бровь приподнялась, и она внимательно посмотрела на Гарри.

— Знаешь, он боится тебя. Сегодня он был не так пьян, как обычно, и все его сожаления были связаны с тобой… вместо… вместо нее.

«Или меня», — подумала Луна. Когда он вернулся домой, он рухнул в ее объятия, бормоча какие-то невнятные и почти неразборчивые извинения в ее волосы, его слезы увлажняли светлые локоны Луны, его руки тряслись, но скользили по ее плечам и спине.

— Сожаления… — вздохнул он, и это слово словно повисло в воздухе над их головами. — Столько много…

Наступило долгое молчание. Луна слышала храп Рона, доносящийся из коридора.

— Завтра рано вставать? — наконец она смогла справиться с собой, и сказала это с наигранной легкостью. Но у Гарри ничего не получалось.

— Доброй ночи, Луна, — тяжело сказал он, и тяжесть всех его чувств отразилась в его голосе, в его глазах, в его позе.

Она накрутила прядь волос на палец, когда он ушел в свою комнату.

— Доброй ночи, Гарри, — ответила она пустому коридору.