Теневые прогулки (гет)

Моя тень единственная, кто идет рядом со мной

— Green Day, «Boulevard of Broken Dreams»

Реальность рушится на пол.

— Lifehouse, «Blind»

— Привет, Луна, — устало сказал Гарри, входя в квартиру, с первого раза не попав плащом на крючок, и ему пришлось наклониться и попробовать еще раз. Уже несколько часов назад солнце скрылось за изгибом горизонта, и по небу мчались облака цвета индиго, а за ними то и дело вспыхивали звезды.

— Привет, Гарри, — тихо заметила Луна, глядя на него из открытой кухни через стойку, помешивая что-то в дымящемся котле. — Как сегодня прошла борьба с преступностью?

— Скучно, — сказал он, ныряя под лямку своей сумки и снимая ее с плеч. Он с глухим стуком уронил ее на шаткий кофейный столик и подавил зевок. — За исключением того момента, что Кингсли надрал мне задницу по поводу отсутствия прогресса в деле Долохова. Если бы мы только добрались до этого осведомителя раньше…

Он покачал головой, держась одной рукой за лоб, и оперся локтем о стойку напротив нее.

— Все образуется, — мечтательно сказала Луна, глядя на магловский секундомер и помешивая свое зелье. — Вселенная вышла из равновесия, но, в конце концов, все исправится само собой.

Гарри настороженно посмотрел на нее сквозь пальцы. Он уже слышал это раньше.

— Равновесие, — сказал он ей. — Точно.

Она уловила чуточку резковатый тон, который прокрался в его голос на последнем слове.

— А где Рон?

В светло-голубых глазах Луны появился блеск, который Гарри не мог не заметить. Морщинки вокруг ее рта, которые, по его наблюдениям, появились и углубились в течение последних пяти лет, стали еще более заметными, когда она плотно сжала губы.

— Он ушел. Он вернулся домой после тренировки, но ушел в половине третьего.

— Куда? — сказал Гарри, и Луна с несчастным видом посмотрела на него, отложив ложку и секундомер.

— Ты же знаешь, куда он пошел.

Гарри провел обеими руками по лицу и тихо выругался.

— Черт бы его побрал, — сказал он. — Когда уже это прекратится?

— Он только что… — попыталась сказать Луна, но ее голос надломился.

Забытая в котле смесь энергично забурлила.

— Почему ты его защищаешь? Ты не заслуживаешь этого, Луна! — прервал ее Гарри, с умоляющим взглядом наклонившись к ней через стойку. Ее ответный взгляд был полон укора.

— Я думаю, что ты лучше всех понимаешь, что с ним творится.

Гарри нервно улыбнулся ей, явно давая понять, что не может поверить в то, что Луна сказала это вслух.

— Я понимаю, что с ним творится. Но я также знаю, что это не способ с этим справиться. То, что он напивается до беспамятства по ночам, ее не вернет.

Он судорожно вздохнул в конце своей реплики, пытаясь рассеять пришедшую вместе с ней боль.

— Так же, как и выматываться на работе до полусмерти и делать вид, что ничего не произошло, — неестественно ровным голосом сказала Луна, пронзая его всевидящим взглядом.

От ее слов Гарри снова тяжело вздохнул. Вместо того, чтобы отрицать правоту её слов, он опустил взгляд, с большим интересом изучая круглое кофейное пятно на столешнице из слоновой кости.

— Это для меня единственный способ выжить, — медленно признался он, — без нее.

Несколько секунд они спокойно смотрели друг на друга, и в их взглядах не было упрека, скорее, там было сочувствие. Шипящий звук отвлек от Гарри внимание Луны, и она схватила палочку, чтобы убавить огонь, когда смесь закипела и, вспенившись, вылилась на плиту.

Когда она снова подняла глаза, его уже не было рядом.

— Гарри? — позвала она.

— Я собираюсь принять душ, — услышала она эхо его голоса из короткого коридора, ведущего к спальням.

— Ужин будет готов, когда ты закончишь, — крикнула она и услышала, как он что-то крикнул ей в ответ в знак согласия, а затем его голос заглушил громкий звук бегущей воды.

Оставшись одна на кухне, Луна устранила беспорядок и продолжила помешивать варево, печально качая головой, заправив за ухо прядь грязных светлых волос, и недоумевая, как же так они все втроем угодили в эту грустную пустую штуку, называемую жизнью.

* * *

Гарри открыл дверь в ванную, и, обгоняя его самого, о его появлении возвестило клубящееся облако пара. Даже горячий душ, настолько горячий, что он едва мог его вынести, не смог стереть из его памяти слова Луны, и он знал, что уже бесполезно пытаться остановить свое путешествие по этой протоптанной тропинке. Он прошел через коридор в свою спальню, одетый лишь в одно полотенце на бедрах и еще одно, накинутое на плечи, вытирая мокрые волосы. Дальше по коридору, в углу, находилась спальня, которая когда-то принадлежала Рону и Луне, хотя в последнее время она стала все чаще спать в скудно обставленной комнате для гостей.

«Ее комната, — мрачно подумал он, почти извращенно наслаждаясь каждым уколом боли, сопровождавшим эту мысль. — Ее комната. Это была бы ее комната, если бы… Если бы…» — Он со вздохом сел на край кровати. Разговор с Луной пронзал его, пронзал изо всех сил, звучал в голове и причинял ему невыносимую боль.

Напиваясь до беспамятства, ее не вернешь.

Так же, как и выматываться на работе до полусмерти и делать вид, что ничего не произошло.

Он чувствовал необъяснимую злость на Луну. Разве она не знала, что когда он думал о ней, у него в груди все сжималось от боли настолько, что он едва мог дышать? Разве она не знала, что даже шепот ее имени может поставить его на колени? Разве она не знала, что он каждый день мучил себя бесконечными «а что, если», возлагая на себя вину за то, что не сделал что-то — он и сам не знал, что — и было бы по-другому?

Притворство было той слабой ниточкой к здравомыслию, к реальности, к миру, где он жил в квартире с Роном и Луной и каждый день ходил на работу в Министерство, время от времени обедал в «Дырявом котле» с Симусом или Невиллом и заглядывал в Нору на воскресный завтрак. Притворство удерживало его от того, чтобы свернуться калачиком на кровати в темноте с опущенными шторами и проклинать свою судьбу — своенравного зверя, предопределившего его победу и ее гибель, спасая ему жизнь и забирая ее. В тот день, когда Волдеморт был сокрушительно побежден раз и навсегда, когда Ежедневный Пророк возвестил о его победе в огромном заголовке, когда весь волшебный мир вышел на улицы, обнимаясь, плача и ликуя…

Они с Роном стояли на коленях над клочком выжженной землей на территории Хогвартса, сердито и недоверчиво глядя на Ремуса Люпина.

— Что значит — ее нет?

Гарри сгорбился на краю матраса, упершись локтями в колени и закрыв лицо руками. Луна была права. Он находил утешение в отрицании, отрицании того, что она действительно ушла, отрицании того, что он когда-либо чувствовал к ней что-то необыкновенное, а Рон нашел утешение на дне кувшина огневиски. В конце концов, они действительно были не такими уж разными. Он снова выпрямился, попробовал выгнуть спину и положил руку на влажную поверхность груди, словно проверяя, бьется ли еще его сердце. Билось. Боль от воспоминаний о ней пронзила его, как множество хорошо заточенных ножей. Он сжал руки в кулаки, и ногти впились в ладони.

«Чертова Луна», — злобно подумал он, но тут же осекся, смягчившись при мысли, что она там, на кухне, сейчас будет ужинать в полном одиночестве. Она всегда была рядом с ними, безропотно выполняя свою миссию в качестве невыразимца Министерства, практически опекая двух взрослых мужчин, которые никогда не оправятся от утраты, случившейся почти пять лет назад. Гнев утих так же быстро, как и появился, и Гарри начал рыскать по комнате в поисках какой-нибудь более-менее чистой одежды. Наконец он наткнулся на пару джинсов и рубашку с длинными рукавами, застегнутую на все пуговицы, небрежно брошенные на подлокотник кресла в углу.

Он потянулся, чтобы их взять, и в этот момент что-то, лежащее на полу за занавеской, привлекло его внимание. Гарри достал этот предмет до того, как вспомнил, что же это такое, и поймал себя на мысли, что тупо смотрит на волшебную фотографию, на которой у озера были запечатлены он сам, Рон и Гермиона в конце их седьмого года обучения. Она была зачарована и больше не двигалась, ведь вид смеющейся Гермионы, переглядывающейся с ними, такой яркой и живой, был для него просто невыносим. Фотография лежала там, куда он швырнул ее в последний раз, когда слишком ушел в себя.

Гарри бросил ее в ящик стола и оделся.

* * *

Гарри удивился, увидев на столе какую-то куриную запеканку на подставке, в нее была воткнута лопаточка для подачи. Он-то предполагал, что их ужин кипел в котле.

— А что это у тебя?.. — и он изобразил перемешивание смеси одной рукой.

— Это была мазь от экземы. Ее нужно варить в течение трех дней, начиная с новолуния, поэтому мне пришлось поторопиться и приготовить ее сегодня вечером. Кальпурния Уилкотт так страдает от экземы, — Луна упомянула коллегу из Отдела тайн.

Гарри поморщился с отвращением; однажды он обедал с Луной и Кальпурнией, и весь их разговор остался за гранью его понимания. Однако он заметил ее проблемы с кожей. Луна говорила, одновременно накрывала на стол и наполняла вином два кубка на высоких ножках. На его недоверчивый взгляд она ответила тихим комментарием:

— Ты выглядишь так, что тебе точно немного не помешает.

Она подплыла к столу с таким безмятежным видом — он никогда не видел ее такой — и с тихим звоном поставила кубки на стол. Он поднял глаза, чтобы встретиться с ней взглядом, и его маска спала. В его зеленых глазах сквозила обнаженная боль, словно умоляя ее сделать что-нибудь, хоть что-то, чтобы унять эту агонию.

Она не удивилась. Это случалось каждые два-три месяца, и он всегда становился замкнутым и унылым. На мгновение она почти пожалела, что довела его до этого состояния своим предыдущим комментарием, тем более что приближалось… то время, когда они с Роном обычно страдали еще сильнее — годовщина. Она знала, что в этом году будет хуже. Луна махнула ему рукой, показывая, чтобы он сел, и сделала то же самое, спокойно смотря на него, пока он сначала накладывал запеканку на тарелку Луны, а затем на свою.

— Луна, ты…

— Гарри, не делай этого, — перебила она, глядя на него так серьезно, что сейчас почти не походила на ту обычно отстраненную Луну, которую он знал и любил.

— Я как раз собирался спросить насчет… — попытался он снова, не сердито, а чисто механически.

— Я знаю, о чем ты собирался спросить.

Он всегда так делал, когда впадал в это мрачное, безысходное настроение, из-за которого ей хотелось послать его в паб — присоединиться к Рону. Она действительно делала так пару раз: пьянство обычно делало Рона глупым и угрюмым, но память Гарри, наоборот, яснее и острее обнажала боль, укоренившуюся в его душе.

— Ты же знаешь, что спрашивать бесполезно. Ничего не изменилось.

— Они ничего не нашли? — его голос надломился, и казалось, что он намного моложе своих почти двадцати трех лет.

— Гарри, они…

Она замолчала, откусив кусочек запеканки, чтобы ей не пришлось заканчивать фразу, не пришлось говорить ему вещи, которые причинят ему боль.

— Они больше не ищут, верно? — глухо спросил он, зная ее ответ еще до того, как она заговорила.

— Нет, Гарри, — ее голос был таким нежным, что его было едва-едва слышно. — Не ищут.

Он ответил не сразу, а сначала сделал глоток вина; его взгляд был таким рассеянным и далеким, что она поняла, что он сейчас видит клочок выжженной травы, который был тусклым и темным, несмотря на летнее солнце.

Что значит — ее нет?

— Гарри, прошло уже почти пять лет, — сказала Луна, чувствуя непреодолимое желание защитить свой Отдел.

Невыразимцы часто имели дело с вещами, которые остальной волшебный мир считал глупыми или невозможными, и это исчезновение было передано им для расследования после шести месяцев бесплодных поисков. Все остальные давно смирились с ее смертью, за исключением Гарри и Рона, а значит, и её самой. Теперь даже в самом засекреченном отделе Министерства дело считалось закрытым.

— Я знаю, сколько прошло времени, — тихо сказал Гарри, и Луна почувствовала себя отчитанной, хотя в его голосе и не было настоящего порицания. — Я могу тебе сказать, сколько прошло дней, сколько часов — с тех пор, как я видел ее в последний раз…

Это произошло всего через несколько часов после того, как он в последний раз прикасался к ней, когда они нежно, неуверенно попрощались в вестибюле Хогвартса, и он почувствовал ее поцелуй, легкий, как перышко, на своей щеке. Тогда же он увидел в ее темных глазах манящий блеск, и почувствовал, как внутри него начинает зарождаться надежда… Может быть… Когда это все закончится…

А затем началась битва. Вскоре после этого у него умерла всякая надежда при виде выжженной земли, над которой беспомощно парил Ремус Люпин, глядя на Гарри грустными, полными сожаления глазами. Гарри знал, что только что одержал величайшую победу в своей жизни, восторжествовал над своей судьбой, спас жизнь всех мужчин, женщин и детей в волшебном мире… И это сейчас ничего не значило.

Ничего.

Что значит — ее нет?

— Станет легче, Гарри, — сочувственно сказала Луна, потянувшись, чтобы погладить его по руке; ее глаза мерцали отраженным светом свечей. — Ведь вселенная…

— Да-да, равновесие, — сказал Гарри довольно резко, но не грубо. — Я знаю.

— Ты мне не веришь, — сказала она спокойно, без тени упрека.

— Нет, — просто сказал он, — не верю.

Он безразлично поковырялся в тарелке. Луна была неплохим кулинаром, если только не начинала разгадывать смысл в движении пылинок в солнечном луче или не тонула в размышлениях о том, получится ли блюдо еще лучше, если она проделает все манипуляции в обратном порядке. Сегодня еда во рту была безвкусной.

Какое-то время они молча смотрели друг на друга, чувствуя, как воздух густеет от слишком большого

количества тишины, сожалений и личных переживаний.

Гарри часто лежал в своей постели, уставившись в потолок, желая перестать думать о ней, но знал, что слишком слаб, чтобы это сделать. Он задавался вопросом, а делала ли Луна то же самое, лежа на жестком матрасе в гостевой спальне — её комнате — всем сердцем желая, чтобы ее жизнь была другой.

Она любила Рона, а Гарри любил… кого-то, кого здесь больше не было. Их жизни были всего лишь тенями того, чем они могли бы быть.

Они подняли глаза, вздрогнув от общих, но таких личных грёз, когда входная дверь в квартиру с шумом распахнулась и ударилась о стену. Гарри показалось, что он даже услышал, как несколько кусков штукатурки шлепнулись на пол.

Рон был дома.

Примечание:

Песни. Строка из «Green Day» появляется в начале каждой главы просто потому, что это песня, из которой взято название. Позже в этой истории «Теневая прогулка» обретет буквальное значение. Остальные строки песен — это просто те, которые, как мне кажется, заключают в себе общую тему главы.

Моя тень единственная, кто идет рядом со мной

— Green Day, «Boulevard of Broken Dreams»

Слишком много всего, что время не исправит.

— Evanescence, «My Immortal»

— Д-д-добрый вечер, — сказал Рон невнятным голосом с нарочитой формальностью.

Он стоял в открытом дверном проеме и слегка покачивался. Его глаза были красными, налитыми кровью, а одежда — мятой и грязной. Он даже не снял форму для тренировок по квиддичу, прежде чем уйти из квартиры.

— Привет, Рон, — сказала Луна так, как будто его появление было совершенно обычным делом. — Будешь ужинать?

Рон ввалился в квартиру, но, похоже, забыл, что дверь все еще открыта. Гарри встал и молча закрыл её за спиной своего лучшего друга.

Рон многозначительно покачал головой, прежде чем понял, что ничего не говорит, и выдавил хриплое:

— Нет, — он сделал над собой усилие и добавил: — Спасибо, дорогая.

Луна издала сдавленный горловой звук, который можно было интерпретировать совершенно по-разному, и бросилась к нему. Она обвила руками его талию, пытаясь удержать его в вертикальном положении, и ее взгляд встретился с взглядом Гарри поверх плеча Рона.

Они уже много раз действовали по этому сценарию. Цепкий взгляд Луны переместился на костяшки его правой руки, перепачканные полузапекшейся кровью. Часть рукава его вратарской формы была криво разорвана по плечевому шву.

— Ты снова подрался? — ее брови нахмурились от беспокойства и боли. — Пожалуйста, скажи мне, что по пути домой на тебя напал свирепый брандашмыг.

— Он… заслужил это. С-с-слышала бы ты, что он сказал, — Рон был непреклонен. — У него хватило наглости… сказать…

Он сделал паузу и, казалось, не мог вспомнить, что именно привело его в такую ярость.

— Клянусь рогом снорка, Рон! — выдохнула Луна с нескрываемым раздражением. — Когда ты уже начнешь думать о последствиях? Если это станет известно — ты знаешь, что сказал капитан! Если ему придется выгнать тебя из этой команды, ты больше никогда не поднимешься выше полупрофессионального квиддича!

— Полупрфессинльного.

Это было сказано с презрительным фырканьем. Выдающиеся способности Рона заслуживали внимания, и уже после половины сезона в низших лигах его перевели в высшую. Но его пьянство и склонность к дракам были вечной проблемой, и он переходил из команды в команду; он был слишком проблемным, чтобы где-то задержаться, но слишком талантливым, чтобы полностью уйти из спорта. Вдруг он довольно неожиданно выпалил: 

— Ты говоришь, как она.

Его голос был невнятным, и было сложно что-то разобрать, но глаза были ясными. Гарри увидел, как румянец залил бледные щеки Луны. Они каждый раз проходили еще и через это. Рон отпускал о ней какое-нибудь резкое, но очень точное замечание, и Гарри разрывался между желанием избить Рона до полусмерти или затаиться в своей спальне и стереть себе память.

Одной мысли о том, что он забудет ее, было достаточно, чтобы вызвать у него мгновенную волну паники, и он почувствовал, как участилось его дыхание. Да, воспоминания причиняли ему неизбежную боль, и он изо всех сил старался проживать каждый день, вообще не думая о ней. Но совсем забыть ее, не осознавать того влияния, которое она оказала на его жизнь, и не знать о своем невежестве… Сама эта мысль была гораздо более пугающей, чем что-либо еще, с чем он когда-либо сталкивался.

— Душ или постель? — спросил Гарри, потянувшись за салфеткой, чтобы вытереть рот, отказавшись от тщетных попыток поужинать.

Его тарелка была еще наполовину полной, но то, что осталось от его еды, должно было непременно оказаться в мусорном ведре.

— Я думаю, только постель, — тихо сказала Луна. — Он слишком далеко зашел. Сегодня вечером он сделал это слишком быстро.

Рон пошатывался у нее на руках, совершенно не обращая внимания на попытки его поддержать, и напевал себе под нос что-то совсем немелодичное. Гарри подошел к Рону с другой стороны, и они начали медленно левитировать его по коридору.

Они с Луной сняли чары, не особо аккуратно, и Рон резко рухнул на свой смятый матрац, не застеленный еще с прошлой ночи. Когда Луна жила здесь, она каждый день заправляла постель, подбирала подходящие декоративные подушечки. Однажды, совершенно не подумав, Гарри поддразнил ее за то, что их спальня такая девчачья.

Рон громко вздохнул, а ноздри Гарри раздулись от отвращения к запаху перегара. Его лучший друг, казалось, успокоился, и на мгновение Гарри решил, что это будет последнее, что они от него услышат этой ночью. Но тут Рон распахнул глаза и затуманенным взглядом посмотрел на него из-под ресниц.

— Скоро снова этот день, да? — невнятно пробормотал он.

«К черту все это», — раздраженно подумал Гарри.

Он питал тщетную надежду, что, возможно, времена года в пьяном угаре для Рона сменяются незаметно. Если Рон собирается напиться до беспамятства, так будет легче для них для всех. Но тот все помнил. Предстоящий день не мог пройти для Рона незаметно, так же, как и для него самого. Он поймал себя на том, что смотрит в несчастные голубые глаза своего друга, и не мог ему лгать.

— Да, скоро. В эти выходные.

Он подождал мгновение, закрыв глаза… И вот она, судорожная пульсация сопутствующей боли.

— Я так скучаю, — пробормотал Рон очень низким голосом. Это звучало так, как будто он балансировал на самом краю сознания.

— Я тоже, — абсолютно честно пробормотал в ответ Гарри; его глаза горели огнем, но были сухими. Он остро ощущал присутствие Луны по другую сторону кровати и надеялся, что Рон не скажет ничего, что могло бы причинить ей боль, пусть даже и непреднамеренно.

— Знаешь, это моя вина. Я во всем виноват.

Взгляд Гарри метнулся в сторону Луны с некоторым беспокойством. Это было ново.

— Она ушла. Ты говорил мне присматривать за ней. Это моя вина. Он смеялся.

После этого совершенно неуместного заявления Гарри и Луна обменялись встревоженными взглядами.

— Кто смеялся, Рон? — спросила Луна, стараясь, чтобы ее голос звучал как можно спокойнее.

— Хорек… сказал — это моя вина. Он смеялся.

Голос Рона стих почти окончательно.

— О боже, Рон, ты, случайно, не подрался с Малфоем? — Луна снова перевела взгляд на третьего участника разговора.

Рон милостиво оставил это без комментариев. «И слава богу, ведь на этот раз он мог зайти слишком далеко», — подумал Гарри.

— Бел… трикс…

Рот Рона почти не шевелился, а глаза были практически закрыты. Гарри отчаянно потянулся к нему.

— Беллатрикс? Каким чертом тут Беллатрикс? — Гарри практически кричал, его руки вцепились в грязную форму Рона, но это было бессмысленно.

Рон отрубился.

Гарри посмотрел на Луну, и в его зеленых глазах мелькнула смесь ярости и безысходности. Она пожала хрупкими плечами, а Гарри сказал:

— Как ты думаешь, что это значит?

— Насчет Беллатрикс? Гарри, Люпин убил ее почти пять лет назад. Рон, наверное, увидел красноносого пелтрикеша и запутался в его названии.

Гарри одарил ее испепеляющим взглядом, и уголок ее рта изогнулся в почти задумчивой улыбке. Она становилась все менее отстраненной по мере того, как Рон выпивал все чаще и чаще, и Гарри обнаружил, что ему не хватает этого аспекта ее личности.

Когда тишину нарушил свистящий храп Рона, Гарри обогнул изножье кровати и молча заключил Луну в объятия. Она была хрупкой, и его подбородок мог спокойно лежать у нее на голове. Ее волосы пахли цветочным шампунем и еще чуть-чуть мазью от экземы для Кальпурнии.

— Мне жаль, что мы так поступаем с тобой, — тихо пробормотал он. — Это неправильно.

— Если Рон подрался с Малфоем, то он… он… — Луна слегка икнула и замолчала.

Гарри не отрицал этого — квиддичная карьера Рона висела на волоске.

— Ты же знаешь, что Малфой наверняка его спровоцировал, — наконец сказал Гарри, мягко похлопав ее по спине и поняв, что это была весьма неудачная попытка утешения.

— Ты действительно думаешь, что это что-то изменит? Ты же знаешь, как себя ведет Рон, когда напьется. Что значит слово какого-то замызганного алкаша, игрока в квиддич против слова Драко Малфоя? Он потеряет свое место в команде, а если ты решишь за него заступиться, ты тоже можешь потерять работу. Ты же знаешь, что министр ищет предлог, чтобы избавиться от тебя…

Политическая обстановка сейчас была против них — ведь все знали, что память общественности коротка, особенно в отношении героев, которые отказывались оставаться на своих пьедесталах, — и Малфою каким-то образом удавалось сохранить и то влияние, которое имел его отец, и его деньги, хотя Гарри и понятия не имел как. Гарри был отличным аврором, хорошо справлялся со своей работой, но он был целеустремленным и упертым, когда дело доходило до Пожирателей Смерти — на некоторых из которых Министерство решило закрыть глаза. Его безрассудство и пренебрежение приказами свыше пошатнуло его положение в Департаменте, и он знал, что если бы не Кингсли Шеклболт, то он бы уже потерял работу.

— Я не позволю им вышвырнуть Рона, — решительно сказал Гарри. — Он — единственный человек, которого я могу считать своей семьей, ну и тебя, конечно.

Она посмотрела на него горящими глазами, и он погладил ее по подбородку, и тут его охватил внезапный прилив желания, удививший даже его самого.

— Гарри, не смотри на меня так, — тихо сказала она, глядя на него настороженными глазами, в которых, однако, тоже светилось желание.

Он попятился от нее, опустив глаза на свои туфли, чувствуя себя пристыженным.

Пару раз, когда Рону было особенно тяжело и у них у обоих был плохой день, мысль сделать что-то, чтобы утешить друг друга, приходила и Гарри, и Луне в голову — такая очевидная, но она никогда не высказывалась вслух, и они никогда не предпринимали на этот счет никаких действий. Луна с пятого курса была влюблена в Рона, каким бы глупым и обреченным это ни было. Даже если бы они сделали это друг с другом, это было бы заменой, согласием на что-то другое, на кого-то другого, а не близость с тем, кто им был необходим. Гарри ни за что на свете не испортил бы их дружбу с Луной.

Кроме того, она не была той, кого он действительно хотел, и никогда не будет. Он знал, что она думает так же.

Взгляд Луны медленно переместился на лежащую на кровати фигуру; Рон тяжело дышал, и в ее глазах мелькнула смесь нежности и отчаяния. Гарри неловко откашлялся, и она вздрогнула, повернулась к нему и смущенно улыбнулась.

— Ты… ты собираешься в Хогвартс? — спросила она, апатично теребя между пальцами прядь грязных светлых волос.

Гарри спрятал руки в карманы.

— Думаю, да, — сказал он. — Я всегда туда езжу.

— Ты увидишь ее родителей в этом году?

— Не знаю, — ответил он. — Они были пару раз, но обычно они едут… Туда.

Тусклого света лампы из коридора было достаточно, чтобы Луна заметила, как на его шее дернулись мышцы, когда он проглотил стоящий в горле ком.

— Но ты туда не ездишь, — не унималась Луна.

Сегодня он был необычайно откровенен — вероятно, из-за сочетания своего мрачного настроения, приближающейся годовщины и загадочного заявления Рона. Годовщину он предпочитал проводить в полном одиночестве; хотя Рон как-то раз сопровождал его в Хогвартс, похоже, им обоим от этого было не по себе.

— Нет… нет, не езжу, — грубо сказал он, откашлявшись посреди фразы. — Ее нет… Ее там нет.

Тела так и не обнаружили, и какое-то время у них теплилась слабая надежда, что произошло какое-то волшебное несчастье и что ее в конце концов найдут. Но недели растянулись на месяцы, и, наконец, Рон и Луна отправились сообщить ее родителям новость о том, что поиски прекращены. Ее обезумевшие мать и отец установили на маггловском кладбище небольшой мраморный памятник, на котором были выгравированы ее имя, дата ее рождения и дата победы над Волдемортом. Раньше Гарри без устали, лихорадочно, почти безумно пытался найти ее, но, узнав о появлении надгробия, он не выходил из своей комнаты целых три дня. Когда на четвертый день он вышел на кухню их квартиры, одетый, чтобы отправиться на работу, и попросил чаю, Луне стало ясно, как он собирался с этим справиться — просто больше даже не пытаться.

— Ее нет в Хогвартсе, — голос Луны был нежным и мелодичным.

Она не упустила из виду дрожь в его руке, когда он потянулся к изголовью кровати Рона, пытаясь найти что-нибудь твердое, за что можно было бы ухватиться.

— Но… Но она там была. До того, как это случилось.

— Я знаю.

Она тайно расспросила некоторых преподавателей, которые круглый год проживали в Хогвартсе, что именно делал Гарри во время своих визитов. Он всегда заходил к Хагриду, седеющему полувеликану, все еще ходившему с заметной хромотой в результате травмы, полученной во время финальной Битвы. Но в целом он выглядел и чувствовал себя вполне неплохо. Гарри всегда приходил к могиле Дамблдора, иногда принося пару шерстяных носков или пачку леденцов. А еще каждый раз навещал Добби на кухне. Иногда, как ей рассказали ее информаторы, он посещал поле для квиддича, но был не на самом поле, а на трибунах, садясь там, где раньше сидела она, подбадривая его или Рона. Иногда он поднимался в гостиную Гриффиндора, полулежа в жуткой летней пустоте, молча размышляя перед холодным и пустым камином.

Он когда-нибудь заходил в библиотеку?

Луне было любопытно, и ответ МакГонагалл был решительным, немедленным и сочувствующим.

Никогда.

Ни разу во время всех своих поездок он не заходил в библиотеку. Пожилая директриса сказала, что однажды она гуляла вместе с ним по школе, и он едва смог пройти через обшарпанные двойные двери этой всеми любимой комнаты. Когда они достигли конца коридора, он дышал так, словно пробежал спринт.

Наконец, прежде чем отправиться обратно в Хогсмид и аппарировать домой, он посещал то место, где она исчезла. Казалось, он точно и безошибочно знал, где оно находится, хотя трава снова стала такой же сочной и зеленой, как и на всей остальной территории Хогвартса. Он становился там на колени и плакал и разговаривал с… ней. Все думали именно так, хотя никто и никогда к нему не приближался, а когда он вставал, чтобы уйти, у него была походка очень пожилого человека.

Луна по опыту знала, что когда он вернется обратно в их квартиру после поездки в Хогвартс, то сразу же пойдет в свою комнату. Он не выйдет оттуда до утра, а когда выйдет, то если бы не его затравленные, красные глаза, он будет вести себя так, как будто предыдущего дня вообще не было. Она подозревала, что ночью он швырял вещи, ругался, плакал и проклинал того, кто это сделал, но он не зря был аврором, и его заклинания Sllencios и Sealing работали отлично.

— На этот раз ты должен взять с собой Рона, — тихонько предложила она.

Его взгляд переместился с нее на спящего лучшего друга, но был пустым и далеким.

— Возможно, — уклончиво ответил он.

Луна проницательно заметила, что часть его сознания уже отключилась. Эта надвигающаяся годовщина уже совсем скоро. Завтра будет хуже, а потом суббота — суббота, когда он позволит себе тосковать по ней.

А потом наступит воскресенье, и все утихнет еще на один год.

Моя тень единственная, кто идет рядом со мной

— Green Day, «Boulevard of Broken Dreams»

Выйди из моих морей, прокляни упущенные возможности. Я часть лечения или часть болезни?

— Coldplay, «Clocks» («Часы»)

Гарри Поттер быстро шагал по коридорам министерства, и его темно-синяя аврорская мантия эффектно развевалась позади него. До обеденного перерыва оставался примерно час, но Луна прислала ему срочную записку, которая яростно трепетала перед его лицом, и он, наконец, был вынужден обратить на нее внимание.

То, что он прочитал, заставило его рухнуть в кресло; его лоб уперся в поверхность стола; Гарри выругался себе под нос и злобно смял записку в кулаке. Та протестующе завизжала.

Рона выгнали из команды. Луна приняла от него почти бессвязный вызов через камин, а затем в большой спешке нацарапала записку, умоляя Гарри пойти проверить, как он. Луна сообщила, что они сейчас заняты чем-то важным и строго засекреченным, а ее начальник уже и так недоволен количеством дней, в которые она отпрашивалась из-за Рона.

Она была так расстроена, что Гарри решил спуститься в Отдел тайн, чтобы проверить, как она сама, прежде чем аппарировать обратно в их квартиру, чтобы разобраться с Роном. Он уже свернул было за угол, за которым была расположена дверь, постоянно преследовавшая его во сне на пятом курсе, и неожиданно на кого-то налетел. Он изо всех сил пытался удержаться на ногах, пытаясь схватиться за выступающий угол; ему даже не нужно было поднимать глаза, чтобы узнать человека, с которым он столкнулся.

— Как всегда… Поттер — ты угроза как в своем отделе, так и за его пределами, — раздался насмешливый тон, с которым он так свыкся за эти долгие годы. — Я думаю, подобное тяготеет к подобному — это объясняет твое постоянное участие в делах этого неудачника Уизли.

— Малфой… — прорычал Гарри. — Прочь с дороги. — он медленно и четко произносил каждое слово.

— Что? Даже не извинишься за то, что чуть не сшиб меня? Уизли тоже передо мной не извинился, и ты бы видел, что он сделал с моей мантией.

«И с твоими зубами», — кисло подумал Гарри, заметив слабое остаточное розовое свечение от исцеляющих чар вокруг рта Малфоя.

— К счастью, я сотрудничаю с Британской ассоциацией квиддича, и… Ну, скажем так, капитан его команды сейчас разбирается с этим делом.

— Это из-за тебя его уволили, — голос Гарри был тихим и осуждающим.

— Этот идиот сам во всем виноват, — ядовито сказал Малфой. — отсталому маггловскому ребенку лучше бы со мной не связываться. Конечно, я бы не сказал…

— Что ты ему сказал?

— Я просто посочувствовал его… э-э… нынешнему положению, — спокойно закончил Малфой, как будто его никто не прерывал на полуслове.

— Я уверен, что все было совсем наоборот, — заявил Гарри. — Он сказал, что ты посмеялся над ним.

— Я пытался сдержаться, но это продолжалось довольно долго, — с насмешкой ответил Малфой, явно наслаждаясь мимолетной вспышкой ярости в глазах Гарри. Он отчаянно боролся с собой, чтобы сохранять самообладание. — Это жалкий мерзавец пускал слюни себе в кружку, стонал из-за потери грязнокровки. Какая великая трагедия…

— Ты и понятия не имеешь… — еле выдавил Гарри, уже почти дрожа от гнева и боли. — И не называй ее так, — приказал он, рванувшись, чтобы прижать Малфоя к стене, и увидел, как тень неуверенности и смущения быстро промелькнула сквозь маску утонченности, которую обычно носил этот слизеринец. Она исчезла так быстро, что Гарри подумал, что ему это просто показалось.

— Ты всегда ужасно волнуешься, когда кто-нибудь упоминает о ней, Поттер. А еще есть бедный, вечно злящийся Уизли… Знаешь, всех всегда интересовал истинный характер отношений между вами тремя, — небрежно заметил Малфой; казалось, что его совершенно не смущает то, что самый известный в мире волшебник ухватил его за воротник. — Должно быть, она была хороша, хотя по ее виду так и не скажешь. Она обслуживала вас обоих, или это было просто…

Гарри подумал о трепетном, едва ощутимом прикосновении ее губ к его щеке, о сияющем блеске ее глаз перед тем, как они должны были отправиться на битву, об обещании будущего, о соблазнительном намеке на то, что он считал невозможным… И эта душераздирающая агония, когда стоя над клочком выжженной травы, он понял, что этого уже никогда не случится, что он упустил свой шанс, и это навсегда. Закипающая ярость нарастала в глазах Гарри, а его периферийное зрение совсем исчезло. Он не мог видеть ничего, кроме надменного, ухмыляющегося лица Малфоя, его самодовольной улыбки; Малфой слишком хорошо знал, на какие рычаги он сейчас успешно нажимает. Гарри не мог слышать ничего, кроме его насмешливого, тихого голоса. Драко говорил так, как будто они с Гарри были старыми друзьями; его слова искажались, скручивались, разлетались на куски, стучали в его голове. Кулак Гарри еще сильнее сжал воротник Малфоя; он услышал треск ткани, когда начали расходиться швы.

— Аврор Поттер! 

Эта фраза пронзила его сознание как лезвие, и сознание происходящего вернулось к нему так же внезапно, как ураганный ветер. Он вновь ощутил суету и голоса людей, находящихся в коридоре вокруг них, ощутил ворс ткани, из которой была сшита мантия Малфоя под кожей своих пальцев, вновь заметил слегка обветшавшую панель прямо за головой Малфоя. Он почувствовал, как мышцы его руки слегка задрожали и снова расслабились, и, повернувшись, увидел миниатюрную женщину с ярко-рыжими волосами. Они были настолько рыжими, что казались почти бордовыми. Она тоже была одета в темно-синюю аврорскую мантию, наброшенную поверх рваных джинсов и маггловской футболки с логотипом какой-то незнакомой Гарри группы.

— Аврор Тонкс, — сухо и формально произнес он, улыбаясь, стиснув зубы.

Она схватила его за локоть и потащила дальше по коридору к двери Отдела тайн.

— Что ты делаешь? — прошипела она сквозь стиснутые зубы.

Он отчетливо услышал слабый снисходительный смешок Малфоя; это заставило его позвоночник напрячься. Гарри чувствовал, как в его висках пульсирует кровь.

— Приятно было поболтать с тобой, Гарри, — сказал Малфой голосом, источающим притворную вежливость. — На самом деле очень жаль, что все так произошло. Прошло уже пять лет, верно? Все вышло из равновесия, да? Вселенная никогда не будет прежней, и жизнь уже больше не имеет смысла, и так далее и тому подобное, — тут он тяжело вздохнул. — Однако и в самом деле невыразимо грустно так зависеть от одного человека. Я всегда знал, что вы с Уизли были жалкими, но теперь, — он пожал плечами, — это стало очевидно. Просто помни… Это то, что ты с ней сделал. Око за око — это честная игра.

Гарри снова начал закипать, но твердые руки Тонкс у него на плечах удержали его.

— Мистер Малфой, не могли бы вы продолжить заниматься своими делами?

Ее тон был достаточно вежливым, но в нем чувствовалось предупреждение.

— Безусловно, аврор Тонкс, — сказал Малфой с легким поклоном. — Я уверен, что вы делаете честь своему отделу, в отличие от некоторых, — последовавший за этим взгляд на Гарри был испепеляющим. — Вы должны обсудить с коллегами вопрос о том, чтобы сбросить этот балласт. Он лишь тянет весь отдел вниз… А этого никто не хочет.

— Ваша забота так трогательна, — саркастически сказала Тонкс, и глаза Малфоя сузились.

— Может, вам нужно напомнить… — начал он.

— Не нужно, — перебила она, улыбаясь довольно холодно.

Малфой решил сменить тактику.

— Они преследуют тебя, Поттер? — спросил он, и на его лице в этот момент была маска невинности.

— Какого черта ты несешь? — грубо и нетерпеливо ответил Гарри.

— Ее глаза? Они преследуют тебя? Потерянные, смущенные, сбитые с толку… Ты навсегда с ней разделен… Это мешает тебе спать? Каждый вздох причиняет тебе боль?

В его голосе появилась новая нотка, и даже Тонкс отвернулась от Гарри и уставилась на блондина-слизеринца. Голос Гарри прозвучал хриплым ревом в его собственных ушах, и он оттолкнул Тонкс в сторону, отчего она отлетела по коридору. Он почти настиг Малфоя, когда она настойчиво прошептала:

— Гарри, пожалуйста!

Её голос заставил его остановиться, он из последних сил цеплялся за самообладание. Злобное торжество сверкнуло в светлых глазах Малфоя, и Гарри уставился на него, пытаясь понять, что же вызвало у него этот выпад и что именно Малфой имеет в виду. Тонкс оттолкнулась от стены и демонстративно поправила мантию, снова становясь между Гарри и Малфоем.

— Пожалуйста, покиньте этот коридор, прежде чем я отпущу мистера Поттера, и помните, что я сейчас должна быть совершенно в другом месте, — сказала она с вежливой улыбкой.

Малфой расправил плечи, поправил свою тяжелую, явно дорогую мантию и ушел с таким видом, что, что он удаляется потому, что ему так хочется, а не потому, что ему угрожали. Когда он исчез из поля зрения и слышимости, Гарри раздраженно вздохнул и боком отошел от Тонкс, затем повернулся ко входу в Отдел тайн.

— Не так быстро, Гарри, — небрежно сказала Тонкс.

Он снова повернулся к ней с явным раздражением на лице и в позе и скрестил руки на груди.

— Я сейчас не в том настроении, чтобы выслушивать лекцию, Тонкс.

— Мне все равно, Гарри, — ответила она. — Ты не можешь просто так говорить всем подряд, чтобы они отвалили. Как так получилось, что ты до сих пор не научился такту, дипломатии и политике? Тебя вообще волнует то, что будет с твоей карьерой?

— Я никогда не думал, что ты подхалимка, Тонкс, — едко сказал Гарри, и Тонкс покраснела до кончиков волос.

— Мне есть о ком беспокоиться, кроме себя самой, — отрезала она, и Гарри стало стыдно за себя.

Она пыталась следовать линии министерства, не ставя под угрозу то, кем она была и во что верила, но знала, какое давление может быть оказано на Ремуса, если к этому будут склонны власть имущие.

— А вот мне не о ком, — сказал он, и в его голосе отчетливо прозвучали горечь и утрата, которые он стремился утаить в каком-то темном, заброшенном уголке своего сознания.

На лице Тонкс отразилось сочувствие.

— Ты все еще пользуешься уважением, восхищением и благодарностью значительной части волшебного мира, Гарри. Не сбрасывай это со счетов, словно это ничего не стоит. У тебя все еще есть влияние, но они хотят заставить тебя замолчать, они хотят дискредитировать тебя. Если ты бросишь вызов Малфою, ты как раз дашь им то, что они хотят. Не делай этого.

— Малфой должен быть в Азкабане, — зло пробормотал Гарри.

— Но он не там, Гарри. Он не там, и… И Гермиона мертва. Когда-нибудь тебе придется с этим смириться.

Тонкс посмотрела на него извиняющимся взглядом, печально нахмурив брови. Он отстраненно посмотрел на нее, и на его лице мелькнуло какое-то испуганное недоверие к тому, что она сказала.

— Я… Я не могу… — он резко замолчал и повернулся к главному коридору, отказавшись от своего плана пойти к Луне. — Я должен проверить, как там Рон.

— Гарри, подожди… — взмолилась Тонкс, хватая его за рукав.

Он, вырываясь, дернул рукой вверх, и, не взглянув на нее и не сказав ни слова, свернул за угол.

* * *

Рон распрямился на диване, когда Гарри аппарировал в их квартиру с громким хлопком. Рон знал, что тот мог бы аппарировать почти бесшумно, и этот звук определенно свидетельствовал о том, что в данный момент он не контролирует свои эмоции.

«Из-за меня», — тоскливо подумал рыжик.

Гарри увидел его и застыл, и они несколько секунд смущенно смотрели друг на друга.

— Привет, Рон, — наконец сказал Гарри.

— Гарри, — сказал Рон, кивнув.

И снова молчание. Огонь весело потрескивал за каминной решеткой, но чары, сдерживающие жар, не давали комнате слишком нагреться; Гарри видел, что Рон отключил каминную связь, наверное, его уже измучили репортеры.

— Послушай, Рон… — медленно начал Гарри. — Я сожалею о том, что произошло. Если ты хочешь, чтобы я…

Рон покачал головой, но вся его поза выражала подавленность.

— Нет, Гарри… Нет, у тебя и так хватает проблем. Я… я сам виноват. Мама твердит об этом уже два года.

— Ты хороший защитник, Рон, — честно сказал Гарри. — Слишком хороший, чтобы все вот так вот закончилось. Малфой…

— Он сделал это специально, потому что знал, как я отреагирую. Я должен был думать головой. Ты же знаешь, какой он. Он хочет увидеть реакцию — а еще лучше, если это будет реакция кого-то из нас.

Рон сидел на краю дивана, практически на коленях, его пальцы были прижаты к вискам. Гарри и сам почувствовал, что у него начинает болеть голова.

— Что он тебе сказал? — наконец спросил Гарри, решив задать вопрос напрямую.

Рон судорожно вздохнул.

— Я точно уже и не помню, — уклонился он от ответа.

Гарри опустился перед ним на колени, чтобы посмотреть в лицо своему лучшему другу.

— Попытайся вспомнить, — сказал он настойчиво.

В его голове крутились загадочные насмешки Малфоя над ним в Министерстве. Все вышло из равновесия, да? Вселенная никогда не будет прежней.

— Я уже был сильно взбешен. Подошел Малфой, купил мне еще одну порцию выпивки, начал нести свою обычную ахинею, понимаешь… Как только Уизли улыбнется удача, как только кто-то из них становится известным, он все просрет, как я, — Рон уныло пожал плечами. — Тут с ним особо не поспоришь.

— Ты сказал, что он смеялся над тобой, — настаивал Гарри.

Они преследуют тебя, Поттер? Ее глаза… Потерянные, смущенные, сбитые с толку…

— Он… Он говорил что-то о… о… о Гермионе, — сказал Рон, осторожно произнося её имя, словно оно могло разбиться, и настороженно наблюдал за Гарри.

— Что он говорил о ней? Что, Рон? Это может быть важно.

Рон посмотрел на него так, словно тот потерял рассудок.

— Да просто Малфой вел себя как козел, Гарри, — сказал он.

Гарри снова встал, неподвижно, уперевшись руками в бока. Казалось, он лихорадочно думает.

— А если нет, Рон? — сосредоточенно спросил Гарри.

Потерянные, смущенные, сбитые с толку…

Так сказал Малфой, зная, как на это отреагирует Гарри.

— Но не мертвые, — пробормотал он про себя. Рон посмотрел на него, ничего не понимая. — Он… Малфой — я недавно видел его на работе. Он докапывался. Он хотел, чтобы я не выдержал… и я почти это сделал… Я думаю, если бы нас обоих уволили за одно утро, это был бы знаменательный день для Малфоя. Он посмотрел на меня и сказал… Он сказал...

Гарри беспомощно остановился. Как он мог объяснить это Рону, если для него это было совершенно бессмысленным?

— Он сказал, что это все моя вина, — безжизненным голосом произнес Рон, глядя куда-то вдаль, вспоминая прошлую ночь. — Что она ушла, и это моя вина, — он встретился взглядом с Гарри и уверенно кивнул: — Да, он сказал именно это.

Следующая фраза была настолько тихой, что Гарри ее почти не расслышал.

— И он прав.

Моя тень единственная, кто идет рядом со мной

— Green Day, «Boulevard of Broken Dreams»

«И я не могу объяснить, что случилось. И я не могу отменить того, что сделал».

— Simple Plan, «Untitled» («Без названия»)

Гарри долго смотрел на Рона, квартира была окутана абсолютной тишиной, если не считать потрескивания пламени. Наконец он сказал:

— Ты имеешь в виду не это.

— Я имею в виду именно это, — сказал Рон, снова подняв глаза и взглянув на Гарри так, будто к орбитальным мышцам его глаз был прикован тяжкий груз. — Ты отправился сражаться с ним, а мы с Гермионой остались вместе. Мы были уже почти в Запретном лесу, мы пытались оставаться незамеченными и пробирались к могиле Дамблдора, надеясь, что сможем тебе помочь, — он сцепил пальцы под подбородком и продолжил, говоря абсолютно машинально: — Тогда я… Я спросил ее, что происходит между вами двумя… Все это прощание заставило меня задуматься…

— Рон, нет, — Гарри издал сдавленный стон, закрывая лицо руками. — В разгар кровавой битвы с Волдемортом?

Рон и Гермиона расстались почти за восемь месяцев до битвы, но Рон все так же чрезмерно ее опекал и так же остро реагировал на происходящее. При словах Гарри Рон густо покраснел, но попытался продолжить говорить спокойно.

— Она настаивала, что между вами ничего не происходит, и мы… мы начали ссориться, и…

На лице Рона явно проступило сожаление. Гарри просто смотрел на него, пока Рон неуклюже пытался закончить историю, которую начал рассказывать.

— Некоторые вещи, которые я ей говорил... Я не имел это в виду, я действительно не имел это в виду! Мы были так злы — мы не то чтобы кричали, но это было так же, как и всегда, и поэтому мы — я… Я оставил ее там… О Мерлин, Гарри, я оставил ее там…

— Ты — что? — хрипло спросил Гарри.

Он почувствовал, что его горло болезненно сжимается и он рискует задохнуться. Слова Рона превратились в тяжёлые молотки, а внутри его черепа зазвенело. Вот поэтому он никому о ней не говорил! Никому! Он не знал, вырвет ли его сейчас, или он потеряет сознание.

— Я… я шел впереди нее. Мы держались рядом — то есть я думал, что она прямо позади меня, но…

Глаза Гарри метнулись вниз, на длинные ноги Рона, съежившегося на диване. Наверное, тот смог бы оторваться от нее очень быстро, несясь вдоль опушки леса. — Я услышал возню, какие-то громкие голоса, и… и Гермиона закричала. — Гарри заметно вздрогнул. — Я развернулся и побежал к ней, но поскользнулся в луже крови или чем-то в этом роде. Я упал… Моя нога… Когда я, наконец, снова сориентировался, ее уже не было.

Рон говорил монотонно, казалось, он даже не помнит, что Гарри находится в комнате.

— Я слышал звуки сражения, и я попытался… Попытался выбраться из леса. Я слышал, как Ремус кричал, а потом ты вернулся, и… Я услышал, как кто-то что-то произнес — на латыни — проклятие, которого я никогда раньше не слышал, а потом — все… Следующее, что я услышал, был крик Ремуса, а потом ты вернулся, и…

— Кто это был? Кто произнес проклятие? — Кто отнял женщину, которую я люблю, звучало в голове Гарри, хотя он и не произнес это вслух.

— Беллатрикс Лестрейндж, — уронил Рон.

Это имя растаяло в тишине и, казалось, эхом разнеслось по комнате. Беллатрикс Лестрейндж. Губы Гарри сжались в угрюмую линию. По крайней мере, это объясняло, почему Рон в пьяном угаре бормотал ее имя.

Когда Гарри выбрался из гробницы Дамблдора, словно инфернал, он увидел Рона, который буквально выползал из низкого подлеска на самом дальнем краю леса, корчась от боли. Гарри наложил несколько самых простых исцеляющих чар, а затем наложил заклинание, чтобы штанина брюк Рона окаменела. Она должна была сыграть роль шины на его сломанной ноге. Гарри помог ему подняться.

— Где Гермиона? — в панике спросил Рон, хватая Гарри за рукав и видя, как в его глазах нарастает тревога.

Оба обернулись, чтобы осмотреть обширную часть Хогвартса, покрытую зеленью, и увидели Ремуса, который стоял, шатаясь; кровь текла по одной стороне его лица из рваной раны над глазом, и он смотрел на них с отчаянием, с таким отчаянием, что они все поняли… И Ремусу вообще не нужно было ничего говорить. Но он сказал что-то… Два слова, которые разорвали жизнь Гарри на до и после и оставили после себя руины… И тогда раздался его собственный яростный, бессильный и отчаянный крик:

— Что значит — ее нет?

— Я… О Мерлин, Гарри, столько раз я хотел тебе сказать… Когда ты твердил, что она где-то находится, что она жива, и я… я… Я не знал, как ты отреагируешь, и я не… Я уже потерял ее и не хотел терять еще и тебя.

Мы начали спорить.

Я спросил ее, что происходит между вами двумя.

Я оставил ее там.

Боль стиснула горло Гарри двумя крепкими кулаками и скрутила изо всех сил. Это было слишком. Это было слишком, чтобы это выдержать, слишком, чтобы понять, слишком, чтобы это принять. Если бы что-то произошло…

«Никогда, и даже тогда не было слез, — подумал Гарри и удивился, когда его глаза стали влажными.

Я оставил ее…»

— Ты не хотел — ты — о… Боже, — безумно пробормотал Гарри, чувствуя головокружение и тошноту от страха и горя.

Рон по-прежнему сидел на диване, поставив локти на колени, и выглядел живым воплощением крайней степени страдания.

— Гарри, прости, — Рон вздрогнул от неадекватности своих слов.

Он пошевелился, словно собираясь встать, и Гарри отпрянул от него, словно мог подхватить какую-то заразу.

— Это была Беллатрикс, Рон, а не ты, — пробормотал он, чувствуя необходимость хоть немного оправдать своего друга, даже несмотря на то, что его сердце сжималось от боли. — Это была Беллатрикс, которая… кот… кото…

Он не смог договорить, ощутив, что его горло сжалось с такой силой, что этот спазм можно было унять только всхлипом. Он шумно сглотнул. Слова Малфоя врезались в его разум.

Они преследуют тебя… ее глаза?

Да, это так. Каждую секунду моей жизни. Как бы я ни старался делать вид, что это не так.

Его горло снова сжалось. Потерянные, смущенные, сбитые с толку…

Он внезапно ухватился за свою прежнюю мысль: «Не мертвые. Не страдающие от боли. Малфой описал их как потерянные, сбитые с толку, смущенные… Но не мертвые».

— Разве Малфой не захотел бы помучить меня ужасными подробностями того, что произошло? Но он не говорил о ее смерти — ни слова о ее смерти… он… — Гарри замолчал, в его голове прорастало зерно догадки.

— О чем ты, Гарри? — в замешательстве спросил Рон.

— А откуда ему знать подробности того момента, когда она исчезла? — быстро спросил тот. — Откуда он знал так много, чтобы издеваться над тобой? Его там не было. Он был во Франции — практически все Министерство проверяло его алиби. Это помогло ему не попасть в тюрьму.

Гарри начал ходить взад-вперед по маленькой гостиной, сцепив руки за спиной, и глаза его горели зеленым пламенем.

— Кто там был, Рон? Какие Пожиратели Смерти на тебя напали?

Рон посмотрел на него со скептическим беспокойством, и по его глазам было видно, что он не хочет больше об этом говорить; к тому же он не мог понять, почему Гарри внезапного сменил тему.

— Они все в Азкабане, Гарри, или были убиты во время битвы. Но, я думаю, Малфой мог их навестить… Поговорить с любым из них.

Гарри нахмурился.

— Я не уверен, что он бы рискнул. Он сам был на волосок от того, чтобы туда отправиться, и он это знает. — Гарри поднял большой и указательный пальцы так, что между ними было совсем крошечное расстояние. — Его спасли деньги его семьи, поэтому люди в высших эшелонах власти все еще слушают его, но я думаю, что даже они от него отвернутся, узнав о связи с осужденными Пожирателями Смерти. — Он остановился и снова на мгновение задумался. — Но Беллатрикс… Беллатрикс Лестрейндж, сейчас…

— Гарри, она умерла. — голос Рона в этот момент был отчаянным и умоляющим. — Ремус убил ее — он ее полностью испарил. Сразу после того, как та убила Гермиону…

Слова вырвались из его горла так, словно они причиняли ему физическую боль. Гарри повернул голову так резко, что чуть не свернул себе шею, и посмотрел на Рона, необузданная ярость начала меркнуть в его горящих глазах. Его лицо побелело, и даже губы.

— Ты назвал ее имя — Беллатрикс — прошлой ночью, когда мы укладывали тебя спать. Ты сказал… — Гарри запнулся, пытаясь ухватиться за обрывки своей теории. — И Малфой — он спросил меня, преследуют ли меня ее глаза. Потерянные, смущенные, сбитые с толку… Потерянные… о боже, Рон… Я думал... Думал… Может быть, он имел в виду, что она не умерла. Что она все-таки не умерла. И это было... это было бы…

Он прижал подушечки пальцев к своим горящим глазам; боль грозила разорвать ему грудь, как самое настоящее живое существо, как дикий зверь, обладающий собственным разумом. Рон неподвижно сидел на диване, мускулы на его челюсти двигались, глаза отражали боль, которую испытывал его лучший друг — и все же… И все же он не мог понять, до какой глубины она простирается.

— Я… я… — Гарри отчаянно подбирал слова для того, чтобы можно было что-то сделать, что-то, чтобы исправить ту ужасную вещь, которая произошла пять лет назад. То, чего никогда не должно было случиться… конечно, этого не должно было случиться… — Я должен пойти поговорить с Ремусом. Может быть — может быть, он…

— Гарри, дружище… Ради Мерлина, не делай этого. Не копайся в этом снова. Ты сделал все, что мог — ты искал везде. В Министерстве над этим работали лучшие люди, но они так и не нашли ее след. Все кончено.

— Это Огден тебе сказал? — жестко спросил Гарри, и Рон вздрогнул.

— Возможно, ты и прав, — наконец сказал он. — Посмотри, что это сделало со мной. Я позор для своей семьи и моей команды, для всех, кто когда-либо смотрел на меня снизу вверх, для всех, кто думал, что я чего-то стою.

— Это произошло из-за того, что ты пьешь, а не потому, что ты… — Гарри стало не по себе от своего собственного комментария. «Я думаю, что ты лучше всех понимаешь, через что он проходит», — прозвучал у него голове тихий упрек Луны.

— Я пью, потому что не могу смириться с тем, что она ушла, с тем, что она умерла из-за меня, — бесстрастно сказал Рон, отводя взгляд от Гарри и скорбно глядя в огонь.

Она умерла из-за меня… она умерла из-за меня… она умерла из-за меня… из-за меня.

Гарри хотелось ему возразить, сказать, что Рон был не причиной, а следствием, краеугольным камнем этого конфликта. Именно вендетта Волдеморта и Гарри привела их всех к тому моменту, словно они все оказались приклеены к паровозу уходящего вдаль поезда судьбы, не имея надежды вовремя спрыгнуть, чтобы предотвратить катастрофу. «Если бы я только умер вовремя, двадцать два года назад…» — подумал Гарри уже не в первый раз.

— Все, что я хочу сказать, это лишь… — Рон на мгновение запнулся, казалось, он очень тщательно подбирает слова. — У тебя остались карьера, достоинство, уважение. Не лишайся этого ради несбыточной мечты, Гарри. Она бы не хотела, чтобы ты так поступил.

Зеленые глаза Гарри встретились с голубыми Рона. Что-то на мгновение повисло в воздухе между ними, что-то тягучее и горько-сладкое: сожаление и дух товарищества, та связь, возникшая между ними из-за переживания чего-то судьбоносного и ужасного, чего никто другой никогда не сможет понять.

Мы начали ссориться… Я оставил ее там.

Легкая вспышка гнева мелькнула в затаенном уголке разума Гарри и стала нарастать, подпитывая саму себя, и Гарри был не в силах ее отогнать. Ненависть к Рону за ошибку, замеченную уже после, когда все случилось, не вернет ее. Рон был легкомысленным, безответственным, даже небрежным, но он точно не был жестоким, он не бросил бы Гермиону со злым умыслом. Несмотря на это, Гарри понял, что не может смотреть на несчастного человека, сгорбившегося перед ним на диване.

Он неуверенно повернулся к двери.

— Наверное, я вернусь на работу, — сказал он и удивился, когда Рон тоже встал. — Куда ты? — спросил Гарри.

Рон провел рукой по рыжим взлохмаченным волосам и смущенно пожал плечами.

— А… знаешь… Просто подумал, не зайти ли мне в бар.

— Правильно, — сказал Гарри усталым голосом.

Он уже собрался отговорить Рона от этой идеи, но не смог найти для этого силы. Я оставил ее там. Пусть Рон напьется, если так хочет. Но в его глазах все равно промелькнула тень неодобрения, потому что Рон ответил:

— Гарри, у меня больше нет работы, и это лишь моя чертова вина. Если это не та ситуация, когда нужно напиться, то я не знаю, что еще должно произойти, — сказал он в попытке пошутить, но тон его голоса был слабым и мрачным, совершенно не способным скрыть, насколько он сейчас расстроен. — Кроме того, я не хочу быть здесь, когда тут появятся вопиллеры.

— Останься здесь, Рон, — наконец сказал Гарри после нескольких секунд внутреннего спора. — Луна очень за тебя переживает. Ты же знаешь, что должен — просто обязан — быть здесь, когда она вернется домой. Ты мог бы сказать…

Рон долго смотрел на него, а Гарри замер у двери, держа руку на ручке. Наконец Рон неожиданно громко рассмеялся, хотя его смех и нельзя было назвать веселым.

— Мы отличная команда, не так ли? Сидим и даем друг другу советы, как нужно жить, когда наша собственная жизнь просто… Просто…

«Спущена в унитаз», — мысленно подсказал ему Гарри, но не смог закончить фразу вслух.

— Это то, что ты считаешь иронией, да? — улыбнулся он, но улыбка не затронула его глаз. — Увидимся позже.

Он в последний раз взглянул на Рона и почувствовал, как внутри нарастает тошнота. Я оставил ее там.

В следующую секунду Гарри вышел за дверь, потихоньку закрыв ее за собой. Рон не слышал, как он аппарировал, но знал, что его больше нет дома.

* * *

Не прошло и тридцати секунд, как Гарри появился в своем тесном, грязном кабинете, как вошел Кингсли Шеклболт с застывшим, серьезным выражением лица.

— Не вздумай еще раз, Поттер, — сказал он без предисловий.

— О чем ты говоришь? — пробормотал Гарри, не глядя на него и перебирая на столе бумаги, чтобы выглядеть занятым.

— Ты знаешь, о чем я говорю, — ответил Кингсли и, когда Гарри поднял глаза, косо посмотрел на него всепонимающим взглядом.

«Черт», — подумал Гарри и дернулся назад, швырнув целую пачку пергамента на пол, где она зашуршала и замерла, как стая птиц.

— Я говорю о твоей небольшой стычке с Малфоем сегодня утром, — сказал Шеклболт, усаживаясь на единственный стул в крошечном пространстве и снова вскакивая, почувствовав под собой несколько папок. — Ты вообще никогда ничего не подшиваешь? — спросил он, вытаскивая папки из-под себя и кладя их на толстенную стопку, криво взгромоздившуюся на тумбу.

— Я просто был немного занят, — пробормотал Гарри в свою защиту.

— Малфой побежал к Перси Уизли, — просто сказал Шеклболт, и Гарри гневно выругался.

— Я уверен, что Перси пошел прямо к министру, — сказал он, — да чтоб он провалился!

Кингсли приподнял бровь.

— Кто? Перси или министр?

— Оба, — прорычал Гарри и скрылся за своим столом, чтобы поднять рассыпанную стопку пергамента.

— Министр был не слишком доволен, — сдержанно сказал Кингсли.

— Что еще нового? — спросил Гарри.

Его начальник театрально развернул листок и начал читать.

— «Старший аврор Шеклболт, нам стало известно…»

«Нам! — фыркнул себе под нос Гарри. — Кем он себя возомнил — долбаной королевой Англии?»

— Нам стало известно, — продолжил Шеклболт, бросив уничижительный взгляд на Гарри, — что сегодня утром на территории Министерства один из ваших авроров угрожал мистеру Драко Малфою, лорду поместья Малфоев, члену совета управляющих Хогвартса, вице-председателю Международного Волшебного Совета, почетному члену Визенгамота, обладателю Ордена Мерлина четвертой степени. Он подверг мистера Малфоя оскорблениям и обещал ему физическую расправу. Потерпевший самым любезным образом не стал настаивать на немедленном увольнении аврора Поттера.

Гарри закатил глаза.

— В личное дело аврора Поттера было внесено предупреждение, и если впредь случатся какие-либо «инциденты», он будет немедленно освобожден от должности, уволен с позором и без выплаты выходного пособия. Мы верим, что вы, старший аврор Шеклболт, доведете это до сведения аврора Поттера в кратчайшие сроки. Дисциплинарные меры должны быть приняты по вашему усмотрению.

С уважением,

Руфус Скримджер, Министр магии».

— Я ненавижу этого человека, — сказал Гарри, рассеянно рисуя на полях какого-то случайно попавшегося под руку свитка.

— Да, я знаю. По-моему, ты неоднократно говорил ему это в лицо, — сухо сказал Кингсли. — Что у вас с Малфоем случилось сегодня утром?

Он наблюдал, как Гарри погрузился в себя. Очевидно, тот не хотел ничего обсуждать.

— А это действительно имеет значение? — спросил Гарри. — Будем считать, что я получил официальный выговор. Больше такого не повторится.

— Ты говорил мне это в прошлый раз, когда заработал предупреждение с занесением в личное дело. Знаешь ли, это уже четвертое, — холодно ответил Кингсли, и Гарри с любопытством посмотрел на него, удивляясь внезапной перемене в его поведения.

— Что происходит, сэр? — удивился он.

— Я знаю, что тебе пришлось нелегко, Гарри. С самого начала тебе пришлось пережить тяжелейший удар, и сейчас стало только хуже. Я несколько раз заступался за тебя, и не жалею об этом, — быстро произнес последнюю фразу Кингсли, когда Гарри открыл рот, чтобы ему возразить. — Политический настрой меняется — я знаю, что ты это тоже знаешь — и общественность уже начинает забывать, что произошло пять лет назад. Если ты не станешь позировать для фотографий в газетах и на словах хвалить министра, то они найдут способ избавиться от тебя, — решительно сказал он, — и я уже ни черта не смогу для тебя сделать.

— Они могут взять свою лесть и так называемую благодарность и засунуть их себе в задницу, мне все равно, — горячо сказал Гарри. — Мне не нужна эта чертова работа, и уж точно я живу не для одобрения Скримджера — или Малфоя… Или твоего.

— Ты хороший аврор, Гарри, — сказал Кингсли. — Чертовски хороший — у тебя есть нужные инстинкты. Я не хочу тебя терять, — он глубоко вздохнул. — И я не думаю, что она хотела бы, чтобы ты бросил все вот так и сбежал.

Гарри повернулся к своему боссу с таким ядовитым взглядом, что тот заставил бы низших по званию провалиться сквозь землю.

— Малфой поднял эту тему, не так ли? — Шеклболт не упустил из виду дрожь в руках Гарри, когда молодой аврор медленно их опустил, чтобы стиснуть край стола, пока костяшки пальцев не побелели.

— Да, он так и сделал. И я думаю, ты знаешь, что Гермиона, — голос слегка задрожал, когда он произносил ее имя, — была бы последним человеком, который стал бы лизать чужие сапоги во имя политического конформизма или чтобы не лишиться работы!

Его голос повышался с каждым словом.

В маленькой комнате воцарилась напряженная тишина, но она была неожиданно рассеяна, когда в комнату ворвался юный аврор-стажёр, только что закончивший Хогвартс; он покраснел, тяжело дышал и выглядел обезумевшим.

— Старший аврор Ше… Шеклболт, — сказал он, задыхаясь. — Вы должны подойти — у нас срочный вызов по каминной сети от… от аврора Лонгботтома в… в…

— Выкладывай, МакКай, — приказал Шеклболт.

— Они взяли его — они взяли Долохова.

Моя тень единственная, кто идет рядом со мной

— Green Day, «Boulevard of Broken Dreams»

Помоги мне?! Жизнь меня согнула; И я так боюсь, что никогда не стану прежним.

— Matchbox 20, «Bent» («Согнут»)

Когда Луна отперла дверь в их квартиру и открыла ее, тихонько произнеся Alohamora, она была крайне удивлена, увидев Рона, сидящего на диване с самым угрюмым видом. На кофейном столике стоял наполненный чем-то стакан; лед в нем полностью растаял, и под ним образовалась лужа.

— Привет, — сказала она, стараясь, чтобы её голос звучал спокойно, без нотки любопытства или удивления его присутствием.

Ее глаза заметались по комнате. В остальном квартира казалась пустой и полутемной — Рон не смог разжечь огонь своей палочкой.

Он хмыкнул, и это можно было расценить как приветствие.

— Где Гарри? — спросила она.

— Вернулся на работу, — коротко сказал он, едва шевеля губами.

Выражение ее лица изменилось, и во взгляд её васильково-голубых глаз закралось сочувствие.

— Как ты? — спросила она, делая упор на последнем слове.

Потерять работу нелегко при любых обстоятельствах, не говоря уже о тех, которые будут красоваться на первой полосе «Пророка».

— Не особо, — ответил он, не тратя лишних слов и стараясь казаться безразличным.

— Не ожидала тебя увидеть. Но… Но я рада, что ты здесь, — выдавила она, умолчав конец фразы, промелькнувший у нее в голове — «а не в баре».

Она поставила свою сумку в кресло, стоящее под окном, и прошла на кухню, на ходу включая свет небрежными взмахами палочки.

— Может, Гарри вернется вовремя, чтобы мы все втроем поужинали вместе. Это было бы…

— Почему-то мне кажется, что его не будет — по крайней мере, до позднего вечера. Ты же знаешь, как… Как он ведет себя в это… время года, — Рон тяжело вздохнул. — Он влюблен в нее, не так ли?

Луна посмотрела на него через стойку, разделявшую две комнаты, почти безмятежно, нисколько не смущенная тем, что Рон произнес свой вопрос в настоящем времени.

— Да. Я думаю, он всегда был в неё влюблён, — ответила она. — Он просто не понимал этого, пока…

Рон уныло кивнул, ни один из них не осмелился закончить фразу — «пока не стало слишком поздно». Но она и без этого повисла в воздухе, словно кто-то вывел её огромными светящимися буквами.

Наступила долгая тишина, время от времени нарушаемая грохотом и звоном кастрюль и сковородок, пока Луна левитировала их на место, чтобы приступить к приготовлению ужина.

— Я сказал ему, — резко выпалил Рон, и слова словно сами сорвались с его губ.

Луна вздрогнула, ковш неожиданно столкнулся с плитой, и раздался лязг.

— Сказал ему что? — спросила она.

— Что случилось на самом деле.

Луна оставила свои попытки приготовить ужин и вернулась в гостиную; казалось, что она с невероятной грациозностью парит над землей.

— И что же было на самом деле? — спросила она.

Она давно подозревала, что на Финальной Битве произошло нечто такое, чем Рон ни с кем не делился. Несколько раз он нёс в пьяном угаре какой-то загадочный бред, внезапно прерывал сеансы с целителем разума в больнице Святого Мунго. Это заставило ее задуматься. Она стремилась всегда сохранять безмятежный вид и причудливую манеру поведения; казалось, это успокаивала его, и она просто выжидала. Луна робко верила в то, что то, что должно произойти, непременно произойдет; вселенная стремится к равновесию, все стремятся к своей судьбе… Что когда-нибудь он ей расскажет.

Медленно, сухим, хрипящим голосом, похожим на шорох тысячи свернутых одновременно свитков, Рон рассказал ей историю, которую до этого рассказывал Гарри. Один раз во время своего повествования Рон потянулся за разбавленным ликером, стоящим на кофейном столике, но его рука остановилась на полпути и снова вернулась на колени. Когда Рон закончил, он весь дрожал, и его слова утонули в слезах.

Он медленно поднял взгляд на Луну, боясь того, что он сейчас может там увидеть, но ее глаза были нежными и блестящими, а на лице сквозь морщины сияла улыбка.

— Ты не должен был так долго жить с этим, ни с кем не делясь, — прошептала она.

— Я не заслуживаю ни поддержки, ни сострадания. Она мертва, и это моя вина. Ты бы видела лицо Гарри, когда — когда… Как будто я и его тоже убил.

Рон вновь остановился, сжал пальцы в кулак, выругался и схватил стакан. Кончики его пальцев выглядели неестественно белыми на фоне капелек конденсата на гладкой поверхности стакана. Он посмотрел на Луну почти вызывающе и выпил содержимое стакана, поморщившись и откашлявшись, пока напиток разливался вниз теплой приятной волной.

— Ты любишь меня? — внезапно спросил он, вставая и направляясь по короткому коридору в свою комнату. Вдалеке Луна услышала шорох, за которым последовал музыкальный звон стекла.

— Ты же знаешь, что да, Рональд, — ответила она, слегка повысив голос, чтобы он мог это услышать. Спустя несколько секунд он появился с графином, наполненным лучшим огденским виски янтарного цвета. Ее взгляд переместился с бутылки на его лицо, а затем вновь на бутылку, но она ничего не сказала. — Я полюбила тебя с того момента, как ты впервые со мной заговорил. Может быть, даже раньше. Джинни все время говорила о тебе. И в то утро, когда я надела шляпу со львом на ваш квиддичный матч, я увидела за окном моей спальни вихрь, вращающийся против часовой стрелки… Это всегда означает, что любовь всей твоей жизни вот-вот совершит нечто грандиозное.

— Я недостоин тебя, Луна. И, наверное, никогда не буду достоин.

В глазах Рона читалось извинение за себя, но это не помешало ему открыть бутылку и поднести ее к губам, проигнорировав стакан.

— Не делай этого, — сорвалось с губ Луны прежде, чем она успела подумать.

Она крепко сцепила руки на коленях, как будто этот жест мог каким-то образом сдержать ее рот. Рон косо взглянул на нее и сделал второй глоток.

— Это все, что у меня осталось, — заметил он, вытирая подбородок.

В комнате царила тишина, если не считать плескания виски в бутылке, когда он снова ее поднял.

— Неправда, — тихо возразила она, и ее голос слегка дрожал.

— Я бросил свою лучшую подругу на поле боя, и она мертва. И это разрушило мою жизнь, жизнь Гарри, все самое важное. Разве ты не понимаешь? Все не так! Ты думаешь, Гарри всегда хотел преследовать плохих парней? Нет! Он хотел преподавать! Ты можешь в это поверить? Хогвартс был для него первым настоящим домом, который он помнил, — и он всегда хотел туда вернуться, — Рон сделал большой глоток из бутылки. — Тебя здесь не должно быть, ты… Ты напоминаешь, что ее здесь нет.

Луна знала, что он не хотел, чтобы эти слова прозвучали так жестоко, но все равно ей показалось, словно он ударил ее по лицу.

— Значит, вихрь ошибся? — недоверчиво пробормотала она себе под нос.

Рон уже был готов опьянеть, но посмотрел на нее в замешательстве.

— Что?

— Значит, ты тоже в нее влюблен? Так же, как и Гарри?

В ее голос незаметно прокралась какая-то горечь, которую она обычно прятала. «Подумай о папе… и сноркаках», — настойчиво говорила она самой себе, желая вернуться в то время и в то место, где она чувствовала себя цельной, настоящей собой. Это было так давно, что она почти уже забыла.

— Нет, — сказал Рон с безрадостной, почти незаметной улыбкой. — Я не любил Гермиону. Долгое время думал, что люблю, но я… Я не думаю, что я был способен любить ее так, как она была этого достойна. — Он моргнул, глядя на нее, и его голос слегка дрогнул, но не дал Луне возможности ответить. — Она должна была жить с нами — мы должны были жить втроем, все вместе. Наши жизни были так долго связаны, что я не думаю, что мы знали, как жить вдали друг от друга. И мы знали, что приближается Битва… — На его лице появилось мрачное выражение, и он словно отмахнулся от самых неприятных воспоминаний. — Каждый раз, когда я прохожу мимо этой двери, — он неопределенно махнул рукой в сторону коридора, но она знала, что он имел в виду комнату для гостей, — я думаю о том, что ее здесь нет — что её здесь никогда не будет, и все это из-за меня. И я смотрю на Гарри, он стал словно половиной человека, и это тоже моя вина.

Он уныло уставился в никуда, и Луна словно окаменела. Его слова обрушивались на нее, как удары молота, но она была полна решимости дать ему высказаться. Может быть, это поможет ему подсушить его кровоточащие гнойные раны.

— Это последнее, что я вижу перед сном, и первое, о чем я думаю, когда просыпаюсь, — тихо сказал Рон. — Всякий раз, когда я… Когда мы… — он печально взглянул на нее. — Всякий раз, когда мы… Вместе, это… это просто так. — Он поднес бутылку к лицу Луны, и янтарная жидкость заблестела в тусклом свете комнаты, как украшение из топаза. — Это помогает мне забыться — ненадолго. Когда я с тобой, я недолго счастлив, но это — это не по-настоящему.

— Нет, по-настоящему, — настаивала Луна. — Твоя аура…

— Временный покой. Фальшивая жизнь, — голос Рона звучал почти нараспев. — Это будет длиться до тех пор, пока я не смогу выкинуть ее из головы… то, что я с ней сделал. Теперь к этому добавилось еще и чувство вины перед Гарри, — он сделал еще один глоток и как-то странно добавил: — Повезло мне.

— Рон… — выдохнула Луна, но знала, что у нее ничего не получится.

Её челюсть сильно дрожала, хотя она и пыталась спрятаться за свою невозмутимость, за то спокойствие, которое помогало ей в школе, в то время, когда люди шептались о ней, странно на нее смотрели, откровенно насмехались над ней или крали ее вещи. Ничто так не ранило, как это — когда Рон сказал ей, что всё что у них было, было лишь бледной заменой настоящей любви, костылем, который помогал ему пережить тот день, чем-то, что было для него не дороже, чем эта бутылка ликера.

Он взглянул на нее, и его глаза были помутившимися, но все еще полными боли.

— Ну вот, — сказал он, — теперь я расстроил еще и тебя. Это хет-трик⁽¹⁾ в пользу Уизли! — Он поднял руки над головой словно в победном приветствии и язвительно улыбнулся. Из горла Луны вырвался всхлип, но она зажала рот руками. — Думаю, я просто пойду, — сказал Рон глухим голосом, поднимаясь с дивана, все еще сжимая бутылку виски с тонким горлышком.

— Тебе не обязательно… — начала она, но ее горло сжалось от этих слов, и она знала, что на самом деле она так не думает. Разве так не будет лучше? Лучше ему уйти и напиться до одури, чем оставаться здесь, раскисшим и озлобленным, сдирая с нее живьем кожу своими необдуманными словами? Он пристально посмотрел на нее и словно прочитал ее мысли.

— Да, я пойду, — прошептал он и неуверенно двинулся к двери.

Он даже не взглянул на нее, уходя.

И Луна осталась одна, в темной пустой квартире — нежеланный член несуществующего, грустного, фальшивого трио; а в это время два мальчика, которых она любила больше всего на свете, медленно уничтожали самих себя по собственной воле. Гарри работал. Рона накрыло. Она была здесь, бесполезная, ненужная, беспомощная, и слова Рона звенели у нее в голове.

Всё не так.

* * *

Гарри расхаживал взад и вперед по темному, сырому коридору несколькими уровнями ниже главного входа в Украинское Министерство Магии. Его руки были сцеплены за спиной, и он двигался взад и вперед перед безликой дверью, в которой было расположено крошечное квадратное окно. Это окно было затемнено с помощью магии, и Гарри бросал на дверь свои мрачные взгляды. Его приятель — аврор Невилл Лонгботтом — с нарочитой небрежностью прислонился к одной из серых бетонных стен, настороженно глядя на него.

— Что они там делают? — наконец выпалил он, причем так громко, на них обернулась пара других агентов, стоящих дальше по коридору.

— Ты занимался этим уже не один раз, и ты должен точно знать, что они делают, — лаконично заметил Невилл, и Гарри сердито посмотрел на него.

— Я не понимаю, почему мне не разрешают с ним поговорить.

— Может быть, потому, что они не хотят, чтобы ты наслал не него смертельное проклятье еще до того, как узнают, что именно ему известно, — предположил Невилл. Гарри посмотрел на него как на предателя. — Да ладно, Гарри, — добавил Невилл, успокаивающе подняв руки. — Ты всем известен именно тем, что не любишь соблюдать правила. Никогда не любил.

Гарри слегка ссутулился и засунул руки в карманы.

— Думаю, ты прав, — мрачно сказал он. — Полагаю, я должен быть просто рад, что мы его заполучили. — Невилл кивнул ему в ответ.

— Он последний высокопоставленный Пожиратель Смерти, который оставался на свободе.

— Я рад, что ты его заполучил, — сказал Гарри, остановившись на полпути, чтобы по-дружески похлопать Невилла по спине.

— Гарри, это было твое дело. Информация, собранная тобой и твоей командой, как раз и привела нас к Долохову.

Гарри смутился и открыл рот, намереваясь преуменьшить значение того, что сказал ему Невилл, но тут дверь распахнулась, и двум молодым аврорам пришлось забыть про разговор.

Перед ними появился Кингсли Шеклболт в сопровождении своего украинского коллеги Олексия Любова. Смуглая кожа британского аврора блестела от пота, оба выглядели измученными и мрачными.

— Что? — взорвался Гарри, не в силах больше сдерживаться. — Что он сказал?

Любов подозрительно покосился на Гарри, и тот почувствовал, что краснеет. Он никогда лично не участвовал в делах на Украине, но, очевидно, его репутация его опередила.

— Немного, — сказал Кингсли. — Наглый ублюдок. Он знает, что по возвращению в Британию будет «поцелован», и до сих пор молчит. Он решил не доставлять нам удовольствия.

— Сыворотка правды? — быстро спросил Гарри; его мысли заметались, и у него тут же включился режим аврора.

— Она не имеет на него должного влияния. Мы не смогли получить от него ничего достоверного. Скорее всего, он практически сумасшедший. Команда Любова обнаружила в его мозгу значительные нарушения от проклятия Cruciatus — на вид им около пяти-шести лет, вероятно, наследие его дорогого Господина.

Невилл и Гарри обменялись взглядами.

— Как он смог так долго ускользать от нас, — недоверчиво спросил Гарри, — если он сумасшедший?

— Это вопрос на тысячу галлеонов, не так ли, мистер Поттер? — спросил Любов на английском с явным акцентом; в его словах чувствовались едва завуалированная вежливость и грубый намёк. Гарри ощетинился, стряхивая руку, которую Невилл предупредительно положил ему на локоть.

— Дайте мне с ним поговорить, — взмолился он, не обращая внимания на Любова и глядя только на своего начальника.

Кингсли чуть не рассмеялся.

— Гарри, я не могу этого сделать. Ты не специализируешься на допросах и знаешь, что произошло, когда ты в последний раз остался в камере с Пожирателем Смерти.

Гарри угрюмо посмотрел на него.

— Это был Петтигрю, и все было совсем по-другому, — коротко пробормотал он. — Я не думаю, что Долохов сумасшедший. Я думаю, он скрывает такие вещи, которые могут нам помочь!

— Наши целители разума заверили меня, что… — сухо начал Любов.

— Что, если я пойду туда вместе с ним? — быстро проговорил Невилл, и Гарри бросил на него благодарный взгляд.

Украинский старший аврор явно не выглядел довольным от того, что его так бесцеремонно прервали.

— Лонгботтом, я считаю, что отправлять Гарри в такую потенциально «взрывоопасную» ситуацию — большая ошибка. Нет ничего более…

Пока Шеклболт говорил, Гарри исподтишка указал пальцем на дверной проем и пробормотал себе под нос заклинание, не требующее палочки. Невилл был единственным, кто заметил это движение, и его глаза расширились, но он ничего не сказал.

Через мгновение сработала сигнализация. Раздались крики авроров, дежуривших на посту чуть дальше по коридору, и Любов торопливо зашагал к ним, бормоча себе под нос какие-то иностранные ругательства.

— Что происходит? — риторически спросил Кингсли.

Невилл прислушивался к отчаянным крикам украинских авроров.

— Сигнализация сломалась, — сказал он, и двое авроров посмотрели на него с нескрываемым удивлением. Он небрежно пожал плечами. — Я находился здесь какое-то время, — добавил он, чтобы объяснить свое знание языка.

Шеклболт наблюдал, как Любов выкрикивал гневные приказы незадачливым дежурным аврорам, оскорблял их и гневно жестикулировал.

Как только всеобщее внимание переместилось с Гарри на этот инцидент, он быстрым движением распахнул дверь и нырнул внутрь. Он прервал заглушающим заклинанием смешанные крики Невилла и Кингсли. Затем он тихо пробормотал еще одно заклинание, и дверь за ним накрепко заперлась. Глаза Гарри привыкли к полумраку камеры, и он увидел Антонина Долохова, сидящего на простом деревянном стуле с прямой спинкой; у него на запястьях и лодыжках блестели магические кандалы. Он был одет в рваную маггловскую одежду, и, похоже, совсем забыл, что такое гигиена.

— Я знал, что ты появишься здесь, — усмехнулся Долохов. — Скрываясь, как жалкий стервятник, каким ты и являешься.

— Я тоже рад снова тебя видеть, Антонин, — небрежно сказал Гарри, но блеск в его глазах был далеко не дружелюбным. — Ты должен рассказать им все, что знаешь. Это может стать плюсиком в твою пользу перед твоим концом.

— Я им ничего не скажу. Меня не помилуют, поэтому я лучше умру, чем предам братьев, — голос Долохова был резким и скрипучим; похоже, у него было какое-то респираторное заболевание.

Гарри метнулся к нему так быстро, что они оба вздрогнули; он был всего в нескольких дюймах от лица Долохова, нос к носу, и его руки вцепились в грязную рубашку Пожирателя Смерти.

— Смерть слишком хороша для тебя, — прошипел он.

Губы Долохова скривились в жуткой имитации улыбки.

— Ты мне ничего не сделаешь. Тебя уволят — и ты отправишься в Азкабан.

Глаза Долохова были жесткими, настороженными и злобными, и Гарри еще больше убедился, что этот человек так же безумен, как и он сам, хотя, пожалуй, это было не самое лучшее сравнение.

— Я — Мальчик-Который-Выжил, — жестко ответил Гарри, медленно выговаривая слова, и излучая уверенность в себе, хотя на самом деле он ее и не чувствовал. — Я мог бы съесть твои внутренности на обед, и никому бы не было до этого дела.

— Лжец, — сплюнул Долохов. — Думаешь, мы за тобой не следим? Думаешь, мы не знаем подробностей о твоей тоскливой, жалкой жизни, о твоих выговорах в Министерстве… О том, кого ты называешь своим лучшим другом? Мы знаем о тебе все, Гарри Поттер.

Гарри наклонился ближе и ударил Долохова головой о стену, находящуюся за его спиной.

— Кто это мы?

Долохов скривился, глядя на Гарри.

— Разве ты не хочешь узнать?

Гарри глубоко вздохнул, изо всех сил пытаясь унять нарастающий гнев. Он ничего сейчас не хотел больше, чем превратить это ухмыляющееся лицо в кровавое месиво.

— Если ты знаешь обо мне все, если ты наблюдаешь за мной так пристально, как говоришь, то почему ты не пытался меня убить? — спросил Гарри, вопросительно приподняв бровь.

— А так гораздо веселее, — усмехнулся Долохов. — Беллатрикс была права. Я ей не поверил, но она была права.

Рука Гарри сильно дрожала, когда он пытался сомкнуть пальцы на своей палочке.

— О чем ты? — спросил он, надеясь, что за эти годы научился «держать лицо», и оно не выдает смятения, которое он сейчас чувствовал.

— Никогда бы не подумал, что грязнокровка может иметь такое большое значение.

Долохов покачал головой с притворным сочувствием. Горячая ярость захлестнула Гарри, ослепляя его и оглушая, и он уже не воспринимал ничего, кроме грязной, насмешливой улыбки Долохова и его расчетливых слов. Гарри издал яростный рев и прыгнул на своего противника, хотя услышал, что дверь камеры распахнулась. Позади него послышался шум, но он почти не уловил его из-за собственного хриплого крика.

— Что с Гермионой? Что ты знаешь о Гермионе?

Стул глухо стукнул о каменный пол, но Гарри его опрокинул, и яростно встряхнул Долохова, наслаждаясь звуком, который издавала его голова, раз за разом ударяясь об пол.

Глаза Долохова остекленели, но он по-прежнему ухмылялся Гарри с каким-то жутковатым весельем. Прижатый к полу Пожиратель Смерти пошевелил языком во рту, как будто обдумывая, что же еще сказать. Гарри почувствовал, как кто-то — наверное, Невилл — тянет его прочь, но он сопротивлялся, отпихивая его от себя. Что-то — возможно, Ошеломляющее заклинание — пронеслось прямо над головой Гарри, едва не задев его.

— Беллатрикс была права: есть вещи похуже смерти, — наконец сказал Долохов и с громким лязгом щелкнул зубами.

Глаза Гарри тревожно расширились, когда он понял, что сделал Долохов.

— Он принял капсулу с зельем! — вскрикнул Гарри. — Он принял капсулу с зельем!

Гарри изо всех сил пытался поднять стул, а другой рукой старался разжать челюсть Пожирателя Смерти, но мышцы Долохова уже ослабли.

— Где она? Где она? — отчаянно закричал Гарри, яростно дубася авроров, пытавшихся сдвинуть его с места.

Где-то вдалеке он услышал, как Шеклболт приказал им не оглушать его. Он потерял равновесие и упал, ударившись щекой о твердый камень совсем рядом с умирающим Пожирателем Смерти.

— Она не… — едва слышно прохрипел Долохов.

Что бы он ни сказал дальше, у него в горле просто замер хрип.

— Нет! — закричал Гарри, но на этот раз крепкие руки сомкнулись вокруг его рук и грубо вытащили из камеры.

1) Хет-трик — позитивное достижение в ряде видов спорта и игр, связанное с числом три. Появление термина связано с игрой в крикет, но в настоящее время он наиболее часто употребляется применительно к футболу и хоккею с шайбой.

Вернуться к тексту

Моя тень единственная, кто идет рядом со мной

— Green Day, «Boulevard of Broken Dreams»

Добро пожаловать последствиям. Добро пожаловать сопротивлению.

Switchfoot, «Dare You to Move» («Сделай этот шаг»)

Гарри сидел в конференц-зале несколькими этажами выше трупа Долохова. Невилл компанейски ссутулился в кресле рядом с ним, а Кингсли расположился в углу, всем своим видом излучая неодобрение. Любов выглядел еще менее довольным, чем Шеклболт, если это вообще было возможно. Гарри особенно не понравился вид двух украинских авроров, официозно расположившихся по обе стороны от открытого дверного проема.

— Я ничего не делал, — упрямо повторил Гарри.

— Ты напал на пленника! — обвинил его Любов.

— Он был известным Пожирателем Смерти, и я хотел получить ответы на вопросы!

— Получил? — ехидно спросил Любов, и его густые брови слегка приподнялись.

— Я… я… — Гарри изо всех сил пытался придумать что-нибудь правдоподобное. Но ему нечего было сказать, чтобы не выглядеть полным идиотом.

«Если еще не поздно об этом беспокоиться», — мрачно подумал он.

Невилл рядом с ним громко вздохнул.

— Он знал, что случилось с Гермионой.

В этот момент вздох Невилла превратился в стон. Кингсли закрыл глаза.

— Гер-миона? — язык Любова заплетался, борясь с непривычными слогами. — Грейнджер?

Конечно, он слышал это имя. Их трио получило всемирную известность.

— Та самая, — признал Шеклболт. — Все знают, что с ней случилось, Гарри. Это прискорбно, но ты не можешь этого изменить, ты не можешь отменить это. Просто такое положение вещей… и если ты это примешь, твоя жизнь станет намного проще.

— Это была месть, Кингсли! — умоляюще произнес Гарри. — Долохов знал подробности — подробности моей жизни. Он сказал, что они за мной следят.

— Они? Кто?

Вопросы его босса были четкими и быстрыми. Гарри покачал головой.

— Я… я не знаю. Он упомянул братьев; я предполагаю, что он имел в виду Пожирателей Смерти. — по разочарованному выражению лица Шеклболта Гарри понял, что это им ничего не дало. — Его последними словами, обращенными ко мне, были: «Она не…»

— Она не что? — вмешался Любов с явной насмешкой в голосе.

Гарри гневно взглянул на украинского чиновника, но вдруг почувствовал себя крайне глупо.

— Я думаю, что он, возможно, собирался сказать: «Она не умерла».

— Это переходит всякие границы, Гарри, — искренне сказал Шеклболт, хотя в его голосе не было недружелюбия.

— Гарри, ты сказал, что он что-то говорил о Беллатрикс Лестрейндж, — добавил Невилл. — Откуда ты знаешь, что имел в виду Долохов, говоря «она»?»

— Он сказал: «Беллатрикс была права». У них с Беллатрикс был какой-то план относительно Гермионы. Разве вы не видите? Он не ожидал, что это сработает, но это сработало.

— Гарри, — мягко сказал его босс. — У них вполне мог быть заговор с целью убить Гермиону. Пожиратели Смерти могли нацелиться на нее из-за тебя. Возможно, Долохов имел в виду успешную реализацию их плана.

— Он сказал: «Есть вещи похуже смерти». Хуже смерти. Разве ты не понимаешь? Что, если они с ней что-то сделали?

— Он сказал это прямо перед тем, раскусил капсулу, верно? — спросил Кингсли.

Гарри кивнул.

— Многие люди предпочли бы смерть Поцелую.

Гарри закрыл лицо руками. До этого момента он был уверен, он был чертовски уверен, но теперь засомневался. А может, это были лишь его собственные домыслы, и он видел то, что хотел видеть; может, он упускал из виду нечто гораздо более логичное? Он закрыл глаза, представив себе гримасу умирающего Долохова. Его зубы были оскалены, сжаты вместе… Гарри был уверен, что он начал произносить звук «у».

— Этот разговор совершенно не имеет отношения к делу, — воскликнул Любов, — так как это лишь сплошные догадки о том, что осужденный говорил перед смертью, хотя известно, что арестант был не вполне здоров психически.

— Долохов не был сумасшедшим! — закричал Гарри. — Я готов поставить на это свою жизнь. Хотите посмотреть в Омуте памяти, что произошло?

— Меня не интересуют ваши воспоминания об этих событиях. Это не отменяет того факта, что вы ворвались в камеру без разрешения, вопреки конкретному приказу своего вышестоящего руководителя, и сняли защитные чары, охранявшие такого известного Пожирателя Смерти. Затем откуда-то появилась капсула с зельем, повлекшая смерть узника… — голос Любова был ровным и неумолимым, и он смотрел на Гарри с отчетливой неприязнью.

— Вы же не думаете, что я имею к этому какое-то отношение? — недоверчиво спросил Гарри. — Я не хотел его смерти, пока…

— Пока у тебя не подвернётся случая сделать это самому? — закончил за него Любов.

Глаза Гарри гневно сверкнули.

— Капсула уже была у него во рту, наверное, она была запаяна, пока он не раскусил ее зубами. Я понятия не имел, что он собирается сделать, пока не стало слишком поздно, — монотонно сказал он.

Несмотря на глухой голос, его выдавал сердитый взгляд.

— Это будет тщательно расследовано, мистер Поттер, — заверил его Любов.

— Я думал, что вас не интересуют мои воспоминания об этих событиях, — злобно передразнил его Гарри.

Украинский босс покраснел, и Кингсли бросил на Гарри предостерегающий взгляд.

— На комнату наложены следящие чары. Мы сможем увидеть, заставили ли вы Долохова принять капсулу или нет. А теперь я должен уйти, — сказал Любов с такой фальшивой вежливостью, на которую только был способен. — Мне нужно послать сову вашему министру.

Его тон не предвещал ничего хорошего.

Когда он вышел из комнаты, Гарри опустил голову на стол и с громким стуком ударился о него лбом.

— Меня могут арестовать из-за капсулы с зельем? — спросил он, и его голос глухо отразился от поверхности стола.

— Могут, — ровным голосом сказал Шеклболт. — Но их расследование выявит твою непричастность. — Увидев слегка удивленный взгляд Гарри, он продолжил: — Было ясно, что Долохов не собирался жить так долго, чтобы стать поцелованным. Кроме того, Гарри, ты одержимый, безрассудный, совершенно никого не уважаешь, но ты не хладнокровный убийца. А в остальном… — Он со вздохом театрально развел руками и, казалось, не хотел продолжать. — Это приведет к тому, что в твоем личном деле появится новый выговор, и ты знаешь, что это значит…

Гарри с трудом сглотнул, хотя его челюсть все еще с вызовом выпирала вперед.

— Меня уволят, да? — спросил он.

И это был не вопрос.

* * *

Гарри вышел из международного дымохода и проигнорировал одинокого сотрудника Министерства, сидевшего за стойкой регистрации. В огромном вестибюле было темно, и оставалось еще целых два-три часа, прежде чем самые ранние и самые честолюбивые пташки прибудут на работу в выходной день. Он не знал, что именно Кингсли сказал Любову, но все это — плюс отсутствие улик, не обнаруженных следящими чарами — помешало ему провести остаток ночи в украинском следственном изоляторе. Однако не было никакого шанса помешать министру узнать, что произошло, и Гарри не питал никаких иллюзий относительно того, каков будет его статус в понедельник утром.

Он не мог заставить себя расстроиться, хотя и испытывал щемящее чувство сожаления, понимая, что она была бы разочарована его неудачей, свидетельствующей о его нежелании бороться с ростом коррупции в Министерстве.

Он так устал бороться.

Гарри вышел из пустого вестибюля и начал бродить по территории, не имея какой-либо конкретной цели. Ветер был приятным и ласкал его щеку, как самый нежный любовник. Звезды рассыпались по небу цвета индиго, и на горизонте до сих пор не было ни намека на приближающийся рассвет.

Сегодня была суббота — прошло ровно пять лет с того дня, как ее у него забрали. Сегодня не будет солнца, только не для него.

Его клонило в сон. Завтра он должен будет отправиться в Хогвартс, он не спал уже больше тридцати шести часов, но не мог заставить себя вернуться в свою квартиру. Его разум лихорадочно работал, обдумывая события дня с постоянно растущей уверенностью, что есть кое-что, что он упустил.

Взрыв смеха вывел его из задумчивости; Гарри огляделся и увидел, что случайно забрёл в Косой переулок. Большинство магазинов были темными и запертыми, но кое-где горел свет, играла музыка и голоса вырывались из ночных комнат на улицу. Гарри бесстрастно наблюдал за всем этим, пытаясь вспомнить, когда он в последний раз был участником чего-то подобного, и понял, что совершенно не представляет этого. Когда он стал зрителем по отношению ко всему остальному человечеству? Конечно, в Норе ежегодно устраивались дни рождения, проводились рождественские посиделки, и он встречался с членами своей команды авроров, раз или два — с бывшими одноклассниками в баре, но он все еще чувствовал себя оторванным, отчужденным, отстраненным… Ожидая жизни, которой никогда не будет, и возможности, которая навсегда упущена.

Он пнул камешек, и тот с шумом покатился по булыжникам, но он не привлек внимания полуночных гуляк, изредка вываливавшихся на улицу. Раздался хриплый смех, перемежающийся грубой бранью. В конце концов, сегодня вечер пятницы.

«Она умерла в этот день, и всем наплевать», — мрачно подумал Гарри, а потом застыл как вкопанный, ведь он наконец признался себе, что действительно думает, что ее больше нет.

Ему казалось, что он каким-то образом предал ее, и не мог сдержать чувств, которые его захлестнули. Он пошел дальше, оставив позади пивные бары, переместившись в более приличный район с бутиками и маленькими магазинчиками, которые спокойно ждали утра; он не обращал внимания на свое бесцельное блуждание. Затем он свернул за угол и остановился как вкопанный, когда струйка музыки достигла его ушей.

«Какого черта я сюда пришел?» — спросил он себя, задаваясь вопросом, а не двигался ли он в этом направлении подсознательно все это время.

Гарри ненавидел это место, он был здесь лишь однажды при его открытии и поклялся сюда никогда не возвращаться.

Перед ним в фонтане возвышалась большая золотая статуя, тускло поблескивая в звездном свете. Она была очень похожа на статую Волшебного Братства в вестибюле Министерства. Она изображала их троицу — троицу Героев Хогвартса — его самого, Гермиону и Рона. Вокруг постамента были вырезаны имена всех бойцов, погибших в бою.

Это была площадь Победы, недавно построенная рядом с Косым переулком — ухоженная, с гладкими каменными дорожками, цветниками и коваными скамейками под низкими тенистыми деревьями; она идеально подходила для раздумий и размышлений. Фонтан был центром площади, ее основным элементом.

Гарри вновь посмотрел на сияющие золотые фигуры, его глаза застыли на неподвижных локонах, вечно растекающихся по плечам Гермионы. У нее было решительное выражение лица. Он сразу узнал эти черты; это было то, что он видел бесчисленное количество раз, узнал выражение, которое было на ее лице всего за несколько секунд до того, как в Хогвартсе был издан Приказ о начале конца. Ее палочка была вытянута вперед, и она приняла защитную позу — как и вся их троица — как будто насторожилась и была готова к надвигающейся опасности.

Гарри медленно обошел статую по кругу, его ботинки шаркали по камням; он был один на огромной пустой площади. Он почти отказался утвердить эту статую четыре года назад — тогда, когда его мнение еще что-то значило, — пока Министерство не согласилось сделать статую, изображающую всех троих, а не только одного Гарри. Он шел, пока не увидел его — выточенный из камня предмет, который почти невозможно было заметить; он был зажат под неумолимо твердой второй рукой Гермионы.

Книга.

Это была его единственная просьба к скульптору. Она должна была держать книгу.

Скульптор косо посмотрел на него, но откликнулся на его просьбу. Итак, книга была добавлена к скульптуре, спрятана от чужих глаз, как будто Гермиона и сама забыла, что держит ее; Гарри признал сам себе с меланхолической улыбкой, что это было вполне возможно.

Гарри громко, судорожно вдохнул и неожиданно для себя самого сел на край фонтана. Он так скучал по ней, так сильно. Кнаты и сикли блестели и мерцали на дне фонтана, и он понял, что его глаза повлажнели, и это тоже добавляло картине размытости. Он небрежно провел рукой по глазам, безразлично размазал слезы по щекам и громко всхлипнул, упираясь дрожащими руками в прохладную каменную кромку фонтана.

Он вытянул шею, чтобы снова увидеть статую, которая теперь возвышалась над ним, закрывая собой ночное небо. Он сам и Рон стояли на постаменте, их мантии развевались на вечном, невидимом ветру, и они выглядели грозными, торжествующими, непобедимыми, а Гермиона стояла посередине — с решительным проницательным взглядом, смотря чуть вверх, как будто она видела что-то, чего не видели они… Скорее всего, так и могло бы быть. Скульптура имела действительно потрясающее сходство. Скульптор даже правильно изобразил их палочки.

Он встал, и фонтан расплылся и задрожал в его мутном взоре. Внезапно он возненавидел эту статую — возненавидел троих молодых людей, изображенных на ней, людей, которых больше не существовало, они были уничтожены во время той самой битвы, за которую их когда-то так превознесли. Гермиона ушла; он сам и Рон были сломлены. Чувствовал ли он когда-нибудь в себе такую силу, такую уверенность в победе, такую убежденность в своей праведности?

Прежде чем он осознал, что происходит, он выхватил свою палочку и нацелил ее на середину скульптуры, где три из их шести ног скрестились в одной точке, когда они были готовы к бою.

— Reducto! 

Его голос хрипел, к нему примешались слезы, но он сделал свое дело. Его заклинание разрушила антивандальные чары, словно их никогда и не существовало.

Он ушел еще до того, как рассеялось облако пыли, так и не услышав грохот обломков, падавших дождем на прекрасный сад, расположенный вокруг.

* * *

Луна застыла, положив руку на ручку двери комнаты для гостей, ее глаза неуверенно блуждали в темноте, которая царила в жилой зоне квартиры.

— Гарри? — окликнула Луна.

Она заглянула в его комнату по дороге от Рона, но, похоже, его все еще не было дома. В этом, конечно же, не было ничего необычного, ведь его должность аврора предполагала ненормированный рабочий день.

— Извини, — раздался его голос из темноты, и он медленно появился в ее поле зрения. — Я тебя разбудил?

— Я не спала. Просто ложилась спать, — тихо сказала Луна, и ее глаза метнулись в сторону комнаты Рона, прежде чем она смогла сдержаться.

Он мельком взглянул на легкую белую ночную рубашку, мягко облегающую её тело, но ничего не сказал. Луна почувствовала себя необъяснимо виноватой. Она оказала себе медвежью услугу, идя к Рону и используя его — и позволив ему использовать себя — чтобы хоть на мгновение ощутить близость с ним, чтобы она могла притвориться, что все было так, как было до того, пока все не пошло наперекосяк. Она сердито вздохнула и опустила взгляд на свои белые пальцы, упиравшиеся в ручку двери.

— Я не осуждаю тебя, Луна, — тихо сказал Гарри.

— Да уж, — ответила она, совершенно не рассердившись. — Но это не имеет значения, потому что я сама осуждаю себя.

Повисла пауза.

— Где ты был?

— На Украине, — кратко сказал Гарри. — Невилл поймал Долохова.

В затуманенных глазах Луны на мгновение вспыхнуло удовлетворение.

— Он будет поцелован, верно? — спросила она и выглядела шокированной, когда Гарри покачал головой.

— У него во рту была капсула с отравляющим зельем. Он прокусил ее прежде, чем кто-либо понял, что что-то не так. Он мертв.

— Я рада, — искренне сказала Луна, и ее глаза бесстрастно блеснули в темноте, она подошла ближе, чтобы вглядеться в лицо Гарри. — Ты в порядке?

Внезапно он обмяк и протянул руку, чтобы упереться в дверной косяк.

— Нет, я не в порядке. Ну… сегодня… Ну, ты знаешь.

Луна сочувственно погладила его по руке.

— Я знаю.

— Как Рон? — спросил он.

Луна пожала плечами.

— Ох уж этот Рон, — просто сказала она. — Он сказал мне, что рассказал тебе о том, что произошло… на финальной битве.

Гарри рассеянно посмотрел на свои ботинки, но когда она заговорила, поднял глаза, чтобы встретиться с ней взглядом.

— Ты знала? — горячо спросил он, и Луна была рада, что может ответить ему совершенно честно.

Она покачала головой.

— Я подозревала, что случилось что-то такое, о чем он не хотел говорить, — задумчиво ответила она. — Я знала, что они расстались в какой-то момент до того, как она… Но я не знала обстоятельств, — она внимательно смотрела на него в течение долгого времени. — Ты сильно злишься?

— Я… Я не знаю, я пытался… — вяло сказал он. — Но есть так много всего, что можно было бы сделать по-другому. Мне… мне больно было смотреть на Рона и осознавать, что он это сделал, но я не сержусь.

— Я рада, — вновь сказала она.

Ее ровная бровь приподнялась, и она внимательно посмотрела на Гарри.

— Знаешь, он боится тебя. Сегодня он был не так пьян, как обычно, и все его сожаления были связаны с тобой… вместо… вместо нее.

«Или меня», — подумала Луна. Когда он вернулся домой, он рухнул в ее объятия, бормоча какие-то невнятные и почти неразборчивые извинения в ее волосы, его слезы увлажняли светлые локоны Луны, его руки тряслись, но скользили по ее плечам и спине.

— Сожаления… — вздохнул он, и это слово словно повисло в воздухе над их головами. — Столько много…

Наступило долгое молчание. Луна слышала храп Рона, доносящийся из коридора.

— Завтра рано вставать? — наконец она смогла справиться с собой, и сказала это с наигранной легкостью. Но у Гарри ничего не получалось.

— Доброй ночи, Луна, — тяжело сказал он, и тяжесть всех его чувств отразилась в его голосе, в его глазах, в его позе.

Она накрутила прядь волос на палец, когда он ушел в свою комнату.

— Доброй ночи, Гарри, — ответила она пустому коридору.

Моя тень единственная, кто идет рядом со мной

Green Day, «Boulevard of Broken Dreams»

Я просыпаюсь ночью и вижу, что кроме меня никого нет.

Good Charlotte, «Ghost of You"(«Твой призрак»)

Гарри проснулся незадолго до рассвета от испуганного, нечленораздельного крика. Тени в его комнате рассеялись, хотя солнце еще не взошло. Он почувствовал, как мрачный ужас поселился где-то в районе его сердца.

День сегодня не будет хорошим.

Простыни были смяты и спутались вокруг его ног, а пижама стала влажной от пота. Гарри помнил смутные обрывки беспокойных снов, а в ушах у него звенел потусторонний смех Долохова и Беллатрикс Лестрейндж. Он видел во сне пугающие образы Гермионы с палочкой Беллатрикс у шеи и руки той, больно рвущие её за волосы; Гарри знал, что его разум создал эти образы, чтобы вновь его истязать.

Он раздраженно срывал с себя простыни, и, наконец, ему удалось заставить постельные принадлежности соскользнуть на пол спутанной массой. Когда они с тихим хлопком упали на ковер, Гарри распластался на кровати, уставившись в потолок помертвевшим взглядом.

Нужно вставать. Ему скоро надо будет уходить.

Ее глаза. Они преследуют тебя? Потерянные, смущенные, сбитые с толку.

Беллатрикс была права.

Есть вещи пострашнее смерти.

Хуже, чем смерть…

Гарри вздохнул. По крайней мере, из того, что сказал Долохов, это было чистой правдой. Есть вещи похуже смерти, например… например, остаться жить после. Боль от тоски по Гермионе, от того, что у него даже не было хоть какого-то утешения от того, что он рассказал Гермионе о своих чувствах к ней, была подобна зияющей пустоте в его груди, подобно промозглому, зияющему, пещерному вакууму; и нет ничего, что когда-нибудь снова могло бы его заполнить.

Она наклонилась к нему, положив руку ему на плечо. Ее губы лишь на мгновение задержались на его щеке, невинные, целомудренные, совсем невзначай… В ее глазах был блеск, намек на дразнящую тайну, которую, возможно, ему дадут возможность разгадать. Он почувствовал, как его лицо заливает обволакивающее тепло. Он улыбнулся ей; его пальцы потянулись вниз, чтобы ненадолго переплестись с ее пальцами; его глаза метались по комнате в поисках Рона.

Уже почти пора.

Он и понятия не имел, что ее тихое прощание станет последними словами, которые она ему скажет.

Он сел, так резко оттолкнувшись от кровати, что сам не понял, как встал. Гарри резко распахнул дверцу шкафа и выхватил из него одежду, даже не взглянув на нее.

Храп Рона все еще раздавался по коридору, когда Гарри потихоньку прошел в ванную. Если ему повезет, он уйдет раньше, чем кто-то из них проснется.

Когда он вышел из душа, на кухне уже горел свет, и, хотя там было тихо, безошибочно ощущалось присутствие другого человека. На лице Гарри появилось выражение досады, и он сунул палочку в карман; его ноги неохотно подтолкнули его к кухне, из которой доносился дразнящий аромат чая. Луна собиралась снова попытаться поковыряться в его мозгах или настоять на том, чтобы Рон отправился вместе с ним в Хогвартс, или втюхать ему еще какую-нибудь ерунду о балансе Вселенной, но он был совсем не в настроении слушать все это.

Гарри остановился от удивления, увидев не Луну, а Рона, сидящего за маленьким столиком, перед которым лежал нетронутый тост, а также стояла массивная кружка с какой-то дымящейся вязкой субстанцией. Гарри мгновенно узнал в ней зелье избавления от похмелья; оно частенько было любимым напитком Рона на завтрак.

— Доброе утро, Рон, — пробормотал он, обходя стойку и направляясь к чайнику, который уже кипел на плите.

— Гарри, — поприветствовал его Рон, и его глаза нервно метнулись на лучшего друга, а затем вновь опустились на первую страницу только что доставленного «Ежедневного пророка».

Гарри с раздражением посмотрел на газету. Если «Пророк» уже здесь, то он опаздывал сильнее, чем думал.

Он налил чашку чая и рассеянно добавил молока и сахара, не обращая никакого внимания на то, сколько кладет. Часы на стене громко тикали в напряженной тишине. Он не думал о еде, зная, что сегодня все равно не сможет ничего проглотить.

— Так это был ты? — спросил Рон, и Гарри моргнул, услышав его странный вопрос.

— Что я? — спросил он, осторожно поднося чашку к губам, чтобы сделать глоток чая.

Рон ничего не сказал, даже не взглянул на него, а вместо этого протянул ему газету. Перед ним был новый заголовок, явно добавленный в последний момент, поскольку то, что изначально было первой полосой, было уменьшено и сдвинуто в самый низ страницы. Брови Гарри взлетели вверх, и он изо всех сил пытался сохранять спокойное выражение лица.

— С чего ты взял, что я имею к этому какое-то отношение? — спросил он.

Рон посмотрел на него проницательным, всезнающим взглядом, от которого Гарри стало не по себе.

— Как это мог быть кто-то кроме тебя? — спросил он риторически. — Посмотри на фото.

Гарри наклонился вперед, чтобы внимательно рассмотреть фото.

— О Мерлин!

Он чуть слышно вздохнул и поставил чай на стол так быстро, что тот выплеснулся из чашки. Он зашипел, когда немного обжигающей жидкости попало ему на руку, и вновь моргнул, глядя на заголовок.

Статуя на площади Победы разрушена в результате ночного нападения; У Министерства нет подозреваемых.

На фотографии ниже были изображены остатки статуи и сверкающий фонтан, заваленный пылью и мусором. Пьедестал с именами почитаемых героев остался цел, все еще находясь на месте, над грязной водой, но статуя…

Фигуры Гарри и Рона исчезли, волшебным образом стертые с лица земли, и их унесли, чтобы они не засоряли фонтан и когда-то безупречный сад.

Но фигура Гермионы стояла одна в центре пьедестала, сжимая палочку, с забытой книгой под мышкой, абсолютно целая и невредимая.

— Значит, это был ты, — сказал Рон, хотя слова сейчас не требовались.

— У меня был плохой день, — ответил Гарри, неловко пытаясь оправдать произошедшее.

«Я не могу навредить даже её неодушевленной копии. Я в ловушке, в ловушке, так же, как и она, — он вдруг остановился, задаваясь вопросом, с чего это ему пришла мысль, что она попала в ловушку. — Она нигде не заперта, Поттер, — строго сказал он сам себе, подражая Малфою. — Она…»

А затем мысль о Малфое заставила его вспомнить тираду этого слизеринца в коридоре Министерства.

«У Малфоя всегда было больше слов, чем здравого смысла», — подумал он.

Малфой обожал раздражать, приводить в бешенство и причинять боль Гарри Поттеру, он всегда грешил тем, что раскрывал больше, чем следовало.

«Он что-то знает, — подумал Гарри, внезапно почувствовав себя абсолютно уверенным в этом. — Подошла Тонкс и остановила меня; она попросила его уйти, но он должен был сказать еще кое-что, вся эта болтовня о ее глазах… Зачем?»

Он допил остатки чая, слегка задохнувшись, когда тепло разлилось по его горлу, и с решительным стуком поставил чашку на стол.

— Мне нужно идти, — сказал он, отбрасывая мысли о конспирации Малфоя.

Сегодня от него требовалось нечто совершенно иное, возможно, никто, кроме него самого, не сделает этого, но разве он не был сам себе самым суровым критиком?

— Слушай, Гарри… — голос Рона был слабым, нерешительным, и в любой другой день Гарри бы его пожалел.

— Я не могу сегодня об этом говорить, Рон, — сказал Гарри, и слова прозвучали резче, чем он бы хотел. — Может быть… Может быть, завтра…

Рон выглядел удрученным, но кивнул, пытаясь преодолеть эмоции, но они отражались в его глазах.

— Прости, — снова попытался Гарри. — Я знаю, что ты не… ты не имел в виду… — Мышцы в горле у Гарри напряглись и заболели. Он с крайним раздражением поднял руки к небу и вздохнул. — Я не могу говорить об этом сегодня. Скажи Луне, что мы с ней увидимся завтра.

Царственным жестом Гарри набросил свою легкую мантию на плечи и вышел за дверь с такой скоростью, что можно было бы предположить, что он пытается убежать от демонов; но Рон знал, что его лучший друг не бежит от демонов, а забирает их с собой.

* * *

Воздух в Шотландии был достаточно мягким, чтобы можно было чувствовать себя комфортно, но он был сырым и не слишком теплым даже в июне, как подумал Гарри, шагая по Хогсмиду. Большинство обитателей городка узнали его с первого взгляда; они были достаточно осведомлены об его редких поездках сюда, чтобы не беспокоить. Но все же ему встречались шепотки и беглые взгляды; Гарри чувствовал, как они покалывают его позвоночник, словно по нему барабанят пальцами. Он был рад, когда покинул маленький городок и направился к главным воротам Хогвартса.

Ветер энергично трепал его мантию, пока он шел по широкой утоптанной тропинке, ведущей к замку. Он не позволял своим глазам слишком задерживаться на полях, черты которых неизгладимо отпечатались в его памяти как вехи той эпической борьбы. Борьба, в которой он выиграл все и все проиграл; такой вот странный космический юмор.

Проходя через большие школьные ворота, он подумал: «Там стоял отряд авроров, наблюдающих и ожидающих. Они все были так уверены, что Волдеморт попытается что-нибудь выкинуть в последний день в школе, прежде чем все разъедутся. Все они были убиты, даже те, которые успели передать в замок предупреждение об опасности. Кто знает, сколько жизней они спасли?»

Он не мог справиться с покалыванием, которое началось у него в носу, как будто он сейчас чихнет, но вместо этого оно распространилось выше, на глаза, и защекотало их, когда он оглядел нетронутые поля. Они, как и сам старый замок, казались неизменными, но перспектива, с которой он на них смотрел, навсегда изменилась. Он никогда не смотрел на башенки Гриффиндора, на веселые развевающиеся вымпелы на поле для квиддича, на тыквенную грядку за хижиной Хагрида, не думая о ней; поэтому он сейчас не мог смотреть на Хогвартс, который он так трепетно любил, хоть с каким-то чувством, кроме крайней муки.

«Вон там, — подумал он, глядя на дерево, нависшее над озером, — именно там пал Джастин Финч-Флетчли. Унес с собой четверых Пожирателей Смерти. И именно здесь был убит Деннис Криви, спасший Рона от проклятия, брошенного ему в спину Родольфусом Лестрейндж. Вот здесь, — подумал он, — умерли сестры Патил».

Они сражались бок о бок, и Парвати подняла палочку своей сестры, когда та пала. Как потом сказали Гарри, она сражалась двумя палочками в течение двадцати минут, прежде чем Беллатрикс Лестрейндж наконец убила ее. Такой вот Гриффиндор.

Чуть дальше белела гробница Дамблдора, но Гарри пока не был готов туда пойти. У него был особый ритуал, которому он всегда следовал, и точно в том же месте, как и всегда, он сошел с тропы, чтобы срезать каменистый склон и направился к хижине Хагрида. Из трубы радостно вился дымок. «Там, — подумал он, глядя на расшатанные двери, которые обозначали подвал Хагрида, — Ханна Эбботт спрятала семерых раненых сражавшихся учеников, и охраняла дверь, пока ее не настигло случайное проклятье Avada Kedavra. Она спасла жизнь каждому из этих учеников».

Он поднялся по исшарканному каменному крыльцу и постучал в тяжелую парадную дверь Хагрида.

— Харри! — радостно воскликнул тот, хотя его глаза выражали печаль.

В этот день он чаще обычного встречал сражавшихся. А та волшебная публика, кого Битва не затронула лично, радостно праздновала.

— Привет, Хагрид, — сказал Гарри, пытаясь улыбнуться, но безуспешно.

— В этом году дела идут не слишком хорошо, да? — спросил полувеликан. — Слышал о Роне. Чертов позор, вот что я думаю.

— Да… — уклончиво сказал Гарри.

Он не хотел говорить о Роне. Его взгляд блуждал по внутренностям хижины, которая выглядела такой же по-деревенски захламленной, как и всегда. Борода Хагрида стала почти полностью седой, и эта белизна начала пробираться и в его волосы; теперь он чуть ли не волочил левую ногу за собой, когда шел, и использовал трость размером с дубину тролля. В целом его жизнерадостный характер ничуть не изменился, и Гарри завидовал ему, хотя прекрасно понимал, что значат для Хагрида Хогвартс и Дамблдор.

Хагрид выложил в огромную тарелку немного тушеного мяса, которое Гарри почти не тронул, пару раз вяло ткнул в него вилкой. Хотя пахло оно очень аппетитно, просто у Гарри в этот конкретный день никогда не было аппетита и он даже не пытался есть. Но Хагрид все равно всегда накрывал ему на стол.

Он сидел тихо, пока Хагрид бессвязно вспоминал первые годы их знакомства, улыбаясь или комментируя что-то в нужных местах. Они обычно долго перемывали косточки Дурслям, а Гарри всегда дразнил Хагрида из-за мадам Максим, с которой тот оставался самыми верными друзьями. Историй становилось все меньше, и все труднее было вспомнить что-то, происходившее после пятого года обучения Гарри. Клювокрыла и Грохха они почти никогда не упоминали, потому что Гермиона была слишком тесно завязана в этих историях, а шестой и седьмой год обучения Гарри были насыщены в основном темными событиями, которые не стоило вспоминать в дружеской беседе.

После того, как Хранитель Ключей и Земель исчерпал эти темы, он перешел к Войне. Обычно он печально говорил о Дамблдоре — «великий человек и великий волшебник, нет никого выше него», Чарли Уизли — «ни один человек не любил дракона больше, чем он», о Филиусе Флитвике — «да я бы никогда не подумал, что такой маленький человечек сможет отбиваться от такого количества Пожирателей Смерти настолько долго, что Хогвартс Экспресс благополучно уйдет вместе с мальцами», и о кучке однокурсников Гарри, которые были убиты в боях. Чем дольше Хагрид говорил, тем больше лицо Гарри становилось осунувшимся и серым, а когда он уже больше не мог терпеть, он вскакивал на ноги, словно движимый внешними силами, и вежливо, но решительно прощался.

— Рад был снова увидеть тебя, Харри, — искренне сказал Хагрид, прислонившись к дверному косяку. — Надо будет как-нибудь повторить.

— Конечно, — рассеянно пообещал Гарри, зная, что раз в год — это все, на что он способен, чтобы окончательно не сломаться.

Вернувшись на территорию замка, Гарри в одиночку сходил к могиле Дамблдора и прошел по полю, по-прежнему рассеянно отмечая места, где произошли какие-то значимые события — в основном потери; это происходило почти против его воли. Он увидел несколько отметок, но Гарри они были не нужны. Местонахождение тел навсегда врезалось в его память, а истории, рассказанные ему другими бойцами жутким шепотом, навсегда застыли в его ушах.

«Тут Симус Финнеган умер, закрыв от проклятия Дина Томаса, который тащил раненую Джинни Уизли в безопасное место».

Дин и Джинни поженились на прошлое Рождество; у них не было шафера.

«И вот, — подумал он, прислонившись щекой к прохладному камню гробницы Дамблдора, — вот тут я стал убийцей».

Не осталось и следа от яростной битвы, происходившей здесь, выжженная трава выросла, выбоины в мраморном монументе отреставрировали.

«И когда он упал, когда последний вздох жизни вырвался из его легких, я был рад… Я был так рад. Я думал, что, может быть, все наконец закончилось, может быть, я наконец смогу нормально жить».

Что значит, ее нет?

Гарри останавливался совсем ненадолго, он торопился, чувствуя себя не в своей тарелке из-за своего опоздания, так как из-за этого привычный ход вещей вышел из-под контроля. Он также чувствовал смутное беспокойство, это было почти ощущение надвигающейся судьбы, как будто это был еще одна угроза, которую он ждал пять лет, и она вот-вот на него обрушится.

Это чувство только усилилось, когда он вышел из кухни, где Добби был до смерти рад его визиту. Гарри попытался избавиться от него, но оно вновь усилилось, когда его ноги понесли его по территории Хогвартса к тому месту, где она упала; оно уже было затенено нависшими деревьями.

Я спросил ее, было ли между вами двумя что-нибудь.

Мы были так злы… Я оставил ее там.

Когда я, наконец, пришел в себя, ее уже не было.

Здесь не было никакой отметки. Он просил их не делать её, не в силах вынести мысли о том, что ее имя будет выгравировано на блестящем мраморе, что этот ужас станет реальным, провозгласит миру постоянство ее отсутствия… Как будто ему не напоминали об этом каждый день его собственные поступки.

Он резко остановился, увидев стоящую там царственную фигуру, освещенную полуденным солнцем. Гнев вспыхнул в его глазах при мысли о том, что кто-то посягает на их совместное времяпрепровождение, на то единственное время, которое он проводит с ней за целый год, но он заставил себя сделать шаг вперед.

— Добрый день, профессор, — вежливо обратился он к директрисе МакГонагалл.

— Здравствуй, Гарри, — сказала она неофициально, и что-то старое, усталое и грустное вспыхнуло в ее глазах; так было всегда, когда она смотрела на него. — Я бы не стала тревожить тебя в твоих… воспоминаниях, но у нас только что был срочный звонок по каминной сети от мистера Уизли. Я подумала, что ты должен это знать.

Тревога врезалась в сердце Гарри, как бладжер в грудь. Рон не стал бы использовать камин, если бы это не было действительно срочно. Он знал как никто другой, какой необходимостью и агонией одновременно для Гарри был этот день.

— Что случилось? — хрипло спросил он.

— На Министерство совершено нападение — попытка ограбления. Мисс Лавгуд ранена. Если хочешь, можешь воспользоваться камином в моем кабинете.

— Да, спасибо, профессор. Я… Я сделаю это, буквально через минутку.

Его пожилая учительница Трансфигурации сочувственно кивнула.

— Конечно, — сказала она и отошла от него.

Гарри ошеломленно наблюдал за ней, и когда она вернулась в замок, медленно опустился на колени на упругую зеленую траву.

— Прости, любимая, — прошептал он, и в его голосе послышались слезы. — Извини, что я не могу остаться подольше. Я нужен Луне, и мне пора идти.

Он простоял на коленях лишь мгновение, желая услышать какой-нибудь ответ, но не находя его, и в тот момент, когда вставал на ноги, ему показалось, что, уходя раньше времени, словно бы сам бросил ее там. Ощущение предательства было настолько острым, что он задохнулся от боли, и когда повернулся, чтобы идти к замку, даже учитывая то, что он только что стоял на коленях, его походка была походкой человека, прожившего семь или восемь десятилетий, а не чуть больше двух.

Моя тень единственная, кто идет рядом со мной

— Green Day, «Boulevard of Broken Dreams»

Надежда висит на ниточке как медленно вращающееся освобождение, болтаясь туда-сюда. Сияние этой надежды привлекло моё внимание.

— Dashboard Confessional, «Vindicated» («Оправданный»)

Гарри промчался через приемную больницы Святого Мунго, на ходу расталкивая людей, и чуть не пролетел мимо палаты, которую искал; он остановился, схватившись за дверной косяк, когда мельком увидел рыжие волосы Рона. Его лучший друг сидел на краю кровати, опершись на одно бедро, сжимая обеими руками руку Луны. Гарри ничего не сказал, ворвавшись в палату, но его опытный взгляд аврора пробежался по Луне.

— Я в порядке, Гарри, — сказала Луна, улыбаясь, хотя её голос был слишком слаб, чтобы это звучало правдоподобно.

— Что случилось? — спросил он, обходя кровать и садясь у ее изножья, на противоположной от Рона стороне.

— Мне очень жаль, я… Я знаю, что ты рассчитывал сегодня кое-что сделать, — виновато сказала она, но он лишь отмахнулся от неё.

— Есть очень мало причин, по которым этот день мог стать для меня еще хуже. И то, что с тобой что-то случилось — как раз одна из них. Я просто рад, что ты в порядке. Ты же в порядке? — спросил он, задумчиво подняв брови.

— Я была на работе, и к нам кто-то ворвался. Меня ударили оглушающим заклинанием, и моя голова случайно встретилась с рабочим столом. Меня отпустят домой, как только разрешит целитель.

— Ей очень повезло, — вставил Рон, все еще держа тонкую руку Луны в своих длинных пальцах; он ни на мгновение не сводил с нее глаз, как будто она могла исчезнуть в любой момент. Взгляд Гарри метнулся с лица Рона на лицо Луны и обратно. Когда он вновь перевел его на Луну, она посмотрела на него понимающе, наклонив голову к Рону, а затем опустила глаза, и тени от полукружий ее ресниц веером улеглись по щекам.

«Рон наконец-то ведет себя так, словно Луна важна для него. Хорошо», — буднично подумал Гарри.

— Они поймали того, кто это сделал? Шеклболт послал кого-нибудь? Они ведут расследование? — Гарри задавал вопросы так быстро, что Луна решила, что он был примерно в миллисекунде от перехода в полноценный аврорский режим.

— Старший аврор послал кого-то вниз, чтобы посмотреть… Кого-то… кого-то по имени Макнил или это был О’Шонесси? Я думаю…

— МакКай? — взорвался Гарри, перебив ее. — Кингсли послал чертова стажера после того, как напали на сотрудников Министерства?

— Но они совершенно ничего не взяли. Они… Мой начальник пошел и проверил, и все находится там, где и должно быть. Сумочка Кальпурнии лежала прямо на ее столе, там, где та ее оставила, а она была первой, кто попал под удар.

— С ней все в порядке? — заботливо спросил Гарри. — Кто еще пострадал?

— Она не пострадала. Но на нее было наложено проклятие забвения. Она ничего не помнит после того момента, как она села за свой стол, и до тех пор, пока не приехали спасатели.

— Спасатели? — его вопросы были отрывистыми, быстрыми, и Луна не могла сдержать нежной улыбки.

— Я… Когда я очнулась, я лежала на полу, почти под рабочим столом, но моя палочка была всего на расстоянии вытянутой руки. Я послала заклинание экстренного оповещения в больницу Святого Мунго. У меня текла кровь, но я могла видеть Кальпурнию на другом конце комнаты. Я не знала, что произошло, и испугалась, что, возможно, это стадо крюкорогов вырвалось из подземелий; они могли устроить в Министерстве настоящий хаос.

— Кто еще был там внизу? Кто работал в Отделе тайн? — спросил Гарри.

— Послушай, Гарри, — вмешался Рон. — Луна сегодня многое пережила. Возможно, тебе стоит просто…

— Рон, все хорошо, — нежно сказала ему Луна. — Так Гарри дает мне понять, как много я для него значу, верно, Гарри? Я в порядке. Я не против отвечать на его вопросы. — Гарри сильно покраснел от этого утверждения Луны, но ее улыбка, наконец, вызвала у него ответную реакцию. Рон подозрительно посмотрел на них обоих и пробормотал что-то о том, что вечно Гарри играет в аврора, на что Гарри ответил — большое спасибо, он и правда является аврором в реальной жизни. Рон ощетинился, и на мгновение показалось, что они вот-вот сцепятся, используя Луну как предлог для своих еще невыясненных вопросов, связанных с Гермионой, но Рон утихомирился, заявив, что если Луна не против допроса, то, по его мнению, он сам мог бы с этим справиться.

— Там не было никого, кроме меня и Кальпурнии. Сегодня выходной, но мы работали над проектом, включающим… Ну… — она виновато моргнула, глядя на Гарри. — Извини, но я действительно не должна об этом говорить. — Гарри покачал головой, словно говоря, чтобы она не беспокоилась об этом, и рассказала ему все, что может. — В любом случае, мы были там единственными. Ты знаешь, как это бывает, — она пожала плечами. — Никто туда никогда не спускается — мы просто кучка чокнутых, работающих над чьими-то полусырыми идеями.

Она закусила нижнюю губу, бросив тревожный взгляд на двух других, вспомнив, чью полусырую идею недавно отвергли даже чокнутые.

— Насколько я знаю, до этого никто даже не пытался туда пробраться, кроме… Кроме… — она не договорила, но все поняли, кого она имела в виду. В конце концов, они все были там той ночью. — Там внизу нет ничего особо ценного… по крайней мере, ничего такого, что мог бы понять посторонний… за исключением, может быть…

— …Маховики времени… — закончил за нее Гарри, внезапно приняв встревоженный вид.

Когда Луна сказала: «Никто туда никогда не спускается», что-то шевельнулось где-то в глубине его мозга, но стерлось вместе с ее последними словами. Все трое обменялись изумленными взглядами. Луна покачала головой.

— Нет, Гарри, — сказала она как ни в чем не бывало. — Маховики времени строго регламентированы. Если бы я даже захотела использовать один из них, пришлось бы оформлять документы в трех экземплярах и ждать. Эта комната защищена до самого потолка. Если бы кто-то даже попытался украсть Маховик времени… Поверь мне, мы бы об этом знали.

В ее голосе мелькнула странная интонация, и Гарри пристально посмотрел на нее, но ее лицо было совершенно безразличным.

Но Гарри был не столь безразличен. Его сердце колотилось в груди так громко, что он был уверен, что соседи по комнате его слышат. Он связал все это вместе; Арест Долохова, нападение, годовщина… Выбор времени не был случайным совпадением. Кое- кто из его недоброжелателей мог бы сказать, что с его стороны было ужасно самонадеянно полагать, что все всегда связано с ним, но… обычно так оно и было.

— Мне нужно туда спуститься, — твердо сказал Гарри. — И поговорить с Кальпурнией. Ты знаешь, где она сейчас?

— Я думаю, она на четвертом этаже… Отделение травм от заклинаний, — задумчиво сказала Луна, подумав некоторое время.

— Хорошо, — сказал Гарри, а затем остановился и повернулся к двери, серьезно глядя на Рона. — Останься с ней, — сказал он, и двое мужчин на мгновение встретились взглядами. Что-то нематериальное, но все же очень реальное пронеслось между ними. Взгляд Гарри словно бы говорил: «Я доверяю тебе». Казалось, что Рон ответил: «Я знаю, что подорвал твою веру в меня, но я больше никогда так не сделаю».

— Гарри, дружище! — казалось, эти слова вырвались у Рона, хотя он и пытался их сдержать. Гарри был уже на полпути к двери, но вопросительно повернул голову. — В чем дело? — казалось, Рон умолял его хоть как-то разобраться во всем этом.

Мысленные картинки быстро вспыхивали в голове Гарри, они были словно кусочки пазла, которые он пока не мог собрать, он даже не был уверен, что эти кусочки вообще из одной коробки.

Они преследуют тебя? Её глаза? Растерянные, смущенные, сбитые с толку.

Беллатрикс была права.

Это то, что ты с ней сделал. Око за око — это честная игра.

Она не…

Око за око — это честная игра.

Есть вещи пострашнее смерти.

Он чувствовал разгадку, парящую на краю его сознания, дразнящую его, но пока недосягаемую. Когда он повернулся к Луне и Рону, его лицо выглядело растерянным, а глаза были широко распахнуты.

— Я, конечно, не уверен, но по-моему, что-то происходит, и это касается нас.

— Откуда ты знаешь?

— Потому что это связано с Гермионой.

* * *

Гарри нашел Кальпурнию Уилкотт в палате на четвертом этаже; она выглядела слишком уж ошеломленной и мечтательной, даже если не брать во внимание то, что она одна из подруг Луны. Дверь была приоткрыта, целителя не было видно, но Гарри не знал, когда он — или она — вернется. Учитывая, что можно было даже не сомневаться в том, что в Министерстве его ждет статус персоны нон грата, он предпочел бы, чтобы его не замечали и не допрашивали.

— М-мисс Уилкотт? — спросил Гарри, слегка запинаясь, пытаясь говорить профессионально.

— Да?

Она вежливо повернулась к нему. Все в ней казалось бледным: и большие небесно-голубые глаза, и широкий лоб, и кожа была такая белая, что выглядела почти прозрачной. И все это вдобавок было увенчано облаком чернильно-черных волос. Они были стянуты в пушистый узел и удерживались чем-то вроде четырех или пяти палочек для еды. Все вместе это выглядело несколько обескураживающе, подумал про себя Гарри. Он мимоходом заметил несколько шелушащихся пятен на ее руках и предплечьях, почти незаметных, потому что они были зачарованы, и с каким-то ошеломленным недоумением вспомнил, что мазь от экземы еще не готова.

— Вы Гарри Поттер, не так ли? Тот аврор, друг Луны? — спросила она, и Гарри понял, что стоит в дверях и ничего не говорит.

Он не смог сдержать ухмылку, услышав от нее свою характеристику, которую никогда раньше еще никто ему не давал — «тот аврор, друг Луны».

— Да, — просто сказал он. — Я рад, что вы в порядке, но я надеялся, что вы сможете ответить мне на несколько вопросов, если вы в состоянии это сделать.

— Буду рада, — сказала она, — но должна вас предупредить, на меня было наложено заклинание забвения, и я не знаю, насколько я смогу быть вам полезна.

— Вы видели сегодня что-нибудь необычное?

Она слегка моргнула.

— Я полагаю, что да. Наверное, поэтому они и наложили проклятие забвения.

Какое-то время они не мигая смотрели друг на друга, и Гарри понял, почему они с Луной так хорошо ладят.

— Я имел в виду, когда вы пришли на работу, был ли кто-нибудь в вестибюле, в коридорах — кто-то, кого там не должно было быть?

— Не то чтобы я могла это вспомнить, — задумчиво произнесла она. — Знаете, по выходным всегда довольно светло… Что с вами?

Гарри замер, уставившись куда-то вдаль испуганным взглядом своих зеленых глаз. Туда никто никогда не спускается.

Малфой уже выходил из-за угла, когда они с ним столкнулись. Гарри собирался увидеть Луну, так что Малфой мог прийти только из Отдела тайн. Какого черта он там делал?

— Драко Малфой был вчера у вас в отделе? — спросил Гарри, стараясь, чтобы его вопрос звучал естественно.

Кальпурния закатила глаза.

— Да. Он уже давно к нам заходит. Болтает с Аурелией — она администратор. Вчера он принес ей ланч, надеялся, что они смогут вместе поесть в комнате отдыха, но она заболела, — тон голоса Кальпурнии ясно намекал на то, что секретарша солгала. — Она позвонила вчера утром и сказала, что столкнулась с бешеным лунным теленком. Неужели она не могла придумать ничего получше? Вчера ночью даже не было полной луны! Все знают, что она пыталась сбежать с работы, чтобы увидеться с братом — он играл в футбол в Бристоле… Не знаю, почему она просто не сказала об этом Протеро, хотя он такой придурок, что, наверное, не разрешил бы ей, просто чтобы…

— А Малфой?.. — спросил Гарри, пытаясь вернуть ее к нужной теме.

— Он очень расстроился из-за того, что ее не было. Похоже, он очень хотел с ней пообедать. Хотя из их разговора накануне вообще ничего не предвещало, что ее не будет… И вообще, я не знаю, почему они решили пообедать в комнате отдыха. Запах там отвратительный. В свободное время Смитерс экспериментировал со своим хамелеоном с чарами извлечения энергии. Да любой скажет, что его соотношение неправильно; хамелеон слишком маленькое животное для какого-либо положительного и измеримого эффекта, но…

— Так он ушел? — вмешался от отчаяния Гарри, прервав ее на полуслове.

— Кто, Смитерс? О, вы имеете в виду мистера Малфоя… Да-да, он ушел. Я подумала, что он, наверное, пытался от кого-то спрятаться. Он выглядел так, будто кто-то его изрядно потрепал.

Значит, Малфой пытался проникнуть в Отдел. Вращающаяся комната впускает людей на ресепшн только в рабочее время, и он смог бы пройти только вместе с кем-то.

— В какой комнате вы были?

— Когда на меня наложили проклятие забвения? — Гарри кивнул, и она продолжила: — Мы с Луной работали кое над чем… засекреченным.

Ее взгляд метнулся к нему, а затем вернулся на свои сложенные на коленях руки.

— Я не спрашивал, над чем вы работаете, а только лишь — в какой комнате вы были, — запротестовал он, надеясь, что она ему все-таки что-то расскажет.

— Мы были в комнате мультивселенной, — поспешно сказала она таким тихим голосом, словно боялась, что их кто-то услышит.

На ее лице застыло страдальческое выражение, и Гарри знал, что дело в самом ее статусе «невыразимой». Вполне вероятно, что единственная причина, по которой она решила рассказать ему что-либо об этой комнате, заключалась в том, что он был аврором, и, следовательно, имел полномочия её спрашивать.

«Тем более, нужно действовать быстро», — подумал он.

— Э… — Гарри вспомнил обрывки загадочных разговоров, которые он подслушал во время того сбивающего с толку обеда с двумя невыразимыми. — Но разве это не просто теория? — Кальпурния крепко сжала губы, встретилась с ним взглядом и медленно и осторожно покачала головой.

— Но что у вас есть такого, что стоило бы украсть? — Гарри выглядел растерянным.

— Ничего не взяли, — сказала Кальпурния так же решительно, как и Луна.

Гарри открыл было рот, но затем снова закрыл его, решив не раскрывать ей то, что он подумал о Маховиках времени, ведь в этом не было никакой необходимости. Гарри все еще верил, что он прав, несмотря на обратное мнение Луны.

— В тот раз просто так получилось. Дверь была открыта, когда все пришли утром, и Протеро подумал, что это я оставила ее открытой, хотя я бы никогда так не сделала. Я это помню, потому что Лидия Вингейт принесла в офис мамин немецкий шоколадный торт, и я везла кусочек домой. Мне пришлось вытащить палочку из сумочки, чтобы запереть дверь, и я уронила торт. Это меня очень раздосадовало. Конечно, Протеро мне не поверил. Но ничего не пропало, так что… — она пожала плечами.

— Подождите… — медленно сказал Гарри, пытаясь разобраться в ее запутанном повествовании. — Это случалось раньше? Дверь уже была открыта? Какая дверь?

— Дверь в комнату мультивселенной. Она была открыта, хотя я всегда стараюсь ее закрывать. Я имею в виду, что мы не можем допустить, чтобы туда кто-то вошел; это было бы… — она внезапно прикрыла рот рукой.

— Луна сказала, что никто никогда не врывался в Отдел тайн, за исключением… Ну, вы знаете… — он с застенчиво указал на свой шрам на лбу.

— Ну, это было еще до того, как она работала здесь. Я думаю, она еще училась в школе. И вряд ли мы сможем доказать, что что-то произошло. Что касается этого придурка надзирателя Протеро, то это была всего лишь моя небрежность, и больше ничего. Он был настолько в этом убежден, что даже не написал рапорт.

Гарри почти ничего не слышал, кроме утверждения Кальпурнии, что Луна еще училась в школе во время первого загадочного взлома. Ужас, словно теплый свинец, скапливался в его желудке и начал медленно затвердевать.

— Когда это было?

— Прошлый взлом — я имею в виду «предполагаемый» взлом?» — Кальпурния закатила глаза и жестом изобразила кавычки.

Гарри лишь кивнул, чувствуя, что он не может говорить.

— Пять лет назад — смотрите… Да, пять лет назад и, кажется в дату, которая была на прошлой неделе… Да, потому что день рождения Лидии был как раз седьмого, — говоря это, она выглядела изумленной, словно это только что пришло ей в голову. — Да! Ведь мы всегда шутим, что если бы день рождения Лидии был всего на несколько дней позже, то у нее каждый год в этот день бы был выходной — благодаря вам, конечно. Погодите, вы уверены, что с вами все хорошо?

— Спасибо… Спасибо, что уделили мне время, мисс Уилкотт, — натянуто сказал Гарри, словно кто-то дернул за ниточку, привязанную к его спине, чтобы заставить его выдавить из себя эти слова.

Она даже не успела с ним попрощаться, как Гарри выбежал из комнаты, и она очень надеялась, что его не стошнит в коридоре. От этого всегда был такой жуткий запах, но в сочетании с очищающими чарами он был бы еще хуже.

* * *

Когда Гарри вернулся к палате Луны, Рон сидел в коридоре, привалившись к стене справа от закрытой двери.

— Целитель ее осматривает. Выгнал меня, — сказал Рон в ответ на удивленный взгляд Гарри. — Ты что-нибудь узнал? — он остановился и наклонился вперед, чтобы поближе вглядеться в бледное лицо Гарри. — Рассказывай, что случилось, — приказал он.

Гарри провел рукой по лицу и вздохнул.

— Что-то… все это… я даже не уверен. Но что-то не так, и это связано с Гермионой и Финальной битвой, я готов поставить на это свою жизнь.

Когда он снова взглянул на Рона, его глаза горели огнем на бледном как мел лице, и Рон знал, что он двигался на автопилоте, проходя через душераздирающую агонию, которая всегда терзала его именно в этот день из всех остальных дней в году.

— Я думаю… Я думаю, что Гермиона жива, Рон, — сказал он, задыхаясь, торопливо, как будто опасаясь, что если он будет колебаться, то он вообще ничего не сможет сказать.

Он напрягся, словно ожидая словесного наказания, которое последует за этим.

Рон провел своими длинными пальцами по растрепанным волосам, и его веснушки выделялись яркими пятнами на лице, которое выглядело почти таким же пепельным и уставшим от жизни, как у Гарри. Повисла долгая пауза, никто ничего не говорил, и единственными слышимыми звуками была суета ведьм-медсестёр со станции, находящейся в конце коридора.

— Что ты узнал? — с трудом выдавил Рон, прямо встретившись взглядом с Гарри.

Благодарность, осветившая лицо его лучшего друга, заставила его испытать такой стыд, что его мысли с тоской устремились к бутылке Огденского виски, стоящей в шкафу в его комнате.

«Будь добр, просто забудь обо всем этом на некоторое время», — мысленно сказал себе он.

Гарри говорил медленно, как будто это стоило ему больших усилий; он обрисовал в общих чертах то, что узнал: что Кальпурния сказала о предыдущем взломе и о времени этого взлома, что сказал Долохов перед смертью, разглагольствования Малфоя в коридоре Министерства, и где тот находился незадолго до этого. Когда он добрался до этой части истории, глаза Рона загорелись.

— Администратор? Аурелия? — получив подтверждающий кивок Гарри, он продолжил: — Луна рассказывала мне о ней. Малфоя скорее найдут мертвым, если он начнет что-то вынюхивать рядом с ней! — увидев озадаченный взгляд Гарри, Рон закатил глаза. — Ты еще называешь себя аврором! Кальпурния даже сказала, что ее брат играет в футбол. Гарри, в футбол. Она маглорожденная!

— Он направлялся в комнату мультивселенной, — сказал Гарри. — Когда он не застал Аурелию, он решил вернуться в другой раз. У него нет таких полномочий в Министерстве, чтобы он мог попасть в Отдел тайн. Ему просто нельзя было там находиться без какого-то предлога, на тот случай, если что-то пойдет не так.

— Наверное, он не ожидал, что кто-то будет там в выходные, — мрачно добавил Рон. — Но откуда ты знаешь, куда он направлялся?

— Пять лет назад дверь нашли открытой, хотя Кальпурния уверена, что она ее закрывала. Они с Луной были сегодня в той же самой комнате.

Глаза Гарри быстро двигались, и пальцы нервно дрожали.

— Нам нужно поговорить с Луной и выяснить, что находится в этой комнате, за чем мог охотиться взломщик, а затем нам нужно попасть в эту комнату — и чем скорее, тем лучше.

— К чему такая спешка? — спросил Рон.

— Потому что в понедельник я, скорее всего, больше не буду уполномоченным сотрудником, — кратко сказал Гарри.

У Рона отвисла челюсть, а глаза расширились от удивления.

— Гарри, это не… это все не из-за… — Гарри покачал головой, и легкая грустная улыбка тронула его черты.

— Нет, Рон, это все из-за меня самого.

Он пошарил в кармане, что-то нащупал и наконец открыл маленькую откидную крышку невзрачной круглой черной коробочки из какого-то матового металла. Она была пуста.

— Мне нужно твое воспоминание о Финальной битве — когда ты в последний раз видел и слышал Гермиону.

Рон пятился от него, с отвращением глядя на предмет, который держал в руках Гарри.

— Что это за хрень? — спросил он.

— Это переносной Омут памяти, Рон. Стандартная модель для авроров. Мне действительно нужно это воспоминание — мне нужно услышать, какое заклинание произнесла Беллатрикс, а ты один из немногих, кто был достаточно близко, чтобы его услышать.

— Но я не помню…

— Ты думаешь, что не помнишь, но, скорее всего, это все еще записано в твоем сознании, — он снова протянул ему маленькую круглую коробочку. — Я собираюсь поговорить еще и с Ремусом. Мне нужно точно знать, что произошло, когда он убил Беллатрикс, и видел ли он на самом деле исчезновение Гермионы, — он еще раз протянул коробочку Рону. — Пожалуйста.

Рон вздохнул и поднес палочку к виску, медленно вытянув серебристую нить, которую он затем уложил в коробочку. Выражение его лица немного смягчилось из-за отсутствия мучительных воспоминаний, и Гарри захлопнул крышку и защелкнул замок.

— Зачем тебе воспоминания Ремуса об убийстве Беллатрикс? — спросил он, когда целительница вышла из комнаты Луны, и они направились к ней. Гарри сунул портативный Омут памяти в карман.

— Потому что я не думаю, что она тоже мертва.

Моя тень единственная, кто идет рядом со мной

— Green Day, «Boulevard of Broken Dreams»

Во вселенной нет никого волшебнее и чудеснее тебя.

— Bonnie Tyler, «Total Eclipse of the Heart» («Полное затмение сердца»)

— Гарри? — в голосе Ремуса Люпина прозвучало удивление, когда он увидел стоящего в дверях совершенно измученного молодого человека. Он привык, как и большинство тех, кого Гарри считал для себя близкими людьми, в этот день вообще не видеть того.

— Привет, Ремус, — тихо сказал Гарри, наклонив голову. — Я могу с тобой поговорить? Это важно.

Ремус широко распахнул дверь квартиры.

— Как будто тебе нужно было разрешение, Гарри, — фыркнул он.

Гарри вошел в квартиру, и Ремус закрыл за собой дверь.

— Где Тонкс? — спросил Гарри, с любовью оглядывая маленькую комнату.

Она полностью отражала Ремуса и Тонкс — слегка потертый шик, с очень странными и вульгарными штрихами то тут, то там. Он знал, что в комнате для гостей висит бархатный постер «Сестер Рока», а одно из окон вместо занавески было задрапировано боа из перьев. Луне это бы понравилось. На стене висела пара черных брюк с прорехами на обоих коленях, наполовину замаскированными приклеивающим заклинанием.

— Она в Лютном переулке. Дежурство.

Гарри понимающе издал звук «а-а-а».

— Точно, — сказал он. — Я и забыл, что она будет там в эти выходные.

В глубине души он был этому рад. У Тонкс в голове будет конфликт интересов, а он совершенно не хотел делать ничего такого, что могло бы вовлечь ее в это и стоить ей работы. Ремус зарабатывал себе на жизнь публичными выступлениями для более непредубежденных правозащитных групп, а также время от времени подменял кого-то в Хогвартсе по мере необходимости; титул кормильца семьи достался именно Тонкс. Если Ремуса это и раздражало, он никогда не упоминал об этом вслух в присутствии Гарри.

— Я… Я должен спросить тебя кое о чем — а потом… а потом кое-что сделать, и я не хочу делать это один, — пробормотал Гарри; Ремус с любопытством посмотрел на Гарри, и его взгляд скользнул вниз, к маленькой коробочке, которую Гарри вытащил из кармана и вертел в руках. — Я не думаю, что ты захочешь… Но я — я просто не мог не спросить Рона, и я… Я не могу смотреть это сам, особенно сегодня — а это должно быть сделано сегодня. Я не думаю, что у нас много времени, прежде чем я буду уже не…

Он резко остановился, как будто потерял ход мыслей, и какое-то мгновение тупо смотрел на своего бывшего профессора.

— Скажи мне, что я должен для тебя сделать, — мягко сказал Ремус, положив руку на плечо Гарри. — Ты знаешь, что я сделаю это.

— Мне нужны твои воспоминания о Гермионе — о том, что случилось с Гермионой и что случилось с Беллатрикс.

Унылые зеленые глаза Гарри встретились с глазами Ремуса, и оборотень побледнел.

— У меня уже есть воспоминания Рона, — Гарри шумно прочистил горло. — И мне нужно, чтобы ты посмотрел их вместе со мной.

— Хорошо, — спокойно согласился Ремус. — Присаживайся. Я отойду на минутку.

Гарри сел на продавленный кожаный диван, а Ремус удалился на кухню. Он слышал, как тот звенит стаканами в соседней комнате, и его любопытство возросло, когда этот взрослый мужчина вышел с двумя стаканами.

— Это огденский виски, смешанный с успокоительным, — объяснил он. — Я подумал, что чуть позже он может нам понадобиться.

Гарри судорожно выдохнул и выдавил из себя дрожащую улыбку в адрес этого человека, который был ближе всех к его отцу.

— Да… — сказал он, проводя дрожащей рукой по своим темным волосам.

Он поставил переносной Омут памяти на низкий столик перед собой, рядом со стаканами с виски, и щелкнул крышкой. Память Рона безмятежно кружилась внутри серебристой рябью. Приложив палочку к виску и медленно вытащив свое воспоминание, Ремус бросил его в волшебную шкатулку. Какое-то время они оба с опаской смотрели на Омут, словно он мог затянуть их в их собственные кошмары.

— Так… Зачем это всё? — спросил Ремус после мгновения тяжелой тишины.

Гарри оперся локтями на колени, а под подбородком упёр сложенные кулаки, и, глядя в никуда, начал рассказывать Люпину ту же историю, что и Рону всего полчаса назад. Ремус внимательно слушал, редко что-то вставлял и время от времени яростно ругался себе под нос.

— Знаешь, когда я увидел, что случилось с Гермионой — я не был слишком близко, чтобы услышать проклятие, которое использовала Беллатрикс. Ветер унёс слова — меня тошнило — тошнило и злило то, что отняли Гермиону, еще от того, что это будет значить для тебя… — увидев вопросительный взгляд Гарри, он улыбнулся. — Да, я знал, как ты к ней относился — и как ты до сих пор к ней относишься — и что ты предпочел бы умереть, чем лишиться своей дружбы с ней.

— Она мне была так нужна, — хрипло сказал Гарри. — Она мне все еще нужна… Я… о боже, Ремус… Когда ты сказал мне, что ее… ее нет… это было так, будто половину моей души вырвали, и это было… так больно, и… это никогда не уходит, Ремус… это никогда не пройдет.

— Беллатрикс просто стояла и смотрела на меня после того, как это случилось, — продолжил Ремус, когда тишина стала гнетущей. — Всего мгновение, но мне казалось, что это длилось вечность. Она была прекрасна и ужасна, стоя там, и ветер растрепал ее волосы позади нее. У нее были все шансы уничтожить меня, но она этого не сделала. Это было так, словно она ждала, когда я что-нибудь предприму, подстрекая меня попытаться сразиться с ней, как будто она знала, что у меня нет шансов. — Его губы сжались в мрачную линию. — Я применил к ней Ликвидатор.

Настала очередь Гарри посмотреть на него с полнейшим изумлением.

— Ремус, это…

— Экспериментальное и незаконное в данный момент заклинание, я знаю, — сказал Ремус. — Тонкс, Грюм и я работали над ним тайно, тренировались в его использовании, пытаясь его усовершенствовать, надеясь, что мы сможем получить рабочее заклинание до того, как начнется Битва. Мы не особо далеко продвинулись: Ликвидатор мог полностью стереть что-то с лица земли, но он мог так же легко что-то поджечь, взорвать или вообще не сработать.

— Она могла убить тебя, — сказал Гарри не своим голосом.

— Я рискнул. Я понадеялся, что это сработает и она не будет готова к чему-то подобному. Но если то, что ты говоришь, правда…

— Я думаю, что она использовала портключ за мгновение до того, как твое заклинание сработало, — сказал Гарри. — Возможно, поэтому она ждала, когда ты сделаешь первый шаг. Она знала, что ты не воспользуешься Непростительным заклинанием.

— Если она… Если она жива, то где, по-твоему, она была все это время? — недоуменно произнес Люпин.

— Я не знаю, — устало сказал Гарри, снова опуская подбородок на руки. — Но если мы ее найдем, я думаю, мы найдем и Гермиону.

— Гермиону? — воскликнул Ремус.

— Вот почему мне нужна была память Рона. Он слышал, как Беллатрикс что-то кричала на латыни — проклятие, которое… которое унесло ее… Но он не смог его разобрать. Я надеюсь, что оно все еще хранится в его памяти, и что мы сможем узнать, что это было.

— Может быть, нам следует отнести это к аналитикам Омута памяти в Министерстве, — предложил Ремус. — Если мы собираемся попытаться замедлить события для прояснения, тогда обученный этому…

Он остановился. Гарри уже тряс головой.

— Мы не можем. Стоит мне только упомянуть Гермиону, как все смотрят на меня так, будто я иду по ложному пути, а ты знаешь, что Скримджер меня дико ненавидит. Вчера у меня была стычка с Малфоем, и он меня сдал. Моя встреча с Долоховым была тоже… Как бы сказать… вопреки приказу, и я думаю, что Глава украинских авроров также сообщил обо мне Министру. Короче говоря, я думаю, что моя работа закончится в понедельник.

— Гарри, прости, — в голосе Люпина было искренне сочувствие.

— Не надо, — коротко сказал Гарри. — Я не… по крайней мере, не сильно. И если мы сможем узнать правду, то это все точно того стоит.

— А если правда в том, что Гермиона мертва? — тихо сказал Люпин голосом, который Гарри по себя называл «воспитательским».

— Тогда я… Тогда, я полагаю, мне придется с этим смириться, не так ли? — хрипло ответил Гарри, словно слишком глубокий вдох причинял ему боль.

— Да, придется, — почти прошептал Ремус. — Ты знаешь, она не хотела бы видеть тебя таким, снедаемым горем, виной и печалью.

— Я знаю, — согласился Гарри.

Но это не значило, что он сможет остановиться. Ремус по-дружески похлопал его по спине и снова обратил внимание на миниатюрный Омут памяти.

— Ты готов это сделать? — спросил он.

— Нет, — ответил Гарри хрипло и честно. — Но у меня нет выбора.

Вместе они наклонились вперед, почти соприкасаясь головами над маленькой черной шкатулкой, пока серебристый туман не разверзся, чтобы поглотить их.

* * *

Они стояли в Запретном лесу, по колено в траве, но всего в нескольких метрах от них были ясно видны зеленые просторы Хогвартса. Запутанное бездорожье самого сердца леса осталась далеко позади.

Было ясно, что сначала они попали в воспоминания Рона. Грудь Гарри сжалась в агонии так сильно, что он на мгновение задумался, а может ли горе вызвать у него сердечный приступ.

Послышался слабый шелест листьев и треск тонких веточек и стеблей. К ним кто-то приближался. Он увидел ярко-рыжую вспышку, почти столь же мимолетную, как солнечный луч, пробивающийся сквозь деревья.

— Мне просто интересно, вот и все. Я не спрашиваю чего-то такого, что касается твоих трусиков, — послышался голос Рона, сначала слабо, а потом все отчетливее; он звучал угрюмо, словно тот защищался.

— Состояние моих трусиков тебя абсолютно не касается, — раздался другой голос, чопорный и резкий… И явно сердитый.

У Гарри подкосились ноги, слезы нахлынули с такой скоростью, что он даже сам удивился. Это была она, о Мерлин, это была она.

— Полегче, Гарри, — сказал Ремус тихим голосом, хотя их обоих нельзя было ни увидеть, ни услышать.

Когда они показались из-за деревьев в поле зрения, Гарри понял, что он по собственной воле движется к ней. Внезапно он понял, что бормочет:

— О боже, Гермиона. О боже, Гермиона…

Он повторял это снова и снова, как мантру.

— Гарри, ты сможешь это сделать? — настойчиво спросил Ремус, хватая его за локоть.

Гарри закрыл глаза и глубоко и резко вдохнул через нос, пытаясь собраться.

— Я в порядке, — прохрипел он, солгав сквозь стиснутые зубы.

Гермиона продолжала говорить.

— …Не понимаешь, что если бы между мной и Гарри что-то было — а между нами ничего нет, — мы бы обязательно первым делом подошли к тебе и поговорили с тобой об этом? Разве ты не знаешь, насколько мы уважаем нашу дружбу? И вообще ничего не происходит… И я не могу поверить, что ты затеваешь со мной ссору из-за этого посреди битвы. Гарри был бы в ярости, если бы узнал.

«Ну да», — подумал Гарри.

— Конечно, ты побежишь к Гарри, — сказал Рон почти с усмешкой.

— Ну, это ты начал прыгать на меня при первой же возможности! Вот что имею в виду, я говорю тебе абсолютно честно! Я всего лишь поцеловала его в щеку. Он… он может умереть, понимаешь… а я… я…

Наступила тишина, нарушаемая только шумом шагов в кустах.

— Мерлин, Гермиона, ты плачешь? — спросил Рон. — Вот так вот иметь дело с девчонкой, которая раз — и становится чертовски эмоциональной, заведенной ни с того ни с сего…

— Ни с того ни с сего? Ты называешь это ничем? — голос Гермионы был так близок к крику, насколько это возможно для человека, старающегося замолчать. — Ты чуть ли не обвиняешь меня и Гарри в том, что мы предаем тебя у тебя за спиной. Как будто мы когда-нибудь сможем это сделать! Кроме того… — ее голос стал низким, неразборчивым, она начала мямлить.

— Что это сейчас было? — высокомерно спросил Рон, так как он, похоже, тоже ничего не расслышал.

— Я сказала: «Кроме того, ты не должен иметь ко мне никаких претензий, учитывая то, что именно ты бросил меня в начале учебного года!» 

Лицо Гермионы слегка порозовело.

— Ты мечтаешь о нем, не так ли? — резко спросил Рон.

Гермиона замерла, но помедлила лишь мгновение, прежде чем резко выкрикнуть:

— Не будь смешным. У тебя нет причин заботиться о том, о ком мне нужно мечтать. И тебе нужно избавиться от этой навязчивой одержимости Гарри…

— Это я-то одержим Гарри? — неуверенно сказал Рон, но Гермиона резко оборвала его слова, грозно приподняв брови.

— …Как тогда, на четвертом курсе, ты уже должен повзрослеть! Можно подумать, что ты встречался со мной только для того, чтобы иметь то, чего не было у Гарри!

Лес, казалось, замолчал в какой-то неестественной тишине.

Гермиона, похоже, была сама шокирована тем, что она это сказала вслух, а Рон покраснел до кончиков ушей. Долгое время никто из них вообще ничего не говорил.

— Это лучше, чем соглашаться на меня, только потому, что я попался под руку? — наконец сказал Рон, и его лицо побагровело, а глаза вспыхнули от гнева и боли; Гермиона вздрогнула, как будто ее ударили. — Он встречался с Чоу, встречался с Джинни. С чего бы ему хотеть встречаться с тобой?

Гарри издал какой-то невнятный рык и бросился вперед, совершенно забыв, что это воспоминание, пока Ремус его не схватил. У Гермионы перехватило дыхание, отчего сердце Гарри сжалось.

— Я.… я… Совершенно очевидно, что тот, кто зрел, вдумчив и умён, может разглядеть и внешность, и поверхностные проявления. Я бы предпочла именно такого человека, — Гермиона изо всех сил пыталась вернуть утраченное самообладание, но ее тон явно подразумевал, что она считала, что у Рона нет этих качеств. — В отличие от тебя, все зациклены на том, как должно быть, как люди должны выглядеть и как думать. Ты… ты… ты совсем как Перси, — торжествующе закончила она, остановившись на самом низком оскорблении, которое только смогла придумать.

Лицо Рона вспыхнуло.

— Я совершенно на него не похож! — возмутился Рон. — Хочешь так — ну тогда — просто — прекрасно!

Он обогнал ее, и его длинные ноги быстро понесли его через лес, как решил Гарри. Гермиона какое-то время колебалась, но затем последовала за ним, продолжая двигаться в том же направлении, где должна была находиться могила Дамблдора, хотя она и не надеялась угнаться за ним.

Ремус и Гарри держались рядом с Гермионой, пока она пробиралась через окраину леса, время от времени расчищая себе путь заклинанием и бормоча что-то вроде:

— Чертов тупой придурок! Кем он себя возомнил? Ну в самом деле! — задыхалась Гермиона.

По мере того, как она отставала, Гарри чувствовал, как воспоминания оттягивают его. Ремус шагал впереди, пытаясь не отставать от Рона, но Гарри позволил памяти сделать свое дело. Он смотрел назад, смотрел на Гермиону так же жадно, как голодный человек смотрит на бифштекс, позволяя своим каблукам оставлять несуществующие следы на несуществующей земле.

Рон стал двигаться быстрее; даже Гарри почти потерял Гермиону из виду, когда услышал треск одинокой ветки дерева, ломающейся пополам под тяжестью чьей-то ноги.

Гермиона застыла, замерла на месте и крепко сжала палочку в руках. Гарри начал метаться и сопротивляться неумолимой силе памяти Рона.

«Остановись, Рон! Ради всего святого, остановись!»

Ему хотелось кричать, даже осознавая, что это бесполезно. Он был слишком далеко; она почти исчезла из поля его зрения. Последнее, что он увидел перед тем, как листва завесила сцену перед ним — это странный вихрь воздуха. Раздался короткий крик, прерванный прежде, чем стих.

«Мантии-невидимки! У них есть мантии-невидимки! Гермиона!»

Он удвоил свои усилия, словно была надежда изменить исход того, что заново переживалось в чьем-то сознании. Внезапно он рухнул лицом вниз от удивления, его вытянутые руки впились в глину, и вдруг память освободила его. Рон вернулся.

Он услышал шорох и шелест зелени, когда Рон со всех ног бросился к своей подруге.

— Гермиона! — услышал Гарри вопль Рона.

Гарри стал бежать рядом с ним, а затем опередил. Он увидел Гермиону, окруженную пятью Пожирателями Смерти в черных плащах, и вновь остановился — так резко, словно его связали веревками.

Позади него раздался явно слышимый треск ломающейся кости и крик боли сквозь стиснутые зубы. Рон упал.

— Ремус? — спросил Гарри, оглядываясь через плечо.

— Я здесь, — сказал оборотень, нырнув под низко свисающую ветку, и остановился, бросив печальный взгляд на Рона. У Уизли-младшего побелели губы, на лбу выступила испарина, а Ремус схватился за ногу пальцами, превращающимися в когти.

— Гермиона, я иду. О, Мерлин! — выдохнул он, ругаясь себе под нос, пытаясь встать.

Один раз он все же поднялся на ноги, но его больная нога подогнулась под ним, и он снова упал, приземлившись в грязь и засохшие листья, заляпанные брызгами рвоты. Гарри слышал разочарование в голосе Рона, слезы и мольбы, когда тот храбро пытался встать; он чувствовал неистовую настойчивость Рона в учащении собственного пульса, даже несмотря на то, что конец был предрешен.

Гарри подошел настолько близко, насколько ему позволяла память Рона, и почти не мог разобрать, что происходит — даже несмотря на то, что он стоял. Гермиона убила двух Пожирателей Смерти и что-то вызывающе кричала Беллатрикс, уже будучи обезоруженной. В груди Гарри разлилось тепло, а на его глазах выступили слезы. Она олицетворяла собой Гриффиндор, а он не успел ей сказать, как он сильно ценит ее, зависит от нее, нуждается в ней, любит ее.

Затем Беллатрикс сделала движение вперед, пронесся молниеносный вихрь из черной ткани и разлетающихся в стороны волос, и она прижала Гермиону к себе, вытянув свою палочку крест-накрест под её подбородком и держа за оба конца так крепко, что он увидел, как Гермиона содрогнулась в рефлекторном движении, пытаясь что-то произнести. Беллатрикс что-то шептала на ухо Гермионе, что-то, что заставляло ту отчаянно сопротивляться, и ее лицо покраснело от гнева и усилий.

Рон вновь попытался встать, наложив какое-то лечебное заклинание, которое явно не сработало, и с большим усилием стал пробираться сквозь подлесок. Гарри задавался вопросом, понимает ли Рон, какой легкой добычей он был бы, если бы Пожиратели Смерти не были так заняты, и начали его преследовать.

Еще два Пожирателя Смерти двигались вслед за своим лидером, удерживающим Гермиону перед собой. Прекрасные губы Беллатрикс изогнулись в торжествующей улыбке, и она провела рукой по голове Гермионы, что-то при этом бормоча. На мгновение Гарри подумал, что она что-то вылила на нее, но потом он увидел на шее Гермионы сияние золотой цепочки, на которую упал солнечный луч.

Гарри двигался вместе с ними, так близко, как только мог, стараясь оставаться между Гермионой и Роном, который почти ничего не видел, находясь почти на земле. Гарри не мог подойти слишком близко из-за медленного продвижения Рона, но он инстинктивно замер, когда Беллатрикс повернулась к сердцу леса и, казалось, посмотрела прямо на него. Его сердце бешено забилось, даже когда он понял, что она его не видит. В воздухе материализовался небольшой предмет, и Беллатрикс ловко поймала его одной рукой.

Она сказала: «Одна минута», — Гарри лихорадочно огляделся, когда к нему подошел Ремус.

— Здесь есть кто-то еще, Ремус. Еще кто-то в плаще, — прошептал Гарри без всякой необходимости.

Он слышал, как Беллатрикс что-то бормотала о свидетелях, когда они дошли до края леса и встали на краю поля Хогвартса. Вдалеке, сквозь тонкую сетку деревьев, Гарри увидел воспоминание о поединке Ремуса с Макнейром. Пожиратель Смерти полоснул его режущим заклинанием по голове, и Ремус сражался, почти ослепленный стекающей кровью. Пока они кружили друг возле друга, Ремус заметил Беллатрикс, удерживающую Гермиону, и отчаянно пытался маневрировать, чтобы хоть что-то предпринять. Когда он убил Макнейра, рука Беллатрикс — та, что не держала палочку — ухватила камень на конце цепочки, которая была на шее у Гермионы. Ремус выпустил заклятие и промахнулся, отбросив Пожирательницу Смерти влево.

— Adj… sum, — прорычала Беллатрикс, яростно опуская руку. Концы цепочки блеснули на солнце, свисая с кулака Пожирательницы, и Гермиона просто исчезла из поля зрения, как плохая кинопроекция, с открытым в беззвучной мольбе ртом.

Гарри упал на колени и какое-то время не мог дышать. Он знал, что появился новый кошмар, который будет преследовать его по ночам.

Казалось, он стоял на коленях уже целый час, хотя прошло всего мгновение. Ноги Гарри налились свинцом, когда он поднялся, рука Ремуса крепко сжала его бицепс, а в горле возникло сухое, горячее, сдавливающее ощущение. Когда увидел, что Рон ползком выбрался на опушку леса, он смог хотя бы немного начать двигаться. Чуть ниже он увидел себя, ковыляющего от могилы Дамблдора; Гарри заметил, каким бледным и измученным он был.

Гарри видел, как он бросился к Рону, и вспомнил, какое облегчение испытал, увидев его, готовясь ему рассказать, что наконец-то все кончено, и Рон задал вопрос, который разрушил его мечты. Раненый рыжий в воспоминании вцепился в рукав Гарри, и в его голосе послышался звук тысячи трагедий, соединенных вместе.

— Где Гермиона?

Гарри повернулся к Ремусу из воспоминания как раз вовремя, чтобы увидеть, как Беллатрикс исчезла во вспышке света, но он не заметил фактического срабатывания заклинания. Последняя Пожирательница Смерти была убита, хотя Гарри и не знал, кем. Он изо всех сил пытался восстановить контроль и посмотреть на исчезновение Беллатрикс с некоторой долей объективности. Если Беллатрикс исчезла как раз перед тем, как сработало заклинание, она сделала это с поразительной точностью.

— Давай посмотрим твою память, а потом мы сможем вернуться к обеим, замедлим их, если нужно, попробуем услышать это заклинание, — машинально сказал Гарри, глядя на себя и Рона в воспоминании.

— Хорошо, — согласился Люпин, произнося заклинание, которое перенесет их во второе воспоминание, содержащееся в Омуте памяти.

Но он не собирался спешить, и Гарри знал это — он знал это и не мог отвести взгляд; это было все равно, что наблюдать за приближающимся бладжером.

Он сам и Рон из воспоминания смотрели через лужайку на Ремуса, который стоял уставший, истекающий кровью, безвольно держа палочку в одной руке; их бывший профессор смотрел на них с выражением лица, которое ни с чем нельзя было перепутать.

До этого момента у Гарри был необычный и печальный опыт наблюдения за исчезновением Гермионы, но сегодня он превзошёл сам себя, наблюдая, как из-за этого он просто теряет себя.

Моя тень единственная, кто идет рядом со мной

— Green Day, «Boulevard of Broken Dreams»

И вот, ты уплыла в пасмурное утро

— Vertical Horizon, «Best I Ever Had» («Лучшее, что у меня когда-либо было»)

Гарри и Ремус — бледные, дрожащие и эмоционально истощенные — вынырнули из Омута памяти больше, чем через час. В итоге им пришлось прибегнуть к наложению двух воспоминаний и их одновременному воспроизведению, и два воспоминания двух разных людей открыли перед ними последние слова Беллатрикс, сказанные Гермионе.

— Adjicio universum.

И мир Гарри сбился со своей оси. Изменить Вселенную. Учитывая то, что он узнал от Кальпурнии, это предполагало ужасную реальность.

Не говоря ни слова, Ремус подал Гарри стакан со стола, и тот, не раздумывая, проглотил его содержимое. Эффект успокаивающего зелья практически не чувствовался, хотя Гарри считал, что оно не дает ему сойти с ума тут же на месте, и он всего лишь мечется по маленькой гостиной, как зверь в клетке.

— Изменить Вселенную? — тихо спросил Ремус, отхлебывая свой коктейль. — От чего? И к чему? Как это повлияло на Гермиону?

«Комната мультивселенной», — подумал Гарри, чувствуя, что у него кружится голова.

«Пожиратели Смерти каким-то образом пронюхали о том, что исследуют Невыразимцы — может, через Руквуда… Кто знает, как долго уже продолжаются исследования? Беллатрикс разработала план — план на случай непредвиденных обстоятельств — и послала… кого-то… в Отдел тайн… Когда? Пять лет назад? Или раньше? …Что-то найти… Эту цепочку? Но почему тогда ничего не пропало? Что вообще нужно, чтобы кого-то отправить из Вселенной? И как его вернуть, если предположить, что этот кто-то переживет такой переход?» 

Гарри вздохнул. Ему не хватало ответов.

— Я думаю… — тяжело начал он, пытаясь не обращать внимания на дрожь в коленях во время ходьбы. — Я думаю, что Беллатрикс… Беллатрикс… — Гарри выругался себе под нос и продолжил говорить медленно, пытаясь сформулировать свои догадки и подозрения как-то поконкретнее: — Должно быть, она что-то видела… Поняла, что исчезли крестражи — и как-то догадалась, что далеко не факт, что Волдеморт обязательно победит. Она хотела…

— Если она так беспокоилась о том, что ты можешь победить, почему она не была рядом с ним и почему она его не предупредила? — удивился Люпин, когда Гарри запутался в словах.

Но Гарри лишь покачал головой в ответ на слова Ремуса. Он понимал Волдеморта лучше, чем кто-либо другой, и больше, чем хотелось ему самому.

— Ты сам бы пошел к Волдеморту и сказал бы ему, что ты боишься, что он проиграет битву мальчику, которому еще нет и восемнадцати? Лестрейндж знала, что это будет означать верную смерть. Должно быть, она придумала свой собственный план, который позволил ей остаться свободной — это ведь так по-слизерински… И это было бы… Это было бы… Да… — Его глаза загорелись зеленым огнем, когда он понял логику мотивов Беллатрикс. Он был в этом уверен. — Это лишило бы победителя счастья, даже если он победит.

Это то, что ты с ней сделал. Око за око — это честная игра.

Слова Малфоя эхом раздались в его ушах, и в них появился какой-то новый зловещий смысл. Несмотря на то, что его не было поблизости, когда был убит Родольфус Лестрейндж, Гарри знал, что её муж был предметом ее одержимости и безграничной преданности на протяжении десятилетий. Гарри отнял у нее этого человека, а она, в свою очередь, безошибочно нацелилась на того, без кого не смог бы выжить Гарри.

Беллатрикс была права. Кто бы мог подумать, что грязнокровка может иметь такое большое значение?

— Почему бы ей просто не убить Гермиону так же, как убили Волдеморта? — Ремус примерил на себя роль адвоката дьявола, заставляя Гарри думать, чтобы он сейчас абсолютно уверен… И в то же время ни в чем не уверен.

Почему бы ей просто ее не убить?

Странная радость сжала его сердце при осознании этого. Она не мертва. Она не умерла. Но предстоящий путь оставался таким же неясным, полным опасностей и неизвестности.

— Малфой, — коротко сказал Гарри, сжав губы в мрачную напряженную линию. — Малфой тоже вовлечен в это все. Именно об этом он говорил в Министерстве. Он должен был знать — знать важность Гермионы для меня… Он должен был знать, к чему приведет тайна, окружающая ее смерть. Эта неопределенность… Если бы была малейшая возможность того, что она жива — это удерживало бы меня… Я был… И они смотрели, наслаждаясь моей болью, болью Рона — Малфой не мог знать, что Рон и Гермиона расстались… Рон был бы просто бонусом… И они… Все это время… И кто знает, как Гермиона… — его голос дрожал и срывался.

— Малфой был во Франции, — тихо напомнил ему Ремус.

Гарри посмотрел на него с каменным выражением лица.

— Малфоя видели пару раз во Франции в тот вечер, и не видели на Битве. Его собственные домовые эльфы свидетельствовали, что он был у себя дома во Франции; защиты показали, что он был там — но ты же не думаешь, что владелец дома не мог ими манипулировать? Готов поспорить на содержимое моего хранилища в Гринготтсе, что он был там под мантией-невидимкой. Время было рассчитано точно. Наверное, они почувствовали на своих Метках момент смерти Волдеморта. Но кто-то… Кто-то должен был следить за Гермионой, чтобы они появились вовремя. Когда она исчезла, я уже возвращался от могилы Дамблдора. Я шел назад…

Он замолчал, думая о том, как близко он был — что он мог бы ее спасти…

«А что могло бы быть, если...» — безжалостно проносились в его сознании.

— А это ожерелье… — продолжил он. — Я никогда раньше не видел ничего похожего. Беллатрикс сорвала его с шеи Гермионы прямо перед тем… Оно точно как-то замешано во всем этом. — Гарри прижал кончики пальцев одной руки ко лбу. — Мне нужно поговорить с Луной, — сказал он. — Но я… — он внезапно остановился и посмотрел на Ремуса с каким-то осознанием в глазах. — Подожди, — сказал он. — Долохов был одним из Пожирателей Смерти, которых Гермиона ранила до того, как она была обезоружена. Он сбежал, наверное, уже вместе с портключом, ведь Битва уже была близка к завершению. Почему человек под мантией кинул Беллатрикс портключ? Почему у нее до сих пор не было пути к отступлению? Она сказала: «Одна минута». Во время одного из повторов я замерил время — она действительно исчезла ровно через минуту. Куда она ушла?

— Гарри, ты даже не уверен, что этот объект был портключом. Мы не видели точно, что это было, — осторожно упрекнул его Ремус.

— Это был портключ. Иначе не может быть, — отрывисто сказал Гарри, продолжая ходить взад-вперед. — Автоматический — предустановленный — ей не нужно было его активировать. Возможно, чтобы попасть в место со множеством защит… — Его глаза вспыхнули зеленым огнем, когда он посмотрел на Ремуса. — Замок Малфоев во Франции… Если Малфой был под этой мантией, это имело смысл, потому что ему пришлось бы лично разрешать вход в портключ. И поскольку тут уже была использована магия, ей бы даже не пришлось пользоваться палочкой — она знала, что сможет войти в портал автоматически, просто на случай…

Ремус выглядел немного озадаченным.

— Даже несмотря на то, что она числится мертвой?

Гарри поджал губы почти с отвращением.

— Так Министерство попыталось прикрыть свою задницу. Гермиона тоже числится в рядах умерших. Именно так Невилл вышел на след Долохова. Он попытался скрыться, но после того, как убил информатора, похоже, стал небрежным. Все остальные никогда не проявляли никакой активности. Но Министерство было готово покончить со всем этим раз и навсегда. Запишите их мелом в колонке мертвых, коротко и аккуратно, и постарайтесь вести себя так, как будто всей этой грязной войны никогда и не было.

— Твой Департамент искал ее долгие месяцы, — напомнил ему Ремус, пытаясь снять с Министерства — а впоследствии и с самого Гарри — часть вины. — Они позволяли тебе наблюдать за поисками, даже когда ты еще не был аврором.

— Никто никогда тщательно не изучал твою память — или память Рона, — возразил ему Гарри. — Они даже не пытались выяснить, какое заклинание использовала Беллатрикс. Ведь было проще предположить, что она мертва. — Тут он остановился, сгорбившись, и начал перекладывать вину за произошедшее на свои плечи. — Но тогда я тоже… — мрачно сказал он. — Если бы произошел какой-нибудь рикошет, какая-то магическая неудача, то не осталось бы даже камня на камне — но я никогда… Мне никогда не приходило в голову, что у Пожирателей Смерти может быть какой-то заговор, выходящий за рамки обычной смерти.

Есть вещи пострашнее смерти.

Беллатрикс была права.

— Мне нужно нанести визит Малфою, — мрачно выпалил Гарри.

Выражение лица Ремуса стало настороженным.

— Тонкс рассказала мне, что вчера произошло, — сказал он. Его голос был увещевающим, отеческим. — Ты действительно считаешь, что это разумно?

— Ничего не поделаешь, — сказал Гарри. — Если Беллатрикс здесь сейчас нет, то я уверен, что Малфой знает, где она. И один из них или оба знают, где Гермиона. Это продолжается уже пять лет, и я думаю, что этого вполне достаточно, не так ли?

Ремус уже потянулся за своей палочкой.

— Тогда я пойду с тобой. — в его усталых глазах блеснул огонек, достойный пожилого Мародера.

— Нет, — быстро ответил Гарри самым непреклонным голосом. — Если что-то пойдет не так… Министерство ухватится за любой шанс тебе насолить. И работа Тонкс может пострадать. Вы не должны быть в этом замешаны.

— И что, по-твоему, они с тобой сделают? — парировал Люпин.

— Меня не волнует, что они со мной сделают. Разве ты не видишь? Это больше не имеет значения. Я сделаю все возможное, чтобы ее вернуть.

«И горе тому, кто встанет у него на пути», — подумал Люпин, глядя на грозное лицо Гарри.

— Ты не можешь идти в замок Малфоя один, — запротестовал он. — По крайней мере, возьми с собой Рона. Он настрадался не меньше твоего. — Гарри хотя бы на мгновение задумался, но затем покачал головой.

— Ему нужно заботиться о Луне. Это моя битва, Ремус. Я позволил этому случиться…

— Гарри, ты же не мог знать…

— Я позволил этому случиться с ней. Я поклялся себе, что что бы ни случилось в Финальной битве, я буду защищать Рона и Гермиону, и я потерпел неудачу, Ремус. Я потерпел неудачу, когда это было важнее всего, и я подвел человека, который имел для меня самое большое значение.

— Разве ты не должен… Разве Шеклболт не поддержит тебя и не придумает что-нибудь? — Ремус был в отчаянии, цепляясь за соломинку, чтобы удержать Гарри от того, чтобы отдать свою жизнь за какую-то опасную, ничем не обоснованную идею — это же просто подобно самоубийству.

— Я не могу ждать, Ремус. Разве ты не понимаешь? Кингсли был со мной намного терпеливее, чем я этого заслуживаю, но я даже не уверен, что он меня хоть как-то поддержит. Тот небольшой авторитет, которым я еще пользуюсь, скорее всего, через пару дней пропадет. Кроме того, чем скорее я туда спущусь, тем больше шансов, что они не слышали о смерти Долохова. Если они решат, что мы держим его под стражей и что он дает показания… Это может дать мне некоторое преимущество, — он улыбнулся старому другу отца, но вышло неестественно и натянуто.

В его глазах не было никаких эмоций, кроме мрачной решимости. Люпин узнал этот взгляд, ведь он уже видел его в глазах Сириуса раньше. А еще раньше — в глазах Джеймса. Гарри собирался покончить с этим — причем любым способом. И если он ошибся и ему суждено погибнуть, то так тому и быть. Он собирался разыграть колоду, которая ему досталась, и позволить картам лечь так, как они лягут.

— Гарри… — начал он, не зная, что еще сказать.

— Я должен идти, — прервал его Гарри. — Если я буду слишком долго тянуть, толпы, собравшиеся у международных каминных труб, поредеют. Вероятность того, что меня заметят, возрастет. — У двери он немного помедлил. — Спасибо, Ремус… За Омут памяти. Не думаю, что я бы справился с этим один.

— Не за что, — сказал Люпин, чувствуя себя глупым и беспомощным. Что еще тут сказать? Не натвори глупостей? Надери за меня тощую бледную задницу Малфоя? — Твой… твой отец очень гордился бы тобой, — наконец выпалил он и увидел, как меланхоличный призрак улыбки мелькнул на лице Гарри.

Он бесшумно вышел из парадной двери.

* * *

Замок Малфоев на юге Франции имел выход к реке, хотя сам дом был почти не виден с берега. Он был хорошо защищен; магглы даже не увидят его с пристани, а волшебников, скорее всего, бесцеремонно сбросят в реку за попытку проникновения, а в это время в доме будут пронзительно завывать сирены. Проход к дому был освещен огнями, а несколько окон были медово-желтыми, значит, кто-то явно был дома. Прекрасное здание сверкало, как драгоценный камень на безупречном ложе из зеленого бархата, и Гарри почувствовал, как у него подступает комок к горлу.

Он присел на противоположном берегу, с помощью магии выкрасив всю свою одежду в черный цвет, и обдумывал, что делать дальше. Он не мог просто зайти на территорию замка и позвонить, по крайней мере, не назвав себя, и он определенно не хотел делать это прямо сейчас.

Однако, несмотря на деньги, влияние и важных союзников Малфою, которых Малфою удалось купить, он по-прежнему оставался гражданским лицом, и у Гарри в рукаве было припасено несколько хитростей, которые, как он надеялся, позволят ему проникнуть в дом, если никто внутри не окажется хитрее самого Гарри.

Он сотворил заклинание обнаружения, которое плавно и незаметно перенеслось через реку, мерцая слабым светом там, где начинались защиты, как раз на той стороне пирса, который имел выход к реке. На секунду он качнулся на пятках, размышляя, а затем встал, и его темный силуэт на фоне стального неба был практически невидим для любого, кроме самого зоркого наблюдателя.

Гарри на мгновение подумал о том, чтобы отправить сообщение Рону или Луне, но решил не делать этого, посчитав, что к этому моменту Люпин наверняка уже дал им знать, куда он отправился. Если все пройдет хорошо — его руки затряслись при одной лишь мысли об этом, — возможно, сегодня вечером он приведет Гермиону обратно в их квартиру. Возможно, ее сейчас держат в какой-нибудь нижней комнате особняка. Надежда поднялась в нем, головокружительная и страшная, как будто он стоял на самом краю пропасти и смотрел вниз. В каком-то смысле так оно и было. Если он неправ, Малфой поднимет на уши всех чиновников в пределах досягаемости Сов. Его работа, его репутация погибнут, будут разорваны в клочья, а победа над Волдемортом станет единственным узлом, связывающим его с достойным обществом.

Глаза Гарри скользнули вниз, к бездонной черноте реки.

Но я не ошибаюсь.

Он наложил невербальное заклинание на свои ботинки, и едва заметное движение воздуха устремилось вниз. Вокруг его ног начало поблескивать легкое мерцание. Гарри сошел с берега, накинув на голову мантию-невидимку. Ему придется снять ее, прежде чем он зайдет на территорию Малфоев — там есть защиты, обнаруживающие магические устройства, — но, возможно, это защитит его от глаз скучающих магглов, сидящих на балконах или в лодках.

Он слегка пошатнулся, когда ступил на неустойчивую поверхность реки, не сводя глаз с богато украшенных перил пристани за ней. Это было похоже на ходьбу по желатину.

«Не смотри вниз», — сказал он себе.

Его ботинки были зачарованы, они отталкивали воду, это даже когда-то позволяло ему в пьяном виде прыгать через реку; но если он упадет — ну что ж, все остальное у него не водоотталкивающее, верно?

Он добрался до причала и тихо пробормотал заклинание, отбросив мантию-невидимку на берег, который только что покинул. Прежде чем прикоснуться пальцем к обветренному деревянному настилу, он начал произносить череду своих замысловатых заклинаний, пытаясь пробить брешь в слоях заклинаний, охраняющих поместье Малфоев. Он пытался не обращать внимания на влажные шлепки воды о скользкие сваи, когда он качался вверх и вниз вместе с нежным течением реки.

— Черт, — пробормотал он себе под нос.

Защита от магических устройств блокировала не только такие очевидные вещи, как несанкционированные метлы или мантии-невидимки, но и палочки. Он никак не сможет войти без оружия. Зажмурившись от надежды или от отчаяния, он превратил свою палочку в перьевую ручку, сунул ее в карман и неуклюже вскарабкался на причал.

Некоторое время он лежал неподвижно, прижавшись щекой к теплому грубому дереву, и внимательно слушал. Ярко-желтый свет заливал пышную лужайку, но изнутри не было слышно ни звука. Он поднялся на ноги, но пригнулся и пробирался к дому под любыми укрытиями, которые только можно было найти. У Нарциссы Малфой был изысканный вкус, поэтому несколько скульптурных живых изгородей, перемежающихся элегантными статуями, послужили ему хорошую службу.

Пока он медленно кружил вокруг дома, избегая островков света, у него во рту пересохло, словно он наглотался пыли. Он чувствовал силу пульсирующей магии периметра, как только приближался к дому ближе, чем на метр. Он не сможет подойти ближе, пока не вернет свою палочку в нормальное состояние.

Разрушив нетронутую тень беседки, он вынул из кармана перьевую ручку и на одном дыхании произнёс два заклинания: одно восстанавливало палочку, а другое создавало демпфирующее магическое поле. Он все еще не был уверен в наличии защиты, отслеживающей волшебные палочки, но, если она и была, возможно, демпфирующее поле помешает заметить палочку Гарри.

Когда он обогнул край другого пятна света, внезапный шум заставил его броситься в траву, прежде чем он понял, что это звуки Канала Волшебных Новостей. Он подобрался так близко, как только осмелился, и стал вглядываться в комнату, из которой доносился звук.

Защитная магия, охраняющая периметр, практически заставила встать дыбом его волосы. Он едва осмеливался дышать.

Похоже, это был какой-то кабинет или бильярдная. Вдоль стен стояли высокие книжные полки из красного дерева, заполненные единичными изданиями книг, отделанными позолотой, а роскошные кожаные кресла с раскладными спинками были со вкусом расставлены небольшими группами. Было отчетливо видно бордовое войлочное поле бильярдного стола, и трое элегантно одетых мужчин играли в волшебную версию этой игры. Он отчетливо услышал женское хихиканье и снова присел на землю, прежде чем заметил еще одно окно в другом конце комнаты, за углом от того места, где он сейчас находился.

Если бы он смог пробраться незамеченным через защитные чары, охраняющие периметр, то, возможно, он смог бы взломать это окно и незаметно проникнуть в комнату. Он был почти закрыт от остальной части комнаты ширмой в восточном стиле и одной из книжных полок.

Демпфирующее поле, окружающее его, искрилось и потрескивало, соприкасаясь с магией периметра; Гарри обогнул угол дома и замер, втягивая в себя воздух сквозь стиснутые зубы. Из дома снова донесся смех, и теперь он слышал музыку еще более отчетливо.

Пот стекал с его волос, и он чувствовал, как бешено колотится его сердце, когда он пробирался через небольшой промежуток в защите и осторожно шагал вперед, стараясь ни за что не зацепиться своим демпфирующим полем.

Он молча проскользнул в окно, и, опершись о подоконник, мягко, как кошка, приземлился на полированный деревянный пол. В этом углу не было света, и Гарри был этому очень рад. Ширма была достаточно прозрачной, и если бы он был подсвечен сзади, то он отбрасывал бы свою тень на всю комнату. Теперь, находясь внутри, он слышал стук бильярдных шаров; раздался щелчок, а за ним — новый взрыв смеха. Кто-то выругался, видимо, после неудачного удара, а кто-то насмешливо улюлюкал.

Он рискнул выглянуть за край ширмы, чтобы точно определить, где в комнате находится Драко Малфой. Он не был в числе тех, кто участвовал в игре — Драко сидел в соседнем кресле, беседуя с двумя дорого одетыми, умопомрачительно красивыми женщинами, которые увлеченно его слушали. Верхняя губа Гарри скривилась от отвращения.

«Так, помоги мне, Малфой, я не могу дождаться, когда я…»

Внезапно раздался какой-то звук, и все в комнате подняли глаза, когда Малфой остановился на полуслове и закатил глаза.

— Черт возьми, — сказал он и вскинул руку, щелкнув пальцами.

Раздался оглушительный треск, и возле двери напротив Гарри появился домовой эльф, одетый в грязное льняное полотенце для рук.

— В чем дело?

— Защиты не повреждены, мастер Малфой, сэр, — ответил эльф, отвешивая череду поклонов. — Просто небольшая неисправность, но мы с ней справимся, сэр. Тристи приносит извинения за то, что вечеринку сэра потревожили.

— Защиты? — протянула одна из женщин, касаясь груди Драко наманикюренным ногтем указательного пальца. Она провела им по манишке его рубашки. — Так много людей действительно ненавидят тебя, мой милый Драко?

Малфой ухмыльнулся ей в ответ.

— Возможно, я просто не хочу, чтобы кто-то украл тебя у меня… — сказал он, изогнув брови.

Гарри пожалел, что Рон был сейчас не с ним, они могли бы вместе имитировать рвотный рефлекс. Вместо этого он забился в свой угол, ожидая своего часа. Малфой вновь повернулся к своему эльфу.

— Что за неисправность?

— Призрачное изображение в защитах, сэр, — ответил Тристи. — Они показали палочку, но лишь на мгновение. Защиты явно неисправны. Тристи чинит их не покладая рук.

— Палочку? — воскликнул Малфой. — Где? Ты, жалкий кусок мяса! Тебе никогда не приходило в голову, что у нас действительно может быть незваный гость?

И Гарри понял, что это его шанс. Игра в бильярд прекратилась; все внимание было приковано к домовому эльфу, стоявшему к нему спиной. Он вышел из-за ширмы и поднял свою палочку.

Другая женщина — не та, что флиртовала с Драко, — в этот момент тряхнула волосами, и это движение привлекло ее периферийное зрение к Гарри. Она вздрогнула, но Гарри сразил ее невербальным оглушающим заклинанием. Она беззвучно рухнула на стул, с которого собиралась подняться.

Он снова поднял палочку и поджег бильярдный стол.

Раздались проклятия и восклицания, когда небольшая группа очутилась в центре небольшого пожара. В дыме и хаосе Гарри пронесся по комнате как истинный аврор, сделав это как по учебнику, вырубив всех присутствующих, прежде чем большинство из них успело сообразить, что в комнате присутствует кто-то еще.

Все произошло очень быстро — Гарри обезоружил Малфоя еще до того, как слизеринец понял, что что-то не так. Он выскочил из демпфирующего поля, которое проявилось как полупрозрачная зеленая сфера, и направил его через всю комнату, окружив им домового эльфа с едва слышимым хлюпающим звуком, обезоружив его. Гарри с помощью магии откинул бильярдный стол наперерез другим членам группы, и призвал к себе палочку Драко, наконец повернувшись лицом к своему врагу.

— Напомни мне убить моего домового эльфа после того, как тебя арестуют, — сказал Малфой, изогнув одну бровь и скрестив руки на груди. — Что привело тебя сюда, Поттер? Крах карьеры? Или та мелодрама, которая тянется у тебя еще со школы?

— Я мог бы убить тебя на месте, Малфой, — произнес Гарри уставшим бесцветным голосом, направляя палочку в грудь Малфоя.

— Но ты этого не сделал, — ответил Малфой. — Тебе явно что-то от меня нужно. Что именно?

Моя тень единственная, кто идет рядом со мной

— Green Day, «Boulevard of Broken Dreams»

Я знаю, что прощание ничего не значит

— Maroon 5, «She Will Be Loved» («Она будет любима»)

— Я думаю, ты точно знаешь, чего я хочу, — ровным голосом сказал Гарри, глядя Драко Малфою прямо в лицо. Лицо того ничего не выражало.

— А я думаю, ты знаешь, что защита зарегистрировала использование палочек и волнения магии. Очень скоро у нас появится компания.

— Тогда я предлагаю тебе рассказать мне то, что мне нужно знать, или эта «компания» найдет твоё мертвое тело на полу твоей же бильярдной.

— Я не эксперт в легилименции, Поттер, — холодно сказал Драко, которого ничуть не смутила смертельная угроза. — Может быть, ты хочешь меня просветить?

Гарри почувствовал, как его гнев нарастает.

— Где она? — процедил он сквозь стиснутые зубы.

— Где кто? — как попугай повторил Малфой, и уголки его тонких губ дернулись от удовольствия.

В мгновение ока Гарри пересек комнату, запрокинув голову Малфоя назад и вонзив палочку в его яремную вену.

— Ты явно не воспринимаешь ситуацию настолько серьезно, как следовало бы.

— Ты ничего мне не сделаешь, — высокомерно сказал Малфой. — Ты слишком благороден, слишком мягок и слишком чертов гриффиндорец.

— А что мне терять? — прошипел ему в ухо Гарри. — Ответь мне. Ты и твои соратники забрали у меня все, что было важно… Всё. Ты можешь мне поверить, что я знаю, о чем говорю. Я убью тебя, если ты не расскажешь мне, что ты знаешь о Беллатрикс Лестрейндж и о том, что она сделала с Гермионой.

— Я не видел тетю Беллу более пяти лет с тех пор, как твой оборотень ее убил. И что? Ты думаешь, что я сохранил разлагающийся труп грязнокровки в моем винном погребе или что-то в этом роде? — недоверчиво воскликнул Малфой, слегка прохрипев, когда Гарри с усилием ткнул палочкой ему в шею.

— Долохов рассказал нам, что ты был там, — блефовал Гарри. — Что это был за предмет, который ты бросил Беллатрикс? Портключ от этого твоего прекрасного замка? Ты знаешь, что станет с твоим влиянием и семейным состоянием, если тот факт, что ты пять лет укрывал известную Пожирательницу Смерти наивысшего ранга станет общеизвестным? — На губах Гарри появилась неприятная ухмылка. — Скримджер отречется от тебя так быстро, что у тебя закружится голова.

— Ты лжешь, — сказал Малфой, хотя его высокомерное спокойствие значительно поубавилось. — Долохов тебе ничего не сказал. Он бы не…

Он вдруг осекся, не уверенный в том, что сейчас стоит что-то говорить.

— …Предал тебя? — закончил за него Гарри. — Он пел как феникс. Он выложил всю подноготную, лишь бы избежать Поцелуя. Я могу предложить тебе то же самое.

— Твоя драгоценная грязнокровка мертва, и…

Малфой замолчал на полуслове, вскрикнув от боли — Гарри отпустил его шею сзади и ударил раскрытой ладонью по патрицианскому носу. Руки Малфоя дернулись назад, и он был отброшен сильнейшим ударом, опрокинув каменную полуколонну, на которой стояла изящная статуэтка, которая разлетелась осколками по всему полу. Он лежал на полу оглушенный среди груды стекла, кровь из раны обильно хлынула из его обеих ноздрей и окрасила серебристые волосы.

— Вставай! — прорычал Гарри, кружась вокруг него и используя заклинание Mobilicorpus, чтобы поднять его на ноги. Малфой посмотрел на аврора сверлящим взглядом, осторожно вытирая кровь из разбитого носа. — Раз уж мы возвращаем друг другу долги с шестого курса, помнишь заклинание Sectumsempra? Как думаешь, женщины так же будут вешаться на тебя, если я покрою твое лицо шрамами? Что насчет удара молнии?

Он провел своей палочкой по воздуху. Одна его часть хотела прекратить это насилие, а другая — наслаждалась страхом, промелькнувшим на лице Малфоя.

— Ты двинутый! — воскликнул он, явно имея в виду что-то оскорбительное, но Гарри лишь улыбнулся ему.

— Да, я такой. А теперь ты расскажешь мне, что ты сделал с Гермионой, или я начну ломать тебе пальцы. — Он послал проклятие Reducto, которое едва не попало Малфою в рукав, чтобы показать, что он не шутит. — А потом ты скажешь мне, где я могу найти Беллатрикс Лестрейндж.

— Я ничего тебе не скажу… — прошипел Драко.

Гарри поднял палочку, но остановился, увидев, что глаза Малфоя почти незаметно скосились над его левым плечом. Он не колебался, а повернул палочку Малфоя так, чтобы она указывала назад под его левой рукой. Глухой стук сообщил ему, что его невербальное заклинание Expelliarmus достигло своей цели. Держа одну палочку у шеи Драко, он повернулся и обездвижил женщину, которая разрушила его жизнь.

Гарри не без удовлетворения наблюдал, как кадык Малфоя подпрыгивает вверх и вниз в его горле. Похоже, он тянул время, зная, что в доме находится кто-то еще — какая-то очень опытная ведьма или волшебник. Гарри подошел к распростертой Беллатрикс и толкнул ее ногой в бок, наблюдая, как ее темные глаза сверкают от бессильной ярости. Бросив настороженный взгляд на ее племянника, он переступил порог, чтобы забрать ее палочку.

— Вообще-то, жаль, что ты не успела использовать палочку, — сказал он небрежно. — Авроры, дислоцированные в Париже, слетелись бы в этот замок, как вампиры на кровь. На твоем месте я бы не стал этого делать, — ответил он Драко, вяло помахивая палочкой, и тот, собираясь встать, застыл на полпути. — Раз уж твоя тетка не может тебе сейчас помочь, ты не хочешь помочь себе сам?

— Что я сейчас могу сказать такого, что спасло бы меня от Азкабана? — хрипло пробормотал Малфой.

Его нос явно начал сильно распухать.

— О, от Азкабана? — легкомысленно спросил Гарри. — Наверное, ничего. Но, может быть, ты бы хотел бы отправиться туда, очистив свою маленькую отвратительную душонку, которая все еще находится внутри твоего тела?

Мускул на челюсти Малфоя напрягся и заработал, но он ничего не сказал, глядя не на Гарри, а на свою неподвижную тетку. Гарри проследил за его взглядом.

— Она не может тебе сейчас помочь. Никто не может, Драко, — Гарри саркастически протянул имя Малфоя. — Никто, кроме меня.

Он старался говорить непринужденно, стараясь не показывать, как отчаянно нуждается в этой информации. Он был уверен, что если они заметят хоть какой-то намек на срочность, то два Пожирателя Смерти будут тянуть время, просто ему назло. Они знали, до какой степени их судьба уже решена самим его присутствием в замке — раз они не убили его первыми.

Малфой колебался, его взгляд неуверенно метался от распростертой фигуры Беллатрикс к разрушенному бильярдному столу и разбросанным по полу фигурам его друзей, надежно связанных волшебной веревкой. Запах мокрого, горелого войлока тяжело висел в воздухе. Вода капала из бильярдных луз на восточный ковер. Домовой эльф, которого так оклеветали, стоял внутри демпфирующего поля, рвал себя за уши и время от времени заставлял поле отскакивать от одной из стен, не причинив ему никакого вреда.

— Что ты с ней сделал? Куда ты ее отправил? — спросил Гарри, и его голос дрожал лишь совсем чуть-чуть.

Малфой выпрямился, словно приняв решение, и палочка Гарри инстинктивно дернулась от этого движения.

— Боюсь, я не имею ни малейшего представления, о чем ты говоришь, — ответил он.

Гарри не нужно было смотреть на Беллатрикс, чтобы понять, что в ее глазах сверкнуло злобное торжество. Его лицо оставалось предельно вежливым, и он пожал плечами.

— Твой выбор. Жаль тебя, бедолага. — Он мотнул головой в сторону большого мраморного камина. — Где твой летучий порох? — спросил он.

— Ваза династии Мин на каминной полке, — угрюмо сказал Малфой.

— Бери, — безапелляционно приказал Гарри. — Я уверен, что есть защиты, которые тебе нужно будет отключить, чтобы можно было использовать камин. — Он последовал за Драко к решетке, ткнув его между лопаток чужими палочками, которые присвоил. — Пока ты это делаешь, ты все еще можешь себе помочь.

Глаза Малфоя сердито сверкнули, но он был загнан в угол, и он это знал.

— Ладно, — фыркнул он, демонстрируя зрелость тринадцатилетнего подростка. — Не мог бы ты не дышать мне в затылок, будь так любезен?

Гарри услужливо отступил на полшага, но не опустил палочку.

— Медленно и спокойно, — предупредил он, когда Малфой протянул руку и зачерпнул горсть порошка из раскрашенной вручную вазы.

Он встал на колени у камина и пробормотал пароль, от которого весело вспыхнуло пламя. Малфой поднял руку, и между его пальцами просеялось несколько маленьких гранул, затем он повернулся и вопросительно посмотрел на Гарри.

— Брось порох, и я сообщу пункт назначения, — проинструктировал его Гарри.

Малфой сделал движение, словно собираясь повернуться к камину, но остановился на полпути и махнул рукой по широкой дуге в сторону Гарри, у которого как раз хватило времени, чтобы вспомнить, что находится в ладони у Малфоя, прежде чем крупные частички ударили его по лицу.

Его очки хоть как-то ему помогли, но порох, попавший ему в глаза, обжигал, словно кислота. Он закашлялся и отплевывался от того, что нечаянно вдохнул, и яростно заморгал, пытаясь хоть что-то разглядеть сквозь ослепляющую боль и мутные слезы, которые текли у него по щекам.

Малфой был достаточно близко, чтобы выхватить палочку из ослабевшей руки Гарри, и Гарри словно издалека услышал его крик:

— Finite incantatem!

Черт, черт, черт! Гарри в отчаянии потянулся и сорвал с лица очки, потирая глаза, что только усилило жгучую боль. Призывающее заклинание вырвало у него из рук другую конфискованную палочку. Все вокруг выглядело как световые пятна с аурой. Малфой казался смутно похожим на человека пятном, а от пола поднималась еще одна более темная тень. Беллатрикс снова была свободна… и вооружена.

«Я не собираюсь здесь умирать. Только не сейчас, когда я так близко. Гермиона!»

Он применил невербальное заклинание Levicorpus, которое аккуратно зацепило Беллатрикс за лодыжку и приподняло её вверх ногами, и в это же время обезоружил Малфоя во второй раз. Боль в глазах начала превращаться в пульсирующую головную боль. Зеленая вспышка с шипением пронеслась так близко, что он почувствовал ее тепло, и он инстинктивно бросился на ковер, потеряв очки. Но поразившее его заклинание Reducto, посланное Беллатрикс, было настолько мощным, что когда его отбросило к стене, на ней треснула штукатурка.

— Вставай! — сказал он Малфою хриплым голосом.

Во второй раз это звучало уже не так пугающе. Снова используя заклинание Levicorpus, он подвесил Малфоя у той же стены, намеренно подтолкнув его носом вперед. Вопли боли и смятения почти заставили Гарри забыть о своих глазах. Он удерживал их обоих и вновь отнял их палочки, одну за другой, разжав их руки с видом безразличия и позволив им гулко удариться об пол. Драко вздрогнул, когда этот звук эхом разнесся по комнате, и это было почти комично.

— А теперь, — медленно сказал он, стараясь смотреть слезящимися глазами, — что ты сделал с Гермионой?

— Ты никогда ее не найдешь, — язвительно произнесла Беллатрикс, искоса глядя на него, взлохмаченная и покрытая белым порошком штукатурки. — Скорее всего, она уже мертва.

— Что ты взял из комнаты мультивселенной? — невозмутимо спросил Гарри, пробуя зайти с другой стороны.

— Это не имеет значения, — сказал Малфой. — Этот предмет вернули. Вы никогда не сможете понять, что мы взяли. Там тысячи вещей.

— Тысячи? — флегматично спросил Гарри.

Его мысли лихорадочно кружились.

Беллатрикс резко опустила руку. Концы цепочки сверкали на солнце, свисая с кулака Пожирательницы Смерти, а Гермиона просто исчезла из поля зрения, как плохая кинопроекция, с открытым в беззвучной мольбе ртом.

— Ну, сколько может быть вариантов? — спросил Малфой. — Сколько вариантов ты испробуешь за день? Для каждого из них существует своя реальность.

— Ты отправил Гермиону в другую реальность? — голос Гарри был усталым, но не слишком недоверчивым.

Вот оно что. Его ответ. То, что он надеялся услышать вопреки всему, но не думал, что когда-то услышит. И все это было приправлено фирменной высокомерной ухмылкой Малфоя.

— Мы не отправляли ее туда, Поттер. Мы бросили ее там, — сказал Малфой с некоторым удовлетворением. — Ты не сможешь ее вернуть.

Гарри судорожно сглотнул, и ткани его воспаленного горла испытали жгучую боль. Хотел бы он увидеть выражение лица Малфоя.

— Ты лжешь, — сказал он.

— А что мне терять? — парировал тот, идеально имитируя вопрос Гарри, заданный ранее.

— Скажи мне, что ты взял, — угрожающе сказал Гарри дрожащим голосом.

Он дернул Малфоя за воротник и оттащил его от Беллатрикс, а затем прижал его к полу, обхватив одной рукой за шею.

— Скажи мне… сейчас.

Его палочка безошибочно нацелилась Малфою в лицо; с такого близкого расстояния он мог ясно различить нюансы выражения лица Драко. Малфой моргнул, глядя на него широко раскрытыми светлыми глазами, и сказал:

— Нет.

Пальцы Гарри почти инстинктивно сжались на шее Драко, и на мгновение аврор испугался, что он действительно его убьет. Вместо этого его взгляд впился во взгляд поверженного слизеринца, и он попытался вложить в этот взгляд все, что он чувствовал — свою надежду, свой страх, свою ярость, свое отчаяние. И сказал всего одно слово.

— Legilimens!

* * *

Копаясь в разуме Малфоя, он смутно осознавал физические очертания разрушенной бильярдной. Он чувствовал мягкий ворс ковра под коленями, чувствовал пульсацию на шее Малфоя под своими пальцами. Но все это было второстепенным по сравнению с реальным пребыванием в разуме Малфоя.

Поначалу шла борьба. Мысли ускользали от него, юркие и неуловимые, пока Драко отчаянно пытался воздвигнуть вокруг своего разума какой-то окклюментный щит. Но Гарри устроил ему засаду; Гарри был аврором, и ответ «нет» его сейчас не устраивал.

Ему казалось, что он разрубает случайные идеи и воспоминания, как исследователь, вооруженный мачете в джунглях, неизбежно и неумолимо приближаясь к тому, что ему нужно. Разум Малфоя стал меньше сопротивляться, борьба утихла, а промелькнувшие перед ним воспоминания стали относиться к тому, что он искал.

* * *

Малфой был в спальне, а Пэнси Паркинсон пыталась прижать к его щеке холодное влажное полотенце. Он сердито оттолкнул ее руку.

— Грязнокровная сука. Как она посмела даже прикоснуться к наследнику одной из старейших чистокровных волшебных семей!

* * *

Малфой на Святочном балу смотрел на Гермиону через весь зал, наблюдая за ней с какой-то недоверчивой ухмылкой. Он бросил через плечо грубое замечание, и Крэбб и Гойл рассмеялись.

* * *

Малфой сгорбился над столом в сомнительной на вид таверне вместе с Беллатрикс и Долоховым.

— Он влюблен в нее. Я в этом уверен. Он слишком тупой мерзавец, чтобы он сам это понял, — сказал он уверенным тоном.

— А что насчет малыша Уизли? — лениво протянула Беллатрикс, водя пальцем по рисунку волокон дерева.

— Он не имеет значения. Разве ты не понимаешь? То, что она чувствует к Поттеру, тоже не имеет значения, важно только то, что он чувствует к ней.

* * *

— Кто-нибудь видел, как ты сюда пришла? — дыхание Драко вырывалось из-под черного капюшона, накинутого у него на голове. Беллатрикс бросила на него презрительный взгляд.

— Не дергайся так, племянник. Ты заставляешь меня нервничать.

— А если меня кто-нибудь поймает?

— Никто не собирается тебя ловить. Министерство занято войной. Думаешь, кому-то есть дело до старого ветхого отдела в подвале? Надень мантию-невидимку.

— Но защиты могли… — она перебила его.

— Мы об этом позаботились. А теперь иди.

* * *

— Тебе придется вернуть его обратно, — сказала Беллатрикс. Они сидели в бильярдной, и это воспоминание было намного свежее, чем остальные.

— Что? Это смешно. Они никак не могут нас отследить. — Драко отхлебнул ликера из тяжелого стакана, пытаясь подавить нервный рефлекс.

— Долохов скомпрометирован. Кто знает, что он им может рассказать?

— Он не знает, как мы это сделали, — возразил Малфой, и глаза Беллатрикс вспыхнули от раздражения.

— Да, но он знает, что это сделали мы. Ты не думаешь, что даже эти жалкие дебилы в Министерстве могли это понять? Особенно с учетом того, что Гарри Поттер постоянно о ней упоминал?

— Что нам это даст, если мы вернём его обратно? Его отсутствие еще никто не заметил.

— Ты сам сказал, что их там тысячи. Департамент Тайн недоукомплектован персоналом, а сам персонал получает низкую заработную плату. Фальшивое ожерелье, которое ты оставил, явно не использовалось; поэтому ничего и не заметили. Но если Долохов им что-то скажет, они начнут копать, они пойдут в эту комнату и начнут все проверять. Что, если бы они смогут проследить связь этого ожерелья с нами?

— Да прошло уже пять лет! — тон Малфоя был язвительным.

Беллатрикс поставила свой стакан на стол с музыкальным звоном, и этим она дала понять, что разговор окончен.

— Слишком большой риск, — сказала она. — Позаботься об этом.

* * *

Малфой в мантии-невидимке украдкой двигался по коридорам Министерства; он прокрался в заброшенный Отдел тайн и безошибочно двинулся к единственной двери. Она была приоткрыта, и когда он толкнул дверь, он вздрогнул, увидев Луну Лавгуд на рабочем месте возле двери. Она сосредоточенно нахмурила брови и изучала ожерелье, измеряя что-то своей палочкой.

Застигнутый врасплох, он ее оглушил. Когда он это сделал, она успела повернуться, и поэтому вместо того, чтобы бесшумно рухнуть на пол, ударилась головой о стол, прежде чем частично скатиться вниз. Шум разнесся по комнате, и Малфой вздрогнул.

— Луна? — послышался голос из противоположного конца комнаты, закрытого от глаз высоким шкафом.

— Чёрт! — тихо выругался Малфой.

— Луна, ты… О Мерлин! — Кальпурния вышла из своего укрытия. Ее глаза метнулись от лежащей Луны к открытой двери и подозрительно сузились. — Кто здесь? — позвала она, подняв палочку. — Ответь мне сейчас же, или…

Малфой в отчаянии сорвал с себя мантию и наложил заклинание, стирающее память, прежде чем она успела отреагировать, а затем почти автоматически её оглушил.

Затем он юркнул в дальний угол, окутанный тенями. Ожерелья висели вдоль стен на бесчисленных крошечных золотых крючках, но этот уголок, казалось, был давно заброшен. С тонких цепочек слетала пыль. Драко быстро осмотрел угол, выбрал одно ожерелье, наложил на него опознавательные чары и сунул в карман. Затем он повесил вместо него на крючок ожерелье, которое держал в руках.

Еще раз тревожно взглянув на двух невыразимцев, лежавших без сознания, он поспешно вышел из комнаты.

* * *

Его руку крепко сжали, и Гарри поднял голову, чтобы посмотреть, что происходит. Когда зрительный контакт прервался, связь с Малфоем оборвалась. Драко задыхался, как рыба, вытащенная из воды, когда Гарри поднял взгляд и увидел стоящего над ним аврора — Гарри помнил, что он был из парижского отдела, но никак не мог вспомнить его имени.

— Дай-ка мне взглянуть на твою палочку, милый, и ты… Аврор Поттер! — удивление в его голосе было неподдельным. — Что… Что здесь происходит?

— Задержание, — коротко сказал Гарри, не выкладывая никакой дополнительной информации.

— Мы… мы получили сигнал о том, что зарегистрированная палочка использовала Непростительное заклинание. Мы сразу же прибыли. Это… Это Лондон послал? — Аврор указал палочкой на Гарри, явно сбитый с толку.

— Я получил наводку, которая привела меня сюда, — Гарри специально ответил как можно более расплывчато. — Я забираю этих двоих с собой в Лондон.

— Регламент требует, чтобы лицо или лица, находящиеся под стражей…

— Я заберу их с собой. Пусть ваша команда приберет этот беспорядок. Обыщите каждый дюйм этого места и сообщите мне о любых темных артефактах, которые вы здесь найдете. И еще нам потребуются показания от всех в доме, включая эльфов.

Аврор открыл было рот, чтобы возразить, но Гарри не дал ему возможности заговорить.

— Большое спасибо.

Гарри не слишком аккуратно поднял Малфоя и левитировал Беллатрикс до камина. В комнате начали появляться новые авроры, которые на мгновение останавливались, чтобы поглазеть на эту сцену и ее участников, а затем шли дальше, чтобы выполнить свою работу. Отпустив Малфоя, Гарри осторожно потянулся за летучим порохом, но Малфой все еще выглядел ошеломленным, словно не до конца понимал, что только что произошло.

— Ты… ты… ты влез в мои воспоминания! — сказал он, обвиняюще указывая пальцем на Гарри, когда пламя вспыхнуло зеленым огнём.

— Да ты сейчас просто сдал Ж.А.Б.У., — саркастически ответил Гарри. — Следственный изолятор авроров — уровень четвертый, — крикнул он в огонь.

Появилась голова скучающей ведьмы, ее взгляд небрежно и без всякого удивления скользнул по Гарри.

— Цель использования камина? — спросила она.

— Транспортировка двух заключенных, — ответил Гарри.

— Пароль?

— Константинополь, — ответил он.

Она повернулась вбок, делая движения своей палочкой, на которую были наложены защиты.

— Камин открыт. Можете их провести.

— Я хочу, чтобы авроры были наготове. Риски высоки.

Ведьма издала какой-то неописуемый звук, который вполне мог означать согласие, и исчезла из пламени.

— Ты вломился в мой разум без моего согласия, — заявил Драко.

— Ты все еще зациклен на этом?

— Мой адвокат…

— Никто к тебе не подойдет и на расстояние десятиметрового квиддичного кольца, Малфой. В течение пяти лет ты укрываешь самую близкую соратницу Волдеморта, которая, согласно документам, организовала заговор против одного из Героев Света. А меня все называли сумасшедшим, но я снова оказался прав. Они будут целовать меня в задницу, надо же.

Малфой, должно быть, почувствовал в его словах долю истины, и очень поспешно, запинаясь, заговорил.

— Ты сказал… Ты сказал, что если я расскажу тебе то, что тебе нужно, то ты… Ты поможешь мне избежать Поцелуя. Ты сказал…

Гарри швырнул связанную Беллатрикс в камин и потянулся к Малфою, ослепительно улыбаясь.

— Я солгал.

Моя тень единственная, кто идет рядом со мной

— Green Day, «Boulevard of Broken Dreams»

Я смотрю сквозь тени в моем сознании на правду.

— Lifehouse, «Breathing» («Дыхание»)

— Гарри, что, черт возьми, происходит? — Кингсли Шеклболт вошел в следственный изолятор четвертого уровня с недоверчивым выражением лица.

— Беллатрикс Лестрейндж жива, — тихо сказал Гарри, и его тон был нисколько не торжествующим и ни капли не высокомерным, несмотря на насмешливые слова Малфоя. — Она вон там, в камере Б. — Он махнул головой в сторону камеры, о которой шла речь. — Малфой в камере В.

— Драко Малфой? — эхом повторил Кингсли. — Гарри, я…

— Она жила в его доме, Кингсли, — сказал Гарри, на мгновение повысив голос, но постарался взять его под контроль. — Они были подельниками. Пока мы разговариваем, авроры из французского отдела сейчас там. Обязательно должны быть улики.

— Должны быть? Гарри, они должны были быть у тебя, прежде чем ты туда вошёл.

— Я думал… В свете обстоятельств…

— Какие обстоятельства? — мягко, но сосредоточенно спросил Кингсли. — По чьему распоряжению ты проник в замок Малфоя?

— По моему, — раздался голос позади него, и они оба в изумлении подняли головы. — Там стояла Лун аи выглядела она такой же безмятежной, как и всегда; у нее на голове, как всегда, было ожерелье из пробок от сливочного пива, и оно обвивало ее голову двумя нитями, как гирлянда. Рон, оберегая ее, склонился над ее локтем.

— И по моему, — раздался другой голос, и Кальпурния Уилкотт появилась из-за угла сразу за двумя его соседями по квартире. Кингсли Шеклболт по очереди переводил взгляд с одной на другую девушку.

— Поясните, — сказал он отрывисто.

Луна и Кальпурния начали вместе рассказывать главному аврору свою историю, и Гарри поймал себя на мысли, что он почти не слушает, пока они не добрались в своем рассказе до той части, когда на черном рынке они смогли найти волокна от видоизменённой мантии-невидимки и отследить, кому она принадлежал. Гарри изо всех сил старался не выглядеть удивлённым, задаваясь вопросом, действительно ли они нашли эти улики или все это выдумали.

— Что это значит? — раздался ещё один голос, перебивший вторую половину фразы Кальпурнии. Гарри узнал его мгновенно. Рон сказал:

— Черт тебя дери.

Перси Уизли вышел из-за угла, все еще одетый в свою накрахмаленную черную министерскую мантию — несмотря на то, что был выходной и все, кроме вызванных дежурных авроров, были в гражданской одежде. Его глаза скользнули по участникам этой сцены, с презрением задержавшись на брате и его лучшем друге. В Гарри поднялось праведное негодование, и он протиснулся мимо Кингсли, оттолкнув его локтем.

— Я расскажу тебе, что это значит, — предложил Гарри. — Смысл в том, что Беллатрикс Лестрейндж не мертва. Этот ваш юный любимчик Министерства, Малфой, пять лет скрывал ее от правительства. Среди доказательств были упущены из виду ключевые факты, или они вообще не были исследованы, потому что министр стремился замести все под ковер и закрыть это дело.

— Твоя давняя вражда с Драко Малфоем явно затуманивает твой разум, — надменно сказал Перси. — Отделу авроров повезло, что сотрудник с такими вопиющими предрассудками не останется в штате надолго.

Угроза была очевидной. Перси и Гарри смотрели друг на друга с явным отвращением, и напряжение густо змеилось по коридору.

— Твое положение в заднице министра явно затуманивает твой разум, — сказал Гарри, вытаскивая из кармана плаща прозрачный и тонкий, как пластинка, предмет. — У меня есть запись всего, что произошло сегодня вечером в замке Малфоев. — Он бросил его Перси, который поймал его, выглядя при этом взволнованным. — Я верю, что запись вместе со свидетельскими показаниями этих невыразимцев прольют немного света на реальные факты расследования.

Все, стоящие в коридоре, молчали, глядя на Перси с ожиданием. Перси, со своей стороны, выглядел так, будто не очень-то расстроился из-за положения, в которое его поставил Гарри.

— Будьте уверены, мистер Поттер, — напыщенно проговорил Перси, обволакивая решительным высокомерием весь коридор. — Все это будет тщательно расследовано исполнительным штабом.

— Хорошо. Давно бы так, — почти вежливо возразил Гарри с натянутой улыбкой.

Перси сердито посмотрел на него и повернулся к Кингсли Шеклболту с фальшивым уважением.

— Я уверен, что вы могли бы отпустить лорда Малфоя под подписку о невыезде, пока идет расследование, — сказал он.

Гарри протестующе фыркнул, но Луна подошла к нему сзади и сильно стукнула его по спине. Рон что-то невнятно пробормотал, но это было очень похоже на «жополиз», и уши Перси покраснели.

— Об этом невозможно говорить всерьёз, — сказал Гарри, как только он снова смог заговорить. — Он напал на двух сотрудников Министерства — это могут подтвердить как минимум эти свидетели. Что у Малфоя есть на вас, ребята? Он платит вам или… — он резко остановился, и Кингсли решительно шагнул вперед.

— Боюсь, это совершенно невозможно, учитывая серьезность обвинений против него, — дипломатично сказал главный аврор, вежливо и чуть виновато улыбаясь первому помощнику Министра. — Если расследование установит, что мистер Малфой невиновен, мы, конечно же, принесём ему наши искренние извинения.

Перси зашагал прочь, окутываемый черной мантией и волной возмущения. Кингсли смотрел, как он уходит, а затем повернулся к Гарри, который, к его удивлению, уже засунул голову в камин.

— …имеет первостепенное значение, — проговорил Гарри. — Вы понимаете? Это нужно сделать немедленно и никому не передавать это дело, кроме меня или главного аврора Шеклболта, — пауза. — Да, без проблем. Спасибо.

Гарри вышел из камина и, прищурившись, посмотрел на Шеклболта.

— Проклятье! — сказал он. — Я совсем забыл про свои очки. — он сделал движение, как будто хотел снова войти в камин и спросить о них, но остановился и пожал плечами. — Наверное, они все равно разбились.

— Ты чертовски плохо выглядишь, — сказал его босс, глядя на его растрепанный вид. Ярко-красный цвет воспаленных глаз резко контрастировал с зеленью их радужной оболочки. — Что случилось?

— Малфой бросил мне в лицо летучий порох, — сказал Гарри, закатывая глаза и выглядя крайне недовольным собой.

— Ты должен их проверить, — сказал Кингсли. — И нужно будет… куда ты собрался? — Гарри бросил в решетку очередную горсть летучего пороха. — Тебя нужно опросить.

— Придется подождать, Кингсли, — вежливо, но твердо ответил Гарри.

— Ты только что воскресил Пожирательницу Смерти, которая считалась мертвой, и нашел ее сообщника. У прессы будет насыщенный день, и Скримджеру придется многое объяснить. Мы должны убедиться, что все сделано по правилам. Что может быть важнее этого?

Гарри поднял воспаленные глаза на босса и долго смотрел на него.

— Ох, — через мгновение сказал Главный аврор. — Ох.

Гарри быстро просканировал палочкой запертую камеру и метнулся внутрь, вернувшись с портативным Омутом памяти. Он довольно быстро убрал три или четыре мерцающих нити воспоминаний и передал шкатулку Кингсли.

— Я думаю, это будет говорить само за себя. Если хочешь, можешь дать Перси дубликат. Я просто… я не знаю, сколько у меня времени. — Его глаза с любопытством метнулись к Луне. — И… и я должен добраться до Отдела тайн. Возможно, есть способ ее вернуть, но я не знаю, как долго я…

— Гарри, я… — начал было Шеклболт, но остановился, повернувшись вместо этого к Луне. — Мисс Лавгуд, я пошлю вашему начальнику сову, сообщив ему, что вы получили от меня прямой приказ помогать аврору Поттеру любым возможным способом.

Луна кивнула, и ее голубые глаза были сияющими и торжественными. Кингсли оглянулся на Гарри, по-дружески положив руку ему на плечо.

— Я не знаю точно, что произойдет, но сделаю все, что в моих силах, чтобы гарантировать, что твоя работа будет ждать тебя здесь, когда ты вернешься.

— Просто убедитесь, что они останутся там, где им и место, сэр, — сказал Гарри, кивнув в сторону дверей камеры.

— Даю слово. Удачи, — сказал Шеклболт, воздерживаясь от того, чтобы задать тысячи вопросов, которые роились в его голове. — Надеюсь, ты найдешь то, что ищешь, Гарри.

— Спасибо, сэр, — ответил Гарри.

* * *

Гарри добрался по каминной сети в атриум Министерства, а Луна и Рон последовали за ним после того, как Кальпурния согласилась остаться и дать показания о волокнах мантии. Следственный изолятор был соединен с Министерством безопасным дымоходом, но он был зачарован таким образом, чтобы до него нельзя было добраться на лифте.

Рон своим острым взглядом заметил, что у Гарри дрожат руки, но никто не проронил ни слова, пока они не вошли в опустевший после окончания рабочего дня Отдел тайн и не встали перед дверью в комнату мультивселенной.

Гарри резко засунул руки в карманы, когда Луна открыла дверь. Ему казалось, что сейчас должны раздаться фанфары, может быть, барабанная дробь или рёв труб, а может, вместо этого всего — предвестие гибели. Этот момент казался самым знаменательным событием в его жизни.

— Мерлинова борода! — воскликнул Рон, вращая головой, пытаясь осмотреть комнату.

Стены были почти сплошь покрыты маленькими золотыми крючками, на каждом из которых висела единственная золотая цепочка, а на ней — хрустальный кулон. Размеры и цвета были самые разные. Ещё стояло несколько высоких рабочих столов, аккуратно заставленных различными контейнерами и флаконами, а рядом с ними — лабораторные стулья. Также в комнате была лестница на колесиках, вроде тех, что можно найти в библиотеках, для доступа к верхним рядам крючков, но остальная часть комнаты была пустой и без всяких украшений.

«Их там тысячи. Малфой, похоже, несколько преуменьшил их число», — подумал Гарри.

— Что делают эти ожерелья? — спросил он, сглотнув довольно большой ком в горле.

— Это всего лишь одна из неисчислимого количества вселенных, — начала Луна. — Для каждой из них, из тех, что мы на данный момент нанесли на карту, есть своё ожерелье.

— На данный момент?.. — недоверчиво произнес Рон.

— Мы… мы обнаружили, что можем магическим образом немного настроить колебания кристалла и оказаться в новой альтернативной реальности. Затем мы можем откалибровать исходный кристалл и нанести на карту новую вселенную.

Гарри моргнул, обнаружив, что он не особо понял большую часть того, что она только что сказала.

— Значит, если надеваешь определенное ожерелье, то каждый раз отправляешься в заранее заданную вселенную?

— Да. Идея взята из Бермудского треугольника. Это скорее похоже на более крупную версию ожерелья. Только у этих людей нет его, чтобы вернуться, понимаете, потому что это больше из-за… — она замолчала.

Лицо Гарри побелело.

— Значит, он говорил правду.

— Кто он, Гарри? — спросил Рон.

— Малфой. Он сказал, что она в затруднительном положении. Беллатрикс надела на Гермиону ожерелье, но сорвала его с ее шеи до того, как был завершен переход. Значит, она не может вернуться… если у нее нет ожерелья?

— Кто-то должен передать ей ожерелье, — сказала Луна. — Оно все еще у Малфоя? Инвентаризация не выявила ни одного пропавшего ожерелья, но…

— Он разместил на его месте подделку, — подсказал ей Гарри. — Вы бы это не заметили, если бы не попытались использовать именно его.

— Должно быть, он думал, что в этом случае ему на руку теория вероятности, — хмуро сказал Рон, скользя взглядом по огромному количеству ожерелий на стене.

Его вернули. Вы никогда не сможете понять, какое из них мы брали.

Но Гарри знал. Он видел это в воспоминаниях Малфоя. На его лице вновь отразилась решимость, и он уверенно направился в темный угол комнаты, блуждая глазами по висевшим там ожерельям. И вот оно… Пыли не было, и само ожерелье выглядело гораздо ярче, чем соседние. Он протянул руку и схватил его; цепочка казалась смехотворно хрупкой и крошечной в его неуклюжих пальцах.

— Вот оно, — сказал он, и ни Рон, ни Луна не спросили, откуда он это знает. — Произнеси заклинание, — скомандовал он Луне. — Я собираюсь вернуть Гермиону домой.

Когда он произнес ее имя, на его глаза навернулись слёзы. Его желудок сжимался, а суставы казались разболтанными и расшатанными. Но Луна покачала головой, и Гарри почувствовал, что его сердце остановилось.

— Это не так просто, Гарри. Если бы… Если бы у нее было ожерелье, оно, вероятно, достаточно бы ее стабилизировало, чтобы она осталась в той конкретной реальности. На самом деле мы не знаем наверняка, потому что никто никогда не был в альтернативной вселенной так долго. Она… она, наверное, переместилась.

— Переместилась? — голос Гарри был резким и безумным.

— В другую реальность — куда-то еще. Нельзя точно сказать сказать, куда.

Во рту у Гарри пересохло. Он прижал подушечки пальцев к закрытым глазам, пока не осознал, насколько ему больно.

— Я… Я не понимаю… — чуть слышно сказал он. Так близко, так близко! Его боль частично отразилась в глазах Луны, на её лице, но она пыталась говорить спокойно.

— Мы все — каждый из нас — у всех есть определенная вселенная — и люди всегда настроены на какую-то конкретную вселенную. Альтернативные вселенные обычно отталкивают нас, потому что нам там не место. Кристалл и заклинание помогают этому противостоять. Бермудский треугольник оказывается «проходом» между такими вселенными, где внешний механизм не требуется, но они очень редки. Если бы Гермиону вытолкнули во вселенную в тот момент, когда сняли с неё кристалл, то каждая вселенная изгнала бы ее в её собственную вселенную, зовущую ее, пока, в конце концов, она не нашла бы дорогу домой или…

— Или? — воскликнул Гарри.

Луна выглядела огорченной.

— Мы не проверяли, как долго человек может безопасно оставаться в другой вселенной. Если она наткнется на вселенную, достаточно похожую на нашу, она, возможно, сможет остаться там на некоторое время, но она никогда не узнает, когда снова переместится.

— Прошло пять лет. Почему она не вернулась обратно? — хотел знать Рон.

— Рональд, взгляни на ожерелья. И это только те, которые мы нанесли на карту. Их больше… Бесчисленное множество.

Гарри посмотрел на цепочки; некоторые из них еле заметно покачивались, вероятно, от сквозняка из двери. Гермиона… Он натянул на шею ожерелье, которое держал в руках.

— Я найду ее, — упрямо сказал он, словно ожидая от них протестов. — Если… если мы с Гермионой оба из одной вселенной, то я должен следовать тем же путем, что и она, верно? — Луна почти беспомощно кивнула.

— Теоретически… — чуть слышно сказала она.

— Гарри… Ты же это не всерьёз… — сказал Рон. — Ты не можешь идти один.

— Я могу, и я пойду. Вы двое должны заботиться друг о друге. — Его лицо выражало мрачную решимость. — Я собираюсь это исправить.

Рон, казалось, хотел возразить, но лицо Луны было совершенно спокойным. Казалось, она почти ожидала этого, и Гарри задумался — уже не в первый раз — откуда Луна Лавгуд знала то, что она знала.

— Тебе придется деактивировать кристалл, чтобы путешествовать между вселенными, я научу тебя этому заклинанию — и еще одному для его повторной активации. Когда ты ее найдешь, ты сможешь использовать ожерелье, чтобы вернуться домой.

Ее глаза наполнились слезами, но из того, что она сказала, Гарри услышал лишь одно, причем, скорее всего, она сказала это неосознанно. Когда… когда я её найду…

— Вам нужно будет переместиться в другое место. И ещё — вы не станете появляться в ограниченном пространстве, или у вас могут возникнуть проблемы.

— Я знаю, куда мы можем отправиться, — быстро сказал Гарри.

Все трое обменялись взглядами. Они знали… А ведь Гарри вообще ничего не сказал.

* * *

Некоторое время спустя они уже шли сквозь главные ворота Хогвартса, но свернули с тропы, чтобы вместо этого пересечь лужайку. Рядом чернели глубины Запретного леса. Гарри направился к тому месту, которое он оставил сегодня чуть раньше — хотя нет, уже вчера, размышлял он.

— Как ты думаешь, сколько времени потребуется, чтобы ее найти? Если я пойду тем же путем, что и она… — спросил он, поворачиваясь к Луне, которая ходила взад и вперед на пару шагов.

— Ты… Ее след может притянуть тебя к ней, так что ты, скорее всего, будешь путешествовать быстрее, чем она. Ты же знаешь, что подобное притягивает подобное. Но могут уйти…

— Годы… — подсказал ей Гарри.

Рон выглядел контуженным, его рот беззвучно открывался и закрывался.

— Если… если вы вернётесь во вселенную, где уже существуете, — начала Луна, и сейчас она выглядела как Гермиона, когда та что-то рассказывала. Она отчаянно пыталась быстро снабдить Гарри всей необходимой информацией, не поддаваясь эмоциям. — Вам придется выйти из фазы. Никто не сможет вас увидеть или услышать. Вы не сможете ни с чем физически взаимодействовать. Вы не будете голодать, уставать или стареть.

— А как я увижу Гермиону?

— Если она в фазе, ты увидишь ее так же, как и все вокруг. Ожерелья не должны зависеть от фазы, так что ты в состоянии ее вернуть. Я не знаю, что произойдет, если вы оба выйдете из фазы одновременно. Вполне возможно, что вы сможете видеть друг друга.

— А что, если это окажется вселенная, в которой меня нет?

— Если в той вселенной ты умер или никогда не рождался, тогда ты появишься в ней точно таким же, какой ты есть. В ней будут действовать те же правила, те же физические законы, всё. Ты должен владеть магией, так что можешь её использовать, если хочешь избежать нежелательных вопросов.

— А если я буду в фазе, а она там же, но не в фазе?

— Тогда ты даже не будешь знать, что она там. Ты не сможешь ни увидеть, ни услышать ее. Скорее всего, она даже не поймет, что ты тот самый Гарри из нашей вселенной.

— Это смешно, Гарри! — внезапно взорвался Рон. — Каждый день я сожалею о том, что случилось с Гермионой, и не проходит ни секунды, чтобы я не винил себя за то, что я сделал, но это… Это всё равно что искать в наушниках морщерогого сноркака. — Уголки глаз Луны слегка сморщились при подобном упоминании. — Не делай этого.

— Я должен это сделать, — твердо сказал Гарри. — Кроме того, это не настолько безнадёжная затея, верно? Наши следы будут нас сближать, — он ободряюще повернулся к Луне: — Ты же так сказала, верно?

— Тебе важно помнить, что нет ни малейшего доказательства того, что я тебе сейчас сказала, — очень серьезно произнесла Луна.

Гарри протянул руку и ласково погладил ее по подбородку, и в его зеленых глазах отразилась нежность.

— Твоим теориям я доверяю больше, чем фактам от большинства других людей, правда.

Какое-то время они смотрели друг на друга, пока Рон не закашлялся. Когда Гарри обратил свое внимание на Рона, его глаза внезапно заволокла влага.

— Луна, какого черта? — пробормотал он, когда она направила свою палочку ему в лицо.

Когда прохладная вода освежила его воспалённые глаза, он понял, что она делала. Пока он вытирал лицо подолом плаща, она сняла с волос заколку и превратила ее в очки.

— Они могут тебе понадобиться, — сказала она, нежно задержав пальцы в его руке, перемещая его.

— Спасибо, — сказал он, поправив очки своей палочкой и водрузив их на нос.

Этот беззаботный момент закончился так же внезапно, как и начался. Он смутно вспомнил голос другой очень умной девушки, чопорно произносивший заклинание: «Oculus reparo».

— Я… Я думаю, я знаю тебя достаточно хорошо, чтобы понимать, что тебя не отговорить от того, на что ты настроился, — наконец неловко произнес Рон. — Я думаю, в этом твой смысл жизни — спасать людей.

— У Гермионы талант всегда быть правой, верно? — ответил Гарри, и они оба слегка улыбнулись друг другу.

— Я не могу не думать, что… что в этом есть моя вина, — Рон снова стал серьезным. — Если бы я только держал свой огромный дурацкий рот закрытым, тогда я… Тогда я бы… ничего бы этого не…

Его глаза скользнули по огромным тёмным теням леса; они были мрачными и тревожными.

— Если бы ты был с Гермионой, тебя бы, скорее всего, убили, Рон, — угрюмо добавил Гарри. — Увидев, что произошло, и зная, что они планировали, я даже не сомневаюсь, что ты бы им только мешал.

Он остановился и положил руку Рону на плечо, заглянув в голубые глаза своего друга, чтобы убедиться, что тот все понял. Ему пришлось шумно сглотнуть, прежде чем он смог заговорить, но ему удалось продолжить почти спокойным голосом:

— Я рад, что тебя там не было. Я бы не смог… Я бы не смог вынести, если бы потерял вас обоих.

— Гарри… — вырвалось у Рона, но его голос надломился, и он не смог продолжать.

Его глаза наполнились слезами, которые он застенчиво попытался смахнуть тыльной стороной ладони. На челюсти Гарри дрогнул мускул, и он шумно вздохнул, прежде чем закатить глаза.

— Я верну ее, Рон, — сказал он со всей серьезностью священной клятвы.

— Я знаю, — ответил Рон.

Гарри кивнул и бросил взгляд в сторону Луны. Взгляд Рона стал спокойным и решительным. Это было похоже на их разговор в больнице — бессловесный, но наполненный смыслом.

— Ты знаешь заклинание? — спросила Луна, нервно крутя палочку между пальцами.

Гарри кивнул, и она чётко проинструктировала его, как правильно произносить заклинания, чтобы активировать кристалл, как только он прибудет. Когда она говорила, ее глаза были снежно-голубыми и твердыми как алмаз, и он знал — даже без ее слов — как важно запомнить всё в точности… Это был его — и Гермионы — билет домой.

Он постучал волшебной палочкой по хрустальной подвеске на краю цепочки; казалось, что от этого движения она слегка задрожала.

— Adjicio universum, — сказал он.

И мир, который он знал, исчез.

Моя тень единственная, кто идет рядом со мной

— Green Day, «Boulevard of Broken Dreams» («Бульвар разбитых грёз»)

Иногда мне хочется, чтобы кто-нибудь извне меня нашел. А пока я гуляю один.

— Green Day, «Boulevard of Broken Dreams» («Бульвар разбитых грёз»)

Гарри был слегка удивлен, когда оказался именно там, где и был раньше. Рона и Луны уже не было, за его спиной по-прежнему возвышался лес, а Хогвартс по-прежнему стоял перед ним. Он взглянул на траву, возвышающуюся вокруг его ботинок, и его руки затряслись так сильно, что он чуть не выронил палочку.

Она была здесь. Пять лет назад она была здесь, живая, и стояла на этом самом месте.

Он сунул волшебную палочку в карман и в качестве эксперимента провел рукой по стволу ближайшего дерева. Его рука абсолютно спокойно прошла через него. Значит, где-то здесь я существую… Он немного расслабился, зная, что он невидим, не в фазе, а значит, ему нельзя причинить вред.

У него в голове не было четкого плана, но он пошел параллельно лесу, в направлении главной тропы. Он полагал, что у него была смутная идея отправиться в Хогвартс и, так сказать, осмотреть местность, но он быстро отказался от этой мысли, когда приблизился к хижине Хагрида.

Она исчезла. Не осталось ничего, кроме погибших воспоминаний о том, что она вообще когда-то существовала. Сад разросся до такой степени, что даже неопытный взгляд Гарри мог заметить, что прошли годы. Также казалось, что коварные щупальца леса поползли наружу, теребя края того, что когда-то было расчищенной землей.

Гарри машинально посмотрел на замок и ахнул от изумления и ужаса, когда новый ракурс открыл ему то, что было сокрыто раньше. В сердце Хогвартса была зияющая дыра, а весь фасад был разрушен. Астрономическая башня тоже была полностью разрушена, а гриффиндорская башня была открыта для ночного воздуха. Огромные неровные дыры испещряли крышу, а пейзаж усеивали обломки мусора — взорванная мебель, гниющая ткань, битое стекло. Остались лишь корявые глыбы неровного камня, да кое-где между трещинами торчала высокая трава.

«Но я все еще жив… Я жив… как это могло произойти?»

Он лихорадочно размышлял, была ли Гермиона в фазе, когда прибыла сюда, и пытался представить ее ужас от того, что он сейчас увидел перед собой. Была ли она здесь во время самой битвы? Это все произошло пять лет назад или больше? Как он жил и все же не предотвратил это? Так битва закончилась ничьей или поражением? Существовало ли сейчас какое-нибудь подпольное движение?

Покачав головой, он повернулся спиной к развалинам этого любимого дома и направился к Хогсмиду. Ему показалось, что он увидел могилу Дамблдора, поблескивающую в скудном лунном свете. Величественные ворота наполовину свисали с петель, погнулись, покоробились и начали ржаветь. Стены были частично обрушены, дорога к замку изрыта колеями, она была неухоженной и граничила с зарослями.

Хогсмид казался более привычным — с льющимся из окон светом и хриплыми звуками речи из «Кабаньей Головы», достигающими его ушей. Гарри ловил себя на том, что не раз бросался в тень, прежде чем вспомнил, что его ведь фактически не существует. В приступе внезапной паники он сунул руку за пазуху, чтобы ощутить успокаивающий холод металла цепочки ожерелья — его связь, его основу, его выход отсюда.

Проходя по главной улице, он заметил изменения. Магазин сладостей исчез, как и лавка «Зонко». Их место заняли другие, менее привлекательные магазинчики, и в них царила отчетливая и непреодолимая атмосфера захудалости. Гарри мимолетно подумал, что таким заведениям, как кондитерская Ханидьюков, будет сложнее держаться на плаву, если поблизости нет школы.

Эта мысль заставила его вспомнить о Хогвартсе и его развалинах. Если он был поврежден в бою, почему его не восстановили? Конечно же, пяти лет более чем достаточно, чтобы восстановить школу, особенно когда в распоряжении у строителей есть магия. Или времена настолько плохи, что знаменитая школа вынуждена стоять в руинах?

Гарри дважды безрезультатно подергал ручку двери «Кабаньей головы» и снова вспомнил о своем статусе; в итоге он просто прошел сквозь деревянные доски двери. Таверна всегда была чуть полутёмной, но теперь в ней определенно царил мрак. Волшебники в угольно-черных капюшонах прятались в тени, а ведьмы у барной стойки цокали беззубыми деснами. В одном темном углу вспыхнула драка, и хотя Гарри молниеносно отпрыгнул от зеленой вспышки света, никто вокруг не казался слишком обеспокоенным Непростительным заклинанием, которое только что использовали.

— Эй! — крикнул бармен. — Прибери здесь, или с тобой будет то же самое!

Волшебник, только что совершивший убийство, буркнул что-то себе под нос и волшебством растворил тело. Шум разговоров, утихший вместе с окликом бармена, снова возобновился. Гарри поймал себя на том, что пятится; он с недоверием широко распахнул глаза, глядя на то место, где только что было тело. Где авроры? Министерство? А что насчёт семьи этого человека?

«Это не может быть правдой. Это не может быть правдой».

В этот момент дверь с силой распахнулась, ударившись о стену позади нее с громким стуком. Трое Пожирателей Смерти, с ног до головы закутанные в капюшоны и плащи, шагнули вперед, отбрасывая в сторону всех и каждого, кто хоть как-то стоял у них на пути. Тот, что шел впереди, хрипло и неразборчиво рыча, заказал напитки.

— И побыстрее, — добавил он.

— Сегодня на задании? — спросил бармен с каким-то отстраненным любопытством.

Казалось, что он отчаянно пытается сдержать свой страх и старается не съеживаться и не начать пресмыкаться, как делало большинство посетителей.

— Секретное дело от Темного Лорда, — угрюмо ответил первый Пожиратель Смерти, не допуская дальнейших расспросов.

— Я рад помочь, если смогу, — ответил бармен, предлагая им напитки.

Гарри пытался осознать все происходящее: Хогвартса больше нет, Темный Лорд у власти, но он все еще жив, Святой Мерлин, что же он делал? Ему казалось, что его мозг вот-вот взорвется или голова покатится с плеч.

Как раз в этот момент в задней части таверны произошла еще одна потасовка — один особенно сомнительного вида волшебник вздумал приласкать служанку, которая, как видел Гарри, была совсем юной и очень грязной. Пустой поднос, который она несла, с металлическим лязгом упал на пол. Гарри почувствовал, что его сердце подпрыгнуло от внезапной, отчаянной надежды, но тут он увидел у нее на спине длинную черную косу.

Девушка казалась потрясенной и смущенной всеобщим вниманием, которое теперь было приковано к ней, и попятилась в тень, нервно одергивая порванный рукав.

— Эй! — окликнул её другой Пожиратель Смерти — как раз перед тем, как она полностью исчезла из виду. — Ты! Иди сюда.

Фигура служанки осторожно двинулась к нему, и ее глаза расширились от страха. Она двигалась медленно, с осторожностью человека, который идет потому, что надо идти, а не потому, что он хочет.

Когда она подошла к нему на расстояние вытянутой руки, Пожиратель Смерти молниеносным движением схватил ее за запястье и выкрутил руку, пока с ее губ не сорвался невольный крик боли. Он пристально посмотрел на ее предплечье и повернулся к бармену.

— Ты нанял грязнокровку? — спросил он, и его голос был низким и опасным.

Теперь человек за барной стойкой излучал страх, он побледнел и попятился, нервно вытирая руки о фартук. Враждебный ропот опоясал бар, как коварная змея. Девушка стала очень бледной и тихой, но она не собиралась бежать или оправдываться.

— Я… Я бы не… Я не знал…

— Вот, у неё на руке, — сказал Пожиратель, поднимая руку девушки так, чтобы все видели. На ее бледной коже был вытатуирован какой-то серийный номер, а за ним — какой-то символ. — Ты знаешь, что это значит…

Он так резко отпустил девушку, что она упала, а третий Пожиратель Смерти нанес ей несколько яростных ударов ногой в живот. Она лежала на полу, свернувшись калачиком, ее слабо вырвало, а по грязи на ее лице текли слезы. Гарри показалось, что он увидел кровь. Никто не бросился ей на помощь, все взгляды были прикованы к разыгравшейся перед ними сцене.

— П-пожалуйста… — бармен поднял обе руки, защищаясь. — Уверяю вас, я не знал. Она… Она, должно быть, с помощью магии скрыла свой номер…

— Он был совершенно ясно виден, даже издалека, — сказал Пожиратель Смерти, вычисливший ее. По таверне пронесся низкий гул одобрения.

— Приказ Темного Лорда совершенно четкий, — Первый Пожиратель Смерти вновь заговорил, допив свой напиток, и поднял палочку. — Никто не должен маскировать, укрывать, нанимать или каким-либо образом помогать грязнокровке. Она взамен согревала твою постель? Ты знаешь, какое за это наказание…

Бармен издал бессвязный крик и сильно пошатнулся.

— Нет! Нет! Пожалуйста, я… Простите. Я не знал. Я больше не буду этого делать. Пожалуйста… Конечно, лорд Поттер проявит ко мне милосердие — я всегда был верным слугой, всегда…

— Как ты смеешь произносить его имя? — голос второго Пожирателя Смерти стал резким.

Мольбы бармена о пощаде стали пронзительными и бессвязными, но Гарри больше их не слышал: его голова резко вскинулась, а удары сердца гулко грохотали в ушах.

«Это не может быть правдой. Это не может быть правдой».

Остальные Пожиратели Смерти подняли свои палочки, и при этом свободные рукава их черных мантий соскользнули к локтям, обнажив Темные Метки. Гарри заметил их на предплечьях у некоторых посетителей, но не присматривался к ним. Он сделал это сейчас.

Они казались идентичными тем, что он видел в своей вселенной — змея так же вылезала из разинутой пасти черепа — за исключением одной маленькой детали.

Широкий блестящий лоб черепа украшала молния.

Гарри насмотрелся достаточно.

Он не стал задерживаться, чтобы узнать судьбу незадачливого трактирщика.

Даже не обратив внимания на свой полет через всю таверну, он бесшумно прошел через целую группу людей, их столик и закопченное окно. Он бежал по городу вслепую, не обращая внимания на то, что его окружало, слыша в ушах лишь собственные прерывистые, не верящие рыдания, и не останавливался, пока не достиг середины леса. Он рухнул на землю, сел на колени и думал, что его сейчас вырвет, пока не понял, что не может этого сделать.

«Я не могу быть Темным Лордом… Я не могу им быть… Я бы не стал…»

Гарри никогда еще не чувствовал предательства так остро. Сознание того, что у любой версии его самого есть способность, желание превратиться во что-то гораздо более отвратительное, чем даже мечтал Волдеморт, вызывало у него отвращение, это потрясало и испугало его.

«Я не такой. Я не такой. Я не такой».

Он не знал, сколько раз подумал об этом, прежде чем понял, что повторяет эту фразу как мантру. Гарри задумался, а достаточно ли этого, чтобы поверить, что это правда. Свежий ночной ветерок шелестел листьями над его головой, но не шевелил на ней ни единого волоска. Гарри не знал, как долго он оставался там, в самом сердце леса, пытаясь восстановить в памяти разрушенный замок. Понял ли он вообще, что имела в виду Луна, что говорил ему Малфой об альтернативной реальности? Неужели он действительно думал, что это всего лишь место, где он решил играть в квиддич вместо того, чтобы стать мракоборцем, или выбрал на завтрак ветчину вместо бекона?

— О… Боже… о боже, — простонал он; его голос был низким и болезненным, как будто его вырывали из самых глубин его души.

Здесь люди боялись и ненавидели его. Здесь он ненавидел тех, кто имел маггловское происхождение, и ненавидел все, за что они ратовали. Здесь он убивал — кто знает, сколько раз, и сколько было тех, кого он считал друзьями?

Друзья… Во вспышке внезапного ужаса он подумал о Гермионе. Если бы она прибыла в эту вселенную, если бы она была в фазе, если бы она попыталась выяснить, что произошло…

«Если бы она пошла меня искать…»

Он представил это себе, почувствовал, как у него скрутило желудок от страха, и начал подниматься. Если зрелище, которое он увидел в «Кабаньей голове», было типичным, то это не сулило ей ничего хорошего, особенно если она искала его. Он осторожно встал, с тоской глядя на ворох грязи и сухих листьев у своих ног, желая, чтобы его вырвало. «Неужели я зашел так далеко только для того, чтобы обнаружить, что она умерла от моей собственной руки?»

Это было слишком ужасно, слишком душераздирающе, чтобы даже думать об этом.

Он потянулся к своему воротнику и снова сжал кулон одной рукой. Он еще мог деактивировать кристалл.

Но он не мог перейти в следующую вселенную, не узнав судьбу своей Гермионы в этой.

* * *

Гарри стоял в крошечном пространстве телефонной будки, целеустремленно шагнув внутрь, и смотрел на телефон и прилагающийся справочник со злобным разочарованием.

«Как я могу найти Гермиону, если я не могу ни к чему прикоснуться?» — закричал он и еще больше разозлился, когда одинокий бродяга, шаркающий мимо, совсем не услышал его; так как Гарри вновь осознал, что его никто не слышит, никто. Сжав кулаки, он закрыл глаза и прокрутил в голове слова Луны.

Тебя никто не сможет увидеть или услышать. Ты не будешь голодать, уставать или стареть. Ты не сможешь ни с чем физически взаимодействовать.

Он тихо выругался, направил палочку на телефонный справочник и приказал ей открыть его.

Как он и ожидал, ничего не произошло. Он снова выругался, жалея, что не обращал особого внимания на то, что говорила Гермиона, ведь он, возможно, мог бы получить какой-нибудь ключ к разгадке, где именно она живет.

Но тут ему в голову пришла мысль, и взгляд его просветлел. Нора… Он знал, где она находится. Он закрыл глаза, представил себе ветхий домик и исчез в каком-то подобии аппарации, хотя и не издал ни звука.

Он узнал топографию окружающего его ландшафта, но больше не увидел ничего знакомого. Привычного перевернутого дома нигде не было видно, но Гарри пошел по слегка пологой тропе туда, где он должен был быть.

Здесь были признаки жизни — несколько обрывков пергамента развевались на ветру, висели в высокой траве, на дорожке были накатаны две параллельные колеи, но дома просто не было. В отличие от хижины Хагрида, от него не осталось никаких следов.

Разум Гарри завопил, протестуя против своего бессилия и неудовлетворенного желания получить ответы в мире, который, казалось, перевернулся с ног на голову. Но прежде, чем он смог поругать Судьбу, которая, казалось, стремилась поиздеваться над ним — даже во вселенной, которую он не мог контролировать, не мог ни к чему прикоснуться — его внимание привлекло тихое бормотание голосов.

— Рон? — крикнул он, совсем забыв, что его никто не слышит. — Рон? Мистер Уизли? Миссис Уизли? Вы здесь? — ответа, конечно же, не последовало, и он чувствовал себя совершенно глупо.

Ярко-рыжие волосы показались в тусклом предрассветном пейзаже, когда из леса вышли две худощавые фигуры. Близнецы! Гарри почувствовал, как его сердце запело от радости.

— У нас готов еще один заказ, — сказал один из них.

— Ты назначил время доставки?

— Не будь идиотом, Фред! Сначала нам нужно получить подтверждение. Помнишь, что случилось в прошлый раз? — голос Джорджа явно был горьким и мрачным.

— Билл тысячу раз говорил тебе, что это не твоя вина. Рон…

— Я не хочу говорить о Роне, — это прозвучало так, будто Джордж хотел закричать, но пытался вести себя сдержанно.

— Мы не можем изменить то, что произошло. Он сделал свой выбор, — сказал Фред как ни в чем не бывало. Джордж что-то неразборчиво пробормотал себе под нос.

— Чтобы перейти к… к нему… Когда мы все видели, каким он был в школе. Ради Мерлина, да он был чертовым слизеринцем!

— Джордж, ты можешь заткнуться? Что, если тебя кто-нибудь услышит?

— Какое это имеет значение? — от каждого его слога исходила боль.

— Подумай о Джинни… Ты знаешь… Джордж, ты знаешь, что она не может о себе позаботиться. Мы должны оставаться свободными… По крайней мере, ради нее, — казалось, Джордж немного успокоился.

— Да, — сказал он практически самому себе. — Да, за Джинни нужно присмотреть. После того, что Поттер сделал с ней в Тайной комнате… — Фред снова замолчал, украдкой оглядываясь по сторонам, пока они поднимались к нему по склону, очевидно, пробираясь мимо своих антиаппарационных защит.

Гарри запустил обе руки себе в волосы, не в силах думать о чём-либо еще, его разум закружился, горло сжалось от страха и отчаяния. Семья Уизли разрознена, они скрываются. Джинни, похоже, каким-то образом ранена его собственной рукой. И Рон, о котором говорили с источаемой сверхпрезрением ненавистью, которой прежде не было даже у Перси. А то, что они упомянули про слизеринца? Он мог лишь предположить, что они имели в виду его самого и союз Рона с ним. Гарри так сильно захотел уйти, он хотел этого отчаяннее, чем когда-либо прежде чего-то хотел; но он не мог уйти, не узнав, что случилось с Гермионой.

Он без устали ходил взад и вперед по склону холма, стараясь не смотреть туда, где должна была быть Нора. Сейчас Фред и Джордж проходили мимо него, слева от него, и Фред поправил лямку своего рюкзака, широко расправляя ее, пока они поднимались мимо. Рваный рюкзак летел прямо к нему, и он инстинктивно вздрогнул, даже когда тот прошел сквозь него, не причинив ему вреда. Он увидел мантию-невидимку, матерчатый мешок, полный галеонов, шляпу-щит и три бутылки с зельем, защищенные амортизирующими чарами.

Пока он записывал эту информацию где-то в своем взволнованном сознании, он услышал двойной щелчок — Уизли аппарировали прочь. Он обдумывал идею отправиться в небольшую рощицу, чтобы найти их убежище, но внезапно остановился — его осенило.

Он видел, что было внутри сумки Фреда, когда она прошла сквозь него. Не может ли он таким же образом заглянуть и в телефонный справочник?

«У меня нет вариантов получше», — лаконично подумал он и аппарировал обратно к телефонной будке, которую оставил чуть раньше.

* * *

Не прошло и пяти минут, как он уже прогуливался по ухоженной улочке с чистыми зелеными квадратами лужаек и аккуратными домиками. Он подумал, что это, похоже, более приятная глазу версия Тисовой улицы.

Когда Гарри дошел до ее дома, его сердце сжалось в груди, и он пошел по дорожке, пройдя прямо через выкрашенную в белый цвет парадную дверь. Внутри был довольно милый вестибюль с полированными деревянными полами, а справа шла лестница. Конец коридора выходил в нечто похожее на большую комнату, слева располагалась дверь. Он услышал из-за этой двери голоса и снова прошел сквозь нее.

За столом для завтрака сидела хорошо одетая, смутно знакомая пара и потягивала чай. На столе стояли тосты и фрукты, а также баночки с медом и вареньем. Мужчина просматривал первую полосу «Таймс», а женщина изучала журнал, время от времени делая на полях заметки шариковой ручкой. Гарри попытался разобрать название, и ему показалось, что он увидел «Журнал стоматолога»

Это были родители Гермионы. Он поднял глаза к потолку над головой и задумался, а живет ли она здесь до сих пор. Он словно транслировал свои мысли — миссис Грейнджер вздохнула и сказала, отложив свою ручку:

— Этот дом кажется таким пустым без нее.

Мистер Грейнджер оторвал свой взгляд от газеты и ласково похлопал ее по руке.

— Ну, ты же знала, что это когда-нибудь случится.

Огорченный вид миссис Грейнджер сказал ее мужу, что она понимает, как он прав.

— Ей не нужно было уезжать так рано — вспомни тот летний семестр.

— Мы говорим о Гермионе, дорогая. Она была так взволнована, когда поступила в докторантуру Оксфорда, что я удивлен, что она не помчалась туда сразу же.

— Я знаю, — смех миссис Грейнджер закончился вздохом. — Я надеюсь… А как ты думаешь, она будет там счастлива?

— Это Оксфорд. У нее будет миллион старых пыльных книг, в которые можно будет погрузиться, и десятки блестящих молодых людей, с которыми можно будет побеседовать — хотя, конечно же, не столь блестящих, как она сама. Она будет в своей стихии. Нам повезет, если она вообще о нас вспомнит.

Блеск в глазах мистера Грейнджера выдавал, что он сам не верит в свою последнюю фразу.

Гарри не мог сдержать задумчивой улыбки в ответ на слова мистера Грейнджера, пока тот молча поднимался по лестнице, просовывая голову в двери, пока не нашел нужную, ту, которая вела в спальню Гермионы. Ему пришлось призвать все своё самообладание, ведь он столкнулся с сущностью — если не его Гермионы, то, по крайней мере, жизни Гермионы.

Стены украшали многочисленные почётные грамоты и академические награды. Декор был простым, классическим, но без излишеств. Покрывала были темно-зелеными, с несколькими декоративными подушками в тон. Вдоль одной стены стоял письменный стол — теперь, когда Гермиона уехала, он стал почти пустым — и рядом потертое кожаное кресло на колесиках. Вдоль стола аккуратно стояли несколько фотографий в рамках: Гермиона и ее родители, Гермиона с подругой на набережной, пожилая женщина, которую он не знал. Никто из них не двигался.

Чувствуя себя каким-то извращенцем, он осмотрел ее полки, шкаф и несколько ящиков, сдерживая нахлынувшие на него эмоции и пытаясь сохранять своё аврорское самообладание в поисках ответов. Он не нашел ни памятных вещей из Хогвартса, ни вымпелов Гриффиндора, ни красно-золотого шарфа, ни старой школьной формы, ни каких-либо магических книг.

Он вздохнул с наполовину разочарованием, наполовину с облегчением. Он одновременно жаждал и боялся ее увидеть, зная, что это будет не его Гермиона. И все же он был доволен тем, что узнал — похоже, Гермиона в этой вселенной вообще никогда не обладала магическими способностями и, по крайней мере, на данный момент она достаточно защищена от махинаций его собственного двойника.

Он почувствовал дрожь от тошноты, сопровождавшуюся неиссякаемым желанием покинуть это ужасное место. С запозданием, но все же сообразив, что ему не помешают никакие антиаппарационные защиты — если они вообще остались в Хогвартсе нетронутыми, — он вернулся к тому месту, где очутился впервые, и осторожно потрогал кристалл, закрыв глаза, лишь бы не видеть эту искалеченную и заброшенную версию своей старой школы.

«Держись, Гермиона. Я иду».

Моя тень единственная, кто идет рядом со мной

— Green Day, «Boulevard of Broken Dreams»

Без тебя я просто не могу найти свой путь.

— Simple Plan, «Perfect World» («Идеальный мир »)

По негласному, но все же обоюдному согласию ни Луна, ни Рон не обменялись ни словом, но она слегка ошеломленно отвечала на вопросы, задаваемые ей дежурным аврором. Она боковым зрением заметила перо, лихорадочно записывающее ее бессвязные ответы. Кингсли Шеклболт стоял в углу, наблюдая за происходящим, как молчаливая и задумчивая темная тень. Рон, сидевший рядом с ней, успокаивал её… нельзя сказать, что своим теплом, ведь он не прикасался к ней, но обещанием тепла.

Позже она осознала, что толком не помнит, что говорила следователю. Луна вспоминала смутный далекий звук своего голоса в ушах, не более отчетливый, чем вода, струящаяся по камням. Она помнила слабое шуршание пера, прохладное ощущение лаковой поверхности стола и Рона — яркое цветное пятно позади нее, безмолвно предлагающее поддержку просто тем, что он рядом.

«Гарри… — бессвязно подумала она. — Гарри ушел, я отправила его туда».

Атмосфера вокруг нее — сама вселенная — казалось, слегка вибрировала, как будто из нее ушло что-то важное, когда Гарри исчез из поля зрения. Луна почувствовала это, почувствовала, как самый центр ее души содрогнулся от потери, и рухнула на Рона, потому что ее кости отказывались помогать ей стоять.

Руки Рона сомкнулись на ее плечах, чуть ниже плеч. Он сжал их всего один раз. «Я знаю. Я понимаю».

Но все, что он сказал, было:

— Он вернется.

После того, как допрос был завершен, они направились домой, аппарировав в заранее оговоренную точку за пределами своей квартиры, и прогулочным шагом шли к ней, держась за руки. Со щелчком дверной двери позади них Луна внезапно почувствовала себя в ловушке, в тюрьме, как будто, закрыв эту дверь, они непреднамеренно безвозвратно заперли себя изнутри. Казалось, что тишина разбухает и растёт в этих сумрачных комнатах, пока она не превратилась в живое существо, в незваного гостя, который был непрошеным, но решил остаться.

Глаза Луны метались, она переминалась с ноги на ногу, ее маленькие ручки крепко сжимали друг друга. Рон наблюдал за ней с любопытством и немалым беспокойством. Луна за последние пять мучительных лет всегда была для них скалой. Да, она никогда не пыталась ничего контролировать, время от времени говорила или делала совершенно дурацкие вещи, но редко теряла невозмутимость, ту смутную безмятежность, которая, казалось, вела ее по жизни; она была подобна опавшему листу, волею судьбы увлеченному бурлящим потоком. Он никогда не видел ее такой.

— А если он не?..

— Он вернется, — прервал ее Рон.

Луна смотрела на него скорбным взглядом, который был почти умоляющим — словно маленький ребенок, просящий взрослого сказать ей, что все в порядке, даже если это не так. Она возобновила свои нервные и беспорядочные шаги по комнате. Рон посмотрел на нее, открыл рот, снова закрыл его, направился в свою комнату, но остановился, повернулся к ней и, наконец, выругался себе под нос и вышел из гостиной.

Луна затаила дыхание, услышав звон стекла, и сжала руки в маленькие кулачки. Она знала, что Рон чувствует себя обделенным, что он не понимает, почему она так расстроена, что он может даже ревновать ее к Гарри, и она не знала, как ему это объяснить.

— Рональд? — неуверенно выкрикнула она, вздрогнув, когда ее голос надломился на последнем слоге.

Наступила полная тишина; Луна чувствовала, что он где-то притих.

Потом она услышала его тяжелые шаги по коридору, и он снова появился перед ней, вопросительно подняв брови.

Его руки были пусты. Луна вопросительно перевела взгляд с этих рук на его лицо, хотя и не хотела, чтобы он это заметил.

— Ты не пил, — тихо сказала она, словно наблюдая за погодой.

Это противоречило тревоге, о которой свидетельствовали ее поза и движения. Рон слегка покраснел и засунул руки в карманы, двигая кроссовки ногой по ковру взад и вперед.

— Не то чтобы я не хотел, — честно признался он. — Поверь мне, в данный момент мне больше всего хочется стакан старого доброго огденского виски. Я уже даже налил.

— Но?.. — осторожно спросила она.

Ее плечи слегка расслабились. Он взял ее руки в свои и подвел её к дивану, и они оба сели, почти касаясь друг друга коленями.

— Ты нужна мне.

Эти простые слова влетели в комнату и повисли в воздухе. Луна какое-то время молчала, и Рон начал опасаться, что он чем-то обидел ее.

— Ты… Ты пять лет была рядом со мной и... и с Гарри. Без вопросов, без осуждения… Я не знаю, как ты терпела нас обоих так долго — особенно меня. Как я могу отказаться от тебя — от того, кого я люблю — когда у меня есть шанс отплатить тебе тем же? — Он положил одну руку ей на подбородок так, что его пальцы зарылись ей в волосы. — И если этого недостаточно, то я… Я обещал Гарри… и я должен это сделать.

— Рон… — последний слог его имени превратился во вздох.

Он поднял ее подбородок и легонько поцеловал в губы. Это было извинение; это была надежда; целомудренное возрождение надежд и обещание будущего смешались со слезами, которые он почувствовал на ее губах.

— А теперь, — сказал он, откидываясь на спинку дивана, и Луна прижалась к его плечу. — Что случилось? Гарри просто ушел или?..

— Ощущение другое, — бессмысленно выпалила она.

— Ты просто беспокоишься, — сказал он. — Возможно, лучше чем-то занять себя, чтобы… чтобы мы не…

«Не думали о том, что может случиться».

— Ты не понимаешь! Я чувствовала… Я чувствовала, что он ушел. Он… он действительно ушел, и… И это… Это не похоже на то, что было раньше, — она казалась раздраженной неадекватностью своих слов. — Что, если я ошиблась?

Рон качал головой, его глаза сузились, когда он попытался уловить суть того, что она сказала, по ее невнятному выражению.

— Кажется, будто весь остальной мир не в фокусе или… Или слишком резко сфокусирован, так что у тебя болит голова… как будто ты носишь очки, которые для тебя не предназначены.

Рон рассеянно подумал: «А как часто Луна носит очки других людей?»

— Или как рама для картины, которая вроде бы висит криво, а на самом деле это потолок скошен, — она замолчала и уронила голову на руки в нехарактерном для неё жесте отчаяния. Ее грязные светлые волосы свисали как занавеска, ниспадая ей на руки и колени.

— Вселенная вышла из равновесия, — медленно сказал Рон, глядя куда-то вдаль, словно его заставляли говорить внешние силы.

— Я сказала об этом Гарри, — внезапно сказала Луна, глядя на него и смахивая слезы со своего липкого лица.

— И неоднократно, насколько я помню.

— Ему нужно много напоминаний.

— Похоже, как и тебе, — нежно улыбнулся ей Рон и снова легонько поцеловал. — Что, если ощущение, что что-то не так, на самом деле не такое уж и неправильное? А может быть… Может быть, вселенная начинает перестраиваться в нужном направлении, и ты чувствуешь себя немного иначе, потому что ты просто привыкла к дисбалансу?

Луна замерла, словно окаменев. Ее глаза были широко распахнуты и неподвижно смотрели в одну точку.

— Равновесие… — прошептала она почти про себя.

Когда она повернулась к Рону, на ее лице появилась неземная восторженная улыбка.

* * *

Гарри не был уверен, как долго он будет ждать того, чтобы кристалл, удерживающий его в этой конкретной вселенной, деактивировался. Он надеялся, что это ненадолго, и попытался стряхнуть с себя страх, щекотавший его, когда он думал о себе как об убийце, ненавистнике маглорожденных, жестоком деспоте, наконец, о том, что он Темный Лорд.

Его взгляд умоляюще скользнул к разрушенным камням Хогвартса.

«Пожалуйста, вытащите меня отсюда, пожалуйста… Если бы только я мог использовать магию не в фазе, — эта тоскливая мысль пронеслась у него в голове. — Если бы я — непобедимый, неприкасаемый, невидимый — столкнулся бы с версией себя из этой вселенной, сколько бы жизней смог изменить к лучшему?»

Все его чувства объединились с теми, кому не посчастливилось жить под властью его двойника. Ему казалось, что это абсолютно неправильно — оставить эту вселенную такой, какая она есть, оставить это зло бесконтрольным и непреодолимым. Его праведное негодование подняло голову, и ему хотелось бороться, исправлять ошибки, побеждать, восстанавливать…

«Тебе не кажется, что у тебя синдром спасателя?»

Он вздохнул, когда его мысли медленно вернулись словно с невидимой, неумолимой силой к тому, ради чего он вообще попал сюда.

«Все, что имеет значение», — злобно подумал он, — это то, что моя Гермиона была не в фазе, когда была здесь».

Когда она покинула эту вселенную, то была жива, а это значило, что его путешествие здесь не закончится.

Как он ни старался, ему не удавалось стереть из памяти грубые комментарии Пожирателей Смерти в «Кабаньей Голове».

Как ты смеешь произносить его имя?

Его собственное имя, которое когда-то было предметом восхвалений, благодарности и благоговения, теперь стало квинтэссенцией элитарности, террора, пыток и смерти.

Враждебный ропот толпы, окружавшей упавшую служанку, когда она сплюнула собственную кровь, все еще звенел в его ушах, и мир вокруг него снова растаял.

* * *

Он прошел через несколько совершенно размытых вселенных — похоже, настолько несовместимых с его собственной, что он не мог оставаться там хоть какой-то измеримый промежуток времени. Поскольку его безжалостно швыряло из одного вихря в другой, он мог только надеяться, что Гермиона тоже прошла через них — конечно, она прошла. Искать ее просто не было возможности.

Он оказался на лужайке, похожей на лужайку Хогвартса, хотя стоящее на его месте каменное здание больше напоминало укрепленную со всех сторон военную крепость, чем замок или школу. Где-то вдалеке шел бой; он почувствовал в воздухе едкий запах гари и услышал крики и лязг столкновения. Драконы по дуге парили в небе, они кружились, извергая из ноздрей огонь и оставляя за собой дымные инверсионные следы. Их было так много…

Его окружила странная тишина, и земля под ногами исчезла. Он запаниковал, отчаянно размахивая руками, и пару раз хлебнул бы воды, если бы был в фазе. Насколько мог видеть глаз, вокруг него не было ничего, кроме бурлящей, морщинистой, бездонной поверхности океана. Когда он позволил себе утонуть — тем более, он все равно не мог это остановить, — он был не уверен, что его смущало больше: тот факт, что там, где должна была быть Шотландия, был огромный водоем, или то, что — к счастью — в этой вселенной он где-то действительно существовал.

И вдруг за одно мгновение он из мокрого стал совершенно сухим. С точки зрения географии Гарри по-прежнему стоял на том же месте, но теперь он находился в засушливой пустоши, лишенной чего бы то ни было, кроме безликих холмистых насыпей и случайной пустынной растительности. Похоже, теперь он был в фазе, и жар обрушился на него как на физического врага. Когда он вдыхал, ему казалось, что из его рта высасывают каждую молекулу влаги, и не только изо рта — из легких, из слизистой оболочки горла. Небо было таким ярким, бледно-голубым, что оно казалось почти белым, и в этом небе висели два солнца.

Он стоял на прохладном гладком камне, четкая и однородная серость которого простиралась во все стороны. Там, где он когда-то видел высокие башенки замка, теперь было здание, которого он никогда раньше не видел — какая-то куполообразная конструкция, металлическая, абстрактная и приземистая. Гарри не увидел окон. Когда он развернулся на пятках, он увидел другие подобные строения, одни выше других. Люди были повсюду, хотя никто, казалось, не замечал его. Его словно поместили в центр какого-то большого футуристического мегаполиса.

Симпатичная девушка лет двадцати шла мимо него и частично проскользнула сквозь его левую руку.

* * *

Затем он снова оказался на лужайке, такой, как он её и помнил, и ощутил бешеный прилив радости при виде нетронутого Хогвартса; он был таким знакомым и любимым. Он потянулся к дереву, и его рука снова прошла по грубым краям коры, ничего не ощущая.

«Черт», — подумал он, представляя себе очередной бесплодный поиск, когда он не в силах прикоснуться ни к одному предмету, не в силах задать кому-то какие-то вопросы.

Гарри подумал, что со всеми причудливыми возможностями, которые он видел до сих пор, Гермиона могла быть где угодно на планете или вообще нигде не быть. И казалось, что перед ним вновь вырисовывается сложная, внушительная и совершенно непреодолимая задача.

Гарри тяжело вздохнул, но это никак не повлияло на воздушные потоки вокруг него, и, не желая снова идти в Хогсмид — от одной мысли о своем последнем путешествии туда его мутило, — направился к самому замку.

Поднявшись по центральной лестнице, он понял, что у него в голове нет никакого четкого плана и он просто направляется в кабинет директрисы. Гарри надеялся, что, как и много раз раньше, человек, сидящий в этом кабинете — кем бы он ни был — сможет дать ему ответы, которые он так отчаянно искал. Его путь был недолгим; он мог двигаться быстро, поскольку из-за летних каникул в коридорах не было студентов, а кроме того, мог пробираться сквозь классы и стены, чтобы выбрать самый короткий маршрут.

И вот он увидел отполированные края горгульи, обозначавшей то место, куда он стремился, и заметил Почти Безголового Ника, плывущего в дальнем конце коридора, явно парящего в луче солнечного света, пробивающегося из одного из свинцовых окон. А затем…

Похоже, сэр Николас тоже его заметил.

Призрак быстро устремился в его сторону.

— Благословите мою душу, Гарри Поттер, что ты здесь делаешь?

Гарри поймал себя на том, что оглядывается через плечо, проверяя, нет ли здесь кого-то еще.

— Ты… Ты меня видишь?

Призрак наклонил к нему голову — под гораздо большим углом, чем это мог бы сделать кто-то другой, — и посмотрел на него взглядом, который явно говорил: «Конечно, я тебя вижу; ты сегодня уже глотал огневиски»?

Гарри остановился и на мгновение задумался. Он предполагал, что призраки, строго говоря, не живут в том же измерении, что и люди, но никогда не думал, что они действительно могут видеть путешественников из других вселенных. Он задавался вопросом, забыла ли Луна об этом упомянуть, или это был тот факт, который невыразимцы еще не обнаружили только лишь потому, что никто из них не наткнулся на знакомого призрака, когда были не в фазе.

От всего этого у него разболелась голова.

— Теперь, когда ты упомянул об этом, — сказал сэр Николас, пристально глядя на Гарри и паря вокруг него, чтобы осмотреть его со всех сторон, — замечу, что ты выглядишь более прозрачным, чем обычно.

Гарри в ужасе дернул подбородком к груди, но обнаружил, что выглядит — во всяком случае, в своих собственных глазах — таким же сплошным, как и всегда, несмотря на свою способность проходить сквозь твердые объекты.

Призрак наклонился к нему и положил прозрачную ладонь на его руку, и Гарри не почувствовал её.

— Так что с тобой случилось? — добавил Ник и заговорщически подмигнул. — Уже разозлил свою благоверную?

— Благоверную? — тупо повторил Гарри.

— Ты ударился головой? — призрак еще больше приблизился к нему, словно намереваясь проверить остроту своих зрачков.

Гарри был раздражен. В его голове все еще кружились образы Темных Меток, заклейменных молниями, бесчисленных драконов, злобно парящих по небу, и неумолимой безликой воды, простирающейся повсюду, куда бы он ни посмотрел. Он начал думать, что на этот раз действительно замахнулся на дело, которое ему не под силу; он отчаялся барахтаться в этом бесчисленном количестве вариантов; возможно, он уже упустил Гермиону, не осознавая этого, либо не сумел достичь вселенной, где она находилась.

Он взмахнул левой рукой и сердито посмотрел на сэра Николаса.

— Похоже, я женат?

— Только не говори мне, что ты потерял… — начал призрак с тревогой, но Гарри не дал ему договорить.

— У меня нет на это времени. Сэр Николас, извините, но я действительно должен найти Гермиону Грейнджер. Вы случайно не знаете, где она живет?

Сэр Николас царственно отстранился и посмотрел на него с настороженным и мрачным выражением лица. Он словно пришел к выводу, что Гарри сошел с ума, и начал говорить очень официально.

— Она живет в Годриковой Впадине, сэр. С… вами. — Николас с осторожно посмотрел в непонимающее лицо Гарри. — Я не утверждаю, что знаю, кто или что вы на самом деле, и я, конечно, не в том положении, чтобы вас останавливать, но знайте: вы не подойдете к этому дому ближе, чем на сто метров, если…

Он резко остановился и закружился в туманном круге посреди пустого коридора.

Гарри уже не было.

* * *

Полностью переварив информацию, полученную от Почти Безголового Ника, Гарри аппарировал — или сделал то, что было максимально похоже на это — немедленно, оборвав гриффиндорского призрака на полуслове.

Годрикова Впадина… Годрикова Впадина… Это географическое название пульсировало у него в мозгу с изрядной долей беспокойства и недоверия. Он был там… однажды… Когда они с Роном и Гермионой начали поиск хоркруксов.

«Почему, во имя Мерлина, я хочу, чтобы все, кто мне дорог, жили там?»

Но ответ был у него перед глазами — он увидел один из самых живописных домиков, какие только мог себе представить; тот был отгорожен от мощеного, но узкого переулка невысокой каменной стеной, искусно увенчанной каким-то низкорослым лиловым цветком. Сгущались сумерки, и свет струился из окон, словно протягивая свои приветственные желтые руки. Ему показалось, что он увидел постиранное белье — белье! — развевавшееся на легком ветерке, почти не видимое за домом.

Это было совсем не похоже на ветхую развалину, которая предстала перед его глазами по прибытии в Годрикову впадину шесть лет назад.

Имущество было ветхим, старым, забытым; дыры от палочковых заклинаний все еще чернели в перилах крыльца и входной двери, висевшей на одной петле. Это зрелище заставило Гарри почувствовать, что трагедия, которая необратимо искалечила его жизнь, была не столь давно, как ему хотелось бы думать.

Он возненавидел его с первого взгляда. Возненавидел этот дом, который не давал убежища и безопасности ни ему, ни его семье; у него вызывал ярость тот факт, что он все еще стоял здесь, когда его родители давно похоронены, и то, что этот дом, казалось, символизировал все неудачи в его жизни. Он поднял камень размером с кулак с рассыпавшейся каменной стены, окаймлявшей дом, и швырнул его в целое окно с бессвязным криком ярости и муки. Рон заметно вздрогнул, когда звук разбитого стекла пронзил тишину ночи. Где-то внизу в извилистом переулке зажегся свет.

Потом он почувствовал тепло рук на своих плечах, которые судорожно задрожали от их легкого прикосновения. Смущенный, он перевел свои усталые, отчаянные глаза на сочувствующие глаза Гермионы. Ему почти совсем не хотелось на нее смотреть.

— Извини, — пробормотал он, опуская взгляд на потертые носки своих кроссовок.

— То, что ты злишься — это нормально, Гарри, — сказала она. Ее голос звучал тепло, низко и со знанием дела, словно можно было откинуться на спинку кресла, наслаждаясь этим голосом, зная, что все, что он говорит, было хорошо, верно и правильно.

Они поспешно зашли на маленькое кладбище, где были похоронены его родители, а затем ушли. Гарри было все равно, увидит ли он это место снова.

Он и представить себе не мог, что когда-нибудь увидит дом таким, каким его увидел; таким, каким он и должен был быть, когда его наполняли любовь, свет и смех даже в опасные времена. Он впился взглядом в каждую деталь: бахрому занавесок с люверсами, которую он мог видеть только по краю окна, мощеную дорожку, ведущую к парадному крыльцу, которое венчала довольно милая парадная дверь цвета «Линкольн-грин». На крыше висел латунный флюгер, и Гарри с удивлением заметил, что он был в форме отполированной совы. Это было похоже на те коттеджи, которые он когда-то видел в тех немногих сборниках сказок, которые ему удалось выпросить у Дурслей, и он не мог принять тот факт, что жил здесь, с Гермионой.

Когда он, наконец, решил зайти в дом и осмотреться, надеясь, что у него будет достаточно времени, чтобы убедиться, что эта Гермиона не его Гермиона, ведь он не знал, когда его унесёт из этой вселенной, он услышал голоса, доносившиеся из переулка, и приближавшиеся к нему.

— Призрак Великого Мерлина, у Гарри паранойя! — раздалось мужское восклицание, прерываемое смехом. — Диапазон действия его защиты от аппарации до нелепости огромен.

— Теперь, когда они вернулись и обустроились, я уверен, что он привяжет нас к защитам. Просто у него еще не было времени. Кроме того, ты не можешь его винить, правда? После того, что случилось с той юной ведьмой, которая проигнорировала судебный запрет! — ответил ему женский голос, и в его тоне послышалось огорчение, хотя за ним с трудом скрывалось веселье. Снова смех и звук удара. — Что ты смеешься? Это твоя заслуга, что он богат — и привлекателен…

— Ты надеешься отвлечь меня от моего предыдущего высказывания о том, что Гарри закончит как Аластор Грюм?

— Аластор не так уж плох. Он главный аврор, и его работа — быть скрытным и видеть заговоры под каждой поганкой.

Пара приближалась; Гарри слышал их шаги по дорожке.

— Я работаю с ним, ты не забыла? Нет нужды напоминать мне о… нетрадиционных подходах Аластора к безопасности. В прошлый раз, когда он поставил новую защиту и никому не сказал — кстати, как раз на прошлой неделе — я оказался в приемной Министерства почти голым.

Женщина расхохоталась.

— Ты мне этого не говорил! Это объясняет, почему Нарцисса Блэк так странно смотрела на меня во вторник у мадам Малкин. Должно быть, она позеленела от зависти.

Мужчина, должно быть, выглядел уж слишком довольным собой, потому что женщина цокнула.

— Теперь насчет Гарри… Джеймс, ты действительно не должен так его дразнить. С тобой, Сириусом, Ремусом и этими мальчиками Уизли Гарри не найдет ни минуты покоя, пока вы все вместе.

— Да ладно, Лили! Ему почти двадцать три года! Если ты не заметила, он старается изо всех сил! — голос Джеймса звучал гордо, и после этого заявления они оба обогнули последний угол живой изгороди, которая скрывала их из виду.

Гарри застыл на месте — сначала при виде дома, а потом от того, что говорили голоса. В какой-то момент он понял, кто они такие, и был совсем не уверен, что готов к виду поприветствовавшей его пары средних лет. Мужчина был подтянут, одет в черную мантию, у него на носу были очки без оправы. Его волосы были такими же темными, как и у Гарри, но на висках начинали пробиваться седые пряди. Женщина держала его за руку, а ее ярко-рыжие волосы красиво ниспадали на подбородок и скулы. Она увещевала своего мужа.

— Ну, не стоит сегодня его дразнить. Они только что вернулись.

Гарри почувствовал, как его сердце остановилось, а затем снова вернулось к жизни, болезненно стуча в груди.

— Мама? Папа? — он с трудом издавал гортанный хриплый шепот, которого никто не слышал.

Джеймс галантно придержал перед Лили дверь ворот, и они оба прошли по дорожке. Прежде чем они успели добраться до двери, она распахнулась, и свет из дома упал на лужайку.

— Мама! Папа! Заходите… Я ждал Рона… Как поработали? — до Гарри донесся его собственный голос.

Послышались смех и приглушенные возгласы, заглушившие обрывки сказанных фраз.

— Да, мы прекрасно провели время. Но мы так рады вернуться домой!

Новый голос был звонким, музыкальным, полным радости и смеха. Он сразу узнал его, хотя в те дни, предшествовавшие Финальной битве, не было возможности посмеяться или порадоваться.

Он обнаружил, что идет через каменную стену по гладкой траве туда, где вся эта группа столпилась у входной двери. Медленно, с сердцем, все еще бьющимся тяжело и мучительно, и с пересохшим, как песок пустыни, ртом, он перевел взгляд вверх, на красивый дом, окутанный светом.

И она была там.

Моя тень единственная, кто идет рядом со мной

— Green Day, «Boulevard of Broken Dreams»

Что, если все эти фантазии вокруг рухнут?

— R.E.M., «Losing My Religion» («Потеря моей религии»)

Гарри испустил сквозь зубы тяжкий вздох, который никто никогда не услышит. Это было так давно, он так давно не видел ее; он запомнил ее восемнадцатилетней девушкой — такой она была на фотографиях или в памяти Рона, и теперь он был загипнотизирован ее видом. Она стояла в дверном проеме, прямо за локтем Гарри, держась одной рукой за косяк, окруженная светом.

Он подошел ближе, даже не осознавая, что он делает — он почти плыл по двору, как завороженный, не сводя глаз с ее лица.

— …как будто средиземноморцы согласились с вами обоими, — тихонько заметила Лили.

Гермиона улыбнулась, и от этого стала казаться сияющей. Гарри был поражен тем, какой взрослой она выглядела, он смотрел на ее волосы, на её загорелую кожу, на выражение ее лица, которое постоянно светилось радостью с тех пор, как открылась дверь.

— Это было прекрасно, просто прекрасно, — проворковала она, глядя не на родителей Гарри, а на него самого.

Казалось, они даже не замечали того, что держатся за руки, настолько это было естественно. Гарри повернул голову, чтобы посмотреть на профиль женщины, чья рука лежала в его руке, и согласно кивнул, и легкая полуулыбка тронула уголки его рта.

— Почему-то я думаю, что они сейчас говорят не о пейзаже, — сказал Джеймс Лили, словно пытаясь понизить голос.

— Джеймс, что я тебе говорила? — прошептала Лили, ткнув мужа в бок.

Гарри окинул их ласковым, весёлым взглядом и отвернулся от входной двери, все еще удерживая руку Гермионы в своей.

— Входите, — сказал он. — Добби подготовил напитки. Думаю, Гермиона уговорила его ограничиться чем-то одним.

— Добби? — удивленно спросила Лили.

— Гарри нанял его, — пояснила Гермиона. — Хотя я не уверена, что он будет здесь работать, ведь это такое маленькое место.

— Ты же знаешь, что всегда можешь… — с надеждой вставила мама Гарри.

— Мам, поместье прекрасно, но… Но это первый дом в моей жизни. Нам здесь нравится. И Гермиона потратила столько сил, чтобы привести все это в порядок.

— И ты тоже не забывай об этом! — игриво сказала Гермиона, толкая его в бок.

Гарри, казалось, собирался ей что-то возразить, но тут снаружи раздался голос и прервал его:

— Эй, Поттер!

Услышав это, Гарри прошел через переднюю стену коттеджа и вздрогнул, обернувшись на звук знакомого голоса, хотя уже давно не слышал, чтобы голос Рон был таким жизнерадостным.

Он увидел, как на лице Гарри появилось выражение полного восторга, тот бросился к двери и открыл ее.

— В чём проблема, Уизли? — крикнул он со двора, когда стайка людей подошла к воротам.

— Ваша гребаная защита откинула меня в другой конец города, вот в чём! — ответил Рон. — Должен вам напомнить, что кое у кого был очень утомительный день, квиддичная тренировка, которой руководил наш тренер, чертов садист! И мне нужно преодолевать весь этот путь только из-за того, что ты боишься своих малолетних фанаток!

Люди хлынули в комнату, и Гарри увидел четверых самых младших Уизли, их рыжие волосы словно пылали огнём в свете камина, а также горстку незнакомых ему людей.

— Прости, прости! — Гарри протянул обе руки к Рону в знак капитуляции и рассмеялся. — Я сейчас привяжу тебя к защите. Хотя, — он собственнически улыбнулся, обвивая руками талию жены, — для общего благополучия я предлагаю тебе сначала использовать каминную сеть.

Раздался оглушительный хор стонов, самый громкий из которых, казалось, исходил от одной девушки, которую Гарри не узнал. Она была миниатюрной, с темными, переливающимися каштановыми волосами.

— О, смотри! — сказал Гарри с притворным удивлением. — Рон привел с собой еретичку.

Девушка пристально посмотрела на него.

— Опять читал в туалете словарь Гермионы? — спросила она, и в ее глазах появилась нежность.

— Я думал, что ты во Франции, — сказал Гарри. — Что ты тут делаешь, тусуясь в нашей компании? —

Говоря это, он рассмеялся, но она залилась румянцем и опустила глаза на свои туфли, бросив нервный взгляд на Рона, который заметно побледнел.

Гарри поймал этот взгляд, и его глаза быстро переместились с Рона на эту девушку, прежде чем его осенило. На его лице расплылась растерянная ухмылка.

— Не может быть! — воскликнул он с недоверчивой ухмылкой. Девушка пробормотала что-то невнятное, и Лили с Джеймсом обменялись взглядами. — И вы знали об этом? — спросил он родителей, но повернулся к Рону, не дожидаясь ответа. — Ты встречаешься с моей сестрой, Уизли?

— А ты встречался с моей! — сказал Рон, слегка ощетинившись.

— Да, но я явно фигура другого калибра, — высокомерно сказал Гарри. Сестра шлепнула его по затылку, а Фред и Джордж тут же начали горланить шутливый припев, слова которого Гарри не мог разобрать, хотя он начинался так: «Кейт немного буйная, но мы не держим на неё зла…»

— Наверное, Ронникинсу именно это в ней и нравится, — сладко произнесла Джинни, и раздался взрыв хохота.

— Эй! — сказал Рон, покраснев до кончиков ушей. — Только не перед ее родителями!

— Рон, ты слишком много лет провел в поместье, чтобы наше мнение о тебе могло измениться в одночасье! — усмехнулся Джеймс.

Рон нерешительно взглянул на него, явно не понимая, считать это замечание комплиментом или наоборот.

— Папа, будь милым, — взмолилась Кейт, прислонившись к Рону, который неловко заерзал, явно пытаясь сделать это объятие максимально платоническим.

— Ну, он намного лучше некоторых придурков, с которыми ты встречалась раньше, — небрежно заявил Гарри. Рон уныло взглянул на него.

— Спасибо за сердечную поддержку, приятель, — сказал он невозмутимо.

Однако нежный взгляд, который он бросил на Кейт Поттер, не нуждался в чужом одобрении.

Гарри не мог охватить все взгляды и звуки, тем более парадная дверь отворилась, и вошла еще одна группа людей, среди которых он заметил Сириуса Блэка и Ремуса Люпина. Сириуса сопровождала стройная черноволосая красавица, и оба они с энтузиазмом приветствовали столь же темноволосого юношу — одного из парней, сопровождавших Уизли. Сириус называл его Альтаиром.

Он ссутулился в углу, в тени большого дерева, растущего в горшке, и изо всех сил старался не ревновать к… самому себе. У его двойника, чьи спутанные волосы падали на лоб без шрама, было все, о чем он когда-либо мечтал. Он ждал, пока смотрел, ждал хоть какого-то преимущества, какой-нибудь вещи, без которой невозможно жить, и её нет в этой вселенной, чтобы можно было считать свою собственную вселенную ещё более желанной.

Он не увидел ничего.

Он так же дружит с Роном. У него живы родители. У него есть сестра. Сириус еще жив, женат, имеет сына, и, похоже, тот — один из его собственных товарищей. Волдеморта, очевидно, и вовсе не было. Его семья богата, влиятельна и пользуется большой популярностью. Его отец — высокопоставленный аврор.

Его двойник двигался с завидной грациозной уверенностью, которая, скорее всего, исходила от того, что он был очень любимым сыном, который, похоже, никогда не проводил время ни в одной кладовке, ни под одной лестницей.

И он был женат на Гермионе, и, судя по всему, они только что вернулись в Англию после медового месяца.

Среди нового взрыва смеха и всеобщего приподнятого настроения Гарри увидел, как его двойник подошел к столу, чтобы снова выпить, теперь с Альтаиром и Роном. Кто-то крикнул:

— Да ладно, Вега! — и он задумался , а есть ли у Сириуса еще и дочь.

Он огляделся в поисках Гермионы и увидел, как она незаметно проскользнула на кухню вместе со свекровью. Заинтересовавшись, Гарри последовал за ними.

Гермиона грациозно двигалась по кухне, поднимая крышки зачарованных кастрюль, чтобы они сами мешались, и осматривала их содержимое. На столе стояла тарелка с закусками, и Гермиона легким взмахом палочки левитировала ее через кухонную дверь.

Кто-то закричал: «Держу!» — и Гермиона завершила заклинание.

— Ну и как тебе жизнь в браке с моим сыном? — мягко спросила Лили, потягивая свой напиток. Гермиона покраснела и чуть замечталась, рассеянно теребя жемчужную нить на шее. Свет в маленькой кухне отражал медовые пряди в ее волосах, собранных двумя витыми гребнями, и придавал бронзовый оттенок ее зеленому платью.

— Это… Это прекрасно. Просто идеально. Лучше, чем я могла мечтать, — вздохнула она. — Когда мы были на той яхте… Только мы вдвоем… — должно быть, она поняла, как это звучит, потому что она застенчиво рассмеялась и покраснела. — Должно быть, сейчас я выгляжу как дурочка.

— Ты говоришь как влюбленная, — поправила её Лили. — Я никогда не видела Гарри таким счастливым. Ни один из вас не переставал улыбаться с тех пор, как мы приехали.

— Иногда это… Это кажется почти нереальным. Моя жизнь до Хогвартса… А теперь это всё… — она сделала широкий жест одной рукой. — У меня даже не было ни одного друга до того дня, как Гарри вошел в купе экспресса. Я плакала… а он… у него было такое нежное сердце даже в одиннадцать лет, что он не смог вынести чужой боли. Не думаю, что Рон остановился бы, но Гарри заставил его, и… и…

— Вы втроем жили долго и счастливо? — Лили изогнула бровь, как будто она не знала, что ее собственное заявление — чистая правда. Гермиона усмехнулась, и ее сияющее счастье потрясло Гарри до глубины души.

— Ну, теперь я знаю, что ты была свидетельницей некоторых из моих и Рона, э-э-э… бурных ссор…

— Но когда вы поссорились с Гарри, вы оба надулись и не разговаривали целыми днями. Должна признаться, я гадала, проснется ли он когда-нибудь и увидит, кто находится прямо у него под носом. В тот момент, когда я увидела тебя, у меня возникло чувство, что ты та единственная, которая просто создана для моего сына.

— Ну, в тот момент ты была одной из немногих. Когда мы с Гарри стали встречаться, я получила кучу отвратительных писем, пронизанных ненавистью. Есть люди, которые не согласны с идеей, что отпрыск такой известной волшебной семьи решил поиграть в семейную жизнь с магглорожденной ведьмой. Хотя я считала, что вся эта болтовня о кровных родословных исчезла уже давным-давно! Никаких элитарных движений не было с тех пор… с тех пор, как… — Гермиона замолчала, выглядя так, будто сказала что-то, чего она не хотела бы говорить.

— Поверь мне, я хорошо знаю, как опасно быть магглорожденной, которая «не знает своего места», — ответила Лили. — И хоть и кажется, что это не так, за последние двадцать лет ситуация сильно улучшилась. В то время люди осознавали, что нужно быть осторожными, хотя может показаться, что сегодня они забыли об этом. — В ее глазах появился блеск. — Я никогда не забуду, — пробормотала она почти себе под нос.

— Что ж, пока в Хогвартсе есть такие учителя, как ты и Дамблдор, новые поколения будут продолжать слышать правду, — заявила Гермиона в той решительной идеалистической манере, которая была так знакома Гарри.

— Забавно… — задумчиво произнесла Лили. — В каком-то смысле Гарри — это живое напоминание обо всем, что произошло. Я всегда четко осознаю, как давно это было, потому что знаю, сколько сейчас лет Гарри. Кажется странным, что прошло двадцать три года с тех пор, как были убиты Питер и Северус. Они пожертвовали собой, чтобы остановить этого сумасшедшего. Если бы они не…

Лицо Гермионы стало почти серым.

— Я не… Я не хочу думать об этом мире без Гарри, — пробормотала она.

Лили вдруг вздрогнула и заерзала, словно стряхнув с себя пелену, нависшую над комнатой. Весь этот разговор вызвал у Гарри мурашки по коже, это было так сюрреалистично — она говорила о ситуации, в которой он сейчас оказался.

— Прости, дорогая, — сказала его мать, извиняясь, и положила руку на руку своей невестки. — Вряд ли это хорошая тема для вечеринки по случаю возвращения домой.

Гермиона попыталась улыбнуться, но в ее глазах все еще читалось затравленное выражение. Это вызвало у Гарри желание встать позади нее и обнять ее. Все его существо гудело от страстного желания прикоснуться к ней, заговорить с ней, посмотреть ей в глаза и увидеть в них отражение любви к нему.

А затем его двойник вошёл в кухню, обнял Гермиону и поцеловал её в ухо.

— Почему вы прячетесь здесь вдвоём… — он остановился, переводя взгляд с профиля жены на лицо матери. — Что случилось?

— Ничего, — быстро и почти убедительно ответила Гермиона. — Просто говорили о работе.

— Тебе удалось убедить ее бросить работу в этом грязном подвале? — спросил Гарри у своей мамы.

В глазах Гермионы появилась искорка раздражения.

— Это не «грязный подвал». Это очень важный отдел Министерства! То, что ты сидишь там, наверху, в исполнительных органах, в качестве первого секретаря, не означает, что…

— Ну все! — воскликнул Гарри, смеясь. — Я не хочу принижать Отдел тайн. Я просто не понимаю, почему тебе нравится работать там с кучкой жутких старых волшебников и явно спятивших людей.

— Ну… — неохотно протянула Гермиона. — Я признаю, что коллеги оставляют желать лучшего, но некоторые из их теорий просто очаровательны! Им нужен кто-то, кто мог бы обосновать эти теории исследованиями и сухими фактами — Дервент имеет тенденцию пускаться в самые причудливые дебри — и я…

— Профессор МакГонагалл говорила об уходе на пенсию в конце следующего года, — быстро вставила Лили.

Гермиона остановилась, явно потеряв ход мыслей вопреки своему желанию.

— Серьёзно? — спросила она заинтересованно, но затем нерешительно посмотрела на нее. — Но я не уверена, что достойна такой должности в Хогвартсе.

Гарри и его мать одновременно изумленно воскликнули.

— Продолжай притворяться, что ты не была самой умной ведьмой на нашем курсе, Гермиона! — сказал Гарри, вновь целуя ее. — Кроме того, у тебя будет лучший учитель Чар с тех пор, как профессор Флитвик ушел на пенсию, замолвив за него словечко!

Лили хлопнула его по затылку.

— Я была единственным учителем Чар с тех пор, как профессор Флитвик ушел на пенсию!

— Это было бы идеально, Гермиона. Тебе бы это понравилось. И время подходящее, пока у нас нет детей, которых можно было бы унижать различными способами! — говоря это, он посмотрел на мать с упреком.

— Вы уже закончили школу до того, как я начала там работать! Спасибо за добрые слова!

— И слава Мерлину! Я уже достаточно наслушался рассказов Кейт о семикурсниках, — заметил Гарри. Лили старательно не обращала на него внимания.

— Я правильно поняла, что мне не стоит ждать внуков в ближайшем будущем? — спросила она, и теперь настала очередь Гарри закатить глаза.

— Брось, мама. Мы женаты всего месяц!

— Ну тогда я должна предупредить вас: твой отец надеется на объявление счастливой новости к Рождеству! — поддразнила их Лили, и глаза Гермионы расширились от притворного ужаса.

Она сделала вид, что снова проверяет еду, и, постукивая палочкой по очереди по каждой кастрюле, быстро опрокинула их содержимое в сервировочные тарелки, уже стоявшие на обеденном столе.

— Гермиона дала Добби выходной после того, как тот разлил напитки, — сказал Гарри, когда они выходили из кухни. — Она настояла на том, что хочет устроить свою первую вечеринку сама. Я думаю, она травмировала его на всю оставшуюся жизнь…

Шум вечеринки нарастал и стихал с открыванием и закрыванием двери. Гарри сидел в одиночестве на полу посреди кухни, чувствуя себя гораздо более подавленным, чем когда-либо в жизни, и это определенно о чем-то говорило.

Как получилось, что три вселенные, в которых существовали одни и те же люди, оказались такими разными? Он задумался. Это действительно совершенно произвольно? Ведь так сказал Драко — и все из-за случайной разницы в выборе? С чего же начался выбор? Петтигрю и Снейп, похоже, победили Волдеморта. Почему? Возможно, это произошло из-за решения Тома Риддла не создавать хоркруксы? Или его собственный отец решил отнестись к Снейпу с элементарной человеческой порядочностью. А были ли они друзьями? Было ли его собственное вознесение как Темного Лорда результатом его распределения в Слизерин? Ведь он так спорил со Шляпой! Или это все из-за отсутствия Гермионы? Или то и другое вместе?

Он полагал, что он — это совокупность его опыта и естественных наклонностей. И это сделало бы этих… остальных Гарри просто двойниками, которые выглядели как он. Но на самом деле они были не им. Например, этому Гарри не нужно было сознательно выбирать Свет, Свет и так был вокруг него всю его жизнь. Этот Гарри не сражался с троллем в первый год обучения, не был побежден и не победил в Турнире Трех Волшебников. Этот Гарри не потерял свою семью, не потерял Сириуса, не потерял Дамблдора.

Это вообще был не он.

Другой Гарри, казалось, действительно воплощал собой вершину потенциала Гарри. Он был тем, кем мог быть Гарри, кем должен был быть, и был бы, если бы все было по-другому, по крайней мере, он на это надеялся. Это было похоже на способность видеть широкий спектр собственных возможных успехов и получить по голове за все свои неудачи.

Эта Гермиона тоже была другой. Она по-прежнему оставалась добросердечной, идеалистичной и яростно обороняющейся. Но она излучала ауру уверенности, как и его двойник. Казалось, что ее происхождение всегда вызывало у нее чувство неуверенности, но сейчас она была хорошо одетой и утонченной леди, и похоже она привыкла к своему привилегированному положению — хотя и не обязательно воспринимая это как должное. Ему было ясно, что образование было для нее так же важно, как и всегда, но он действительно не мог себе представить, чтобы она работала невыразимцем, изо всех сил пытающейся найти фактическое обоснование каких-то диких идей и сумасшедших теорий.

Он был готов посидеть на кухне и поразмышлять еще какое-то время — какая разница, сколько это займёт? Время почти не имело значения, пока он был не в фазе. Он был во власти кристалла, во власти случайного притяжения его собственной вселенной, и он не знал, когда он снова активируется.

«На это действительно могут уйти годы» — мрачно подумал он, вспоминая свои слова, сказанные Луне.

Воспоминание о соседке по квартире из Райвенкло поразило его, как удар молнии. Он сел прямо, почти в ужасе от того, что не понял сразу одной простой вещи, когда его собственный двойник впервые об этом упомянул.

Гермиона была невыразимцем. Если в этой вселенной и был кто-то, кто мог помочь в этой нелёгкой задаче его слепого блуждания по мультивселенной, то это была Гермиона.

* * *

Ему потребовалось довольно много времени, чтобы убедить сэра Николаса сопровождать его обратно в Годрикову Впадину.

— Вот почему это называется преследовать место, мистер Поттер — или кем вы являетесь… Вы не можете просто собраться и уйти, когда вам вздумается! — сказал он с негодованием.

Гарри на мгновение забеспокоился, что он каким-то образом ненароком отправит Ника в другой мир, заставив его покинуть Хогвартс.

— Как нам это сделать? — нерешительно спросил Гарри. — Мы будем держаться за руки или… Я имею в виду, ты же не можешь аппарировать, да?

Николас вздохнул вздохом сильно обиженного существа.

— Если я буду занимать то же пространство, что и вы, то меня следует перенести вместе с вами, — сказал он.

— Занимать то же пространство — что и я…

Гарри так и не закончил фразу, так как сэр Николас уже парил, соприкасаясь с Гарри, и тот был очень рад, что он сейчас не в фазе и не может почувствовать несомненное ощущение ледяного холода, которое он бы непременно почувствовал при других обстоятельствах. Почти Безголовый Ник держал себя высокомерно, царственно, как королева, ожидающая первых движений своего потомства.

Гарри закатил глаза и снова подумал о Годриковой Впадине.

Когда они материализовались, через приоткрытое кухонное окно он услышал грохот тарелок с правой стороны дома. Гарри сквозь стену прошел в комнату, в то время как Добби вошел с огромной стопкой тарелок и столовых приборов, которые были в два раза выше его собственного роста. Он мог слышать протесты Гермионы, когда она подходила к кухне.

— Добби, это я устроила этот беспорядок. Ты должен позволить мне его убрать.

— Добби очень благодарен за свободный вечер. Добби должен отплатить добрым хозяевам за их щедрость.

Домовой эльф казался гораздо более обеспокоенным из-за выходного дня, чем из-за возражений Гермионы, и он левитировал невероятно высокую стопку в раковину и начал их мыть. В раковине скопилась пена, и поломоечная машина заработала сама собой.

— Мы не твои хозяева, Добби. Дай мне помыть посуду. Это была моя вечеринка.

Гарри ушел с её дороги, когда она прошла мимо него, хотя в этом не было необходимости. В ее голосе он услышал разочарование.

— Госпожа Поттер, должно быть, устала от развлечений. Каким домовым эльфом должен быть Добби, чтобы позволить своей хозяйке работать, особенно когда она так любезна, что платит Добби. Служить Поттерам — это удовольствие и долг Добби.

Эльф выкатил глаза, и они стали похожи на мячики для пинг-понга, и это могло показаться глупым, если бы Гарри не знал его слишком хорошо.

— Добби… — слова дрожали у нее на губах.

«Она не хочет отдавать ему приказы», — внезапно подумал Гарри.

— Уходи отсюда, Добби, — внезапно сказал Гарри, появившись в дверях кухни: его голос был властным, но не грубым, и он говорил так, что любой домовой эльф немедленно бы это оценил, и даже такой относительно просвещенный, как Добби. — Мы с Гермионой закончим сами.

Добби выглядел сконфуженным, но в конце концов натянуто выдавил:

— Как пожелает мистер Гарри, — и исчез из виду.

— Знаешь, ты подпитываешь его одержимость, — сказала Гермиона, подходя к раковине, не глядя на Гарри.

Она начала вынимать тарелки из кучи пены и левитировать их через воду для полоскания, а затем складывать на столешницу. Гарри подошел к ней, используя свою палочку, чтобы высушить их и положить обратно в шкафы.

— О, ему всю ночь будут сниться блаженные сны, потому что я командовал им. Почему ты не можешь быть с ним добрее, Гермиона? — он ухмыльнулся ей, и против воли улыбка коснулась уголков рта Гермионы.

— Я прекрасно знаю, что у тебя были свои скрытые мотивы, и они не имели никакого отношения к тому, чтобы быть «добрым» с Добби, — ухмыльнулась она.

Гарри открыл рот и театрально положил руку на грудь.

— Я обижен, — сказал он.

— Я называю вещи своими именами, «мистер Гарри», — возразила Гермиона, но в ее глазах сверкнуло нечто совсем иное.

— Что ж, — медленно сказал Гарри, поворачиваясь к ней и прижимая ее спиной к углу столешницы. — Если меня собираются так бесцеремонно обвинить, я вполне согласен быть виновным.

Теперь он был очень близко к ней, его ноги обхватили ее, и он наклонился, чтобы прошептать что-то ей на ухо. Она уронила палочку, и тарелка, побывавшая под струей воды, ударилась о чашу раковины и разбилась.

Гарри резко оглянулся в поисках сэра Николаса, многозначительно склонив голову в сторону пары, в отчаянии забыв, что он может говорить — они все равно не смогут его услышать. Призрак еще не полностью вошел в дом и завис у окна, в слабом лунном свете выглядя еще более нематериальным, чем обычно. Следуя жестам Гарри, он вплыл в маленькую кухню и неловко откашлялся.

Гермиона и ее муж вздрогнули от шума и заморгали, глядя на сэра Николаса. Одна из ее рук смущенно потянулась к волосам.

— Сэр Николас? — спросил Гарри, явно борясь с раздражением, мелькнувшее на его лице. — Что-то не так? Тебя послал Дамблдор?

— Я хотел бы поговорить с Гермионой наедине.

— Все в порядке, Гарри, — нерешительно повторил сэр Ник. — Я просто хотел бы поговорить с вашей женой, если можно?

— Конечно, сэр Николас… — Гарри говорил медленно, обмениваясь с Гермионой ошеломленными взглядами, но затем неторопливо вышел из кухни.

Она смотрела, как он уходит, а потом снова повернулась к призраку, и замешательство на ее лице сменилось острым, любопытным взглядом, который Гарри так хорошо знал. Это был пытливый взгляд Гермионы, которой нужно было разгадать очередную головоломку.

— Что происходит, сэр Николас? — спросила она.

Ник открыл было рот, чтобы что-то сказать, но помедлил, покосившись на Гарри, и Гермионе показалось, что он смотрит в никуда.

— У меня сегодня вечером был гость… — неуверенно начал он.

— Спроси ее, знает ли она что-нибудь о теории мультивселенной, — сказал Гарри.

Его голос был низким и напряженным, его блестящие глаза были устремлены прямо на ее лицо.

Глаза Гермионы расширились от вопроса сэра Ника, а затем они забегали по комнате, словно она размышляла, можно ли наложить на призрака проклятие Imperius.

— Боюсь, что это секретная информация, сэр Ник, — ответила она.

— Скажи ей… Скажи ей, что с тобой кое-кто… Кое-кто из другой вселенной, и он находится не в фазе. И ему нужна помощь. Он кое-кого ищет. Не говори ей, кто я.

Призрак Гриффиндора покорно повторил его слова. На лице Гермионы отразилось нечто, похожее на возбуждение.

— Серьёзно? Это должен быть кто-то, кого я знаю с тех пор, как они пришли ко мне. Кто это?

Сэр Николас посмотрел на Гарри, который решительно покачал головой.

— Он не хочет говорить, — пояснил призрак.

— Мы только недавно узнали, что люди, находящиеся не в фазе, могут общаться с миром духов, — сказала Гермиона. — Удивительно иметь возможность увидеть это явление в действии.

Глаза Гарри задумчиво задержались на ее лице; оно было воодушевлённым, живым, светящимся изнутри. Гермиона в погоне за знаниями. Он скучал по ней так сильно, что это причиняло боль.

Гарри начал торопливо объяснять Нику о кристалле, о его деактивации и последующем поиске по множеству вселенных. Можно ли как-нибудь сузить масштабы поиска, чтобы более точно определить местонахождение его Гермионы?

Сэр Николас передал этот вопрос. Гермиона задумалась.

— Не так давно у нас был беглый невыразимец, — сказала она. — Он использовал кристаллы, чтобы путешествовать в другие вселенные, те, где он был в фазе, и мог красть золото из хранилищ Гринготтса своей семьи. Он мог туда войти, потому что его кровь совпадала, а гоблины не были готовы защищаться от кого-то из другой вселенной. Билл Уизли и я, наконец, разработали защиту от такого рода воровства. Мы… мы использовали своеобразный усилитель, который мог отследить подпись, которой не было в нашей вселенной. Знаете, все выдает подпись, даже среди неодушевленных предметов.

— Можете ли вы что-нибудь запрограммировать — может быть, кристалл — на поиск определенной подписи? — Гарри больше не разговаривал с сэром Николасом и не обращал внимания на призрака, действовавшего как его переводчик, его глаза были устремлены прямо на Гермиону.

Она ходила по кухне из угла в угол, обхватив подбородок рукой, и напряженно думала.

— Я не понимаю, почему вы не можете использовать в качестве образца что-то из той вселенной — если такой предмет у вас есть. Вы могли бы использовать заклинание Обнаружения, откалиброванное по этой подписи, и встроить его в кристалл. Раньше никто никогда так не делал, но теория верна. — Она резко остановилась и так внезапно посмотрела влево от сэра Николаса, что у Гарри остановилось сердце. — Кто вы?

— Я… друг, — хрипло сказал Гарри. — Это должен быть определенный вид кристалла?

Сэр Николас передал ей вопрос, и Гермиона начала отвечать, как вдруг её слова прозвучали так, словно кто-то приглушил ее голос. Передача информации до этого всегда происходила довольно быстро, но Гарри казалось, что сейчас он всё видит в замедленном темпе. Детали кухни начали бледнеть, стираясь самим движением вселенной. Изображение Гермионы словно бы потрескивало, как плохая кинопроекция. Почти Безголовый Ник смотрел на него с каким-то изумлением.

— Гарри? — вопросительно выпалил он.

Гарри увидел, как Гермиона вскинула голову, и ее глаза вспыхнули оранжевым светом.

— Гарри? — ее голос был резким, паническим, взволнованным.

— Скажи ей, что я в порядке! — закричал Гарри, но он так и не узнал, услышал его сэр Николас или нет.

Гермиона дала ему ответы, решение, способ найти свою Гермиону быстрее и проще, и больше не осталось времени. Он проклинал кристалл за то, что он сработал именно сейчас.

Мультивселенная либо не слышала его, либо не обращала на него внимания.

Моя тень единственная, кто идет рядом со мной

— Green Day, «Boulevard of Broken Dreams»

Но любовь — это не победный марш; это холод и это сокрушенная аллилуйя

— Леонард Коэн, «Hallelujah» («Аллилуйя»)

Гарри стоял в замешательстве: кухня вокруг него трансформировалась, изменяясь по мере того, как вокруг проявлялась новая вселенная. Гермиона и сэр Николас исчезли. Исчезла и куча тарелок, лежащих в мыльной пене. Веселый свет, струящийся по всему дому, померк, словно от невидимой руки. В доме было сумрачно и темно, столешница стала пыльной и шероховатой, а под ногами скрипели запущенные доски. В углу виднелось слабое мерцание — даже не мерцание, а просто небольшое колебание тени, и он с досадой понял, что кристалл активировался.

«Ты же не хочешь снова появиться в каком-то запретном месте и попасть в беду», — мысленно предостерег его голос Луны.

Дом, в котором прошло его детство, совсем не обязательно был тем местом, где можно было бы прикинуть, как преодолеть все препятствия.

«Оказалось, что конечный результат может быть точно таким же, и я переместился в другую вселенную так же быстро», — подумал Гарри, раздраженный произошедшим.

Он бесшумно проскользнул сквозь кухонную дверь, придерживая ее открытой до такой степени, чтобы попасть в большую комнату, что сужалась к парадному входу. В доме было совершенно тихо и темно, витало ощущение смерти, но Гарри все равно держался поближе к стенам, надеясь, что его не увидят те, кто может за ним наблюдать.

Его глаза медленно приспосабливались к темноте, и он понял, что в комнате есть кто-то еще, только когда вспышка от заклинания едва не попала ему в макушку и разнесла вдребезги слегка раскачивающуюся кухонную дверь.

«Черт!» — мысленно выругался он и присел на корточки, пытаясь аппарировать отсюда, поняв, что защита, предотвращающая это, уже была активирована. Нападавший выдал свое общее местонахождение — с помощью заклинания, исходящего из дальнего угла комнаты. Гарри не хотел помогать незнакомцу и решил не открывать ответный огонь. Он наложил на себя невербальное дезиллюминационное заклинание и боком направился к входной двери. Каждое его нервное волокно вибрировало в состоянии повышенной готовности, и моментально включились все его аврорские инстинкты.

Противник не использовал более заклинания, но Гарри чувствовал его присутствие так же отчетливо, как если бы слышал каждый вздох. Словно комната была живым существом, затаившимся в ожидании.

Теперь он мог различить смутные тени, очертания каких-то больших шероховатых предметов, скорее всего, это были какая-то мебель или квадратные пятна камина и окон, но задняя часть комнаты была окутана непроницаемой темнотой. Он задавался вопросом, насколько хорошо тот человек может его видеть.

Еще одна вспышка света, и Гарри инстинктивно вздрогнул, хотя заклинание ударило в метре от него.

«Он не видит меня, — подумал он с некоторым облегчением, — но он догадывается».

Гарри отчаянно пытался выработать стратегию, как выбраться отсюда. Он знал, что кто бы ни бросал в него заклинания, тот не пришел на сигнал от защиты, а уже был тут — его обнаружили слишком быстро даже для волшебника. Если кто-то войдет через парадную дверь и перекроет Гарри путь к отступлению или использует камин, залив комнату зеленым светом, у него могут возникнуть серьезные проблемы, даже не учитывая тот факт, что в этом случае он окажется в меньшинстве.

Также возможно, что человек, стрелявший в него, был не врагом, а союзником. Однако узнать это не представлялось возможным, и он решил не рисковать. Если бы в этом мире он был кем-то другим, то, возможно, смог бы попытаться нарушить защиту в месте, которое усиленно охранялось, и крикнуть неизвестному вооруженному противнику: «Эй, я Гарри Поттер!» Но это был отнюдь не самый гениальный план.

Кроме того, это все было не слишком этично. Гарри был уверен, что к путешествиям в другие вселенные применяются те же правила, что и к путешествиям во времени. Было не слишком правильно слоняться без дела в чужой вселенной. Он всего лишь хотел выбраться из этого дома и найти Гермиону.

Еще одно заклинание пролетело мимо него, но на этот раз прошло гораздо ближе. Похоже, что нападавший решил, что Гарри, скорее всего, направится к двери, и сменил позицию в попытке отрезать ему путь.

«Черт побери, самое удачное время быть в фазе! — подумал он с раздражением, глядя на сероватые окна. Дверь была там, в проёме между двумя окнами. — Когда я попытаюсь открыть дверь, меня увидят. И мне очень повезет, если я не получу заклинание между лопаток».

Он ненадолго задумался о том, не использовать ли какое-нибудь проклятие, но снова отбросил эту мысль.

Он продолжал ползти к двери, а нападавший в это время не двигался. Гарри знал, что тот просто выжидал, когда он откроет дверь. Пригнувшись, Гарри поднял свою палочку и прошипел:

— Fumo!

Из его палочки начали валить густые клубы дыма, они быстро рассеивались и сводили видимость в комнате к нулю. Он встал и рванулся к ручке двери, но когда коснулся ее, ощущение жара огня пронеслось по нервным окончаниям от кончиков пальцев до самого плеча. И только прикусив губу, он смог сдержать крик.

Он услышал, как нападавший попытался подавить кашель, и на мгновение позволил себе удовлетворенно улыбнуться, а затем поднял палочку, чтобы взорвать дверь, но почувствовал, как что-то взъерошило его волосы.

Он в замешательстве оглянулся через плечо, но понял, что его противник использовал заклинание Ventosus, вызвав ветер, который быстро развеял его укрытие. Гарри был поражен невербальным разоружающим и проклятьем, обездвиживающим ноги, прежде чем успел хоть как-то отреагировать.

Он услышал, как его палочка ударилась о пол и покатилась в угол. Его собственное неуклюжее кувыркание почти заглушило тихие приближающиеся шаги.

— Кто ты, черт возьми, и что ты здесь делаешь? — раздался тихий голос, но Гарри его узнал.

— О боже, — выдавил он, хотя ему казалось, что стальные узы обвились вокруг его сердца и стали медленно сжиматься.

Проклятье, сковавшее ноги, тоже оказалось достаточно сильным; колени были болезненно прижаты друг к другу.

Победитель дуэли, должно быть, что-то понял и невнятно вскрикнул, затем Гарри услышал тихий непроизвольный вздох.

— Lumos, — последовал не менее тихий ответ, и Гарри отвернулся в ожидании ослепительного бело-голубого света.

Над ним стояла Гермиона; он понял это в тот момент, когда она заговорила, но прежде, чем успел даже повернуться и взглянуть на нее, его собственная палочка болезненно воткнулась ему между ребрами.

— Кто тебя сюда послал? — сказала она решительным голосом, вибрирующим от еле сдерживаемых эмоций. — Кто ты?

— Это… это я… Гарри, — прохрипел он, гадая, знает ли она его вообще в этой вселенной.

Судорога прошла по ее лицу; свет от палочки исказил ее черты, отбросив на них тени, подчеркнул впадины на её скулах и под глазами, и сейчас она выглядела гораздо старше своих лет.

— Кто послал тебя сюда? — ярость, кипящая в ее голосе, заставила Гарри почувствовать, что еще немного, и она выпустит заклинание Avada Kedavra.

— Меня никто не посылал. Я сам сюда пришел. Я искал…

— Гарри умер. Я спрашиваю тебя в последний раз: кто ты?

— Я — Гарри Поттер, как я только что сказал, — сказал он, поспешно поднимая руки вверх. — Я… я не из этой вселенной.

Он услышал насмешливый, безрадостный смешок.

— По крайней мере, это оригинально. Тебя сюда послало Министерство? — она не пошевелила палочкой.

Ее глаза блестели как алмазы — у Гарри создавалось отчетливое впечатление, что Министерство посылало людей и раньше, просто их не встречала столь приветливая хозяйка.

— Министерство? Нет! Я говорю тебе правду. Я из другой вселенной. Я ищу… Тебя… — он неуверенно замолчал, гадая, с чего можно начать ей все объяснять, если она вообще даст ему возможность это сделать.

— Меня? — она ткнула его палочкой в бок, требуя от него немедленного ответа.

— Я… Мы сражались в… Финальной битве… против… Волдеморта? — он вопросительно произнес это имя, и она кивнула, слегка вздрогнув при его упоминании. — Тебя взяли в заложники и отправили в другую вселенную, и в итоге ты там застряла. Пять лет все думали, что ты мертва, — осторожно произнес он, немного смущенный суровым выражением её лица.

— Думаю, я бы запомнила, как меня перенесли в другую действительность против моей воли. Два года назад я сражалась в Финальной битве. Ты — Гарри — победил Волдеморта, но был при этом убит. Почти все были убиты… — последняя фраза была произнесена быстрым шепотом, почти про себя. — С тех пор я живу в аду, но полагаю, что это тот ад, частью которого я являюсь. Сомневаюсь, что ты сможешь мне что-то доказать. Почему я должна тебе верить?

— Разве Гарри мог бы когда-нибудь тебе солгать… Сделать что-нибудь, чтобы причинить тебе боль? — спросил он умоляюще.

Она долго молчала, и он остро ощутил в комнате тяжелую тишину, давление палочки в бок и на коленные суставы, прижатые друг к другу. Слабая улыбка, наконец, мелькнула в уголках ее рта, быстро исчезнув.

— Нет, — вздохнула она. — Он бы не стал.

Миновало еще одно мгновение гнетущей тишины, и казалось, что она приняла решение, погасив свет своей палочки и сняв проклятье с его ног.

— Вставай, — резко приказала она. — Мы находимся здесь уже слишком долго.

Она подтолкнула его вперед, указывая на маленькую дверцу, ютившуюся между камином и кухней. Он знал, что она ведет в подвал, и был благодарен судьбе за смутное знакомство с обустройством дома, поскольку оба шли почти в кромешной темноте. Шаги Гермионы позади него были уверенными и непоколебимыми, но очень тихими.

— Ты… Живешь здесь? — нерешительно спросил он.

— Я нигде не живу, — сказала она ровным голосом, в котором слышалась горечь.

Он подумал, что это довольно любопытный ответ и спросил бы еще что-нибудь, но вдруг очень четко осознал, что рука остановилась, когда он потянулся к дверной ручке. Казалось, она мгновенно поняла причину его нерешительности.

— Фальшивая только входная дверь, — сообщила она ему. — Небольшая идейка, которую я позаимствовала у близнецов Уизли. Я полагаю, ты их знаешь?

— Конечно, я знаю Фреда и Джорджа… — ответил Гарри, и его голос затих, потому что он действительно не знал, что тут еще можно сказать.

Это определенно была одна из самых странных ситуаций, в которые он когда-либо попадал. Они молча спускались в подвал по шаткой лестнице. Он опустил ногу на следующую ступеньку, когда они приблизились к основанию лестницы, но ничего там не нащупал. Он пошатнулся, пытаясь удержать центр тяжести на другой ноге.

…и чужая рука молниеносно схватила его сзади за воротник, подтягивая к себе.

— Нижних четырех ступенек нет. Извини, — объяснила Гермиона, но в ее голосе не слышалось сожаления. — Я оставила это так, чтобы люди думали, что здесь уже давно никого не было.

Она легко спрыгнула с лестницы, и Гарри с некоторым сомнением последовал за ней, так как идея прыгать в темноту не слишком его привлекала. Он не видел, куда идет Гермиона, но слышал, как ее палочка ритмично постукивала по одной из кирпичных стен. По мере того, как он двигался в направлении звука, кирпичи начали перестраиваться, как в «Дырявом котле».

Тусклый свет просачивался в подвал, и Гарри смог разглядеть в нем Гермиону. Он был поражен контрастом, случившимся с ней — вспомнив, какой он видел ее в предыдущей вселенной, стоящей во входной двери того же дома, но окруженной светом, теплом и любовью.

Она оглянулась на него и кивком приказала следовать за ней. Когда Гарри переступил порог, стена за его спиной сомкнулась, и было слышно лишь едва различимое скрежетание движущегося камня. Не было никаких признаков того, что там вообще находилась какая-то дверь, и он медленно повернулся, немного нервничая, но начал осматривать это крошечное жилое пространство.

На стене висела выцветшая пергаментная карта с планом дома, где были обозначены все комнаты, все окна и двери. Серебристый свет время от времени проходил по их границам, и Гарри сразу понял, что на них наложены защита, и именно они оповестили её в момент его прибытия, а также показали его местонахождение. Вдоль одной стены стоял потрепанный диван, и по подушке и свернутому одеялу он сделал вывод, что тот также выполнял функцию кровати. В комнате было два потрепанных книжных шкафа, заполненных почти до отказа, а в углу располагалась полностью оборудованная лаборатория зельеварения. Рядом с диваном стоял обшарпанный письменный стол, до отказа забитый стопками аккуратно свернутого пергамента. Рядом со столом находились крошечная печка и варочная панель, а рядом с ней — потрепанный шкафчик. Дальний угол комнаты был зашторен — похоже, что там была ванная. А на полу рядом с дверью валялась большая сумка, не застёгнутая и пустая, и она была явно приготовлена на случай поспешного побега, если возникнет такая необходимость.

Место было довольно спартанским и эргономичным, но опрятным и хорошо продуманным, однако оно было явно не предназначено для постоянного проживания. Гарри наконец понял, что она имела в виду, когда сказала: «Я нигде не живу».

— Одобряешь? — язвительно спросила она, и он вдруг понял, как долго на нее смотрит.

— Гермиона, зачем? — спросил он почти умоляющим тоном.

Она немного вздрогнула от такой фамильярности, и он мог это понять. Она не ответила на его вопрос, а вместо этого подошла к столу для зелий и достала пузырек с какой-то прозрачной жидкостью.

— Выпей это, — сказала она.

Он посмотрел сначала на флакон, а потом на нее.

— Ты заставляешь меня пить Сыворотку правды? — его тон звучал почти обиженно, и он сам вздрогнул от этого тона.

— Если тебе нечего скрывать, то это не имеет значения, не так ли? — холодно спросила она.

Гермиона быстро просканировала его своей палочкой, прижав его к спинке дивана, и ее лицо просияло.

— Никаких следов Оборотного зелья или недавней активности проклятия Imperius.

Мгновение он грустно смотрел на нее, а затем проглотил содержимое флакона. Он не мог ее винить, но ему было больно видеть, что кто-то с лицом Гермионы смотрит на него с таким подозрением и недоверием.

— Кто ты? — ровным голосом спросила Гермиона, когда сыворотка правды проникла в его в его кровь.

Гарри не представлял, знала ли она, что его обучали противостоять тому эффекту, который возникает от Сыворотки правды, но решил, что она права — ему все равно нечего от нее скрывать.

— Я Гарри Джеймс Поттер, — ответил он.

— Откуда ты?

— Я прибыл из другой вселенной.

— Зачем?

— Чтобы найти Гермиону Грейнджер, которая принадлежит нашей вселенной. — «И мне», — подумал он, но не сказал это вслух.

— Что с ней случилось?

— Она оказалась в другой вселенной во время Финальной битвы.

— Почему?

— Те, кто ее туда отправил, хотели отомстить за смерть Волдеморта.

— Кто ее отправил? — вопросы были короткими и отрывистыми, она задавала их быстро, но не выглядела слишком заинтересованной в ответах.

— Беллатрикс Лестрейндж и Антонин Долохов.

— Вы женаты?

— Что? Нет, — сказал он и почти улыбнулся ей.

Только теперь он понял её тактику; она пыталась засыпать его вопросами в надежде, что что-то заставит его проговориться и она обнаружит какое-то несоответствие в его рассказе.

— Сколько тебе лет?

— Почти двадцать три.

— Кем ты являешься в футбольной команде?

— Я не играю в футбол. Раньше я играл в квиддич. Я был ловцом.

В ее темных глазах на мгновение мелькнуло что-то очень грустное, но быстро исчезло.

— Где ты живешь?

— Квартира в Лондоне.

Он старался не казаться раздраженным. Были вещи, которые он должен был сделать — нужно было сделать усилитель, откалибровать кристалл. Ему нужно было узнать об этой вселенной, и Гермиона была для него лучшим источником информации. Но вместо того, чтобы помочь ему, Гарри, она допрашивала его так безлично, словно он был магазинным воришкой, пойманным во время кражи ингредиентов для зелий у аптекаря.

— С кем?

— С… с Роном Уизли и Луной Лавгуд.

— Они… Они знают, что ты… — она изо всех сил пыталась сохранить самообладание, но ее голос надломился и выдал ее. — Черт, — сказала она, отворачиваясь от него и вытирая слезы тыльной стороной ладони.

— Что случилось? — спросил он, метнув взгляд туда, где на спинке дивана лежала его палочка.

Он, наверное, мог бы её схватить, если бы бросился к ней сейчас, пока она не обращала на него внимания. Но что-то его удерживало.

— Просто… Просто я давно не слышала, чтобы кто-нибудь произносил имя Рона, — всхлипнула она. — И… и Луны… — она яростно заморгала и сглотнула, справилась с собой и продолжила уже спокойным голосом: — В последний раз я видела Луну три недели назад. На прошлой неделе ее не оказалось на том месте, где мы обычно встречаемся.

Гарри понял , что Гермиона уже не надеялась снова увидеть Луну.

— Значит… Рон — они… шли… сюда?

Она кивнула, сглотнув, явно ожидая другого вопроса и раздражаясь на себя за потерю самообладания.

— Ты все еще не веришь мне? — спросил он.

— Ты пришел… Ты проделал весь этот путь, чтобы найти… Гермиону? — она произнесла свое имя с интонацией, в которой звучали нотки любопытства, как будто слышала его впервые.

— Да.

— Зачем?

И тут он посмотрел на нее, сверкая изумрудными глазами, и позволил себе быть совершенно беззащитным. Его эмоции исходили из него, словно волны лучистого тепла, и он увидел, как на ее щеках появились два красных пятна. Одна из ее рук вслепую нащупала спинку стула в поисках опоры.

— А ты так думаешь? — просто сказал он.

Между ними повисла напряженная, звенящая тишина, прежде чем она сложила свои плотно сжатые губы в фальшивую улыбку.

— Что ж, ей очень повезло, — сказала она почти беззаботно, и Гарри понял, что чем-то причинил ей боль.

Она снова отвернулась от него, ее длинная коса растрепалась. Он вновь был поражен тем, какой худой и затравленной она выглядела, ее одеждой, сильно выцветшей от множества заклинаний Reparo, тем, какой колючей и неуступчивой она казалась, как будто ей было так больно, что она больше не могла вынести никакой боли.

— Подожди! Ты… Ты и Гарри… — он запнулся, не зная, что сказать.

Гермиона покачала головой, ее затуманенные глаза смотрели на что-то далекое, что-то такое, чего он не мог видеть.

— Нет, — сказала она и снова медленно повторила. — Нет, мы — мы никогда… Я — я на это надеялась — но времени не было, и он — ты — он — потом он…

— Потом он умер… — закончил за нее Гарри, и она снова кивнула. — Его убил Волдеморт?

— Волдеморт уже умирал. И мы все думали, что все кончено. — в ее голосе читалось отвращение к самой себе от того, что эта мысль оказалось ошибочной. — Гарри уже сломал свою палочку. Но… Но Волдеморт стянул перстень с печатью, который был на нем, пробормотал заклинание и… и…

— Это произошло через шрам, да? — спросил Гарри уверенным, но глухим голосом.

— Да… Говорят — сказали, что ты — что он и Волдеморт перестали дышать почти в один и тот же момент. Я не знаю точно, я была… Я была…

Она не закончила, да и не нужно было. Гарри слишком хорошо знал, через что она прошла, наблюдая, как он умирает. Гарри знал, как он сам так же реагировал на ее исчезновение, заглянув в память Рона еще совсем недавно.

— Я не могла поверить, что тебя больше нет, — сказала она, и ее голос сорвался. Она неправильно употребляла местоимения, но, казалось, что она этого не замечает, и Гарри не стал ее поправлять. — Это казалось… это казалось таким… таким неправильным. Я имею в виду, что ты победил его, ты победил, и — а потом ты просто… ушел… Рону пришлось меня увести, и… И я… Я… ты не знаешь, каково это: снова увидеть тебя…

— Я знаю. Ты даже не можешь себе представить, насколько я тебя понимаю, — ответил он, и они обменялись чуть застенчивыми взглядами. — Но… Но если Волдеморт побежден, то почему ты… Ты ведь героиня… Почему ты прячешься в подвале?

— Война уничтожила практически все, — сказала она голосом, в котором ему послышались сожаления целого поколения. — Министерство пало, Министр погиб, Косой переулок разрушен, а Хогвартс опустел. Люди бежали толпами, а Орден все равно остался на месте и сражался — мы остались и сражались. Мы теряли людей, одного за другим — Чарли, Билла, Джинни, Невилла, МакГонагалл… — она перечислила еще нескольких человек, которых Гарри не знал. — После тебя и после Волдеморта… Никого не осталось. И все так устали. Устали воевать. И каким-то образом... каким-то образом Люциус Малфой оказался министром магии, — её голос прозвучал устало и горько.

— Нет! — в голосе Гарри послышался ужас.

— Он объявил военное положение. Сначала это всем казалось необходимым. Все было разрушено. Мы восстанавливали все буквально с нуля. Затем он объявил Пожирателям Смерти всеобщую амнистию, сказав, что хочет «похоронить прошлое и начать все заново, став единой нацией». — Она недоверчиво покачала головой, и кривая улыбка исказила ее лицо. — Он захватил банк, он… Он начал обвинять магглов во всех наших проблемах, объявив, что Волдеморт был полукровкой, и посмотрите, к чему это привело! Люди начали… просто исчезать, их имущество конфисковывалось, их предприятия закрывались. Теперь все находится в ведении Министерства. Грязнокровки стали хуже второсортных граждан. Я… Я разыскиваемая преступница, Гарри, — сказала она с напускным весельем, но Гарри ни секунду не сомневался ни в одном её слове.

— Волдеморт был убит два года назад? — спросил он, вспомнив ее комментарий о том, что последние два года она жила в аду. В ответ на ее кивок он продолжил: — Я не понимаю, почему все отличается. Ведь наши вселенные кажутся почти одинаковыми. В моей Финальная битва была пять лет назад.

— У него были хоркруксы? — спросила она, и в ее глазах блеснули мрачные огоньки.

— Да, были. Дамблдор рассказал мне о них все. Вообще, мы пошли за одним из них в ту ночь, когда Снейп его убил.

Гермиона затрясла головой.

— Снейп не убивал Дамблдора. Это сделал Драко Малфой. Он отравил его медовухой на шестом курсе. Профессор Слизнорт даже отсидел за это срок в Азкабане — и умер там. Но все знали, что это Малфой.

Гарри был ошеломлен. Если бы Дамблдора убили в начале учебного года, а Слизнорта отправили в тюрьму, то их знания о хоркруксах были, мягко говоря, неполными.

— Тебе потребовалось больше времени, чтобы найти их все, — сказал он глухим голосом, когда его озарило.

Наступило долгое молчание, и они смотрели в никуда, каждый погруженный в свои мысли. Наконец Гарри вновь заговорил:

— Почему ты не уедешь?

Она повернулась так быстро, что Гарри подумал, что она сейчас свернет себе шею.

— Уехать? — спросила она, словно не понимая вопроса.

— Уехать! — повторил он, вскидывая руки широким жестом, охватившим всю комнату. — Уезжай отсюда. Езжай в Америку, да куда угодно — куда угодно, только не оставайся здесь.

Она вздохнула и, наконец, села на диван, безвольно свесив руки между коленями.

— Здесь я чувствую себя ближе к нему, — сказала она, и ей не нужно было уточнять, о ком она говорит.

— Он ушел, Гермиона, — тихонько ответил Гарри, но она все равно вздрогнула. — Он ушел, и он не вернется. Он не хотел бы видеть тебя такой. Он… Да даже мне больно видеть тебя такой. Если действительно никого не осталось, и больше ничего нельзя сделать, ты должна смириться и жить своей собственной жизнью вместо того, чтобы оплакивать призраков.

Она царственно выпрямилась, ее глаза опасно сверкнули, и она ответила:

— А что сделал ты? — её голос резал похуже стекла. — Ты выдал себя тем, что ничего не сказал. Тебя разрывало на части, когда она исчезла, не так ли? Пять лет ты существовал, притворяясь, что живешь, даже зная, что она, скорее всего, умерла в тот день, но она не хотела бы видеть тебя таким. И теперь ты цепляешься за малейшие ниточки надежды в этой безумной погоне за ней! У тебя вообще есть план? У тебя есть хоть какая-то стратегия? Или ты собираешься блуждать по разным вселенным всю оставшуюся жизнь, надеясь, что случайно наткнешься на нее?

Что-то в ее голосе заставило его защищаться, стиснув зубы.

— Вообще-то у меня есть план, — ответил он и рассказал ей то, что другая Гермиона поведала ему через сэра Николаса. — Я думаю, это означает, что мы должны попробовать получить мою магическую подпись, а затем откалибровать ее с помощью кристалла и заклинания самонаведения. Меня унесло из той вселенной, поэтому я не уверен, что она сказала мне все, что хотела, но похоже, это приведет меня прямо в ту вселенную, в которой она была.

Гермиона подперла рукой подбородок; она внимательно слушала.

— А что потом? — спросила она.

— А потом воспользуемся этим, — он вытащил кристалл из воротника рубашки и показал ей. — И вернемся домой.

На ее усталом лице промелькнула скорбь.

Он ждал, что Гермиона выскажет ему своё мнение, но она этого не сделала, сказав только:

— Думаю, тогда нам необходимо проникнуть в Министерство.

Моя тень единственная, кто идет рядом со мной

— Green Day, «Boulevard of Broken Dreams»

Я знал звук улыбки в твоем голосе.

— Good Charlotte, «Say Anything» («Скажи хоть что-нибудь»)

— Ворваться в Министерство? Вот так вот просто? — спросил Гарри, и в его голосе прозвучала жесткая нотка, которую он попытался подавить. — Ты разыскиваемая преступница, а я должен быть мертв. Всем заправляют Люциус Малфой и его головорезы. Мы не получим маленькую табличку с именем на стойке регистрации!

— Извини, — язвительно сказала Гермиона. — Я знаю, что это, возможно, прозвучало в точности как та глупость, в которую ты ввязался бы, не задумываясь. Но я тебя уверяю, у меня есть четкий план. Я была там раньше.

Она отвернулась от Гарри, но он вскочил с дивана и схватил ее за локоть. Гермиона снова повернулась к нему, и когда их взгляды встретились, между ними пробежала искорка.

Гарри отпустил её руку, словно это прикосновение его обожгло.

— Я… Прости, — отрывисто, но искренне пробормотал он, удивив даже себя самого. — Я… Я должен был… я должен был знать, что ты не сделаешь ничего такого, о чем бы ты не подумала заранее.

Они оба остановились и отчетливо осознали, в каком положении сейчас оказались. Они знали друг друга… и все же не знали. Это было то же, что он заметил в предыдущей вселенной, но сейчас все шло гораздо хуже, потому что он был вынужден фактически взаимодействовать с человеком, который был и в то же время не был той Гермионой, которую он знал. И ей также пришлось столкнуться с кем-то, кто был одновременно похож и не похож на того мальчика, того мужчину, которого она любила и потеряла.

Он мог легко прочитать противоречивые эмоции в ее глазах, потому что они отражали мириады эмоций, крутившихся в его собственном разуме.

— Там… есть вентиляционная труба, ведущая в Отдел тайн с крыши, — робко начала Гермиона, а затем неловко откашлялась. — Луна сняла защиту, блокирующую её, и наложила несколько экспериментальных заклинаний щита, благодаря которым чары кажутся неповрежденными. Так я пробралась внутрь; так я получала информацию — просматривала меморандумы, на которые были наложены чары, не позволяющие уйти с ними из здания…

— Как Луне удалось сохранить работу? — выпалил он, не задумываясь. — Разве она не была известна как моя союзница? Если она…

— Это долгая история, — сказала Гермиона, содрогнувшись от ужаса, и ее глаза стали пустыми и невыразительными. — Луна… Луна сделала все возможное, чтобы я могла и дальше получать информацию. Она делала это даже после того, как линия сопротивления практически прекратила своё существование. Мы… я выпускала массовую газету… Но люди начали исчезать, и стало слишком опасно. И… это больше уже никого не волнует. — В ее глазах появилось какое-то отстраненное отвращение. — Они приняли статус-кво.

— Как они могли? — спросил Гарри, чувствуя отвращение и одиночество ничуть не меньше, чем она. — После Волдеморта… и это… как они могли к этому вернуться?

— Жизнь при Люциусе Малфое не так уж плоха — если ты останешься «на своем месте», — она с сарказмом показала пальцами кавычки, — и будешь следовать линии партии. Это… В этом есть определенный смысл, я полагаю, особенно для тех, у кого есть семьи, о которых нужно заботиться. После войны просто не осталось людей с характером, чтобы они могли высказаться, — ее голос стал очень слабым. — Иногда я очень устаю.

Он понял то, чего она не произнесла. Она устала быть одинокой, быть единственной, кому не все равно, единственной, кто действительно понимал, что все делается неправильно. Малфой и его приспешники, похоже, даже боялись её — боялись того, что могла сделать дерзкая смышлёная грязнокровка, того, что она провозглашала, но она была совсем одна среди огромного количества людей.

Им внезапно овладело сострадание к ней. Да, она была другой, но это все еще была Гермиона, и он не мог не видеть ее боль.

— Эй, — мягко сказал он, снова потянул ее за руку и был крайне удивлен, когда она позволила ему притянуть себя к нему. — Эй, Гермиона…

Она вдруг посмотрела на него — ее глаза сияли в тусклом свете комнаты, но были абсолютно сухими. Он знал, что она была из тех, кто не станет легко поддаваться слезам, и что она, похоже, растоптала все свои эмоции после того, как увидела смерть своего Гарри.

Это мало чем отличалось от того, что сделал он сам, когда исчезла Гермиона.

Она подняла руки вверх, словно собиралась притянуть лицо Гарри к себе, но резко остановилась, убрав руки и почти силой вернув их себе на колени. Вместо этого она сказала:

— Мерлин, я так скучала по тебе.

Задумчивая тоска в ее голосе пронзила его до глубины души. Он на мгновение закрыл глаза и вдохнул ее запах — все тот же запах пергамента, книг в кожаных переплетах, чернил, а также какой-то смутный и женственный запах чистого свежего воздуха, который, казалось, был присущ лишь ей.

Когда он снова открыл глаза, она смотрела на него торжественно, с непроницаемым выражением лица, и он почувствовал то, что считал давно забытым. Желание. Это встревожило его, и он внутренне инстинктивно попытался уклоняться от этого. Нельзя сказать, что он избегал банального физического контакта — в престижных борделях были проститутки, на которых можно было рассчитывать, они никогда не пытались продать историю своей жаркой ночи с Гарри Поттером тому, кто больше заплатит — но любовь никогда не проникала в его душу. Он до сих пор помнил свой первый раз, случившийся менее чем через месяц после Финальной битвы, когда сочувствующая проститутка, минимум на пять лет старше его, показала ему, что делать, и даже не моргнула и глазом, когда он назвал её другим именем; она утешала его в своих объятиях после акта любви, пока он страдал, отчаянно пытаясь не заплакать и размышляя, как он будет жить без нее.

Одна рука непроизвольно поднялась, чтобы погладить ее щеку и линию подбородка. Гарри рассеянно гадал, как он вообще сюда попал. Он видел, как она слегка вздрогнула от его прикосновения, и ее длинные черные ресницы опустились на глаза цвета темного шоколада.

— Гермиона… — снова сказал он, и его горло чуть не сжалось от этого слова.

Он попытался найти какой-нибудь способ избежать неизбежного, но она открыла глаза, чтобы снова взглянуть на него, и он не выдержал.

Сначала его губы встретились с ее нежными влажными губами, но вдруг он почувствовал что-то более горячее. Гарри вздрогнул, когда из его груди вырвалось низкое рычание в тот момент, когда она обвила его шею руками и приоткрыла рот под его губами. Это казалось сюрреалистичным, пьянящим, захватывающим, соблазнительным — все, чего он всегда хотел, внезапно сбылось, хотя он долгое время думал, что этого никогда не произойдет.

Гарри привлек ее к себе, и она не сопротивлялась. Он почувствовал стройность ее мускулистого тела и сильно удивился, ведь малая часть его разума все еще служила ему. Гермиона никогда не казалась такой спортивной, предпочитая библиотеку квиддичному полю, и…

Ему словно вылили на голову ушат холодной воды, и он отстранился от нее, вжавшись спиной в противоположный подлокотник дивана и услышал, как тот зловеще скрипнул. Гарри тяжело дышал. Здесь она была такой спортивной, потому что должна была быть такой; живя тайно, в бегах, она превратила себя в идеальную преступницу, используя все возможное, лишь бы оставаться на свободе.

Она была не той, кем он хотел ее видеть, не той, кого он искал…

Гарри чувствовал, что предал её, свою Гермиону, самым худшим из всех возможных способов, тем способом, который никогда не приходил ему в голову, что бы ни происходило, ведь его эмоции всегда были под контролем, поскольку он действовал исключительно на своих низменных инстинктах. Но эта… эта не-Гермиона, смотревшая на него огромными темными глазами с другого конца дивана, со смесью стыда, отверженности и мятежного неповиновения на лице — он хотел этого, хотел ее, как никогда раньше, как не хотел никого с того дня, как она исчезла.

И он дико ненавидел себя за это.

— Мы не можем… — прохрипел он. — Мы не можем этого сделать. Ты не… и я… я не…

Она подняла подбородок, словно хотела опровергнуть его слова, но в последний момент ее гордость взяла верх, и она ничего не сказала. Гермиона встала, призвав из стопки на столе единственный свиток пергамента и потрепанный рюкзак из угла. Линии ее позвоночника и плеч были жесткими — идеальная, перпендикулярная буква «Т».

— Нам пора идти, — сказала она ничего не выражающим голосом. — Нам нужно убраться оттуда до того, как на рассвете прибудут первые невыразимцы.

Она не смотрела на него, разворачивая свиток и сосредоточенно сверялась с ним.

— Гермиона… — неуверенно начал он, чувствуя, что любое объяснение, которое он попытается произнести, не поможет, а может лишь усугубить ситуацию.

Он даже не был уверен, что вообще сможет это хоть как-то объяснить, чтобы это имело хоть какой-то смысл.

— Не надо! — приказала она с резкой, отчаянной ноткой в голосе, повернувшись к нему с мольбой в своих темных глазах.

Мышцы ее лица были напряжены, а глаза сверкали, и он видел, что она изо всех сил борется со слезами. Желание снова взревело в нем, как двигатель внутреннего сгорания, а за ним немедленно последовало самобичевание. Он сделал это; он причинил ей боль, сделал ее и без того трудную жизнь еще более тяжелой.

— Прости, — сказал он, хотя сейчас это действительно казалось недостойной жертвой.

— Тебе не за что извиняться, — сказала она тем же глухим, отрывистым монотонным голосом, делая вид, что проверяет содержимое рюкзака. Он увидел толстый моток веревки, торчащий из него, и выпалил прежде, чем успел подумать:

— Веревка?

Она посмотрела на него таким испепеляющим взглядом, который могла бы приберечь для Рона, когда тот глядел на нее бессмысленно и раздражающе; Гарри почувствовал, как стена между ними, которая, казалось, рухнула от их взаимного прикосновения, снова выросла и стала еще толще и выше, чем раньше.

— Чтобы спуститься в трубу, — любезно пояснила она. — Воздухопровод защищен, так что они не могут нас обнаружить, если только мы не будем использовать магию. Вот такой вот компромисс. Либо мы идем в рабочее время, когда использование магии широко распространено и почти не может быть отслежено, но у нас больше шансов быть замеченными и пойманными, либо идем ночью, когда вокруг никого нет, но наша магия будет заметна, как гиппогриф в стаде крупного рогатого скота.

— И ты уже делала это раньше?

Сомневающийся тон его голоса был ошибкой, и ее глаза угрожающе вспыхнули.

— Более двенадцати раз, — сказала она с явным вызовом в голосе. — А вы в последнее время делали что-то несанкционированное, аврор Поттер?

— Вообще-то, я буквально на днях вломился во французский замок Драко Малфоя… — он замолчал, прикидывая, сколько времени прошло с тех пор, как он покинул свою собственную вселенную. — А как ты узнала, что я аврор?

Гермиона фыркнула.

— Да ладно, — сардонически сказала она. — Как будто ты мог бы быть кем-нибудь другим.

Они переглянулись, и Гарри судорожно вздохнул, когда их взгляды встретились. Воздух стал тяжелым и густым от напряжения и тоски. Он отвел взгляд и шумно откашлялся.

Вновь вернулась неловкость, и она не смотрела на него, взваливая на плечи невзрачный рюкзак. Гермиона закатала рукав, сунула палочку в нечто вроде кожаной кобуры, спрятанной под одеждой, и посмотрела на Гарри решительным, но отстраненным взглядом.

— Пошли.

Гарри взял свою палочку со спинки дивана, куда она ее положила, и последовал за ней.

* * *

Они подняли свои зачарованные дезиллюминационным заклинанием метлы на крышу здания Министерства — этого ветхого, заброшенного здания, которое в глазах магглов выглядело абсолютно невзрачным. В наклонной части крыши была установлена обшарпанная металлическая дверь, и Гарри с тоской смотрел на нее, пока Гермиона снимала вентиляционную решетку, открывая узкую квадратную трубу, спускающуюся в кромешную тьму.

— Разве мы не можем?..

— На нее наложена защита, — сказала Гермиона, не глядя ни на него, ни на дверь. — Чары регулярно проверяются. И все потому, что это отверстие настолько маленькое, что не составит труда провести самую простую рутинную проверку. Заклинания щита Луны её хорошо выдерживают.

На ее лице на мгновение отразилось беспокойство, и Гарри вспомнил, как она сказала, что уже довольно давно не получала известий от Луны.

Он с сомнением заглянул в бездонную пустоту.

— Я туда не влезу.

— Конечно, влезешь, — лаконично ответила Гермиона, окинув его оценивающим взглядом с ног до головы. — Кроме того, книзу она расширяется. Я спокойно вхожу, а ты ненамного крупнее меня.

Он одарил ее обиженным взглядом, который она проигнорировала, сосредоточившись вместо этого на том, чтобы надежно закрепить веревки вокруг одной перекладины сверху, которая, как она убедилась, была достаточно тяжелой и была прислонена к краю вентиляционного отверстия — так, чтобы все оставалось на месте.

— С этого момента никакой магии, — напомнила она ему и, схватившись за веревку, спустилась в вентиляционное отверстие.

Поколебавшись всего долю секунды, он последовал за ней, но неправильно оценил свою хватку и соскользнул примерно на полметра, прежде чем смог остановить движение и продолжить спуск более скоординированно. Гарри услышал приглушенное ругательство и подумал, что случайно ударил Гермиону по голове подошвами своих ботинок.

— Прости, — крикнул он в темноту. — Лазание по канату не является частью программы обучения авроров. На самом деле, я вообще не уверен, что смогу тебе помочь, если мы не можем использовать магию.

— Именно поэтому это всегда и срабатывало, — ответила Гермиона, и ее голос эхом отдался где-то под ним. — Волшебники никогда даже не думают о том, чтобы что-то делать по-маггловски.

Гарри рискнул бросить взгляд вниз и обнаружил, что абсолютно ничего не видит. Отверстие в трубе представляло собой ничто иное, как небольшой сероватый кружок у него над головой.

— Сколько еще? — спросил он.

— Еще метров десять, — ответила Гермиона. — Затем труба разветвляется направо и налево. Тебе нужно держаться рядом со мной, в других направлениях нет щитов Луны.

До этого момента стояла тишина, нарушаемая лишь гулкими звуками их приглушенных голосов и дыхания, пока они спускались. Но затем слух Гарри уловил шум совсем иного рода, что-то вроде звука, словно медленно расстегивалась липучка.

— Гермиона, я думаю, что веревка…

Раздался отчетливый треск, словно каблук переломил ветку пополам, и веревка внезапно ослабла в руках Гарри. Он почувствовал, как желудок подкатывает к горлу, а его спуск вниз внезапно ускорился. Гарри услышал, как крик Гермионы затих, и после одного удара сердца он с шумом приземлился на дно шахты, ударившись головой о потолок воздухопровода в том месте, где тот разветвлялся, и приземлился на что-то мягкое.

— Черт, — тихо пробормотал он. — Я разбил очки. Гермиона, ты в порядке?

То, что было под ним, зашевелилась, и он услышал голос Гермионы, причем так близко от себя, что даже почувствовал ее теплое дыхание на своем лице.

— Гарри, ты можешь с меня слезть?

Ему понадобилось всего мгновение, чтобы по-новому оценить прелестную мягкость, на которую он упал, а затем он быстро встал, тихо извиняясь, и попытался нащупать ее руки, чтобы помочь ей подняться. Он на мгновение встревожился, почувствовав, как что-то обвивает его левую ногу, но понял, что это была веревка, и стянул ее с себя, вслепую намотав на руку, а затем передал Гермионе.

Она включила маггловский фонарик и мрачно взглянула на лопнувший конец веревки, покачав головой.

— Она все время меня выдерживала, — сказала Гермиона, — но два человека — для неё это слишком.

— Как мы собираемся выбраться обратно? — спросил Гарри, стараясь не замечать, как желтый свет факела отражает золотые лучики в ее глазах и на концах её волос.

Она вновь покачала головой и погрузилась в размышления.

— Не знаю, — ответила она. — Я думаю, мы разберемся с этим по ходу дела. — Она кивнула в сторону крошечного отверстия, ведущего направо. — Придется ползти. Держись ближе ко мне.

Гарри полз, следуя за мерцающим светом фонарика и стараясь не смотреть на ягодицы Гермионы прямо перед собой. Было много изгибов и поворотов, и он старался не думать о том, что сможет сесть, только если согнется почти вдвое. Вместо этого он старался запомнить повороты, чтобы в случае необходимости найти выход; он понял, что понемногу возвращается в «режим аврора», хотя палочку держал в заднем кармане, надеясь, что так у него не возникнет такого искушения.

— Неужели… нас никто не слышит? — спросил он в какой-то момент, пока они ползли, обратив внимание на приглушенные удары и лязг.

— В щиты Луны встроено заглушающее заклинание, — коротко сообщила ему Гермиона.

Ее голос оставался деловым, и он понял, что она не забыла, как он отверг ее в Годриковой Впадине.

Еще через несколько секунд, пока они ползли, Гермиона сказала ему:

— Это прямо здесь. Вентиляционное отверстие находится высоко в стене, под самым потолком. Это примерно два с половиной метра падения.

Они завернули за последний угол, и Гарри увидел тусклые полосы света в конце воздухопровода, где открывалась решетка.

Гермиона мягко надавила на решетку, выдавливая её, но схватилась за её перекладины, прежде чем та успела упасть.

— Луна сняла Прилипающие чары, — сказала она тихо и осторожно выглянула из-за решетки.

Волосы на затылке Гарри зашевелились, и у него включилось какое-то шестое чувство. Что-то было не так; было слишком тихо, чересчур тихо.

Когда он открыл рот, чтобы сказать об этом Гермионе, она заговорила.

— С виду всё хорошо. Метла в углу стоит вверх ногами. Это сигнал от Луны, что все чисто. Она может находиться по ту сторону стеллажа, — прошептала она. — Или, может быть, просто ненадолго вышла. Пошли.

В её глазах появилось что-то вроде облегчения, она избавилась от беспокойства, которое преследовало ее с тех пор, как Луна не встретилась с ней в заранее оговоренном месте.

Она перегнулась через небольшую щель, чтобы положить решетку на верхнюю часть высокой книжной полки, и легко спрыгнула на пол, приземлившись, как кошка. Все инстинкты Гарри подсказывали ему, что что-то не так, и он еще раз проверил, на месте ли его палочка, прежде чем аккуратно приземлиться рядом с Гермионой.

Она уже двинулась вперед, но он схватил ее за локоть и остановился перед ней. На ее лице читалось удивление его дерзостью, и она отпрянула назад, но он схватил ее за плечи и пристально посмотрел ей в лицо.

— Что-то не так, — прошептал он. — Я готов поспорить и поставить на это свою жизнь. Иди медленно.

Гермиона выглядела так, словно ей хотелось возразить, но какой-то внутренний голос напомнил ей, что это был Гарри — или, по крайней мере, какая-то форма Гарри — и, судя по всему, она ему доверяла.

Гарри пока не потянулся за палочкой, но он двигался беззвучно, держась в тени, отбрасываемой массивными полками. Не было слышно ни звука, ни дыхания, и от этого у Гарри поползли мурашки.

Когда он свернул за первый угол, то увидел нечто в дальнем конце прохода, скрывающееся из поля зрения за другим углом.

— Черт, — выругался он себе под нос. Кровь. Он безошибочно узнал багровое пятно на полу.

Он направился к нему быстро, но тихо, и опустился на колени рядом с лужицей, не заходя так далеко, чтобы обнаружить себя за следующим поворотом. Он сунул в нее палец и обнаружил, что она липкая и застывшая.

Он подался вперед, стараясь не наступить в кровь, и выглянул из-за края стеллажа. При виде того, что открылось его глазам, он не смог сдержать хриплый крик ужаса.

— Что там, Гарри? — спросила Гермиона, протестуя против его попытки её удержать. — Что там? Дай мне взглянуть.

Она испуганно вздохнула и зажала рот рукой. Гарри и сам почувствовал себя неуверенно и отчаянно надеялся, что его не стошнит.

Прямо за углом в нише стоял письменный стол, заваленный бумагами, документами и странными вращающимися приборами. Луна сидела в кресле, но оно было развернуто к ним, а не к столу, словно ее приподняли, чтобы их поприветствовать.

Ее горло было перерезано от уха до уха, глаза были пустыми, а кровь окрасила кончики волос, одежду и стул, извилистыми ручьями стекая в ту лужу, которую они обнаружили.

— О, Луна, — голос Гермионы был душераздирающим.

Гарри изо всех сил попытался подавить поток образов: Луна, подающая ему вино, Луна, ласково увещевающая его словами: «Не смотри на меня так, Гарри», Луна, безмятежно говорящая ему, что вселенная вышла из равновесия.

«Это не она…Это не она», — сказал он себе, изо всех сил пытаясь опровергнуть то, что видел.

— Кто мог сделать это с ней? Почему они оставили ее в таком состоянии? — спросил Гарри.

На тело Луны явно были наложены различные чары от разложения, иначе запах насторожил бы их еще до того, как они к ней приблизились. Луна, должно быть, была мертва уже давно.

— Должно быть, они узнали, что… что она делала, что передавала мне информацию. Если они оставили ее здесь, то… то это для того, чтобы я всё поняла. — В ее глазах застыл предрассветный ужас. — Это ловушка. Они знали, что я обязательно приду. После того, как мы вылезли из вентиляционной трубы, мы вышли из-под щитов. Те должны быть целы, иначе они бы уже ждали нас здесь. Но бьюсь об заклад, они уже идут сюда. — Она взглянула на Гарри, который изо всех сил старался не смотреть на Луну. — Гарри, нам пора уходить.

Гарри оторвал взгляд от крови на полу и впервые заметил бесконечные ряды ожерелий.

— Мы пока не можем уйти. По крайней мере, без того, ради чего мы сюда пришли.

Глаза Гермионы вспыхнули гневом.

— Тебе хорошо, — сказала она. — Одно заклинание, и ты можешь покинуть эту вселенную, но я останусь под стражей в Министерстве.

Он схватил ее за руки и поцеловал ее губы жестким и дерзким поцелуем.

— Я бы никогда не бросил тебя на милость Люциуса Малфоя, Гермиона, — свирепо сказал он. — Мне все равно, в какой вселенной мы находимся. Но мы пока не уходим. — Гарри бросил в дверь пару сложных заклинаний, которые он знал, будучи аврором, но Гермионе они были неизвестны, и решительно запечатал дверь. — Полагаю, теперь уже неважно, будем мы использовать магию или нет. У нас должно быть калибровочное оборудование и, возможно, на всякий случай пара чистых кристаллов. Сможешь найти то, что нам нужно?

Гермиона мгновение смотрела на него широко раскрытыми глазами, а затем кивнула и метнулась за угол. Он услышал тихий шорох от ее движений и повернулся, чтобы обойти стол, но его взгляд остановился на папке в кожаном переплете, полной рукописных заметок. Штамп на лицевой стороне гласил: «Теория мультивселенной». Он уменьшил её и осторожно положил себе в карман.

Его печальный взгляд упал на неподвижное тело Луны Лавгуд, и он положил руку на ее белокурый затылок, приглаживая все еще блестящие волосы.

— Мне так жаль, — сокрушенно пробормотал он.

Его самобичевание было прервано криками и заклинаниями снаружи. Запечатанная магией дверь зловеще затрещала на петлях.

— Гермиона, любимая, — осторожно позвал её Гарри тихим голосом. — Ты готова уходить? Я думаю, что мы уже слишком злоупотребляем гостеприимством.

Моя тень единственная, кто идет рядом со мной

— Green Day, «Boulevard of Broken Dreams»

Иногда я понимаю, что ты всегда будешь единственным мальчиком, который принял меня такой, какая я есть.

— Бонни Тайлер, «Total Eclipse of the Heart» («Полное затмение сердца»)

Гермиона снова появилась из-за угла, и ее руки были полны всевозможных вещей, которые Гарри не мог и надеяться опознать. Ее глаза казались слишком большими на худом взволнованном лице, и Гарри сказал:

— Ну же, позволь мне, — и протянул руки.

Им не было необходимости разговаривать, не было времени даже для самых пустых фраз — они слаженно работали вместе, словно этот колоссальный план был подготовлен заранее.

Как только ее руки опустели, она начала сбрасывать в рюкзак все, что нёс Гарри, накладывая на все предметы уменьшающие чары. Дверь снова затрещала, и по тяжелому дереву поползла вертикальная трещина.

Гарри наложил на нее Амортизирующие чары, Гермиона обернулась, и он закрыл ее рюкзак и помог ей надеть его на плечи; они бросились к задней части комнаты, к решетке — к свободе.

Через расширяющуюся щель в двери промелькнул луч заклинания, которое Гарри увидел лишь боковым зрением, когда оно пролетело мимо него, едва не задев его за ухо — но ударило Гермиону в плечо.

— Гермиона! — его собственный крик смешался с ее криком, и она пошатнулась, но не упала, повернулась и рванулась к нему. Ее пальцы впились в ткань его рукава.

— Я… я… в порядке, — сказала она, хотя ее бледность и рассеянный взгляд говорили об обратном.

— Ты истекаешь кровью, — произнес он, и она посмотрела вниз, туда, где на светлом материале ее хлопчатобумажной рубашки начало расползаться ярко-красное пятно.

— Режущее проклятие, — сказала она, поморщившись, и попробовала пошевелить плечом. — Больно, но со мной все будет в порядке. Они пытаются остановить нас, а не убить.

Гарри ловко снял лямки рюкзака с ее плеча, так осторожно, как только мог, и надел его себе на плечи.

— Вставай под вентиляцию, — приказал он, и она не стала с ним спорить, что, по его мнению, было весьма освежающей переменой в её поведении. Она левитировала вверх, аккуратно приземлившись в пределах воздуховода, когда дверь, наконец, сдалась под ударами извне.

— Гарри! — хрипло крикнула она и увидела, как он дернул головой в сторону трещащего дерева, и у неё от ужаса расширились глаза.

— Уходи! — крикнул он, не глядя на нее, и поднял палочку.

— Я не пойду без тебя! — крикнула она в ответ.

Его проклятие Reducto впечатляюще ударило в ближайший стеллаж, и тот разлетелся фейерверком клочков бумаги, осколками дерева и стекла, а затем упал на соседний блок, создав эффект домино. Боевые кличи приспешников Малфоя быстро сменились криками гнева и ужаса.

— Accio решетка, — сказал Гарри и схватил плоскую металлическую панель одной рукой, когда та метнулась к нему.

Он знал, что он всего лишь выиграл для них с Гермионой время, и быстро взмыл вверх, приземлившись в вентиляционном отверстии, когда Гермиона бросилась с его пути. Он заменил внешнее покрытие, добавив в качестве дополнительной меры защиты несколько слоев сложных заклинаний.

— По-моему, я велел тебе уходить, — прорычал он Гермионе, причем довольно злобно.

Она сердито посмотрела на него, хотя её явно беспокоило раненое плечо.

— Я думала, ты уже понял, что мы вместе, — вызывающе сказала она.

— Покажи мне своё плечо.

— Это может подождать, — настаивала она, хотя ее левая рука практически висела. — Давай сначала уберемся отсюда.

Гарри хотел возразить, но умолк, ведь до них все еще доносились крики Пожирателей Смерти, которые изо всех сил пытались освободиться из-под завалов в комнате.

Они двинулись вниз по вентиляционному отверстию, ползя медленно — чересчур медленно — и Гермиона перемещалась со странной неуклюжестью, совсем не опираясь на левую руку. Гарри полз позади нее, все его чувства были обострены, каждый нерв трепетал от потребности спешить. Он внимательно прислушивался к малейшему усилению шума позади них.

Он ничего не услышал, и когда они достигли вертикальной шахты, почувствовал некоторое облегчение. Возможно, им удалось благополучно уйти.

— Ты можешь подняться примерно наполовину и побыть там? — спросил он, позволив себе порадоваться, что провал их миссии хотя бы позволил им использовать магию.

— Зачем?

— Потому что сначала мне нужно кое-что сделать, и я хочу, чтобы ты не мешала, но не хочу, чтобы ты поднималась на крышу одна — по крайней мере, пока ты ранена.

Он опытным взглядом осмотрел ее плечо; кровавое пятно разрослось и покрыло большую часть ее рубашки, но, похоже, оно не увеличивалась со слишком пугающей скоростью.

Она кивнула и вздохнула, направив палочку на дно воздуховода и медленно поднялась вверх. В какой-то невидимой точке у него над головой, затерянной во тьме, он услышал, как она произнесла:

— Arresto Momentum.

Он тоже начал подниматься и при этом вынул из кармана монету и позволил ей упасть, превратив ее на полпути в большой квадратный лист металла, очень похожий на тот, что окаймлял вентиляционные отверстия. Прежде чем тот смог упасть на дно воздуховода, Гарри тщательно запечатал его на месте отверстия вертикальной шахты. Можно надеяться, что если Пожиратели Смерти зайдут так далеко, то они будут ползти вперед, даже не подозревая, что прямо над их головами есть доступ к крыше.

Он продолжил свое восхождение, которое внезапно остановилось, когда он оказался зажатым между парящей Гермионой и стеной.

— Теперь ты наделал гадостей в системе вентиляции, — сказала она хрипло, но с восхищением.

Гарри судорожно вздохнул, и он надеялся, что она примет это за смешок, и быстро рванулся вверх, внутренне проклиная себя за то, что он наслаждался тем, как его тело скользит в трубе так близко к ней.

Он осторожно высунул голову из воздуховода, внутренне радуясь тому, что крышка все еще прислонена к вентиляционному отверстию и к ней все так же привязан лохматый конец веревки. Вполне возможно, что Пожиратели Смерти догадались, как они выбрались из комнаты мультивселенной, и бросились на крышу, чтобы преградить им путь.

На крыше было тихо; ярко-синее небо было сплошь усеяно бриллиантовыми звездами, а на краю восточного горизонта потихоньку загорался утренний свет.

— Все чисто, — прошептал он Гермионе и выбрался наружу.

Гарри наклонился, чтобы помочь ей, и она неуклюже выбралась наружу, используя лишь одну руку, и чуть не споткнувшись о край вентиляционного отверстия в том месте, где оно выступало из крыши.

Гермиона использовала его грудь в качестве рычага, прижавшись к нему, чтобы убедиться, что она не упадет. Их обоих словно ударило током, как будто они прикоснулись к оголённому проводу.

— Гарри? — произнесла она, почти затаив дыхание.

— Что? — его голос звучал так, словно он тоже страдал от внезапной нехватки кислорода.

За одинокой дверью на другом конце крыши внезапно послышался шум, и они обменялись встревоженными взглядами. Кто-то с шумом ударился о защитный брус, и дверь начала открываться. С лестничной клетки вырвался одинокий луч света.

Гарри и Гермиона окинули взглядом сначала свои брошенные метлы, едва различимые в виде нечетких очертаний под действием дезиллюминационных чар, а затем — все еще открытое вентиляционное отверстие.

— Если мы вернемся вниз по воздуховоду, они точно будут знать, где мы, — сказал Гарри. — Они отрежут нам путь к выходу.

Ему не нравилась идея играть в прятки с Пожирателями Смерти в вентиляционной системе Министерства.

— Если мы улетим на метлах, они обязательно нас заметят. У нас не хватит времени, чтобы уйти достаточно далеко.

Он подхватил ее под руки и притянул к себе, стараясь не слишком сильно задевать ее плечо.

— Какого черта?..

— Ты мне доверяешь? — спросил он, внимательно глядя ей в глаза.

Как раз в это время на крышу выбрались приспешники Малфоя, и она могла слышать восклицания, означающие, что их заметили.

Лишь мгновение, сердцебиение, вздох — и в них начали лететь проклятия.

— Конечно, доверяю, — ответила она, и он опустил руку с палочкой, направив ее на крышу, и они взметнулись в небо.

Он почувствовал, как ее руки отчаянно сжались вокруг него, а крики стихли. В них было брошено несколько проклятий, но Пожиратели промахнулись. Гарри ждал этого — и вот это случилось — трепетное ощущение, подобное электричеству, схожее с тем, когда они проходили через антиаппарационные защиты министерства. Когда они оказались достаточно высоко, Гарри выпустил заклинание левитации.

Пронзительный вопль ужаса Гермионы окутал их, когда они упали всего на мгновение, и он тут же аппарировал их прочь.

* * *

Гарри не мог расслабиться по-настоящему, пока они не вошли в дом и не спустились в секретную комнату Гермионы.

— Они будут здесь искать? — спросил он, наблюдая обеспокоенным взглядом, как она машинально идёт к маленькому занавешенному туалету.

— Они знают, что я была здесь когда-то, — ответила Гермиона, и ее голос стал слегка неразборчивым, когда она вошла за эту хлипкую преграду. — Они время от времени следят за этим местом, но так и не нашли меня. Защита от аппарации позволяет мне только входить и выходить — вот почему мы оказались в саду.

Послышался шорох ткани, и Гарри увидел, как ее окровавленная рубашка упала на пол. Через мгновение она вышла в свежей рубашке, попробовав пошевелить рукой.

— Я прошел обучение аврорской полевой медицине. Не возражаешь, если я взгляну? — небрежно спросил Гарри.

Изогнутые брови Гермионы ясно говорили: «Вообще-то возражаю».

— Спасибо, я вполне способна сама наложить на себя исцеляющее заклинание, — сухо сказала она.

Наступила долгая неловкая тишина, во время которой Гарри тщетно пытался думать о чем-то другом, а не о том, как ее поцеловать, и о миллионе причин, по которым было бы правильно — и неправильно — если бы он это сделал.

— Ну и что теперь? — через мгновение Гермиона рискнула задать вопрос, не встречаясь с ним взглядом.

— Что? — у Гарри внезапно возникла паника — а не читает ли она его мысли?

— Что ты собираешься делать… с этим? — она кивнула в сторону рюкзака, который Гарри бросил на диван.

— Ну, я… полагаю, что если я смогу понять, как, то есть… когда я использую свою… свою магическую подпись, чтобы откалибровать новый кристалл. Если только я не нахожусь ближе к своей вселенной, чем к ней — в чем я сомневаюсь — это должно вести меня прямо к ней — или — или, по крайней мере, к той вселенной, где она находится.

— Значит, после того, как он будет откалиброван, ты наложишь заклинание и… уйдешь? — последнее слово было очень тихим, и Гермиона крепко сжала губы.

Она по-прежнему не смотрела на него.

Гарри шумно сглотнул и понял, что боль в груди от этого не уменьшилась.

— Да, — наконец выдавил он.

Гермиона деловито кивнула, но Гарри мог прочесть в ее полных боли глазах бурные эмоции, и увидел стук пульса на её тонкой шее.

— Ну, тогда, я полагаю, мы должны… — начала она с крайне сосредоточенным видом, потянувшись одной рукой за рюкзаком.

— Гермиона! — это слово сорвалось с его губ прежде, чем он успел опомниться.

Ее голова дернулась к нему, словно ее привязали к кнуту.

— Что? — она процедила это слово сквозь зубы. — Что тут скажешь? Нам пора за работу.

— Я… я не хочу оставлять тебя здесь вот так, — чуть слышно сказал он.

Ее глаза угрожающе вспыхнули.

— Тогда возьми меня с собой, — бойко сказала она, извлекая предметы из глубины рюкзака и бережно раскладывая их на хлипком карточном столике.

— Я… не могу, — медленно сказал он. — Я надеюсь, что ты поймешь.

— Пойму что? Я Гермиона Грейнджер, твоя лучшая подруга, генетически идентичная той, которую ты ищешь! Неужели я так сильно изменилась за те несколько лет, что наши вселенные разошлись? Почему ты не можешь?.. — она судорожно выдохнула и зажала рот; после этого взрыва ее гордость была практически растоптана.

— Почему я не могу что? — парировал Гарри. — Почему я не могу тебя любить? Ты думаешь, что я не люблю? Позволь мне сказать тебе кое-что прямо сейчас, Гермиона — я люблю тебя всей душой. Ты это хочешь услышать? Я всегда тебя любил и никогда не прекращал любить. И я никогда не прощу себя за то, что не сказал ей — тебе — об этом, когда у меня была такая возможность. Ты такая же Гермиона, как и та девушка, которую у меня отняли. Но сейчас речь не об этом.

— Тогда в чем дело? — дрожащим голосом спросила она; ее лицо залила яркая краска от его полных эмоций слов.

— Речь идет о том, что нужно поступить правильно. Речь идет о возвращении Гермионы во вселенную, из которой ее украли, забрали против ее воли. Нечестно оставлять ее там. И если бы я забрал вас обоих, одной из вас пришлось бы выйти из фазы.

— Ты можешь никогда её не найти, — сказала Гермиона, чувствуя, что умоляет его, и ненавидя себя за это.

— Я должен попытаться, — невозмутимо ответил он, зная, что она пытается до него донести. Я уверен. Я есть у тебя, прямо здесь. — Кроме того, ты всегда будешь бороться с притяжением своей собственной вселенной. Я не знаю, что нам пришлось бы сделать, чтобы удержать тебя там. Это твоя вселенная, твое место…

Гермиона прервала свою кропотливую работу и опустилась на диван, словно в ее ногах расплавились все кости.

— Мое место… — повторила она слабым голосом. — О боже.

Какое-то время он бесстрастно смотрел на нее, совершенно опустошенный внутри, но сел рядом с ней и обнял ее одной рукой, и она, наконец, заплакала.

— Уезжай отсюда, Гермиона, — сказал он. — Езжай в Австралию, Америку, да куда угодно, но подальше отсюда. Здесь тебя больше ничего не держит. Мы проиграли. Даже я, Гарри, и то не справился. Все кончено. Ты должна уехать — попробуй построить свою жизнь заново где-нибудь в другом месте.

— Я никогда не могла представить себе жизнь без тебя, — глухо сказала она. — Пока я сражалась с Пожирателями Смерти, отстаивая то, что было правильно… мне казалось, что я поддерживаю твою жизнь… Как будто я все еще сражаюсь за тебя. Если… если я уеду, значит, ты действительно мертв.

— Может быть… — Гарри замялся, чувствуя себя самым большим лицемером в мире. — Может, пришло время это принять.

— Как ты? — возразила она, но без прежней злости.

— Мой путь еще не окончен, — просто сказал он.

Какое-то время они сидели молча, Гарри наслаждался ощущением ее тела на своем боку; его пальцы гладили ее косу сверху вниз. Желание Гарри сменилось другим чувством — его заменило сострадание, давно знакомая ему любовь к Гермионе — как к другу, как к человеку, о котором он заботился. Он цеплялся за это чувство, потому что все другие чувства были опасны.

Он почувствовал, как она задумчиво вздохнула и выпрямилась.

— Тогда я лучше помогу тебе на твоем пути, — сказала она медленным, размеренным тоном.

Он посмотрел на нее, и её настороженный взгляд предупредил его, чтобы он больше ничего не говорил.

«Позволь мне хотя бы сохранить мое достоинство», — словно говорила она без слов, подходя к маленькому столику и начала перебирать его содержимое. Через некоторое время она сказала:

— Я даже не знаю, с чего начать. Я не настолько хорошо разбираюсь в этих теориях…

Рука Гарри метнулась вверх и коснулась лба.

— Я совсем забыл! — воскликнул он, залезая в карман и вытаскивая миниатюрную книгу. Он поспешно увеличил её, и несколько листов пергамента разлетелись во все стороны. Гарри торжественно вручил её Гермионе, и в ее глазах вспыхнуло любопытство, когда она увидела её название.

— Ты украл её? — спросила она, хотя это даже нельзя было считать вопросом.

— Думаешь, Люциус Малфой придёт в бешенство?

В его голосе было явно различимо беззастенчивое ликование, и Гермиона рассмеялась — это был её первый искренний смех, который он услышал от нее с тех пор, как появился в этой вселенной. Однако он творил забавные вещи с её грудью.

Когда она открыла книгу и начала просматривать содержащуюся в ней информацию, её брови нахмурились, и это было до боли знакомо… Гарри зевнул так широко, что ему показалось — ещё немного, и он может вывихнуть себе нижнюю челюстью. Этот жест привлек внимание Гермионы.

— Как давно ты не спал? — спросила она почти обвиняюще, и Гарри пожал плечами, моргая слезящимися глазами.

— Луна сказала, что я не буду уставать, пока я не в фазе. Это первый раз, когда я нахожусь в фазе в течение столь длительного времени, но я не спал больше двадцати четырех часов перед тем, как сюда попасть. Я даже не уверен, сколько прошло времени, пока я тут — и сколько прошло, пока я перемещался между вселенными.

— Иди спать, — небрежно сказала она. — Я поработаю над этим.

Она махнула своей палочкой в сторону дивана, заставив его расшириться, и кивнула на сложенное на подлокотнике постельное белье.

— Гермиона, это моё… — попытался возразить Гарри.

— Разве было такое, что я не помогала тебе, когда ты в этом нуждался? Кроме того, ты ведь не сможешь ее найти, если будешь еле стоять на ногах? — она очень старалась, чтобы ее голос звучал бодро и легкомысленно, и у неё получилось почти убедительно.

— Я мог бы тебе помочь… — предложил Гарри, но мысль об отдыхе опьяняла его, и он снова зевнул.

Еще один взмах ее палочки заставил подушки и постельное белье взлететь и устроить вокруг него кокон. Эта пушистая мягкость пахла самой Гермионой, и он глубоко вдохнул этот запах, от чего его глаза закрылись сами по себе.

— Если повезет, к утру я все разузнаю, — сказала она.

— Спокойной ночи, Гермиона, — пробормотал он сквозь сон.

Его дыхание стало ровным и медленным.

— Спокойной ночи, Гарри, — ответила она почти чопорно, но её взгляд жадно и печально пробежался по его усталому лицу.

* * *

Рона затрясло, когда он вошёл в подземный зал суда, который казался одновременно пугающим и угнетающе темным. Суд был закрытым, и на слушаниях разрешили присутствовать только паре десятков представителей СМИ и «вовлеченной в это дело» публике. Послышался тихий ропот голосов, указывающий на то, что мероприятие, ради которого они все здесь собрались, еще не началось.

Драко Малфой сидел за низким полированным столиком вместе с элегантно одетым мужчиной, который, очевидно, был его адвокатом. Его глаза встретились с глазами Рона с той дружелюбной открытостью, которую обычно излучает большая белая акула.

— Какого черта он здесь делает? — Рон скорее прочитал по губам, а не услышал произносимые им слова.

Адвокат наклонился и что-то прошептал Малфою на ухо. Его холодный и резкий взгляд сменился ухмылкой.

— Вы, должно быть, шутите, — воскликнул он с притворным весельем, и теперь его голос стал громче, но все равно он был почти неразличим среди бурлящих разговоров. — Уважаемый Гарри Поттер не смог найти никого, кто мог бы появиться здесь вместо него, кроме запойного предателя крови?

Казалось, что адвокат побледнел при этих словах — «предатель крови» — безнадёжно запятнанный этой глупой связью с бывшим Темным Лордом, и прошептал Малфою на ухо еще что-то. Зал суда заметил их перепалку, и воцарилась гробовая тишина.

— Где же Поттер? — спросил слизеринец с небрежным любопытством.

Рон сунул дрожащую руку в карман, с легким отвращением заметив, что Малфой, кажется, увидел это движение.

— Он отправился искать Гермиону, — сказал Рон как можно отчетливее.

Ропот в комнате многократно усилился. Глаза Малфоя погасли, но на его лице не дрогнул ни один мускул.

— Грейнджер мертва, — парировал он. — И каждый, у кого голова не в заднице — и не в бутылке огденского виски — об этом знает.

Губы Рона изогнулись в понимающей ухмылке, но он направился к трибуне для зрителей, а главный аврор Шеклболт и прокурор министерства заняли места за соседним столом. Рон заметил, что Перси тоже сидит за трибуной, но обошел его стороной, сев как можно дальше от него.

Вошел судья — он выглядел ослепительно в развевающейся мантии цвета индиго и конической шляпе — и открыл заседание суда.

— Это делается для того, чтобы определить, заслуживают ли обвинения, выдвинутые против лорда Драко Малфоя, предания суду в соответствии с Законом о волшебстве, в соответствии с поправкой 17.3 Министерства, Кодекс 031-84A, — бубнил какой-то там заместитель министра.

Адвокат Малфоя быстро встал.

— Я считаю, что все обвинения, выдвинутые против моего подзащитного, абсолютно беспочвенны, и предлагаю их немедленно снять.

— На каком основании? — спросил судья скучающим тоном, и Рон почувствовал, что он будто бы ждал именно этого заявления.

— Арестовавший моего подзащитного аврор так и не появился. Любые представленные улики не сравнятся с прямыми показаниями. Подобная дистилляция фактов вряд ли разумна для моего подзащитного.

— Арест может быть подтвержден аврорами, дежурившими на четвертом уровне, — тихо заметил прокурор, — а также парижским подразделением. У нас также есть показания двух невыразимцев из Министерства — по их наводке аврор Поттер и произвел арест. Также у нас есть показания самого аврора Поттера из Омута памяти.

— Свидетельские показания нужно перепроверять в каждом конкретном случае, — сказал адвокат защиты почти торжествующе. — Их очень легко сфальсифицировать.

«Кому это надо»? — захотелось фыркнуть Рону, когда он вспомнил рассказ Гарри об изменённой памяти Слагхорна — того, что касалось его разговора о хоркруксах с юным Томом Риддлом.

Заговорил Кингсли Шеклболт:

— Воспоминания были получены от аврора Поттера по его собственному желанию, в присутствии других авроров в качестве свидетелей, а также в присутствии помощника министра Перси Уизли; они были помещены в штатный министерский омут памяти для хранения и просмотра.

— Свидетельские показания будут приняты в качестве доказательства в соответствии со стандартами министерства, — монотонно произнёс судья.

— Замок моего подзащитного был взломан незаконно, — произнес адвокат. — Любые найденные в нем доказательства должны быть отклонены.

— Неопровержимые свидетельские показания демонстрируют, что у аврора Поттера была веская причина войти в это здание и задержать его жителей. Обвинение может их огласить.

— Любая информация, полученная аврором Поттером с помощью его несанкционированной легилименции в отношении моего подзащитного, также не должна быть использована, — завершил свою речь адвокат.

Со зрительской трибуны послышался вздох, а по лицу Кингсли прошла мрачная тень.

— Информация, полученная с помощью принудительной легилименции, не будет использоваться в этом судебном разбирательстве… Где сейчас находится аврор Поттер, мистер Шеклболт? — спросил судья.

— Он… он расследует то, что имеет прямое отношение к задержанию и аресту Драко Малфоя и Беллатрикс Лестрейндж.

— Может ли это иметь какое-то отношение к предполагаемому похищению некой Гермионы Грейнджер?

На этот раз волнение в зале суда было настолько громким, чтобы судья вынужден был использовать заклинание Усиления и постучал своей палочкой по трибуне.

— Да, сэр, это так.

В глазах Малфоя вспыхнуло торжество, и Рон ощутил в животе неприятное посасывание, которое не имело никакого отношения к его алкогольному воздержанию.

«Он выкрутится, — мрачно подумал Рон. — Гарри здесь нет, и этот маленький ублюдок останется безнаказанным».

— Суд постановил, что обвинение в похищении Гермионы Грейнджер с целью заговора против аврора Гарри Поттера будет снято из-за отсутствия улик и свидетельских показаний. Поскольку мисс Грейнджер давно объявлена умершей — она не присутствует здесь и не может давать показания в отношении себя, у суда не остается другого выбора.

Голова Рона упала на его сложенные ладони. В его голове промелькнула дразнящая мысль о янтарной жидкости, обжигающей горло.

— Однако есть достаточно оснований для судебного разбирательства по обвинению в укрывании преступницы — известной Пожирательницы Смерти, некой Беллатрикс Лестрейндж. Кроме того, Драко Малфою предъявлено обвинение в использовании Непростительного заклинания.

— Это был не я. Это была… — завопил Драко, но резко замолчал, когда адвокат усадил его на свое место и строго приказал ему заткнуться.

Рон ухмыльнулся.

— Суд согласен с тем, что разбирательство по этим обвинениям нужно продолжить. Из-за богатства и влияния лорда Малфоя суд считает разумным не рисковать, поэтому он не будет освобожден из-под стражи Министерства до суда, — судья снова постучал палочкой по трибуне. — Суд откладывается.

Со всех сторон раздались вспышки камер, и зал суда вновь наполнился шумом. Малфой сидел в кресле совершенно неподвижно, словно его вырезали из мрамора. Рон взглянул на Перси, но напряженные черты лица того почти ничего не выражали. Он снова задумался о последних словах Гарри, которые тот выкрикивал прямо в камин перед тем, как они отправились в Отдел тайн.

Когда люди начали медленно выходить из зала суда, Рон небрежно прошел мимо Малфоя, не встречаясь с ним взглядом, но позволив себе блаженно улыбнуться.

«Надеюсь, тебе понравятся дементоры, Малфой», — радостно подумал он, хотя знал, что Малфой не окажется в Азкабане, если его не осудят.

Когда он вышел из зала суда, его тут же задушили объятия маленьких рук и окутало облако блестящих светлых волос.

— Как все прошло? — спросила Луна.

— Привет, любовь моя, — сказал Рон, убирая ее волосы изо рта.

Луна стояла и молча выжидающе смотрела на него своими широко раскрытыми голубыми глазами. Рон стоял неподвижно, и вокруг них собирались люди, пока он, наконец, больше не смог сдерживать ухмылку.

— Ему предъявлены обвинения, — сказал он. — В отношении Гермионы — ничего, потому что нельзя выдвигать обвинения без личного присутствия Гарри или Гермионы, но им чертовски надоела Беллатрикс.

Луна почувствовала, как ее глаза закрылись — она думала о Гарри, тянулась к нему, чувствуя его отсутствие так, как скучают по отрубленной конечности.

— Слава Мерлину, — сказала она гораздо более благоговейно, чем обычно.

Рон с удивлением взглянул на нее.

— А ты думала, что его ни в чем не обвинят? — спросил он. — Признаюсь, я немного волновался, но они нашли в его чертовом доме ведьму. Она сотворила Непростительное заклинание из собственной зарегистрированной палочки. Это как раз тот случай, который нельзя замять! Думаю, сейчас Скримджер не посмеет уволить Гарри.

По лицу Луны скользнула задумчивая улыбка.

— Тогда отпразднуем это? Может, подойдет что-нибудь безалкогольное?

Рон какое-то время весело обдумывал её предложение, но потом его глаза потемнели, а лицо помрачнело. Он покачал головой.

— Нет, — сказал он. — Пока нет. До тех пор…

Луна поняла то, что ему не нужно было говорить.

Не раньше, чем они вернутся. Пока мы снова не будем все вместе.

Там, где сейчас был Гарри, во вселенной была дыра, и все, что оставалось Луне — лелеять свою хрупкую, цепляющуюся за равновесие веру в то, что он вернется. Прошла почти неделя, и не было никакой возможности с ним связаться, никакой возможности что-то узнать.

«Возвращайся скорее, Гарри…»

Моя тень единственная, кто идет рядом со мной

— Green Day, «Boulevard of Broken Dreams»

Вчера ты был моим лучшим другом, а завтра тебя унесло.

— Breaking Point, «Good-bye to You» («Прощай»)

Гарри медленно просыпался, пытаясь сообразить, где он находился, и лениво прикидывал, который сейчас час. В маленькой подземной комнатке без окон не было никакой возможности определить время суток. У него болел нос, ведь он заснул в очках, а ночью перевернулся и они впились ему в лицо. Заушник по-прежнему криво болтался в том месте, где Гарри его сломал, упав накануне вечером на Гермиону, но он не обращал на это внимания, лишь просунул два пальца под оправу и потер её, а затем попробовал потянуться и сесть.

Гермиона лежала в постели рядом с ним. Когда Гарри это заметил, то чуть не подскочил, но увидел, что она лежит, свернувшись клубочком к нему спиной; она была так близко к краю кровати, что, казалось, еще пару секунд — и она упадет. Гермиона была плотно закутана в рваное шерстяное одеяло. Когда Гарри взглянул на нее, он почувствовал укол невыразимой печали; он так сожалел о том, что вообще сюда попал, ведь именно он был причиной всех ее горестей. Он продемонстрировал ей то, чего ей не так хватало — чего ей будет всегда не хватать, — и собирался оставить ее здесь, во вселенной, где она уже была оставлена бесчисленное количество раз.

Он наклонился над ней, опершись на одну руку, и нежно убрал с ее лица выбившуюся прядь волос.

— Прости, Гермиона.

Внезапно она засопела и, моргая, открыла глаза. Когда Гермиона поняла, насколько он близко, она вжалась в матрас. А затем вскочила с кровати, прижимая к себе одеяло, словно это была броня.

— Ты проснулся, — она выпалила то, что было и так абсолютно очевидно. — Я… Извини… Я старалась не занимать много места, но… но пол такой холодный, и…

— Гермиона… — мягко прервал её Гарри. — Это твоя кровать. Во всяком случае, я благодарен, что ты меня не выгнала. — Он посмотрел на стол, на котором лежали раскрытая тетрадь по мультивселенной и несколько листов пергамента, исписанных аккуратным почерком Гермионы. — Ты легла гораздо позже меня. Почему бы тебе не вернуться в постель и не поспать, пока я приготовлю нам завтрак? Как твое плечо?

— Я в порядке, — пробормотала она.

Держа обеими руками, он подвел ее обратно к кровати и заставил сесть, затем подошел к крохотной плите и через плечо оглянулся на Гермиону.

— Что ты обычно ешь?

Она смутилась и пожала плечами.

— Обычно просто тосты. Есть несколько бананов, на которые наложены освежающие чары, они все равно должны быть вкусными.

Гарри нашел все необходимое и начал готовить самый простой завтрак, а Гермиона наблюдала за ним, сжавшись под пледом.

— Разве ты не хочешь знать, как далеко я продвинулась прошлой ночью? — наконец спросила она, когда тишина стала абсолютно невыносимой.

— Это может подождать до завтрака, — небрежно сказал Гарри, поднимая перед собой две тарелки. Глаза Гермионы сузились.

— Мне не нужна твоя жалость, Гарри, — почти прорычала она. — Не думаю, что ты не хотел бы покинуть это отвратительное место.

— Надеюсь, ты помнишь, что я сказал тебе прошлой ночью? — спросил Гарри, хотя это был отнюдь не вопрос. — Значит, ты помнишь, что слово «жалость» не звучало, так?

— Думаю, я поняла, — тихо сказала она и была вознаграждена громким стуком, когда Гарри позволил тарелкам звякнуть о поверхность плиты.

— Серьёзно? — пробормотал он, набирая мармелад и намазывая его на тост.

Он пристроил банан на край тарелки и протянул её Гермионе. Она взяла тарелку и откусила тост, абсолютно не почувствовав вкуса.

— Да, — ответила она, и они молча доели свой скудный завтрак.

Гарри почувствовал, как его живот сжимается от чувства вины.

«Я собираюсь сегодня найти её», — эта мысль неотступно кружилась у него в голове; он пытался заставить свою дрожащую руку направить тост ко рту, но не мог до конца в это поверить. Долгое время искал ее в неутомимом исступлении, затем погрузился в трясину уныния, ну а после этого всего Гарри просто уныло существовал, отказываясь принять мысль о том, что она действительно ушла навсегда. Следующие четыре года показались ему вечностью.

Затем ему представилась эта невероятная возможность её найти. Гарри разыскал Беллатрикс, арестовал Драко Малфоя, нашел ожерелье…

Он все еще настороженно ждал, что что-то пойдет не так.

И тут его взгляд упал на неё.

Она сотворила из воздуха салфетку и стала вытирать ею рот и кончики пальцев. Этот утонченный жест заставил его ухмыльнуться; казалось абсолютно естественным, что Гермиона по-прежнему придает такое значение мелочам — даже живя в тайной подземной комнате в каком-то подвале.

Он понял, что по его лицу промелькнула мечтательная улыбка, и сунул остатки тоста в рот, отодвигая тарелку обратно к плите и надеясь, что она этого не заметила.

Гермиона послала свою тарелку вслед за тарелкой Гарри, и она приземлилась легко, словно перышко.

— Ты готов? — спросила она.

В ее глазах вновь появилось настороженное выражение — или оно и вовсе не исчезало? Она собиралась подготовить Гарри к путешествию и отправить его в путь. Ему было ясно, что ей сейчас не понравятся никакие сентиментальные увертюры или извинения, вызванные чувством вины.

— Думаю, да, — пробормотал он глухим голосом, силясь проглотить корку хлеба, которая вдруг показалась слишком сухой и слишком большой для его горла.

— Встань, — приказала она и подошла к нему.

Она стукнула его палочкой по голове и произнесла заклинание на латыни, которое он не расслышал. Гарри хотел спросить, что она сказала, но она приказала ему молчать, и он разинув рот смотрел, как в воздухе сами собой начали появляться светящиеся голубые руны.

Во время своей аврорской подготовки Гарри прошел только самые азы арифмантики, и поэтому имел весьма смутное представления о том, что она делает.

— Это моя?..

— Магическая подпись? Да, это она. — Ее брови нахмурились, и она начала изучать светящиеся фигуры, указывая на них палочкой. — Это твоя личная руна — большинство ученых считает, что не существует двух одинаковых рун — даже руны близнецов обычно немного отличаются. Это руна семьи, она связана с астрологическим знаком, а эта — своего рода руна личности. Она не является абсолютной, но есть данные, что у тех, кто был распределён на факультет Гриффиндор, эта руна была одинаковой; это же справедливо и для остальных факультетов и других рун. — Она указала палочкой на крайнюю левую руну. — А вот эта руна долгое время был известна как «константа». Насколько я помню из личного опыта, она была одинаковой у каждого волшебника.

— Тогда какую из них мы?.. — он не закончил свой вопрос, потому что Гермиона наложила на себя точно такое же заклинание.

В воздухе начал проявляться набор сверкающих золотых рун.

Руна, которую она назвала «руной личности», была идентична той, что была у Гермионы на этом же месте. Однако все остальные руны были другими.

Даже так называемая константа.

— Почему они разные? — спросил Гарри.

Лицо Гермионы озарила благоговейная улыбка — торжествующая улыбка нового открытия.

— Я была права, — воскликнула она, и ее глаза скользнули по светящимся рунам, парящим в воздухе. — Наши константы разные, потому что ты не из этой вселенной. — Она кивнула в сторону открытой тетради по теории мультивселенной. — Луна только начала исследовать этот аспект, но, конечно же, под рукой у нее никогда не было никого из другой вселенной, на котором можно было бы проверить эту теорию.

— Значит, у всех… у всех в моей вселенной есть эта руна? — спросил Гарри, протягивая руку вверх, словно он хотел её коснуться. — У неё есть эта руна? И это привлечет меня к ней?

В ответ Гермиона взяла в руки кристалл, нанизанный на невзрачную цепочку, и пробормотала еще одно заклинание, проводя воображаемую линию от константы к подвеске. Призрачный остаточный след руны поплыл вниз и был поглощен кристаллом; он ненадолго засветился синим электрическим светом, а затем вернулся в свое привычное состояние.

Она постучала по кристаллу своей палочкой и сказала:

— Increpitare. — и протянула ему цепочку, стараясь не смотреть ему в глаза. — Готово.

— Готово? И это все? — недоверчиво спросил Гарри.

— Последнее заклинание запирает руну в кристалле для поиска или для «призыва» к себе подобным. Если Гермиона находится между тобой и вашей родной вселенной, то это имеет смысл, ведь она опережает тебя в твоем путешествии, но еще не добралась до «дома»; этот кристалл в первую очередь притянет тебя к ней — как к ближайшему носителю твоей константы. Если она… Если она мертва — то ты сразу же вернешься домой. Тебе останется лишь активировать этот кристалл и выбраться отсюда. Ты должен обойти все другие вселенные, пока не достигнешь той, где находится она. — В этот момент её лицо было таким хрупким, словно оно было сделано из фарфора, а глаза выглядели совершенно неестественно.

Наступила тяжелая тишина. Наконец Гарри бросил неуверенный взгляд туда, где была дверь.

— Мне, наверное, нужно… выйти… Просто. на всякий случай, — пробормотал он.

— Правильно, — сказала она слабым голосом. — Иначе ты рискуешь материализоваться там, где нет этой комнаты, и быть похороненным заживо.

Она подошла к стене и постучала по ней; кирпичи послушно расступились и обнажили подвал дома его родителей.

— Тебе не обязательно… — машинально начал Гарри, когда она последовала за ним через подвал.

— Я хочу, — сказала она, и они молча вошли в дом, а затем через разбитое окно выбрались в заброшенный сад.

Начинался рассвет, но все еще было сыро и туманно.

Его рука инстинктивно скользнула под рубашку, схватившись за цепочку другого ожерелья, того самого, которое должно было привести его — нет, их — домой. Он надел второе ожерелье, которое подделала Гермиона.

«Еще одна остановка, еще одна остановка», — подумал он, отказываясь в это верить.

Его сердце так громко стучало в груди, что он подумал, что оно, наверное, оставляет на её стенках свой отпечаток. Он пошаркал ботинком по облысевшему газону и продел два пальца в петлю для ремня.

— Я хочу поблагодарить тебя за… за все, что ты… — его слова прозвучали неестественно, слишком официально и неловко.

— Это же я, Гарри, — сказала она почти шепотом.

— Поэтому это так трудно, — ответил он так же мягко, как и она, и его горло сжалось от этих слов. Одна рука вслепую пошарила в карманах, чтобы убедиться, что его палочка там.

Она глубоко вздохнула и протянула Гарри руку.

— Прощай, Гарри. Желаю тебе удачи.

Её голос был бодрым и фальшивым, словно она вела вежливую беседу со знакомым, которого недолюбливала. Он уставился на ее руку, как будто это была смертоносная змея.

— Прощай, Гермиона, — ответил он, но его голос был низким и грубым.

Он проигнорировал руку, которую она ему протянула, и вместо этого притянул ее к себе, чтобы крепко обнять. Он почувствовал, как ее тело на мгновение напряглось, но затем она расслабилась, растворяясь в его объятиях, как будто пытаясь запомнить его, как будто она поняла, что это конец и что на этот раз это действительно навсегда.

«Она попрощалась со мной, а ведь никогда раньше этого не было», — вдруг подумал он. Гермиона отстранилась, чтобы посмотреть на него, и они практически дышали друг другом. Он поцеловал ее в лоб, а затем в губы, легко и медленно. Они оба почувствовали вкус соли — непонятно от чьих именно слёз.

Он попятился от нее и серьезно кивнул ей, доставая палочку, чтобы постучать по кристаллу, который она только что ему дала. Гермиона улыбнулась ему, когда он произнёс заклинание:

— Adjicio universum.

Она все ещё улыбалась, даже несмотря на то, что ее сердце разбилось на миллион крошечных кусочков; ей вновь было больно — когда ее пронзили осколки того, что осталось от ее жизни.

— Я действительно считаю так, как сказал тебе раньше, — произнёс Гарри, и его голос превратился в глухое эхо, когда он исчез. — Не оставайся здесь. Гермиона, живи своей жизнью. Я люблю тебя.

Он исчез, словно вдруг выключили телевизор. Она поняла, что ее улыбка все ещё сияет на ее лице, как будто она о ней совершенно забыла, но затем начала съёживаться, и по ее лицу градом потекли слёзы.

— Я тоже тебя люблю, — выдохнула она, возвращаясь в свое убежище, чувствуя себя уменьшенной копией самой себя и борясь с желанием броситься на кровать в дикой надежде, что ее подушка пахнет им. Никогда в жизни она не чувствовала себя такой необычайно одинокой. Вместо этого она повернулась к столу, и ее лицо стало задумчивым, когда она посмотрела на оставшийся пустой кристалл и рукописную кожаную тетрадь Луны с заметками.

«Если вокруг бесконечное количество вариантов, если я смогу придумать способ изменить свою «константу», — подумала она, и надежда слабо зажглась в ее сердце впервые с тех пор, как Гарри сказал ей, что уходит, — возможно, где-то есть Гарри, который нуждается во мне так же сильно, как и я в нем».

В ушах Гарри раздался пронзительный свист, а его волосы, казалось, развевались на несуществующем ветру. Вокруг него были полосы цвета, звуки, которые возникали и резко стихали, он ощущал людей и движение рядом, но он не мог воспринимать это всё до конца. Там, где раньше быстро проходил сквозь вселенные, он мог различать картину вокруг, наблюдать за своим окружением. Теперь же у него было ощущение, что двигался не он; это сама вселенная встала вокруг него на своё место. Однако теперь он почувствовал, что он движется через бесконечное количество альтернативных вселенных на чрезвычайно высоких скоростях.

А потом все внезапно и резко остановилось, все вокруг потемнело. Он провалился в небытие, впадая в полную дезориентацию.

— Эй? Эй, ты в порядке, приятель? — этот голос просочился в его сознание, он был настолько знакомым, что Гарри его мгновенно узнал, и у его сердце упало.

Он вернулся домой; она была мертва, а он миновал все промежуточные вселенные и вернулся в свою. Он смутно осознавал, что лежит лицом вниз в зеленой траве, и гадал, а нельзя ли ему просто остаться здесь навсегда.

Он почувствовал легкий толчок в бок — скорее всего, носком ботинка. Он ощутил, как из его кармана достали палочку, и напрягся, но не поднялся. А зачем? Он возлагал все свои надежды на то, что Гермиона где-то ждет его, и в конце концов эти надежды окончательно рухнули.

— Послушай, приятель, мне бы очень не хотелось звонить в министерство, но… но ты находишься на частной территории. Понятно, что у тебя была тяжелая ночь, и… и я был бы рад отправить тебя в путь, снабдив отрезвляющим зельем и парой галеонов, но ты должен встать.

Гарри застонал в траве. На чем он лежит? Непрошеные слезы брызнули из глаз и обожгли его, и он понял, что его очки разбились при падении, а осколки врезались ему в лицо.

— Милая? — позвал голос Рона, несколько отдаляясь от него. — В холодильнике осталось отрезвляющее зелье? — Из дома донеслось невнятное бурчание. — Нет, это не для меня. Мерлин, еще только десять часов! — услышал Гарри возмущенный ответ. — Это для какого-то бедолаги, который потерял сознание в нашем саду.

Обрывки информации медленно просачивались в ошеломленный мозг Гарри, и он удивлялся тому, откуда Рон — ибо это, несомненно, был его голос — знал, что Гарри снова появится в Годриковой лощине, и каким-то образом сумел встретить его именно в то время, когда он прибыл. Кроме того, Рон тоже не назвал его по имени, хотя видел его только со спины, и забрал палочку. Его последнее замечание о «бедолаге» и «нашем саде» заставило сердце Гарри болезненно сжаться от радости.

Он не дома, по крайней мере, пока. Он находится в фазе, и почему-то Рон живет в доме в Годриковой лощине.

Он был среди друзей!

Найти Гермиону будет несложно.

Он открыл глаза, щурясь от солнца — в середине утра оно было ярким — и попытался медленно сесть, невольно постанывая. Каждый мускул в его теле болел, и он задавался вопросом, какие потери принесет ему его этот быстрый полет через мультивселенную. Красные разводы исчезли с его рук, когда он снял разбитые очки, вытер глаза и косо посмотрел на искореженный металл.

— Чёрт! — пробормотал он себе под нос. — Oculus reparo.

Очки выпрямились с тихим щелчком, и он судорожно вздохнул, вспомнив, как впервые услышал это заклинание.

Не забывая о ранах, он осторожно надел на лицо очки, уперся рукой в упругий газон и попытался встать на ноги. Когда он повернулся к задней части дома, куда ушел Рон, кто-то вышел из задней двери, и он внезапно осознал целых две вещи.

Если он здесь и сейчас находится в фазе, то, очевидно, это означает, что он либо никогда не рождался, либо уже умер. Судя по их реакции, он предположил, что скорее всего, последнее.

А ещё — Рон разговаривал через открытое окно не с Луной.

Вдалеке он услышал звук бьющегося стекла, когда оно упало на каменные ступени, ведущие из дома в сад.

Он посмотрел на Гермиону, стоявшую у задней двери среди брызг отрезвляющего зелья, выпавшего из её рук и разлившегося по полу; она была в шоке и стояла с открытым ртом. Гермиона побледнела, как чистый пергамент, и Гарри невольно бросился к ней, опасаясь, что она упадет в обморок.

Она отпрянула от него, упёршись руками в дверной косяк, чтобы удержаться.

— Это не… Это невозможно. О Мерлин… Я…

Рон внезапно появился позади нее с тряпками, водой и полотенцами, очевидно, чтобы помочь «бедолаге», о котором он ей говорил, и вопросительно посмотрел вниз на лужу на ступеньках.

— Ты его уронила? С тобой все в порядке? — добавил он, не получив от Гермионы ответа.

Наконец, его взгляд последовал вслед за её взглядом, и на его лице отразилось то же выражение, что и у Гермионы.

— Черт возьми, — сказал он довольно предсказуемо, затем втолкнул Гермиону обратно в дом и направил свою палочку на Гарри.

— Рон, что ты делаешь? — сказал Гарри встревоженным голосом, опасаясь, что в него отправят проклятие прежде, чем он сможет что-то объяснить.

— Кто ты? — спросил Рон.

Внутри дома Гарри услышал слабый всхлип Гермионы.

— Я Гарри, слепой ты ублюдок. Мне нужно поговорить с Гермионой.

— Черта с два, — лицо Рона было каменным. — Это такая дурацкая шутка?

— Я… я Гарри, но я не из этой вселенной. Я… я пришел из другой… другой вселенной, чтобы…

— Чтобы что? — почти прорычал Рон.

Гарри шумно сглотнул.

— Чтобы забрать Гермиону домой.

Реакция Рона была примерно такой, как и ожидал Гарри, поскольку его лицо покраснело и стало багровым, как всегда бывало у Уизли.

— Ты ее никуда не поведешь, — с трудом произнёс он.

— Нет, ты должен выслушать меня, Рон! Ты должен мне поверить! Гермиона была украдена из нашей вселенной Беллатрикс Лестрейндж во время Финальной битвы пять лет назад. Нам удалось отследить ее нахождение до этой вселенной, и я пришел, чтобы вернуть ее туда, где её место. Ты можешь проверить меня на наличие следов оборотного зелья, на другие чары — ты можете дать мне сыворотку правды, если хочешь, но я клянусь могилой Дамблдора, что я говорю правду!

— Это довольно безопасная клятва, учитывая то, что Дамблдор жив! — рявкнул Рон, и Гарри понял, что находится на волосок от смерти.

— В моей вселенной он умер, — тихо ответил Гарри.

Затем Гарри снова увидел Гермиону — где-то между рукой Рона и дверью, с красными глазами и мокрым лицом.

— Впусти его, Рон.

Рон повернулся и ошеломленно посмотрел на нее.

— Ты спятила? Это может быть кто угодно! Гарри мертв.

Она кивнула, и ее глаза не отрываясь смотрели на Гарри.

— Гарри умер, — тихо сказала она. — Но я ему верю.

Несколько мгновений спустя Гарри вновь оказался в крошечном домике в Годриковой лощине, сидящим на удобном коричневом кожаном диване, с исцелёнными ранами и с чашкой чая в руке. Рон и Гермиона сидели на стульях напротив и беззастенчиво его разглядывали, и Рон явно все еще что-то подозревал.

— Извини, Гарри, — спокойно сказала Гермиона, — но я не помню ничего из того, что ты только что описал. Тебе не кажется, что я бы помнила, как меня насильно забрали из моей вселенной и бросили в другую?

Ее слова так точно отражали слова Гермионы, которую он только что оставил, что он даже немного смутился.

Но затем разочарование — нет, скорее отчаяние — так сильно захлестнуло Гарри, что он подумал, что он сейчас просто упадёт.

— Я… я думал… — пробормотал он. — Ты сказала, что веришь мне… Но… ты ничего не помнишь?

— Конечно, я тебе верю. — голос Гермионы был нежным и успокаивающим, но отнюдь не покровительственным или фальшивым. — Я знаю, как выглядит Гарри Поттер, когда он лжет и когда говорит правду. Но Гарри — наш Гарри — был убит через шесть месяцев после победы над Волдемортом — он был убит бездомным Пожирателем Смерти, жаждущим мести.

Гарри был ошеломлен. Это был самый позорный и бессмысленный способ умереть — поймать проклятие в спину после того, как победить Волдеморта! Это было похоже на то, как если бы тебе прилетел бладжер — после того, как ты поймал снитч.

— Это самое тяжелое, что мне когда-либо приходилось переживать, — пробормотал Рон. — Даже тяжелее, чем смерть Чарли, ведь тогда все должно было закончиться, — казалось, он повторял собственные мысли Гарри. — Все должны были жить долго и счастливо. Если бы не Гермиона…

Он замолчал, и они обменялись взглядами. Гарри понял, что его взгляд необъяснимым образом прикован к их рукам. Он только что заметил золотые кольца, украшающие безымянные пальцы их левых рук.

— Черт возьми, вы женаты! — выпалил Гарри, прежде чем понял, что сказал это вслух.

— Уже два года, — сказала Гермиона и смущенно улыбнулась, когда Рон взял ее руку и поцеловал тыльную сторону ладони.

— Самый разумный поступок, который я когда-либо совершил, — сказал он.

Взгляд Гермионы, казалось, ласкал взгляд ее мужа, и Гарри внезапно почувствовал себя незваным гостем — непрошеным незваным гостем, который разрушал жизни, приносил воспоминания о смерти и заставлял всех чувствовать себя неловко. Вид Гермионы, смотрящей на кого-то с такой любовью, принес ему невыносимую боль.

Он сосредоточился на невзрачном бежевом ковре, и когда, наконец, осмелился поднять взгляд, Гермиона задумчиво смотрела на него, и в ее темных глазах забрезжило осознание.

— Боже мой, — тихо сказала она. — Ты влюблен в нее, не так ли… В свою Гермиону?

Лицо Гарри вспыхнуло, но он знал, что лучше этого не отрицать.

— Да, — сказал он, отводя взгляд, словно он был поглощен созерцанием качающихся ветвей молодого дуба, растущего за окном. — Вот почему я пришел за ней — вот почему у меня не было ни минуты покоя с тех пор, как она исчезла из моей жизни. Вот почему я должен ее найти!

Эмоции захлестнули его. Он замолчал и начал дрожать; Гарри увидел, как глаза Гермионы заблестели от слез. Лицо Рона стало бледным и осунувшимся.

— Мы… Мы откалибровали кристалл, чтобы он был привязан к ее магической подписи — подписи, которая у нас одинаковая — ведь мы из одной вселенной. Она… она привела меня сюда… так что… я не понимаю… — голос Гарри затих, как у сбитого с толку ребенка, чей мир внезапно перевернулся.

В комнате повисла густая, тревожная тишина.

— Мы… мы оба работаем в министерстве, — наконец сказал Рон. — Если… если тебе нужна какая-то помощь, я уверен… я уверен, что мы… мы могли бы кого-нибудь найти … ну, знаешь… чтобы помочь тебе… — его голос постепенно затих, но Гарри, похоже, его вообще не слышал.

Внезапно он выпрямился и сказал:

— Черт возьми! — это прозвучало так резко, что Гермиона заметно вздрогнула.

Осознание ударило Гарри по голове так, что он почувствовал, как ему становится трудно дышать. Он вскочил на ноги, с шумным стуком поставив свою чашку и начал ходить по маленькой гостиной, дико жестикулируя самому себе, в то время как двое его друзей в замешательстве смотрели на него с немалой долей беспокойства.

«Гермиона здесь. Моя Гермиона здесь. Она не в фазе. О боже, она не в фазе. Как я ее найду? Она может быть где угодно — вообще где угодно, и я никогда об этом не узнаю».

Затем он вспомнил о единственном существе, которое могло бы знать, где она, которое могло бы увидеть Гермиону и, возможно, преодолеть пропасть, зиявшую между ними, чтобы они могли вернуться домой.

Казалось, что Годрикова лощина и Хогвартс были средоточием всех трех членов их Трио, в какой бы вселенной они ни жили. Эти места были константами, теми местами, к которым постоянно тяготел кто-то один из них или все они. Возможно, это сыграет ему на руку. Возможно, Гермиона, поняв, что она не в фазе, отправилась бы туда — обратно в школу, надеясь на помощь, надеясь на то, что сможет найти выход из бесконечной трясины, в которой она оказалась.

— Призраки! — бессвязно воскликнул он. — Сэр Николас! Призраки все еще в Хогвартсе? — его глаза сверкали, а лицо покраснело от отчаяния, когда он задал этот вопрос. Рон и Гермиона выглядели совершенно сбитыми с толку. — Призраки в Хогвартсе?

— К-конечно, приятель, — наконец медленно сказал Рон. — Почти Безголовый Ник обитал там, сколько я себя помню. В каждом замке есть такой призрак.

Гарри закрыл глаза в благодарственной молитве. Теперь, если бы только он мог добраться до нее, найти ее, прежде чем она снова перенесется в другую вселенную. Если она не в Хогвартсе… Но он не смог об этом думать. Когда он открыл глаза, они оба все еще смотрели на него, но ему уже было всё равно, что они о нём думают.

— Accio палочка, — коротко сказал он, и гладкое дерево со слышимым стуком ударилось о его ладонь, когда он решительно ее поймал.

Рон настороженно наблюдал за ним, но не делал никаких резких движений.

— Я… я должен идти… — сказал Гарри, попытавшись, чтобы это прозвучало как извинение, но все внутри него кричало, чтобы он убирался отсюда и нашел Гермиону!

Всего через несколько секунд после того, как он выскочил через заднюю дверь, они услышали хлопок аппарации.

Моя тень единственная, кто идет рядом со мной

— Green Day, «Boulevard of Broken Dreams»

Я живу только лишь для одного

— Lifehouse, «Hanging by a Moment» («Цепляюсь за мгновение»)

Гермиона Грейнджер плыла по коридорам Школы Чародейства и Волшебства Хогвартс.

За пять лет она усовершенствовала свой главный навык, отточила его и превратила в искусство: она научилась как можно продуктивнее использовать свое время, пока не произойдет еще одна неизбежная перемена. Гермиона подсчитала, что сменила вселенные более тысячи раз — хотя это не точно, ведь она сбилась со счета где-то после восьмисотой.

Поначалу она была ужасно дезориентирована… Палочка Беллатрикс вонзилась ей в горло; затем она увидела блеск золота и вспышку драгоценного камня, невнятное заклинание…

И мир, который она знала раньше, исчез вокруг нее.

Ремус сражался с Макнейром, и внезапно они оба исчезли. Лестрейндж нигде не было. Гермиона потеряла из вида Рона, бредущего в лесу. А Гарри? Успел ли он? Закончилась ли битва?

Вместо ответов на эти вопросы она в самом настоящем аду. Хогвартс пылал; Гриффиндорская башня внезапно рухнула. Повсюду были тела.

Она не могла этого осознать, мысленно отрицая то, что подсказывали её органы чувств. Не было никакого пожара. Она вспомнила, как кричала, и её горло пересохло от волнения:

— Это совсем не то, что произошло!

И тут она обнаружила, что ее никто не слышит, что она не может ни к чему не прикоснуться, ее никто не видит. Она коснулась своей палочки; та казалась реальной под её пальцами, но Гермиона была совершенно беспомощна. Она могла проходить сквозь стены, деревья, других людей, совершенно невидимая, нематериальная, незначительная.

И где бы она ни была, Гермиона была лишь наблюдателем, неспособным хоть как-то участвовать в происходящем или взаимодействовать с окружающим.

Что Беллатрикс Лестрейндж с ней сделала?

И затем, когда она, наконец, нашла Гарри — ее пальцы легко скользнули по книгам в тонком переплете, стоявшим на полках в гостиной Когтеврана, фактически не касаясь их — она все еще содрогалась от леденящего душу ужаса, охватившего ее, когда она его увидела.

Гарри. Но это был не Гарри. Что-то мрачное, что-то пустое и холодное сверкнуло в глубине его глаз. Когда он приказал убить Северуса Снейпа, она была невидимой и немой свидетельницей; он говорил тихим угрожающим шипящим голосом, который вполне мог сойти за парселтанг. В ее ушах эхом отдавались крики профессора зельеварения.

Но кошмары у нее вызывала именно пустота во взгляде Гарри…

Однако она не просто так была Гермионой Грейнджер, бывшей старостой и лучшей ученицей Хогвартса. По мере того, как время таяло и расплывалось перед ней — за ним было почти невозможно уследить — она изучала происходящее, делала заметки, прослеживала закономерности. Ей потребовалось всего три вселенных, чтобы понять, что находится не в фазе, когда однажды встретила живую и здоровую Гермиону Грейнджер. И после того, как довольно резкая смена вселенной привела её в другое место и она потеряла все свои тщательно хранимые заметки, она научилась быть всё время собранной. Гермиона могла управлять вещами, которые были с ней в её фазе, хотя она не могла их использовать, чтобы воздействовать на что-нибудь из своего окружения.

Она изучала, она ждала, она шныряла по Отделу тайн — исследуя, строя теории и наблюдая.

Гермиона вспомнила тот день, когда поняла, что ждет Гарри. Ее губы скривились в горькой кривой усмешке. Какая нелепость! Она даже не знала, выжил ли он в Битве; она не знала, выяснили ли они, что с ней случилось. Может быть, все думали, что она умерла. Может быть, все, кого она знала, мертвы.

И все же — жалкая маленькая надежда, как крохотный, но жизнестойкий росток — не угасала в ней. С каждой новой вселенной она ловила себя на том, что ищет его; и каждый раз, когда видела его новую версию, она смотрела на него, затаив дыхание, ожидая его восклицания, когда он её узнает, поймёт, что она здесь, независимо от того, видно её сейчас или нет, ждала, что она поймает его понимающий взгляд, и раздастся тихое, хриплое:

— Я пришел, чтобы забрать тебя домой, Гермиона.

Она помнила выражение его глаз, то обещание, которое в них мелькнуло — в тот момент, когда они прощались в Большом зале, когда она видела его в последний раз. Гермиона знала то, чего он не сказал, чего ему не нужно было говорить, и довольствовалась тем, что нужно просто еще немного подождать.

«Когда все это закончится», — подумала она.

Если бы она только знала, чем все это закончится.

Даже когда она переносилась в новую вселенную, было неудобно и неприятно заново объяснять все семье и друзьям, считавшим ее мертвой, и гасить надежду, внезапно вспыхнувшую в их глазах. Была одна вселенная, где она, по-видимому, и вообще никогда не существовала — было так ужасно, когда Гарри и Рон смотрели на нее равнодушными глазами безразличных незнакомцев. Через какое-то время она попыталась избегать преднамеренных поисков кого-либо, но не смогла отказаться от поиска знаний, поиска выхода, пути домой.

Она снова и снова посещала одни и те же места, когда попадала в новую реальность, не зная, что могли обнаружить или проигнорировать исследователи того времени. Гермиона обследовала Министерство, библиотеку Хогвартса и с немалой долей зависти недавно обнаружила, что гостиная Рейвенкло была довольно неплохо снабжена литературой для чтения. Она начала искать и там, хотя это было намного сложнее, ведь нужно было просунуть голову внутрь книги, не имея возможности взять ее и открыть. Когда она делала заметки по фактам из закрытого фолианта, у нее всегда болела голова — а может, ей так просто казалось.

Теперь она чувствовала себя вялой, больной и подавленной. Прошли годы — она не была уверена сколько точно — но она задавалась вопросом, а суждено ли ей до конца своих дней скитаться по миллионам альтернативных реальностей? Рано утром Гермиона побывала в Годриковой лощине, с изумлением обнаружив, что здешняя она вышла замуж за Рона, и снова с тяжёлым сердцем вернулась обратно.

Ей попадались кристаллы, которые можно было использовать, но еще предстояло найти способ идентифицировать свою собственную вселенную. Единственный раз, на который она возлагала огромные надежды, когда ей удалось пообедать с Луной в кафетерии Министерства, она «перенеслась» прямо посреди их разговора.

Она уже четыре раза потерпела неудачу и отчаялась когда-нибудь снова контролировать свою собственную судьбу.

Гермиона села на пол, обхватив колени руками. В камине не было огня, так как летние каникулы предполагали, что нет учеников, жаждущих тепла, хотя она все равно не смогла бы его почувствовать.

«Какой в этом смысл?» — мрачно спросила она.

Какую бы схему ни пыталась реализовать Беллатрикс Лестрейндж, она явно добилась успеха.

«Никто не знает, что со мной случилось».

Внезапно откуда-то издалека в дальнем коридоре послышалась возня, шум и крики. Гермиона без интереса прислушалась; это её никак не касается. Никто не мог ее ни видеть, ни слышать.

И снова этот голос, но теперь более отчетливый, хриплый и неистовый. Она села, и все чувства обострились.

Этот голос произнёс ее имя.

* * *

Гарри стоял наверху лестницы, тяжело дыша, а сэр Николас парил рядом с ним. Он был в растерянности, и бросал взгляды то в одну сторону коридора, то в другую. Казалось, он не знал, как поступить.

— Ты уверен, что не видел ее? — спросил Гарри.

— Я совершенно уверен, Гарри, — ответил сэр Ник. — Я уже говорил вам, что в прошлом месяце миссис Уизли пила чай с профессором МакГонагалл, но здесь не было Гермионы Грейнджер, проплывающей сквозь стены. Уверяю вас, призраки заметили бы что-то вроде…

Он остановился так резко, что Гарри, который повернулся, чтобы оглядеть низ лестницы, вопросительно посмотрел на него.

— Сэр Николас? С тобой все в порядке?

Призрак Гриффиндора в замешательстве смотрел перед собой, а его голова так сильно склонилась набок, что Гарри мог увидеть следы его смертельной раны. Гарри проследил за его взглядом по пустому коридору.

— Она… она там. Я вижу ее. Она только что прошла через гобелен Рейвенкло. Честное слово!

Гарри повернул голову назад, чтобы пронзить сэра Ника одновременно предупреждающим и умоляющим взглядом.

— Гермиона? — спросил он. — Гермиона там?

Его сердце колотилось в груди и, казалось, переполняло горло. Гарри казалось, что он не может дышать, едва может говорить, и все же его ноги несли его по коридору в том направлении, куда смотрел сэр Ник.

— Гермиона? — повторил он, смотря в пустоту. — Ты здесь?

— Она сказала: «Я здесь», — перевел сэр Николас.

Гарри облизал губы; у него во рту внезапно пересохло.

— Спроси её — спроси её, что произошло во время Финальной битвы.

Его рука нащупала воротник рубашки, потянувшись к двум переплетенным под ним кристаллам, скорее для того, чтобы ощутить их своими руками, а не с какой-то конкретной целью. Сэр Николас кивал и внимательно слушал.

— Она… она говорит, что в Запретном лесу её схватили некая Беллатрикс Лестрейндж и банда Пожирателей Смерти, и что миссис Лестрейндж надела на нее какое-то украшение и отправила её из своей вселенной.

— Кто сражался с Люпином? — спросил Гарри, чувствуя, что его вопрос был бессвязным, как будто кто-то другой говорил слова за него.

Так, Гермиона не упомянула о ее последней перепалке Роном. Еще одна короткая пауза.

— Макнейр, — сказал сэр Ник.

Одна рука Гарри дрожащими пальцами потянулась к перилам позади него — он изо всех сил пытался удержаться на ногах. Это происходило наяву, и он не мог в это поверить.

— Первая… первая вселенная, в которую тебя отправили, — спросил он, неторопливо продолжая; его хрупкая, измученная душа хотела быть абсолютно уверенной. — Ты видела меня — мою альтернативную личность?

Гермиона, должно быть, кивнула, потому что сэр Ник почти сразу же ответил утвердительно.

— Что я делал?

Сэр Николас выглядел встревоженным.

— Она не хочет отвечать, — ответил он.

— Ты должна ответить! — сказал Гарри сквозь стиснутые зубы, не обращаясь ни к кому конкретно. — Я знаю, что произошло. Ты ни от чего меня не ограждаешь. Ты должна мне сказать! Я должен быть уверен.

Глаза сэра Николаса, должно быть, выпучились из орбит его прозрачного черепа. И Гарри знал, что Гермиона ответила правильно, еще до того, как призрак вообще что-то сказал.

— Она говорит, что ты был Темным Лордом.

Легкая удовлетворенная улыбка тронула уголки рта Гарри, противореча всплеску охвативших его эмоций; казалось, сэр Николас просто потрясен тем, что Гарри совершенно не удивлен.

Профессор Дамблдор и МакГонагалл, которым чуть раньше через каминную сеть оповестила Гермиона Уизли, встретили Гарри в парадном зале; они поднялись по лестнице и жадно наблюдали за происходящим. Гарри едва удостоил их взглядом, настраиваясь на то, что должен был делать дальше.

Гарри моргнул в сторону пустого коридора, глаза беспомощно блуждали по сторонам, отчаянно желая её увидеть. Он покрутил под рубашкой цепочку.

— Я пришел забрать тебя домой, Гермиона, — сказал он.

«Я пришел забрать тебя домой, Гермиона», — сказал он.

У Гермионы перехватило дыхание; Гарри знал, что она там! Это было все, о чем она мечтала, и, глядя на него, она могла сказать, что он, похоже, был так же тронут, как и она. Он выглядел бледным, запыхавшимся, его глаза казались дикими и суетливыми.

Она никогда в жизни не видела ничего более прекрасного.

— Я готова идти домой, Гарри, — сказала она и подождала, пока сэр Николас передаст ее слова Гарри, выразив лишь легкое удивление, когда поняла, что призрак действительно может её видеть и слышать. Даже в такой ответственный момент она не могла не раздражаться, что до сих пор не обнаружила этого ключевого факта.

Она видела, как грудь Гарри вздымалась и опускалась, и его лицо озарила кривая, неуверенная, застенчивая улыбка.

— Прости, — нерешительно сказал он. — Прости, что так долго.

Она замотала головой, отрицая потребность в извинениях, хотя он и не мог ее видеть.

— Сейчас ты здесь. Ты пришел за мной. Почему-то я… Я знала, что ты придешь.

Когда сэр Николас передал слова Гермионы, Гарри почувствовал, что сейчас из его глаз брызнут слезы, но упрямо сморгнул их. Гарри вытащил из-под рубашки первый кристалл — тот, что перед отправкой ему дала Луна, — и наложил на цепочку Расширяющие чары. Он неуверенно взглянул на пустой коридор и задумался, стоит ли что-нибудь сказать; его глаза метнулись назад к аудитории из живых и мертвых.

— Гермиона, я… Я не уверен, что знаю, что произойдет дальше… Я имею в виду, я не знаю, сработает ли это… это должно сработать, но… я имею в виду, что нет причин, по которым это бы не сработало, за исключением того, что это, наверное, никто никогда раньше не делал, и… — он покачал головой, раздражаясь на самого себя. Времени на болтовню не было.

Он протянул руку.

— Она там, Гарри, — мягко сказал сэр Ник.

Пальцы Гарри слегка шевельнулись в ответ, не касаясь ничего, кроме воздуха.

Гермиона подошла ближе, потянувшись к его руке, и обе ее руки растаяли на его коже. Она чувствовала, как кончики ее пальцев соприкасаются друг с другом; она видела его руку, но не чувствовала ее. Её пальцы, казалось, лежали на его пальцах, но она не ощущала от этого прикосновения никакой теплоты.

— Я здесь, Гарри, — прошептала она. — Я здесь.

Слезы заглушали ее голос, ей было трудно выдавить слова из своего сдавленного горла. Ей никогда в жизни так сильно не хотелось к кому-то прикоснуться.

— Я люблю тебя, — сказал он так быстро, что она подумала, что, должно быть, ослышалась, но его глаза пылали, и ошибки быть не могло. — Я должен был… Я должен был сказать тебе это в тот день в Большом зале, прежде чем мы… Прежде, чем мы ушли. Я знал, я знал тогда и должен был сказать тебе, но я… я думал, что… Надо сначала разобраться со всем остальным… Я думал, что у нас есть время…

Это была ошибка, и… что бы ни случилось дальше, я… Я хочу, чтобы ты знала, как сильно я любил тебя тогда, как сильно я до сих тебя люблю и всегда буду любить… Не прошло и дня, чтобы я не… чтобы я не тосковал по тебе, хотел, чтобы ты была со мной, и думал, что мне следовало все сделать по-другому. Я… я просто хотел, чтобы ты знала.

Гермиона не могла говорить. Слезы текли по ее лицу, а боль в горле и груди стала почти невыносимой. Она отчаянно закивала, изо всех сил пытаясь сглотнуть, и надеясь выдавить из себя хоть слово.

— Она плачет, — доложил сэр Николас.

— Мне будет достаточно, если ты просто снова будешь с нами, обещаю, — сказал Гарри. — Я не прошу, чтобы ты любила меня в ответ.

— Но… я… люблю, — прохрипела она, наконец, с огромным усилием выдавив из себя эти слова.

Гермиона видела, как изменилось его лицо, когда призрак Гриффиндора передал ему то, что она сказала. И она была поражена. Гарри был бледным, уставшим, он был утомлен сильной душевной болью, и она даже не замечала этого, пока все это не исчезло с его лица. Всего за один удар сердца, за один вдох он стал выглядеть моложе, энергичнее, живее.

Он улыбался. Действительно улыбался.

И Гермиона краем глаза заметила вспышку. Часть коридора дрогнула, замерцала и начала вращаться. Раздался звук, похожий на рев ветра или воды.

— Нет! — отчаянно воскликнула она. — Не сейчас! — она в ужасе посмотрела на сэра Николаса.

* * *

— Она сказала, что перемещается! — внезапно произнёс сэр Николас, и его взволнованное выражение лица заставило Гарри встревожиться.

— Перемещается? — спросил он, переводя взгляд с призрака на пустой коридор и обратно.

— Перемещение… в новую вселенную. Она говорит, что покидает нас. Ты должен поторопиться!

Гарри сердито выругался себе под нос и широко растянул длинную цепочку, держа ее на вытянутой руке перед собой.

— Я думаю, тебе нужно быть в кругу, — сказал он, обращаясь в пустой коридор. Гарри не увидел никакого движения, но что-то слегка вспыхнуло по всей длине цепочки. — Она внутри цепочки, сэр Николас?

— Да-а, — ответил призрак, резко развернувшись вокруг Гарри.

— Ты уверен? — слова были отчаянными, настойчивыми, почти истерическими.

Сэр Николас еще раз взглянул и кивнул, на этот раз с большей уверенностью.

Гарри взглянул на широкую пустую полосу, окруженную ожерельем, и пожалел, что ему приходится так многое просто принимать на веру. Когда он подумал об этом, в нем мелькнуло слабое мерцание, как будто смутный облик Гермионы появился и исчез во вспышке молнии. Он вспомнил, как Луна говорила, что фаза не влияет на ожерелья.

— Она готова, Гарри, — сказал сэр Николас, побуждая его к действию. Гарри закрыл глаза.

«Пожалуйста, пусть это сработает, пожалуйста, пусть это сработает, пожалуйста, только пусть это сработает».

Он постучал по кристаллу волшебной палочкой и произнес заклинание, которое вернет их домой. Казалось, что Луна научила его этому заклинанию на лужайке Хогвартса много лет назад — хотя, наверное, прошло всего несколько дней.

* * *

Луна уронила вилку.

Та шумно подпрыгнула на столешнице и с грохотом упала на пол. Рон с любопытством посмотрел на Луну, когда та не сразу пошевелилась, чтобы её поднять. Его собственная нагруженная вилка так и осталась висеть в воздухе.

— Луна? — спросил он. — Любимая? Что-то не так?

Долгое время она вообще не отвечала, и Рон уже приподнялся со стула, озабоченно нахмурив брови, как вдруг она вскочила на ноги, опрокинула стул и издала такой визг, что Рон вздрогнул. Он воскликнул:

— Черт побери!

— Рональд, нам нужно идти.

— Посреди обеда? Куда? — спросил Рон, беспомощно указывая на почти нетронутую еду.

Но следующие слова Луны выбили из головы Рона Уизли все мысли о еде.

— Рональд, он вернулся.

* * *

Первое, что ощутил Гарри — это прохладный гладкий камень под кожей ладоней и щек. Во-вторых, очки больно давили на нос. Он моргнул, открыл глаза и увидел большую трещину, пересекшую правую линзу пополам.

«Черт, — подумал он, — неужели нельзя ли хоть раз упасть на спину, а не каждый раз на собственное бедное лицо»?

— Oculus reparo, — раздался спокойный низкий голос, такой сладкозвучный, словно успокаивающий бальзам для его ушей — и для его души — тот голос, который он уже никогда не надеялся услышать вновь.

И все это вдруг промелькнуло перед ним… Хогвартс, сэр Николас, Гермиона… Смена вселенной, ему нужно было спешить!

Трещина в линзе ярко вспыхнула и исчезла. Он уперся ладонями в пол и попробовал встать. Его взгляд скользнул по верхней части лестницы, где стояли Дамблдор и МакГонагалл, и он мысленно укорил себя за то, что не сказал своему старому директору хотя бы несколько мимолетных слов.

Гарри тяжело повернул голову, и его взгляд пронесся мимо перил, коридора, гобелена Рейвенкло, а затем наткнулся на девушку — молодую женщину — сидящую со скрещенными на полу ногами и смотрящую на него с немалой долей недоверия. Она была не в той одежде, в которой он видел ее в последний раз, а ее волосы были небрежно скручены в узел на затылке. Её глаза были сияющими и широко открытыми, как будто она не могла понять, что она здесь, и он никогда за всю свою жизнь не видел ничего более захватывающего.

— Гермиона, — хрипло сказал он, наконец полностью сев.

Она улыбнулась ему, хотя вся дрожала, и, наконец, слезы градом хлынули у неё из глаз.

— Да, — ответила она утвердительно, как будто он задал вопрос.

На мгновение им показалось, что они оба боялись говорить, боялись пошевелиться — как будто момент, которого они так жаждали, исчезнет так же мгновенно и необратимо, как лопнувший мыльный пузырь.

Гарри упивался ею, его глаза собственнически блуждали по каждой черточке её лица. Она была старше, чем он её запомнил, и что-то неуловимое изменилось в ее глазах. Она была худой, но не изможденной; в ней не было солнечного света и той воздушности… Она выглядела как… как Гермиона, внезапно понял он, как его Гермиона, та, по которой он скучал так, будто была оторвана половина его души.

Она была здесь.

Гарри изо всех сил пытался решить, что сказать дальше. Признаться ей в любви было легко, тем более что ему не нужно было смотреть в эти тающие шоколадные глаза, ведь отчаяние подстегивало его вперед, ведь это могла быть его последняя возможность. Может быть, заявления или обещания были преждевременными — ведь ей придется ко многому приспособиться… А что, если она захочет жить с родителями, или поступить в университет, или ей не понравится квартира? У нее отняли жизнь, она была в подвешенном состоянии, в состоянии неопределенности последние пять лет, и теперь, когда вернулась… теперь, когда она вернулась… Он слегка сгорбился и рассеянно провел рукой по волосам. Он бросил на нее быстрый взгляд, как будто ему действительно не хотелось, но не мог удержаться.

— Ты выглядишь как человек, у которого в голове куча мыслей, — мягко заметила Гермиона, и ее слова растворились в тишине коридора.

Гарри метнул в ее сторону взгляд и на секунду испугался того, что молча сидит на полу, глядя на нее в эти первые несколько мгновений. Он помчался к ней по коридору, и вот уже они оба сидели спиной к стене, и бахрома гобелена едва касалась их макушек.

Она по-дружески склонила голову ему на плечо, и на мгновение, от которого замерло сердце, Гарри забыл дышать.

— Я… я не знаю… это… — бессвязно пробормотал Гарри и назвал себя идиотом в шести вариантах.

— Это тяжело, не так ли? — она задумалась. — Когда ты… когда ты так долго пытаешься достичь цели, и когда, наконец, ее достигаешь, ты действительно не знаешь, что с этим делать.

— Я знаю, что я хотел бы сделать, — честно выпалил Гарри, а затем почувствовал, как жар поднимается к его лицу и окрашивает его в малиновый цвет. — Я имею в виду, я имею в виду…

Он остановился и глубоко вздохнул.

«Это Гермиона, — отругал он себя, — а не просто какая-то незнакомая девушка, на которую ты отчаянно пытаешься произвести впечатление или что-то в этом роде… это просто Гермиона».

Он мог бы посмеяться над собой. Она никогда не будет «просто» Гермионой.

— Я… я действительно имел в виду то, что сказал тебе раньше — каждое сказанное слово. Но я… я знаю, что тебе придется со многим… со многим разобраться… Вернуться… Я имел в виду, и я не… Я не хочу усложнять тебе жизнь. Тебе нужно наверстать пять лет жизни, и — и твои родители — и средства массовой информации устроят что-то невероятное, и… — он сглотнул и выглядел раздраженным на себя. — Будет много решений и…

— Гарри, — вот и все, что она сказала, и этого было достаточно, чтобы он остановился. Её тон был почти любовно-упрекающим, как у матери к ребенку, который разгромил ее кухню, чтобы принести ей завтрак в постель. — Разве ты не понимал — разве ты не знал, что мне не нужно принимать никаких решений? Я… Я приняла решение уже давным-давно.

Она подняла руку и нежно провела ею по его темным волосам. От этого прикосновения у него перехватило дыхание.

— Что за решение? — спросил он, почти боясь услышать ее ответ.

— Решение о том, что я буду любить тебя вечно.

Слова пронеслись сквозь Гарри, столь живые и ошеломляющие, и он снова поднял глаза, не желая встречаться с ней взглядом. Наконец их взгляды встретились с такой силой, что Гарри подумал, что это, наверное, можно было услышать.

— Ты уверена? — хрипло прошептал он, борясь с желанием откашляться.

Ее глаза искали его, ее лицо было невозможно близко; руки Гермионы поднялись, чтобы обхватить его лицо.

— Если я… если я действительно ждала тебя пять лет, Гарри, то я… Я не хочу больше ждать.

Ее слова словно высвободили механизм, который делал все его слова и действия неестественными и нерешительными. Он подхватил ее на руки с такой силой, что у нее вырвался визг удивления, и нежно провел одной рукой по ее лицу и волосам, благоговейно скользя кончиками пальцев по гладкой поверхности ее кожи.

— Я… я не могу поверить… — сказал он восторженным голосом, который был переполнен эмоциями.

— Я знаю, — ответила она, хотя он и не закончил фразу.

А потом его губы оказались на ее губах, и они потянулись к нему в ответ. Возникло ощущение, будто все вселенные, через которые они путешествовали, снова закружились вокруг них. Гарри почувствовал завершение и покой, просачивающиеся в трещины его души, даже в те, что присутствовали в ней с той ночи Хэллоуина, и он знал, что держит свой мир в руках.

Они прервали поцелуй, но остались рядом, и каждый наслаждался присутствием другого; Гарри почувствовал, как улыбка начала приподнимать уголки его рта. Он подавил смех во вьющихся волосах Гермионы.

— Что? — спросила она, с любопытством глядя на него.

— Только то, что сказала Луна, — ответил он. — Насчет того, что вселенная вышла из равновесия. Интересно, заметила ли она, что все снова пришло в норму?

— Ты действительно думал, что она не заметит? — раздался голос, который заставил их обоих вздрогнуть и смущенно отодвинуться друг от друга.

Рон поднимался по лестнице, изо всех сил сжимая рукой резной набалдашник, а Луна, как всегда безмятежная, следовала за ним.

— Мы, черт возьми, бежали всю дорогу от самых ворот.

Гарри встал на ноги и рассеянно протянул Гермионе руку.

— Хорошо вернуться обратно… — начал он, но заметил, что Рон с плохо скрываемым волнением смотрит не на него, а через плечо Гарри.

Взгляд Гарри переместился с Рона на Гермиону, и он быстро отступил в сторону, зная, что этот момент назрел уже давно.

— Гермиона… — хрипло начал их третий лучший друг. — Это… я рад тебя видеть… — он выглядел столь же неловким, как и Гарри, и Гарри внезапно ощутил укол жалости в груди.

— Я тоже рада тебя видеть, Рон, — искренне ответила Гермиона, ведь воспоминания об их последнем разговоре почти стерлись от всего, через что она прошла с того дня.

— Мне так… Мерлин, Гермиона, мне так жаль. Если бы я… если бы я не… — голос Рона срывался, и он запнулся, когда Гермиона быстро замотала головой, возражая против всех его извинений, но ее голос был слишком тихим, чтобы его можно было отчетливо услышать.

Луна подошла к Гарри, ее глаза незаметно наблюдали за их друзьями, но в них загорелась новая жизнь.

— Ты вернулся, — констатировала она.

Гарри взял ее руку и поднес ее к своим губам.

— Если бы не ты, не то, что ты сделала… — начал он грубовато, но не смог договорить.

Она задумчиво вгляделась в его лицо, и ее взгляд снова вернулся к Рону и Гермионе. Загадочная улыбка осветила ее черты.

— Это того стоило, — заметила она.

— Значит, все… Вернулось на свои места, да? — спросил он, и веселая улыбка искривила уголки его рта, но глаза его были серьезны и полны благодарности.

— Да… Так и должно было быть, — ответила Луна, удовлетворенно вздохнув, когда Гарри оставил легкий поцелуй на макушке ее залитых солнцем волос.

— И самое приятное в твоем возвращении, это то, что, может быть, теперь Гарри будет держать свои грязные руки подальше от моей женщины, — слишком громко сказал Рон, явно пытаясь смахнуть следы слез из-под глаз. Глаза Гермионы блестели от сильных эмоций и веселья, даже когда она огорченно скривила губы.

— Твоя женщина? Честно говоря, Рон…

Рон прервал ее, импульсивно подняв и закружив вокруг себя.

— Мы скучали по тебе, Гермиона, — сказал он.

Гермиона подошла к Гарри, и он воспользовался моментом, чтобы насладиться тем, как она чувствовала себя рядом с ним, словно она принадлежала ему, как не могла принадлежать больше никому и нигде. Гарри обнял ее одной рукой, и его глаза ясно говорили ей то, что он не мог найти в себе силы, чтобы заговорить.

Больше, чем ты можешь себе представить.

Они все вчетвером спустились по главной лестнице Хогвартса.

Моя тень единственная, кто идет рядом со мной

— Green Day, «Boulevard of Broken Dreams»

Потому что я пришел сюда с бременем, и с тех пор, как я встретил тебя, кажется, что стало намного легче

— Coldplay, «Green Eyes» («Зеленые глаза»)

Сидящий в негнущемся и неудобном пластиковом кресле во внутреннем зале ожидания в больнице Святого Мунго Гарри нервно поерзал.

«Кто-то явно давно не обновлял здесь Амортизирующие чары», — недовольно подумал он.

Гарри услышал легкий вздох сидящего напротив Рона, но его взгляд по-прежнему был направлен на коридор, что изгибался под прямым углом и исчезал из виду. Вдалеке были слышны шум и суета большого зала ожидания и поста медицинских ведьм, и он был рад, что его оттуда увели. Иногда служебное положение действительно давало привилегии.

Он снова пошевелился, пытаясь восстановить чувствительность своего онемевшего зада.

— С ней все будет в порядке, приятель, — сказал Рон, и Гарри впервые с тех пор, как они приехали, посмотрел на своего рыжеволосого лучшего друга. — В любом случае, это всего лишь меры предосторожности.

— А если что-то не так? — забеспокоился Гарри. — Им даже не на что ориентироваться, не с чем сравнивать. Такого раньше никогда не было.

— Вот почему сюда привели Луну и Кальпурнию, — почти терпеливо произнёс Рон, явно не привыкший быть голосом разума. — Начальник их отдела сказал, что нет более квалифицированных специалистов, способных консультировать по проблемам Мультивселенной, чем эти двое. И ты нанял для нее лучших целителей во всей больнице Святого Мунго. Они проверят ее, отпустят, и мы все уйдём.

Гарри вытянул перед собой обе ноги, а затем по очереди поджал их обратно. Беспокойные морщины на его лбу так и не разгладились, но он заговорил небрежным тоном, который ничуть не обманул Рона.

— Ну что… у тебя с Гермионой все наладилось?

Теперь настала очередь Рона неловко ёрзать на неудобном кресле.

— Я… я думаю, да. У нас не было возможности поговорить, но она… Но мне не показалась, что она не собирается таить на меня обиду. — он покачал головой, словно не мог этого понять. — Ты знаешь, она меня так обняла… И после того, что я ей сказал… — в его глазах читалась горечь самобичевания.

Гарри прикинул, не мечтает ли тот сейчас глотнуть огневиски.

— Я считаю, что после того, как оказываешься вдали от всего, что ты знаешь и находишь знакомым, — это лучший способ правильно расставить приоритеты, — медленно сказал Гарри. — Все, чего она хотела, это снова увидеть нас — увидеть нас всех. И не имеет значения, что ты сделал до ее исчезновения.

Рон уперся локтями в колени, опуская голову ниже плеч.

— Это она тебе сказала? — спросил он вслух.

Гарри покачал головой и пожал плечами.

— Ей не нужно было говорить, — лаконично ответил он. Какое-то время он смотрел куда-то вдаль, а затем перевел взгляд обратно, чтобы встретиться со взглядом Рона. — Тебе нужно отпустить это, Рон. Навсегда. Гермиона это сделала. И знаешь, когда она узнает, что ты делал с собой последние пять лет…

На веснушчатом лице Рона отразился страх.

— Может, она и не узнает.

Гарри испепеляюще взглянул на него.

«Это же Гермиона, — казалось, говорил его взгляд, — черт возьми, ну конечно, она узнает».

Они снова погрузились в молчание, но Гарри казался не менее обеспокоенным, чем раньше.

— Почему так долго? — он наклонился вперед, надеясь поймать взгляд подходящего целителя или медицинской ведьмы, но в коридоре не было людей. — Что, если она… Что, если ее руническая подпись была скомпрометирована ее отсутствием в собственной вселенной? Ее константа могла быть изменена… Она снова может без предупреждения исчезнуть…

Глаза Рона начали слегка стекленеть уже при слове «руническая», но он бросил на Гарри довольно сочувственный взгляд, в котором легко читалось: «Знаешь, ты сейчас выглядишь довольно нелепо».

— Я не думаю… — нерешительно начал он, но его перебили.

— Если бы «константу» было так легко изменить, тебе не кажется, что они назвали бы ее как-то по-другому? — заметил тихий голос, который заставил обоих мужчин вскинуть голову вверх.

Наверное, Луна могла считать одним из своих многочисленных талантов умение материализовываться из воздуха.

Гарри уже успел вскочить на ноги.

— Все в порядке? С ней все в порядке? — он чуть ли не выкрикивал эти вопросы — быстро и отрывисто.

Луна бросила на него ласковый, веселый взгляд.

— Она в порядке, Гарри, и полностью здорова. Ее магическая подпись идеальна, без признаков колебаний — хотя мы и не ожидали иного. Ее хронологический возраст немного изменился…

— Изменился? — резко спросил Гарри.

— Опять же, это не так уж важно. Она даже сказала, что отметит свой день рождения. Ей было бы больше, но нужно учитывать тот факт, что на третьем курсе она использовала Маховик времени.

— О чем ты говоришь? — его вопрос был не грубым, но Гарри совершенно растерялся.

— Пока она была не в фазе, она не старела. А на третьем курсе она старела быстрее, потому что прожила несколько часов дважды. Обследование целителя показало, что ей не совсем двадцать два… Хронологически…

— Ты имеешь в виду, что она помолодела? — Рон выглядел озадаченным.

— Конечно же, нет. Просто она не старела с той же скоростью, что и все мы.

Рон пронзил ее взглядом, который, казалось, говорил: разве я не это только что сказал? Но Гарри совсем не хотелось мудрить.

— Мы можем её увидеть?

— Конечно, можете, — ответила Луна. — Она уже должна быть почти готова к выписке.

И не успели они свернуть в сторону коридора, как Гарри услышал, как кто-то сзади, из суеты главного зала ожидания, окликнул его по имени. Он развернулся и увидел родителей Гермионы, которые неслись к нему, бросив ведущую их медицинскую ведьму, как только он попал в их поле зрения. По мере приближения они казались все более запыхавшимися.

— Мы добрались сюда так быстро, как только смогли, — сказала миссис Грейнджер.

— Проклятое такси проезжало это место четыре раза, — проворчал мистер Грейнджер. — Они могли бы немного ослабить действие заклинания, отталкивающее магглов.

— Вы не могли бы рассказать нам, что происходит? Пожалуйста… — умоляла мать Гермионы.

— Простите, — извинился Гарри. — Я просто… я не… Это не то, что можно просто так выпалить по телефону.

— Конечно, это касается Гермионы, — уверенно заявила миссис Грейнджер. Она откашлялась, сцепила и разжала руки. — Вы… вы ее нашли?

Гарри опустил взгляд на свои ботинки и нервно сунул руки в карманы.

— Вообще-то, у нас есть… но… Но это не то, что вы думаете, — поспешно добавил он, когда глаза миссис Грейнджер наполнились непролитыми слезами. — Пожалуйста, — он показал жестом, чтобы Луна шла впереди, а Грейнджеры шагали за ней.

— Это действительно чудо, — мечтательно заметила Луна. — И даже не было никаких наблюдений Харбинглоу.

Миссис Грейнджер обменялась со своим мужем испуганными, но полными надежд взглядами.

— Вы хотите сказать, что она…

А потом Луна толкнула неприметную дверь.

Грейнджеры застыли прямо в дверном проеме, закрыв Гарри обзор. Единственным звуком был писк, который последовал за быстрым вздохом миссис Грейнджер. Молчание, казалось, длилось бесконечно, пока Гарри не услышал голос — тихий, робкий голос, совсем не похожий на голос Гермионы.

Он произнес:

— Мама? Папа?

И эти слова словно рассеяли в комнате невидимое заклинание Stupefy.

Миссис Грейнджер всхлипнула что-то неразборчивое, что вполне могло означать: «О боже мой». А затем они ринулись вперед, в комнату, заливая Гермиону слезами и что-то бессвязно бормоча.

Гарри неловко топтался на пороге, не обижаясь на Грейнджеров, но сейчас в их присутствии он чувствовал себя не в своей тарелке и не знал, как поступить.

Руки миссис Грейнджер порхали над Гермионой, касаясь ее плеч, мокрых щек, приглаживая её волосы.

— Мы думали, что ты… И как ты… где ты… о, моя милая малышка.

Ее руки сомкнулись вокруг дочери, словно она хотела слиться с нею воедино, как будто иначе Гермиона навсегда исчезнет из ее поля зрения.

— Это долгая история, мама, — приглушенно сказала Гермиона, заключая мать в ответные объятия. Ее глаза искали глаза Гарри, и она одними губами произнесла: «Спасибо». — Но это… это все благодаря Гарри. Он… он никогда не переставал верить, что я жива, и он… Он пришел за мной… он меня спас.

Тень чего-то вроде вины промелькнула на лице миссис Грейнджер, и она повернулась к двери, хотя в тоне ее дочери не было и намека на упрек. Румянец смущения залил щеки Гарри, когда он попал под пристальное внимание обоих родителей Гермионы.

— Как мы можем выразить нашу благодарность за то, что вы сделали? — сказал мистер Грейнджер довольно ровно, хотя его голос был подозрительно грубым, а глаза блестели. Его руки были сжаты в кулаки и спрятаны в карманы, и в них мелодично позвякивала мелочь.

— Вы мне ничего не должны, — сказал Гарри, и его взгляд встретился со взглядом Гермионы. — Я счастливчик. Да я уже ровно через минуту сделал бы это снова — это того стоило.

Гермиона внезапно опустила взгляд, и глаза миссис Грейнджер метнулись от ее дочери к Гарри, и он вдруг задумался, неужели его чувства настолько откровенно написаны у него на лице. Внезапно он снова почувствовал себя неловко, и ему пришлось подавить желание выбежать из комнаты. Как только он об этом подумал, то почувствовал чей-то локоть, ткнувший его в ребра.

— Черт возьми, приятель, — сказал Рон вполголоса, — почему бы тебе прямо сейчас не встать на одно колено?

Гарри сердито уставился на него.

— Отвали, Рон, — прошипел он в ответ.

В этот момент в комнату вернулся целитель; он выглядел крайне официально — в руке была больничная карта, а из нагрудного кармана мантии торчали палочка и перо. Он вежливо кивнул всем присутствующим в комнате и обратился к Гермионе:

— Мисс Грейнджер, результаты вашего обследования довольно хороши, насколько это вообще можно было ожидать, учитывая эту довольно беспрецедентную ситуацию. В вашей больничной карте была сделана пометка о разнице в возрасте, но с медицинской точки зрения в этом нет ничего страшного. Вы можете быть свободны.

— Благодарю вас, сэр, — вежливо сказала Гермиона, легко спрыгнув со стола для осмотра.

— Разница в возрасте? — спросил мистер Грейнджер, и Гермиона быстро объяснила ему суть дела. Родители ее окружили, они всё никак не могли с ней наговориться, как будто они до сих пор не верили, что она здесь, с ними.

Гарри мог понять их чувства. Он с деланной небрежностью прислонился к дверному косяку, хотя все фибры его души кричали, чтобы он приблизился к ней, протянул ей руку, прикоснулся к ней.

Все направились к двери, и Рон, Луна и Гарри вышли в коридор впереди Грейнджеров.

— Где… Где ты остановилась, дорогая? — все тем же не верящим тоном спросила миссис Грейнджер; обычно так говорят с кем-то дорогим, с кем не виделся очень долгое время.

Гермиона открыла рот, не зная, что сказать, она была явно не готова к такому вопросу. Она снова почти непроизвольно взглянула на Гарри.

— Я, ну… У парней… Знаешь, у меня там есть комната. Мы втроем собирались вместе снимать квартиру, но тогда… но тогда… — остаток ее фразы остался невысказанным, и повис в воздухе. — Все… Все хорошо, мам, пап?

— Конечно, любовь моя, — успокаивающе сказала миссис Грейнджер, снова ненадолго бросив взгляд на Гарри, но без малейшей тени обвинения. — В конце концов, ты уже взрослая. Просто… Просто не забывай, как сильно мы по тебе скучали.

— Ну конечно, мам, тем более, что я скучала по тебе в два раза сильнее, — ответила Гермиона, как будто все это было само собой разумеющимся.

Но не успели они переступить порог коридора, как мать схватила ее за локоть, оттащила от остальных и отвела обратно в смотровой кабинет.

— Это… это были те Пожиратели Смерти? — спросила она, и в ее темных глазах мелькнуло беспокойство. Гермиона сочувственно поджала губы, даже не представляя, через что прошли ее родители за последние пять лет, и кивнула, чуть опустив подбородок вниз. — Ты… все еще в опасности? — этот вопрос был задан нерешительно, мать медленно растягивала слова, словно ей во что бы то ни стало нужно было знать ответ, каким бы он не был.

— Я так не думаю, мама. Судя по тому, что говорят Гарри и Рон, большинство из них были убиты или задержаны во время Финальной битвы. Те, что… те, что забрали меня, сейчас осуждены. Шансов, что их освободят, мало. Да и вообще, мы скоро сами отправимся в Министерство. Гарри считает, что мне, возможно, придется сделать заявление.

Переваривая эту информацию, миссис Грейнджер позволила себе вздохнуть с облегчением.

— Ты и… и Гарри говорили о… чем-нибудь? — осторожно спросила она, хотя смысл ее слов был совершенно очевиден. — Он говорил тебе, как к тебе относится? — она задала этот вопрос так, словно все уже было заранее предрешено.

Румянец залил щеки Гермионы, и у нее на лице появилась довольно безмятежная улыбка.

— Да, мы говорили об этом… Хотя и немного. Мы оба — мы оба чувствуем одно и то же.

Гермиона почувствовала, как кончики пальцев матери впиваются в кожу над ее локтем, когда та сжала ее руку. Гермиона почувствовала в этом прикосновении материнское одобрение.

— Я никогда в жизни не видела, чтобы кто-то был так растерян. Мы прибыли в больницу Святого Мунго после того, как обо всем узнали; мы оказались в отдельной комнате ожидания вместе с Уизли, как и тогда, когда они привели Гарри. Он… бился с ними как мог, несмотря на то, что во время Финальной битвы и так был сильно истощен. У него были какие-то внутренние повреждения... и ещё что-то с его магией, я не поняла, что именно. В конце концов, они были вынуждены его оглушить, просто чтобы иметь возможность на него воздействовать; он кричал, что они должны его отпустить, ведь он должен тебя найти.

Голос миссис Грейнджер дрогнул на последних словах.

— Гарри после этого приходил к нам через какое-то время, рассказывал нам о поисках, он ничего от нас не скрывал, а вот другие в Министерстве только отделывались отговорками. Тогда он только делал первые шаги как стажер, но ваш мистер Люпин сказал, что потенциал Гарри внушает благоговейный трепет. Мы были так рады, что он работал над тем, чтобы найти тебя, но в то же время замечали, как сильно он себя винил, ведь он ставил своей целью твое благополучное возвращение, и никак иначе. Он навещал нас всё реже и реже, ведь его новые зацепки ни к чему не приводили… Я думаю… Я думаю, что ему было больно к нам приходить — мы напоминали ему о тебе и обо всем, что он потерял. А еще ему приходилось видеть то, что происходит с бедным Роном.

Гермиона не оставила без внимания её последнюю фразу.

— А что происходило с Роном?

— У него были почти столь же тяжелые времена, как и у Гарри. Наверное, они оба считали, что несут ответственность за твое исчезновение. Рон не видел выхода, как и Гарри, поэтому начал пить. В последний раз, когда я разговаривала с Молли, она сказала, что он губит себя.

Одна рука Гермионы потянулась ко рту.

— Я не… я не знала, мама. Спасибо.

Когда она проговорила это, Гарри оглянулся на дверной проем, и в его глазах было нескрываемое любопытство — а что же они обсуждали? Но он ничего не спросил.

— Скоро начнется суд. Нам нужно идти, если ты хочешь вовремя попасть на заседание. — Где-то позади него появился разноцветный вихрь. — Лучше надень это снова.

— Зачем это? — спросил мистер Грейнджер, когда Гермиона взяла у Гарри мантию.

— В СМИ будет фурор, когда волшебный мир узнает, что Гермиона жива, — сказал Гарри деловым тоном, которого Гермиона раньше не слышала.

Это его аврорский голос, решила она. Они не говорили о его карьере, но, судя по тому, что сказала ее мать, он выбрал эту профессию именно из-за неё.

— Я бы предпочел, чтобы она не участвовала во всем этом, но это невозможно. Гермиона была указана на суде в качестве свидетеля, но больше для того, чтобы досадить защите, а не по какой-то другой причине, — он обращался к ее родителям, так как Гермиона уже слышала это объяснение. — То, что с ней случилось, совершенно не рассматривалось в судебном процессе, так как не было никаких доказательств того, что она жива. Но теперь, когда она вернулась… — глаза Гарри сверкнули чем-то совершенно не поддающимся определению, и Гермиона снова задумалась, через что он прошел за все эти годы.

Гермиона неуверенно посмотрела на Гарри, обняла родителей и накинула капюшон мантии на голову. Она не знала, что произойдет в следующие несколько часов, но знала, что доверяет Гарри… и этого было достаточно.

* * *

Может, кто-то и считал странным появление Гарри, Рона и Луны в коридорах Министерства, но в основном никто не обращал на это внимания. Они воспользовались специальным камином для авроров, предоставляющим доступ по паролю, поэтому Гермиона смогла появиться в Министерстве в мантии-невидимке.

В отделении авроров кипела бурная деятельность — кругом беспорядочно располагались целые лабиринты из кабинетов и офисов. Совы кружили вокруг и пикировали, ловко уворачиваясь от парящих в воздухе меморандумов.

Гарри машинально уклонился от летящих документов, даже не заметив их, и целеустремленно шагнул в кабинет Кингсли Шеклболта. Он тихо постучал в дверь и, получив указание войти, так и поступил. Его друзья столпились позади него, и Рон осторожно запер за ним дверь.

— Гарри! — воскликнул Главный аврор с немалой долей удовольствия в голосе. — Приятно видеть тебя снова, — его голос немного понизился, глаза стали настороженными, и он добавил: — Ты что-нибудь нашел?

Гарри слегка кивнул, оглянувшись через плечо. Пустое пространство между ним и Роном слегка зарябило, и плащ заструился вниз, открыв его взору Гермиону Грейнджер.

Кингсли уставился на него, ошеломленная полуулыбка то появлялась, то исчезала с его лица.

— Призрак Великого Мерлина, — пробормотал он себе под нос и поспешно поднялся на ноги; его стул с шумом чиркнул по кафельному полу. — Мисс Грейнджер, вы отрада для моих уставших глаз.

— Спасибо, сэр, — сказала она.

Шеклболт повернулся к Гарри, одновременно пожимая ему руку и хлопая по спине.

— Хороший спектакль, Гарри. Я должен был знать, что ты не вернешься без нее.

Что-то в формулировках Кингсли заставило глаза Гермионы опасно заблестеть. Гарри искоса взглянул на нее и почти рассеянно взял её за руку.

— Что это означает для сегодняшнего судебного разбирательства? — спросил он, возвращая все свои мысли к предстоящему суду.

— Она была указана в качестве свидетеля до того, как часть дела, касающаяся её лично, была отклонена. Я полагаю, что у прокурора не возникнет проблем с повторным рассмотрением. По-моему, судья нам симпатизирует.

— Но… но я никогда не видела Малфоя, — нерешительно заметила Гермиона. — Я не могу доказать, что он был там, что он каким-то образом был причастен к моему… моему похищению. — рука Гарри сжала её руку.

— У Луны и Кальпурнии были улики, связывающие Малфоя с комнатой Мультивселенной, — сказал Гарри. — Но Рон говорит мне, что моя легилименция в отношении Малфоя незаконна? — это был даже не вопрос, но Шеклболт кивнул.

Гарри потянулся к воротнику рубашки и вытащил кристалл, который вернул их домой.

— Это ожерелье я видел в памяти Малфоя. Да, мы не можем использовать эту информацию напрямую, но поскольку это то ожерелье, которое я использовал, чтобы вернуть Гермиону, не могли бы мы представить эту информацию подобным образом? Малфой был в комнате Мультивселенной.

— Это косвенные доказательства. Мы не можем использовать твои показания, которые напрямую связывают Малфоя с этим конкретным ожерельем, — ответил Кингсли.

— А как насчет резонансного магического следа? — внезапно выпалила Гермиона, напугав всех присутствующих в комнате.

— Магический резонанс не продержался бы пять лет, — сказал ей Гарри. — Единственный след, который можно будет найти на ожерелье, при использовании Adjicio, будет моим.

Все собравшиеся в комнате выглядели мрачно.

— По крайней мере, Малфой ненадолго отправится в Азкабан, — через мгновение заметил Рон. — Он укрывал Лестрейндж. Скримджер может надавать ему по рукам, но он не сможет отпустить его на свободу.

— Я была оглушена, — сказала Луна, и это несвоевременное заявление привлекло удивленные взгляды остальных. Ее взгляд прошелся по сторонам, оценивая всеобщее изумление, и она объяснила: — Когда Малфой ворвался в комнату Мультивселенной, я была оглушена, а Кальпурния подверглась заклинанию Obliviate. В это время ожерелье все еще было на Малфое. Разве не так?..

Широкая улыбка — настоящая улыбка — расползалась по лицу Гарри, и она же отразилась на лице главного Аврора.

— Магический осадок, — торжествующе закончил за нее Гарри. Он обменялся взглядами с Кингсли. — Вполне возможно, Луна. Ты гений.

Улыбка Луны была самодовольной, как будто Гарри сказал ей что-то такое, что она уже и так знала.

Кингсли аккуратно сунул протянутое Гарри ожерелье в конверт и что-то нацарапал на нем. Затем он подошел к двери, высунул голову и заорал на Маккая. Как только стажер примчался, главный аврор вручил ему конверт.

— Отправь его в отдел магической криминалистики, — кратко проинструктировал он. — Скажи им, что это очень срочно, всё остальное может подождать. Пусть они пришлют результаты в зал суда номер семь. — Маккай кивнул, затаив дыхание, и скрылся за углом, убегая со скоростью человека, относительно недавно пришедшего на работу.

— Скоро начнется суд. — Кингсли повернулся к своим посетителям. — Нам нужно идти.

— Вы должны привести ее к двери зала суда, — напомнил ему Гарри. — Меры безопасности не позволят пронести внутрь плащ-невидимку, — он снова заговорил тем же деловым тоном, и Гермиона не смогла сдержать изумленного взгляда, оценивая его.

— Что? — спросил Гарри, перехватив этот взгляд.

— Ты аврор. Просто… Кажется… — она беспомощно пожала плечами, не в силах описать словами свою реакцию.

Гарри слегка прищурился, пытаясь понять причину ее комментария.

— Мне кажется, большинство людей считают, что я был рожден для этого.

Она смущенно опустила голову и ответила:

— Почему-то я всегда думала, что ты будешь преподавателем — мне казалось, ты всегда считал Хогвартс своим первым настоящим домом.

Рон изумлённо уставился на нее, а Гарри чуть отвернулся, явно пытаясь сохранить контроль над своими эмоциями.

— Найти тебя было чрезвычайно важно, — грубовато ответил он. — И лучшим способом сделать это было стать аврором. А Хогвартс после всего этого больше не был для меня прежним…

Она не знала, что на это ответить.

— Прости, — прошептала она, но затем он снова повернулся к ней и натянуто улыбнулся.

— Не стоит, — сказал он. — Ты здесь. А все остальное сейчас не имеет значения.

* * *

Гарри вошёл в седьмой зал суда, и вокруг начались шорохи и перешёптывание. Замелькали фотовспышки, хотя операторы надеялись, что их не видно; никто не хотел ставить под угрозу свое привилегированное положение — ведь внутрь попали совсем немногие представители СМИ.

Малфой холодно, хотя и не без некоторого удивления, встретил настороженно-нейтральный взгляд Гарри. Его оценивающий взгляд сменился насмешкой, когда он перевел взгляд на Рона. Луна как свидетель осталась за пределами зала суда вместе с Гермионой.

Гарри проследил взглядом за Кингсли, пока тот шел к столу прокурора; он тайком воспользовался заклинанием Muffliato и серьезно заговорил с адвокатом. Гарри увидел, как глаза адвоката расширились от удивления, и он начал что-то торопливо записывать — его перо так и летало по пергаменту.

Малфой лениво откинулся на стуле, изо всех сил стараясь создать ауру беззаботности, но его глаза с напряженным интересом были прикованы к соседнему столу. Он оперся на локоть и что-то пробормотал своему адвокату самыми краешками губ.

Как раз в этот момент прибыл судья и созвал суд на заседание.

Не теряя времени, прокурор вскочил на ноги и призвал к пересмотру ряда обвинений, которые были сняты в соответствии с Кодексом министерства 84 А, раздел 13.2.

— Какие именно обвинения? — спросил судья.

— Те, что касаются предполагаемого похищения некой Гермионы Грейнджер.

Зал суда взорвался. Драко гневно заговорил со своим адвокатом, и тот вскочил на ноги, выплевывая возражения. Потребовалось несколько ударов палочки судьи о стол, чтобы все успокоилось.

— А какие новые доказательства вы можете предоставить? — спросил судья.

Кингсли Шеклболт торжественно кивнул аврору, стоявшему на страже у двери зала суда; тот потянулся и открыл ее, держа так широко, чтобы можно было войти.

Зал суда ждал, затаив дыхание, а внимание Гарри и Рона было приковано не к дверному проёму, а к подсудимому.

На пороге даже воздух слегка завихрился, и в комнату вошла Гермиона Грейнджер.

Шум перерос в крики, разразился настоящий ураган вспышек фотокамер, и судья ударил палочкой с такой силой, что чуть не расколол ее; лицо Драко Малфоя смертельно побледнело.

* * *

Гарри, сгорбившись, сидел в кабинке маггловского паба на сиденье из потрёпанного винила, а Гермиона аккуратно устроилась на сгибе его руки. Рон и Луна сидели прямо напротив них. Двое последних выглядели радостно-взволнованными, они были в прекрасном настроении, а Гарри казалось, что его и Гермиону внезапный конец всей этой долгой истории лишь слегка вымотал.

— Я просто не могу поверить, что все действительно закончилось, — сказал он в восьмой раз с тех пор, как они сюда пришли, и его глаза упали на сложенную газету на столе перед ними.

Заголовок гласил: «Найден давно потерянный член героического трио: Гермиона Грейнджер воскресла из мертвых».

— Это немного чересчур, тебе не кажется? — усмехнулась, прочитав это, Гермиона.

Статья, помещенная ниже справа, называлась «Наследник Малфой получит поцелуй наряду с тетей».

— Ну же, Гарри, — поддразнил его Рон. — Ты снова Герой, мальчик-мы-не-достойны-целовать-подол-твоей-мантии, вокруг царит всеобщее восхищение… Скримджер практически полз на четвереньках, чтобы предложить тебе вернуться на работу. Это, по крайней мере, заслуживает улыбки?

Гарри посмотрел на своего лучшего друга, вежливо приподнял уголок рта.

— Он не хотел предлагать мне вернуться на работу. Так же, как и не хотел, чтобы Малфой заслужил Поцелуй. Он просто понял, что на этот раз общественное мнение против него. Скримджер хочет играть в команде победителей.

— Тебе не нужно было говорить то, что ты сказал, — мягко заметила Гермиона, — но я рада, что ты это сделал.

Полуулыбка Гарри превратилась в полноценную ухмылку, и он перевернул газету, чтобы показать всем нижнюю половину первой страницы.

Заголовок гласил: «Мальчик-Который-Выжил» отказался от возможности работать в Министерстве».

— Довольно дипломатично с их стороны, не так ли? — сказал он. — Не знал, что «Пророк» на это способен.

— Твоё заявление не совсем подходило для публичного употребления, — напомнила ему Гермиона, и Рон подавил ухмылку.

— Но оно было не так уж и плохо, — возразил он.

— Самое приятное из того, что ты сказал, это то, что Руфус может засунуть предложение о работе себе в задницу!

— Не забудь ту часть, где он сказал, что там должно быть место, ведь Малфоя больше нет! — Рон хмыкнул, а потом в голос захохотал, вспомнив, реплику Гарри на пресс-конференции.

Тот попытался выглядеть раскаявшимся, но все еще казался чрезвычайно довольным собой.

— Ну все! — пробормотала себе под нос Гермиона, но тем не менее в ее темных глазах мелькнуло одобрение.

Гарри откинулся на потертый черный винил, отодвинул газету и притянул Гермиону ближе, наслаждаясь ее теплом рядом с собой.

— Итак, — спросил Рон, делая большой глоток газировки, все еще не рискуя прикасаться к алкогольным напиткам. — Что ты собираешься делать дальше? Мама дразнит меня из-за моих «планов»… и тебе передавала своё неодобрение.

Его взгляд беззастенчиво скользил между двумя его лучшими друзьями.

— Да, Гарри, — сказала Гермиона дразнящим тоном, который говорил о том, что она слишком хорошо осведомлена об инсинуациях Рона. — Что ты собираешься делать дальше?

Внезапно в зеленых глазах Гарри вспыхнуло голодное выражение, полыхающее жарким обещанием, от которого Гермиона слегка покраснела. Его тон был достаточно безобиден, он помнил о том, что они сидели в компании, и о публичном месте, где находились, но взгляд говорил совсем о другом.

— О, поверьте мне, у меня есть планы, — торжественно ответил он, поднося кружку к губам.

Моя тень единственная, кто идет рядом со мной

— Green Day, «Boulevard of Broken Dreams»

Ты свет, который ведет меня туда, где я снова обрету покой

— Lifehouse, «Everything» («Всё»)

Большой зал был переполнен, и слабый свет свечей мерцал над головами всех присутствующих. Гарри чувствовал тяжесть от каждого взгляда, и это заставило его неловко заёрзать. Где-то в похожей на пещеру комнате щелкнула вспышка камеры, и он рефлекторно вздрогнул. Директриса говорила, но ее слова проносились мимо его ушей фоном, словно журчание ручья.

Вместо этого он разыскал взглядом Гермиону.

«Она прекрасна», — подумал он, но вовсе не из-за золотых бликов от свечей на ее волосах; а потому, что её глаза скользили по знакомым очертаниям комнаты с уютной атмосферой. Гермиона сияла, на ее лице было написано умиротворение, и Гарри с гордостью подумал: «Я это сделал».

Он по очереди посмотрел на Рона и Луну, тоже присутствовавших рядом с ними в этот особенный день. Луна спряталась за плечом Рона; за ухо у неё был небрежно заткнут какой-то увядший полевой цветок. Гарри показалось, что заметил свисающий вниз кусочек корня, и предположил, что Луна сорвала его, пока шла по территории Хогвартса. Рон подмигнул и улыбнулся, а затем в безмолвном тосте поднял кубок за своего лучшего друга.

Гарри увидел, как Гермиона заметила этот жест, и чуть не рассмеялся, когда она нахмурила брови. Рон так быстро поставил свой кубок, что жидкость выплеснулась через край, и Гарри увидел, как шевельнулись его губы.

— Клянусь, это сливочное пиво.

Гарри судорожно подавил улыбку, и это произошло в тот момент, когда МакГонагалл уже заканчивала своё объявление и отвела одну руку назад, представляя его собравшимся. Он неловко сглотнул и попытался сделать выражение своего лица более естественным.

— …хотя он и не нуждается в представлении, я с гордостью представляю вам нашего нового профессора Защиты от темных искусств, мистера Гарри Поттера.

Зал взорвался бурными аплодисментами, когда Гарри приподнялся и как можно быстрее уселся на свое место на кафедре за учительским столом. Рон, Луна и Гермиона, сидевшие у ближайшего края стола Гриффиндора, встали первыми, а за ними и все остальные ученики. Гарри показалось, что слизеринцы сделали это явно неохотно.

— Он поселится здесь, в замке, вместе со своей прекрасной женой, бывшей мисс Гермионой Грейнджер… — глаза директрисы слегка затуманились, и она с любовью посмотрела на своих бывших учеников. — Она будет преподавать вам Чары под моим руководством и руководством профессора Пенхаллоу.

Новая преподавательница, заменившая Флитвика, также склонила голову и подняла кубок в сторону МакГонагалл.

Гарри больше не слушал директрису, его внимание сосредоточилось на фразе «с его прекрасной женой»…

Это было начало нового семестра в Хогвартсе, и с чудесного возвращения Гермионы прошло уже больше года.

Поначалу отношения между членами Трио были неловкими, ведь они нерешительно пытались понять, как восстановить то, что было утрачено, и принять то, что существует теперь. Рон был нерешителен по отношению к Гермионе, и когда он подкалывал ее, то делал это крайне осторожно, словно боялся, что это приведет ее в бешенство. Однажды утром он, наконец, сказал что-то ехидное о ее волосах и нелестно отозвался о кофе, и она напугала его до смерти, порывисто стиснув в ответ в объятьях. После этого отношения между ними стали больше напоминать те, что были в старые добрые времена.

Что касается Гарри, то его предложение Гермионе далось ему нелегко, ведь он отчаянно боролся с голосом разума, вопившим «слишком рано!» и захлёстывающим его желанием затащить ее в Министерство и жениться на ней как можно скорее.

Примерно через шесть недель Гермиона, наконец, решилась и застигла его врасплох однажды ночью в постели; она была почти не одета.

— Гермиона, что ты делаешь? — его голос был настороженным, слишком напряженным, в нем угадывалась паника.

— Неужели ты действительно не можешь сказать? — сухо спросила Гермиона, но в ее тоне была слышна уязвленность, из-за которой Гарри почувствовал себя ужасно виноватым.

Она поставила на кон все, потому что он был явно не в состоянии принять решение.

— Зачем ты это делаешь? — её руки скользили по его голой груди, и он понял, что дрожит, хотя кончики ее пальцев словно оставляли за собой огненные следы.

— Потому что я люблю тебя, Гарри Джеймс Поттер, и я знаю, что ты любишь меня. Я не знаю, как еще убедить тебя, что это то, чего я хочу, и заставить тебя остановиться… заставить тебя прекратить… — она запнулась, когда Гарри притянул ее к себе.

— Что прекратить?

— Прекратить быть таким благородным, самоотверженным Гарри Поттером и делать то, что ты хочешь. Чего ты хочешь? — сказала она, затаив дыхание.

— Ты знаешь, чего я хочу, — хрипло сказал он тем же тоном, что и в тот день в маггловском пабе.

Она просунула одно колено между его ног с совершенно очевидным намерением.

— Тогда почему бы тебе с этим что-нибудь не сделать? — открыто бросила вызов она.

Гарри колебался лишь долю секунды, хотя ему показалось, что прошли годы. Это была Гермиона, его Гермиона, она была в его объятиях, и она любила его. Почему он колебался? Боялся ли он искушать богов чрезмерным счастьем? Боялся ли он, что все, о чем он мечтал целых пять лет, не оправдает его ожиданий? Неужели он так долго возносил Гермиону на недосягаемый пьедестал, что никогда не позволит ей с него сойти? Он решил, что Гермионе пойдет на пользу, если он не будет торопиться, разве нет?

Гермиона повернулась к нему и обхватила его лицо руками. И Гарри принял решение.

«Не облажайся, Поттер», — строго сказал он сам себе.

Он чуть повернул лицо в сторону, чтобы нежно поцеловать ее в ладонь.

— Прости, — сказал он. — Я действительно думал… я думал, что будет лучше, если… я… я имею в виду, что в первую очередь я думал о тебе, о том, что тебе нужно, чтобы облегчить тебе твой переход, но… Но, может быть, я просто боялся…

— Чего? — её голос был мягким, но серьёзным. Её пальцы скользнули по его волосам, она погладила его по затылку.

— О том, чтобы броситься с обрыва, — загадочно ответил он.

«О том, чтобы оставить прошлое позади, забыть годы страданий, душевных терзаний, тоски и отчаяния, принять свое будущее с женщиной, которую я всегда любил», — не смог произнести Гарри.

И по тому, как она уткнулась головой в его плечо, он почувствовал, что Гермиона поняла.

— Я люблю тебя, — сказал он, чувствуя соль от слез на ее лице, когда целовал ее губы.

Он почувствовал ее улыбку на своем рту, и ее пальцы сжали его грудь, когда она начала стягивать с плеч бретельки.

— Я знаю, — ответила она.

Две недели спустя он сделал ей предложение, встав на одно колено в гостиной своей квартиры, протянув ей обручальное кольцо своей матери.

Их свадьба состоялась ещё через две недели, и это была скромная церемония, которая до последнего не освещалась в магических СМИ. Они поженились на территории Хогвартса, на опушке леса, где некогда исчезла Гермиона, и согревающие чары защищали их от холодных осенних ветров, пока директриса проводила церемонию. Присутствовали только Рон, Луна, Люпин, Тонкс, Грейнджеры и Уизли.

Гарри подумал, что он никогда не видел ничего прекраснее, чем Гермиона с раскрасневшимися щеками и трепещущими от ветра локонами, выбившимися из ее зачесанных наверх волос в тот момент, когда МакГонагалл объявила их мужем и женой.

Его женой…

Он вернулся в реальность лишь тогда, когда его глаза начали искать Гермиону, и он обнаружил, что она смотрит на него с таким нежным выражением лица, что казалось, знает, в каком направлении потекли его мысли.

Она немного покрутила бриллиант на левой руке и улыбнулась ему, сказав одними губами: «Я люблю тебя».

— Я знаю, — дерзко ответил он, используя придуманную ими замену слову «Я тоже тебя люблю», в их первую совместную ночь больше года тому назад.

«Скоро будет наша первая годовщина, — размышлял Гарри. — Нужно будет сделать что-то особенное».

На длинных столах появилась еда, и зал почти стих — тихий шепот перемежался звоном столовых приборов о тарелки. Гарри встретился взглядом с Луной и подмигнул ей. Она улыбнулась, и её глаза метнулись к собственному кольцу, обещавшему будущее, которое давно откладывалось.

Настоящее Равновесие.