Теневые прогулки (гет)

Моя тень единственная, кто идет рядом со мной

— Green Day, «Boulevard of Broken Dreams»

Без тебя я просто не могу найти свой путь.

— Simple Plan, «Perfect World» («Идеальный мир »)

По негласному, но все же обоюдному согласию ни Луна, ни Рон не обменялись ни словом, но она слегка ошеломленно отвечала на вопросы, задаваемые ей дежурным аврором. Она боковым зрением заметила перо, лихорадочно записывающее ее бессвязные ответы. Кингсли Шеклболт стоял в углу, наблюдая за происходящим, как молчаливая и задумчивая темная тень. Рон, сидевший рядом с ней, успокаивал её… нельзя сказать, что своим теплом, ведь он не прикасался к ней, но обещанием тепла.

Позже она осознала, что толком не помнит, что говорила следователю. Луна вспоминала смутный далекий звук своего голоса в ушах, не более отчетливый, чем вода, струящаяся по камням. Она помнила слабое шуршание пера, прохладное ощущение лаковой поверхности стола и Рона — яркое цветное пятно позади нее, безмолвно предлагающее поддержку просто тем, что он рядом.

«Гарри… — бессвязно подумала она. — Гарри ушел, я отправила его туда».

Атмосфера вокруг нее — сама вселенная — казалось, слегка вибрировала, как будто из нее ушло что-то важное, когда Гарри исчез из поля зрения. Луна почувствовала это, почувствовала, как самый центр ее души содрогнулся от потери, и рухнула на Рона, потому что ее кости отказывались помогать ей стоять.

Руки Рона сомкнулись на ее плечах, чуть ниже плеч. Он сжал их всего один раз. «Я знаю. Я понимаю».

Но все, что он сказал, было:

— Он вернется.

После того, как допрос был завершен, они направились домой, аппарировав в заранее оговоренную точку за пределами своей квартиры, и прогулочным шагом шли к ней, держась за руки. Со щелчком дверной двери позади них Луна внезапно почувствовала себя в ловушке, в тюрьме, как будто, закрыв эту дверь, они непреднамеренно безвозвратно заперли себя изнутри. Казалось, что тишина разбухает и растёт в этих сумрачных комнатах, пока она не превратилась в живое существо, в незваного гостя, который был непрошеным, но решил остаться.

Глаза Луны метались, она переминалась с ноги на ногу, ее маленькие ручки крепко сжимали друг друга. Рон наблюдал за ней с любопытством и немалым беспокойством. Луна за последние пять мучительных лет всегда была для них скалой. Да, она никогда не пыталась ничего контролировать, время от времени говорила или делала совершенно дурацкие вещи, но редко теряла невозмутимость, ту смутную безмятежность, которая, казалось, вела ее по жизни; она была подобна опавшему листу, волею судьбы увлеченному бурлящим потоком. Он никогда не видел ее такой.

— А если он не?..

— Он вернется, — прервал ее Рон.

Луна смотрела на него скорбным взглядом, который был почти умоляющим — словно маленький ребенок, просящий взрослого сказать ей, что все в порядке, даже если это не так. Она возобновила свои нервные и беспорядочные шаги по комнате. Рон посмотрел на нее, открыл рот, снова закрыл его, направился в свою комнату, но остановился, повернулся к ней и, наконец, выругался себе под нос и вышел из гостиной.

Луна затаила дыхание, услышав звон стекла, и сжала руки в маленькие кулачки. Она знала, что Рон чувствует себя обделенным, что он не понимает, почему она так расстроена, что он может даже ревновать ее к Гарри, и она не знала, как ему это объяснить.

— Рональд? — неуверенно выкрикнула она, вздрогнув, когда ее голос надломился на последнем слоге.

Наступила полная тишина; Луна чувствовала, что он где-то притих.

Потом она услышала его тяжелые шаги по коридору, и он снова появился перед ней, вопросительно подняв брови.

Его руки были пусты. Луна вопросительно перевела взгляд с этих рук на его лицо, хотя и не хотела, чтобы он это заметил.

— Ты не пил, — тихо сказала она, словно наблюдая за погодой.

Это противоречило тревоге, о которой свидетельствовали ее поза и движения. Рон слегка покраснел и засунул руки в карманы, двигая кроссовки ногой по ковру взад и вперед.

— Не то чтобы я не хотел, — честно признался он. — Поверь мне, в данный момент мне больше всего хочется стакан старого доброго огденского виски. Я уже даже налил.

— Но?.. — осторожно спросила она.

Ее плечи слегка расслабились. Он взял ее руки в свои и подвел её к дивану, и они оба сели, почти касаясь друг друга коленями.

— Ты нужна мне.

Эти простые слова влетели в комнату и повисли в воздухе. Луна какое-то время молчала, и Рон начал опасаться, что он чем-то обидел ее.

— Ты… Ты пять лет была рядом со мной и... и с Гарри. Без вопросов, без осуждения… Я не знаю, как ты терпела нас обоих так долго — особенно меня. Как я могу отказаться от тебя — от того, кого я люблю — когда у меня есть шанс отплатить тебе тем же? — Он положил одну руку ей на подбородок так, что его пальцы зарылись ей в волосы. — И если этого недостаточно, то я… Я обещал Гарри… и я должен это сделать.

— Рон… — последний слог его имени превратился во вздох.

Он поднял ее подбородок и легонько поцеловал в губы. Это было извинение; это была надежда; целомудренное возрождение надежд и обещание будущего смешались со слезами, которые он почувствовал на ее губах.

— А теперь, — сказал он, откидываясь на спинку дивана, и Луна прижалась к его плечу. — Что случилось? Гарри просто ушел или?..

— Ощущение другое, — бессмысленно выпалила она.

— Ты просто беспокоишься, — сказал он. — Возможно, лучше чем-то занять себя, чтобы… чтобы мы не…

«Не думали о том, что может случиться».

— Ты не понимаешь! Я чувствовала… Я чувствовала, что он ушел. Он… он действительно ушел, и… И это… Это не похоже на то, что было раньше, — она казалась раздраженной неадекватностью своих слов. — Что, если я ошиблась?

Рон качал головой, его глаза сузились, когда он попытался уловить суть того, что она сказала, по ее невнятному выражению.

— Кажется, будто весь остальной мир не в фокусе или… Или слишком резко сфокусирован, так что у тебя болит голова… как будто ты носишь очки, которые для тебя не предназначены.

Рон рассеянно подумал: «А как часто Луна носит очки других людей?»

— Или как рама для картины, которая вроде бы висит криво, а на самом деле это потолок скошен, — она замолчала и уронила голову на руки в нехарактерном для неё жесте отчаяния. Ее грязные светлые волосы свисали как занавеска, ниспадая ей на руки и колени.

— Вселенная вышла из равновесия, — медленно сказал Рон, глядя куда-то вдаль, словно его заставляли говорить внешние силы.

— Я сказала об этом Гарри, — внезапно сказала Луна, глядя на него и смахивая слезы со своего липкого лица.

— И неоднократно, насколько я помню.

— Ему нужно много напоминаний.

— Похоже, как и тебе, — нежно улыбнулся ей Рон и снова легонько поцеловал. — Что, если ощущение, что что-то не так, на самом деле не такое уж и неправильное? А может быть… Может быть, вселенная начинает перестраиваться в нужном направлении, и ты чувствуешь себя немного иначе, потому что ты просто привыкла к дисбалансу?

Луна замерла, словно окаменев. Ее глаза были широко распахнуты и неподвижно смотрели в одну точку.

— Равновесие… — прошептала она почти про себя.

Когда она повернулась к Рону, на ее лице появилась неземная восторженная улыбка.

* * *

Гарри не был уверен, как долго он будет ждать того, чтобы кристалл, удерживающий его в этой конкретной вселенной, деактивировался. Он надеялся, что это ненадолго, и попытался стряхнуть с себя страх, щекотавший его, когда он думал о себе как об убийце, ненавистнике маглорожденных, жестоком деспоте, наконец, о том, что он Темный Лорд.

Его взгляд умоляюще скользнул к разрушенным камням Хогвартса.

«Пожалуйста, вытащите меня отсюда, пожалуйста… Если бы только я мог использовать магию не в фазе, — эта тоскливая мысль пронеслась у него в голове. — Если бы я — непобедимый, неприкасаемый, невидимый — столкнулся бы с версией себя из этой вселенной, сколько бы жизней смог изменить к лучшему?»

Все его чувства объединились с теми, кому не посчастливилось жить под властью его двойника. Ему казалось, что это абсолютно неправильно — оставить эту вселенную такой, какая она есть, оставить это зло бесконтрольным и непреодолимым. Его праведное негодование подняло голову, и ему хотелось бороться, исправлять ошибки, побеждать, восстанавливать…

«Тебе не кажется, что у тебя синдром спасателя?»

Он вздохнул, когда его мысли медленно вернулись словно с невидимой, неумолимой силой к тому, ради чего он вообще попал сюда.

«Все, что имеет значение», — злобно подумал он, — это то, что моя Гермиона была не в фазе, когда была здесь».

Когда она покинула эту вселенную, то была жива, а это значило, что его путешествие здесь не закончится.

Как он ни старался, ему не удавалось стереть из памяти грубые комментарии Пожирателей Смерти в «Кабаньей Голове».

Как ты смеешь произносить его имя?

Его собственное имя, которое когда-то было предметом восхвалений, благодарности и благоговения, теперь стало квинтэссенцией элитарности, террора, пыток и смерти.

Враждебный ропот толпы, окружавшей упавшую служанку, когда она сплюнула собственную кровь, все еще звенел в его ушах, и мир вокруг него снова растаял.

* * *

Он прошел через несколько совершенно размытых вселенных — похоже, настолько несовместимых с его собственной, что он не мог оставаться там хоть какой-то измеримый промежуток времени. Поскольку его безжалостно швыряло из одного вихря в другой, он мог только надеяться, что Гермиона тоже прошла через них — конечно, она прошла. Искать ее просто не было возможности.

Он оказался на лужайке, похожей на лужайку Хогвартса, хотя стоящее на его месте каменное здание больше напоминало укрепленную со всех сторон военную крепость, чем замок или школу. Где-то вдалеке шел бой; он почувствовал в воздухе едкий запах гари и услышал крики и лязг столкновения. Драконы по дуге парили в небе, они кружились, извергая из ноздрей огонь и оставляя за собой дымные инверсионные следы. Их было так много…

Его окружила странная тишина, и земля под ногами исчезла. Он запаниковал, отчаянно размахивая руками, и пару раз хлебнул бы воды, если бы был в фазе. Насколько мог видеть глаз, вокруг него не было ничего, кроме бурлящей, морщинистой, бездонной поверхности океана. Когда он позволил себе утонуть — тем более, он все равно не мог это остановить, — он был не уверен, что его смущало больше: тот факт, что там, где должна была быть Шотландия, был огромный водоем, или то, что — к счастью — в этой вселенной он где-то действительно существовал.

И вдруг за одно мгновение он из мокрого стал совершенно сухим. С точки зрения географии Гарри по-прежнему стоял на том же месте, но теперь он находился в засушливой пустоши, лишенной чего бы то ни было, кроме безликих холмистых насыпей и случайной пустынной растительности. Похоже, теперь он был в фазе, и жар обрушился на него как на физического врага. Когда он вдыхал, ему казалось, что из его рта высасывают каждую молекулу влаги, и не только изо рта — из легких, из слизистой оболочки горла. Небо было таким ярким, бледно-голубым, что оно казалось почти белым, и в этом небе висели два солнца.

Он стоял на прохладном гладком камне, четкая и однородная серость которого простиралась во все стороны. Там, где он когда-то видел высокие башенки замка, теперь было здание, которого он никогда раньше не видел — какая-то куполообразная конструкция, металлическая, абстрактная и приземистая. Гарри не увидел окон. Когда он развернулся на пятках, он увидел другие подобные строения, одни выше других. Люди были повсюду, хотя никто, казалось, не замечал его. Его словно поместили в центр какого-то большого футуристического мегаполиса.

Симпатичная девушка лет двадцати шла мимо него и частично проскользнула сквозь его левую руку.

* * *

Затем он снова оказался на лужайке, такой, как он её и помнил, и ощутил бешеный прилив радости при виде нетронутого Хогвартса; он был таким знакомым и любимым. Он потянулся к дереву, и его рука снова прошла по грубым краям коры, ничего не ощущая.

«Черт», — подумал он, представляя себе очередной бесплодный поиск, когда он не в силах прикоснуться ни к одному предмету, не в силах задать кому-то какие-то вопросы.

Гарри подумал, что со всеми причудливыми возможностями, которые он видел до сих пор, Гермиона могла быть где угодно на планете или вообще нигде не быть. И казалось, что перед ним вновь вырисовывается сложная, внушительная и совершенно непреодолимая задача.

Гарри тяжело вздохнул, но это никак не повлияло на воздушные потоки вокруг него, и, не желая снова идти в Хогсмид — от одной мысли о своем последнем путешествии туда его мутило, — направился к самому замку.

Поднявшись по центральной лестнице, он понял, что у него в голове нет никакого четкого плана и он просто направляется в кабинет директрисы. Гарри надеялся, что, как и много раз раньше, человек, сидящий в этом кабинете — кем бы он ни был — сможет дать ему ответы, которые он так отчаянно искал. Его путь был недолгим; он мог двигаться быстро, поскольку из-за летних каникул в коридорах не было студентов, а кроме того, мог пробираться сквозь классы и стены, чтобы выбрать самый короткий маршрут.

И вот он увидел отполированные края горгульи, обозначавшей то место, куда он стремился, и заметил Почти Безголового Ника, плывущего в дальнем конце коридора, явно парящего в луче солнечного света, пробивающегося из одного из свинцовых окон. А затем…

Похоже, сэр Николас тоже его заметил.

Призрак быстро устремился в его сторону.

— Благословите мою душу, Гарри Поттер, что ты здесь делаешь?

Гарри поймал себя на том, что оглядывается через плечо, проверяя, нет ли здесь кого-то еще.

— Ты… Ты меня видишь?

Призрак наклонил к нему голову — под гораздо большим углом, чем это мог бы сделать кто-то другой, — и посмотрел на него взглядом, который явно говорил: «Конечно, я тебя вижу; ты сегодня уже глотал огневиски»?

Гарри остановился и на мгновение задумался. Он предполагал, что призраки, строго говоря, не живут в том же измерении, что и люди, но никогда не думал, что они действительно могут видеть путешественников из других вселенных. Он задавался вопросом, забыла ли Луна об этом упомянуть, или это был тот факт, который невыразимцы еще не обнаружили только лишь потому, что никто из них не наткнулся на знакомого призрака, когда были не в фазе.

От всего этого у него разболелась голова.

— Теперь, когда ты упомянул об этом, — сказал сэр Николас, пристально глядя на Гарри и паря вокруг него, чтобы осмотреть его со всех сторон, — замечу, что ты выглядишь более прозрачным, чем обычно.

Гарри в ужасе дернул подбородком к груди, но обнаружил, что выглядит — во всяком случае, в своих собственных глазах — таким же сплошным, как и всегда, несмотря на свою способность проходить сквозь твердые объекты.

Призрак наклонился к нему и положил прозрачную ладонь на его руку, и Гарри не почувствовал её.

— Так что с тобой случилось? — добавил Ник и заговорщически подмигнул. — Уже разозлил свою благоверную?

— Благоверную? — тупо повторил Гарри.

— Ты ударился головой? — призрак еще больше приблизился к нему, словно намереваясь проверить остроту своих зрачков.

Гарри был раздражен. В его голове все еще кружились образы Темных Меток, заклейменных молниями, бесчисленных драконов, злобно парящих по небу, и неумолимой безликой воды, простирающейся повсюду, куда бы он ни посмотрел. Он начал думать, что на этот раз действительно замахнулся на дело, которое ему не под силу; он отчаялся барахтаться в этом бесчисленном количестве вариантов; возможно, он уже упустил Гермиону, не осознавая этого, либо не сумел достичь вселенной, где она находилась.

Он взмахнул левой рукой и сердито посмотрел на сэра Николаса.

— Похоже, я женат?

— Только не говори мне, что ты потерял… — начал призрак с тревогой, но Гарри не дал ему договорить.

— У меня нет на это времени. Сэр Николас, извините, но я действительно должен найти Гермиону Грейнджер. Вы случайно не знаете, где она живет?

Сэр Николас царственно отстранился и посмотрел на него с настороженным и мрачным выражением лица. Он словно пришел к выводу, что Гарри сошел с ума, и начал говорить очень официально.

— Она живет в Годриковой Впадине, сэр. С… вами. — Николас с осторожно посмотрел в непонимающее лицо Гарри. — Я не утверждаю, что знаю, кто или что вы на самом деле, и я, конечно, не в том положении, чтобы вас останавливать, но знайте: вы не подойдете к этому дому ближе, чем на сто метров, если…

Он резко остановился и закружился в туманном круге посреди пустого коридора.

Гарри уже не было.

* * *

Полностью переварив информацию, полученную от Почти Безголового Ника, Гарри аппарировал — или сделал то, что было максимально похоже на это — немедленно, оборвав гриффиндорского призрака на полуслове.

Годрикова Впадина… Годрикова Впадина… Это географическое название пульсировало у него в мозгу с изрядной долей беспокойства и недоверия. Он был там… однажды… Когда они с Роном и Гермионой начали поиск хоркруксов.

«Почему, во имя Мерлина, я хочу, чтобы все, кто мне дорог, жили там?»

Но ответ был у него перед глазами — он увидел один из самых живописных домиков, какие только мог себе представить; тот был отгорожен от мощеного, но узкого переулка невысокой каменной стеной, искусно увенчанной каким-то низкорослым лиловым цветком. Сгущались сумерки, и свет струился из окон, словно протягивая свои приветственные желтые руки. Ему показалось, что он увидел постиранное белье — белье! — развевавшееся на легком ветерке, почти не видимое за домом.

Это было совсем не похоже на ветхую развалину, которая предстала перед его глазами по прибытии в Годрикову впадину шесть лет назад.

Имущество было ветхим, старым, забытым; дыры от палочковых заклинаний все еще чернели в перилах крыльца и входной двери, висевшей на одной петле. Это зрелище заставило Гарри почувствовать, что трагедия, которая необратимо искалечила его жизнь, была не столь давно, как ему хотелось бы думать.

Он возненавидел его с первого взгляда. Возненавидел этот дом, который не давал убежища и безопасности ни ему, ни его семье; у него вызывал ярость тот факт, что он все еще стоял здесь, когда его родители давно похоронены, и то, что этот дом, казалось, символизировал все неудачи в его жизни. Он поднял камень размером с кулак с рассыпавшейся каменной стены, окаймлявшей дом, и швырнул его в целое окно с бессвязным криком ярости и муки. Рон заметно вздрогнул, когда звук разбитого стекла пронзил тишину ночи. Где-то внизу в извилистом переулке зажегся свет.

Потом он почувствовал тепло рук на своих плечах, которые судорожно задрожали от их легкого прикосновения. Смущенный, он перевел свои усталые, отчаянные глаза на сочувствующие глаза Гермионы. Ему почти совсем не хотелось на нее смотреть.

— Извини, — пробормотал он, опуская взгляд на потертые носки своих кроссовок.

— То, что ты злишься — это нормально, Гарри, — сказала она. Ее голос звучал тепло, низко и со знанием дела, словно можно было откинуться на спинку кресла, наслаждаясь этим голосом, зная, что все, что он говорит, было хорошо, верно и правильно.

Они поспешно зашли на маленькое кладбище, где были похоронены его родители, а затем ушли. Гарри было все равно, увидит ли он это место снова.

Он и представить себе не мог, что когда-нибудь увидит дом таким, каким его увидел; таким, каким он и должен был быть, когда его наполняли любовь, свет и смех даже в опасные времена. Он впился взглядом в каждую деталь: бахрому занавесок с люверсами, которую он мог видеть только по краю окна, мощеную дорожку, ведущую к парадному крыльцу, которое венчала довольно милая парадная дверь цвета «Линкольн-грин». На крыше висел латунный флюгер, и Гарри с удивлением заметил, что он был в форме отполированной совы. Это было похоже на те коттеджи, которые он когда-то видел в тех немногих сборниках сказок, которые ему удалось выпросить у Дурслей, и он не мог принять тот факт, что жил здесь, с Гермионой.

Когда он, наконец, решил зайти в дом и осмотреться, надеясь, что у него будет достаточно времени, чтобы убедиться, что эта Гермиона не его Гермиона, ведь он не знал, когда его унесёт из этой вселенной, он услышал голоса, доносившиеся из переулка, и приближавшиеся к нему.

— Призрак Великого Мерлина, у Гарри паранойя! — раздалось мужское восклицание, прерываемое смехом. — Диапазон действия его защиты от аппарации до нелепости огромен.

— Теперь, когда они вернулись и обустроились, я уверен, что он привяжет нас к защитам. Просто у него еще не было времени. Кроме того, ты не можешь его винить, правда? После того, что случилось с той юной ведьмой, которая проигнорировала судебный запрет! — ответил ему женский голос, и в его тоне послышалось огорчение, хотя за ним с трудом скрывалось веселье. Снова смех и звук удара. — Что ты смеешься? Это твоя заслуга, что он богат — и привлекателен…

— Ты надеешься отвлечь меня от моего предыдущего высказывания о том, что Гарри закончит как Аластор Грюм?

— Аластор не так уж плох. Он главный аврор, и его работа — быть скрытным и видеть заговоры под каждой поганкой.

Пара приближалась; Гарри слышал их шаги по дорожке.

— Я работаю с ним, ты не забыла? Нет нужды напоминать мне о… нетрадиционных подходах Аластора к безопасности. В прошлый раз, когда он поставил новую защиту и никому не сказал — кстати, как раз на прошлой неделе — я оказался в приемной Министерства почти голым.

Женщина расхохоталась.

— Ты мне этого не говорил! Это объясняет, почему Нарцисса Блэк так странно смотрела на меня во вторник у мадам Малкин. Должно быть, она позеленела от зависти.

Мужчина, должно быть, выглядел уж слишком довольным собой, потому что женщина цокнула.

— Теперь насчет Гарри… Джеймс, ты действительно не должен так его дразнить. С тобой, Сириусом, Ремусом и этими мальчиками Уизли Гарри не найдет ни минуты покоя, пока вы все вместе.

— Да ладно, Лили! Ему почти двадцать три года! Если ты не заметила, он старается изо всех сил! — голос Джеймса звучал гордо, и после этого заявления они оба обогнули последний угол живой изгороди, которая скрывала их из виду.

Гарри застыл на месте — сначала при виде дома, а потом от того, что говорили голоса. В какой-то момент он понял, кто они такие, и был совсем не уверен, что готов к виду поприветствовавшей его пары средних лет. Мужчина был подтянут, одет в черную мантию, у него на носу были очки без оправы. Его волосы были такими же темными, как и у Гарри, но на висках начинали пробиваться седые пряди. Женщина держала его за руку, а ее ярко-рыжие волосы красиво ниспадали на подбородок и скулы. Она увещевала своего мужа.

— Ну, не стоит сегодня его дразнить. Они только что вернулись.

Гарри почувствовал, как его сердце остановилось, а затем снова вернулось к жизни, болезненно стуча в груди.

— Мама? Папа? — он с трудом издавал гортанный хриплый шепот, которого никто не слышал.

Джеймс галантно придержал перед Лили дверь ворот, и они оба прошли по дорожке. Прежде чем они успели добраться до двери, она распахнулась, и свет из дома упал на лужайку.

— Мама! Папа! Заходите… Я ждал Рона… Как поработали? — до Гарри донесся его собственный голос.

Послышались смех и приглушенные возгласы, заглушившие обрывки сказанных фраз.

— Да, мы прекрасно провели время. Но мы так рады вернуться домой!

Новый голос был звонким, музыкальным, полным радости и смеха. Он сразу узнал его, хотя в те дни, предшествовавшие Финальной битве, не было возможности посмеяться или порадоваться.

Он обнаружил, что идет через каменную стену по гладкой траве туда, где вся эта группа столпилась у входной двери. Медленно, с сердцем, все еще бьющимся тяжело и мучительно, и с пересохшим, как песок пустыни, ртом, он перевел взгляд вверх, на красивый дом, окутанный светом.

И она была там.