Теневые прогулки (гет)

Моя тень единственная, кто идет рядом со мной

— Green Day, «Boulevard of Broken Dreams»

Я знал звук улыбки в твоем голосе.

— Good Charlotte, «Say Anything» («Скажи хоть что-нибудь»)

— Ворваться в Министерство? Вот так вот просто? — спросил Гарри, и в его голосе прозвучала жесткая нотка, которую он попытался подавить. — Ты разыскиваемая преступница, а я должен быть мертв. Всем заправляют Люциус Малфой и его головорезы. Мы не получим маленькую табличку с именем на стойке регистрации!

— Извини, — язвительно сказала Гермиона. — Я знаю, что это, возможно, прозвучало в точности как та глупость, в которую ты ввязался бы, не задумываясь. Но я тебя уверяю, у меня есть четкий план. Я была там раньше.

Она отвернулась от Гарри, но он вскочил с дивана и схватил ее за локоть. Гермиона снова повернулась к нему, и когда их взгляды встретились, между ними пробежала искорка.

Гарри отпустил её руку, словно это прикосновение его обожгло.

— Я… Прости, — отрывисто, но искренне пробормотал он, удивив даже себя самого. — Я… Я должен был… я должен был знать, что ты не сделаешь ничего такого, о чем бы ты не подумала заранее.

Они оба остановились и отчетливо осознали, в каком положении сейчас оказались. Они знали друг друга… и все же не знали. Это было то же, что он заметил в предыдущей вселенной, но сейчас все шло гораздо хуже, потому что он был вынужден фактически взаимодействовать с человеком, который был и в то же время не был той Гермионой, которую он знал. И ей также пришлось столкнуться с кем-то, кто был одновременно похож и не похож на того мальчика, того мужчину, которого она любила и потеряла.

Он мог легко прочитать противоречивые эмоции в ее глазах, потому что они отражали мириады эмоций, крутившихся в его собственном разуме.

— Там… есть вентиляционная труба, ведущая в Отдел тайн с крыши, — робко начала Гермиона, а затем неловко откашлялась. — Луна сняла защиту, блокирующую её, и наложила несколько экспериментальных заклинаний щита, благодаря которым чары кажутся неповрежденными. Так я пробралась внутрь; так я получала информацию — просматривала меморандумы, на которые были наложены чары, не позволяющие уйти с ними из здания…

— Как Луне удалось сохранить работу? — выпалил он, не задумываясь. — Разве она не была известна как моя союзница? Если она…

— Это долгая история, — сказала Гермиона, содрогнувшись от ужаса, и ее глаза стали пустыми и невыразительными. — Луна… Луна сделала все возможное, чтобы я могла и дальше получать информацию. Она делала это даже после того, как линия сопротивления практически прекратила своё существование. Мы… я выпускала массовую газету… Но люди начали исчезать, и стало слишком опасно. И… это больше уже никого не волнует. — В ее глазах появилось какое-то отстраненное отвращение. — Они приняли статус-кво.

— Как они могли? — спросил Гарри, чувствуя отвращение и одиночество ничуть не меньше, чем она. — После Волдеморта… и это… как они могли к этому вернуться?

— Жизнь при Люциусе Малфое не так уж плоха — если ты останешься «на своем месте», — она с сарказмом показала пальцами кавычки, — и будешь следовать линии партии. Это… В этом есть определенный смысл, я полагаю, особенно для тех, у кого есть семьи, о которых нужно заботиться. После войны просто не осталось людей с характером, чтобы они могли высказаться, — ее голос стал очень слабым. — Иногда я очень устаю.

Он понял то, чего она не произнесла. Она устала быть одинокой, быть единственной, кому не все равно, единственной, кто действительно понимал, что все делается неправильно. Малфой и его приспешники, похоже, даже боялись её — боялись того, что могла сделать дерзкая смышлёная грязнокровка, того, что она провозглашала, но она была совсем одна среди огромного количества людей.

Им внезапно овладело сострадание к ней. Да, она была другой, но это все еще была Гермиона, и он не мог не видеть ее боль.

— Эй, — мягко сказал он, снова потянул ее за руку и был крайне удивлен, когда она позволила ему притянуть себя к нему. — Эй, Гермиона…

Она вдруг посмотрела на него — ее глаза сияли в тусклом свете комнаты, но были абсолютно сухими. Он знал, что она была из тех, кто не станет легко поддаваться слезам, и что она, похоже, растоптала все свои эмоции после того, как увидела смерть своего Гарри.

Это мало чем отличалось от того, что сделал он сам, когда исчезла Гермиона.

Она подняла руки вверх, словно собиралась притянуть лицо Гарри к себе, но резко остановилась, убрав руки и почти силой вернув их себе на колени. Вместо этого она сказала:

— Мерлин, я так скучала по тебе.

Задумчивая тоска в ее голосе пронзила его до глубины души. Он на мгновение закрыл глаза и вдохнул ее запах — все тот же запах пергамента, книг в кожаных переплетах, чернил, а также какой-то смутный и женственный запах чистого свежего воздуха, который, казалось, был присущ лишь ей.

Когда он снова открыл глаза, она смотрела на него торжественно, с непроницаемым выражением лица, и он почувствовал то, что считал давно забытым. Желание. Это встревожило его, и он внутренне инстинктивно попытался уклоняться от этого. Нельзя сказать, что он избегал банального физического контакта — в престижных борделях были проститутки, на которых можно было рассчитывать, они никогда не пытались продать историю своей жаркой ночи с Гарри Поттером тому, кто больше заплатит — но любовь никогда не проникала в его душу. Он до сих пор помнил свой первый раз, случившийся менее чем через месяц после Финальной битвы, когда сочувствующая проститутка, минимум на пять лет старше его, показала ему, что делать, и даже не моргнула и глазом, когда он назвал её другим именем; она утешала его в своих объятиях после акта любви, пока он страдал, отчаянно пытаясь не заплакать и размышляя, как он будет жить без нее.

Одна рука непроизвольно поднялась, чтобы погладить ее щеку и линию подбородка. Гарри рассеянно гадал, как он вообще сюда попал. Он видел, как она слегка вздрогнула от его прикосновения, и ее длинные черные ресницы опустились на глаза цвета темного шоколада.

— Гермиона… — снова сказал он, и его горло чуть не сжалось от этого слова.

Он попытался найти какой-нибудь способ избежать неизбежного, но она открыла глаза, чтобы снова взглянуть на него, и он не выдержал.

Сначала его губы встретились с ее нежными влажными губами, но вдруг он почувствовал что-то более горячее. Гарри вздрогнул, когда из его груди вырвалось низкое рычание в тот момент, когда она обвила его шею руками и приоткрыла рот под его губами. Это казалось сюрреалистичным, пьянящим, захватывающим, соблазнительным — все, чего он всегда хотел, внезапно сбылось, хотя он долгое время думал, что этого никогда не произойдет.

Гарри привлек ее к себе, и она не сопротивлялась. Он почувствовал стройность ее мускулистого тела и сильно удивился, ведь малая часть его разума все еще служила ему. Гермиона никогда не казалась такой спортивной, предпочитая библиотеку квиддичному полю, и…

Ему словно вылили на голову ушат холодной воды, и он отстранился от нее, вжавшись спиной в противоположный подлокотник дивана и услышал, как тот зловеще скрипнул. Гарри тяжело дышал. Здесь она была такой спортивной, потому что должна была быть такой; живя тайно, в бегах, она превратила себя в идеальную преступницу, используя все возможное, лишь бы оставаться на свободе.

Она была не той, кем он хотел ее видеть, не той, кого он искал…

Гарри чувствовал, что предал её, свою Гермиону, самым худшим из всех возможных способов, тем способом, который никогда не приходил ему в голову, что бы ни происходило, ведь его эмоции всегда были под контролем, поскольку он действовал исключительно на своих низменных инстинктах. Но эта… эта не-Гермиона, смотревшая на него огромными темными глазами с другого конца дивана, со смесью стыда, отверженности и мятежного неповиновения на лице — он хотел этого, хотел ее, как никогда раньше, как не хотел никого с того дня, как она исчезла.

И он дико ненавидел себя за это.

— Мы не можем… — прохрипел он. — Мы не можем этого сделать. Ты не… и я… я не…

Она подняла подбородок, словно хотела опровергнуть его слова, но в последний момент ее гордость взяла верх, и она ничего не сказала. Гермиона встала, призвав из стопки на столе единственный свиток пергамента и потрепанный рюкзак из угла. Линии ее позвоночника и плеч были жесткими — идеальная, перпендикулярная буква «Т».

— Нам пора идти, — сказала она ничего не выражающим голосом. — Нам нужно убраться оттуда до того, как на рассвете прибудут первые невыразимцы.

Она не смотрела на него, разворачивая свиток и сосредоточенно сверялась с ним.

— Гермиона… — неуверенно начал он, чувствуя, что любое объяснение, которое он попытается произнести, не поможет, а может лишь усугубить ситуацию.

Он даже не был уверен, что вообще сможет это хоть как-то объяснить, чтобы это имело хоть какой-то смысл.

— Не надо! — приказала она с резкой, отчаянной ноткой в голосе, повернувшись к нему с мольбой в своих темных глазах.

Мышцы ее лица были напряжены, а глаза сверкали, и он видел, что она изо всех сил борется со слезами. Желание снова взревело в нем, как двигатель внутреннего сгорания, а за ним немедленно последовало самобичевание. Он сделал это; он причинил ей боль, сделал ее и без того трудную жизнь еще более тяжелой.

— Прости, — сказал он, хотя сейчас это действительно казалось недостойной жертвой.

— Тебе не за что извиняться, — сказала она тем же глухим, отрывистым монотонным голосом, делая вид, что проверяет содержимое рюкзака. Он увидел толстый моток веревки, торчащий из него, и выпалил прежде, чем успел подумать:

— Веревка?

Она посмотрела на него таким испепеляющим взглядом, который могла бы приберечь для Рона, когда тот глядел на нее бессмысленно и раздражающе; Гарри почувствовал, как стена между ними, которая, казалось, рухнула от их взаимного прикосновения, снова выросла и стала еще толще и выше, чем раньше.

— Чтобы спуститься в трубу, — любезно пояснила она. — Воздухопровод защищен, так что они не могут нас обнаружить, если только мы не будем использовать магию. Вот такой вот компромисс. Либо мы идем в рабочее время, когда использование магии широко распространено и почти не может быть отслежено, но у нас больше шансов быть замеченными и пойманными, либо идем ночью, когда вокруг никого нет, но наша магия будет заметна, как гиппогриф в стаде крупного рогатого скота.

— И ты уже делала это раньше?

Сомневающийся тон его голоса был ошибкой, и ее глаза угрожающе вспыхнули.

— Более двенадцати раз, — сказала она с явным вызовом в голосе. — А вы в последнее время делали что-то несанкционированное, аврор Поттер?

— Вообще-то, я буквально на днях вломился во французский замок Драко Малфоя… — он замолчал, прикидывая, сколько времени прошло с тех пор, как он покинул свою собственную вселенную. — А как ты узнала, что я аврор?

Гермиона фыркнула.

— Да ладно, — сардонически сказала она. — Как будто ты мог бы быть кем-нибудь другим.

Они переглянулись, и Гарри судорожно вздохнул, когда их взгляды встретились. Воздух стал тяжелым и густым от напряжения и тоски. Он отвел взгляд и шумно откашлялся.

Вновь вернулась неловкость, и она не смотрела на него, взваливая на плечи невзрачный рюкзак. Гермиона закатала рукав, сунула палочку в нечто вроде кожаной кобуры, спрятанной под одеждой, и посмотрела на Гарри решительным, но отстраненным взглядом.

— Пошли.

Гарри взял свою палочку со спинки дивана, куда она ее положила, и последовал за ней.

* * *

Они подняли свои зачарованные дезиллюминационным заклинанием метлы на крышу здания Министерства — этого ветхого, заброшенного здания, которое в глазах магглов выглядело абсолютно невзрачным. В наклонной части крыши была установлена обшарпанная металлическая дверь, и Гарри с тоской смотрел на нее, пока Гермиона снимала вентиляционную решетку, открывая узкую квадратную трубу, спускающуюся в кромешную тьму.

— Разве мы не можем?..

— На нее наложена защита, — сказала Гермиона, не глядя ни на него, ни на дверь. — Чары регулярно проверяются. И все потому, что это отверстие настолько маленькое, что не составит труда провести самую простую рутинную проверку. Заклинания щита Луны её хорошо выдерживают.

На ее лице на мгновение отразилось беспокойство, и Гарри вспомнил, как она сказала, что уже довольно давно не получала известий от Луны.

Он с сомнением заглянул в бездонную пустоту.

— Я туда не влезу.

— Конечно, влезешь, — лаконично ответила Гермиона, окинув его оценивающим взглядом с ног до головы. — Кроме того, книзу она расширяется. Я спокойно вхожу, а ты ненамного крупнее меня.

Он одарил ее обиженным взглядом, который она проигнорировала, сосредоточившись вместо этого на том, чтобы надежно закрепить веревки вокруг одной перекладины сверху, которая, как она убедилась, была достаточно тяжелой и была прислонена к краю вентиляционного отверстия — так, чтобы все оставалось на месте.

— С этого момента никакой магии, — напомнила она ему и, схватившись за веревку, спустилась в вентиляционное отверстие.

Поколебавшись всего долю секунды, он последовал за ней, но неправильно оценил свою хватку и соскользнул примерно на полметра, прежде чем смог остановить движение и продолжить спуск более скоординированно. Гарри услышал приглушенное ругательство и подумал, что случайно ударил Гермиону по голове подошвами своих ботинок.

— Прости, — крикнул он в темноту. — Лазание по канату не является частью программы обучения авроров. На самом деле, я вообще не уверен, что смогу тебе помочь, если мы не можем использовать магию.

— Именно поэтому это всегда и срабатывало, — ответила Гермиона, и ее голос эхом отдался где-то под ним. — Волшебники никогда даже не думают о том, чтобы что-то делать по-маггловски.

Гарри рискнул бросить взгляд вниз и обнаружил, что абсолютно ничего не видит. Отверстие в трубе представляло собой ничто иное, как небольшой сероватый кружок у него над головой.

— Сколько еще? — спросил он.

— Еще метров десять, — ответила Гермиона. — Затем труба разветвляется направо и налево. Тебе нужно держаться рядом со мной, в других направлениях нет щитов Луны.

До этого момента стояла тишина, нарушаемая лишь гулкими звуками их приглушенных голосов и дыхания, пока они спускались. Но затем слух Гарри уловил шум совсем иного рода, что-то вроде звука, словно медленно расстегивалась липучка.

— Гермиона, я думаю, что веревка…

Раздался отчетливый треск, словно каблук переломил ветку пополам, и веревка внезапно ослабла в руках Гарри. Он почувствовал, как желудок подкатывает к горлу, а его спуск вниз внезапно ускорился. Гарри услышал, как крик Гермионы затих, и после одного удара сердца он с шумом приземлился на дно шахты, ударившись головой о потолок воздухопровода в том месте, где тот разветвлялся, и приземлился на что-то мягкое.

— Черт, — тихо пробормотал он. — Я разбил очки. Гермиона, ты в порядке?

То, что было под ним, зашевелилась, и он услышал голос Гермионы, причем так близко от себя, что даже почувствовал ее теплое дыхание на своем лице.

— Гарри, ты можешь с меня слезть?

Ему понадобилось всего мгновение, чтобы по-новому оценить прелестную мягкость, на которую он упал, а затем он быстро встал, тихо извиняясь, и попытался нащупать ее руки, чтобы помочь ей подняться. Он на мгновение встревожился, почувствовав, как что-то обвивает его левую ногу, но понял, что это была веревка, и стянул ее с себя, вслепую намотав на руку, а затем передал Гермионе.

Она включила маггловский фонарик и мрачно взглянула на лопнувший конец веревки, покачав головой.

— Она все время меня выдерживала, — сказала Гермиона, — но два человека — для неё это слишком.

— Как мы собираемся выбраться обратно? — спросил Гарри, стараясь не замечать, как желтый свет факела отражает золотые лучики в ее глазах и на концах её волос.

Она вновь покачала головой и погрузилась в размышления.

— Не знаю, — ответила она. — Я думаю, мы разберемся с этим по ходу дела. — Она кивнула в сторону крошечного отверстия, ведущего направо. — Придется ползти. Держись ближе ко мне.

Гарри полз, следуя за мерцающим светом фонарика и стараясь не смотреть на ягодицы Гермионы прямо перед собой. Было много изгибов и поворотов, и он старался не думать о том, что сможет сесть, только если согнется почти вдвое. Вместо этого он старался запомнить повороты, чтобы в случае необходимости найти выход; он понял, что понемногу возвращается в «режим аврора», хотя палочку держал в заднем кармане, надеясь, что так у него не возникнет такого искушения.

— Неужели… нас никто не слышит? — спросил он в какой-то момент, пока они ползли, обратив внимание на приглушенные удары и лязг.

— В щиты Луны встроено заглушающее заклинание, — коротко сообщила ему Гермиона.

Ее голос оставался деловым, и он понял, что она не забыла, как он отверг ее в Годриковой Впадине.

Еще через несколько секунд, пока они ползли, Гермиона сказала ему:

— Это прямо здесь. Вентиляционное отверстие находится высоко в стене, под самым потолком. Это примерно два с половиной метра падения.

Они завернули за последний угол, и Гарри увидел тусклые полосы света в конце воздухопровода, где открывалась решетка.

Гермиона мягко надавила на решетку, выдавливая её, но схватилась за её перекладины, прежде чем та успела упасть.

— Луна сняла Прилипающие чары, — сказала она тихо и осторожно выглянула из-за решетки.

Волосы на затылке Гарри зашевелились, и у него включилось какое-то шестое чувство. Что-то было не так; было слишком тихо, чересчур тихо.

Когда он открыл рот, чтобы сказать об этом Гермионе, она заговорила.

— С виду всё хорошо. Метла в углу стоит вверх ногами. Это сигнал от Луны, что все чисто. Она может находиться по ту сторону стеллажа, — прошептала она. — Или, может быть, просто ненадолго вышла. Пошли.

В её глазах появилось что-то вроде облегчения, она избавилась от беспокойства, которое преследовало ее с тех пор, как Луна не встретилась с ней в заранее оговоренном месте.

Она перегнулась через небольшую щель, чтобы положить решетку на верхнюю часть высокой книжной полки, и легко спрыгнула на пол, приземлившись, как кошка. Все инстинкты Гарри подсказывали ему, что что-то не так, и он еще раз проверил, на месте ли его палочка, прежде чем аккуратно приземлиться рядом с Гермионой.

Она уже двинулась вперед, но он схватил ее за локоть и остановился перед ней. На ее лице читалось удивление его дерзостью, и она отпрянула назад, но он схватил ее за плечи и пристально посмотрел ей в лицо.

— Что-то не так, — прошептал он. — Я готов поспорить и поставить на это свою жизнь. Иди медленно.

Гермиона выглядела так, словно ей хотелось возразить, но какой-то внутренний голос напомнил ей, что это был Гарри — или, по крайней мере, какая-то форма Гарри — и, судя по всему, она ему доверяла.

Гарри пока не потянулся за палочкой, но он двигался беззвучно, держась в тени, отбрасываемой массивными полками. Не было слышно ни звука, ни дыхания, и от этого у Гарри поползли мурашки.

Когда он свернул за первый угол, то увидел нечто в дальнем конце прохода, скрывающееся из поля зрения за другим углом.

— Черт, — выругался он себе под нос. Кровь. Он безошибочно узнал багровое пятно на полу.

Он направился к нему быстро, но тихо, и опустился на колени рядом с лужицей, не заходя так далеко, чтобы обнаружить себя за следующим поворотом. Он сунул в нее палец и обнаружил, что она липкая и застывшая.

Он подался вперед, стараясь не наступить в кровь, и выглянул из-за края стеллажа. При виде того, что открылось его глазам, он не смог сдержать хриплый крик ужаса.

— Что там, Гарри? — спросила Гермиона, протестуя против его попытки её удержать. — Что там? Дай мне взглянуть.

Она испуганно вздохнула и зажала рот рукой. Гарри и сам почувствовал себя неуверенно и отчаянно надеялся, что его не стошнит.

Прямо за углом в нише стоял письменный стол, заваленный бумагами, документами и странными вращающимися приборами. Луна сидела в кресле, но оно было развернуто к ним, а не к столу, словно ее приподняли, чтобы их поприветствовать.

Ее горло было перерезано от уха до уха, глаза были пустыми, а кровь окрасила кончики волос, одежду и стул, извилистыми ручьями стекая в ту лужу, которую они обнаружили.

— О, Луна, — голос Гермионы был душераздирающим.

Гарри изо всех сил попытался подавить поток образов: Луна, подающая ему вино, Луна, ласково увещевающая его словами: «Не смотри на меня так, Гарри», Луна, безмятежно говорящая ему, что вселенная вышла из равновесия.

«Это не она…Это не она», — сказал он себе, изо всех сил пытаясь опровергнуть то, что видел.

— Кто мог сделать это с ней? Почему они оставили ее в таком состоянии? — спросил Гарри.

На тело Луны явно были наложены различные чары от разложения, иначе запах насторожил бы их еще до того, как они к ней приблизились. Луна, должно быть, была мертва уже давно.

— Должно быть, они узнали, что… что она делала, что передавала мне информацию. Если они оставили ее здесь, то… то это для того, чтобы я всё поняла. — В ее глазах застыл предрассветный ужас. — Это ловушка. Они знали, что я обязательно приду. После того, как мы вылезли из вентиляционной трубы, мы вышли из-под щитов. Те должны быть целы, иначе они бы уже ждали нас здесь. Но бьюсь об заклад, они уже идут сюда. — Она взглянула на Гарри, который изо всех сил старался не смотреть на Луну. — Гарри, нам пора уходить.

Гарри оторвал взгляд от крови на полу и впервые заметил бесконечные ряды ожерелий.

— Мы пока не можем уйти. По крайней мере, без того, ради чего мы сюда пришли.

Глаза Гермионы вспыхнули гневом.

— Тебе хорошо, — сказала она. — Одно заклинание, и ты можешь покинуть эту вселенную, но я останусь под стражей в Министерстве.

Он схватил ее за руки и поцеловал ее губы жестким и дерзким поцелуем.

— Я бы никогда не бросил тебя на милость Люциуса Малфоя, Гермиона, — свирепо сказал он. — Мне все равно, в какой вселенной мы находимся. Но мы пока не уходим. — Гарри бросил в дверь пару сложных заклинаний, которые он знал, будучи аврором, но Гермионе они были неизвестны, и решительно запечатал дверь. — Полагаю, теперь уже неважно, будем мы использовать магию или нет. У нас должно быть калибровочное оборудование и, возможно, на всякий случай пара чистых кристаллов. Сможешь найти то, что нам нужно?

Гермиона мгновение смотрела на него широко раскрытыми глазами, а затем кивнула и метнулась за угол. Он услышал тихий шорох от ее движений и повернулся, чтобы обойти стол, но его взгляд остановился на папке в кожаном переплете, полной рукописных заметок. Штамп на лицевой стороне гласил: «Теория мультивселенной». Он уменьшил её и осторожно положил себе в карман.

Его печальный взгляд упал на неподвижное тело Луны Лавгуд, и он положил руку на ее белокурый затылок, приглаживая все еще блестящие волосы.

— Мне так жаль, — сокрушенно пробормотал он.

Его самобичевание было прервано криками и заклинаниями снаружи. Запечатанная магией дверь зловеще затрещала на петлях.

— Гермиона, любимая, — осторожно позвал её Гарри тихим голосом. — Ты готова уходить? Я думаю, что мы уже слишком злоупотребляем гостеприимством.