Теневые прогулки (гет)

Моя тень единственная, кто идет рядом со мной

— Green Day, «Boulevard of Broken Dreams»

Я живу только лишь для одного

— Lifehouse, «Hanging by a Moment» («Цепляюсь за мгновение»)

Гермиона Грейнджер плыла по коридорам Школы Чародейства и Волшебства Хогвартс.

За пять лет она усовершенствовала свой главный навык, отточила его и превратила в искусство: она научилась как можно продуктивнее использовать свое время, пока не произойдет еще одна неизбежная перемена. Гермиона подсчитала, что сменила вселенные более тысячи раз — хотя это не точно, ведь она сбилась со счета где-то после восьмисотой.

Поначалу она была ужасно дезориентирована… Палочка Беллатрикс вонзилась ей в горло; затем она увидела блеск золота и вспышку драгоценного камня, невнятное заклинание…

И мир, который она знала раньше, исчез вокруг нее.

Ремус сражался с Макнейром, и внезапно они оба исчезли. Лестрейндж нигде не было. Гермиона потеряла из вида Рона, бредущего в лесу. А Гарри? Успел ли он? Закончилась ли битва?

Вместо ответов на эти вопросы она в самом настоящем аду. Хогвартс пылал; Гриффиндорская башня внезапно рухнула. Повсюду были тела.

Она не могла этого осознать, мысленно отрицая то, что подсказывали её органы чувств. Не было никакого пожара. Она вспомнила, как кричала, и её горло пересохло от волнения:

— Это совсем не то, что произошло!

И тут она обнаружила, что ее никто не слышит, что она не может ни к чему не прикоснуться, ее никто не видит. Она коснулась своей палочки; та казалась реальной под её пальцами, но Гермиона была совершенно беспомощна. Она могла проходить сквозь стены, деревья, других людей, совершенно невидимая, нематериальная, незначительная.

И где бы она ни была, Гермиона была лишь наблюдателем, неспособным хоть как-то участвовать в происходящем или взаимодействовать с окружающим.

Что Беллатрикс Лестрейндж с ней сделала?

И затем, когда она, наконец, нашла Гарри — ее пальцы легко скользнули по книгам в тонком переплете, стоявшим на полках в гостиной Когтеврана, фактически не касаясь их — она все еще содрогалась от леденящего душу ужаса, охватившего ее, когда она его увидела.

Гарри. Но это был не Гарри. Что-то мрачное, что-то пустое и холодное сверкнуло в глубине его глаз. Когда он приказал убить Северуса Снейпа, она была невидимой и немой свидетельницей; он говорил тихим угрожающим шипящим голосом, который вполне мог сойти за парселтанг. В ее ушах эхом отдавались крики профессора зельеварения.

Но кошмары у нее вызывала именно пустота во взгляде Гарри…

Однако она не просто так была Гермионой Грейнджер, бывшей старостой и лучшей ученицей Хогвартса. По мере того, как время таяло и расплывалось перед ней — за ним было почти невозможно уследить — она изучала происходящее, делала заметки, прослеживала закономерности. Ей потребовалось всего три вселенных, чтобы понять, что находится не в фазе, когда однажды встретила живую и здоровую Гермиону Грейнджер. И после того, как довольно резкая смена вселенной привела её в другое место и она потеряла все свои тщательно хранимые заметки, она научилась быть всё время собранной. Гермиона могла управлять вещами, которые были с ней в её фазе, хотя она не могла их использовать, чтобы воздействовать на что-нибудь из своего окружения.

Она изучала, она ждала, она шныряла по Отделу тайн — исследуя, строя теории и наблюдая.

Гермиона вспомнила тот день, когда поняла, что ждет Гарри. Ее губы скривились в горькой кривой усмешке. Какая нелепость! Она даже не знала, выжил ли он в Битве; она не знала, выяснили ли они, что с ней случилось. Может быть, все думали, что она умерла. Может быть, все, кого она знала, мертвы.

И все же — жалкая маленькая надежда, как крохотный, но жизнестойкий росток — не угасала в ней. С каждой новой вселенной она ловила себя на том, что ищет его; и каждый раз, когда видела его новую версию, она смотрела на него, затаив дыхание, ожидая его восклицания, когда он её узнает, поймёт, что она здесь, независимо от того, видно её сейчас или нет, ждала, что она поймает его понимающий взгляд, и раздастся тихое, хриплое:

— Я пришел, чтобы забрать тебя домой, Гермиона.

Она помнила выражение его глаз, то обещание, которое в них мелькнуло — в тот момент, когда они прощались в Большом зале, когда она видела его в последний раз. Гермиона знала то, чего он не сказал, чего ему не нужно было говорить, и довольствовалась тем, что нужно просто еще немного подождать.

«Когда все это закончится», — подумала она.

Если бы она только знала, чем все это закончится.

Даже когда она переносилась в новую вселенную, было неудобно и неприятно заново объяснять все семье и друзьям, считавшим ее мертвой, и гасить надежду, внезапно вспыхнувшую в их глазах. Была одна вселенная, где она, по-видимому, и вообще никогда не существовала — было так ужасно, когда Гарри и Рон смотрели на нее равнодушными глазами безразличных незнакомцев. Через какое-то время она попыталась избегать преднамеренных поисков кого-либо, но не смогла отказаться от поиска знаний, поиска выхода, пути домой.

Она снова и снова посещала одни и те же места, когда попадала в новую реальность, не зная, что могли обнаружить или проигнорировать исследователи того времени. Гермиона обследовала Министерство, библиотеку Хогвартса и с немалой долей зависти недавно обнаружила, что гостиная Рейвенкло была довольно неплохо снабжена литературой для чтения. Она начала искать и там, хотя это было намного сложнее, ведь нужно было просунуть голову внутрь книги, не имея возможности взять ее и открыть. Когда она делала заметки по фактам из закрытого фолианта, у нее всегда болела голова — а может, ей так просто казалось.

Теперь она чувствовала себя вялой, больной и подавленной. Прошли годы — она не была уверена сколько точно — но она задавалась вопросом, а суждено ли ей до конца своих дней скитаться по миллионам альтернативных реальностей? Рано утром Гермиона побывала в Годриковой лощине, с изумлением обнаружив, что здешняя она вышла замуж за Рона, и снова с тяжёлым сердцем вернулась обратно.

Ей попадались кристаллы, которые можно было использовать, но еще предстояло найти способ идентифицировать свою собственную вселенную. Единственный раз, на который она возлагала огромные надежды, когда ей удалось пообедать с Луной в кафетерии Министерства, она «перенеслась» прямо посреди их разговора.

Она уже четыре раза потерпела неудачу и отчаялась когда-нибудь снова контролировать свою собственную судьбу.

Гермиона села на пол, обхватив колени руками. В камине не было огня, так как летние каникулы предполагали, что нет учеников, жаждущих тепла, хотя она все равно не смогла бы его почувствовать.

«Какой в этом смысл?» — мрачно спросила она.

Какую бы схему ни пыталась реализовать Беллатрикс Лестрейндж, она явно добилась успеха.

«Никто не знает, что со мной случилось».

Внезапно откуда-то издалека в дальнем коридоре послышалась возня, шум и крики. Гермиона без интереса прислушалась; это её никак не касается. Никто не мог ее ни видеть, ни слышать.

И снова этот голос, но теперь более отчетливый, хриплый и неистовый. Она села, и все чувства обострились.

Этот голос произнёс ее имя.

* * *

Гарри стоял наверху лестницы, тяжело дыша, а сэр Николас парил рядом с ним. Он был в растерянности, и бросал взгляды то в одну сторону коридора, то в другую. Казалось, он не знал, как поступить.

— Ты уверен, что не видел ее? — спросил Гарри.

— Я совершенно уверен, Гарри, — ответил сэр Ник. — Я уже говорил вам, что в прошлом месяце миссис Уизли пила чай с профессором МакГонагалл, но здесь не было Гермионы Грейнджер, проплывающей сквозь стены. Уверяю вас, призраки заметили бы что-то вроде…

Он остановился так резко, что Гарри, который повернулся, чтобы оглядеть низ лестницы, вопросительно посмотрел на него.

— Сэр Николас? С тобой все в порядке?

Призрак Гриффиндора в замешательстве смотрел перед собой, а его голова так сильно склонилась набок, что Гарри мог увидеть следы его смертельной раны. Гарри проследил за его взглядом по пустому коридору.

— Она… она там. Я вижу ее. Она только что прошла через гобелен Рейвенкло. Честное слово!

Гарри повернул голову назад, чтобы пронзить сэра Ника одновременно предупреждающим и умоляющим взглядом.

— Гермиона? — спросил он. — Гермиона там?

Его сердце колотилось в груди и, казалось, переполняло горло. Гарри казалось, что он не может дышать, едва может говорить, и все же его ноги несли его по коридору в том направлении, куда смотрел сэр Ник.

— Гермиона? — повторил он, смотря в пустоту. — Ты здесь?

— Она сказала: «Я здесь», — перевел сэр Николас.

Гарри облизал губы; у него во рту внезапно пересохло.

— Спроси её — спроси её, что произошло во время Финальной битвы.

Его рука нащупала воротник рубашки, потянувшись к двум переплетенным под ним кристаллам, скорее для того, чтобы ощутить их своими руками, а не с какой-то конкретной целью. Сэр Николас кивал и внимательно слушал.

— Она… она говорит, что в Запретном лесу её схватили некая Беллатрикс Лестрейндж и банда Пожирателей Смерти, и что миссис Лестрейндж надела на нее какое-то украшение и отправила её из своей вселенной.

— Кто сражался с Люпином? — спросил Гарри, чувствуя, что его вопрос был бессвязным, как будто кто-то другой говорил слова за него.

Так, Гермиона не упомянула о ее последней перепалке Роном. Еще одна короткая пауза.

— Макнейр, — сказал сэр Ник.

Одна рука Гарри дрожащими пальцами потянулась к перилам позади него — он изо всех сил пытался удержаться на ногах. Это происходило наяву, и он не мог в это поверить.

— Первая… первая вселенная, в которую тебя отправили, — спросил он, неторопливо продолжая; его хрупкая, измученная душа хотела быть абсолютно уверенной. — Ты видела меня — мою альтернативную личность?

Гермиона, должно быть, кивнула, потому что сэр Ник почти сразу же ответил утвердительно.

— Что я делал?

Сэр Николас выглядел встревоженным.

— Она не хочет отвечать, — ответил он.

— Ты должна ответить! — сказал Гарри сквозь стиснутые зубы, не обращаясь ни к кому конкретно. — Я знаю, что произошло. Ты ни от чего меня не ограждаешь. Ты должна мне сказать! Я должен быть уверен.

Глаза сэра Николаса, должно быть, выпучились из орбит его прозрачного черепа. И Гарри знал, что Гермиона ответила правильно, еще до того, как призрак вообще что-то сказал.

— Она говорит, что ты был Темным Лордом.

Легкая удовлетворенная улыбка тронула уголки рта Гарри, противореча всплеску охвативших его эмоций; казалось, сэр Николас просто потрясен тем, что Гарри совершенно не удивлен.

Профессор Дамблдор и МакГонагалл, которым чуть раньше через каминную сеть оповестила Гермиона Уизли, встретили Гарри в парадном зале; они поднялись по лестнице и жадно наблюдали за происходящим. Гарри едва удостоил их взглядом, настраиваясь на то, что должен был делать дальше.

Гарри моргнул в сторону пустого коридора, глаза беспомощно блуждали по сторонам, отчаянно желая её увидеть. Он покрутил под рубашкой цепочку.

— Я пришел забрать тебя домой, Гермиона, — сказал он.

«Я пришел забрать тебя домой, Гермиона», — сказал он.

У Гермионы перехватило дыхание; Гарри знал, что она там! Это было все, о чем она мечтала, и, глядя на него, она могла сказать, что он, похоже, был так же тронут, как и она. Он выглядел бледным, запыхавшимся, его глаза казались дикими и суетливыми.

Она никогда в жизни не видела ничего более прекрасного.

— Я готова идти домой, Гарри, — сказала она и подождала, пока сэр Николас передаст ее слова Гарри, выразив лишь легкое удивление, когда поняла, что призрак действительно может её видеть и слышать. Даже в такой ответственный момент она не могла не раздражаться, что до сих пор не обнаружила этого ключевого факта.

Она видела, как грудь Гарри вздымалась и опускалась, и его лицо озарила кривая, неуверенная, застенчивая улыбка.

— Прости, — нерешительно сказал он. — Прости, что так долго.

Она замотала головой, отрицая потребность в извинениях, хотя он и не мог ее видеть.

— Сейчас ты здесь. Ты пришел за мной. Почему-то я… Я знала, что ты придешь.

Когда сэр Николас передал слова Гермионы, Гарри почувствовал, что сейчас из его глаз брызнут слезы, но упрямо сморгнул их. Гарри вытащил из-под рубашки первый кристалл — тот, что перед отправкой ему дала Луна, — и наложил на цепочку Расширяющие чары. Он неуверенно взглянул на пустой коридор и задумался, стоит ли что-нибудь сказать; его глаза метнулись назад к аудитории из живых и мертвых.

— Гермиона, я… Я не уверен, что знаю, что произойдет дальше… Я имею в виду, я не знаю, сработает ли это… это должно сработать, но… я имею в виду, что нет причин, по которым это бы не сработало, за исключением того, что это, наверное, никто никогда раньше не делал, и… — он покачал головой, раздражаясь на самого себя. Времени на болтовню не было.

Он протянул руку.

— Она там, Гарри, — мягко сказал сэр Ник.

Пальцы Гарри слегка шевельнулись в ответ, не касаясь ничего, кроме воздуха.

Гермиона подошла ближе, потянувшись к его руке, и обе ее руки растаяли на его коже. Она чувствовала, как кончики ее пальцев соприкасаются друг с другом; она видела его руку, но не чувствовала ее. Её пальцы, казалось, лежали на его пальцах, но она не ощущала от этого прикосновения никакой теплоты.

— Я здесь, Гарри, — прошептала она. — Я здесь.

Слезы заглушали ее голос, ей было трудно выдавить слова из своего сдавленного горла. Ей никогда в жизни так сильно не хотелось к кому-то прикоснуться.

— Я люблю тебя, — сказал он так быстро, что она подумала, что, должно быть, ослышалась, но его глаза пылали, и ошибки быть не могло. — Я должен был… Я должен был сказать тебе это в тот день в Большом зале, прежде чем мы… Прежде, чем мы ушли. Я знал, я знал тогда и должен был сказать тебе, но я… я думал, что… Надо сначала разобраться со всем остальным… Я думал, что у нас есть время…

Это была ошибка, и… что бы ни случилось дальше, я… Я хочу, чтобы ты знала, как сильно я любил тебя тогда, как сильно я до сих тебя люблю и всегда буду любить… Не прошло и дня, чтобы я не… чтобы я не тосковал по тебе, хотел, чтобы ты была со мной, и думал, что мне следовало все сделать по-другому. Я… я просто хотел, чтобы ты знала.

Гермиона не могла говорить. Слезы текли по ее лицу, а боль в горле и груди стала почти невыносимой. Она отчаянно закивала, изо всех сил пытаясь сглотнуть, и надеясь выдавить из себя хоть слово.

— Она плачет, — доложил сэр Николас.

— Мне будет достаточно, если ты просто снова будешь с нами, обещаю, — сказал Гарри. — Я не прошу, чтобы ты любила меня в ответ.

— Но… я… люблю, — прохрипела она, наконец, с огромным усилием выдавив из себя эти слова.

Гермиона видела, как изменилось его лицо, когда призрак Гриффиндора передал ему то, что она сказала. И она была поражена. Гарри был бледным, уставшим, он был утомлен сильной душевной болью, и она даже не замечала этого, пока все это не исчезло с его лица. Всего за один удар сердца, за один вдох он стал выглядеть моложе, энергичнее, живее.

Он улыбался. Действительно улыбался.

И Гермиона краем глаза заметила вспышку. Часть коридора дрогнула, замерцала и начала вращаться. Раздался звук, похожий на рев ветра или воды.

— Нет! — отчаянно воскликнула она. — Не сейчас! — она в ужасе посмотрела на сэра Николаса.

* * *

— Она сказала, что перемещается! — внезапно произнёс сэр Николас, и его взволнованное выражение лица заставило Гарри встревожиться.

— Перемещается? — спросил он, переводя взгляд с призрака на пустой коридор и обратно.

— Перемещение… в новую вселенную. Она говорит, что покидает нас. Ты должен поторопиться!

Гарри сердито выругался себе под нос и широко растянул длинную цепочку, держа ее на вытянутой руке перед собой.

— Я думаю, тебе нужно быть в кругу, — сказал он, обращаясь в пустой коридор. Гарри не увидел никакого движения, но что-то слегка вспыхнуло по всей длине цепочки. — Она внутри цепочки, сэр Николас?

— Да-а, — ответил призрак, резко развернувшись вокруг Гарри.

— Ты уверен? — слова были отчаянными, настойчивыми, почти истерическими.

Сэр Николас еще раз взглянул и кивнул, на этот раз с большей уверенностью.

Гарри взглянул на широкую пустую полосу, окруженную ожерельем, и пожалел, что ему приходится так многое просто принимать на веру. Когда он подумал об этом, в нем мелькнуло слабое мерцание, как будто смутный облик Гермионы появился и исчез во вспышке молнии. Он вспомнил, как Луна говорила, что фаза не влияет на ожерелья.

— Она готова, Гарри, — сказал сэр Николас, побуждая его к действию. Гарри закрыл глаза.

«Пожалуйста, пусть это сработает, пожалуйста, пусть это сработает, пожалуйста, только пусть это сработает».

Он постучал по кристаллу волшебной палочкой и произнес заклинание, которое вернет их домой. Казалось, что Луна научила его этому заклинанию на лужайке Хогвартса много лет назад — хотя, наверное, прошло всего несколько дней.

* * *

Луна уронила вилку.

Та шумно подпрыгнула на столешнице и с грохотом упала на пол. Рон с любопытством посмотрел на Луну, когда та не сразу пошевелилась, чтобы её поднять. Его собственная нагруженная вилка так и осталась висеть в воздухе.

— Луна? — спросил он. — Любимая? Что-то не так?

Долгое время она вообще не отвечала, и Рон уже приподнялся со стула, озабоченно нахмурив брови, как вдруг она вскочила на ноги, опрокинула стул и издала такой визг, что Рон вздрогнул. Он воскликнул:

— Черт побери!

— Рональд, нам нужно идти.

— Посреди обеда? Куда? — спросил Рон, беспомощно указывая на почти нетронутую еду.

Но следующие слова Луны выбили из головы Рона Уизли все мысли о еде.

— Рональд, он вернулся.

* * *

Первое, что ощутил Гарри — это прохладный гладкий камень под кожей ладоней и щек. Во-вторых, очки больно давили на нос. Он моргнул, открыл глаза и увидел большую трещину, пересекшую правую линзу пополам.

«Черт, — подумал он, — неужели нельзя ли хоть раз упасть на спину, а не каждый раз на собственное бедное лицо»?

— Oculus reparo, — раздался спокойный низкий голос, такой сладкозвучный, словно успокаивающий бальзам для его ушей — и для его души — тот голос, который он уже никогда не надеялся услышать вновь.

И все это вдруг промелькнуло перед ним… Хогвартс, сэр Николас, Гермиона… Смена вселенной, ему нужно было спешить!

Трещина в линзе ярко вспыхнула и исчезла. Он уперся ладонями в пол и попробовал встать. Его взгляд скользнул по верхней части лестницы, где стояли Дамблдор и МакГонагалл, и он мысленно укорил себя за то, что не сказал своему старому директору хотя бы несколько мимолетных слов.

Гарри тяжело повернул голову, и его взгляд пронесся мимо перил, коридора, гобелена Рейвенкло, а затем наткнулся на девушку — молодую женщину — сидящую со скрещенными на полу ногами и смотрящую на него с немалой долей недоверия. Она была не в той одежде, в которой он видел ее в последний раз, а ее волосы были небрежно скручены в узел на затылке. Её глаза были сияющими и широко открытыми, как будто она не могла понять, что она здесь, и он никогда за всю свою жизнь не видел ничего более захватывающего.

— Гермиона, — хрипло сказал он, наконец полностью сев.

Она улыбнулась ему, хотя вся дрожала, и, наконец, слезы градом хлынули у неё из глаз.

— Да, — ответила она утвердительно, как будто он задал вопрос.

На мгновение им показалось, что они оба боялись говорить, боялись пошевелиться — как будто момент, которого они так жаждали, исчезнет так же мгновенно и необратимо, как лопнувший мыльный пузырь.

Гарри упивался ею, его глаза собственнически блуждали по каждой черточке её лица. Она была старше, чем он её запомнил, и что-то неуловимое изменилось в ее глазах. Она была худой, но не изможденной; в ней не было солнечного света и той воздушности… Она выглядела как… как Гермиона, внезапно понял он, как его Гермиона, та, по которой он скучал так, будто была оторвана половина его души.

Она была здесь.

Гарри изо всех сил пытался решить, что сказать дальше. Признаться ей в любви было легко, тем более что ему не нужно было смотреть в эти тающие шоколадные глаза, ведь отчаяние подстегивало его вперед, ведь это могла быть его последняя возможность. Может быть, заявления или обещания были преждевременными — ведь ей придется ко многому приспособиться… А что, если она захочет жить с родителями, или поступить в университет, или ей не понравится квартира? У нее отняли жизнь, она была в подвешенном состоянии, в состоянии неопределенности последние пять лет, и теперь, когда вернулась… теперь, когда она вернулась… Он слегка сгорбился и рассеянно провел рукой по волосам. Он бросил на нее быстрый взгляд, как будто ему действительно не хотелось, но не мог удержаться.

— Ты выглядишь как человек, у которого в голове куча мыслей, — мягко заметила Гермиона, и ее слова растворились в тишине коридора.

Гарри метнул в ее сторону взгляд и на секунду испугался того, что молча сидит на полу, глядя на нее в эти первые несколько мгновений. Он помчался к ней по коридору, и вот уже они оба сидели спиной к стене, и бахрома гобелена едва касалась их макушек.

Она по-дружески склонила голову ему на плечо, и на мгновение, от которого замерло сердце, Гарри забыл дышать.

— Я… я не знаю… это… — бессвязно пробормотал Гарри и назвал себя идиотом в шести вариантах.

— Это тяжело, не так ли? — она задумалась. — Когда ты… когда ты так долго пытаешься достичь цели, и когда, наконец, ее достигаешь, ты действительно не знаешь, что с этим делать.

— Я знаю, что я хотел бы сделать, — честно выпалил Гарри, а затем почувствовал, как жар поднимается к его лицу и окрашивает его в малиновый цвет. — Я имею в виду, я имею в виду…

Он остановился и глубоко вздохнул.

«Это Гермиона, — отругал он себя, — а не просто какая-то незнакомая девушка, на которую ты отчаянно пытаешься произвести впечатление или что-то в этом роде… это просто Гермиона».

Он мог бы посмеяться над собой. Она никогда не будет «просто» Гермионой.

— Я… я действительно имел в виду то, что сказал тебе раньше — каждое сказанное слово. Но я… я знаю, что тебе придется со многим… со многим разобраться… Вернуться… Я имел в виду, и я не… Я не хочу усложнять тебе жизнь. Тебе нужно наверстать пять лет жизни, и — и твои родители — и средства массовой информации устроят что-то невероятное, и… — он сглотнул и выглядел раздраженным на себя. — Будет много решений и…

— Гарри, — вот и все, что она сказала, и этого было достаточно, чтобы он остановился. Её тон был почти любовно-упрекающим, как у матери к ребенку, который разгромил ее кухню, чтобы принести ей завтрак в постель. — Разве ты не понимал — разве ты не знал, что мне не нужно принимать никаких решений? Я… Я приняла решение уже давным-давно.

Она подняла руку и нежно провела ею по его темным волосам. От этого прикосновения у него перехватило дыхание.

— Что за решение? — спросил он, почти боясь услышать ее ответ.

— Решение о том, что я буду любить тебя вечно.

Слова пронеслись сквозь Гарри, столь живые и ошеломляющие, и он снова поднял глаза, не желая встречаться с ней взглядом. Наконец их взгляды встретились с такой силой, что Гарри подумал, что это, наверное, можно было услышать.

— Ты уверена? — хрипло прошептал он, борясь с желанием откашляться.

Ее глаза искали его, ее лицо было невозможно близко; руки Гермионы поднялись, чтобы обхватить его лицо.

— Если я… если я действительно ждала тебя пять лет, Гарри, то я… Я не хочу больше ждать.

Ее слова словно высвободили механизм, который делал все его слова и действия неестественными и нерешительными. Он подхватил ее на руки с такой силой, что у нее вырвался визг удивления, и нежно провел одной рукой по ее лицу и волосам, благоговейно скользя кончиками пальцев по гладкой поверхности ее кожи.

— Я… я не могу поверить… — сказал он восторженным голосом, который был переполнен эмоциями.

— Я знаю, — ответила она, хотя он и не закончил фразу.

А потом его губы оказались на ее губах, и они потянулись к нему в ответ. Возникло ощущение, будто все вселенные, через которые они путешествовали, снова закружились вокруг них. Гарри почувствовал завершение и покой, просачивающиеся в трещины его души, даже в те, что присутствовали в ней с той ночи Хэллоуина, и он знал, что держит свой мир в руках.

Они прервали поцелуй, но остались рядом, и каждый наслаждался присутствием другого; Гарри почувствовал, как улыбка начала приподнимать уголки его рта. Он подавил смех во вьющихся волосах Гермионы.

— Что? — спросила она, с любопытством глядя на него.

— Только то, что сказала Луна, — ответил он. — Насчет того, что вселенная вышла из равновесия. Интересно, заметила ли она, что все снова пришло в норму?

— Ты действительно думал, что она не заметит? — раздался голос, который заставил их обоих вздрогнуть и смущенно отодвинуться друг от друга.

Рон поднимался по лестнице, изо всех сил сжимая рукой резной набалдашник, а Луна, как всегда безмятежная, следовала за ним.

— Мы, черт возьми, бежали всю дорогу от самых ворот.

Гарри встал на ноги и рассеянно протянул Гермионе руку.

— Хорошо вернуться обратно… — начал он, но заметил, что Рон с плохо скрываемым волнением смотрит не на него, а через плечо Гарри.

Взгляд Гарри переместился с Рона на Гермиону, и он быстро отступил в сторону, зная, что этот момент назрел уже давно.

— Гермиона… — хрипло начал их третий лучший друг. — Это… я рад тебя видеть… — он выглядел столь же неловким, как и Гарри, и Гарри внезапно ощутил укол жалости в груди.

— Я тоже рада тебя видеть, Рон, — искренне ответила Гермиона, ведь воспоминания об их последнем разговоре почти стерлись от всего, через что она прошла с того дня.

— Мне так… Мерлин, Гермиона, мне так жаль. Если бы я… если бы я не… — голос Рона срывался, и он запнулся, когда Гермиона быстро замотала головой, возражая против всех его извинений, но ее голос был слишком тихим, чтобы его можно было отчетливо услышать.

Луна подошла к Гарри, ее глаза незаметно наблюдали за их друзьями, но в них загорелась новая жизнь.

— Ты вернулся, — констатировала она.

Гарри взял ее руку и поднес ее к своим губам.

— Если бы не ты, не то, что ты сделала… — начал он грубовато, но не смог договорить.

Она задумчиво вгляделась в его лицо, и ее взгляд снова вернулся к Рону и Гермионе. Загадочная улыбка осветила ее черты.

— Это того стоило, — заметила она.

— Значит, все… Вернулось на свои места, да? — спросил он, и веселая улыбка искривила уголки его рта, но глаза его были серьезны и полны благодарности.

— Да… Так и должно было быть, — ответила Луна, удовлетворенно вздохнув, когда Гарри оставил легкий поцелуй на макушке ее залитых солнцем волос.

— И самое приятное в твоем возвращении, это то, что, может быть, теперь Гарри будет держать свои грязные руки подальше от моей женщины, — слишком громко сказал Рон, явно пытаясь смахнуть следы слез из-под глаз. Глаза Гермионы блестели от сильных эмоций и веселья, даже когда она огорченно скривила губы.

— Твоя женщина? Честно говоря, Рон…

Рон прервал ее, импульсивно подняв и закружив вокруг себя.

— Мы скучали по тебе, Гермиона, — сказал он.

Гермиона подошла к Гарри, и он воспользовался моментом, чтобы насладиться тем, как она чувствовала себя рядом с ним, словно она принадлежала ему, как не могла принадлежать больше никому и нигде. Гарри обнял ее одной рукой, и его глаза ясно говорили ей то, что он не мог найти в себе силы, чтобы заговорить.

Больше, чем ты можешь себе представить.

Они все вчетвером спустились по главной лестнице Хогвартса.