Любой ценой (джен)

На вокзал она переместилась камином, любезно открытым для неё Томом — не пришлось выходить на три часа раньше, зависеть от маггловского транспорта и лишний раз переодеваться. Оказавшись сразу на платформе девять и три четверти, Лисса огляделась в поисках знакомых, но кроме двух слизеринцев — со второго и седьмого курсов, с которыми она обменялась вежливыми кивками — никого из друзей не увидела, а специально задерживать и поджидать посчитала излишним, потому сразу зашла в поезд.

В поисках свободного места Лисса прошла два вагона, но везде было занято. Наконец она нашла Нотта и, выяснив у него, что пока остальные не показывались, а поезд он прошёл насквозь, прежде чем занять это купе, устало опустилась на предложенное место.

— Вы слышали, в этом году в Хогвартсе пройдёт Турнир Трёх Волшебников! — едва дверь закрылась за Гойлом, последним присоединившимся к компании, выдал новость Драко.

О Турнире все уже знали — Лисса подслушала новость у работников Министерства, посещавших Косой переулок и «Дырявый котёл», а остальные услышали от родителей. Драко с Теодором рассказали о известной истории предыдущих Турниров, и до самого приезда в Хогвартс друзья обсуждали возможность собственного участия в состязании школ и достойных кандидатов среди других учеников, позабыв о летних приключениях.

Так и не придя к единому мнению, четверокурсники-слизеринцы в числе последних покинули поезд и, насмешливо смотря на уже успевших промокнуть студентов, наколдовали себе «зонтики», под их защитой двинувшись к каретам.

Большой зал встретил студентов звёздным небом, тысячами горящим свечей и многозначительными улыбками учителей.

Дамблдор начал приветствие с объявления о том, что в этом году не будет квиддича. Большой зал взорвался негодованием, однако директор лишь улыбнулся да знаками попросил всех замолчать и дослушать. Заговорщицки подмигнув, он развёл руки в стороны, словно норовя обнять всех присутствующих, и сообщил о Турнире Трёх Волшебников, возобновлённом после длительного перерыва, который должен был пройти не где-нибудь, а в Хогвартсе! Стоило Дамблдору замолчать, и в Большом зале повисло удивлённое молчание.

Драко громко хмыкнул, разрушая торжественность атмосферы, и слизеринцы принялись ухмыляться: на их факультете все заранее знали о Турнире. И это словно послужило сигналом — все одновременно заговорили.

Директор дал минутку и продолжил вещать. Нельзя сказать, что он говорил слишком уж долго, и всё же многие успели заскучать, в основном, конечно, те, кто узнал о мероприятии летом и либо уже прочитал о Турнирах, либо выспросил у друзей и родных, но и остальные студенты жаждали не исторических справок…

Нововведение, согласно которому принять участие в Турнире теперь имели право только совершеннолетние ученики, то есть только семикурсники и небольшая часть шестикурсников, вызвало бурю негодования, но, естественно, обиды и возмущения никак не повлияли на учителей. Наконец Дамблдор закончил с Турниром и перешёл к обычным для первого сентября объявлениям.

Это уже точно никому не было интересно, так что обсуждения Турнира возобновились с новой силой. Впрочем, был ещё один животрепещущий вопрос, на который пока никто не ответил: не увидев за преподавательским столом новых лиц, студенты принялись гадать, кто же будет в этом году вести ЗОТИ.

Раскат грома и грохот распахнувшихся дверей создали достойный антураж для появления нового действующего лица — легендарный аврор умел эффектно себя подать.

— Это же Грюм! — воскликнул кто-то за гриффиндорским столом, и в Большом зале стало тихо.

Перефразируя классика, «репутацию мракоборцу создают арестованные им тёмные маги», а в этом Грюм лидировал с ощутимым отрывом, переплюнув весь Аврорат — половина заключённых Азкабана были захвачены им лично.

Дети Пожирателей смерти застыли соляными столпами, с ненавистью глядя на Аластора Грюма. Дети «светлой» стороны, впрочем, также не торопились радоваться, очень уж путающее о Грюме сложилось мнение.

Увидев лицо Грюма, Лисса содрогнулась. Следует заметить, она была не одинока в своей реакции, даже старшекурсники выглядели испуганно. Мысли слизеринцев скакали, мешая ей разобраться, что они думают на самом деле, и она отложила на потом выяснение вопроса, почему они боятся Грюма. Ненависть была понятна: многие лишились отцов или других родственников по вине аврора, но страх?..

Вообще профессор ЗОТИ производил двоякое впечатление. Из любопытства Миралисса попыталась влезть в его мысли, и в третий раз в жизни потерпела сокрушительное поражение: наряду со Снейпом и Дамблдором, Аластор Грюм оказался превосходным окклюментом. Даже мистер и миссис Малфой, с которыми Лисса познакомилась летом, не могли похвастать столь совершенной защитой разума. Да, прочитать их было сложно, а незаметно это сделать и вовсе невозможно, но опытному легилименту не составило бы труда взломать их блоки. Даже сама Лисса, действуя голой силой, сумела бы «покопаться» в их головах.

Ментальный щит Грюма был неприступен.

Но смутило её не это, а взгляды старика.

Началось всё третьего сентября, когда Миралисса, опаздывая на трансфигурацию, налетела на Грюма в коридоре. С непостижимой ловкостью поймав Лиссу, Грюм впился взглядом в её лицо, не торопясь разжимать хватку на плече.

— Ваше имя? — неожиданно мягко спросил Грюм.

— Торн, четвёртый курс, Слизерин, — отчиталась она.

— Не стоит носиться по коридорам, — попенял он, сверля её взглядом, в котором, впрочем, отсутствовала неприязнь.

— Извините, сэр, — пискнула Лисса, не зная, как отнестись к необычному тону и произошедшему вообще.

Продолжив путь, она ещё долго чувствовала взгляд отставного аврора между лопаток.

После этой встречи профессор словно задался целью извести Лиссу. Каждый урок заканчивался для неё отработкой. При этом нельзя сказать, что Грюм оскорблял её, как других детей Пожирателей смерти, или сыпал довольно обидными намёками, он даже не занижал её оценки. Нет, он щедро начислял баллы мисс Торн, но всё равно назначал взыскание. Однако профессор не заставлял Лиссу мыть пол или убирать в шкафу — он с ней разговаривал.

Замкнутая девушка терялась, по большей части стараясь отмалчиваться, но Грюм не отставал. Она только-только научилась не замыкаться при разговорах с ровесниками, а опыта общения с взрослыми у Миралиссы и вовсе не было, и она не понимала, что почти все вопросы Грюма абсолютно безопасны. Для неё эти ежевечерние допросы были настоящей пыткой.

Она не чувствовала угрозу, и всё же ничего не могла поделать со страхом. Грюм воплощал в себе всё, чего она боялась: он был взрослым, от которых она не видела в своей жизни ничего хорошего; он был магом, а это означало, что выручавшие в мире магглов способности против него были меньше, чем ничто; и наконец он был аврором, а значит, для него буква закона была важнее его духа, и в случае чего…

Лисса не знала, как быть. Как ни убеждала она себя, что в школе Грюм — всего лишь один из учителей, и ей нечего бояться, страх и волнение никуда не девались, и каждый раз, когда приходилось оставаться с ним наедине, она ужасно волновалась.

В очередной раз явившись на отработку-допрос, Лисса обречённо села напротив профессора, настраиваясь на худшее. Грюм окинул её придирчивым взглядом и сразу же спросил о дате рождения. Миралисса растерянно хлопнула глазами. Внутренний голос молчал, ничем не помогая, но говорить правду очень и очень не хотелось. Почему? Она не могла объяснить даже самой себе.

— В январе, — буркнула она и в тот же миг поняла, что Грюм уже задавал этот вопрос, и в прошлый раз она назвала другой месяц. Осознав, что запуталась в собственном вранье и Грюм не упустил этого, Лисса не выдержала: — Что я вам сделала, профессор? Почему вы всё время оставляете меня на отработки? Вы меня за что-то ненавидите, или есть реальная причина для такого вашего поведения?! В чём вы меня обвиняете?!

— Вы напоминаете мне одного близкого друга, мисс Торн, — совершенно спокойно отреагировал на её вспышку Грюм. — Я лишь пытаюсь удостовериться, что это сходство — совпадение.

— Ну так спросите! — взорвалась Миралисса, вскакивая на ноги. — Я два месяца хожу на отработки! За это время я могла бы зелья выучить!

— Кто ваши родители, мисс? — резко подаваясь вперёд, Грюм, казалось, пытался заглянуть ей в самую душу. — И меня не интересует официальная версия. Я хочу знать имена. И имена правдивые.

— Я живу в приюте, — без колебаний, ответила она. — Откуда мне знать…

— Я же сказал: официальная версия мне неинтересна, — досадливо поморщился Грюм. — Я пытался узнать это сам, но наткнулся на добротный ментальный блок, — Лисса хотела было возмутиться, ведь легилименция к несовершеннолетним без разрешения родителей или опекунов была категорически запрещена, но Грюм не дал ей такой возможности, продолжив говорить: — Будь вы гря… магглорождённой, как утверждаете, ему неоткуда было бы взяться у четырнадцатилетней девчонки. И это подводит нас к…

Профессор резко замолчал и наклонился к Лиссе, уставившись глаза в глаза. Она уже намеревалась спросить, зачем он это сделал, когда он опустил все свои ментальные щиты, и на неё обрушился шквал чужих мыслей. Воспоминаний и образов было так много, что она не справлялась, утопая в этом ментальном водовороте, задыхаясь под толщей чужих тайн…

Очнулась Миралисса на полу.

— Хвала Салазару! Ты в порядке? Я уж испугался, что убил тебя.

— Это правда?! — хрипло спросила Лисса, чтобы удостовериться в реальности происходящего. Увиденное было настолько невероятным, что другие вопросы просто отказывались формулироваться, и она спросила первое, что пришло в голову: — Вы — Пожиратель смерти?!

— Значит, ты и вправду его дочь, — вместо ответа произнёс профессор, широко улыбнувшись, и вдруг без предупреждения сгрёб Лиссу в объятия. — Ну, здравствуй, крестница.

У неё голова шла кругом, но она так привыкла изображать безэмоциональную статую, что голос сам собой прозвучал ровно:

— Здравствуйте, мистер Крауч.

— Барти, Мира, для тебя я Барти.

Вызвав домовика, лже-Грюм приказал подать чай с бутербродами, и когда всё было доставлено, а эльф удалился, уселся напротив Миралиссы с сияющей улыбкой на губах, что казалась абсолютно неуместной на лице отставного аврора.

— Мы с твоим отцом дружили с самого детства, Мира. Ты знаешь, что очень похожа на него? Почему все считают тебя гря… магглорождённой? Твои родители волшебники…

— Я знаю, профессор, это из-за того, что я живу в маггловском приюте.

— Где?! — изумлённо воскликнул Крауч, грохнув кулаком по столу. — Так это правда?! Старая сука! Да как она посмела… Как давно ты живешь с магглами? — резко успокаиваясь, задал он вопрос.

— С пяти лет, — уже не сомневаясь в том, чтобы отвечать правдиво, отозвалась она. — А… скажите…

— Не бойся меня, Мира, — приободрил Грюм. — Ты можешь спрашивать о чём угодно.

Секунду-другую она смотрела на него, набираясь решимости, и уточнила:

— Это же Оборотное, да? Оно ещё долго будет действовать?

— Пятнадцать минут, — бросив взгляд на часы, ответил тот. — Хочешь убедиться, что я не Грюм?

— Нет, хочу убедиться, что вы Бартемиус Крауч.

— А ты разве знаешь, как я выгляжу? — с долей удивления усмехнулся он.

— Я… Я хорошо помню отца, а вас почему-то нет — только лицо.

— Тебе был год, ты не можешь помнить…

— Я стихийный легилимент, сэр, — впервые в жизни вслух призналась она и, пожав плечами, пояснила: — Моя память устроена иначе, чем у большинства людей.

— Я знаю, но Реймонд никогда не говорил, что помнит, что с ним происходило в младенчестве…

— Он мог и не помнить, — пожала плечами Лисса. — Я вспоминала специально. Это были лучшие воспоминания, я не могла и не хотела забывать…

Когда действие Оборотного зелья закончилось, Лисса полностью оттаяла, со слезами бросившись крёстному на шею. Как бы это ни было невероятно, но сидевший напротив мужчина на самом деле был им — чуть постаревшим, по сравнению с сохранившимся в памяти Миралиссы портретом, но несомненно Барти Краучем.

— Вы совсем не изменились! — воскликнула она, смущённо отстраняясь. — Разве что вот этого шрама я не помню…

— Это уже из Азкабана, — подтвердил растроганный Крауч. — Я скучал по тебе, Мира. Прости, что ни меня, ни твоего отца не было рядом, когда ты росла.

— Я знала, что он не мог меня бросить!

Они проговорили всю ночь, компенсируя тринадцать лет разлуки. Откровенность давалась непросто, но с каждым произнесённым словом, с каждой проведённой вместе минутой Лисса говорила свободнее. Словно кусок льда, которым постепенно покрылось её сердце за годы одиночества, таял…

Счастью Миралиссы не было предела. Её широкую улыбку, которую до этого вообще мало кому доводилось видеть, теперь могла наблюдать вся школа. Естественно, друзья заметили перемены, но Лисса, как обычно, толком ничего не ответила, а настаивать никто не посмел, признавая за ней право на тайны. Окончательно же её оставили в покое, когда прибыли иностранные гости, надолго привлёкшие к себе всеобщее внимание: мало того, что в составе дурмстранговской делегации был сам Виктор Крам, среди шармбатонок оказалась настоящая вейла!

Парни пускали слюни на Флёр Делакур, девушки растекались лужицами под взглядом Виктора Крама, а Лисса, игнорируя школьные новости, каждый вечер спешила «на отработку к Грюму».

* * *

Скандал с чемпионством Гарри Поттера оставил Лиссу равнодушной. На самом деле не нужно бы быть легилиментом, чтобы понять, что Поттер не бросал своё имя в Кубок: у него всё было написано на лице. Но сам по себе он мало кого интересовал, а потому окружающие видели лишь образ, что сами нарисовали в своих головах. И образ этот мало походил на настоящего Поттера.

Лиссу откровенно удивило бездействие директора и профессоров, они ведь не могли не понять того, что для неё было очевидно — искреннее изумление Поттера однозначно свидетельствовало о его непричастности. Однако вмешиваться она не собиралась — это было дело Поттера, на которого ей было наплевать. И всё же ей пришлось пересмотреть свою позицию и выступить в защиту Мальчика-Который-Выжил: однокурсники так бесились из-за его чемпионства, что глушили её.

— Поттер, конечно, идиот, но против прямого запрета Дамблдора он не пошёл бы, — перебила очередной поток оскорблений в адрес Поттера Миралисса. — Да вы только посмотрите на него! Он и сам понимает, что чемпионство до добра его не доведёт.

— Почему ты его защищаешь? — не выдержал Малфой, который не понаслышке знал, что подруга ненавидит Поттера.

— Не говори глупостей, — небрежно отмахнулась она и скривилась. — Вы так злитесь, что это ненормально. Обидно, конечно, что чемпионом стал не Уоррингтон, а хаффлпаффовец, но это не конец света!

Внимание переключилось на Диггори, и в гостиной воцарился покой. Пусть Хаффлпафф не пользовался уважением, но негативных эмоций студенты этого факультета у большинства не вызывали, да и самого Седрика Диггори — капитана квиддичной команды — многие знали как неплохого парня.

Присутствие незнакомых волшебников внесло приятное разнообразие в школьные будни. Одно дело, когда вокруг давно знакомые и изученные люди, и совсем иное, когда в непосредственной близости находятся не просто незнакомые маги, но представители других стран. Англичане пока не знали, нравятся ли им гости, однако о скуке забыли напрочь. Студенты всеми силами пытались произвести благоприятное впечатление, чинно обедая, степенно расхаживая по коридорам, вместо обычной беготни, и вообще всячески подражали поведению, принятому в высшем обществе. Выглядело это порой забавно, а чаще нелепо, однако профессора радовались как дети, гордясь переменами к лучшему, и лишь Снейп скептически усмехался, точно зная, что студентов не хватит надолго.

Лисса прятала улыбку и молчала, успев прочитать, что показательно благопристойное поведение дурмстранговцев и милая обаятельность шармбатонок — такая же игра, как чинность хогвартсцев.

Естественно, прогнозы декана полностью оправдались — и первыми, к его злорадству, сдались гриффиндорцы, — но, справедливости ради стоит упомянуть, что дело было в самих гостях. Постепенно привыкая к новой обстановке, гости снижали градус притворства; шармбатонские девушки уже через пару недель перестали улыбками отвечать на приветствия и вообще стали вести себя так вызывающе надменно, презрительно морща носики в ответ на любой знак внимания, что хозяева быстро отказались от мысли им понравиться. Дурмстанговцы же, напротив, вовсе не были поголовно тёмными магами: по крайней мере половина делегации оказалась магглорождёнными и ничуть не интересовались Тёмными искусствами, и по истечению двух недель их стали считать «своими», а следовательно необходимость изображать «приличных» людей отпала.

Открытие Турнира вызвало ажиотаж. В Хогвартс прибывали гости — многие желали лично присутствовать, но лучшие места, конечно, достались ученикам. Лиссе тоже было интересно, как всё пройдёт, тем более что о драконах она узнала в числе первых, и всё же развивающиеся отношения с крёстным её интересовали намного сильнее.

Первый тур получился зрелищным. По жребию открыл Турнир Диггори, и уже после его выступления Лисса поняла, что досмотреть всё с занятого на центральной трибуне места не сможет — голова раскалывалась. Драконы были великолепны, чемпионы… Она ждали большего — сражений, а не хитрости, потому не очень расстроилась, что придётся довольствоваться чужими воспоминаниями. На её уход никто не обратил внимания, и к тому моменту, когда подошла очередь Поттера, она успела добраться до Астрономической башни, с которой открывался чудесный вид и на арену, и на хвосторогу, что оборвала цепь и погналась за Поттером.

Объявление о Рождественском бале наделало много шума. Перешептывания, хихиканье и румянец на щеках — вот что наблюдали преподаватели. Девушки строили глазки всем подряд, парни горделиво распрямляли плечи, но, за исключением устоявшихся пар, с приглашениями никто не торопился.

Миралисса мысленно произвела ревизию своих финансов и поняла, что приобретение праздничного наряда пробьёт дыру в её бюджете, а значит, ей не светит поход на это мероприятие. Ещё в августе решив, что обойдётся без парадной мантии, даже узнав о бале, она не передумала. Посетить мероприятие, конечно, хотелось, но рационализм у Миралиссы был более развит, чем желание потанцевать или показать себя, а приобретение наряда рациональным не было. Смириться было неожиданно легко, однако она всё же старалась избегать компаний, обсуждающих подготовку к балу, хотя в гостиной от этого было никуда не деться.

— Эй, Торн, пойдёшь со мной на бал? — не понижая голоса, спросил Боул.

— Нет, — делано рассмеялась та.

Люциан пожал плечами и отошёл обратно к друзьям, а Лисса, чье настроение было окончательно испорчено, удалилась в спальню. Вскоре к ней присоединилась Дафна, без умолку трещавшая о платьях, туфлях и макияже…

Стараясь не раздражаться и с пониманием относиться к вполне естественным девичьим разговорам, Лисса вежливо улыбнулась и спросила:

— Теодор тебя уже пригласил?

— Нет, но… Куда он денется? — самоуверенно улыбнулась Гринграсс, зная, что влюблённый в неё с первого курса Нотт не упустит такой шанс и пригласит её сразу же, как наберётся смелости.

Чувствуя, как червячок зависти поднимает голову, Лисса постаралась как можно быстрее свернуть разговор на неприятную тему, а спустя полчаса уже отправилась спать, вынудив и Дафну лечь пораньше.

Она тоже хотела беззаботно выбирать наряд, не задумываясь о цене. Быть красивой и флиртовать напропалую, как Дафна, но… Лисса не была Дафной Гринграсс — любимицей обеспеченных родителей, и понимала она это отчётливо, а потому старательно гнала от себя мысли о бале.

Проснулась Лисса в отвратительном настроении. Сославшись на головную боль, она села отдельно от друзей с краю стола и издали наблюдала за их перемигиваниями, развлекаясь пари с самой собой насчёт пар, формирующихся пока только в чужих умах.

После урока ЗОТИ Грюм привычно велел Лиссе задержаться. Чуть ли не ежедневные отработки, которые давно стали обычными чаепитиями, уже никого не удивляли. Выслушав сочувственные слова прощания от расходящихся сокурсников, Лисса осталась на месте.

— Ты чего грустная? — закрыв за учениками дверь и наложив запирающие чары, профессор потрепал крестницу по волосам. — Выбрала платье?

В первый момент Лисса растерялась. Её общение с крёстным было регулярным и очень тёплым, но в основном сводилось к рассказам Крауча о детстве её отца или обсуждению учёбы Миралиссы, так что вопрос о платье стал полной неожиданностью.

— Платье? А-а-а… Вы про бал. Я не пойду.

— Почему?! — изумился Грюм, отчего его лицо приобрело крайне забавное выражение.

— Ну… У меня нет на это денег, — покраснев, призналась Лисса и, пока Крауч не подумал, что она жалуется, быстро добавила: — Да я и не хочу идти. Подумаешь, бал…

— Мира, прости меня, я должен был раньше об этом подумать! Хреновый из меня крёстный… Мы закажем тебе самое шикарное платье! И вообще, ты только скажи, что тебе нужно…

— Да не надо, у меня всё есть, — покраснела та.

— Мира, ты — моя крестница. Ты дочь моего лучшего и единственного друга. Ты не должна ни в чём нуждаться! Слышишь? Почему ты сразу не сказала? На что ты вообще живешь?

Она отвела взгляд, смущённая таким эмоциональным выступлением.

— Мне всего хватает…

— Мира, я видел у тебя книгу по древним рунам и знаю, сколько она стоит, но до сегодняшнего дня я не задумывался, что у тебя неоткуда взяться таким дорогим вещам, так где ты достала деньги?

Лисса испуганно подняла взгляд, но не увидела осуждения — только беспокойство, поэтому, чуть помявшись, рассказала крёстному всю историю появления своего капитала. Она ужасно боялась, что он разочаруется в ней и оттолкнёт, но лгать не хотела. В конце концов, приютская девочка привыкла проверять на прочность каждого, кто оказывался рядом. Но если с магглами было просто — прислушался и сразу понятно, что человек на самом деле думает, — то с Бартемиусом всё было намного сложнее. Повода заподозрить его в неискренности не было, и всё же неопределённость Лиссу напрягала. И эта откровенность была в своём роде проверкой: примет ли крёстный её — настоящую, со всеми недостатками и багажом некрасивых поступков, на которые её вынуждали обстоятельства и пробелы в воспитании.

Крауч выслушал её молча. И, не успела она подумать о плохом, воскликнул:

— Хвала Мерлину, тебя не поймали! Мира, давай договоримся: если тебе что-то отныне понадобится, ты придёшь ко мне. Без стеснения, без ложной скромности, без глупой гордости… Пусть я тебе и не отец, ты мне как дочь, так что я помогу всем, чем смогу.

— Спасибо, Барти, вы самый добрый человек, которого я знаю! — вскричала она, бросаясь ему на шею.

— Я злой и жестокий Пожиратель смерти, не смей портить мою репутацию, — усмехнулся он, обнимая крестницу в ответ. — А теперь иди и выбери себе самое дорогое платье в каталоге.

Счастливая Лисса так и сделала. Игнорируя голос обиженной на несправедливый мир маленькой девочки, никогда не видевшей нормального отношения к себе, она всем сердцем поверила, что крёстный отец — ответ на её молитвы. Зарывшись в дафнины каталоги, не привыкшая к платьям вообще, она полностью положилась на вкус подруги в выборе фасона и быстро нашло среди указанных вариантов то, что ей понравилось и не показалось вычурным или помпезным. Сначала Лисса хотела заказать чёрную ткань — не маркий наряд ещё не раз можно было надеть на какие-либо мероприятия, но Дафна посоветовала выбрать платье синего цвета с золотистым шитьем по манжетам, подолу и декольте.

Чуть подумав, Лисса остановилась на цвете морской волны, и, получив одобрение Гринграсс, гораздо лучше разбиравшейся в модных тенденциях и обладающей врождённым утончённым вкусом, тут же отправила заказ с её совой.

Через неделю в Хогсмид должны были привести уже готовое платье для примерки, и Лисса, как и многие другие девушки, с нетерпением ждала этого дня.

Долгожданный поход в Хогсмид превратился в очередь в филиал ателье мадам Малкин. Прикинув, сколько времени займут примерки стоящих перед ней девушек, Лисса оставила Гринграсс ждать, а сама решила прогуляться.

Крауч заблаговременно вручил крестнице мешочек с галлеонами, отмахнувшись и от благодарности, и от робкого «это слишком много», и теперь Лисса была счастливой обладательницей небольшого состояния. Первым порывом было отнести деньги в Гринготтс, оставив себе несколько монет на «повседневные нужды», но она пересилила себя. Барти мог поинтересоваться, на что она потратила деньги, и ему нужно было что-то показать… А ещё она неосознанно хотела отрезать себе пути отступления: с появлением в её жизни крёстного, добровольно подтвердившего взятые на себя много лет назад обязательства заботиться о Миралиссе, ей не было нужды экономить кнаты. И тратясь на мелочи, она словно саму себя убеждала в том, что так будет всегда — крёстный всегда будет рядом.

«Три метлы» на удивление оказались полупусты. Лисса направилась к ближайшему свободному столику, но сесть не успела — её окликнул Боул:

— Эй, иди к нам!

— Привет, — с улыбкой усаживаясь за их стол, приветствовала Лисса, — а вы почему не носитесь с высунутыми языками по магазинам?

— Всё уже куплено, — хмыкнул Уоррингтон. — Не люблю оставлять на последний момент.

— А я решил не ходить на бал после того, как ты меня отшила, — усмехнулся Люциан.

— Отшила?! — изумилась она, едва не подавившись воздухом — уж слишком дико звучали слова Боула.

— А как это ещё назвать? Ты просто посмеялась надо мной.

— Я смеялась потому, что посчитала это шуткой, — буркнула она, грея руки о бокал сливочного пива.

Парни рассмеялись, а Боул поднялся со своего места и, поклонившись в лучших традициях аристократического общества, торжественно произнёс:

— Мисс Торн, не окажете ли вы мне честь, стать моей спутницей на Святочном балу?

— С удовольствием, мистер Боул, — захихикала Лисса в ответ, почему-то не чувствуя смущения.

— Супер! Что ж, теперь мне, пожалуй, пора присоединиться к тем, кто носится по магазинам.

— Я тоже пойду, — сделав глоток, поднялась следом Лисса, — у Малкин ужасная очередь из наших модниц, но ведь нужно ещё успеть купить подарки.

С Боулом они расстались прямо у дверей паба: Лисса отправилась налево, к магазинам, а Люциан — направо, туда, где ветвилась очередь желающих попасть на примерку. Не будь вокруг полно свидетелей, она бы вряд ли сумела удержаться от того, чтобы не захлопать в ладоши. Её пригласили на бал! Её, нищую дурнушку, которую все считают грязнокровкой, пригласил на бал старшекурсник! Да ещё какой старшекурсник! Симпатичный и чистокровный! Настроение немедленно взлетело на невообразимую высоту.