Конечно, это не любовь (гет)

За миг до того, как с палочки Гермионы сорвалось проклятие, Малфой выкрикнул:

 — Подожди!

Гермиона замерла, но палочку не опустила ни на дюйм. Она была готова атаковать в любую секунду. Впрочем, Малфой не предпринимал каких-либо попыток напасть, просто сидел в кресле.

 — Что тебе нужно? — спросила она с угрозой.

 — Поговорить. Если хочешь, обезоружь меня.

Гермиона не колеблясь произнесла: «Экспеллиармус!», — и палочка Малфоя прилетела к ней.

 — Говори.

 — Мне жаль, что так вышло с Холмсом, — сказал он. — Жаль, что он умер.

Гермиона позволила себе вспомнить те страшные доли секунды, когда Шерлок летел вниз с крыши больницы, и слезы сами собой подступили к глазам. Что бы Малфой ни задумал, нельзя дать ему понять, что Шерлок жив.

 — Очень своевременные сожаления, — ответила она ядовито.

 — Я не хотел такого исхода.

В этот момент Гермиона снова едва не наложила на него проклятье и прошипела:

 — Как у тебя только язык поворачивается?!

 — Послушай! — Малфой встал из кресла и подошел к окну, присел на подоконник. — Я испытывал глубокую неприязнь к Шерлоку Холмсу с первых минут нашего знакомства. Когда ты ушла к нему от меня, я его возненавидел, очень сильно…

 — Ты идиот, — вздохнула Гермиона, — между мной и Шерлоком ничего тогда не было. Его не интересуют… не интересовали физическая близость и эмоциональная привязанность. Никогда.

 — Ты не видела себя со стороны тогда, в его постели.

 — В любом случае, — прервала его Гермиона, — к делу это не имеет отношения. Что бы ты ни испытывал, ты фактически убил его. Разговор окончен.

 — Подожди! — он вскинул руку в останавливающем жесте. — Об этом я и хочу поговорить. Я много времени думал о произошедшем. О том, как пытался удержать тебя в кабинете, помогая Джейсону завершить дело, как обезоружил. И…

Он сделал паузу, потер подбородок тем жестом, который когда-то позволил Гермионе найти сходство между ним и Шерлоком, потом побарабанил пальцами по стеклу и продолжил:

 — Я испытываю отвращение к убийству. Любому. Я не смог убить даже тогда, когда от этого зависела моя жизнь и жизнь моих родных. И то, что я совершенно спокойно, с полной уверенностью в своей правоте способствовал убийству пусть неприятного мне, но живого человека — это нонсенс. Я не мог так поступить в здравом уме.

Гермиона подняла палочку чуть повыше и уточнила холодно:

 — Хочешь спеть мне песенку про «Империус»? Не поверю.

 — Не «Империус». Послушай, Гермиона…

 — Не называй меня по имени!

 — Грейнджер, — он вздохнул, — я не пришел бы сюда просто так. Поттер прижал меня к ногтю очень серьезно, поднял старые документы, провел обыск и нашел у меня три десятка запрещенных артефактов и дюжину зелий, а потом как следует подставил. Одно его слово — и меня ликвидируют при задержании как опасного преступника. Мне невыгодно находиться в Британии, но я здесь.

 — Я тебе поверила однажды, Малфой. Когда после войны ты убедил меня в том, что изменился, — сказала Гермиона, — не думаю, что хочу верить тебе еще раз. Но я готова выслушать твои соображения.

 — Что-то повлияло на меня, — сказал он торопливо, словно опасаясь, что его прервут, — что-то мощное. Это не «Империус» — я бы иначе не помнил своих действий. Это что-то другое. Клянусь тебе, я не стал бы делать то, что сделал, находясь в своем уме.

Он замолчал и отвернулся к окну, заинтересовавшись редкими прохожими.

 — И чего ты хочешь?

 — Я уезжаю сегодня. Перевел бизнес в Швейцарию, наладил там контакты, вчера закончил здесь последние дела. В Британии мне не отмыть до конца свою репутацию, и оставаться здесь, под колпаком у Поттера и со шлейфом подозрений ото всех и каждого, я не хочу. Пора обзаводиться наследником, и ему лучше расти там, где никто не тычет его отца в темное прошлое. Так что мне все равно, что здесь будет происходить, но… — Малфой снова взглянул на Гермиону, и она невольно отметила, что он как будто постарел. Двадцатилетним юношей и тридцатилетним мужчиной он выглядел почти одинаково, а теперь, к тридцати пяти, его лицо резко поменяло очертания. Возле рта залегли глубокие тени, нос удлинился, на лбу начали появляться залысины. Щеки впали, под глазами наметились морщины, а на лбу — две поперечные складки. Он стал очень похожим на своего отца.

 — Но? — подтолкнула она его.

 — Но я бы хотел, чтобы у тебя была информация о том, что произошло.

 — Ты мне ее не дал.

Малфой тяжело выдохнул и тихо сказал:

 — Я и не могу. Знаешь, есть способ помешать человеку рассказать правду. Но могу дать подсказку — Шеринфорд.

Гермиона медленно подняла руку и коснулась пальцами губ. Снова этот Шеринфорд. Едва она перестала думать о нем, как он возник.

 — Откуда ты знаешь про Шеринфорд? — спросила она.

Малфой закусил губу, словно сомневаясь, стоит ли говорить, но все-таки принял решение и произнес:

 — Лестрейндж. Больше ничего не могу сказать.

 — Больше, пожалуй, и не нужно, — задумчиво ответила Гермиона.

 — Тогда, мне пора, — он соскочил с подоконника и протянул руку. Гермиона вернула ему палочку, но не убрала своей. Что бы он ни говорил, Гермиона не была готова расслабиться в его присутствии.

 — Мне жаль, что между нам все так получилось, — сказал Малфой, забирая волшебную палочку, — и… прими мои соболезнования. Он мне не нравился, но он был незаурядным человеком.

Гермиона кивнула, не будучи уверенной в том, что сумеет как-то прокомментировать эти слова, и думала, что так и промолчит, но неожиданно для себя сказала:

 — Удачи в новой жизни, Драко Малфой. И я надеюсь, что мы больше не встретимся.

Малфой крутанулся на месте и исчез с хлопком, а Гермиона, у которой от напряжения уже начинала болеть рука, обвела палочкой вокруг себя, изменяя заклинания защиты так, чтобы через него могли проходить только Гарри, Рон, Джинни и Шерлок — и никаких незваных гостей.

Усилием воли задвинув размышления о произошедшем на задний план, она приняла душ и легла спать, а наутро в своем кабинете снова вернулась к разговору с Малфоем. Философский вопрос — верить или не верить — она решила не рассматривать вовсе. Если он солгал, в Шеринфорде она не найдет ничего интересного. Если сказал правду — там затаилось что-то опасное. Анализировать первую из двух возможных ситуаций смысла не было, поэтому Гермиона сосредоточилась на второй. Итак, допустим, Малфой сказал правду, он действительно посещал Шеринфорд, возможно вместе с Лестрейнджем, и там кто-то или что-то сумело подействовать на него и внушить определенный алгоритм действий.

Гермиона нарисовала посреди чистого листа бумаги знак вопроса, обвела его в кружок и облокотилась головой на руку — она понятия не имела, что это могло быть.

Ближе к одиннадцати часам ей стало не до размышлений — на нее обрушилась лавина работы. Однако ближе к вечеру, выходя из зала суда, она снова вернулась мыслями к Малфою и Шеринфорду, и ноги сами понесли ее по направлению к кабинету министра.

Кингсли пригласил ее войти почти сразу, как только закончил совещание с главой департамента транспортных сетей, предложил чай, но Гермиона отказалась и сразу перешла к делу, произнеся всего одно слово:

 — Шеринфорд.

Кингсли посмотрел на нее мрачно и спросил:

 — И как ты до него докопалась?

 — Случайное совпадение, разрозненные факты, потом работа в архиве, — ответила она.

 — Что еще ожидать от человека, который на втором курсе обнаружил в школе тысячелетнего василиска, — шутливым тоном, но с серьезным выражением лица заметил министр, — только это значительно опасней.

 — Это проект, которого не должно существовать.

 — Я с тобой согласен, но магглы — нет. Я могу пошариться в голове у премьера и внушить ему нужные мысли, но что тогда?

 — Конец дипломатическим отношениям, основанным на не причинении вреда. И прецедент, — сказала Гермиона. — Я знаю. Возможно, получится провести переговоры? Кингсли, по моим данным, там должно быть как минимум полсотни волшебников.

Она рассказала о своей теории, не упоминая Невилла с его списками. Кингсли тяжело вздохнул. Гермиона работала с ним не первый год и хорошо знала этот вздох — согласен с ее правотой, но ради интересов политики не будет следовать совету.

 — Не можем мы в эту историю лезть. У нас даже данных для аппарации туда нет, а если бы и были… — он махнул рукой, едва не сбив чернильницу, — В общем, Гермиона, я тебе запрещаю влезать в эту историю. И не шучу, — он сверкнул черными глазами, от взгляда которых становилось не по себе даже бывалым аврорам, — узнаю, что продолжаешь интересоваться Шеринфордом — повешу на тебя следящее заклинание и приставлю охрану, без которой ты и шагу не сможешь сделать. Ясно?

Гермиона выдержала его взгляд, но поняла, что в этой борьбе она проиграла. На ее стороне только смутные подозрения и неясные опасения, а на стороне Кингсли — информация и власть, чтобы повлиять на ситуацию. Позднее она найдет, как подступиться к теме Шеринфорда, но сейчас стоило уступить.

 — Предельно ясно, господин министр, — бойко сообщила она и прибавила: — я поняла, Кингсли.

 — Надеюсь.

Как бы сильно Гермионе ни хотелось, она действительно была вынуждена выбросить Шеринфорд из головы — биться в закрытые ворота было не в ее духе, а работать без информации не представлялось возможным. Правда, она не была бы собой, если бы не попыталась зайти с другой стороны и расспросить Майкрофта. Увы, тот тоже отказался говорить о Шеринфорде, заверив ее только, что ситуация находится под его полным контролем и не требует вмешательства волшебников.

Рождество наступило в этом году незаметно — поглощенная работой, Гермиона едва осознала его приближение. Праздновать с Уизли и Поттерами не хотелось — не только из-за того, что она опасалась очередных вопросов на тему личной жизни, но и из-за Шерлока. Казалось неправильным веселиться среди друзей, в то время как Шерлок за сотни миль от дома рискует жизнью.

Вместо этого она навестила мистера и миссис Холмс. Конечно, они знали, что их младший сын жив, но настроения смеяться и шутить у них тоже не было.

 — Он будет в порядке, вот увидите, — оптимистично сказала миссис Холмс сразу после первого тоста.

 — Конечно, будет, — поддержала ее Гермиона. Мистер Холмс только головой покачал и усмехнулся — видимо, не сомневался в способностях сына.

Они провели втроем тихий и теплый, почти семейный вечер. Майкрофт, разумеется, не приехал, ограничившись звонком. От Шерлока не было даже сообщения, но часы показывали, что он всего лишь просто в опасности — так же, как и последние несколько месяцев. Ей это служило неплохим утешением, и она жалела, что не может поделиться этими сведеньями с его родителями — им не стоило знать про волшебные часы.

В какой-то момент у Гермионы мелькнула мысль спросить про Э. Холмс, но она отбросила ее как недостойную — что бы ни произошло с девочкой много лет назад, это наверняка причинило боль ее родителям, и заставлять их вспоминать о событиях почти тридцатилетней давности в Рождество было просто жестоко.

Так что, переночевав в гостевой комнате в коттедже Холмсов, наутро Гермиона вернулась домой, ничуть не продвинувшаяся в поисках информации по Шеринфорду, но спокойная и умиротворенная.

Наверное, именно это состояние спокойствия послужило причиной того, что она вспомнила о Джоне Ватсоне. Они не были знакомы лично, но он оставался близким другом Шерлока и всегда заботился о нем, так что Гермиона посчитала естественным порыв узнать, как у него дела. Разыскать его оказалось нетрудно — в квартире на Бейкер-стрит, откуда он уехал сразу после фиктивных похорон Шерлока, осталось достаточно его личных вещей.

Активировав портал, Гермиона оказалась на широком мосту через Темзу, судя по всему, западнее Вестминстера. И без того не пользующийся, очевидно, популярностью у туристов, утром двадцать шестого декабря мост был совершенно пуст, не считая Джона Ватсона, замершего возле перил, и женщины в наушниках и легком спортивном костюме, вышедшей на пробежку. Гермиона набросила на себя дезиллюминационное заклинание и подошла к Ватсону поближе — и сразу же почувствовала угрызения совести. Она легко забыла о нем, тогда как он, очевидно, глубоко скорбел о смерти единственного друга. Гермиона помнила его несколько помятым, но жизнерадостным мужчиной на несколько лет старше них с Шерлоком, деятельным и бодрым, а теперь видела перед собой пустую, выгоревшую оболочку. Он стал еще более помятым и выглядел хуже профессора Люпина после полнолуния. Сходство усиливалось еще и благодаря потрепанной одежде.

Позднее Гермиона так и не смогла объяснить себе, почему решила взглянуть на Ватсона именно в это утро, разве что предположить прорезавшийся вдруг, вопреки всем уверениям Трелони, дар прорицания. Потому что у нее на глазах Джон Ватсон наклонился к реке, вглядываясь в глубокую, покрытую снежной кашицей грязну воду, отпрянул назад, улыбнулся, приняв какое-то решение, и резким движением снял куртку. Вытащил из кармана джинсов пистолет, отложил вместе с курткой на мокрую плитку под ногами.

Гермиона вытащила палочку — не нужно было быть Шерлоком, чтобы угадать дальнейшее развитие событий. Джон Ватсон устал от того, что его окружало, и решил, что на дне Темзы ему будет куда комфортней, чем среди людей.

Гермиона уже готова была применить к нему «Конфундус» и сбить с толку, как женщина-бегунья изменила маршрут и в несколько скачков приблизилась к нему.

 — Там мокро и холодно, доктор! — крикнула она громче нужного Ватсон вздрогнул и обернулся, вцепившись руками в парапет.

 — Я про реку, — продолжила женщина. — И грязно, к тому же. Черт их знает, что они туда сливают! Вы знаете?

 — Понятия не имею, — растерянно ответил Ватсон.

 — Я тоже. Но не удивлюсь, если вода из Темзы разъедает получше любой кислоты. Я Мэри, кстати.

Она неженственно и очень решительно протянула Ватсону руку. Тот пожал ее, все еще пребывая в растерянности, и спросил, похоже, первое, что пришло в голову:

 — Почему вы решили, что я доктор?

 — Ваш чемоданчик, — она кивнула головой в сторону упомянутого чемоданчика, который Ватсон отставил в сторону, — я такой где угодно узнаю. Я медсестра.

Мэри улыбнулась, предлагая повеселиться над таким совпадением, а потом вдруг стала очень серьезной и тихо сказала:

 — Не знаю, что у вас случилось, но Темза — это не выход, поверьте.

Гермиона убрала палочку и отступила в сторону. За годы работы в ДМП она научилась разбираться в людях и сейчас была убеждена — эта женщина не даст Ватсону пропасть и присмотрит за ним, пока не вернется Шерлок. А сама Гермиона на всякий случай присмотрит за ними обоими.