Конечно, это не любовь (гет)

В себя Шерлок приходил медленно, как будто мозг запускался с разгона. Голова болела, живот подводило от голода, а руки отчетливо тряслись. Первой мыслью было: «Передоз. Зачем?». Он попытался вспомнить события последних дней, но в голове обнаружил только черную пустоту, ни наркотических видений, ни самого факта приема наркотиков. Что заставило его сорваться, опять, после стольких лет воздержания?

 — Шерлок, ты в порядке? — голос Джона просверлил Шерлоку мозг насквозь.

 — Потише, пожалуйста! — прохрипел он.

 — Ну-ка, выпей, она сказала, что тебе это поможет, — Джон заставил Шерлока приподняться и, поддерживая под спину, влил ему в рот горькую жидкость. Шерлок сглотнул, и боль тут же отступила.

 — Она? — уточнил Шерлок. Он совершенно не помнил прихода Гермионы.

 — Да, женщина, такая… — Джон сделал странный пасс рукой, — с темными волосами, из тех… ты понимаешь. Сказала дать тебе это, когда придешь в себя, и… исчезла.

Шерлок пару раз моргнул, осмысливая информацию, потом кивнул — точно Гермиона. Странно, правда, что она позволила Джону догадаться о том, что является одной «из тех», как он тактично назвал волшебников. И особенно странно, что она, обнаружив его в таком состоянии, просто оставила зелье и ушла, а не привела в чувство и не начала пытать особо изощренными заклинаниями.

Шерлок протянул руку в сторону и пошарил по полу (он лежал на диване) — где-то должен был лежать список веществ, которые он принял. Это было что-то убойное, раз у него отшибло память о последних днях.

 — Что ты ищешь? — спросил Джон.

 — Не важно, — огрызнулся Шерлок. Списка не было.

 — Ты вообще как себя чувствуешь?

 — Я в порядке. Пытаюсь только понять, что я себе вколол и зачем.

 — Эм… Ты не на наркотиках, если что…

Шерлок сел на диване и с удивлением уставился на Джона. Тот явно мучился без сна несколько дней, забывал питаться, нервничал.

 — Не на наркотиках? — переспросил он.

 — Нет. Это все тот коробок. Ты как будто сошел с ума, не расставался с ним, сидел и смотрел на свет.

 — Черт, я идиот, — искренне сообщил Шерлок и упал обратно на диван. Отличный эксперимент — поизучал волшебный предмет вволю. После слов Джона Шерлок начал вспоминать смутные ощущения — интерес при виде коробка и его содержимого, желание не отдавать его никому, злость на то, что кто-то отвлекает его от самого важного в жизни дела — созерцания волшебного света.

 — Да, она тоже так сказала.

 — Не сомневаюсь, — Шерлок отвернулся к спинке дивана — теперь он был рад тому, что Гермиона оставила лекарство и ушла. Выслушивать от нее нотации и упреки он привык, но не в том случае, когда она была полностью права. Пожалуй, стоит перед ней извиниться за собственную глупость.

Джон некоторое время молчал, потом ушел на кухню, погремел кастрюлями и вернулся.

 — Поешь-ка. Миссис Хадсон сварила бульон.

При слове «еда» Шерлок снова сел — видимо, увлеченный артефактом, он и есть забывал. Джон аккуратно пододвинул к дивану журнальный столик, сгреб с него бумаги на пол и поставил чашку с бульоном. Подождал, пока Шерлок сделает несколько глотков, а потом все-таки не выдержал и спросил:

 — Кто они такие?

Шерлок попытался было сделать вид, что не услышал вопроса, поинтересовавшись:

 — А где Мэри?

 — Дома. Ты не ответил.

 — Тебя интересуют они вообще или…

 — И то, и другое. — Джон подвинул кресло, уселся в него и скрестил руки на груди, всем своим видом показывая, что готов сидеть хоть до ночи.

 — Они — волшебники. Живут рядом с нами и стараются не вмешиваться в наши дела, — сказал Шерлок, мысленно пообещав себе, что извинится перед Гермионой еще и за раскрытие ее большого секрета.

 — Заметно, — с нажимом ответил Джон, — что не вмешиваются. Я не идиот, Шерлок.

 — С чего ты это взял? — шутка оценена не была, и Шерлок вздохнул: — ладно, я понял. Они действительно стараются не вмешиваться, но с Гермионой, которая сегодня приходила, мы давно знакомы. Даже в некотором роде… — он хотел было сказать «друзья», но почему-то передумал и замолчал.

 — В некотором роде друзья? — предположил Джон. Шерлок пожал плечами, предоставляя ему размышлять над этим вопросом самостоятельно.

После кружки бульона слабость отступила, и он чувствовал в себе силы встать, привести себя в порядок и заняться каким-нибудь делом, раз уж смерть французского спортсмена ему расследовать не удастся — наверняка Гермиона сама займется продавцом артефакта.

Дела и расследования снова посыпались, как подарки на рождество — свободного времени почти не оставалось. Шерлок чувствовал себя счастливым как никогда — они с Джоном снова жили в квартире на Бейкер-стрит, их снова будил мерзкий дверной звонок, возвещающий о новых клиентах, они опять бросали вызов преступникам. Иногда по вечерам Джон, разумеется, уходил к Мэри — Шерлок в этом время, словно наверстывая упущенное за два года, занимался музыкой. Скрипка всегда его успокаивала, и он соскучился по ней едва ли не больше, чем по всем людям, вместе взятым. Играя, он сочинял извинения для Гермионы — вылечив его, она пропала и не подавала никаких вестей, что для нее было нехарактерно. Шерлок предполагал, что она поддалась иррациональному чувству обиды — и считал, что может поступиться своими принципами и принести ей свои извинения.

К его огромному удивлению, когда он все-таки подготовил речь, Гермиона вовсе не была готова ее слушать. На словах «Поэтому, вероятнее всего, ты испытываешь злость и имеешь на нее полное право», — она прервала его, сказав:

 — Не хочешь заняться делом и сварить горячий шоколад?

Из этого Шерлок сделал вывод, что она занята делом — возможно, тем самым, про артефакт-коробок, возможно — еще каким-то. Увы, делиться с ним подробностями она не пожелала.

Сварив шоколад на жуткой, редко использующейся плите, Шерлок расположился со своей чашкой на ковре и некоторое время молчал, вслушиваясь в скрип пера Гермионы и в ее редкие и злобные «Мерлиновы панталоны».

 — Видеть уже эти бумаги не могу, — вздохнула она и, подхватив чашку со стола, тоже уселась на ковер, подумала о чем-то — и положила Шерлоку голову на плечо. Он хотел было отодвинуться, но потом вспомнил, что вроде как пришел извиняться и что она действительно очень устала, и решил не двигаться. Минут через пятнадцать спросил:

 — Дашь взглянуть?

 — Нет смысла. Там думать не о чем — просто очень большая зачистка.

Гермиона замолчала и, похоже, закрыла глаза. Не прошло и получаса, как ее дыхание выровнялось, пустая чашка выскользнула из пальцев и с тихим стуком упала на ковер. Шерлок прикинул варианты действий.

Самым логичным было бы разбудить ее и отправить спать. Но он вспомнил ее замученное лицо, синяки под глазами — и отказался от этого плана. Ей однозначно стоило поспать, а если ее разбудить, она вспомнит про недоделанные дела и недописанные бумаги и опять засидится до пяти утра (судя по расположению бумаг на столе и шторам, она делает это последние три-четыре недели). Он отставил собственный чашку, встал и осторожно поднял Гермиону на руки, с удивлением поняв, что она весит не более девяти стоунов, и отнес в спальню.

Разумеется, там царил абсолютный порядок — ни разбросанных вещей, ни пыли на полках, ни открытых флакончиков, даже постель идеально заправлена. Шерлок уложил Гермиону поверх одеяла и некоторое время размышлял над вопросом одежды — вообще-то спать в одежде вредно, он это знал, но был совершенно уверен в том, что не решиться с Гермионы эту одежду снимать.

Компромисс нашелся легко: он стянул с нее туфли и носки, расстегнул верхнюю пуговицу на мантии, прикрыл ноги пледом и вышел из комнаты, притворив за собой дверь. В конце концов, теперь можно было считать, что извинения он принес в полном объеме.

Зима, полная расследований и погонь, прошла незаметно, а с наступлением весны Шерлок начал испытывать странный внутренний дискомфорт. Его внутренние Майкрофт и Гермиона вместе с остальными обитателями Чертогов упрямо молчали, но смотрели укоризненно, как будто чего-то ждали.

Однажды Майкрофт снизошел до насмешливого:

 — Ты невнимателен как всегда, дорогой братец, — но больше ничего не сказал.

Этот дискомфорт, волнение, похожее на предчувствие опасности, отравлял жизнь. Шерлок стал раздражительным и нервным, готов был срываться на каждого, кто скажет ему хоть слово поперек — и, наконец, кажется, нашел причину. Это было похоже на то, что он чувствовал, когда бросал курить. Такая же дрожь в руках, сухость во рту, беспричинная злость — знакомые симптомы. Как назло, в доме не было даже никотиновых пластырей, что уж готовить о сигаретах. Да если бы и были — Шерлок не стал бы курить. Он принял решение отказаться от зависимости давно и осознанно, и не собирался срываться.

Как назло, Джон все чаще проводил время с Мэри, интересные дела закончились, и отвлечься было решительно нечем.

Сначала Шерлок попробовал гулять по Чертогам — подыскивал какое-нибудь дело из архивных или волшебных и разбирал их. Но это не помогало — он и в Чертогах оставался нервным и злым. Майкрофт в его голове на это только посмеивался, Гермиона вздыхала и отворачивалась.

Тогда Шерлок взялся за эксперименты — в его голове в отдельной комнате хранились идеи неожиданных химических реакций, предположения относительно поведения тех или иных веществ в разных средах. Было чем заняться.

Впрочем, эксперименты тоже помогали смутно — во всяком случае, те, которые имели хоть какой-то смысл. И Шерлок перешел на бессмысленные.

Во время одного из таких экспериментов к нему и пришел Джон. Шерлок как раз с увлечением плавил глазной нерв, держа глаз на вытянутой руке.

 — Что делаешь? — спросил Джон с некоторым сомнением в голосе. Шерлок хотел было сказать, что проверяет деформацию сетчатки под воздействием высоких температур, но резонно предположил, что Джон в это не поверит, и ответил:

 — Пытаюсь всеми силами заглушить желание покурить.

Он стиснул зубы и выронил глаз — тот с негромким бульканьем упал в чашку чая. Черт бы его побрал.

 — Можно помешаю?

 — Пожалуйста, — Шерлок махнул рукой — глаз все равно утонул, да и эксперимент лишен смысла с самого начала. — Чаю?

Джон хмыкнул и решительно отказался — весьма здраво, учитывая, что глаз Шерлок не стерилизовал, — и сел за стол. Некоторое время о чем-то думал и сомневался — неужели у него проблемы? Шерлок не успел высказать предположение относительно того, что случилось, потому что Джон выпалил:

 — Слушай, мне нужен шафер (англ. «best man» — «лучший человек», именно на этой игре слов строится в каноне вся сцена)*.

Шерлок задумался — странное желание для Джона. Зачем он ему сдался, этот прекрасный человек? Люди вообще редко бывают прекрасными, если уж на то пошло.

 — Билли Кинкейд, — наконец, предложил Шерлок.

 — Кто?

 — Билли Кинкейд, Камдэнский душитель** — организовал несколько детских домов, делал огромные тайные вклады в благотворительность. Правда, иногда он убивал, но если сопоставить число спасенных и убитых, то…

 — Шерлок! — прервал его Джон. — Мне нужен шафер на свадьбу. И хорошо бы не душитель.

Если бы Шерлок все еще держал глаз в руке, он обязательно уронил бы его в кружку с чаем — дело раскрыто, причина найдена. Вовсе не желание покурить мучило его последний месяц, дело было в Джоне. В начале мая он собирался жениться — и начать новую жизнь респектабельного врача, разумеется. Вести практику, принимать пациентов — и никаких рискованных дел и опасных преступлений.

Время их дружбы подходило к концу. Джон нуждался в нем, пока боролся с воспоминаниями о войне, но это в прошлом. Он готов пойти дальше, строить семью, впутываться в отношения.

Нечто подобное Шерлок испытывал только однажды — когда Гермиона ушла на свою войну, оставив ему записку. Он тогда был уверен, что потерял ее — и едва сдерживал бессильную ярость, убеждая себя в том, что ему плевать. С тех пор он повзрослел и мог себе сказать честно: ему не плевать. Гермиона вернулась, но она всегда была особым случаем, константой в его жизни. Джон не вернется.

 — Гевин, — сказал Шерлок спокойно. — Гевин Лестрейд — отличный человек и не душитель.

 — Он Грег, — напомнил Джон, — и он не мой лучший друг, между прочим.

Шерлок плотно закрыл дверь Чертогов, отгораживаясь от собственных мыслей, и выдвинул еще одну рабочую версию:

 — Майк Стамфорд. Славный парень, правда, я не уверен, что он справится, но…

 — Майк славный, — прервал его Джон, — но он также не мой лучший друг.

Шерлок задумался, приоткрыл дверь в Чертоги и попытался на полках обнаружить еще друзей Джона, однако, заслышав почти истерический смех Гермионы, снова захлопнул дверь — обойдется без дополнительных версий.

 — Слушай, Шерлок, — проговорил Джон, — у меня свадьба. И я хочу, чтобы два самых близких мне человека были рядом со мной в этот самый важный день моей жизни. Это Мэри Морстен… — Шерлок прикусил язык, чтобы не сообщить о том, что без Мэри-то как раз свадьба и не состоится, так что переживать не стоит, — и ты.

Шерлок замер. Джон только что позвал его быть шафером на своей свадьбе… Это был шок, настоящий шок.

 — Ты слепец и идиот, Шерлок Холмс, — хихикая, сообщила Гермиона, — только слепой не заметит, что вы лучшие друзья.

 — Он — мой лучший друг, — поправил ее Шерлок, — я знаю.

 — А ты — его, — пожала она плечами. Логично, между прочим. И не хлопай так глазами, это действительно очевидно.

Майкрофт молчал, а Шерлок пытался осознать услышанное. Они с Джоном, конечно, были друзьями — расследовали вместе преступления, спасали друг другу жизни и все такое. Если дружба все-таки существует, то они с Джоном, конечно, друзья. Но одно дело — раскрывать с кем-то преступления, и совсем другое — громко заявлять, что этот кто-то (между прочим, высокофункциональный социопат, способный довести до белого каления даже святого) — твой лучший друг.

Шерлок вынырнул из Чертогов и встретился взглядом с весьма удивленным Джоном.

 — Шерлок, ты здесь? — спросил он. — Ты меня пугаешь?

 — Постой… — пробормотал Шерлок себе под нос, — то есть ты хочешь сказать… что я — твой лучший друг?

 — Точно, — кивнул Джон и улыбнулся, — конечно. Кто еще?

Шерлок неторопливо притянул к себе чашку с чаем и сделал большой глоток. Взглянул на плавающий в ней нестерилизованный подкопченный человеческий глаз и услышал ехидное:

 — Вкусно?

Подумал некоторое время, сравнил с зельями Гермионы — и ответил:

 — Пожалуй, да.

Впрочем, новость была достаточно ошеломляющей, чтобы повлиять на вкус этого злополучного чая.

Примечание:

* — пояснение дала в тексте, т.к тем, кто не смотрел серию "Знак трех" в оригинале, этот диалог должен быть вообще непонятен))

** — у меня нет ни одной идеи, откуда в русском переводе возник Камдэнский палач — в оригинале речь идет о серийном убийце, а никак не о человеке почтенной и необходимой профессии.