Многоножка (джен)

— Серёжа, угадай, что говорит рыба, когда за ней гонятся полицейские?

— Говорит о том, что Костя очень м о к р о шутит.

— "О чёрт, я на крючке!"... погоди, что?

Ксюха отыскалась недалеко от «Стаккато». Далеко уйти она не успела, так что даже Тамара — с её-то небольшой скоростью — сумела её догнать. Хотя и ноги после такого заныли.

— Ксюша!

Девушка обернулась.

— Чего тебе…

— Ничего, — Тамара подошла к ней. — Серёжа погорячился. Тебе не стоило уходить.

— Да ну… — Ксюха махнула рукой, — Он, как ни гляди, прав, актёр из меня дерьмовый. Одни проблемы.

— Но ведь ты и в «Стаккато» согласилась остаться не как актёр, помнишь?

Впервые на Тамариных глазах Ксюха мялась в нерешительности, кажется, не в силах мгновенно отыскать хоть какие-нибудь слова.

— Прости, — сказала она наконец, опустив взгляд. — Я ничего толком и не умею. Мне просто… понравилось у вас, что ли? Я подумала: останусь, может, в процессе научусь чему-нить-то. Но Серёга прав… От меня у вас одни проблемы.

— Ты обиделась на него?

— Да при чём здесь это.

Они медленно зашагали вдоль жёлтого углового дома. Светило дневное солнце, а небо было ясным. Несколько голубей облюбовали крышу гаражей неподалёку, и что-то там ворковали, а возле одного подъезда топталась какая-то парочка, не решающаяся, а может быть, не стремящаяся проникнуть внутрь дома. Небольшой снежный слой похрустывал под ногами.

— Ксюш, — сказала Тамара. — Возвращайся. Поставим спектакль.

— Ты сама-то в это веришь? — безрадостно спросила Ксюха. — Несколько дней осталось, а я… Ну текст-то розалиндин я выучила почти. Но, видимо, не моё это. Не могу не смеяться, если мне смешно, хоть ты тресни. Со мной всегда у всех проблемы.

«Какой же знакомый ход мыслей».

— Может, попробуешь со мной? — предложила Тамара, остановившись. — У тебя получится хорошо после нескольких попыток, вот увидишь!

Ксюха тоже остановилась. Обернулась на неё.

— Прошу тебя, развеселись, моя милая сестричка! — сказала ей Тамара, тщательно проговаривая слова и улыбаясь.

— Селия, — с усилием произнесла Ксюха, — дорогая, я и так стараюсь быть весёлой, а ты хочешь, чтобы я была ещё веселее!

И чем дальше она говорила, тем, кажется, ей было легче:

— Ведь ты не можешь сделать так, чтобы я забыла изгнанного отца! Как же ты хочешь, чтобы я думала о развлечениях?!

— Ну вот видишь! — Тамара даже не слишком старалась подбодрять её, а удивилась вполне искренне: — У тебя здорово получается! Ты и текст выучила очень быстро!

— Ага, у нас училка по литре очень суровая, — хмыкнула Ксюха, — с ранних классов заставляет такие штуки учить. Весь класс с неё шарахается, а мне легко… А ты как? Учишь текст Фебы?

— Да, но… Мне сложновато. Уроки ведь ещё.

— Прочитай что-нибудь! От тебя мы ещё не слышали!

— Ааа, ну…

Тамара прочистила горло, выпрямилась, упёршись на Стикер, задрала подбородок как можно выше:

— Я не хочу быть палачом твоим! Я от тебя бегу, чтоб не заставить тебя страдать… Ты говоришь, что я ношу в глазах убийство! Это мило… Да и весьма правдоподобно дать название «убийц», тиранов лютых — глазам, нежнейшей и слабейшей вещи, которая пугливо дверь свою — для атомов малейших закрывает! От всей души я на тебя взгляну — с суровостью, и если могут ранить мои глаза — то пусть они тебя убьют!

— Кла-а-асс!

— Да ну, куда там, — Тамара махнула рукой. — Меня тоже всё время смеяться тянет.

— Да ну! А я что-то не видела, чтобы ты на репетициях…

— Я и сама не знаю, почему так выходит. Но когда ребята рядом, мне легче сосредоточиться. Пошли в «Стаккато»! Нам нужно репетировать, чтобы выступать, помнишь?

Лицо Ксюхи помрачнело.

— Может, вы без меня как-нибудь? Серый на меня, кажется, сердится.

Мимо них прошла женщина с коляской, за которую держался мальчишка лет пяти.

— Он не сердится. Просто волнуется за спектакль и наговорил лишнего, — сказала Тамара. — Всё будет хорошо, вот увидишь. Мы должны постараться.

Ксюха опустила глаза, поводила ими в разные стороны, сжала губы, подняла неуверенный взгляд, скачущее («стаккачущее» — подумалось Тамаре) солнце в котором немного приутихло. Какой бы энергичной и прыгучей ни была Ксюха, кажется, её сильно волновало благосостояние находящихся рядом людей. Кто бы мог подумать, что человек, любимое хобби которого — прыгать на месте, может внезапно оказаться настолько ранимым?

— Точно?..

Тамара через силу улыбнулась.

— Всё хорошо, потому что я здесь! И когда ты вернёшься, мы обязательно что-нибудь придумаем!

* * *

В «Стаккато», куда они вскоре вернулись, царило напряжённое молчание. Даже лампочки светили меньше, чем раньше. Все «стаккатовцы» сидели в широком кругу, и, кажется, даже не заметили прибытия Тамары и Ксюхи.

Если описывать круг по часовой стрелке, то начать стоило со Светы, которая упёрла локти в колени, а подбородок положила на кулак и угрюмо свела брови вместе. Слева от неё глядел в потолок Костя Соломин. Серёжа уместился на полу, сев по-турецки, и что-то искал в телефоне. Нюра сидела рядом с ним, тревожно оглядывая собравшихся. Далее — Саша Солнышев, сидящий с таким лицом, будто он не знает, что здесь делает. Агата тоже была, судя по лицу, растерянна, и листала сложенный на колени сценарий, сидя на складном стульчике. Замыкал круг Колобок, тревожно пыхтящий и шмыгающий, и более никаких звуков не издававший.

— Что вы делаете? — осторожно спросила Тамара, раздевшись и подойдя к ним.

Спустя несколько долгих секунд ей ответила Света:

— А что нам ещё делать? Думаем.

— А что, Тамара уже в курсе? — спросил Костя.

— Ага.

— Чуваки, простите п-ж-л-с-т, — Ксюха молитвенно сложила ладони, прищемив ими собственный нос, — бес попутал! Я буду серьёзной!

— Ты меня тоже извини, — хмуро произнёс Серёжа. — Я погорячился. И, возможно… что тебе не придётся играть Розалинду.

— Ребята, — сказала Тамара, по привычке стукнув Стикером об пол, чтобы привлечь к себе внимание. — Давайте просто репетировать. Возьмём и поставим Шекспира.

— Перед толпой школьников, да? — Света спрятала лицо в ладони. — «КВЭП» и так-то не очень известная вещь, но это будет настолько тупо, насколько вообще возможно. К нам после такого никто не сунется.

— А начинать репетировать что-то новое смысла нет, — добавил Костя. — Времени не осталось.

— А не выступать…

— Можем и не выступать, — сказала Света. — Но неизвестно, когда нам ещё такой шанс представится. И получается, что я этого старого маразматика зря уговаривала…

— Тогда давайте изменим сценарий, — предложил Солнышев.

— Как именно? — равнодушно спросила Нюра, не глядя на него. И вообще на него никто, кроме Тамары и Колобка, не взглянул.

— Адаптируем. Сделаем так, чтобы это был детский спектакль. Но суть оставим ту же.

Молчание длилось примерно полминуты.

— А в этом есть разумное зерно, — сказала Света. — Только как…

— Ну, — впервые за долгое время подала голос Агата. — Если сделать типичную, самую простую приключенческую сказку… при этом оставив сюжет, как у «КВЭП-а»…

— Простую сказку — это, типа…

— Похищение принцессы злой колдуньей, два отважных рыцаря идут её спасать, и по пути встречают людей, которым помогают, — объяснил Солнышев. — И потом возвращают принцессу, а король женит на ней рыцаря.

«Довольно просто звучит, — ответила про себя Тамара. — При этом начало и конец — действительно почти как у Шекспира…».

«Стаккатовцы» принялись за обсуждение сценария, в ходе которого даже хмурый Солнышев заметно оживился. Неизвестно, по какой причине, но равнодушная пыль с его лица как будто бы слетела, уступив место серьёзной заинтересованности. Нечего было говорить и про остальных. Агата записывала к себе в тетрадь всё, что ей велели. В основном записи касались изменённого сценария.

— Значит, от реального текста откажемся?

— Так карапузам легче понять будет.

— Но не совсем же они карапузы, школьники ведь…

— Агата, чтобы к завтра написала сценарий со словами для каждого!

— Постараюсь, но у меня школа, и…

— Тамара, ты ей поможешь. Главные роли остаются теми же: Костя с Серёгой — отважные рыцари Орландо и Оливер. Которые спасают Розалинду из лап колдуна. Саша, будешь колдуном?

— Ну я…

— Будешь колдуном Адамом, решено. Ты похищаешь Розалинду и садишь её на стул. Не знаю, для каких целей.

— Только ему злым колдуном и быть, да на стул всех садить, — хмыкнул Серёжа. Солнышев смерил его сердитым взглядом.

— А мне что делать… — робко поднял пухлую ладонь Колобок.

— Ты будешь королём Оселком. Который наградит Орландо и Оливера, когда они вернут ему Розалинду.

— А я? — спросила Нюра.

— Ты будешь тем самым «человеком» в лесу. Лесной ведьмой, например. Только не Бабой Ягой, а молоденькой и красивой.

— Она даст нам волшебный меч? — попробовал пошутить Костя, но Света стала серьёзна, как никогда:

— Да, например. Или что-то типа него.

Решили, что действий в их «КВЭП-е» будет пять.

В первом Король Оселок (Коселок) разговаривает с дочерью — Розалиндой. Но потом злой колдун Адам (Саша) похищает её с помощью чар. Зачем-нибудь. Во втором действии Оселок зовёт рыцарей, говоря, что отдаст принцессу в жёны одному из них, если они победят Адама. В третьем рыцари отправляются в лес, где встречают ведьму Селию. Она даёт им волшебный меч. В четвёртом действии они приходят в логово Адама, побеждают его и освобождают Ксюху-Розалинду. И в пятом…

— …ну там тоже что-то происходит. Свадьба, например, или что-то такое.

— А это не слишком коротко?

— Зато предельно просто и динамично. И даже на такое нам придётся в следующие несколько дней вкалывать, как не в себя. В пятницу уже спектакль. В общем. Тамара, Агата, к завтрашнему дню чтобы были готовы слова для каждого участника. С таким шилом в заднице, как у Суржиковой, это сделать вполне возможно. Хотя бы черновик набросайте, по мере исправим. Тамара, раз уж в спектакле не задействована, ты будешь отвечать за реквизит, сойдёт?

— Да!

«Пусть это и совсем далеко от Шекспира, — в предвкушении думала она, когда они вместе с Агатой направлялись на остановку, чтобы ехать домой. — И пусть он от таких изменений, должно быть, вращается где-то у себя в гробу с околосветовой скоростью. И пусть я не играю никакой роли. Это. Всё-таки. Будет. Мой первый спектакль!».

Тем вторничным вечером даже звёзды для неё горели ярче обычного — как будто бы они тоже в неё верили.

* * *

На следующий день Тамара не смогла досидеть даже до обещанного классного часа: сбежала с него, сославшись на несуществующие больничные процедуры. Ещё неделю назад она бы и не подумала о том, что вообще может хоть откуда-нибудь «сбегать» — потому что Стикер по-прежнему являлся её третьей ногой. Но Тамара чувствовала, что её несёт вперёд, и теперь не только ногам, но и ей самой было плевать на любую боль в коленях.

Агата встретила её на скамье возле школьного входа. Она сидела неподалёку от младшеклассников, переодевающих обувь и складывающих её в неуклюжие тканевые мешки с машинками, и что-то черкала в тетради, где они с Тамарой вчера набросали примерные слова для каждого персонажа их «КВЭП-а».

— Ты как? — спросила Тамара, подходя к Агате и приземляясь рядом с ней. — Выспалась?

— Да куда там, — Агата мотнула головой и зевнула. — Ты же ушла в одиннадцать… Нормально добралась вчера?

— Ну, жива, как видишь.

— А как твои ноги? Больше не болят?

Тамара никому не говорила, что продолжает свои упорные, но порой очень трудные тренировки. Виделось ей в этом что-то таинственное и авантюрное. Однако она замечала и некоторую проблему: тренировки не давали результата. Колени болели по-прежнему, при тех же условиях, что и раньше, и на те же движения они отвечали всё той же реакцией. И всё же Тамара убеждала себя, что должно пройти время. И в ответ на это говорила себе, что готова сколько угодно ждать, лишь бы когда-нибудь появилась хотя бы крошечная надежда встать на обе ноги.

Пусть это и будет лет под семьдесят.

— Болят иногда. Но это ничего, — сказала Тамара.

— Не перенапрягайся… А то ходить не сможешь, и куда «Стаккато» без тебя денется?

— Шутишь что ли? — Тамара ткнула Агату локтем в мягкий бок. Та усмехнулась.

— Я, если честно, уже не знаю, шучу ли я…

— А тебе как, самой нравится в «Стаккато»?

Агата ненадолго задумалась.

— Ну… Думаю, что да.

— Звучало неуверенно, — Тамара вытянула ноги перед собой, немного постукав пятками об пол.

— Потому что я там мало что значу, — Агата пожала плечами. — Но ребята там, вроде, хорошие.

— Нравится кто-нибудь?

— Не мели чепухи.

— Да брось, мне казалось, мы должны хоть раз поговорить о подобном. О парнях или о косметике. А косметикой я почти не пользуюсь, так что… Как тебе, например, Серёжа?

— Не знаю.

— А Костя?

— Забавный.

— А Колобок?

— Не в моём вкусе.

— А Солнышев?

— Я всего раз его видела.

— И всё-таки?

— Ни за что.

— Ну скажи-и!

— Это мой ответ не тебе, а Солнышеву: ни за что. Я знаю таких людей. Мне не нравятся.

— А что про Нюру думаешь? — не отставала Тамара.

Сунув все свои записи в папку для тетрадей, Агата собрала свои вещи и встала. Они, не сговариваясь, направились к раздевалке.

— С Нюрой бы я подружилась. Но она кажется такой неприступной.

— А Ксюша?

— Слишком гиперактивная. Мы закончили перечисление?

— Ну вообще, есть ещё я…

— С тобой и так всё понятно.

После такого вердикта они разделились: вешалки их классов располагались по две стороны длинного ездящего «крана», на котором располагались крючки для одежды.

— Так, что это такое со мной «понятно»? — спросила Тамара, переодевая сменную обувь.

Агата с другой стороны что-то невнятно пропыхтела. Потом ответила, спустя время:

— Ты тоже гиперактивная. Но в меру.

— А как тебе Света?

— Ты правда думаешь, что я могу сразу же составить правильное мнение обо всех, кого встречаю?

— До сегодняшнего дня я была уверена, что твои очки тебе это позволяют.

От удивления Агата даже взглянула на неё, раздвинув руками чужие куртки, и просунув в отверстие лицо.

— При чём тут очки?

— Не знаю, — Тамара рассмеялась, снимая свою куртку с крючка. — Ну так как тебе Света?

Агата вновь исчезла из виду, скрывшись за полотном пакетов, спортивок и пуховиков.

— Света, ну… Она довольно грубая.

— Да ну! — удивилась Тамара. — Грубая? Тебе так кажется?

— Она много матерится для учителя или кого-то в этом духе.

 — Зато держит ребят в узде.

— Вот насчёт этого не совсем уверена. Потому что… если честно, я не представляю, что нас вообще держит вместе.

— «Стаккато», наверное?

— Слишком простой ответ. Клуб — это просто место. Я в последнее время, — неожиданно призналась она, — тоже часто думаю об этом. Почему нам вообще… как бы это сказать… хорошо там? Первое время нам ведь вообще нечем было там заняться, когда мы не знали, что играть. Были только эти трое — Костя и Серёжа с Нюрой. И всё равно… каждый раз, когда я туда приходила, мне немного хотелось там задержаться. О чём-нибудь поговорить с ребятами, или послушать, о чём они говорят.

Они вышли из школы на светлый морозный воздух. Агата придержала для Тамары дверь, а когда они спустились с крыльца, продолжила говорить:

— Я не знаю, как это объяснить. Но я рада, что ты меня туда затащила. Я не люблю активную самодеятельность, по мне видно, наверное… Но «Стаккато» это другое дело. Там мне хорошо быть.

— Подожди, — сказала Тамара, — а помнишь, ты мне тогда написала что-то вроде «если ты не пойдёшь, тогда и я не пойду»? Когда у меня ноги заболели…

Они вышли за забор, направившись к остановке. Солнце светило в лица, а мимо ездили машины. Громоздкий чёрный джип притормозил неподалёку от них, и из него выпрыгнула крохотная первоклашка с портфелем, на вид чуть ли ни больше неё самой. Попрощавшись, она немного неуклюже пробежала мимо Тамары с Агатой.

— Это немного другое. Мне не то, чтобы туда не хотелось, но меня там как бы знали через тебя, а значит, без тебя я была там как бы совсем чужой. Вот и я не хотела… Но теперь по-другому.

— Не жалко, что сама не играешь?

— Нисколько. Я и так со сценарием запарилась, мне бы не хватило времени ещё и учить чью-то роль.

* * *

В тот же день слова были распределены (пришлось воспользоваться Светиным компьютером), распечатаны и розданы каждому члену «Стаккато». Пока что ребята читали слова с них.

— О король Оселок! Я забираю твою дочь Розалинду! — восклицал Адам-Солнышев, стоящий посреди зала. — И ты не сможешь помешать мне!

Обращался он к королю-Колобку, довольно неуверенно мявшемуся на месте.

— О, нет, отец, спаси меня! — восклицала не очень-то грустная Ксюха, едва сдерживающая свои эмоции. Но, стоит отдать ей должное, она всё-таки взялась за ум.

Почти взялась — потому что изобразила собственное похищение звуками вроде «бу-бу-бу-бу-бу», завертелась и вышла с импровизированной сцены.

— О, мои верные рыцари, Оливер и Орландо, явитесь ко мне!

К Колобку подскочили Серёжа с Костей, преклонившие колени. Говорил (как и всегда) Оливер:

— Король Оселок, мы явились по первому вашему приказу!

— Злобный колдун Адам похитил мою дочь! Отправляйтесь же в путь за ней, и спасите её!

Света остановила действие громким и звонким хлопком ладоней, эхом разнёсшимся в тишине.

— Это лажа, — сказала она угрюмо. — Мы так по хронометражу не уложимся.

— А какой хронометраж? — спросила её Агата.

— Ну… Минут десять нам нужно плясать, как минимум. Максимум — полчаса.

— Может, сценарий расширить?

— У нас времени и так мало, а мы его просто всрём вникуда. Нужно придумать что-то ещё.

Света поскребла лоб.

— У меня есть несколько идей.

В тот день они репетировали до упора, поправляя и исправляя текст каждого персонажа и распределяя, что и кому из них нужно предоставить. Ксюхе-Розалинде требовалось как минимум платье, Колобку — тоже, но мужское и более «королевское». Серёжа с Костей хором пообещали, что «что-нибудь придумают». А вот для Солнышева нужно было подыскать натуральный злодейский наряд: чёрный балахон и желательно бороду. Ни у кого из «стаккатовцев» такой одежды не было…

Зато Тамара знала, у кого она точно могла быть.

Вечером она написала сообщение:

«Задира, есть срочное дело!»

Задира Робби обладал массой странных увлечений, часть из которых Тамаре было в жизни не понять. Одним из них была ежегодная поездка на сбор ролевиков-толкиенистов. Собираясь в лесу неподалёку от города, полсотни взрослых (или почти взрослых) людей облачались в стальные доспехи, превращались в орков, эльфов или ещё кого бы то ни было, и сталкивались друг с другом в битвах. Робби часто играл там роль тёмного волшебника, так что его мантия была бы как раз впору Солнышеву…

Ответ от него пришёл на следующее утро, когда Тамара поочерёдно поднимала ноги. Не отрываясь от своего занятия, она поднесла телефон к лицу.

«У меня завал на работе, завтра вечером норм?»

Тамара быстро напечатала:

«А можешь сегодня встретить меня перед школой и отдать? Она будет в порядке, честное тамарческое».

Ждала, что он будет упрямиться и вцепится в любимый предмет одежды, но вместо этого Робби прислал только короткое «ОК», могущее значить всё что угодно.

«Тебе хоть немного стало легче от этих нелепых тренировок? — спросил Стикер, ожидающий, когда Тамара наконец про него вспомнит. — Знаю, что нет. Потому что они бесполезные. Просто поочерёдно поднимая ноги, коленям не поможешь. Ты лишь тратишь время, когда могла бы, например, сходить поесть. Ты просто ребёнок, неспособный принять факт собственного бессилия. Повзрослей.»

— Если «взрослеть» — это сдаваться и спокойно принимать то, что ты инвалид, — пыхтела Тамара, заходя на три финальных подъёма, — тогда пускай я буду х-хренов Питер Пен и никогда не повзрослею!

* * *

Мысли о «Стаккато» не отпускали её, пока она шла в школу. Специально иногда окуная Стикер в снег, Тамара предвкушала, как после школы они с Агатой поедут в клуб, по дороге станут болтать о чём-нибудь пустяковом или помолчат о чём-нибудь своём. К этой слегка замкнутой начитанной девушке Тамара прониклась невероятным уважением как минимум по трём причинам. Во-первых, Агату Гауз отправляли на множество олимпиад, как лучшую в школе чтицу. Во-вторых, тем, что было «во-первых», Агата нисколько не гордилась, однако всё равно ездила. И в-третьих, она могла за один вечер написать самый настоящий сценарий для постановки в клубе! Тамара ужасно ей завидовала.

Надежды, как правило, имеют дурную привычку ни во что не ставить людские планы, и отваливаться раньше времени. На полпути к школе у Тамары завибрировал телефон.

«Езжай в «Стаккато» без меня. Я не приеду сегодня»

Тамара нахмурилась.

«Что-то случилось? А сценарий?»

«Я оставила его в клубе. Света уже в курсе, всё ок»

Ответ на вопрос пришёл спустя две минуты:

«Да, случилось. В каком-то смысле. Потом расскажу…»

...Задира Робби, одетый в пуховик с мохнатым воротом, делающий его ещё шире в объёмах, топтался с ноги на ногу возле школьных ворот, словно неторопливый медведь. В руках у него был чёрный пакет.

— Салют, — сказал он, выпуская изо рта немного снежного пара. Тамаре был протянут сам пакет, который она приняла.

— Это оно, да?

— Угу. Смотрите не испортите, ладно?

— Поняла! Спасибо, Задира!

— Бывай, Многоножка.

Радостная Тамара развернулась к школьным воротам и… чуть не столкнулась с Дурьей, которая по какой-то причине смотрела на неё удивлённо и подозрительно.

— П-привет… — обойдя её, Тамара поспешила в школу.

И спиной чувствовала на себе её взгляд.

В тот день Агата не появилась ни в школе, ни в сети — написав Тамаре, она вышла в оффлайн, и больше ничего не писала. Отсиживая уроки, Тамара всё думала, что такого у неё могло случиться.

Когда Тамара обувалась в коридоре, к ней подошла Дурья.

— Надо поговорить.

Тамара подняла глаза. Неужели, в театральном кружке по какой-то причине передумали, и хотят позвать её? — пронеслось у неё в голове. Но она отмела эту мысль: скорее небо рухнет на землю, чем Дурья по какой-то причине передумает. По её лицу это видно.

— Ну, говори.

— Давай отойдём.

— Куда?

— За угол.

Ничего хорошего это не сулило и, как назло, вокруг никого не было.

— Зачем отходить? Говори тут, — ровным голосом сказала Тамара, скидывая сменную обувь в мешок.

— Ладно.

В следующий момент Дурья схватила Тамару за волосы и потянула так, чтобы её лицо поднялось. Та вскрикнула.

— Это ты Многоножка? — спросила Дурья угрожающе.

Тамара хотела влепить ей пощёчину, но она поймала её летящую руку цепкими пальцами, а от другой заслонилась локтем. Пнуть бы её ногой — но Тамарины ноги едва ли на это согласились бы.

— Пусти, что делаешь?!

— Говори. Это ты Многоножка?!

— Фхх… Ну я, и что?!

— Это ты, сволочь, граффити испортила?! — тихо спросила Дурья, отпуская волосы и руку.

Тамара осела, округлив глаза. Сначала она не поняла, в чём её обвиняют. Только потом до неё дошло: речь шла о «скрытом смысле», на котором теперь красовались «правки» Ромки Тварина, учтиво решившего подписаться. А ниже, под его подписью, была…

— Я не…

— Это мой друг нарисовал, дура! — говорила Дурья, взбешённо выпучивая глаза. — Ты понимаешь, что ты теперь рисунок испортила?!

— Это не я! — вскрикнула Тамара, которую разобрала, наконец, злость за причинённую боль. Волосы спереди всё ещё саднило.

— Ну да, там же не только ты подписана. Кто такая «Тварь»? Та коза очкастая, с которой ты тусуешься?!

— Не смей так про Агату говорить! — Тамара потянулась рукой к Стикеру, но, увидев её взгляд, Дурья схватила его первым и отстранила. Перехватила в руках и стала тыкать в Тамару наконечником. Стикер, кажется, сердился.

— Отдай! — Тамара схватила трость, потянув на себя.

— Ты что делаешь?! — разнёсся над коридором голос.

В таком положении — схватившимися за Стикер с разных сторон — их застал Денис, при виде которого Тамара мгновенно смутилась и опустила глаза. По какой-то причине то же самое произошло с Дурьей: отпустив трость, она отступила от Тамары.

— Ты что, совсем? — спросил Денис, подойдя к ней. — Чего на неё нападаешь?

— Она коза потому что! — попыталась защититься Дурья. — Она граффити испортила, которое мой друг нарисовал!

— Граффити? — Денис поднял глаза. — Не выдумывай. Тамара не похожа на кого-то, кто рисует граффити.

— Там её подпись была, я знаю, что это она!

— Уймись. И иди своей дорогой.

Бессильно зашипев, Дурья сжала кулаки, наградила Тамару пронзительным взглядом, полным ненависти, и сказала:

— Я узнаю, с кем ты была. Вы оба пожалеете.

И удалилась в театральный класс, хлопнув дверью.

Тамара проводила её взглядом, до сих пор чувствуя, как болят корни волос и мелко трясутся руки. Кто бы мог подумать, что их с Ромкой преступление не только окажется замеченным, но ещё и откликнется на ней самой.

Подойдя к ней, Денис поднял с пола Стикер и протянул ей.

— Ты в норме?

— Д-да… Спасибо, — Тамара смутилась, взяв трость.

— О чём она говорила? Что за граффити?

Тамара съёжилась, отведя глаза в сторону и сжав пальцами собственный локоть. Сказать правду она не отважилась:

— Не знаю… Перепутала, может быть…

— Да, наверное. Ты не сердись на неё, пожалуйста, — вдруг попросил Денис. — Она в последнее время вся на нервах — дома у неё какие-то нелады.

 — Угу…

— Тебе помочь?

— Н-не… С-спасибо. З-знаешь, — она подняла голову, — мы… я… в-в… театральном к-клубе, типа, участвую и… если хочешь… мы в ДК выступаем в пятницу… с-спектакль ставим, вот…

— Ого, здорово! — протянул Денис уважительно. — А что к нам не пошла? Я ж тебя давным-давно приглашал…

Тамарины брови поползли вверх. Неужели, Дурья обманула её и не пустила в клуб специально? Но почему?

— Я… — она не сразу нашла что ответить. — П-просто уже… в «Стаккато».

— «Стаккато»? — переспросил Денис. — Что-то я про него слышал… Он на другом конце города, да?

— Да… на Сухоложской. Если хочешь… приходи.

— Посмотрим, — Денис неопределённо повёл плечами. — Ладно, до скорого!

Тамара подождала, пока он уйдёт, и поспешила покинуть школу. Какое-то время, шагая до остановки в одиночестве, она думала о том, что на уме у Дурьи. Почему она запретила ей вступить в кружок? Ведь граффити было испорчено позже, и на тот момент причин для злости у неё не было. Может быть, ревнует её к Денису? Но поводов для ревности тоже мало: Тамара с ним почти что не общалась, разве что иногда бросала на него взгляды…

Но потом, когда приехал автобус, Тамара решила, что теперь думать об этом уже бессмысленно. «Стаккато» крепко держал её в себе, и она сама не желала отпускаться, и школьный любительский кружок уже не шёл с ним ни в какое сравнение.