Выше неба — дальше горизонта (джен)

Кабинет словно сообщал: здесь работает педант до мозга костей. Книжные полки стояли так, что правая и левая стены будто отражали друг друга. По обе стороны от двери висели малоаппетитные, но исключительно функциональные схемы — и магические, и маггловские. Широкий рабочий стол расположился на равном расстоянии от правых и левых шкафов. Бумаги, папки и тетради на нём лежали ровными стопками, карандаши были рассортированы по стаканам в соответствии с цветом, а вместо пера была перьевая ручка. Стул стоял вплотную к столу, а мягкое кресло — под углом в девяносто градусов к окну.

Нарушался порядок лишь на подоконнике, где были свалены в кучу пара толстых тетрадей, длинный свиток, крохотная книжечка в голубой обложке, нумерологический справочник и номер «Ежедневного пророка» за пятнадцатое января 1996 года.

Хозяин кабинета спал в кресле, сильно запрокинув голову. Он вчера засиделся допоздна.

За стеной — должно быть, в холле — часы пробили семь утра. Дверь открылась, и на пороге кабинета появилась самая обычная экономка — невысокая брюнетка средних лет, в чёрном платье, белом фартуке и аккуратном чепце.

— Мистер Сметвик, — позвала она, — вам сегодня на дежурство!

— Уже собираюсь, Мэгги. — У целителя Сметвика, помимо врачевания, был ещё один несомненный талант — мгновенно просыпаться и оценивать обстановку.

Сегодня он проспал. Поэтому после душа и пары сэндвичей с чашкой кофе аппарировал в Мунго вместо того, чтобы как обычно прогуляться пешком от своей квартиры на Перпендикулярном перекрёстке.

Весь прошлый вечер Гиппократ снова просидел над загадкой Волдеморта. Уже больше года он посвящал ей всё свободное время.

Увы, информации про разделение души в свободном доступе не нашлось ни в Англии, ни у зарубежных коллег. Сметвику пришлось обращаться к бывшим пациентам, которые могли похвастать богатыми библиотеками. Эван Розье, Вильгельмина Нотт, Мальсиберы, Бартемиус Крауч, Аннунциатта Забини, ещё пара фамилий… Информации набралось на полторы тетради, и она показалась отвратительной даже Сметвику, искушённому в Тёмных искусствах слизеринцу и главе отделения Недугов от заклятий.

Единственным способом разделить душу, доступным английскому магу (практические возможности волшебников разнились от страны к стране), было создание крестража. При этом душа делилась пополам, и одна из частей помещалась в артефакт, из которого создателя можно было воскресить.

Однако человек возрождался в том виде, какой он имел на момент создания крестража. То есть если некий столетний волшебник Джон будет воскресать из того, что он создал в тридцать, то воскреснет он именно тридцатилетним. А это, с точки зрения жизненного развития, не слишком удобно.

Наверное, именно по этой причине Волдеморт насоздавал несколько крестражей. Такой вывод Гиппократ сделал при анализе результатов сканирования медальона. В нём содержалась одна восьмая души, если верить Душевной шкале Декарта. Следовательно, в руки Сметвика попал третий крестраж.

Но Волдеморт был, по мнению Гиппократа, тем ещё максималистом. Где гарантия, что он остановился на цифре три? Да даже если остановился, его эксперимент уже пошёл неудачно.

Кроме возможности многократно ожить, плюсов у энного количества крестражей не было. Зато имелась масса побочных эффектов: частичная амнезия, сужение эмоционального диапазона, психопатия, маниакальный синдром, обсессии, понижение магического потенциала, дестабилизация циркуляции энергии в организме, псевдоанимагические мутации физического тела… В общем, Complexu finem, особенно если рассматривать конкретные случаи.

У Волдеморта наблюдались как минимум четыре побочных эффекта. Но Гиппократ никогда не встречался с ним лично, а со стороны многого не надиагностируешь.

Хотя наблюдение за подобным случаем могло быть весьма интересным, Сметвик не пошёл бы на это. Он всегда ставил общество выше науки — судьба третьего крестража была предопределена. И именно сегодня Сметвик собирался её решить.

Несмотря на спешку, он извлёк из домашнего сейфа тот самый мешочек-нейтрализатор и отнёс его в Мунго.

Гиппократ ни разу не воспользовался служебным положением в личных целях, но на сей раз нарушение целительской этики казалось ему вполне оправданным.

Итак, медальон пролежал в больничном кабинете целителя, пока тот совершал утренний обход пациентов, а затем отправился в особую комнату.

Маленькое помещение в дальнем конце пятого этажа обычно притворялось кладовкой. Там одно время даже швабры хранили. Потом главный целитель запретил: всё-таки Чумной чулан — особое место. Теперь в комнате сдержался только большой квадратный ящик со стенками из чёрного мрамора, окованного гоблинским свинцом, и маленьким отверстием в крышке.

Гиппократ положил медальон в ящик, закрыл его крышкой, вставил в отверстие волшебную палочку и произнёс:

«Авада Кедавра».

Из ящика послышался вопль, приглушённый стенками. Когда всё стихло, Сметвик откинул крышку и проверил медальон с помощью проявителя. Часть души исчезла.

В служебной записке Гиппократ честно написал: «…Убивающий куб использован Г. Сметвиком для нейтрализации фрагмента души (крестража) Того-кого-нельзя-называть».

В обеденный перерыв Гиппократ добрался до свежей газеты. Вчера «Пророк» взорвался тревожными новостями из Хогвартса. Арест деканов, пытки студентов, пикси знает что ещё. Сегодня на первой полосе обсуждали окончательную потерю связи со школой. То-то народ с утра какой-то нервный!

Заголовки стоили друг друга: «Амбридж в Хогвартсе: реформа образования или попрание традиций?», «Кто устроил переворот?», «Альбус Дамблдор: умер от старости или пал жертвой политических интриг?»

— Чудесный день, не правда ли? — спросил кто-то.

Сметвик оторвался от газеты. Напротив него в больничном кафе стоял львиноподобный мужчина в сером плаще маггловско-военного покроя.

— Прекрасный, Руфус, — отозвался целитель. — Я, можно сказать, совершил подвиг во имя Магической Британии.

— Победил Круциатус? Или сразу Аваду?

Скримджер был давним другом Сметвика, и тот всецело ему доверял. Поэтому свиток с информацией о крестражах и выкладками Гиппократа перекочевал к аврору.

— Отлично сработано, старина! — похвалил Руфус, заняв соседний стул. — С оставшейся дрянью, позволь, я разберусь. В конце концов, это моя работа. Твоя — магов лечить. Могу интересный случай подкинуть.

— Та-ак? — Гиппократ отложил газету.

— Заклятие принудительной анимагии. Качественное. Плюс Империус. Кто-то девчонку заколдовал и в Аврорат отправил, прямо к дежурному.

— Где пациент?

— В моём кабинете. Аппарации не поддаётся, зараза. В камин не лезет, от портключей шарахается.

Уже через десять минут Сметвик стоял в заваленном рабочими бумагами кабинете главы Аврората и выписывал палочкой сложные диагностические чары. Картина складывалась небезынтересная. Кто-то дал некой волшебнице антиаппарационный амулет, превратил её в ласточку и наложил Империус, отправив жертву в Аврорат.

— Она явно располагает какой-то важной информацией, — сказал Руфус. — Некто хотел, чтобы мы её получили. Но почему — так?

— Сейчас узнаем.

Пара фигур палочкой — и перед магами уже не ласточка, а загорелая девушка лет восемнадцати в форме ученицы Хогвартса.

Повторив диагностические чары и удостоверившись, что с пациенткой всё в порядке, Гиппократ уступил место аврору.

— Итак, мисс, — начал тот, усадив девушку в кресло и устроившись в соседнем, — как вас зовут, и почему вы прибыли к нам столь неординарным образом?

* * *

Анджелина Джонсон стремительно теряла позиции. Магглорождённая девочка без особых талантов, она видела себя в спорте. В маггловском мире Энджи увлекалась теннисом, а в магическом открыла для себя квиддич.

Охотница, начиная со второго курса, потом — неформальный лидер тройки, капитан факультетской команды…

На своём седьмом курсе Анджелина получила приглашение в профессиональную команду и, не в силах заснуть от радостного возбуждения, просидела всю ночь на подоконнике в спальне, мечтая о будущих победах и славе. А кто бы не мечтал?

Вот только с утра её ждали отработки по надуманному поводу. После них хотелось спать и не получалось колдовать нормально (если вообще удавалось взять палочку больной рукой). Зимой дошло до Больничного крыла.

Какой уж тут квиддич? Анджелина всё ещё оставалась капитаном, но на её место уже фактически взяли другого охотника.

Девушка держалась. Времена настали нелёгкие, и старшекурсникам теперь приходилось подавать младшим пример спокойствия и благочиния, насколько это было возможно на их факультете. Однако иногда ей всё же хотелось побыть обычной ноющей девочкой и всласть пореветь в туалете.

Четырнадцатого января Энджи заперлась у Плаксы Миртл и рыдала с ней на пару, когда один из умывальников вдруг отъехал вниз, открыв какой-то ход. Оттуда выбрался смутно знакомый парень, который при виде Джонсон на миг замешкался.

Впрочем, он тут же выхватил палочку, произнёс что-то — Анджелина не расслышала — и… девушка ощутила себя в другом теле.

Парень схватил её, спустился куда-то в подземелье, выбрался наружу по узкому лазу и, подкрепив слова Империусом, отправил Энджи в Аврорат. Приказ был в подробностях рассказать, что происходило в Хогвартсе с первого сентября 1995 года.

Что ж, едва ей вернули человеческий облик, Анджелина охотно выполнила этот приказ. Хотя рассказать, что конкретно делала Амбридж с магглорождёнными, она так и не смогла.

* * *

— Как выглядел тот парень? — спросил Скримджер, когда мисс Джонсон закончила.

— В темноте я мало увидела, — наморщила лоб Анджелина. — Высокий, с благородной осанкой, брюнет или шатен, светлокожий… Галстук, по-моему, слизеринский.

— В ДМП есть личные дела учеников Хогвартса, — поведал глава Аврората. — Думаю, мадам Боунс нам поможет.

Он черканул пару слов на бледно-красной бумажке, свернул её в самолётик и отправил прочь из кабинета.

Минут через пятнадцать в дверь постучали. Глава Департамента магических правонарушений появилась в сопровождении невысокой пожилой дамы в экстравагантной шляпе. Леди Лонгботтом, председатель Попечительского совета в последние пару лет.

Как выяснилось, дамы со вчерашнего дня собирали с обеспокоенных родителей копии писем из Хогвартса, которые обрушились на Магическую Британию после долгого затишья.

Мисс Джонсон, которой озвучили некоторые выдержки, подтвердила: да, были пытки магглорождённых, да, их спасло лишь чудо, да, профессор Грюм вёл себя странно и явно сочувствовал Амбридж, да, деканов арестовали.

— В письме от моего внука, — заговорила леди Лонгботтом, — сказано: пропали восемь учеников. Мистер Диггори и мисс Боунс, наследник Нотт и наследница Гринграсс, мистер Грант и мисс Лавгуд, наследник Поттер и мисс Джонсон.

— Как нам известно из «Истории Хогвартса», — сухо отозвалась мадам Боунс, — в случаях, когда школе грозит гибель, она жертвует одним учеником с каждого факультета, чтобы восстановиться. Причины этого, как и принцип действия жертвы, непонятны. В нашей ситуации не ясны и жертвы. Мы можем быть уверенными — если, конечно, именно Хогвартс забрал учеников — лишь в том, что в их число входит мистер Поттер.

— Мы обратились к Тёмным родам, чтобы узнать, как смерть учеников способствует восстановлению Хогвартса, — продолжила леди Лонгботтом. — Всё-таки на светлую магию это не похоже, а нравы раньше были куда свободнее.

— Ваш вклад весом, дамы, — вставил Скримджер. — Однако мы не имеем права сосредотачиваться лишь на пропавших детях. Не будем забывать о первопричине — Амбридж.

Он хотел сказать что-то ещё, но в дверь без стука влетел запыхавшийся аврор. Он сделал рваный вдох и выпалил:

— Побег из Азкабана! Пожиратели!

Доложив о происшествии, аврор рухнул на пол.