"Л" значит Лили. Часть II (гет)

Северус появился в десять минут восьмого — пропахший дождем и дымом, с большим бумажным пакетом из ресторанчика неподалеку. И с кучей идей по доработке магического барьера, но их пришлось оставить на после еды.

Лили разложила по тарелкам рыбу и картофель фри — как хорошо, что он догадался купить что-то к ужину! И карри не забыл, и гороховый соус... Готовить ужасно не хотелось, но желудок успел напомнить, что за сегодняшний день она съела только пару сдобных котелков.

Северус сидел на краешке стула — Нарцисс запрыгнул к нему на колени, обнюхал пальцы, а потом распушил усы и потерся мордочкой о его ладонь. И замурчал — так громко, что было слышно даже у плиты.

— Валериану резал, — пояснил Северус, заметив, как на него покосилась Лили. — Возился с зельем для Сигнуса Блэка. Даже лекцию пропустить пришлось, иначе просто не успел бы...

От сердца немного отлегло — так вот почему его не было в Мунго! А она уже напридумывала себе всяких ужасов...

— Какие-то трудности? — она поставила перед ним тарелку с золотистой горкой картошки и кусочками рыбы в кляре, а сама взяла с полки чайник, чтобы вскипятить воду.

Черная плита дышала жаром, точно огромный, неповоротливый дракон. Пузатый чайник опустился на конфорку, важно задрав коротенький носик. Сверху полукружьем нимба оттопыривалась деревянная ручка. Привычные, знакомые хлопоты — словно и не было никакого вчера...

— Мы перебрали всех родственников, — за спиной звякнуло — кажется, Северус взял со стола вилку. — Вплоть до четвероюродного брата со стороны Розье. Пустой номер. Я, конечно, попробую еще один вариант, но пока самое надежное — это Нарцисса. Ребенок должен родиться в конце января... Эй, это моя еда! — она обернулась — как раз вовремя, чтобы заметить лезущую к нему в тарелку усатую белую морду.

— Спихни его, — сказала она. — Иначе не отстанет. Подзаборное детство, что ты хочешь... А как насчет твоей идеи? Выделить из крови частицы чистоты и попробовать с ними? Ты вроде рассказывал, у вас все получается.

Нарцисс получил тычок под пушистый зад и мягко спрыгнул с Северусовых колен, цокнув когтями о бежевую напольную плитку. И облизнулся, обиженно сверкнув разноцветными глазами — между белыми, по-вампирски острыми зубами промелькнул розовый язычок.

Лили махнула палочкой, и вторая тарелка перепорхнула на стол. За ней последовали оба соуса.

— Не сработало, — Северус потупился, машинально вертя в пальцах вилку. — То есть мамино зелье я восстановил, и даже... кхм — в смысле, тут все в порядке, магию реципиента оно подавляет. Но вот вторая часть... То ли с частицами чистоты что-то не так, то ли... — он хмуро уставился в тарелку. — На растопырниках проверить не удалось — скверна их не берет, они для нее словно не существуют. Видимо, нужен кто-то с собственной магией — скажем, фестрал или йети... или феникс, если такое чистое существо вообще способно заболеть этой дрянью...

Кажется, у нее даже волосы встали дыбом. Палочка в руке дрогнула и выбросила сноп искр.

— Северус Снейп! — Баночка с карри подпрыгнула на фут, но уже через мгновение снова опустилась на место. — Только не вздумай проверять свои выкладки на себе!

Он бросил на нее опасливый взгляд и замотал головой:

— Нет-нет, мне сейчас болеть некогда! — и добавил, на всякий случай отодвинувшись к спинке стула: — Да и не разрешит никто. Похоже, скверна передается от волшебника к волшебнику, а не зарождается в организме сама по себе. Стафф говорит, нам невероятно повезло, что моя мать оборвала все контакты с магическим миром, Альфард и Дорея жили затворниками, а Орион успел заразить только двоюродного брата... Вот только мы так и не поняли, где эту болезнь подцепили они. И почему кто-то заражается, а кто-то нет — займемся этим, когда в Мунго поспокойнее будет.

Не то чтобы его ответ сильно обнадеживал — она бы предпочла услышать: «Ты что, я не собираюсь так собой рисковать». Но ссориться не хотелось, и Лили опустилась на стул напротив и окунула кусочек картошки в гороховый соус.

— Ага, я видела сегодняшнее столпотворение. Похоже, у них сейчас каждые свободные руки наперечет.

Она взглянула ему в лицо — французская дверь у него за спиной отливала непроглядной чернотой, и его волосы и мантия почти не выделялись на фоне темного стекла.

Северус потупился.

— И кстати об этом, — он вяло ковырнул кусочек рыбы. — Я... в общем, я и правда не знал о пострадавших. Только то, что написали в газете...

— Знаю, — Лили поморщилась — картошка на языке словно превратилась в крахмал. — «Наши доблестные авроры одержали новую победу — спите спокойно, дорогие сограждане, вы под надежной защитой». Слушай, я не знаю, почему они так написали...

— Я тоже, — перебил Северус. — То есть догадываюсь, конечно — то ли для того, чтобы не пугать обывателей, то ли... по другой причине. Но я не это хотел сказать, — он набрал в грудь воздуха, будто готовился шагнуть в ледяную воду, и выпалил, не поднимая глаз: — Я все понимаю, ты пережила ужасное потрясение... и если тебе захочется выговориться... в том смысле, что ты не обязана — если тебе слишком больно об этом вспоминать... — и замолчал, окончательно смутившись. Вилка в его руке скрипнула зубчиками о тарелку, и сидящий на полу Нарцисс требовательно мяукнул.

Лили моргнула. Северус... предлагает ей выговориться? Он что, ее утешить пытается?

Или указать на ее ошибки и промахи. Как утром, когда он с порога бросился доказывать, что Упивающихся спровоцировали, а мантикор не надо дергать за усы.

Она медленно покачала головой:

— Знаешь, мне и правда... не хочется об этом вспоминать.

Его лицо вытянулось. Тонкие губы дрогнули, в глазах промелькнуло болезненное, почти обреченное выражение, и она не выдержала — отложила вилку и накрыла его ладонь своей.

— Сев, я ужасно вымоталась, — сказала она и только тогда поняла, что это и в самом деле так, и каждая клеточка в теле уже давно ноет от усталости, а в голову словно напихали ваты. — Давай просто поужинаем, а? А потом проверим защитные чары и пойдем спать. Я... я к тебе хочу. Чтоб хотя бы сегодня ни о чем не думать...

Напряжение на его лице сменилось облегчением. Закаменевшие плечи расслабились, он выдохнул и крепко сжал ее пальцы, а потом вскипевший чайник забулькал и засопел чугунным носиком, и Лили, опомнившись, метнулась к плите.

После ужина Северус обошел весь дом. Похвалил ее защиту, сказав, что это «почти аврорский уровень», добавил пару заклинаний от себя и наконец остановился у камина в гостиной. Похоже, там ему что-то не понравилось — он направил палочку в сторону решетки и забормотал инкантацию.

Черные прутья вырастали из завитков, как заостренные зубы. В разверстом зеве за ними алым языком дрожало пламя. Перед глазами снова встали призраки вчерашнего пожара — но на лице Сева играли теплые отблески, из темноты проступали заложенная за ухо прядь волос и бледное пятно щеки. Он здесь, он живой и настоящий... Как завороженная, Лили потянулась к нему, пальцем провела по твердой скуле — и не успела опомниться, как оказалась в его объятиях. За спиной сомкнулось кольцо его рук — алчный и нетерпеливый, он осыпал поцелуями то ее шею, то подбородок, словно задыхался от жажды и никак не мог напиться. Она тихонько вздохнула, подставляя губы, и вслепую нащупала застежку на его мантии.

* * *

Он ушел рано утром, еще до рассвета. Когда она проснулась, о его присутствии уже ничто не напоминало — если не считать свежего кофе в кофейнике и половинки яичницы под чарами на сковородке. А вечером к ней прилетела сова и принесла от него склянку с воспоминаниями — и еще одну на следующий день, и через день третью... Ничего серьезного, конечно — просто разные забавные пустяки и занятия в Мунго; Лили даже выучила его преподавателей.

Общую физиологию им читал целитель Хопкирк — низенький энергичный волшебник, чем-то напоминающий профессора Флитвика, с густой шапкой седых волос и молодыми смеющимися глазами. Он шутил, перебивал сам себя и все делал на бегу — даже на лекциях не сидел на месте, а расхаживал по аудитории. Как поняла Лили, раньше он возглавлял отделение травм и успел прославиться работами по лечению тяжелых ран, но потом встретил свою нынешнюю жену, и у них родился ребенок. И это перевернуло его судьбу и карьеру: ему «надоело тратить время на идиотов, которые пытаются расстаться с жизнью — то ли дело женщины, которые пытаются эту жизнь дать!»

Десять лет он обобщал и систематизировал опыт ведьм-повитух, а потом возглавил отделение родовспоможения в Мунго (а точнее, бомбардировал письмами Совет попечителей, пока ему не выделили помещение на минус первом этаже — правда, почему-то забыли внести информацию о нем в поэтажный указатель). Впрочем, свою первую специальность он не оставил и время от времени консультировал коллег по сложным травмам. И при этом умудрялся находить время на преподавание — целитель Хопкирк любил свою работу, и она платила ему тем же.

Уже знакомый Лили целитель Фоули, который вел основы диагностики и лечения темномагических проклятий, отличался от своего коллеги, как ночь ото дня. Его знания и в самом деле впечатляли: он много лет изучал Темные искусства и говорил о них, как о живом существе — сравнивал с многоголовой гидрой, с непостоянным, переменчивым чудовищем, способным маскироваться под любую болезнь. Порезы, комариные укусы, безобидный кашель — все это требовалось проверить на темную магию, потому что небрежность целителя могла дорого обойтись пациенту: проклятия в лучшем случае «не замечали» неправильное лечение, а в худшем — питались его магией и усиливались во много раз.

Снять их можно было только контрзаклинанием, зачастую представляющим собой целый ритуал, а некоторые, особо редкие и сложные — только выполнив условия, заложенные в самом проклятии. Как каждый замок предполагает ключ, так и у каждого проклятия было свое слабое место: например, от вечного сна спасал поцелуй любви, а напряжение всех физических и душевных сил позволяло сбросить Империус. И даже тот, в кого попала Авада, теоретически мог выжить — судя по расчетам, это было связано с самопожертвованием, но с какими-то дополнительными условиями. Правда, желающих вывести их эмпирическим путем до сих пор не нашлось, поэтому пресловутая «отмычка от Авады» так и осталась красивой легендой.

Впрочем, от «блеющего стада баранов, по недоразумению именуемого будущими целителями» подобного напряжения межушного ганглия никто и не ждал, от них требовалось просто вспомнить этот материал на экзамене — целитель Фоули обвел аудиторию тяжелым взглядом, по очереди остановившись на каждом слушателе, и те уткнулись в пергаменты и старательно заскрипели перьями. Лили не понравились ни этот тон, ни этот взгляд — вот только Северус жадно внимал каждому слову преподавателя, и в его глазах появился мечтательный блеск, а на щеках вспыхнули алые пятна.

Но хуже всего оказалось последнее, пятое по счету воспоминание. Серебристая субстанция мягко светилась в каменной чаше — Лили наклонила голову, набрала в грудь воздуха... короткое падение, заполошная пустота под ложечкой — и вот она уже стояла в тесном и довольно мрачном помещении с закопченным потолком и высокими окнами, за которыми плескалась ночная темнота. Кажется... да, все верно, это была та самая лаборатория, которую арендовал Северус. Он еще ни разу не приглашал ее в свою sancta sanctorum — Лили завертела головой по сторонам, рассматривая обстановку.

У дальней стены теснились два котла, и, судя по зависшим в воздухе клубам пара, вентиляция тут никуда не годилась. Как и освещение: всего два бронзовых шандала (один на большом столе, заваленном ворохом бумаг, второй на маленькой стойке рядом с котлами), и свечи в них были серыми и тусклыми — проще глаза сломать, чем ингредиенты нормально нарезать!

Она сощурилась, вглядываясь в черную фигуру — и с удивлением заметила другую... кто-то сидел на высоком табурете у стола, лицом к Северусу, спиной к ней — но в этот момент в тишине появился звук, и замершая картинка шевельнулась.

— ...здорово, правда? — произнес знакомый голос, и она замерла. Что? Это Регулус? Регулус Блэк? Откуда он тут взялся?

Лили обошла стол по кругу — да, это и в самом деле был младший брат Сириуса, она узнала его темные волосы и скошенный подбородок. Вот только он совершенно не походил на того пресыщенного высокомерного сноба, которого она запомнила по школе, — его глаза сверкали, и он так сильно подался вперед, что лишь каким-то чудом не падал с табурета.

Северус накрыл плоской крышкой один из котлов и повернулся ко второму, серебряному. Мельком взглянул на содержимое, взял корень одуванчика и переложил его на разделочную доску.

— Мама, конечно, до сих пор ругается, что я к Темному Лорду пошел, и отец тоже, — не дождавшись ответа, снова заговорил Регулус. — А Сириус так вообще... — он машинально потер ухо. — А по-моему, они дураки. Ну, вылечился он сейчас — так все равно рано или поздно умрет! И мама умрет, и дедушка... Как бабушка Мелания. А Лорд предлагает вечную жизнь — вечную, понимаешь? Белла говорит, он нашел ключ к бессмертию и поделится им со всеми, кто признает его власть!

Лили похолодела — Господи, он же говорит о Том-Кого-Нельзя-Называть! Об этом чудовище, из-за которого погибло столько людей! Так вот как он их к себе заманивает! Но Северус, кажется, даже его не услышал — так и продолжал нарезать корень одуванчика, не замедляя движений, и на бледном лице не дрогнул ни один мускул. Забранные в хвост волосы свободно лежали на воротнике рабочей мантии, нож в его руке отстукивал по доске все тот же глухой ритм, а начищенный котел отливал рыбьим боком в тусклом свете свечей...

Стоп, корень одуванчика? Серебряный котел? Она подошла ближе, взглянула на выстроившиеся в ряд ингредиенты: в плоской баночке посверкивал толченый рог единорога, в высоком фиале чернел яд акромантула, и рядом стояла хрустальная склянка — явно из-под лунной росы... Он что, эликсир Чистой крови варит? Для Сигнуса Блэка? Опять доработал рецепт?

— Когда-нибудь мы займем в этом мире то место, которое принадлежит нам по праву, — за спиной снова раздался голос Регулуса, но теперь в нем отчетливо слышались мечтательные нотки. Помедлив, Лили обернулась — он облокотился о край стола и, казалось, полностью ушел в свои фантазии. — Сможем летать где хотим, перестанем прятаться и, если и будем скрывать дома, то только ради шутки... Знаешь, магглы очень смешные, когда натыкаются на невидимый барьер. Отец однажды забыл поставить магглоотталкивающее заклинание, и я два дня за ними следил — прямо из окна, представляешь? — его лицо расслабилось, взор затуманился — казалось, он вспоминает об этом едва ли не с нежностью. — Стоят у самого крыльца, ресницами хлопают, а у самих такие лица озадаченные — умора, да и только! Я даже хотел впустить одну магглянку с косичками, но мама не разрешила... Ты не думай, мне всего шесть было, я еще не знал о своем долге волшебника! — он втянул голову в плечи, словно ожидая нравоучения или окрика, и бросил на Северуса опасливый взгляд.

Но тот только хмыкнул что-то неопределенное и повернулся к котлу. Лили невольно залюбовалась его скупыми, экономными движениями; со стороны казалось, что он почти не прикладывает усилий и черпак сам по себе размешивает кипящую основу. Свечи на маленьком столике горели неровно и тускло, и рабочая мантия Северуса почти сливалась с темнотой. Огонь под котлом освещал его худые, бледные предплечья и серебристую ручку черпака. И лицо — углы и ломаные линии, сочетание черного и белого, никаких компромиссов и полутонов, одни сплошные контрасты...

— А Сириус о своем долге и сейчас не думает — хотя вообще-то должен, он же старший! — младший из Блэков надул губы и шмыгнул носом. Похоже, он уже осознал, что нотаций не будет, и позволил себе расслабиться. — Но он всегда был такой, и мама ему все прощает. И когда прадедушкин портрет поджег, и когда из дома сбежал — прямо к магглам, представляешь? — увлекшись, он взмахнул руками, едва не уронив со стола стопку пергаментов. — И рассказывал потом, что они совсем как мы, даже на таком же языке говорят... Врал, наверное — как думаешь, Снейп?

Лили хлопнула глазами. Боже... Он что, всерьез задает этот вопрос? Даже после школьных занятий по маггловедению? Ах да, он же на них не ходит... Ну у этих Блэков и воспитаньице — и как только из Сириуса выросло то, что выросло?

— Угу, — Северус взял со стола мерную ложку, и в котел тонкой струйкой посыпался рог единорога. Регулус привстал с табурета, вытянув шею и затаив дыхание — в лаборатории повисла завороженная тишина, нарушаемая только шипением котла и тиканьем метронома, и вдруг в этой тишине отчетливо скрипнула дверь.

Лили подпрыгнула — на пороге стоял высокий мужчина с острым подбородком и зачесанными назад светлыми волосами. В его надменном прищуре чудилось что-то холодное и хищное; он скривил красиво очерченный рот и оглядел ладонь, затянутую в тонкую лайковую перчатку — с таким видом, словно только что отпустил не дверную ручку, а как минимум жвалы дохлого акромантула.

— Люциус, — Регулус мгновенно помрачнел, словно кто-то наколдовал на него Нокс, и Лили нахмурилась. Так это и есть Люциус Малфой? Ну и физиономия! Он озирался по сторонам, брезгливо сморщив нос — то ли учуял особо мерзкий запах, то ли сам боялся нечаянно пукнуть.

— Регулус, — короткий, сдержанный кивок — точно внутри его шеи сжалась и распрямилась стальная пружина. — Как ваше занятие? Вы скоро заканчиваете?

Лили фыркнула, зажав рот ладошкой. Какое еще занятие? Да Северус за это время и слова не сказал — и хорошо, что не сказал, потому что преподаватель из него вышел бы ужасный. Как целитель Фоули, или даже хуже. Насколько она успела его изучить, Северус Снейп почитал невежество самым страшным пороком, ненавидел его всеми фибрами души и рвался искоренять везде, где только видел, — порою вместе с носителями.

— Вообще-то мы уже давно закончили, — пока не искорененный носитель невежества выпятил нижнюю губу и обиженно буркнул: — Мог бы так сразу и сказать, что тебе с ним поговорить надо. Все равно я собирался уходить — мне еще остальные уроки делать, да и вообще пора возвращаться в Хогвартс...

Малфой приподнял брови, но Регулус уже вскочил с табурета и принялся ожесточенно сгребать в кучу разбросанные по столу пергаменты. Свечи на маленьком столике затрещали, разгораясь ярче, и Лили взглянула на Северуса. Он отсчитал последнюю каплю яда акромантула, а потом снова взялся за черпак. От зелья клубами поднимался пар, окрашивая его щеки румянцем, к вспотевшему лбу прилипла короткая прядка — он смахнул ее тыльной стороной ладони...

Дверь хлопнула, как пушечный выстрел, но он даже не шелохнулся. Зато Малфой вздрогнул — потом снова покосился на свою перчатку, поморщился и со стоически-брезгливым видом полез в карман за платком. Наверняка надушенным и с монограммой, не то что у разных там убогих зельеваров.

— Как вижу, вы уже приступили к варке зелья, — негромко произнес он, вытирая перчатку кипенно-белым кружевом.

Северус потушил под котлом огонь, взглянул на часы, засекая время. Понес к мойке грязный нож и черпак и сказал, не поворачивая головы:

— Да, конечно. К оговоренному сроку все будет готово.

— В таком случае... — Малфой на мгновение замялся, но все-таки продолжил: — Возможно, вы согласитесь присоединиться к нам за ужином? Нарцисса будет рада вас видеть, — на миг выражение этого холеного, надменного лица стало почти человеческим.

Северус обернулся. Его пальцы стискивали упаковку моющего средства с выделениями бундимуна. Из правого крана бежала вода — разбрасывала брызги, звонко ударяясь о дно металлической раковины.

— Это честь для меня, мистер Малфой, — помедлив, откликнулся он.

— Очень хорошо, — его собеседник явно чувствовал себя не в своей тарелке. Прошелся по лаборатории — в свете свечей его гладкие длинные волосы отливали золотом. Но Лили заметила, что он старается ничего не задеть даже краем роскошной темно-зеленой мантии. Вот же индюк надутый! Никак замараться боится?

Наконец он остановился у края стола и рассеянно взглянул на груду пергаментов, исписанных мелким наклонным почерком Сева.

— Надеюсь, привычка Регулуса задерживаться после занятий не слишком вам мешает. Порой он бывает совершенно невыносимым, — Малфой хотел побарабанить пальцами по столешнице, но вовремя спохватился и отдернул руку.

Северус нахмурил брови, и в его голосе послышалось искреннее удивление:

— Он не толкает меня в спину и не швыряет в котел петарды, если вы об этом. Остальными способами мне помешать трудно.

Губы его собеседника тронула легкая, еле заметная усмешка.

— Да, я наслышан о ваших талантах — был наслышан, еще когда вы учились в школе. В том числе и о том обезболивающем, которое после небольшой доработки обещает произвести переворот в лечебных зельях... Не удивляйтесь, Северус, — с апломбом продолжал Малфой — кажется, он наконец-то ступил на знакомую почву. — У таких людей, как я, везде есть глаза и уши, даже под носом у директора Дамблдора. А ваши идеи и в самом деле привлекают внимание. В том числе и некоторых моих... высокопоставленных знакомых, — его усмешка стала шире — как у Чеширского кота, почуявшего мышь.

Северус застыл. С губки в его руке стекала мыльная пена, тяжелыми каплями падала обратно в мойку. Такая же пена хлопьями покрывала его предплечья, подбираясь к засученным рукавам рабочей мантии.

— Тогда, возможно, кого-то из этих знакомых заинтересуют и другие мои идеи, — небрежно произнес он, но Лили хорошо знала и этот тон, и это черное пламя, которое постепенно разгоралось в его глазах. — В частности, remedium magnum. В отличие от Философского камня, который не дает своему владельцу умереть, это средство возвращает жизнь. То есть исцеляет все болезни у того, для кого оно сварено. Некоторые магические твари обладают потрясающими способностями к регенерации — как те же оборотни, к примеру, или фениксы, способные пережить даже Аваду... — он понизил голос и добавил: — Тот, кто сумеет повторить это чудо с людьми, навеки впишет свое имя в анналы истории. Как Альберт Великий — по слухам, в полной версии «Малого алхимического свода» он не только описал создание Философского камня, но и доказал возможность создания remedium magnum.

У Лили закружилась голова. Господи, ну зачем он вообще разговаривает с этим брезгливым индюком? Зачем лезет в расставленную для него мышеловку?

Малфой отступил на шаг. Его глаза расширились, зеленый подол мантии зашуршал о ножку стола.

— Вы... серьезно? Северус, но это же... Нет, это прекрасная идея, и я не сомневаюсь, что рано или поздно вы ее реализуете, однако мистер Блэк тяжело болен, его здоровье не позволяет так долго ждать. Мы готовы понять, что нынешняя вариация сложнее вылечившей Ориона Блэка, поскольку кровь в ваших жилах разбавлена куда сильнее, чем у той девочки-донора, да и родство неполнородное, но ведь у нас с вами есть и другие проекты, — он оглянулся по сторонам, взмахнул палочкой, и следующую реплику Лили не расслышала — только увидела, как шевелятся его тонкие, четко очерченные губы. Потом звук прорезался снова: — Поэтому предлагаю вернуться к вопросу о remedium magnum чуть позже.

— Благодарю, мистер Малфой, за столь лестную оценку моих способностей, — Северус церемонно склонил голову, но Лили не услышала в его голосе ожидаемого раздражения. Боже... Неужели он купился на такой примитивный комплимент? Ему же намекнули, что он полукровка, поэтому так долго дорабатывает зелье — кровь у него разбавлена, ну надо же! А он почему-то не обиделся! Или обиделся, но и виду не подал?

Но на этом все закончилось — воспоминание подернулось белесым туманом, ее завертело и потянуло вверх, и через мгновение она уже стояла у себя в гостиной. Содержимое чаши плыло и покачивалось перед глазами, колыхалось и закручивалось светящимся водоворотом... Потом над поверхностью поднялось ухмыляющееся и самодовольное лицо Малфоя, и она потянулась за палочкой, но оно уже успело скрыться на дне думосбора.

Помедлив, она прошептала формулу — руны активировались, и каменный ободок чаши мягко засветился красным. Интересно, что такого этот белобрысый индюк сказал Северусу, что аж чарами от посторонних ушей защитился? К счастью, ее думосбор позволял это увидеть. Взмахом палочки она промотала воспоминание до нужного места — и над чашей поднялся серебристо-туманный Малфой, похожий на привидение... жалко, что только похожий.

— ...есть и другие проекты, — произнес он, и Лили навострила уши. — Пробная партия оказалась успешной, от вас ждут следующую и готовы обсудить условия по второму зелью — как необходимые ингредиенты, так и вашу долю. Поэтому предлагаю вернуться к вопросу о remedium magnum чуть позже.

Что? И только-то? Зелье Северуса имело успех, поэтому кто-то согласился финансировать разработку второго? Стоп, но он же сказал, что лекарство для матери пока не придумал, да и с эликсиром Чистой крови ничего не вышло, получилось только с той штукой, которое подавляет магию... тогда что это за «пробная партия», которая оказалась успешной? Или... Да нет, он же обещал, что не станет варить ничего запрещенного! Наверное, что-то из старых разработок. Ой, она же сейчас от любопытства лопнет — поманил и ничего не рассказал, вот же гад слизеринский!

Она написала ответ за пять минут — что у фениксов нет каких-то особых способностей к регенерации, это просто четырехмерные существа, живущие в трехмерном пространстве, которые уходят от опасности, перемещаясь в прошлое или будущее, и приложила воспоминание о том, как Пьер ей это объяснял. И пообещала добыть шерсть оборотня — Ремус вряд ли откажет, да и полнолуние совсем скоро... А напоследок спросила — так что это за зелья, о которых говорил Малфой?

Ответ пришел через день — сухой и ядовитый, как порошок аконита. Северус писал, что непременно примет к сведению все ее замечания и идеи, особенно те, которых она нахваталась от всяких расфуфыренных красавчиков, и с тех пор больше не прислал ни одной склянки с воспоминаниями.

* * *

В среду она получила ответ из архива. Сова официального вида принесла толстый конверт с кучей печатей и штемпелей... как оказалось — из Азкабана. Лили не сразу вспомнила, что действительно отправляла им запрос: там хранились архивы всех тюрем, расформированных после принятия Статута, а она хотела выяснить, за какое преступление был осужден Дамьен Кроткий и сколько лет он провел в заключении.

Она сломала печать — и брови сами собой поползли на лоб. Плотный желтоватый пергамент расчерчивали ровные строчки: ...покушение на жизнь Терциуса Блэка, сквиба, третьего сына Проциона Блэка и Магдалины Блэк, урожденной Гор, путем заражения его темной скверной...

Да нет, этого не может быть — зачем ему кого-то заражать, если темную скверну победила Квинтия Маккуойд, его ученица? Ведь это она придумала эликсир Чистой крови, и даже не исключено, что с помощью учителя — Северус, по крайней мере, считал именно так, но не мог ни подтвердить, ни опровергнуть свою гипотезу, потому что из всех ее трудов у Блэков остались только «Дневники наблюдений». Но, возможно, в Отделе тайн найдутся и другие ее книги? Тут же такая роскошная библиотека!

Лили поднялась из-за стола и даже успела сделать несколько шагов, когда ее взгляд упал на аквариум. Амброзиус... точно, та таинственная услуга Совету волшебников! Квинтия привела его в пещеру, когда ее учитель попытался провести ритуал над каким-то ребенком — наверное, это и был Терциус Блэк! Выходит, обвинения справедливы? И они действительно ему помешали, и эпидемия не вспыхнула снова — тогда понятно, за что его благодарили власти...

Да, но почему только его, а не ее? Попросту не успели, потому что она вскоре погибла? К тому же так нелепо и странно — от жаропонижающего, которое любой третьекурсник с закрытыми глазами сварит... И Амброзиус — он ведь пережил ее только на две или три недели. А потом тоже умер... точнее, принес себя в жертву. Но почему, черт побери?

Она нашла в алфавитном указателе целых три книги Квинтии Маккуойд — уже знакомые «Методы нарезки ингредиентов» и две новых, «Об исцелении недугов телесных и душевных» и «De aqua amarissima». Достала с полки два многообещающих тома в тисненых переплетах, пальцем откинула кожаные застежки, с колотящимся сердцем раскрыла на первой странице...

...и едва не застонала от разочарования. Репринт! И вторая книга тоже — она повторяла оригинал во всех деталях, включая язык конца XIV века... дикая смесь средневекового английского и латыни, да еще и с кучей французских заимствований... Нет, это ей точно не по зубам — все равно что искать черного книззла в темной комнате, даже не зная, есть ли он там. Вздохнув, она вернула их обратно на полку и взяла из соседнего шкафа четвертый том «De occulta philosophia». Надо уже купить собственного Агриппу, хотя бы на январское жалованье — в декабре все деньги уйдут на Рождество и свадебный подарок Петунье, Лили уже присмотрела ей симпатичный чемоданчик с чарами расширения пространства...

Неловко придерживая под мышкой толстенный фолиант, она открыла дверь в лабораторию.

— ...власти вас обманывают, — по комнате раскатился грудной женский голос, и Лили, опешив, уставилась на деревянный радиоприемник. А женщина между тем продолжала говорить: — Не меньше, чем статьи в поддержку радикальной группировки, известной как Упивающиеся смертью. То, что случилось тем ноябрьским вечером в театре братьев Прюэттов, не было ни тщательно спланированной аврорской ловушкой, ни спонтанным выступлением разгневанной чистокровной толпы. Это было акцией устрашения, господа волшебники и волшебницы, и вы прекрасно знаете того, кто за ней стоит. У него много имен: Сами-Знаете-Кто, Тот-Кого-Нельзя-Называть... лорд Волдеморт, — после паузы добавила женщина, и Лили вздрогнула.

Перед глазами снова промелькнул тот вечер в театре — уже основательно потускневший, заслоненный суетой обычной жизни... Неужели кто-то не побоялся сказать людям правду? В газетах об этом так ничего и не написали, да и об авроре Эшли все словно забыли...

— Да они там совсем крышей поехали, на этой новой радиостанции, — точно в ответ на ее мысли, Майлан покрутил пальцем у виска. В воздухе перед ним светился красным график с показателями Роджера Крэба. Лили перевела взгляд на стол Эдди, но его тяжелое кресло пустовало, и она вспомнила, что он собирался на совещание к мадам Мелифлуа. Интересно, что бы он сказал об этой передаче? И он, и этот их друг — Фрэнк Лонгботтом...

Руби взмахнула палочкой, убавляя громкость.

— Насколько я могу судить, — небрежно заметила она, — этот голос ненастоящий. Искажающие чары, дамы и господа, и никакого мошенничества.

— ...и в следующий раз, мои дорогие слушатели, — уже тише продолжала женщина, — мы с вами обязательно разберемся, кто он такой и какие силы за ним стоят. До встречи через неделю! Пароль — «друг».

И ручка настройки сама собой завертелась, а зеленые огоньки на шкале замигали и погасли.

— Молчу-молчу — не смею спорить со знатоком, — Майлан в притворном ужасе вскинул руки. — Кому, как не тебе, знать все об искажении голосов — после того, как Кассандра Трелони у тебя заговорила мужским басом, к тому же, прошу заметить, на чистейшем древнегреческом...

Руби фыркнула и швырнула в него пером — оно захлопало крыльями, превращаясь в маленькую желтую птичку, но он легко уклонился, шевельнул рукой... и широко ухмыльнулся — перо пролетело мимо висящего в воздухе графика и мягко спланировало на пол.

— Это был сбой программы, — с достоинством заявила Руби. — Система приняла ее за ту, первую, Кассандру — у них оказалось похожее мышление...

«De occulta philosophia» оттягивала руку — под их шутливую пикировку Лили подошла к своему столу и сгрузила на него книгу.

— А что это за новая радиостанция? — спросила она.

Руби развернулась на стуле — ее живое смуглое лицо мгновенно стало серьезным.

— Никто не знает. Я ее две недели ловила, они все время меняют волну. По-моему, это не так уж и плохо — то, что кто-то не побоялся сказать людям правду.

— Сказать правду — только половина дела, — покачал головой Майлан. — Вопрос в том, как они теперь с этой правдой поступят.

График у него перед глазами мягко светился алым, роняя красные отблески на его лицо и стол. Со стороны казалось, что в его чашку с грифоном налита кровь.

Руби промолчала.

* * *

Весь остаток рабочего дня Лили провозилась с расчетами на Амброзиуса. Она пыталась понять, что его связывало с Квинтией Маккуойд, но никак не могла нащупать нужное ключевое понятие. Снова и снова перебирала в памяти мельчайшие детали — взгляды, позы, жесты, интонации и разговоры... «Деловые отношения» — нет, неверно; «симпатия» — опять не то... Одна производная сменяла другую, и знак равенства издевательской ухмылкой кривился перед глазами, но все было бесполезно — неизвестная функция не поддавалась.

Последний вариант она попробовала больше от безысходности, чем всерьез на что-то рассчитывая. И сама же удивилась, когда на исчерканном листе пергамента нарисовалось тождество — простое и понятное, известное каждому школьнику...

Амброзиус + Квинтия = любовь.