"Л" значит Лили. Часть II (гет)

Вечер второго сентября выдался дождливым и хмурым — под стать настроению Лили. Родители ждали их с Севом через тридцать минут, а он опять запаздывал.

Нарцисс развалился на шкафу, щуря разноцветные глаза, и царственно взирал на творящееся внизу безобразие. Во время панического забега по комнатам ему дважды отдавили левую лапу и один раз прищемили дверцей хвост, и он удалился наверх зализывать раны. Показав коту язык, Лили сняла с плечиков синее платье и понесла его на кухню, к гладильной доске.

Но не успела она спуститься с лестницы, как во входной двери щелкнул замок, и на пороге появился Северус. Мокрый с головы до пят, без зонта или хотя бы плаща — вода текла с него ручьями, капала с одежды и кончиков черных волос, собираясь в лужицы на чистом полу.

В прихожей запахло дождем и свежестью — в приоткрытую дверь было видно, что по мостовой мчался пузырящийся поток, в котором неслись и кружились опавшие листья.

Лили выронила платье.

— Мама — был в лаборатории — сработали сигналки... — вместо приветствия выдохнул Северус — и, поймав ее испуганный взгляд, поспешил успокоить: — Все в порядке, ложная тревога...

— Стой где стоишь! — не своим голосом вскричала она: еще пара шагов, и он бы точно закапал ей всю прихожую. Северус послушно замер — только слишком часто вздымалась грудь, и в тишине прихожей отчетливо слышалось его тяжелое, хриплое дыхание.

Лили взмахнула палочкой:

— Акцио полотенце. Акцио Бодроперцовое зелье.

И подобрала свое платье, которое шелковой лужицей лежало на нижней ступеньке.

Северус взглянул на себя — и, похоже, только сейчас заметил, что его серый растянутый свитер промок насквозь, а с ботинок натекло уже целое озеро. Его щеки пошли пятнами; он встряхнулся, как собака, но от этого стало только хуже. Забрызганное зеркало перекосилось, но ничего не сказало, а подставка для зонтиков опасливо отступила к стене, по-паучьи поджимая тонкие ножки. На полированном дереве блестели капли воды.

Лили фыркнула и швырнула в него полотенцем.

— Раздевайся, — вздохнула она. — Обувь оставь тут, я потом ее почищу, — взглянула на залитый паркет и грязные следы от ботинок и добавила: — Заодно и полы помою...

Через десять минут Северус сидел на кухне, в банном халате и съехавшем набок тюрбане из полотенца, и занимался важным делом: пил чай из чашки с троллями и не путался под ногами. Его правое ухо время от времени выпускало клубы дыма — словно внутри притаился маленький дракончик или тлела непогашенная сигарета.

Нарцисс улегся на подушку у французской двери, подобрав под себя лапки, и прислушивался к тому, что творилось на улице. Дождь разошелся не на шутку — лупил по стеклу с энтузиазмом неофита-барабанщика и, похоже, всерьез вознамерился превратить задний двор в болото. Над черной водой, блестящей в свете фонарей, торчали разлапистые кочки травы.

Лили пыталась высушить Северусову рубашку — серую в клеточку, с вытертыми локтями и потрепанными манжетами. Рубашка шипела и сохла, здоровенный чугунный утюг шипел и норовил ускакать куда-то не туда, Лили подумывала составить им компанию и тоже зашипеть, но пока держалась. Хотя от напряжения сводило челюсти и дрожали руки — она не до конца освоила недавнее изобретение Руби, да еще и управляла двумя предметами вместо одного.

Допотопный черный монстр, по недоразумению именуемый тем же словом, что и приличная маггловская техника, неловко развернулся, каким-то чудом не сверзившись с доски, и пустился в обратный путь. Миновал нагрудный карман, двигаясь вдоль планки с пуговицами; за ним оставалась полоса сухой ткани, как дорожка слизи за улиткой. Стоп, а вот эта пуговица явно держится на честном слове и длинной нитке — по-хорошему, надо бы пришить, но тогда они точно опоздают...

В прихожей загремело и загрохотало. Кажется, швабра все-таки свернула подставку для зонтиков, и повезло еще, если при этом ничего не разбила. Ладно, дальше придется обойтись обычным Эванеско, главное — не счистить с мебели отстающий чешуйками лак, а с зеркала отслоившуюся амальгаму. Выписав в воздухе сложный зигзаг, Лили оборвала связь со шваброй, и утюг с облегчением заплясал по рубашке, почти нежно расправляя острым носом каждую мятую складочку.

Северус кашлянул, старательно уставившись на чашку с чаем, которую баюкал в ладонях.

— Если бы кто-то позволил мне помочь... — вкрадчиво начал он, но Лили не дала ему договорить.

— И не переводил хорошее зелье на простой кашель, который сам пройдет через неделю, — язвительно подхватила она. — И позволил ползать с мокрой тряпкой по грязному полу...

— ...который сам же и запачкал, — вставил Северус, но только больше разозлил не на шутку разошедшуюся Лили.

— ...потому что чьи-то амбиции не позволяют ему болеть обычной простудой — нет, он нацелился как минимум на бронхит, или даже воспаление легких! — воинственно закончила она, сгребая с доски отглаженную и сухую рубашку. — Держи. И давай сюда свитер.

И сердито ткнула палочкой в черную чугунную подошву, задавая новую температуру и скорость движения, а когда подняла голову, Северус уже стоял рядом и застегивал на груди ту самую полуоторванную пуговицу. Тюрбан из полотенца почти размотался — длинный хвост падал на плечо, а выбившиеся из-под него темные волосы прикрывали щеку.

— Ты же знаешь, что я не из-за этого, — тихо сказал он, уставившись на подол рубашки. — Просто... ну, она же твоя сестра. А я бы мог и подождать. Подумаешь, пара часов — а сейчас это надолго...

Словно в подтверждение его слов, у него из уха клубами повалил дым. Белое марево затянуло буфет, на мгновение скрывая из вида корзину с луком и морковкой, и растаяло под потолком.

— Перебьется, — хмыкнула Лили, расправляя свитер на гладильной доске. — Если хрупкую душевную организацию моей сестрицы так задевают побочные эффекты Бодроперцового зелья, то тем хуже для нее. Ты из-за этого болеть не будешь! Ни лишний час, ни лишнюю минуту, ясно?

Она дождалась ответного кивка и только тогда активировала управляющие чары. Чугунный монстр неспешно двинулся по вороту свитера, стараясь как можно лучше просушить грубые серые нитки, но при этом их не прожечь. Северус несколько мгновений следил за ним, склонив голову набок, потом дотронулся до еще мокрого рукава.

— Никогда не видел таких чар. Ты перенастроила утюг? Заставила двигаться медленнее?

— Нет, тут целый комплекс — новый поверх старого, — Лили закусила губу, опасаясь, что сболтнула лишнее. За прошедшие месяцы Эдди несколько раз напоминал, чтобы она ни с кем не говорила о работе — с другой стороны, ни Берта, ни группа профессора Крокера никогда не скрывали, чем именно они занимаются...

— А, очередные секреты... — буркнул Северус и низко склонил голову, пытаясь застегнуть пуговицу на животе — пальцы проталкивали пластмассовый кругляшок в петлю, но он все время выскальзывал.

Лили взглянула на его поникшие плечи, на поспешные, слишком резкие движения — и решилась.

— Сев, ты умеешь просматривать чужие воспоминания без думосбора? Если они уже извлечены и очищены от эмоций?

Он поднял голову. Наморщил лоб.

— Никогда не пробовал. А почему ты спросила? — но в его глазах разгорался знакомый огонек азарта, и Лили не сомневалась, что уже завтра он скажет, что умеет и это оказалось совсем просто.

— Мне запрещено рассказывать о работе и выносить из Отдела тайн библиотечные книги, но мои воспоминания при мне, и я могла бы ими поделиться, — она пожала плечами — и Северус замер, не успев снять с головы окончательно размотавшееся полотенце.

В наступившей тишине стало слышно, как шумит на улице ветер. Дождь стучал во французскую дверь, расплывался по черному стеклу мутными потеками. Нарцисс дремал на своей подушке, прикрывая мордочку пушистым хвостом.

— Это... очень по-слизерински, — наконец произнес Северус — таким тоном, словно приценивался к дорогой покупке. — И чего ты хочешь взамен?

Лили моргнула.

— В смысле? С чего ты взял, что я обязательно чего-то хочу?

Но он не только не успокоился, а нахмурился и почти ощутимо напрягся, комкая в кулаке белый край полотенца. Неужели она сказала что-то не то? Нарушила очередное негласное правило слизеринского этикета, запрещающее ничего не хотеть от собеседника?

— Но если ты решишь поделиться чем-то своим, я буду рада, — на всякий случай добавила она, пытаясь загладить свой промах. — Ну, знаешь — воспоминания о том, как ты варишь зелья, или учишься в Мунго, или что-нибудь про твою маму...

Северус уронил полотенце.

— Ты хочешь обменять свои воспоминания... на лекции из Мунго? — в его голосе звучало неподдельное изумление.

Утюг закончил с рукавом и запрыгнул на подставку. Вздернул черную литую подошву — от нагретого чугуна волнами расходился жар. Лили повернула свитер мокрой стороной вверх и вздохнула:

— Сев, ну при чем тут обмен? Я волнуюсь за тебя, только и всего. Мне интересно, как у тебя дела, и у мамы твоей, и... ладно, проехали. Считай, что я ничего не говорила.

Но Северус замотал головой:

— Нет-нет, я согласен! Это хорошее предложение, и... — он сглотнул — аккуратно сложил подобранное полотенце пополам, потом еще раз пополам и, не поднимая глаз, пробормотал: — То есть если ты сама не передумала...

Ну что за человек, а! Уже облизывается на редкие книжки, но никогда не скажет об этом прямо. Лили прикрыла глаза, представляя формулу трансфигурации; взмах палочкой — и вместо жесткой, грубой вязки ладонь ощутила невесомую мягкость кашемира. Шелковистое тепло словно обволакивало пальцы.

Северус медленно выдохнул у нее за плечом. Она внесла в заклинание поправку на цвет и протянула ему почерневший свитер:

— Будут тебе твои книжки. А сейчас одевайся — родители нас ждут через десять минут.

Он взял свою вещь не сразу — сначала смотрел с таким лицом, как будто не знал, чего ему больше хочется: то ли покраснеть и возмутиться, то ли обрадоваться и поблагодарить. Потом провел по тонкой шерсти рукой, зачем-то пощупал резинку на манжетах и только что ее не обнюхал. В конце концов Лили не выдержала:

— Земля вызывает Сева, прием! — и для верности помахала растопыренной пятерней у него под носом. — Наш челнок скоро приземлится в Коукворте, всем космонавтам срочно надеть скафандры!

Вздрогнув, он опомнился и принялся натягивать на себя свитер.

— Макгонагалл была вне себя, когда ты на шестом курсе бросила трансфигурацию, — глухо донеслось из-под ворота. Потом над ним показалась всклокоченная голова — из ушей клубами валил дым. — Полгода вспоминала, как ты эти формулы в уме выводила, и вздыхала по закопанному в землю таланту...

— И к чему ты это рассказываешь?

Но он только пожал плечами, и Лили отправила в раковину грязную чашку, а потом вышла в прихожую за зонтом и висящим на вешалке плащом. Деревянная подставка взбрыкнула ножками, не желая расставаться со своим сокровищем, а зеркало на стене поморщилось, когда она трансфигурировала приличную магическую одежду в ужасный маггловский тренч, но, наученное горьким опытом, благоразумно промолчало. Только мстительно исказило отражение Лили, наградив ее толстыми икрами, и щедро сыпануло веснушек на щеки и курносый нос.

Северус стоял на пороге кухни, сунув руки в карманы, и с легкой полуулыбкой следил за тем, как она надевает тренч и наматывает на шею длинный шарф. Трансфигурированный свитер безупречно сидел на его худой, нескладной фигуре — как и брюки, которые Лили подогнала по росту и свела въевшиеся в штанины пятна. Наспех пригладив волосы и упихнув в прическу непослушные локоны, она протянула ему руку, а затем вызвала в памяти родную улицу и череду коттеджей из красного кирпича.

Привычное сплющивание, как будто все тело пропускают через шланг, миг дезориентации — и вот они уже стояли в неприметном тупичке за поворотом, куда не выходили соседские окна. Лили раскрыла прихваченный с собой зонт, и по тугой ткани забарабанили тяжелые капли, а уже через пару шагов ветер задул с такой силой, что едва не вырвал его из рук.

— Дай сюда, — сказал молчавший все это время Северус, и она с облегчением передала ему деревянную ручку, которая дергалась как живая и так и норовила вывернуться из пальцев.

Пока они переходили улицу, он не произнес ни слова, и она не стала приставать к нему с разговорами. Над мокрой живой изгородью приветливо светились окна родительского дома, на фоне черного неба угадывался конек еще более черной крыши. Под ногами хлюпало, шлепало и плямкало; Лили одним глазом поглядывала на лужи, опасаясь наступить на решетку водостока или промочить новые туфли.

Потом они свернули в палисадник, на ведущую к дому дорожку. Кусты астр по обе ее стороны вздрагивали под ударами капель и порывами ветра, всплескивая перистыми листьями и клоня к земле тяжелые, еще не распустившиеся бутоны. Последние шаги — и Лили с облегчением нажала кнопку звонка, пока Северус держал над ней зонт.

Им открыла мать. На ней была кружевная блузка и любимая нарядная юбка — значит, принарядилась к приходу гостей, чтобы произвести впечатление на дочкиного кавалера. И наверняка испекла что-нибудь вкусненькое, а Северус ее стараний небось и не оценит. Ему что одно чудо кулинарии, что другое — лишь бы проглотить поскорее да побежать по делам. Но сегодня у него это точно не получится: после маминых лукулловых пиров не больно-то побегаешь, тут из-за стола на четвереньках выползать приходится. А потом катиться шариком до самого дома, пыхтя и проклиная собственное обжорство...

Представив пыхтящего Сева, Лили тихонько фыркнула, повесила плащ на крючок и потянула из кармана палочку, чтобы почистить заляпанные туфли от грязи.

— Как вижу, ты совсем не изменилась, — процедил за плечом знакомый голос, прямо-таки сочащийся ядом. — Ни секунды без этих своих противоестественных штучек! А если кто увидит лишнее, то это его проблемы, да?

Лили обернулась. Сестра стояла на пороге гостиной, уперев руки в боки и поджав ярко накрашенные губы. Все в ее облике — от новой стрижки до старого черного платья с глухим воротом — казалось, излучало презрение.

— Ну что ты, — мило улыбнулась Лили, накладывая чары на свои туфли и ботинки Сева. — Я еще с порога поняла, что ты сегодня без Вернона. Твоего жениха, знаешь ли, вообще трудно пропустить — особенно мимо, если место узкое...

— Зато твоего — легко, — фыркнула Петунья. — И пропустить, и с пустым местом спутать, уж больно он на него похож.

И, выпустив эту парфянскую стрелу, она вздернула подбородок и хотела скрыться в гостиной, но была остановлена недрогнувшей маминой рукой.

— Девочки, не ссорьтесь, — твердо сказала мама, переводя взгляд с одной дочери на другую. — Петунья, твоя сестра права, с Верноном ничего не случилось, и память ему никто не стирал. Но могут, Лили, и твоя сестра очень из-за этого переживает.

Северус открыл рот — вероятно, чтобы рассказать, в каком гробу он видел такие переживания, и мама добавила, обращаясь к нему:

— Вы уж извините нас, пожалуйста. Знаете, две дочери — это такое счастье, но иногда очень хлопотно. Вспомните мои слова, когда у вас свои дети появятся...

Ой, зря она об этом заговорила! Он застыл, словно застигнутый на месте преступления, втянул голову в плечи и в лучшем случае отгородился окклюментными щитами, а в худшем — запаниковал и приготовился к бегству.

Петунья наморщила нос и с видом оскорбленного достоинства удалилась в гостиную. Ее высокие каблуки звонко цокали по начищенному паркету.

— Мам, — рассмеявшись, Лили взяла Северуса под руку — предплечье под ее ладонью напоминало корабельный канат. — Ты собиралась кормить нас ужином, а не жалобами на меня и сестру. И кстати об ужине — а где папа?

— Наверху, — мама показала на потолок. — Чинит крышу — там что-то прохудилось от этих бесконечных дождей. Всю неделю лило как из ведра, представляешь? А ведь только начало сентября!

По идее, на этом месте Северус должен был кивнуть, сделать скорбное лицо и заметить, что конец лета выдался на редкость холодным и ненастным, но уже на следующей неделе синоптики обещают потепление — однако умение поддерживать вежливые беседы ни о чем никогда не входило в число его талантов.

— Я могу помочь, миссис Эванс, — тихо предложил он. — У меня... есть некоторый опыт. Если, конечно, вы ничего не имеете против магии, — его щеки медленно заливала краска.

— Но Северус, — всплеснула руками мама, — вы же у нас в гостях! Мне неловко беспокоить вас в ваш единственный выходной. Не говоря уж о том, что мы пригласили вас на обед, а не решать наши домашние проблемы!

Лили покосилась на него — и наткнулась на умоляющий взгляд, яснее ясного свидетельствующий о том, что неловко тут вовсе не маме, а кому-то другому, и этот «другой» был в шаге от позорного бегства.

— Мам, ты же знаешь отца, — вздохнула она. — Без Сева мы его до ночи не дождемся. Так что либо мы блюдем этикет и морим гостя голодом, либо обижаем папу, либо вспоминаем, что наш гость облазил этот дом от сарая до чердака, а на крыше ориентируется получше нас с тобой, и через десять минут садимся за стол всей семьей, как приличные люди.

Мама заколебалась — но они обе знали, что это была победа.

— Спасибо, Северус, — наконец капитулировала она. — Мы с Джорджем будем очень признательны вам за помощь.

Он взглянул на нее с таким неприкрытым облегчением, что Лили невольно хихикнула, и практически взлетел по лестнице, ведущей на второй этаж. Не касаясь перил, перепрыгнул через скрипучую верхнюю ступеньку — только качнулись неровно обстриженные черные волосы, а из ушей опять повалил дым.

— Он настолько хотел нам помочь? — мама дотронулась до собственной мочки, со священным ужасом глядя ему вслед, и Лили расхохоталась в голос.

— Нет, что ты! Северус попал под дождь, и я напоила его Бодроперцовым зельем, — пояснила она, проходя в гостиную. — Дым из ушей — побочный эффект, он скоро пройдет.

Петунья сидела на диване, скрестив на груди руки. На журнальном столике перед ней — низком, темного дерева, подаренном еще покойной тетей Милли, — стоял букет лиловых хризантем, почти полностью скрывая ее лицо.

При виде матери и сестры она вскинула голову — точно норовистый гиппогриф, и тонкая светлая прядь, похожая на встопорщенное перо, выбилась из тщательно уложенной волны и упала ей на лоб.

— Я не ослышалась? Ты и в самом деле сказала, что у него из ушей идет дым? Из-за зелья, которым ты его напоила — еще до того, как узнала, что Вернон не приедет, и я сегодня одна! — ее голос становился все громче и громче, и на последних словах в нем прорезались визгливые нотки.

— Милая, послушай... — попыталась вмешаться мама, но Петунья остановила ее резким взмахом руки.

— Нет, мама, не защищай ее! Пусть сама оправдывается!

Ах вот как? Она еще и оправдываться должна — за то, что напоила Сева лекарством! Лили несколько раз вдохнула и выдохнула, чтобы унять злость, затем обошла столик по кругу и села в мягкое кресло напротив дивана. Но от этого сделалось только хуже: букет еще больше заслонял лицо Петуньи — над крупными лиловыми цветами были видны только приподнятые брови и сверкающие бешенством глаза.

Поморщившись, она сдвинула мешающую вазу в сторону — на темной столешнице остался круглый мокрый след.

— За что мне оправдываться, Туни? — спросила она тихо. — За то, что Сев выпил лекарство от простуды? Даже если Вернон что-то увидит, память ему уже никто не сотрет — он практически член семьи, вы же в декабре поженитесь! Или, — Лили моргнула — внезапно ей в голову пришла мысль, которая все объясняла, — ты боишься не за него, а того, что он скажет? Когда узнает, что твоя сестра — ведьма?

Петунью будто ударили под дых. Впалые щеки залила восковая бледность, в глазах промелькнуло испуганное, почти затравленное выражение, пальцы с силой вцепились в подлокотник дивана — алый лак резко выделялся на светлой обивке, и от этого казалось, что у нее на ногтях проступила кровь.

Лили в ужасе уставилась на сестру. Она и сама не ожидала, что та так отреагирует — но не успела и слова сказать, как под тяжелыми мужскими шагами заскрипели ступеньки. Отец и Сев спускались со второго этажа, и мама, бросив на старшую дочь печальный взгляд, покачала головой и заторопилась им навстречу.

— ...ретроспективная аберрация, мистер Эванс, — донесся с лестницы голос Северуса. — Обычная ошибка восприятия. На самом деле все наоборот — в последние годы отношение к магглорожденным улучшалось, а не ухудшалось. Вплоть до преференций при приеме на работу и штрафов за дискриминацию...

Что? А ему не приходило в голову, что если бы все было так радужно, то никакие штрафы бы не понадобились? Конечно, у него-то нет проблем с «хотя бы одним магическим родителем» — небось по-другому бы запел, если бы это ему не продавали в магазинах картошку и мясо!

И папа не подвел — задал тот самый вопрос, который так и вертелся у нее на языке:

— Значит, эта дискриминация часто встречается? Раз за нее приходится штрафовать?

Сев что-то ответил — что именно, Лили уже не расслышала, потому что Петунья поднялась с дивана и принялась одергивать юбку. Ее движения были суетливыми и поспешными, и руки немного дрожали — но на лицо вернулись краски, и в глазах появился прежний живой блеск.

Лили тоже встала с кресла и шепотом предложила:

— Хочешь, я сама поговорю с Верноном? Скажу, что ты не могла, сошлюсь на Статут и запреты...

Серые глаза взглянули на нее в упор. Не моргая, как сквозь прицел снайперской винтовки.

— И думать не смей! — прошипела Петунья. — И при отце ни слова, поняла? Хоть раз в жизни не лезь куда не просят!

Лили ошеломленно кивнула, но сестра уже не слушала. Сдвинула вазу с хризантемами на прежнее место — так резко, что лиловые цветы качнули головками, — и, вздернув подбородок, решительно зашагала к двери.

— ...недальновидная политика властей, — продолжал соловьем разливаться Сев. — Здоровое общество должно защищать тех, кто с молоком матери впитал его устои и обычаи, а не выжимать из них все соки, чтобы предоставить льготы кому-то другому...

«Выжимать все соки»?.. Он действительно считает, что власти что-то отбирают у других, чтобы отдать ей? Нахмурившись, Лили вошла в столовую — и с упавшим сердцем обнаружила, что единственное место рядом с ним было уже занято. Пришлось садиться на стул напротив; поколебавшись, Петунья отодвинула себе соседний.

Мама бросила на них вопросительный взгляд — ее пальцы нервно комкали накрахмаленную салфетку, и Лили постаралась улыбнуться ей в ответ.

Видимо, отец тем временем задал какой-то вопрос, потому что Сев пожал плечами и сказал:

— Те же квоты при приеме на работу, о которых я уже упоминал. Сборы, пошлины и ежемесячные платежи — у магов нет налогов, поэтому их рост больно бьет по кошельку граждан. Как, например, недавнее повышение платы за камин, которое коснулось всех, кроме магглорожденных...

Ну вообще-то ей ее тоже повысили, аж на целых три процента! И она честно платит эти деньги каждый месяц — в отличие от него, кстати. Его-то дом вообще не подключен к каминной сети...

— Как интересно, — откликнулся папа. — Но остальные, наверное, этим недовольны? И требуют от правительства восстановить справедливость?

— Конечно. Причем социальное напряжение зачастую выплескивается совершенно не по адресу. Но есть надежда, что досрочные выборы все исправят, — кивнул Северус, рассеянно глянув на стол — мама тут же пододвинула к нему мясной рулет, и у Лили зачесались руки надеть это блюдо ему на голову, а потом еще полить сверху соусом.

Ишь, как гладко поет — «социальное напряжение» у него в досрочных выборах виновато! Можно подумать, люди недовольны магглорожденными, а не выходками чистокровных бандитов! И где только таких идей нахватался? У Малфоев, не иначе — вот не зря, не зря у нее сразу появились дурные предчувствия, когда он собрался варить для них лекарства!

Лили с силой ткнула вилкой в кусочек запеченного картофеля — зубчики пробили его насквозь и противно скрипнули о фарфор. Вот бы и с малфоевскими лживыми бреднями было так же легко расправиться — но здесь, увы, придется подождать до дома, не ругаться же с ним при родителях...

— Небось и выборы такие же ненормальные, как все остальное, — фыркнула Петунья себе под нос, накладывая на тарелку цветную капусту. — Превращаете мышей в чашки, если хотите отдать голос за первого кандидата? И в ложки, если за второго?

Лили уставилась на нее во все глаза. Злость на Сева сменилась удивлением — ей послышалось, или это и в самом деле была попытка пошутить? Предложение закопать топор войны и перейти к мирным переговорам?

— Нет, — покачала головой она, надеясь, что взяла верный тон, — мне жалко тебя разочаровывать, но до такого они не додумались. Все как везде, только с поправкой на пергамент и перья. Даже обещания одинаковые... что ваш Каллаган, что наш Минчум — жалко, ты их речи сравнить не можешь. Просто как под копирку написаны.

Петунья зачерпывала ложкой белый соус, но при этих словах ее рука на мгновение замерла в воздухе.

— Ну, нашего лидера консерваторов скопировать трудно, — наконец заметила она — с безразличием слишком явным, чтобы быть искренним. — Хотя бы потому, что она женщина.

— Миллисента Багнолд, — кивнула Лили. — Так зовут нашу. Правда, женщины-министры у нас уже были, но в остальном ситуация один в один, включая отношение избирателей. По-моему, вашей можно даже особо не стараться, просто напомнить об ошибках нынешней власти. Например, сфотографировать толпу безработных, добавить на плакат правительство и подписать: «Они не работают». ⁽¹⁾ И все, победа у нее в кармане...

Петунья как-то странно на нее покосилась, но ничего не ответила, и Лили, мысленно пожав плечами, отправила в рот кусочек мясного рулета. М-м, какая вкуснятина! Мама сегодня превзошла саму себя — она взглянула на другой конец стола, собираясь ее поблагодарить, но в этот момент Северус тихо сказал:

— Да, мистер Эванс. Я знаю.

— Я рад, что мы друг друга поняли, — удовлетворенно кивнул отец, отставляя в сторону бокал из-под сидра и промокая усы салфеткой. — Лили необыкновенная девочка — умная, яркая, талантливая... Она заслуживает самого лучшего. Хотя сама, разумеется, так не считает и никогда ничего не попросит...

— Да, мистер Эванс, я понимаю, — глухим и напрочь отмороженным голосом согласился Северус. Его лицо было полностью скрыто за завесой волос, а пальцы слишком сильно стискивали вилку — но он не притронулся ни к яблочному сидру, ни к еде на тарелке, и Лили захотелось застонать и побиться головой о стол.

Да что же это такое, а? Ну кто, кто их просил влезать со своими... рекламными проповедями? И даже мама — вместо того, чтобы хлопотать вокруг Северуса и предлагать ему попробовать утиный паштет, она слушала их разговор, с улыбкой разрезая пополам запеченную цветную капусту.

— Не переживайте, что вам пока нечего ей предложить. Я уверен, это ненадолго, — благодушно продолжал папа. — Работа в продажах дает неплохой старт и позволяет высоко подняться, если уметь ладить с людьми и нравиться начальству. Скажем, жених Петуньи начинал с должности младшего администратора в фирме, торгующей дрелями, а сейчас у него уже собственный бизнес — он как раз задержался в Лондоне из-за связанных с ним формальностей...

— Да, мистер Эванс, — повторил Северус, склоняя голову еще ниже. Петунья блаженно зажмурилась, точно объевшаяся сливок кошка, и Лили поняла, что пора его спасать, пока сестра не успела окончательно зазнаться, а отец не переключился на тему «я был простым рабочим, когда женился на вашей маме, а поглядите на меня сейчас».

— Пап, — воспользовавшись паузой, встряла она, — не знаю, успел ли Северус тебе рассказать, но вообще-то он там больше не работает. Ему предложили учиться в Мунго — за него попросил целитель Поук, сейчас он возглавляет отдел травм, а в прошлом году лечил Северуса и очень заинтересовался его обезболивающим. И та публикация в «Вестнике зельеварения» — помнишь, я о ней говорила? — словом, она наделала много шума, и к Северусу обратились с частным заказом по сходной проблеме. Так что мы решили не связываться с магазином, тем более за такие деньги... Что, он вам ничего не рассказал? Ну правильно, вы же ему и слова вставить не дали! — триумфально закончила Лили, обводя взглядом стол.

Мама явно смутилась, папа приподнял брови. У Петуньи вытянулось лицо, словно сливки у нее во рту превратились в уксус.

— Поздравляю вас, Северус, — медленно произнес отец. Повисшая в воздухе неловкость была почти осязаемой. — Это... серьезные достижения. Значит, вы решили стать... врачом, я правильно понимаю?

Но Северус только дернул плечом и вяло ковырнул рулет вилкой, и Лили, так и не дождавшись ответа, вынужденно пояснила сама:

— По нашим меркам, это скорее что-то вроде фармацевта. Но не продажа готовых лекарств, а создание новых. Собственно, над одним таким заказом он сейчас и работает, — мстительно добавила она. — Даже пообедать не всегда успевает, представляешь?

Мама выпрямилась на стуле. Кажется, у нее затрепетали ноздри — точь-в-точь как у охотничьей собаки, которая почуяла дичь.

— Джордж! — укоризненно воскликнула она — столовый нож сверкнул в ее руке, будто ярко начищенная сабля. — Ты слышал? Бедный мальчик не ел с самого утра, а потом помогал тебе чинить крышу! Еще чуть-чуть, и он решит, что у нас принято морить гостей голодом!

— Хорошо, дорогая, — покорно пробормотал папа, а Северус наконец-то поднял голову, но только для того, чтобы бросить на Лили тоскливо-обреченный взгляд. «И ты, Брут?» — читался в его глазах немой упрек — сменившийся почти комичным ужасом, когда мама пододвинула к нему разом и утиный паштет, и картофель в шалфее и орехах.

После этого разговоры за столом сами собой стихли — до конца ужина, когда отец предложил всем перебраться в гостиную, а мама отправилась на кухню за чаем и тортом. Отец с Севом опять заговорили о политике — к счастью, на этот раз о маггловской, а Лили задала Петунье пару дежурных вопросов о будущей свадьбе и выслушала на них такие же дежурные ответы, из которых, по правде сказать, не поняла и половины. Зачем выбирать за столько месяцев, какая вещь будет одолженной, а какая голубой? ⁽²⁾ Это же просто традиция, в ней нет никакого сакрального смысла! А кольца для салфеток? Да никто из гостей на них и внимания не обратит! То ли дело свадебный торт — особенно если он будет похож на сегодняшний мамин шедевр: воздушное, тающее во рту тесто, сладкая ежевика и взбитые сливки, украшенные засахаренными фиалками... Северус даже не сразу решился попробовать свой кусок — то ли не поверил, что это ему, то ли так наелся, что уже не чаял вырваться из гостей целым и не лопнувшим пополам.

На прощание мама умудрилась вытянуть у него признание, что в детстве он больше всего любил ее пироги со шпинатом, и умиленно пообещала в следующий раз напечь их целую гору. Северус содрогнулся и выскочил за дверь — видимо, сообразил, что после такого заявления ему придется до конца своих дней питаться лишь медом, акридами и мамиными пирогами, и Лили, хихикнув, помахала рукой родителям и вышла за ним следом.

За спиной щелкнул замок. Над головой распахнула крылья мерцающая звездная ночь. Дождь уже закончился, только кое-где на дорожке угадывались лаково-черные лужи. Воздух пах свежестью, и сыростью, и теми звонкими нотками осеннего увядания, от которых так сладко щемит в груди. Поежившись от холода, Лили подняла воротник тренча и зашагала вперед — к живой изгороди, где ее уже поджидал Северус.

Какое-то время они шли по улице, держась за руки. Вокруг стояла тишина, только стучали о мостовую ее каблуки, да вздыхал в кронах деревьев ветер. Двуглавые фонари горели желто и ярко — ветви каштанов тянулись к светящимся шарам, почти касаясь их растопыренными семипалыми листьями.

— Ты сегодня домой? Или ко мне? — наконец нарушила молчание Лили.

Северус пожал плечами — высокий и черный в угольно-сером сумраке.

— Я бы не хотел оставлять маму одну. В понедельник ей надо в Мунго — к тому самому Янусу Тики, которого посоветовал целитель Стафф.

— Если хочешь, я могу пойти с тобой. В смысле, не в Мунго, а в Паучий тупик, — предложила Лили и сразу почувствовала, как он напрягся — по еле слышному выдоху, по замедлившимся шагам, по тому, как похолодела его ладонь... — Слушай, если тебе эта идея не нравится, то я не настаиваю. Но, может, хотя бы объяснишь, в чем дело? Я чем-то обидела твою маму? Или ты боишься, что я увижу в ее будущем какую-то гадость, или... что?

Северус долго молчал — ей уже стало казаться, что он вообще не ответит. Черная тень под ногами с каждым шагом вытягивалась и бледнела — двуглавый фонарный столб остался позади, а следующий едва просматривался за кирпичной оградой, отгораживающей чей-то палисадник.

В конце квартала закричала ночная птица. Мимо прошуршал запоздалый автомобиль, ощупывая перед собой дорогу лучами фар.

— Не хочу... смешивать разные стороны жизни, — наконец сказал Северус. — Это плохая идея, из которой никогда не получается ничего хорошего.

— А я, выходит, их не смешиваю? — она сжала руку в кулак, борясь с желанием что-нибудь пнуть или стукнуть одного безмозглого умника. — Когда приглашаю тебя домой — или в гости к родителям, на семейный ужин? Или тебя приглашать можно, а меня теперь внезапно стало нельзя, потому что твое «ничего хорошего» работает только в одну сторону?

Он покачал головой.

— Рано или поздно они поймут, что ты их обманула, — его слова падали в ночь так же тихо, как облетающие с деревьев листья. — Что все... ну, не так радужно. Как ты им представила.

Она нахмурилась — и замедлила шаг, внезапно сообразив, о чем он говорит. Остановилась, развернулась к нему — далекий фонарь светил ему в спину, выхватывая из темноты лишь контуры фигуры и очертания склоненной головы.

Но его лицо оставалось в тени. В черной тени от высокой кирпичной ограды.

— Сев, — Лили сглотнула, — не знаю, заметил ли ты, но я им ни разу не солгала.

— Очень умно, — его голос звучал все так же безжизненно и глухо. — По отдельности каждое слово правда — разница заметна, только когда собираешь их в целое...

— Какая разница, ты о чем? — она нашла в полумраке его руку, стиснула ее изо всех сил — и ощутила в ответ слабое, еле заметное пожатие. — Целитель Поук и правда восхищается твоим обезболивающим — особенно если ты доведешь его до ума и решишь проблему с передозировкой. Он боялся упустить такой явный талант, потому и предложил тебе у них учиться. И Малфои обратились к тебе с заказом по той же самой причине. Все остальное — это просто трудности! Временные. Как побочные эффекты от Бодроперцового зелья.

Северус шагнул к ней, оставляя за спиной неровную кирпичную кладку. Склонил голову, заглянул ей в глаза — всматривался так напряженно, словно надеялся найти в них ответ. Большим пальцем дотронулся до ее щеки — медленно, невесомо провел по скуле, убирая за ухо выбившийся локон.

— Я... оправдаю, — шепотом сказал он. — Еще не знаю как, но я... оправдаю.

Миг — и они потянулись друг к другу, и уже не смогли разжать объятия, и целовались так долго, что у нее онемели губы, а у него сбилось дыхание, и у обоих затрещали волосы от рвущейся наружу магии. А потом они спустились к реке — по спящему городу, мимо темных домов, и горящих фонарей, и старой детской площадки с развалившимися качелями, и расстались только на берегу, в том месте, где когда-то стоял их воображаемый «Наутилус». Северус сунул руки в карманы и зашагал в сторону Паучьего тупика, а Лили крутанулась на месте и аппарировала к себе, в Вишневый переулок.

Дома она умылась, переоделась в пижаму, забралась в кровать — в ногах привычно тарахтел Нарцисс, сворачиваясь на одеяле уютным клубком...

...и только тогда вспомнила, что так и не поговорила с Северусом о той пропаганде, которой он наслушался у Малфоев.

1) Labour isn't working — известный плакат, который использовала в своей избирательной кампании Маргарет Тэтчер.

https://en.wikipedia.org/wiki/Labour_Isn%27t_Working

Вернуться к тексту

2) Английская свадебная традиция: на невесте обязательно должно быть что-то старое, что-то новое, что-то одолженное и что-то голубое

Вернуться к тексту