Дело вкуса (гет)

Рон Уизли в одиночестве сидит в саду родительского дома. Он уютно устроился на старом потертом пледе, небрежно брошенном на траву, вид у него довольно задумчивый. Перед ним — чистый лист пергамента. Время от времени он окунает перо в чернильницу в надежде что-то написать, но кроме пары темно-синих клякс на пергаменте пока ничего нет. Он хмурится, морщит лоб, взлохмачивает рыжие волосы; он почти в отчаянии.

Рон знает, что Гермиона не ожидает от него каких-то особых брачных клятв, ведь ей известно, что в таких делах он не слишком-то силен. Но Рону хочется самому себе доказать, на что он способен, поэтому он с энтузиазмом решает сочинить — Мерлин бы ее побрал — лучшую брачную клятву, какую только можно придумать. Вот только закавыка в том, что не так-то это и просто.

Совсем отчаявшись, он выпускает перо из рук, которое, падая, окрашивает травинки в синий цвет, но ему плевать. Мозг уже закипает от размышлений; ему срочно необходимо слегка подкрепиться, поэтому Рон вскрывает упаковку своих любимых сладостей: Всевкусные конфеты-драже от Берти Боттса. Он, конечно, сомневается, что драже помогут найти вдохновение, но сейчас это и не важно. Рону просто необходимо съесть что-нибудь сладкое, чтобы перестать нервничать. Когда-то, перед экзаменами по СОВ, они с Гарри буквально горстями ели эти конфеты. А их первая поездка в Хогвартс-экспрессе? Тогда поедание драже с самыми разнообразными вкусами разрядило обстановку и подняло настроение, в результате чего они с Гарри легко подружились.

Рон выуживает из пакетика конфету светло-красного цвета, наивно надеясь на лучшее. Раскусив ее, он широко улыбается. К счастью, ему везет с первой попытки, ведь попасться могло что угодно: вкус цветной капусты или требухи — то, что надолго может отбить охоту пробовать дальше!

Но первая конфета имеет вкус спелой клубники, а ее Рон просто обожает. Ему вспоминается мамино самодельное клубничное мороженое с огромным количеством взбитых сливок и шоколадной крошки или ужасно вкусный домашний мармелад из садовой клубники, который он как и раньше каждое утро намазывает на хлеб. Будучи маленьким, Рон всегда добровольно вызывался помочь матери собирать клубнику, ведь при этом он мог тайком лакомиться ею до отвала. Вот только измазанные клубничным соком ярко-красные губы выдавали маленького сладкоежку. Мама частенько ругалась, ведь младший сын объедал грядки почти подчистую, остальным братьям и сестре мало что доставалось.

Зажмурив глаза, Рон поднимает веснушчатое лицо к небу, думая о том, что на свете есть мало вещей, таких же сладких, как спелая клубника, однако одна вещь все-таки приходит ему в голову…

— ...Погоди минуту, — резко сказал Рон. — Мы кое-кого забыли!

— Кого? — спросила Гермиона.

— Эльфов-домовиков, они ведь все внизу, в кухне, так?

— Ты думаешь, нам стоит поднять их на борьбу? — спросил Гарри.

— Нет, — сказал Рон серьезно. — Я думаю, что мы должны предложить им эвакуацию. Мы ведь не хотим, чтобы повторилась история с Добби? Мы не имеем права заставлять их гибнуть за нас…

Раздался грохот — это Гермиона выронила клыки василиска. Подбежав к Рону, она обвила руки вокруг его шеи и поцеловала прямо в губы.

На короткий миг голубые глаза Рона расширились от удивления, но он сразу же позабыл обо всем, кроме целующей его девушки, и ответил на поцелуй со всей страстью, на какую был способен.

То, что происходило сейчас между ними, даже близко не было похоже на обжимания с Лавандой. Мягкие, полные губы Гермионы чувствовались на его губах так восхитительно, что на мгновение Рон забыл обо всем вокруг. Гарри, война — все отошло на второй план. Были только Гермиона и этот упоительный поцелуй, и ничто не было его слаще. И Рон подумал: если сегодня предстоит умереть, он умрет с мыслью, что перед смертью ему удалось подарить поцелуй женщине своей мечты.

Даже спустя несколько минут Рон по-прежнему не мог понять, что сподвигло Гермиону броситься ему на шею именно сейчас, ведь до этого они находились в Тайной комнате. Одни. Наверное, это все из-за его реплики в защиту домовых эльфов. Если бы он раньше знал, что таким образом можно завоевать сердце Гермионы: поддерживая в ее начинаниях, борясь за то, что ей важно. Но как ему было догадаться? Ох уже эти женщины…

Но сейчас у Рона не было никаких задних мыслей, он действительно думал о безопасности домовиков. Очевидно, годы «обработки» идеями ГАВНЭ не прошли бесследно даже для такого человека, как Рон Уизли. К тому же Добби ему нравился. Было бы здорово, если бы побольше эльфов были такими, как он.

Да, Добби был героем. Он не только спас жизни Рону и его друзьям в поместье Малфоев, но и каким-то образом поспособствовал сближению Рона и Гермионы. И за это он будет вечно благодарен маленькому домовику…

С легкой улыбкой на губах Рон пододвигает пергамент поближе и начинает писать. Он уже не сомневается в успехе. Начало положено.

Рон не уверен, что ему повезет во второй раз, и все же снова запускает руку в пакетик и выуживает конфету, на этот раз насыщенного черного цвета. Она выглядит не слишком аппетитно; Рон уже хочет бросить ее обратно в пакет и взять другую, но, немного поразмыслив, отказывается от этой идеи. В конце концов, жизнь состоит не только из прекрасных клубнично-мармеладных моментов и идеальных первых поцелуев.

Рон бросает конфету в рот и начинает жевать… все быстрее и быстрее двигая челюстями, желая, наконец, поскорее проглотить драже, потому что вкус у него такой, будто Рон взял в рот ложку соли. Рон морщится: больше всего на свете ему хочется, чтобы рядом оказался огромный стакан воды, чтобы запить эту дрянь. Вкус у конфеты какой-то рыбий — может, икры, устриц или мидий, короче, чего-то противного и склизкого. На мистера Берти Боттса в суд надо подать за такое издевательство над покупателями. Хотя… если учесть, что Джорджу однажды попалось драже со вкусом соплей, а Джинни клянется, что как-то пробовала полосатую конфету, воняющую, как ношеные носки Рона, то…

К тому же соленый вкус драже напомнил Рону кое о чем…

…Была первая ночь после свадьбы Билла и Флер. Рон, Гермиона и Гарри лежали на полу гостиной в доме на площади Гриммо, 12. Гермиона опасалась спать отдельно, поэтому все трое, в спальных мешках, улеглись рядышком в одной комнате.

Рон настоял, чтобы Гермиона спала на диване, а сам лежал рядом на полу и прислушивался к ее размеренному дыханию, пока не провалился в сон без сновидений.

Что-то его разбудило. Было еще очень рано; шторы оказались не совсем плотно задернуты — в просвете между ними виднелось небо, еще по-ночному темное. Лишь бледный свет луны дарил немного света. В его скудном освещении Рон увидел силуэт Гермионы. Она беспокойно ворочалась на постели, накрыв голову одеялом, из под которого выбивалась наружу лишь пара каштановых локонов.

Рон вновь услышал тот же самый звук, который разбудил его. Звук исходил от Гермионы — она тихо всхлипывала в подушку, ее лица не было видно. Рон, лежащий посередине, повернул голову и взглянул на Гарри. Друг не шевелился. А ведь Гарри наверняка лучше справился бы с утешением плачущей девушки, чем он сам.

Но Гарри спал. Дальше игнорировать плач представлялось попросту невозможным, и Рон нерешительно протянул руку к Гермионе. Та в испуге вздрогнула, почувствовав чужую ладонь на спине, и медленно повернулась к нему. На ее ресницах повисли капельки слез, веки опухли, а глаза наверняка покраснели. Рон задавался вопросом: сколько это уже продолжается, этот отчаянный плач по ночам, когда никто не слышит и не может помочь?

— Эй, — прошептал Рон и успокаивающе погладил Гермиону по спине, — все будет хорошо.

Гермиона понимала, что слова эти ничего не значат, и все же ее дыхание постепенно выровнялось.

— Я боюсь за родителей, — пробормотала она наконец. — Что, если я их никогда больше не увижу? Почему я вбила себе в голову, что имею право распоряжаться их жизнью и менять ее по своему разумению? Только чтобы чувствовать себя спокойнее? Это так ужасно!

Рон тихо вздохнул. Ему самому сейчас больше всего хотелось бы, чтобы вся семья Уизли — да, даже Перси! — оказалась бы в безопасности на другом конце земного шара. Но и опасения Гермионы он мог понять. Все-таки стирание памяти — слишком радикальный метод. Рон даже представить себе не мог, что бы почувствовал, если бы его собственные родители в один момент перестали его узнавать. Он внезапно вспомнил о Невилле, и на душе стало совсем погано.

— Ты еще встретишься с ними, Гермиона. Да, да, вот увидишь, — прошептал он очень тихо, чтобы не разбудить Гарри. То, что происходило сейчас между ним и Гермионой — этот разговор, — было слишком личным, чтобы делиться с другом. Момент принадлежал только Рону и Гермионе. — Ты полетишь в Австралию и обратишь заклинание Забвения вспять. Мы оба знаем, что у тебя получится.

— А если не получится? С заклятием Забвения ничего нельзя знать наверняка.

Рон решительно покачал головой и вложил в голос всю уверенность, какую мог найди.

— Ты очень ответственная и добросовестная, ты наложила заклятие верно. И у тебя получится его снять. К тому же я всегда хотел побывать в Австралии.

Гермиона посмотрела на Рона расширенными от удивления глазами:

— Ты… ты бы поехал со мной? Когда все закончится и… ты бы поехал?.. — совсем непохоже на себя пролепетала Гермиона. Гермиона Грейнджер, запинающаяся, не знающая, что сказать — такое встретишь не часто.

— Если ты этого хочешь, — проговорил он, но Гермиона только смотрела на него во все глаза и лишь кивала.

Этот разговор немного отвлек ее от грустных мыслей. Рон чмокнул Гермиону в щеку, ощутив соленый вкус слез на губах, и не мог оторвать глаз от слабо улыбающейся подруги, такой прекрасной в слабом лунном свете.

— Давай еще поспим, — пробормотал Рон, надеясь, что в гостиной достаточно темно, и Гермиона не разглядит его порозовевшее лицо и не догадается о его мыслях.

— Ты прав, спасибо, Рон, спокойной ночи, — с этими словами она ухватила ладонь Рона и переплела свои пальцы с его. Так, держась за руки, оба провалились в долгожданный сон…

Очнувшись от воспоминаний, Рон снова принимается писать, перо так и летает по пергаменту, нужные слова льются рекой. Это так непривычно — ведь в школе ему приходилось попотеть, чтобы накропать хоть что-то путное для эссе.

Рон побыстрее засовывает руку в пакет, чтобы вытащить очередную конфету — заесть ужасный соленый вкус предыдущей. Новое драже ярко-желтого цвета, выглядит намного аппетитнее соленого собрата, и Рон, подбросив конфетку в воздух, ловко ловит ее ртом.

Но стоит ему разгрызть драже, как лицо сморщивается в гримасе: чувство такое, будто он откусывает от свежего лимона.

Кислее лимона ничего нет. Или есть?..

— ...Рон! Я уже тысячу раз говорила: не смей у меня списывать!

Гермиона, с кислым выражением на лице, пыталась вырвать из рук Рона свое готовое сочинение по истории магии. Но Рон вцепился в пергамент и ни за что не хотел его отдавать:

— Да ладно тебе, Гермиона, Биннс все равно ничего не заметит!

Гарри энергично кивнул, но видя кислую мину подруги, не рискнул вмешиваться.

— Так ты никогда ничему не научишься, Рональд! Я же сказала «нет»!

— Да не будь ты такой занудой!

И Рон, и Гермиона тянули пергамент на себя, пока его не разорвало ровно посередине. По инерции оба разлетелись в разные стороны, Гермиона к тому же не удержалась на ногах и плюхнулась задницей прямо на красный ковер гриффиндорской гостиной. Пара учеников захихикала. Рон испуганно съежился, ожидая взрыва.

— РОН, ТЫ ИДИОТ!

Гермиона проигнорировала протянутую руку — может, потому, что заметила: Рон с трудом удерживается от ухмылки. Но ведь ситуация была такой забавной! И напрасно он пытался ее задобрить, напрасно уверял, что хватит простого Репаро — и пергамент будет как новенький. Нет, Гермиона ничего не хотела слышать, твердя лишь: «Ты, как всегда, ничего не понимаешь, Рон Уизли!»

Выхватив у Рона вторую половину пергамента, она резко развернулась и исчезла в спальне для девочек.

Откуда-то с другого конца гостиной Рон услышал знакомый насмешливый голос:

— Мерлин, да эти двое ведут себя, как давно женатая парочка.

— Точно, Фред. Они напоминают родителей — прямо как мама, когда она распекает папу, — кивнул Джордж, и оба оглушительно расхохотались.

Рон сделал вид, будто не расслышал этих слов, но почувствовал, как от стыда зарделись щеки. Что? Он и Гермиона… что за абсурд! Да никогда в жизни!..

Рон выныривает из воспоминаний с широкой ухмылкой на губах. Может, в поговорке «Если жизнь преподносит тебе лимон, сделай из него лимонад» что-то есть? Ему и сегодня легко удается вызвать у Гермионы недовольство; иногда так забавно подкалывать и подначивать ее, пока на ее лице не появится это кислое выражение «Рональд, ты достал!» — при этом она выглядит так мило, что хочется «доставать» ее снова и снова.

Рону становится интересно проводить параллели между вкусом драже и воспоминаниями о Гермионе. Поэтому он долго не раздумывает, засовывая в рот очередную, на этот раз темно-красную, конфету. Но у нее, к сожалению, не ягодный вкус, а…

— А-а-а!!! — орет Рон, надеясь, что в доме его никто не услышит. Он вскакивает и начинает бегать по саду, как заведенный. Если его сейчас увидит какой-нибудь садовый гном, то наверняка примет за сумасшедшего, если, конечно, принять тот факт, что гномы — разумные существа; а они вообще разумны? Можно было бы узнать у Гермионы… Почему ее никогда нет, когда она так нужна?

Рон неловко машет руками на раскрытый рот, пытаясь потушить горящий там пожар. Его губы, кажется, раздулись на два размера, а сам он готов изрыгать пламя, как огнедышащий дракон. Интересно, мама сильно разозлится, если он подпалит садовые розы? Наверняка.

Спустя вечность пожар в рту начинает утихать, и Рон с горящим лицом садится обратно на плед. Он весь в поту, футболка липнет к телу, Рон пытается отдышаться, качая головой. Есть вещи, которые он предпочитает погорячее, но ядреная смесь чили и огневиски к ним явно не относится…

…Рон с шумом выдохнул. Гермиона в этом открытом лиловом платье, на высоких каблуках выглядела просто невероятно. Нет, не то слово. Невероятно она выглядела на четвертом курсе во время Святочного бала, сегодня же она выглядела… по-настоящему горячо. Ее волосы, такие гладкие и блестящие, когда на них падает свет, и…

Стоп, стоп, СТОП!

Усилием воли Рон запретил себе мыслить в этом направлении. Гермиона — его лучшая подруга, он не может думать о ней в таком ключе. Не может видеть в ней горячую, соблазнительную женщину. Только не ее. Они же на свадьбе брата, он не вправе позволять себе таких мыслей.

И все таки… даже в окружение всех этих распрекрасных кузин-вейл Флер он замечал лишь ее. Почему? Неужели он в нее действительно…

Смешно! Как будто Гермиона захочет такого, как он! Да она с легкостью может заполучить любого, например, этого болгарского выскочку Виктора Крама, который весь вечер поглядывает в их сторону. Гермиона так прекрасна, к тому же умнее любого человека на этой планете, с чего ей выбирать именно его, Рона?

Нервничая, он глотнул огневиски и, конечно же, поперхнулся. Напиток чуть не прожег дыру в его языке, и Рону стало интересно, как его брат Чарли в компании Хагрида и какого-то коротышки двумя столами дальше умудряется опрокидывать в себя стакан за стаканом, будто это не высокоградусный алкоголь, а тыквенный сок? Все трое уже порядочно набрались и даже затянули какую-то кошмарную песню, отчаянно фальшивя и не выговаривая половины слов.

Рон никак не мог избавиться от мыслей о Гермионе, это заставляло его нервничать еще больше, ведь та сидела рядышком. Но он ничего не мог поделать: Гермиона притягивала его, как магнит, он не смел отвести от нее взгляд, ни на секунду не отвлекаясь — а вдруг пропустит что-то важное? Интересно, она согласилась бы потанцевать с ним? Один-единственный раз? Рон считал, что уж один-то танец она ему должна, ведь на Святочном балу на четвертом курсе она танцевала только с Крамом…

Внезапно на лицо Рона набежала туча. Помяни черта… Виктор Крам стоял рядом с их столиком и глядел на них из-под слишком кустистых бровей. Ага, ну, конечно, он якобы подошел, чтобы узнать, кто такой Ксенофилиус Лавгуд! Да он просто хочет заполучить себе Гермиону. Но Рон этого не позволит. Он не наступит второй раз на те же грабли. Да будь Крам хоть трижды знаменитым игроком в квиддич!

Рон довольно невежливо отшил Виктора и посмотрел на Гермиону. Его сердце билось где-то в районе горла, ладони ужасно вспотели. Он должен признаться самому себе, что Гермиона для него уже давно не просто лучшая подруга. Все его нервозность, неуверенность и ревность слились воедино, и это новое чувство сделало из него другого человека. Вместо робкого «Не согласишься ли ты на танец со мной?» Рон хрипло произнес: «Пошли потанцуем», — и протянул ей руку.

Он не ожидал, что Гермиона, улыбнувшись, последует за ним на танцпол; его сердце едва не разорвалось от счастья, когда несколько мгновений спустя он закружил ее по центру свадебного павильона. А когда увидел, КАК смотрит на них Виктор Крам, то почувствовал себя на седьмом небе. Что, господин Звезда-Квиддича-И-Самый-Лучший-Ловец-Столетия, выкусили?..

Еще какое-то время Рон вспоминает этот момент, как один из самых прекрасных, произошедших с ним и Гермионой. При мысли о том, как сногсшибательно будет выглядеть его невеста в свадебном платье, у него снова перехватывает дыхание.

Напоследок Рон решает вытащить еще одно драже; оно темно-коричневое. Оптимист сказал бы, что драже из шоколада, пессимист выразил бы опасение, что оно скорее похоже на заячью какашку. Так как Рон при всем желании не может представить, что Берти Боттс действительно использовал фекалии животных для изготовления драже, то он решительно кладет конфету в рот.

Ему везет, это действительно шоколад, но горький. Процент какао в нем настолько высок, что Рон морщится точно так же, как с лимонным драже. Шоколад однозначно должен быть сладким, как шоколадные лягушки. Но жизнь иногда бывает такой же, как это драже: чертовски горькой…

…Рон только что нашел Гарри и спас его из озера, и теперь тот требовал от него разрушить хоркрукс. От него, Рона. Рон уже побывал предателем, становиться трусом в глазах лучшего друга не хотелось совершенно, поэтому он согласился. Но в животе поселилось странное чувство, когда он поднял меч Гриффиндора, ожидая, когда Гарри на змеином языке прикажет медальону открыться. Наконец, Гарри сосчитал до трех и прошептал что-то странное, состоящее лишь из свистящих звуков, что в ушах Рона прозвучало, как агрессивное шипение. Створки медальона распахнулись и перед ним появились красивые темные глаза, принадлежащие, по всей видимости, Тому Риддлу.

Гарри как раз крикнул Рону, чтобы тот пронзил мечом хоркрукс, как из медальона раздался шипящий голос.

— Я видел твое сердце, и оно — мое!

Кровь застыла в жилах Рона, он как в трансе уставился на темные глаза, которые буквально затягивали его в свои сети. Голос околдовывал, он не мог отмахнуться от него:

— Я видел твои сны, Рональд Уизли, я видел твои страхи. То, о чем ты мечтаешь, может сбыться, но и то, чего ты боишься, может сбыться тоже…

Рон едва замечал, что кричит рядом с ним Гарри, он слушал голос.

— Нелюбимый сын у матери, которая всегда мечтала о дочери… И девушку не сумел удержать, она предпочла твоего друга… Вечно на вторых ролях, вечно в тени…

Рон тяжело сглотнул и подумал о Гермионе. О Гермионе, которая выбрала Гарри вместо того, чтобы пойти с ним. Она выбрала Крама, она выбрала Гарри, она даже как-то выбрала Маклаггена, но Рона — никогда.

Из медальона выступили два пузыря в виде голов, они росли, увеличиваясь в размерах, пока, наконец, перед Роном не предстали два призрачных человека с красными глазами. Хотя призрачный Гарри говорил с ним, взгляд Рона не отрывался от призрачной Гермионы. Она была так прекрасна, но что-то в ней было не так. И дело не только в красных глазах…

Призрачный Гарри сказал, что без Рона им было лучше и что они наслаждались каждой минутой без него. В ответ на это сердце Рона болезненно сжалось. Гарри не простил ему того, что Рон бросил их в беде.

— Кому ты нужен, когда рядом Гарри Поттер? — послышался холодный голос призрачной Гермионы, и Рон опустил меч. — Что ты сделал в своей жизни, чтобы, сравниться с Избранным? Кто ты такой против Мальчика-Который-Выжил?

Внезапно Рон все понял. Он никто. Абсолютный неудачник. Ноль. Гарри — герой, его все обожают, и Гермиона, разумеется, не исключение.

— Ты никто, никто, никто по сравнению с ним, — эхом раздавался голос призрачной Гермионы в его голове, и секунду спустя они с призрачным Гарри сплелись в тесных объятиях и начали целоваться прямо перед его глазами.

На глазах Рона выступили слезы, он всерьез думал, что вот сейчас умрет. Это горькое чувство в груди, оно пожирало его изнутри и причиняло неимоверную боль. Чтобы избавиться от этого чувства, был лишь один выход. Рон собрал все силы, которые у него были, и ударил мечом в центр медальона. Раздался звон и долгий отчаянный вопль. Фантомы целующихся Гарри и Гермионы растворились в воздухе. Остались лишь покореженные остатки медальона и смотрящие на них мокрые от слез голубые глаза Рона…

Как и тогда, Рон тяжело вздыхает при этом воспоминании. Риддл вытянул из него глубоко сидящий в нем страх, однако друзья избавили его от этого страха, объяснив, что были и есть друг для друга как брат и сестра, ведь не случайно Рон и Гермиона даже чуть всерьез не разругались, обсуждая, чьим свидетелем на свадьбе будет Гарри. Вспоминая об этом споре, Рон ухмыляется, ведь не каждый день удается одержать верх над Гермионой Грейнджер. Но ему удалось. Хотя, может, Гермиона просто устала спорить с ним и легко согласилась на Джинни в качестве свидетельницы со стороны невесты...

Спустя пять съеденных драже от Берти Боттса на лице Рона расцветает недоверчивая улыбка: невероятно! У него получилось! Именно Всевкусные конфеты-драже помогли ему освежить воспоминания и найти подходящие слова для брачной клятвы! Хотя другим, конечно, не обязательно знать, что неожиданно послужило ему музой. Иначе будет ужасно неловко.

* * *

Самый важный день. День свадьбы.

Вот он, этот момент.

Рон стоит перед будущей женой, с волнением ожидающей от него брачной клятвы.

Еще раз глубоко вздохнув, Рон задерживает в груди воздух и глядит на Гарри, своего свидетеля, который ободряюще кивает в ответ. Ну, вперед. Дороги назад нет.

— …Гермиона, есть тысяча причин, почему ты — женщина моей мечты. Но я назову тебе пять. Пять причин, почему мне, черт возьми, так по вкусу наши отношения…

Рону кажется, что его голос звучит странно. Гермиона успокаивающе улыбается, берет его за ладонь и коротко сжимает ее. Этот жест придает ему храбрости, и он понимает, что от пары слов, что он сейчас скажет, зависит на самом деле не так уже и много. Гермиона еще перед Битвой согласилась быть с ним. Просто дело в том, что… он хочет показать ей, что ее выбор — что тогда, что сейчас — правильный. Что он тоже старается, он сделает для нее все, что в его силах.

— …Каждый твой поцелуй — такой же сладкий на вкус, как клубника со взбитыми сливками и шоколадной крошкой…

Рон не отрывает взгляд от ее губ. Эти губы, при виде которых легко можно забыть текст.

— …Твои слезы — от печали ли, ярости или счастья — такие соленые, как ложка икры…

При этих словах Рон осторожно проводит пальцем по щеке Гермионы. Он слышит, как на первом ряду всхлипывает его мать, миссис Грейнджер, сидящая рядом с ней, похоже, чувствует себя так же; обе женщины сквозь слезы с гордостью смотрят на своих детей, стоящих перед ними под празднично украшенной аркой из белых и красных роз.

Рон уверенно продолжает:

— …Твое выражение лица, когда я в очередной раз говорю, не подумав, или совершаю какую-нибудь глупость, такое же кислое, как лимон…

Гермиона улыбается сквозь слезы, Рон, кажется, слышит вдалеке смешки гостей. Всем, кто их знает, известно об их прежних спорах, подначках и поддразниваниях. В этом, наверное, ничего не изменится.

— …Твой облик такой же горячий, как глоток огневиски, стекающий по моему горлу…

Рон знает, что его щеки и уши пылают от смущения при этих словах, но он ничего не может с этим поделать. Кто-то нахально присвистывает, и Рону не нужно отрывать взгляд от своей невесты, он и так может определить, что это Джордж, который вместе с женой Анджелиной и маленьким Фредом сидит в первом ряду.

В этот момент Рон жалеет, что не выпил немного для храбрости. Но он же гриффиндорец, он справится и без помощи алкоголя. Сердце в этом уверено, голове ничего не остается, как подчиниться.

— …И все же меня не покидает одна мысль — такая же горькая, как кусочек горького шоколада…

В праздничном павильоне вдруг становится тихо. Рон собирает все свое мужество, чтобы произнести вслух последние слова. Он видит свое отражение во влажных глазах невесты, она, как и все остальные, ждет его последних слов, хотя то, что он хочет сказать, не является тайной.

— …Мне никогда не сравниться с тобой, я всегда буду уступать тебе во всем. И все это знают.

Гости притихли, даже Джордж не выкрикивает «Вот именно!», он тоже сидит, молча глядя на брата.

Глаза Гермионы расширяются, она не может поверить услышанному и лишь качает головой. Рон мягко улыбается, видя это, и продолжает:

— …Все, кроме тебя. И за это я тебя люблю.

Гермиона смотрит на него так, как еще никогда не смотрела. В ее глазах плещется… счастье? Рон по-прежнему не очень-то разбирается в женщинах и их чувствах, но одно он знает наверняка: эта женщина плачет не от того, что ей грустно. Ну, по крайней мере, он надеется на это. Однако ему нужно договорить речь до конца. Речь, в которой говорится о еде, но которая подразумевает нечто гораздо большее.

— Какими бы ни были наши совместные моменты — сладкими, кислыми, горячими или горькими — в одном я клянусь: я сделаю все, чтобы счастливых моментов в нашей жизни было больше. Потому что ты — именно такая, какая есть — мне как раз по вкусу, Гермиона Грейнджер.

Рон игнорирует мага, проводящего церемонию бракосочетания, и привлекает светящуюся от счастья Гермиону в свои тесные объятия. Он целует ее и чувствует вкус ее блеска для губ с клубничным ароматом и соленые слезы — все вместе. И этот вкус просто идеален. Еще ни одному мужчине на свете не удалось сделать такого потрясающего выбора, как ему, Рональду Биллиусу Уизли.

И да, этот выбор явно имеет вкус счастья.