Монстр с нежным сердцем (джен)

Волан-де-Морт пал. Но и сам Гарри недолго продержался. На поле битвы было очень много сторонников Того-кого-нельзя-называть. Увидев, что их господин мертв, отчаявшиеся Пожиратели, понимая, что им нечего терять, запустили в Поттера несколько лучей Авад разом.

Видя летящие к нему со всех сторон зеленые стрелы, Гарри чисто рефлекторно вскинул руку с зажатыми в ней палочками — Бузинной Дамблдора и боярышниковой Малфоя, страстно желая только одного — выжить. Семь смертоносных лучей ударили в палочки. Те сработали… Странно.

Подобных прецедентов в магическом мире не было, поэтому внятного объяснения случившемуся тоже не нашлось. Те, кто видел последствия семи Авад, потом клялись и божились, что Гарри Поттер просто взорвался светом и исчез. Исчез бесследно, бескровно, без шума и запаха… Просто растворился в воздухе, как мираж средь барханов.

Таким образом, долгожданная и столь желанная победа над Темным Лордом стала одновременно и днем траура — какой уж тут праздник, если главный герой почил в бозе, мужественно пожертвовав собой. Или, как емко выразился покойный ныне Северус, жертвенный баран усладил раздутое эго бога имени Альбуса де Шмеля.

Найденный в кабинете директора флакончик с воспоминаниями был просмотрен всеми желающими, а члены Ордена жареного куренка узнав о «добродетели» Альбуса, рассвирепели и в бешенстве снесли и растерли в пыль святой мемориал Великого Светоча Дамблдора.

Останки Дамблдора и Реддла утилизовали, вывезли со школьной территории тела погибших защитников Хогвартса, отпели и раздали родным, хоть на сей раз догадавшись не устраивать погост возле школы. На месте исчезновения Поттера возложили памятную плиту с золотыми вытисненными словами: «Павший герой не забудется никогда!». О том, что за герой, отныне должна была вечно напоминать аббревиатура из трех переплетенных букв «ГДП».

Столь грандиозное почтение страшно поразило обладателя аббревиатуры, заставив его заикать. Икота напала внезапно и так сильно, что герой очнулся. Звучно икая, Гарри приоткрыл глаза, покосился вправо-влево, подумал и закрыл их, потому что увиденная реальность ему совершенно не понравилась. А именно, голая ледяная пустыня, припорошенная узорными снежинками, нежно сыплющимися с белого бесцветного неба.

На спине лежать вскоре тоже не понравилось, и Гарри перекатился на бок, обняв руками колени и скукоживаясь как можно покомпактнее. Но холод и эту позу растряс, забравшись не только под летнюю курточку, но и вовсе под кожу, любовно примораживая дрожащую кровь.

Пришлось встать и попрыгать на месте. Заодно Гарри и по сторонам осмотрелся, отчего прыгать резко расхотелось, потому что толку-то?.. Во все стороны, как есть вкруговую, тянулась всё та же ледовая Сахара. От горизонта до горизонта простирались снеговые поля, кое-где разбавленные вставшими дыбом торосами. Одно Гарри понял сразу и безоговорочно — эту пустыню он в летней одежде не пересечет никогда. Палочка… Гарри посмотрел на ладони и вздохнул, смиряясь с фактом — палочки не пережили переноса. К коже на ладони ещё цеплялась древесная пыль — всё, что осталось от волшебных палочек.

Но просто лечь и умереть тоже не получалось. Просто потому, что физически оказалось невозможно. Тело само поднималось и начинало прыгать и охлопывать руками по бокам, не забывая дрожать. Дрожь — это тоже попытка защититься от холода… Долго ли, коротко ли, но мороз стал побеждать: побелела кожа, онемели, утратив чувствительность, уши, нос, заболели пальцы рук и ног.

Некоторое время Гарри бессознательно брел куда-то сквозь снега, слепо подчиняясь инстинкту самосохранения: движение — жизнь… Тело уже не дрожало, всё тепло закончилось, зубы по ощущениям превратились в фаянс и, казалось, сейчас раскрошатся, на ресницы налипла корочка льда, заставляя часто моргать, чтобы веки не слиплись. По щекам тянулись ледяные дорожки, хоть Гарри и не плакал — слезы лились сами, как это всегда бывает на морозе.

Гарри шел в никуда, автоматически переставляя ноги, съежив плечи и обняв себя руками. Шел и тупо думал. Что случилось с палочками? Почему они стерлись в пыль? Куда его забросила магия? И почему его вообще куда-то закинуло? А ведь было всё так хорошо и понятно: Темный Лорд пал, война закончилась, сейчас его обнимут друзья, народ вокруг пошумит восторженно, отведут Гарри в зал и начнут чествовать героя. Потом мы вспомним о погибших, соберем, похороним и почтим их память… А вместо этого вот это…

Гарри остановился и с тоской посмотрел вперед — всё то же: безжизненная ледовая пустошь. Подняв руку, отер с ресниц новую порцию наледи, мимоходом отметив, что очков на нем нет. Подумав, вспомнил, что снял их и положил в карман курточки. Мимолетно удивился плывущему сознанию — что с памятью стало?

Но холод убивает не сразу. Остывая, человеческое тело борется со средой, мобилизует все ресурсы, затем начинает экономить остатки и сдаётся только в самом конце. Сначала сужаются кровеносные сосуды, ограничивая приток горячей крови к не очень жизненно важным конечностям: не до жиру, хватило бы для сердца и мозга. Это явление называется вазоконстрикцией. Затем поднимаются волоски на теле: организм пытается из небогатых человеческих материалов сделать теплоизолирующую шубу. Человек начинает дрожать по-другому: мышечные волокна бесконтрольно сокращаются в попытке согреть тело. Гарри ранее не замерзал почти насмерть и ему такая дрожь была совершенно незнакома — это уже настоящие конвульсии, а не лёгкое подрагивание в морозный вечер. Дрожь продолжится, пока в мышечных клетках не закончатся запасы глюкозы. Потратив же на судороги все запасы энергии, когда их становится недостаточно для того, чтобы поддерживать активность мозга — самого ценного органа, вазоконстрикция сменяется отчаянной попыткой организма согреть остывшие руки и ноги: кровь, до сих пор сосредоточенная вокруг внутренних органов груди и живота, а также мозга, вдруг устремляется по расширившимся сосудам к конечностям, и человеку становится… жарко.

Поначалу это Гарри обрадовало — стало так тепло, так хорошо… Помутненный рассудок отключился напрочь: непослушными пальцами Гарри попытался расстегнуть куртку, чтобы снять и погрузиться в спасительное тепло. Вот только тепло-то было иллюзорным, оно обманывало умирающий организм, медленно и верно подводя к последней черте.

Начались, судя по всему, предсмертные галлюцинации: возникло странное ощущение полета, до отупевшего мозга Гарри не сразу дошло, что его кто-то куда-то несет. Потом пришла боль, дикая, ноющая, мириады раскаленных игл вонзились в кожу рук и ног. Лицо словно окунули в кипяток. Это замороженный организм отогревался и возвращался к жизни, по венам снова бежала кровь, разгоняя тепло по сосудам.

Лежал Гарри непонятно где — матерчатый потолок был над самой головой… Нет, не так, Гарри был завернут во множество тряпок, шкур и мехов. Поняв это, он попытался поднять руку, чтобы раздвинуть материю и выглянуть наружу хоть одним глазком и вдохнуть свежего воздуха, но увы, он был спеленат, как младенец. Подергавшись и не добившись никаких результатов, Гарри сдался и покорно продолжил потеть и отогреваться. И гадать о том, кто его спас. Думал он об этом с радостным удивлением — даже посреди пустыни его нашли, спасли от смерти и отогрели! Как же это здорово — проснуться после вечного сна и обнаружить себя живым!

Кто-то коснулся его, размотал с лица тряпки, отчего в ноздри хлынул морозный свежий воздух. Приподняли голову под затылок. Ко рту поднесли деревянную плошку. Гарри послушно вытянул губы и вобрал немного жидкости. Умеренно горячий чай, пахнущий травами, чуткий нос различил мяту, смородиновый и малиновый дух, теплая волна разлилась по внутренностям, вышибая последние остатки холода и боли.

Вот теперь можно рассмотреть лицо спасителя. Оно прекрасно. Мертвенно-белое, словно припорошенное мукой, сеточка мельчайших морщинок покрывает каждый миллиметр кожи. Гарри влюблен в спасителя и не видит ничего странного или противоестественного в мертвенной бледности. Всё его существо занимают глаза, льдисто-синие, самые прекрасные глаза на всём белом свете. Глаза спасителя.

Глаза смотрят настороженно и вместе с тем внимательно-испытующе, словно сомневаясь, что Гарри ожил и действительно шевелится, дышит, пьет чай. Чем-то смущен спаситель.

Это беспокоит Гарри, тревожит его воспаленное самолюбие. Нехорошо, что добрый человек чем-то встревожен! Уйдите прочь, тревоги, не трожьте моего друга!..

Гарри болен. Он бредит и мечется в жару, грудь вздымается и опускается с ритмичностью кузнечных мехов, дышать очень трудно, воздух еле проталкивается в затопленные гноем бронхи. Тело содрогается от кашля, подло подкравшись, нападает лихорадка, возвращающая в смертный холод.

Синие глаза заглядывают в душу, большая теплая ладонь оглаживает лоб и щеки. Отглаживают со лба волосы. Гарри бессознательно тянется за рукой, пересохшее горло хрипит, рождая слова непослушными иссохшими губами:

— Папа, не покидай меня…

Незнакомец тогда берет мальчика на руки и бережно прижимает к груди, легонечко покачивая больного ребёнка. Он растерян. Нет более неподходящего места, чем арктическая пустыня, чтобы найти замерзающего юношу, одетого совсем не по погоде. Арктика уже убила его отца, теперь убивает ещё одного, вот этого мальчика в сине-голубой легкой курточке. Прижать покрепче, но не так, чтобы задушить, подышать на него горячим дыханием, укутать в волчью шкуру, сверху накинем баранью, так теплее. Живи, мальчик. Не уходи. Господи, прошу, сохрани его, не дай уйти на небо этой душе…

Господь слышит мольбы, но не вмешивается, позволяя болезни делать предначертанное судьбой. Ничто никогда не происходит просто так, и ангелы это знают, наблюдая за этими двумя.

Гарри ненадолго проснулся, слабым трепыханием в пеленках дал о себе знать, мужчина склонился над ним, освободил лицо и дал глотнуть горячего бульона. Попив, Гарри расслабленно вытянулся под шкурами и благодарно улыбнулся спасителю. Сейчас ему немного лучше, даже есть силы поговорить, что он и сделал, задав традиционный вопрос:

— Где я?

В ответ вопросительный взгляд и… чужая, незнакомая речь на неизвестном языке. Радужное настроение резко ушло под плинтус — между ними языковой барьер. После новых нескольких попыток появляется некоторая определенность в расовой принадлежности друг друга: Гарри — англичанин, а незнакомец, сидящий рядом с ним, не то француз, не то немец, во всяком случае, он попытался поговорить с Гарри на двух языках.

Голосом не получилось, попробуем жестами. Кое-как выдрав руку из-под вороха шкур, Гарри повел ею вокруг и вопросительно поднял брови. Незнакомец жест понял и сказал фразу, из которой Гарри понял только несколько слов: «Арктика» и «Полярный круг». Ничего себе его занесло!.. От такой новости больной переволновался и, конечно же, залихорадился, затемпературил, уносясь в беспамятство на волнах усталости. Снова заметался в жаре и бреду, забормотал бессвязно:

— Папа, не покидай меня… Хочу домой… Где я? Папа… Домой, домой… Как я из Англии сюда?.. Хочу в Англию, домой…

Этот лихорадочный полубред внимательно слушали одинокий незнакомец, арктический ветер да ангелы с Господом. Слово «Англия» более-менее понятно каждому европейцу, и мужчина, слушая стоны мальчика, наматывал его на гипотетический ус.

Тоскливо и монотонно гавкали две уцелевшие ездовые лайки, их песьих сил едва хватало на то, чтобы тащить груженые нарты, приходилось им помогать, впрягаться в лямку и тащить ношу наравне со псами. Но он не чурался этого дела, несся по снегу со всей возможной скоростью, чтобы достичь более мягких широт. Мальчик не выживет во льдах. Так что держим, держим курс на юг. Вперед, собачки, вперед, родимые!

Это путешествие в санях прошло мимо восприятия Гарри. Он его вообще не осознал, пробыв весь путь в полной отключке. Этому поспособствовало несколько предшествующих событий — скитание по Англии в течение года, ночевки в продуваемой всеми ветрами палатке, скудный рацион, напряжение и постоянное чувство опасности. Битва с Волдемортом и перенесенная клиническая смерть без оказания должной реанимации. Ну и странный перенос куда-то в ледяную пустыню сыграл не последнюю роль в череде событий, пошатнув и так не слишком крепкое здоровье Поттера.

Оцепенелое состояние пассажира тем не менее пошло спасителю на руку, оно позволило быстро и без помех достичь цивилизованных земель.

Сдав собак первому попавшемуся каюру, высокий человек широким шагом унес спутника на берег Северного моря к заброшенной рыбацкой хижине. Потом терпеливо обошел безымянный портовой городок в поисках цирюльника или коновала, найдя же, попросил подойти по обозначенному адресу, после чего сгинул, никому не показавшись на глаза.

Гарри очнулся от препротивнейшего запаха селитры с вонючей тряпки, которой врач ткнул ему под нос. Речь его была отрывистой и резкой, по-прежнему непонятной для англичанина:

— Кто ты? Откуда?

А услышав ответную столь же варварскую речь, местный эскулап вмиг покрылся подозрениями и потребовал сопроводительные бумаги. Какие бумаги, зачем, Гарри так и не понял, поэтому растерянно улыбался и разводил руками. В итоге бедолагу выволокли из хижины за шкирку и пинками погнали на маленькую городскую площадь. Гарри шел и спотыкался, приходя в полное смятение от увиденного. Дома на улице деревянные с земляными крышами, крытые соломой, под ногами чавкала грязь, пахнущая мочой и говном, люди одеты по старинке, в длинные юбки и кафтаны, вся одежда из домотканой материи, косо-криво обрезанных шкур, стеганые-перестеганые ветошки… В голову злосчастного иностранца закрались совсем уж дурные подозрения — это он куда попал, черт побери?

Ой, ну вслух-то не надо! В затылок прилетел камень, за ним комок грязи, ещё камень, покрупнее, он брошен твердой рукой, попал в висок и рассек кожу. Тонкая горячая струйка потекла по щеке.

— Колдун! Колдун! — раздались крики, полные страха и ненависти.

За криками — град камней и вонючих комьев. Гарри зажмурился, согнулся, закрыл голову руками, от ужаса переставая соображать, действительно не понимая — за что?

Эскулап, видя реакцию, решительно пресек начинающийся беспредел, грозно прикрикнув на горожан.

На площади Гарри приковали цепями к столбу, грубо содрали рубашку и придирчиво оглядели тело на предмет метки Дьявола. Хотели снять штаны, но тут кто-то откинул волосы со лба… Вот она! Молния! Бесовская примета! Точно колдун, на костер его!!!

Среди беснующейся толпы, однако, сохранились островки благоразумия, несколько человек сомневаются в общем мнении и пытаются поговорить с парнем.

— Эй, ты откуда? Как тебя зовут? Отвечай, пока не растерзали!

Гарри, уловив вопросы в интонациях, пытается ответить, но увы, по-английски, чем подписывает себе смертный приговор. Иностранец без документов, появившийся из ниоткуда — это прямая угроза для благочестивых горожан. Спешно и срочно принимается решение — вызвать отцов-инквизиторов из столицы, а чужестранца пока запереть в подвале.

Здесь темно, сыро, пахуче… Смрадно воняет крысами и гнилой картошкой. Гарри совсем худо и страшно. Куда он попал? В каком времени находится? На каком языке говорят все эти люди? Что они собираются с ним сделать? В какой-то особенно унылый миг приходит грустная мысль — лучше бы я замерз там, во льдах…

Это горестное, запоздалое желание оставалось с Гарри до самой ночи, когда за решетчатым окошком загустела тьма и стихли все людские голоса. В тишине и мраке горечь отступила, вернулся сбежавший со страху оптимизм, и Гарри даже мысленно посмеялся над собой. Эк он струсил, победитель-то Волдеморта!.. Чего испугался-то? Агрессивных людишек?

Болезнь, видимо, тоже сбежала с перепугу, во всяком случае, Гарри не чувствовал себя больше хворым, а очень даже здоровым, злым и голодным. Да, с наступлением ночи и относительного физического покоя пришли злость и голод. Страшно захотелось жрать, а так как еды не наблюдалось в ближайшем доступе, проснулась ярость. Да чтоб вам всем опухнуть, дегенераты! Выпустите меня! И дайте поесть!!! Я ж тут щас околею, ведь не помню, когда последний раз жрамши…

В маленькое окошечко под потолком заглянула луна, высеребривая на полу и лице пленника причудливые полосатые тени. Ещё сюда залетел ветерок, принесший немного свежего воздуха, чуть приглушившего подвальную вонь. И звук… Гарри вскинул голову — звук шагов.

Шаги приблизились, стихли возле самого окошка, потом на Гарри упала тень — человек нагнулся и закрыл собой луну. Хоть и было темно, Гарри всё же узнал посетителя, это был он, его друг-спаситель, человек из Арктики. Что-то сказав, он взялся за решетку, Гарри, по действиям поняв, поспешно отступил к стене и затаил дыхание: получится — не получится?

Получилось. Не решетка, а само окно выдралось с мясом, как есть, с камнем и цементом. Ну а пролезть в эту щель было делом нескольких секунд. Миг — и Гарри на свободе. И только луна и ветер видели, как две фигуры скрываются в ночи: невысокая — Гарри и гигантская, свыше двух метров — Человека из Арктики.

Гарри и человек из Арктики шли уже несколько часов, с самого рассвета. Вокруг был лес, к счастью, европейский и вполне современный, без пальм и доисторических драцен. Бесконечно долго Гарри идти не мог и постепенно начал отставать, спотыкаться и задыхаться, с отчаянием глядя вслед удаляющейся широкой спине. Сиплый крик, вырвавшийся из пересохшей глотки, едва ли был слышнее мяуканья новорожденного котёнка.

— Подожди…

Но ушедший на сотни ярдов вперед спутник его услышал. Быстро и молча вернувшись, он подхватил испуганно вспискнувшего Гарри на руки и широким шагом понесся дальше, прижимая к груди взрослого парня, как ребёнка. Да Гарри и почувствовал себя ребёнком, вися в надежных руках великана и слушая, как совсем рядом гулко стучит сердце. Точно так же его нес Хагрид, вспомнилось вдруг Поттеру, отчего перехватило горло от осознания похожих ощущений: руки безымянного великана ничем не отличались от рук Хагрида, самого лучшего друга…

— Как вас зовут? — решил он поспрашивать, чтобы хоть немного снять боль от воспоминаний и получить толику понимания в случившемся. — Что это за страна? На каком языке здесь разговаривают?

Мужчина ответил не сразу. Помедлив и подобрав слова, он заговорил на очень плохом английском:

— Нидерланды. Самый север Европы. Язык — местный. Меня никак не зовут.

— А куда вы меня несете? — переварив информацию, продолжил Гарри.

— В Гаагу, — лаконично ответил мужчина.

— Зачем? — чуть подрастерялся Гарри.

— Порт. Корабль. Плыть в Англию, — сухо и доходчиво объяснил носильщик. — Ты поплывешь домой, — уточнил он на всякий случай.

— А… — Гарри смущенно уставился на лесное бездорожье, покорно ложащееся под ноги неутомимого вездехода. Широко шагая, тот легко перешагивал через поваленные деревья, танком пер сквозь кустарник и мелколесье, при этом ухитряясь не сломать ни единой веточки и не примять ни одной травинки. Что опять вызвало ассоциацию с Хагридом.

— Вы лесник? — робко спросил Гарри, просто чтобы хоть что-то сказать.

— Не знаю, — отозвался спутник. И убил вопросом: — Что такое «лесник»?

От удивления Гарри свалился бы, не держи спутник его крепко. Заикаясь, принялся объяснять:

— Ну, вы же. Вы очень аккуратно идете по лесу, как лесник или охотник…

— Охотник, — эхом отозвался тот. Кивнул. — Доводилось охотиться — добывать еду. Заяц, его тушки хватает на весь день. Ворона. Дикие куры, голуби, — монотонно и как-то заученно перечислил он. Гарри внимательно посмотрел на его лицо, вздохнул и перевел взгляд обратно на несущиеся навстречу деревья. От летящих в лицо ветвей непроизвольно хотелось жмуриться, но те в самые последние миги уходили с траектории попадания — мужчина нес его очень осторожно. Погодя пару километров, Гарри снова заговорил, решив продолжить общение:

— Как мне вас называть? Я вот, например, Гарри. А к вам мне как обращаться?

На сей раз мужчина остановился. Поставив парня на землю, он сумрачно огляделся и принялся собирать хворост. Гарри поглазел, как спутник скользит по поляне, нагибаясь тут-там, снова вздохнул — ну не хочет человек свое имя называть! — и тоже начал собирать сушняк. Набрав здоровенную охапку, безымянный спутник снова чесанул в лесной частокол. Отдохнув на руках, Гарри заторопился следом. Очередной марш-бросок в сторону юго-запада, в невесть где находящуюся Гаагу, в которую Поттеру вот ни на йоту не хотелось. О чем он раздраженно и сообщил через пару десятков километров.

— Я не хочу в Гаагу!

Мужчина обернулся на него, повернулся и подошел. Пристально и долго смотрел в усталые зеленые глаза, потом, ни слова не говоря, сгреб парня к груди и понес вместе с охапкой хвороста. Сперва Гарри глодал стыд — человеку и так тяжело, вон, гора ветвей за плечами, так он ещё и его тащит, как какую-то барышню кисейную… Попытался сползти с рук, но трепыхание не помогло — захват только крепче сделался.

В полдень стыд сменился недоумением — этот верзила когда-нибудь устает? К закату пришла апатия. Устал, как ни странно, сам Гарри, заодно выяснив изумительный факт: устать можно, даже комфортно сидя на руках… Так что парню было уже как-то всё равно, тем более, что его маленько укачало до полусонной одури, неудивительно, после целого-то дня.

Костер был разведен с помощью огнива, трута и чего-то там ещё, Гарри его впервые увидел и потому не смог определиться с наименованием предметов. Но сам костер неимоверно радовал приятным теплом и уютным светом, разогнав вечернюю прохладу и отодвинув за пределы освещенного круга подступающую ночную темень.

Лицо человека из Арктики, подсвеченное золотом, снова поразило Гарри необычной бледностью, отчего-то создавалось впечатление, что поработал неумелый гример, покрасивший кожу смесью муки и мела. На театральные белила это было непохоже. Но ведь и не грим это тоже, опомнился Гарри, давая себе мысленного тумака.

Мужчина заметил пристальное внимание юноши, и в глазах его появилась тоска. В голосе прозвучала невыразимая горечь, когда он заговорил:

— Скоро расстанемся. До порта потерпи мое присутствие.

Смысл доходил долго, а когда дошел, Гарри возмутился:

— Вы думаете, что мне неприятно находиться рядом с вами?

— А разве это не так? — резко спросил попутчик. — Ведь я — монстр.

— В каком месте вы монстр? — взвился Гарри. — Нифига вы не монстр! Вы спасли мне жизнь, за что я вам очень благодарен. Монстры не спасают замерзающих во льду пацанов и не крадут пленников из темниц, так что я считаю — вы очень хороший человек.

— Ты не знаешь правды, мальчик, — кисло возразил оппонент. — А правда заключается в том, что я — не человек.

— Ну, полувеликан, подумаешь. Хагрид и повыше будет… — несогласно буркнул Гарри.

— В каком смысле — повыше? — искренне удивился собеседник.

— В прямом, — заулыбался Гарри. — Он огромный, вдвое толще вас и выше на полголовы. Носит кротовую шубу круглый год, у него косматые волосы, веселая, невидимая из-за бороды улыбка и добрые черные глаза, похожие на блестящих жуков.

Мужчина поднял глаза к небу, представляя рост незнакомого ему Хагрида, посмотрел на свою руку, на Гарри и спросил вдруг с какой-то странной надеждой в голосе:

— Думаешь, я тоже полувеликан?

— Ну, наверное, если у тебя родители человек-отец и мать-великанша… — Гарри рискнул перейти на «ты».

— Нет… — опечаленно сник спутник. — Не полувеликан я. Не было у меня родителей…

— Мне очень жаль, — завиноватился Гарри. — У меня тоже родители умерли. Прости…

В ответ — странный, непонятный взгляд, за которым последовало смущенное молчание. Некоторое время посидели молча, слушая потрескивание огня и веток, щелканье искр и шорох ветра в кронах над головами. Потом Гарри робко нарушил тишину.

— Что такое «зейн»? — спросил он. И пояснил: — Это слово я слышал в селении, когда ко мне обращались.

— По-немецки «явиться», «быть», — перевел спутник.

— Ты тоже явился ко мне на помощь, — задумчиво произнес Гарри и решился: — Можно я буду звать тебя Зейном, раз ты не хочешь сообщать мне свое имя?

— Я рад бы назвать тебе имя, но не могу, у меня его нет, — объяснил попутчик.

— А вот это уже странно, — нахмурился Гарри. — У каждого живого существа должно быть имя. Может, ты не помнишь? С тобой произошел несчастный случай и ты потерял память? На тебя напали, ограбили, ударили по голове? Что с тобой случилось? Когда? С кем ты жил? Сколько тебе лет?

Из потока вопросов ответ последовал почему-то на самый последний, заставивший, однако, похолодеть.

— Два года.

— Что «два года»? — севшим от ужаса голосом переспросил Гарри, думая, что бедолага уже столько времени ходит беспамятным.

— Мне два года, — уточнил «беспамятный».

— В каком смысле? — перегруженные мозги со скрипом провернулись, пытаясь уложиться в привычные колеи. — В смысле, ты два года назад потерял память или?.. — договаривать Гарри побоялся.

— Я не терял память. И не рождался в том смысле, в котором ты думаешь. Я существую на свете два года, — коротко и пунктуально доложил спутник. Гарри прикусил губу, напряженно соображая. Но увы, верное обычно воображение забуксовало, как-то не представлялся сидящий напротив двухметровый детина двухлетним малышом…

— Не понимаю, — вынужденно сдался он. — А как же ты на свет появился?

Вопрос оказался неожиданно точным — попутчик нахмурился.

— Мой создатель не удосужился мне рассказать о моем рождении, так как трусливо сбежал, а оставленный им дневник содержал лишь формулы, по которым он создал меня. Но даже по нему я понял, что мое происхождение — неестественно. Сложно сопоставлять себя со схемой расчлененного трупа, но шрамы на моем теле упорно подтверждают это.

Гарри почувствовал, что близок к разгадке, но спрашивать стало страшно, ибо ответ мог оказаться чудовищным. Он пересилил себя, затолкав личное эго подальше.

— Как зовут твоего создателя?

— Виктор Франкенштейн.

Всё. Назад пути нет. Остался последний вопрос. Самый страшный.

— Какой сейчас год?

— Тысяча восемьсот двадцатый.

Вот теперь точно всё. Полный пиздец. Долбаная магия рехнувшихся палочек перенесла его в прошлое. Никогда ещё мозг Гарри не работал с такой скоростью — мириады мыслей пронеслись в голове, порождая безумный хаос вопросов, ответов и предположений. Внешне Гарри оставался спокоен, лишь взгляд остекленел, слепо глядя в огонь. Спутник, слегка удивленный расспросами, терпеливо ждал, подпитывая костер новыми ветками.

Постепенно в голове установился порядок, мысли перестали метаться, и Гарри начал рассуждать более рационально. Итак, он в прошлом, перед ним сидит печально известное чудовище Франкенштейна. Дамблдора, Грин-де-Вальда и Темного Лорда нет даже в планах, не говоря уж о его родителях. О том, где достать хроноворот, и думать нечего, ни один маховик времени не способен перенести его в будущее, которого уже нет.

Так, собраться, не паниковать! Думать! Думать о том, почему магия перебросила его сюда, в это время. В роман Мэри Шелли. В мир Создания Франкенштейна. Мысли, получив якорек, начали вытанцовываться вокруг существа из романа. Подняв глаза поверх костра, Гарри посмотрел на лицо сквозь ажур пляшущих искр. В действиях Магии ничто не происходит просто так, если она что-то делает, значит, это ей нужно для чего-то. Или кому-то.

В то, что кто-то решил заняться спиритизмом и вызвал демонов, Гарри не верил, не похоже было на то, что его вытащили из Преисподней. А вот в то, что кто-то воззвал к нему, в это можно поверить…

— Почему ты спас меня во льдах? — тихо спросил Гарри. Монстр задумался.

— Я не смог пройти мимо, — наконец ответил он. Гарри кивнул.

— Это доказывает, что ты человек. У тебя есть душа. Бездушный стопроцентно прошел бы мимо.

— Кто ты?.. — прошептал монстр.

— Не поверишь — колдун, — горько усмехнулся Гарри, полюбовался потрясением и заключил: — Да, представь себе, ты спас от казни настоящего колдуна.

Посмотрев на тощего мальчишку, почти весь день проездившего у него на руках, монстр скептически хмыкнул, мол, вижу я, какой из тебя колдун. Честный Гарри не стал возражать, в конце концов, он действительно слабый и не может выдерживать хороший темп в дальних путешествиях. Кстати, о путешествиях…

— Гаага отменяется! — твердо сообщил Гарри. — Мне надо найти европейского мастера волшебных палочек. Так что проводи меня до ближайшего города, ладно, Зейн? И ты не против, если я буду называть тебя так?

— Не против, всё равно имени у меня нет, — согласился новонареченный.

Поужинав хлебом с козьим сыром и запив сосновым чаем, наши путники завалились на лесную подстилку и, не обращая внимания на муравьев и комаров, забылись крепким сном возле догорающего костра. Утром Гарри разбудил запах паленой шерсти и жарящегося мяса. Продрав глаза и ежась от холодного тумана, Гарри выяснил источник ароматов: горели лапки и шкура зайца, сам заяц жарился на огне — длинная тощая тушка, насаженная на палку.

Дальнейшие дни были отданы марш-броску по лесам Нидерландов вплоть до Амстердама, на окраине которого Гарри стянул с веревки чью-то одежду, чтобы войти в столицу в достойном виде. Кроссовки пока были живы, а вот джинсы начали расползаться от недельной непрерывной носки в экстремальных условиях, рубашка давно почила, разодравшись в клочья от лесогонки. Куртка и очки остались в безымянной деревне на берегу моря, зато вместо них у Гарри появились блохи и борода. Блохи кусались, юрко шныряя по немытому телу и в нечесаных волосах, борода же неимоверно смешила молодого мага, то и дело он оглаживал её, сожалея, что не может оценить в зеркале свою первую бородку.

Но теперь на пути встал город, и Гарри оптимистично пошагал по мостовой, рассчитывая добраться до магических скрытых мест. Таковое скоро нашлось в одном из кварталов. Шмыгнув в харчевню, Гарри прошел её насквозь, вышел на задний двор, тронул каменную стену ладонью и попал в свой мир. Ф-фух, наконец-то он у себя, среди своих, таких же волшебников, как он.

Заскочив в Гринготтс, Гарри обменял стибренные где-то монеты на галлеоны и сикли с кнатами, покинул банк и прошвырнулся по лавочкам, приобретя перво-наперво нормальную одежду. Потом заглянул в парикмахерскую, где его привели в божеский вид, причем стричься Гарри не стал, заинтересовавшись отросшими кудрями. Новый имидж ему понравился, и он решил оставить волосы — пусть растут. А вот бородка смотрелась на его юном лице чересчур чужеродно, и он без сожалений попросил брадобрея её сбрить.

Подсчитав остатки монет, Гарри отправился искать лавку мастера волшебных палочек. Нашел целых две и долго соображал, кому отдать предпочтение: Сассенхейму или Волвегу? Волчье имя перевесило, и Гарри толкнул дверь в лавку Отто Волвега.

Вошел он в светлое длинное помещение, разделенное на две половины стойкой, перед которой в глубине зала препирались двое. Поняв, что не вовремя, Гарри повернулся, чтобы уйти и не мешать, но в этот миг один из спорщиков повысил голос:

— А я говорю, я не могу купить у вас эту палочку, Грегорович!

Услышав настолько знакомое имя, Гарри столь же резво развернулся обратно, взглядом впиваясь в спорящих магов. Оба высокие, длинноволосые, одинаково худые, но хозяин лавки узнавался по позиции отрицания, в то время как посетитель умоляюще сгорбился перед ним, протягивая в руке страшно знакомую палочку — длинную и шишковатую.

— Позвольте взглянуть? — заинтересованно подошел Гарри.

— Это подделка, молодой господин, — сухо бросил Отто.

— Нет-нет, она настоящая! — горячо возразил некто с фамилией Грегорович. — Мой брат слишком помешался на ней, понаделал сотни копий, но ни одна не соответствует оригиналу, отчего он потихоньку поехал крышей. Вот я и решил от неё избавиться. Отдаю за бесценок, господин.

— Дайте-ка, — Гарри протянул руку. Грегорович с почтением вложил палочку рукояткой в ладонь. Гарри сомкнул пальцы вокруг рукояти, уже зная, что берет свою собственную палочку. Она потеплела ещё до прикосновения родной ладони. Грегорович отступил назад и обрадованно заулыбался, Отто опешенно отвалил челюсть, поняв, что за добыча ускользнула только что из его рук. Но досады не было, оба мастера понимали, что палочка нашла хозяина, и оспаривать её решение — дело абсолютно безнадежное.

Прежде чем вернуться на окраину, Гарри зашел в ателье и заказал одежду, предоставив мастеру приблизительные размеры Зейна. После чего приобрел сумку, повесил на плечо и бодро зашагал к харчевне, чтобы выйти на маггловскую сторону.

Войдя на двор брошенного домика, Гарри прошел к сараю, обогнул его и нашел своего спутника, отмокающего в большом чане. Подогнав к груди пену, он искоса глянул на Гарри.

— Вернулся всё-таки?

— Ага… — Гарри скинул сумку и взял мочалку. — Давай сюда загривок, тебе надо хорошенько отмыться. Я заказал для тебя хорошую одежду.

На шрамы Зейна Гарри никак не реагировал, смотря на них, как на нечто само собой разумеющееся. И в груди монстра впервые за два года растеклась теплая волна облегчения — по крайней мере для этого мальчика он не является чудовищем…

Пройдясь по придомовому участку и оценив его заброшенность, Гарри укрепил эту заброшенность, наложив магглоотталкивающие чары, чтобы про дом и дальше не вспоминали.

Зейн, вылезший из чана, застенчиво спрятался за уцелевшей стенкой сараюшки, вытирался и бросал на спутника быстрые взгляды поверх «ширмы», кротко удивляясь его странным манипуляциям с прутиком. Наконец он вытерся, облачился в одежду из своих запасов, вышел и поинтересовался:

— Что это ты делаешь? Зачем ты прутиком размахиваешь? Воду ищешь? Так у тебя палка неверна, для этого нужна виноградная лоза…

— Зейн, ну я же тебе сказал, я колдун, и я колдую, накладываю отпугивающие чары.

— Зачем? — не понял верзила.

— Чтобы посторонние к нам не сунулись. Ты же помнишь, как меня в темницу посадили по одному только подозрению, что я колдун?

— А разве ты колдуешь? — продолжал недоумевать Зейн. — Я вижу только, как ты прутиком размахиваешь…

Гарри с сомнением посмотрел на него, подумал и наколдовал из палочки букет орхидей. Яркие сочные цветы, перевязанные розовой ленточкой, зависли в воздухе между ними, расточая тонкое благоухание. Зейн округлил глаза и, с неверием глядя то на Гарри, то на букет, в страхе попятился. Гарри вздохнул и развеял цветочный пучок. Грустно спросил:

— Теперь ты тоже меня боишься, а, Зейн? Теперь я для тебя, как и для всех, страшный колдун?

— А если без палочки?.. — Зейн робко показал пальцем на означенный предмет.

— С палочкой или без, я останусь колдуном, — покачал головой Гарри. — Это у меня в крови. Я волшебник, Зейн, и таким родился. Меня не исправить, проведи ты хоть сотню сеансов экзорцизма.

Договорив, Гарри огорченно отвернулся, собираясь… да неизвестно, что ему теперь оставалось делать, может, уйти собрался. Но услышал тихое:

— Прости меня, Гарри…

Обернувшись, Гарри удивленно взглянул на Зейна, а тот серьезно сказал:

— Я не буду тебя бояться.

Для человека викторианской эпохи такое признание сродни подвигу, и Гарри это прекрасно понимал. Слабо улыбнувшись, он кивнул.

— Спасибо, Зейн.

И с облегчением шагнул в сторону старого дома, точно собираясь починить эти развалины. Подчиняясь взмахам волшебной палочки, с земли взлетали камни и бревна, отряхивались от трухи и глины, подлётывали к стенам и вставали на забытые места, придавая дому прежние формы, вид и целостность.

Сперва Зейн пугался, вздрагивал-шарахался, следил взглядом за каждым пролетающим бревнышком-камушком, а потом и залип, втянулся в чудо, с ребячьим восхищением смотря, как восстанавливается развалюха. А Гарри починил всё: и прохудившиеся стены, и проваленную кровлю, и очаг с печью, и колодец во дворе, и прочие помехи устранил — поганую яму очистил и тын выправил вокруг дома и огорода. Хотя последнее можно было назвать огородом с очень сильной натяжкой, скорее одомашненная полянка, чем одичавший сад. Но плодоносить он плодоносил, и весьма исправно. После тщательной ревизии Гарри нашел такие редкие фруктово-овощные культуры, как репа, редис, лук, укроп с розмарином, кабачок, кусты смородины и терна, сливу и яблоню. Всё это давно срослось с ромашкой, костоломкой, резедой и крапивой, но в пищу было вполне пригодно. А по зрелости плодов Гарри уяснил, что в этом времени сейчас стоит ранняя осень. Значит, на подходе зима…

Грядущая зима в планы Гарри никак не входила, и он занервничал — ну вот только зимы ему в незнакомой стране не хватало! Да ещё и в прошлом, ну кому это понравится? У него не было опыта переживать зимнее время в средневековье, в эпоху крыс и холеры, чумы и прочих моровых поветрий…

На ум полезли сотни панических предположений о том, как и где раздобыть хроноворот, вплоть до обдумываний самому его создать. Но увы, в Хогвартсе не учили, как сочинять маховики времени, и Гарри всего себя испинал за это — идиот, болван, тупица, ведь говорила ему Гермиона: учиться надо было!..

Зейн, чтобы занять время и руки, затеял стирку и изготовление матрасов. Глядя на то, как в чане отмокают портянки, а в мешки утрамбовывается солома, Гарри представил себе сон с блохами и взбунтовался окончательно. Взвившись по параболе с чурбака, он на первой космической вынесся со двора на границу отпугивающих чар и трансгрессировал в магический квартал. Оказавшись среди волшебников, Гарри выдохнул и направил стопы в ближний кабак — настало время познакомиться с алкоголем поглубже.

Стаканчики, конечно, были с наперсточек на мужской перст, но после череды их, маленьких, но верных порций, алкоголь всё же достиг своей цели — поборол трезвость и развязал язык. Такого изощренного трепа и пьяного бреда в таверне Гуго ещё не слышали…

— И вот заорал он на меня свою Аваду Кедавру, а палочка в полете развернулась и в него же его же Аваду и запульнула… Хи-хи… Он, получается, самоубился, Волдеморт…

А рассказывать Гарри начал с самого сотворения мира, то есть со своего родного чулана под лестницей, и повествование о детстве и похождениях себя-героя, соответственно продолжилось ровно столько, сколько уйдет у нас на короткий пересказ всех семи книг о Гарри Поттере. Во всяком случае до рассвета Гарри точно досидел, усосав пару бутылок Огденского, к которым прикладывался после каждой третьей главы. Правда, слушатели к тому времени его не слушали, а смотрели пятые сны, зарывшись рылами в бараньи кости.

Не услышав сколь-нибудь ответной реакции на свою эпопею, Гарри разлепил опухшие глаза и посмотрел по сторонам. Увы, финал его истории слышали только пара тощих дворняг, моргающих на него из-под стола, и сколько-то тараканов, снующих по объедкам.

Вздохнув и переживая свою никому ненужность и никчемность, Гарри поднялся с лавки, кинул золотой галлеон на стойку и выполз на улицу. Стены и пол вели себя странно: стены шатались и уворачивались от его рук, а пол пытался убежать из-под ног, отчего ноги разъезжались и ступали не на ту половицу, подворачивались и попадали в щели между досками. А когда он вышел за порог, то уперся в гору, по которой принялся карабкаться, силясь добраться до верха улицы. Остановила его канава, в которую Гарри скатился. Побарахтавшись и не поняв, как выбраться из этой узкой ямы, Гарри сдался и смежил веки, отдаваясь во власть алкогольному наркозу.

Проснулся Гарри через сутки с гаком. Эти двадцать четыре с лишним часа бесследно сгинули из его жизни, так что можно считать, что это время он проскочил, как и те первые три дня в конце своего самого первого курса.

С трудом разлепив присохшие друг к другу веки и отодрав пальцами корочки с уголков глаз, Гарри осмотрелся. Осознав, что находится в придорожной канаве, он ощутил сильнейший стыд. Гарри стало так стыдно, что даже на небо посмотрел — не видят ли мама с папой его позора? Но серое осеннее амстердамское небо напомнило ему, что Лили Эванс и Джеймс Поттер ещё даже не родились на свет.

— И зачем мне маховик? — задумчиво вопросил он туманное безмолвное утро. — Вернуться он мне не поможет, и время свое догнать — тоже. Придется дожить до своего будущего, а как?.. И сколько мне тогда будет лет? — задумался Гарри. — Если к моим восемнадцати прибавить сто семьдесят восемь, то в сумме получится сто девяносто шесть. Да ну, это слишком грустно — выглядеть в девяносто восьмом году в возрасте «столько не живут». Или живут? — засомневался он.

Вспомнилась несравненная Гризельда Марчбенкс, принимавшая экзамены у самого Альбуса Дамблдора, и Гарри малость приободрился. Глядишь, не всё ещё потеряно, та бабка хоть и была в препочтенном возрасте, но огня в ней — ого-го-го-о-о! Кроме того…

От последовавших мыслей Гарри аж заностальгировал, представляя себе малыша Альбуса. По лицу парня расплылась сардонически-сладкая улыбка — а вот станет он профессором и сам воспитает мелкого Дамблдора, и тогда не будет того холодного расчетливого гроссмейстера, играющего человеческими жизнями, как шахматами. С Дамблдора мысли перетекли на Тома Реддла, и Гарри внезапно охватило нездоровое возбуждение — да ведь в его власти все жизни будущих полководцев и Темных Лордов, включая Грин-де-Вальда! Всего-то и надо, чтобы Альбус и Геллерт не встретились и не подружились, а чтобы они не столкнулись, надо всего лишь сорвать переезд Дамблдоров в Годрикову впадину, где живет тётка Геллерта. А чтобы Дамблдоры не съехали из Насыпного Нагорья, нужно предотвратить нападение маггловских мальчишек на Ариану…

От обилия идей у Гарри аж горло перехватило, и он с изумлением признал народную точность магглов — «истина кроется в вине». Вот уж действительно, до такого додуматься ему в голову раньше не пришло бы…

Так… сейчас в Хогвартсе директорствует Декстер Фортескью… Потом примерно в конце тысяча восьмисот семидесятого его сменит Евпраксия Моул… Значит, надо отправиться в Хогвартс, крепенько обосноваться там, обжиться-срастись, сделать себе имя, втереться в доверие директора, проводить на пенсию и занять его место.

Составив такой примерный план действий, Гарри выбрался из канавы, палочкой очистил грязь с камзола и только после этого удосужился осмотреться. И обнаружил, что на него оцепенело моргает мужик на телеге. Тяжик, запряженный в рыдван, флегматично жевал солому, подобранную тут же, с обочины. Смутившись, Гарри спрятал палочку, предварительно огрев дядьку Конфундусом, и помахал мимоезжему ручкой, когда тот дезориентировано потряс головой и хлестнул лошадь вожжами.

Поставив в уме галочку быть в дальнейшем осмотрительным и осторожным, Гарри оглянулся и, убедившись, что вокруг никого нет, трансгрессировал к домику. Пройдя границу охранных чар, Гарри окунулся в мертвую тишину брошенного места. Насторожившись, он обошел территорию и понял, что Зейна нет здесь, по крайней мере, сутки. Страх холодными змейками заструился по нервам, вздыбливая волоски на покрывшейся мурашками коже — где Зейн? Ещё раз обойдя территорию, на сей раз в поисках следов, Гарри порысил по дороге в город, сообразив, что друг мог отправиться искать его в столице. Перемещаться трансгрессией он не рискнул, боясь пропустить Зейна где-нибудь по пути, и бежал трусцой, напряженно всматриваясь в каждую тень в кустах и елей, росших по сторонам дороги. Одна из елок моргнула на него глазами, и Гарри резко затормозил, проехавшись подошвами по наезженной глине, вгляделся в пушисто-колючую тьму и рассмотрел в глубине еловых лап молодую сову. Наивно полагая, что все совы — волшебные письмоносцы с врожденным навигатором, Гарри позвал птицу:

— Эй, работу хочешь?

Сова повернула голову, и у Гарри снова создалось впечатление, что на него смотрит лохматая ель. Глазастая лохматая елка. Подняв руку, Гарри позвал сову уже осознанно:

— Иди ко мне, Елочка…

Сова, с ходу получившая имя, честно обалдела от неожиданности. Наклонив голову по-собачьи набок, она оглядела парня с этого ракурса и, поколебавшись, вылетела из глубины ветвей. Села на предплечье и нахохлилась, придираясь к кличке, дескать, сам ты Елочка…

— Прости, — повинился Гарри и попросил заискивающе: — Но мне правда нужна твоя помощь.

Услышав это, сова тут же сбросила спесь и преданно выпрямилась, выражая готовность оказывать всяческое содействие, беспрекословно слушаться, верно служить, помогать и защищать. Потому что не всякий волшебник способен честно признаться, что нуждается в помощи именно птицы. Для магов совы — это всего лишь средство связи, как телефон или телеграмма. А этой примитивной хренью пользуются только беспомощные идиоты-магглы, когда им требуется врач или гробовщик.

— Найди мне Зейна, пожалуйста, — Гарри представил друга в памяти, передавая сове его изображение. — И нет, не улетай! — спохватился он, когда птица готовно распахнула крылья. — Отведи меня к нему, я знаю — он где-то недалеко…

Оу, даже так? Сова окинула парня заинтересованным взглядом — интересный ей хозяин достался. Никогда ещё волшебники не обращались к совам с такой необычной просьбой. Снова раскрыв крылья, Елочка сорвалась с руки Гарри и на бреющем полетела вперед, показывая дорогу.

По мощенным улицам древнего даже для своей эпохи Амстердама, ибо он был основан аж в тыща двести семьдесят пятом году, Гарри пронесся, не разбирая дороги, изо всех сил спеша за стремительно летящей совой, которая на полпути вдруг отчего-то заторопилась. Но, запыхавшись от быстрого бега и влетев на площадь, Гарри оказался очень благодарен сове за спешку, так как Зейна собрались казнить на костре…

Безжизненное белое тело обмякло в цепях, высоко подвешенное к столбу. Лица не было видно, его скрывали волосы, но Гарри как-то понял, что глаза у Зейна закрыты. Вне себя от ужаса, он вскинул палочку, расшвыривая во все стороны толпу людей и разрывая цепи и кандалы. Перепрыгнув к Зейну, Гарри подхватил на руки безвольное тело и, крикнув сове «за мной!», трансгрессировал.

Воронка перемещения выбросила их во двор домика. Всхлипывая, Гарри осторожно приспустился на землю вместе с Зейном и с болью всмотрелся в бескровное лицо монстра. Елочка, вылетевшая следом из пространственной воронки, села на кол тына и скорбно притихла, уважая стремление юноши спасти огромного маггла. Гарри сжимал в объятиях избитое тело друга, лил слезы и проклинал себя за то, что…

— Зейн, не буду больше пить, вот клянусь — ни капли не возьму… Это было в первый и последний раз. Зачем я ушел? Что я наделал? Подумаешь, зима в средневековом Амстердаме… Да мне теперь тут всю жизнь куковать придется, потому что не умею создавать маховики времени. Что мне стоило подумать об этом раньше? Зейн, прости меня…

— Я думал, ты ушел… — едва слышно прошептал Зейн. Гарри, осознав страшный смысл слов, зарыдал в голос, горько, тяжело. Монстр сдался людям нарочно, потому что утратил надежду на то, что мальчик вернется. — Ты так внезапно сорвался, ушел, ничего не объясняя…

— Прости… — шепнул Гарри. И зарылся лицом в черную макушку. — Прости, Зейн. Я ходил за истиной, потому что не знал, что мне делать.

— Нашел? — тихо спросил Зейн.

— Да, нашел. Мы поедем в Англию, поселимся в замке и будем жить вместе.

— Ты возьмешь меня с собой?! — поразился великан. Гарри улыбнулся и крепче сжал объятия.

— Да, мы больше никогда не расстанемся.

Зейн сделал осторожный глубокий вдох, аккуратненько выбрался из рук юноши, приподнялся и сел. Посмотрел на Гарри и удивленно спросил:

— А что это было? На какой-то миг мне показалось, что меня сквозь кишку протаскивают.

— Это я тебя переместил с площади сюда сквозь пространство, — объяснил Гарри. — Если тебе неприятно, то я не буду этим злоупотреблять.

— Да нет, нормально, — Зейн пощупал грудь и бока. — Это, конечно, странно, но для скорости удобно. Отсюда до городской площади — четырнадцать километров.

Искренне впечатлившись, Гарри взглянул на сову и благодарно кивнул ей, та, поймав на себе признательный взгляд, обрадованно встопорщила перышки — её услуги учтены и заценены! Зейн проследил за взглядом Гарри, увидел птицу и кротко вздохнул, принимая ещё один признак колдуна — наличие совы. Ведьмаков, как известно, всегда сопровождают черные коты, вóроны и летучие мыши.

С наступлением ночи Гарри и Зейн прошли в город и через харчевню проникли в мир волшебников. Это путешествие нелегко далось Зейну, он очень не хотел снова показываться людям на глаза, так что Гарри пришлось приложить немало усилий для того, чтобы провести Зейна как можно незаметнее по самым темным улицам и глухим закоулкам. В которых, кстати, затаились некие личности, подкарауливающие случайных путников, и, завидев молоденького сладенького мальчика, радостно ухмылялись и доставали засапожные ножички, но, приметив позади мальчика гигантскую двухметровую фигуру сопровождающего, резко передумывали и срочно улепетывали, оставив после себя запах немытых тел и нечищеных гнилых зубов.

А пройдя в мир волшебников и увидев толпень самого разного люда, Зейн застопорился было, заозирался, стремясь скрыться с людских глаз, но Гарри мягко придержал его, уперевшись ладонями в грудину.

— Стой, Зейн, тише, тишшш-ш-ш… Смотри, тебя никто не боится…

Услышав это, Зейн осмотрелся по сторонам спокойным, не зашоренным страхом взглядом и понял, что Гарри говорит правду. Народ вокруг никуда не бежал и не шарахался, кто-то и вовсе на него не смотрел, а кто-то даже поздоровался, приподняв шляпу… Притащив Зейна в ателье, Гарри удивил его ещё раз, позвав портных с готовой одеждой. Окружив Зейна, те, не задавая никаких вопросов, обрядили гигантского маггла в добротно сшитый костюм, подгоняя и подшивая тут-там.

Потом Гарри расспросил людей о Министерстве магии и какие учреждения обеспечивают клиентов услугами перемещения. Местное Министерство магии оказалось здесь же — в Дамбе на Амстеле, в волшебном скрытом городке-в-городе. На минуточку оставив Зейна в ночном кафетерии, Гарри смотался на маггловскую сторону и без зазрения совести грабанул какого-то богача, обчистив его карманы. Впрочем, очнувшийся богач только возблагодарил грабителя за то, что тот оставил его в живых.

Обменяв маггловские денежки, которым так и не узнал наименования, в местном отделе Гринготтса, Гарри вернулся к Зейну и, перекусив на скорую руку, потащил друга в Министерство. Там, после недолгих уточнений координат и потрепав нервы торгом, Гарри заказал портал до Шотландии для себя и Зейна. Сова, как единица багажа, в стоимость не входила.

Свистопляска и вой ветра прекратились, померк и погас синий свет портала, Гарри и Зейн проморгались, выдохнули и оглянулись. Они стояли на холме средь зеленых тучных пастбищ, сплошь заполненных коровами и овцами. Оторвавшись от травы, на них взглянули две мощные лошади породы клайдсдейл. В первую секунду Гарри подумал, что министерские что-то напутали с порталом или ошиблись адресом, но, глянув в сторону далеких огней, он увидел до боли знакомый замок. Там, вдали, возвышались стены родного Хогвартса…

На глаза Гарри навернулись слезы, и он, смущаясь, поспешно вытер их. Но до чего же здорово видеть родной Хогвартс, пусть и не в своем времени, но он такой же, родной, незыблемый, вечный, как эти камни и горы, холмы и трава…

— Пойдем, Зейн, — Гарри двинулся по склону холма.

— Куда? — застопорился Зейн. Гарри обернулся — Зейн растерянно шарил глазами по ландшафту.

— Ты его не видишь? — сообразил Гарри, вернулся и взял друга за руку, кивнул с улыбкой: — А теперь видишь?

Зейн посмотрел в указанном направлении и округлил глаза, увидев монументальное строение, ярко освещенное огнями.

— Ух ты… — пораженно выдохнул он. — Это и есть твой Хогвартс?

— Да, — Гарри потянул Зейна за руку. — Это мой дом, и я надеюсь, что для тебя он тоже станет родным пристанищем.

Немного поколебавшись, Зейн собрался с духом и шагнул с холма вслед за Гарри. Ему, двухлетнему, недавно рожденному, всё происходящее казалось сказкой. До сих пор ему были известны только боль одиночества и предательства, голод, лишения, бездомное нищее существование, постоянный страх натворить по незнанию что-то плохое, панический ужас перед агрессивной толпой, которая орет и кидается в него камнями всякий раз, как увидит…

Но в его жизни появился Гарри, этот добрый юноша, принявший его всем сердцем, не чурающийся его, не отталкивающий, а по-доброму, приветливо смотрящий на него, такого странного, непонятного, неприкаянного изгоя. А ему так надоело быть аутсайдером, надоело видеть в глазах окружающих людей страх при его появлении, но пришел Гарри и подарил настоящее чудо — привел в свой мир, где ему улыбаются все встречные.

Под эти размышления Зейн спустился с холма и следом за Гарри пересек пастбище, миновал высокую стену какого-то полукруглого здания и через маленькую, увитую плющом калитку вступил на территорию замка. Тот раскинулся перед ним во всю мощь и красоту, тепло приветствуя гостей мягким желтым светом, льющимся из окон.

Немного заробев перед парадными дверями, Гарри всё же набрался сил и смелости, поднял руку и постучался в одну из створок, задним числом занервничав — а принимают ли гостей в Хогвартсе ночью?

Ему ответил сам Хогвартс. Мощно всколыхнув осеннее пространство волнами магии и просканировав посетителей, он раскрыл створки. Слегка припешив от такого явно живого замка, Гарри прошел в двери. За ним — Зейн.

В холле, видимо, предупрежденные Хогвартсом, их встретили директор и завхоз. Гарри, помнящий директора по изображению на портрете, растерянно выпрямился, не веря тому, что видят его глаза. Вместо вреднючего пышнобородого старика к нему навстречу спешил стройный черноволосый мужчина с яркими зелеными глазами. Сзади с посохом ковылял завхоз. Последнего юноша едва приметил, залипнув на колдовскую искрящуюся зелень в очах директора Блэка, а в том, что это именно он, Гарри не сомневался: нос был тот же, что на портрете в кабинете Дамблдора… Вопрос о том, почему в кресле директора именно сейчас сидит Блэк, Гарри оставил на потом.

— Приветствую вас, молодые люди! Какими путями вы забрели в мою скромную обитель, в это средоточие магической премудрости? — витиевато вопросил Финеас Блэк. Гарри оглушено потряс головой, стряхивая оцепенение, кашлянул и поклонился, вспомнив о вежливости.

— Здравствуйте, сэр. Просим у вас… э-э-э… приюта.

Сказал и закусил губу — красноречием он никогда не отличался. Блэк дернул бровью, но свое мнение оставил при себе, ограничившись скупым кивком, и взмахом руки пригласил визитеров следовать за собой.

Вход в директорскую башню почему-то не охранялся привычной для Гарри каменной горгульей, и он изрядно поломал себе голову, пока поднимался по винтовой лестнице. Круглый кабинет нынешнего директора заставил Поттера снова оцепенеть в изумлении. Он походил на оранжерею: каждый сантиметр его горизонтальных поверхностей был заставлен горшками, кадками, бочонками и вазами с цветами, вертикальные места тоже были заняты кашпо и панно с висячими растениями, всякими ползучими, плетистыми, вьющимися и прочими длинными лианами с вьюнками. Кроме обычных роз, лютиков и фиалок среди цветочного царства пальму первенства занимали кустики декоративного эвкалипта и визгопёрки.

На последние Гарри и вытаращился, что твой барашек. Горшочки с визгопёрками окружали один большой, с зубастой геранью, от этого Гарри стало малость не по себе — к чему такой садизм: ставить рядом хищную герань и визгливые капризные цветочки?

Не то почуяв, не то услышав гостей, герань сторожко напружинилась и начала принюхиваться к посетителям, тихо порыкивая страшенной клыкастой пастью. Гарри непроизвольно отшатнулся, когда оскаленная герань порывисто подалась в его сторону, и налетел спиной на грудь Зейна. Блэк строго осадил растение, шлепнув его ладонью сверху:

— Фу, Сюзанна, прекрати!

Гарри всё-таки упал, но Зейн его подхватил и аккуратно поставил перед собой, на всякий случай придерживая за плечи. А Гарри старался как-то пережить этот шокирующий факт — хищную герань по имени Сюзанна. Пережить достойно и не рассмеяться. Или не расплакаться? У хогвартского директора в любимчиках — цветочек. Пусть и хищный, но цветочек, мать вашу! Просто обнять и плакать…

Директор сел за стол, подождал, пока гости займут кресла для посетителей, и, видя в Гарри деревенщину, заговорил простым, понятным ему языком:

— Итак, чем могу служить, господа хорошие?

— Мы из Западной Европы, сэр, для начала не подскажете, где здесь ближайшая гостиница? — Гарри решил начать издалека. Мало ли…

— Но вы пришли в Хогвартс, — проницательно прищурился Блэк. Гарри обезоруженно вздохнул. Что ж, врать он тоже никогда не умел. Вон, с первого же слова раскусили. Блэк посерьезнел и велел: — Назовитесь, молодые люди.

— Я Гарри Поттер, а это мой друг Зейн.

— Фамилия у Зейна есть?

— Нет. Мы ещё не придумали.

— Что значить «не придумали»? Разве такими вещами шутят? — Блэк начал покрываться подозрениями. Кто-то хихикнул со стены из-за зарослей вьюнка. Чей-то портрет, наверное…

Гарри сглотнул и оттянул пальцами шейный платок, который вдруг оказался слишком туго затянут.

— Что привело вас сюда, Гарри Поттер и друг Зейн? — строго уставился на них директор.

— Я тут учился, — начал было Гарри и прикусил язык. Взгляд Блэка стал совсем подозрительным.

— Я не помню такого ученика… — вкрадчиво зашипел он. Гарри вжался в кресло. И подумал в панике, а не Снейп ли реанкарнировал в Блэка? — Я лично знаю Генри Поттера и точно помню, что никаких Гарри Поттеров в его семье не наблюдается… — продолжал шипеть Блэк.

— А при чем тут Генри? — осмелился возразить Гарри. — Я к нему никакого отношения не имею. Может, мы просто однофамильцы?

— Тогда прекращайте врать о том, что вы якобы учились в Хогвартсе, и скажите наконец правду: зачем вы сюда заявились?

Гарри посмотрел в гневные зеленые глаза и понял, что не может дальше врать этому человеку. Что-то было во взгляде Финеаса Найджелуса Блэка, что-то такое, что вызывало искреннее желание пойти навстречу ему…

— Можно?.. М-можно примерить Распределяющую Шляпу, сэр?

Гневное выражение вмиг сменилось на растерянное. Напряженные плечи разочарованно расслабились. Директор посмотрел в сторону полки со Шляпой и кивнул. Поднялся, прошел к шкафу, принес Шляпу и, встав рядом с Гарри, опустил её ему на голову. Зейн за всем этим с интересом наблюдал и сильно вздрогнул, когда колпак ожил.

— Хм-мм… Директор, а вы не ошиблись? Зачем вы меня на младенца надели? Я не могу его никуда распределить, ему нет и двух месяцев от роду. Имейте совесть, унесите малыша и дайте ему соску.

Гарри ничего не понял. Блэк, видимо, тоже, потому что он снял Шляпу, заглянул вовнутрь, подул туда, потряс и озадаченно уставился на парня.

— Исправна… Но что за бред она несла?

Табун лошадей пронесся в голове у Гарри, хвостами развевая мысли, выстраивая сотни и тысячи вопросов и предположений. Пока в логическую цепочку ложилось только одно…

— В физическом смысле я появился в этом мире всего полтора месяца назад. Поэтому Шляпа не способна считать мой настоящий возраст…

— Как это понимать? — растерянно спросил Блэк. Гарри задумался и потому замедлил с ответом. Именно в этот момент решил действовать Зейн: поднял руки и, расстегнув ворот рубашки, размотал с шеи платок, обнажая круговой шрам вокруг всей шеи. Выглядело это достаточно жутко, становилось совершенно очевидно, что великану пришили голову. Голос Зейна из-за спазма прозвучал глухо:

— Я уверен, если ваш колпак на меня надеть, то он скажет, что меня создали два года назад, и это будет правдой. Я действительно появился на свет в тысяча восемьсот восемнадцатом году. Гарри я нашел полтора месяца назад во льдах Арктики за Полярным кругом — кто-то бросил мальчика умирать там, практически раздетого, замерзать посреди ледовой пустыни…

— Но вы же разумны, — Блэк, не сводя глаз с Гарри, потряс Шляпой. — Вы же мыслить можете, разве нет? Или это Шляпа в маразм впала?

— Младенцы тоже думают, — безучастно сообщила Шляпа. Блэк тревожно посмотрел на них, притихших своих гостей: усталого мальчика со взрослым взглядом, но без возраста, без прошлого, и печального гиганта, чью шею опоясывал самый страшный, совершенно нереальный, невозможный по своей сути шрам. Горло Найджела сдавил ужас.

— Откуда вы, дети? Что с вами сделали?..

— Я из Ингольштадта, — ответил Зейн на первый вопрос. На второй ответа у него не было, но он добавил: — Мой создатель уже умер, я похоронил его во льдах, там, где нашел Гарри.

Блэк кивнул ему и перевел взгляд на юношу.

— Ну… Меня убили, — невесело хмыкнул Гарри, в отличие от Зейна, решивший ответить на второй вопрос. — Выпустили семь Авад разом, но я прикрылся палочками, и Убивающие заклинания, попав в них, как-то странно сдетонировали — зашвырнули меня сюда…

— Но… Можно же портал какой-нибудь… Или маховик времени тебе передать? Я достану, задействую коллег и… — забормотал Найджел, вцепляясь в понятное ему и всем сердцем стремясь помочь волшебнику, такому же, как он.

— Не будет толку от них, — уныло возразил Гарри. — Нет такого хроноворота, чтоб смог вернуть меня обратно.

— Ну почему нет?! — приободрился Найджел. — В Отделе Тайн есть достаточно мощный маховик времени, способный повернуть время вспять на целые сутки.

— Во как, на целые сутки! — в голосе Гарри зазвучали злые слезы: — А он может отправить меня на двести лет вперед?

Зейн вздрогнул, а Найджел без сил оперся на стол, поняв запредельность произошедшего.

— Так ты из будущего? — обреченно спросил он. Гарри печально кивнул. Найджел взглянул на Распределяющую Шляпу и вздохнул. — Понятно всё с ней… Но вы же взрослые люди? — с надеждой посмотрел он на Гарри и Зейна.

— Я взрослый, — кивнул Гарри, — но Зейн — нет. Его создали и тут же бросили, ничему не научив. Вы поможете нам, сэр?..

— Помогу, — коротко ответил Найджел. И внимательно посмотрел на гиганта. — Значит, Зейн — непростой маггл. Теперь я понимаю, почему ты рискнул провести его на запретную территорию и посвятил в таинство волшебства…

— Да, — посерьезнел Гарри. — Зейну лучше не показываться на глаза простым людям. Его уже пытались сжечь на костре, приняв за чудовище.

— Да вы оба монстры какие-то, — проворчал Найджел, совсем успокаиваясь и приходя в привычное для себя настроение. — Великан невнятного происхождения и младенец с завышенным интеллектом. Значит, ты учился в Хогвартсе, Гарри? — перешел он к делу. — А на каком факультете, если не секрет?

— Ну, как я сейчас понимаю, — задумался Гарри, — меня заставили пойти на Гриффиндор, несмотря на то, что Шляпа предлагала мне Слизерин.

— Понятно, — покивал Найджел. — А в каких предметах ты силен?

— В Защите от Темных Искусств, — без запинки ответил Гарри.

— В чем? — переспросил Найджел, озабоченно хмуря брови.

— В Защите от Темных Искусств, — повторил Гарри и, видя недоумение, озадачился: — В настоящее время нет такого предмета? Но как же тогда раздел о темной магии? — теперь уже он начал недоумевать.

— Интере-е-есно… — напрягся директор. — Что там с Хогвартсом в будущем произошло, что в школьную программу внедрили защиту от темной магии? И что с самой историей случилось? Библиотека сгорела? Учебники истории перестали печатать?

— Скорее, я спал на уроках истории… — пробормотал Гарри, мысленно пиная себя и затаптывая в пол. — Простите меня, директор, — понурился он. — Просто профессор Бинс такой занудный, что все начинают дремать, стоит тому всочиться в класс сквозь грифельную доску…

— Сквозь что??? — взвыл Найджел, хватаясь за сердце.

— Ах да, — спохватился Гарри. — Я забыл упомянуть, что профессор Бинс — привидение.

— Ох… — директор отпустил грудь и закружил по кабинету. — Сроду такого не бывало, чтоб призраки умерших преподавателей продолжали обучение студентов после своей смерти. Куда власти смотрят?! Привидений, чтоб ты знал, молодой человек, мы тут изгоняем сразу же, как только кому-то вздумается сюда заявиться. Их место только в заброшенных замках, домах или на кладбищах, короче, там, где нет ни единой живой души. Нечего мертвецам рядом с живыми людьми делать! Это прямое нарушение законов природы! Ну разве что допускаются исключения в виде посмертного контакта, когда привидению нужна помощь живых, например, найти и наказать убийцу, которого, как правило, запоминает призрак убитого. Так вот, неприкаянных, так называемых бродяг, мы развеиваем сразу же, как только они появляются в поле нашего зрения. Бездомные привидения крайне опасны для живых людей: не находя покоя и пристанища, лишенные привычной привязки к месту последнего упокоения, такие призраки часто становятся сосунами, начинают высасывать энергию из живых и подпитываться в местах силы, что тоже не есть хорошо.

— Я не знал, что они становятся энергетическими вампирами, — пробормотал Гарри, почти с отчаянием вспоминая полный замок привидений.

— Они?.. — насторожился Найджел. Гарри с сожалением посмотрел на него.

— Да, сэр, в моем времени весь Хогвартс заполонен призраками. Особенно много их зимой. В коридорах и классах становится так холодно…

— Это плохо. Это очень плохо, — директор снова закружил по кабинету. — Когда эти беспорядки начались? — остановился он.

— Не знаю… — Гарри запустил пятерню в кудри. — Не учил я историю — спал на уроках Бинса. Да все мы спали! Засыпали сразу же, едва услышав призрачный голос.

— Так, давай-ка вернемся к защите, — сориентировался Блэк. — Как изгонять призраков, вас учили?

— Н-нет… То есть да, боггарта мы проходили…

— Зачем? — искренне опешил Найджел. — Чем опасен боггарт? Тем, что шуршит под кроватью или в чулане, пугая случайного ребёнка?

Вот теперь Гарри и сам задумался — а чем опасен боггарт-то? Он же бугимен в Америке… Снова подергав себя за волосы, юноша с отчаянием произнес:

— Я уже сам не понимаю, чему нас учили на Защите от Темных Искусств…

— Послушай, мальчик, — внушительно заговорил Найджел. — Забудь ты словосочетание «темные искусства», их нет, как нет и черной магии. Вообще, какой идиот придумал окрашивать магию в разные цвета? Какую ты ещё магию знаешь: синюю, красную, малиновую или желтую в крапинку?

— Вы неправильно поняли, сэр! — горячо запротестовал Гарри. — Подразумевался не цвет магии как таковой, а действие, применение её. Например, если при ритуале проливается кровь невинной жертвы, то это черная магия, темное искусство…

— Варка супа из невинной курицы тоже считается темной кулинарией? — съехидничал Блэк, заставив Гарри вздрогнуть, уж очень он напомнил Снейпа. Но, переборов себя, он жалобно спросил:

— А как же понятие белой магии и серого волхвования? Ну и черной магии, раз уж о ней мы говорим…

— Это, наверное, от облачения волшебников пошло… — задумался Найджел. — Маг в серой хламиде, маг в белом, маг в черном, буром, зеленом и так далее… Я, например, люблю и ношу зеленые одежды, но почему-то никто не называет меня зеленым колдуном. Странно, да? — он лукаво улыбнулся юноше. — Ладно, буди своего друга Зейна, покажу вам ваши комнаты. О беспорядках в будущем мы потом поговорим…

Гарри перевел взгляд на соседнее кресло и увидел спящего в нём Зейна. Расслабленно вытянув длинные ноги и сложив на животе руки, великан тихо-мирно уснул под умиротворенный гудеж голосов. Устав от треволнений прошлых дней и оказавшись в относительной безопасности, воспользовавшись удобным моментом и покоем, Зейн крепко спал и впервые в жизни видел настоящий сон. Цветной и очень яркий.

Гарри очень не хотелось прерывать его сон, но и сидячее положение для сна тоже не пригодно, и он, скрепя сердце, осторожно тронул плечо гиганта. Проснувшись, Зейн удивленно посмотрел на склоненное над ним лицо друга.

— Это… Я что-то видел. Картинки…

— Ты видел сон, — тепло улыбнулся Гарри. — Ты настоящий человек, Зейн. Только живые люди могут видеть сны. Только живые.

Осознав это, Зейн облегченно улыбнулся и глубоко вздохнул, вспоминая маленькую внучку Слепого Скрипача. Той смешной девочке тоже снились сны, о которых она потом рассказывала ему, своему большому печальному Монстру.

В директорской башне, помимо личных покоев, находились и комнаты для гостей, в которых Блэк любезно устроил Гарри и Зейна.

Совершая приготовления ко сну, Гарри никак не мог отделаться от тревожного ощущения и, подстегиваемый им, заглянул к Зейну, просто чтобы убедиться, что у того всё в порядке. И как показала ему интуиция — Зейн не был в порядке, он с потерянным видом кружил вокруг кровати. Гарри, замерев на пороге, с тревогой смотрел, как тот наклонился, потрогал перину, матрас и одеяло, обошел ложе и потрогал постель с другой стороны. Снова прошелся вокруг кровати, трогая тут-там, провел ладонью по фигурной спинке, погладил столб. Внутри у Гарри росла и ширилась тревога по мере того, как Зейн изучал этот самый обычный предмет мебели. К тому моменту, когда он сел на кровать и обнял огромную пуховую подушку, тревога Гарри переросла в страх. Подойдя, он опустился на кровать рядом с Зейном и сбоку заглянул в лицо. Робко тронул руку.

— Зейн, что случилось?

— Это чудо… — гигант зарылся лицом в подушку, отчего голос прозвучал приглушенно. — Я никогда не спал в настоящей постели…

Горло Гарри сдавил спазм, и он обессиленно прислонился к большому телу. О, Зейн… И он когда-то страдал от того, что живет в чулане под лестницей у нелюбимых Дурслей? Тогда как у других не то что кровати, а и крыши над головой нет… Тряхнув головой, Гарри поднялся, взял увеличенную пижаму и принялся молча помогать Зейну переодеться и приготовиться ко сну. В конце концов, спать его тоже никто не укладывал, так что, следуя этой логике, Гарри ещё и накрыл гиганта, и подоткнул одеяло, бережно следя за тем, чтоб «малышу» нигде не дуло. Посмотрел в лицо и замер, увидев удивленно-радостное выражение в синих глазах Зейна. Всё поняв, Гарри протянул руку и погладил лоб и щеку этого большого покинутого ребёнка. Он читал книгу Мэри Шелли, видел сколько-то экранизаций «Франкенштейна», в частности, в исполнении Бориса Карлоффа, сильно перевранное, но какое-то представление о том, как в действительности обращались с монстром и что тот чувствовал при этом, он имел. А значит, надо узнать настоящего Зейна, раз представился такой уникальный шанс лично познакомиться с героем готического романа.

— Расскажи мне, как ты жил эти два года, Зейн.

Зейн ответил не сразу, сначала он лежал, глубоко задумавшись и выбирая, с чего начать. Потом медленно заговорил, сбивчиво и путано, меняя стиль и хронологию:

— На лугах по весне я наблюдал рождение ягнят, видел я и первый вздох телёнка. Смотря на их появление, я испытывал к ним горькую зависть — они рождались с пониманием о мире. Ягнята сразу вставали на ноги, тоненько блеяли, по запаху находили мать и совали мордочки к их вымени, откуда-то они знали, где находится источник пищи… Точно так же знал об этом и телёнок. Облизанный матерью, обласканный и согретый её любовью, он на нетвердых ещё ножках, пошатываясь, добредал до её огромного вымени и начинал жадно сосать, энергично подергивая сосок. И как же отличался от них я! Я был подобен новой тетради с чистыми, неисписанными ещё листами, готовый принять все записи и хранить их вечно. Но мой создатель не воспользовался моими белыми страницами, он равнодушно скомкал и выбросил их, не глядя. Отчасти я понимаю его, но это было позже, много позже, но тогда…

Гарри молча смотрел в печальное лицо, впитывал первые переживания брошенного одинокого создания и вслушивался в тихий глуховатый голос.

— Первые мои шаги были практически в никуда. Я — большой, физически полностью развившийся, умственно должен был начать жизнь с абсолютного нуля, ведь создатель мой оставил меня на произвол судьбы, ни к чему не подготовив и не предупредив. Но я чувствовал. Чувства помогли мне выжить, сориентироваться в этом мире, помогли мне понять, что или как делать то или это… Чувство голода научило меня есть и насыщаться, пересохшее горло — находить воду и утолять жажду. Именно чувства научили меня всему, что нужно знать для того, чтобы выжить: горький вкус ядовитых растений и неприятный запах падали вразумили меня не приближаться к ним. Но мне не хватало самого главного — общения с равным себе. Счастливый случай привел меня к хижине Слепого Скрипача, в пристройке которой я тайно поселился. Сначала я наблюдал за жизнью Скрипача и его семьи — слушал их голоса, старался понять и запомнить человеческую речь. Хоть я и был глупым, всё же некоторые вещи мне передались вместе с памятью тела, из которого меня создали, например, я довольно быстро встал на ноги и сообразил, как пользоваться руками. Правда, при этом не знал, что я такое и как называются мои конечности, но это не помешало мне выполнять те или иные функции. Та же память позволила мне быстро постичь чтение. Во всяком случае я не задумался, что такое книга и что означают эти маленькие значки на её страницах, более того, я откуда-то понимал, что это дневник. Ведь это тело, как ни крути, раньше принадлежало кому-то живому, и, следовательно, у него была память взрослого человека, которому не повезло стать трупом, и уж тем более он не мог предположить, что одному ненормальному ученому взбредет в голову выкрасть его из морга и оживить. Но, видимо, личность умирает безвозвратно, потому что я ничего не вспомнил из прошлой жизни владельца этого тела. Им стал я, и стал с самого начала, с рождения, если можно так выразиться…

— Можно, Зейн, — Гарри успокаивающе погладил лежащего гиганта по груди. — Одно хорошее дело Виктор Франкенштейн всё-таки сотворил — подарил тебе жизнь.

— Да? — грустно посмотрел на него Зейн. — А оставлять меня без знаний он имел право? Ведь я натворил столько ужасных вещей… Останься Виктор со мной, и мне не пришлось бы скитаться по свету и творить злодеяния.

— Да что ты такого ужасного сделал, Зейн? — в отчаянии воскликнул Гарри, искренне жалея гиганта.

— Я отнял жизнь у ребёнка, — тоскливо сказал Зейн. — Вот этими руками я задушил маленького Уильяма Франкенштейна. Ребёнок искал своего летучего змея и совершенно внезапно выскочил на тропу передо мной. Увидев меня, он раскрыл рот, чтобы закричать, но я схватил его и прижал к груди, зажав рот и нос. Он странно задергался, но я только крепче прижал, ведь мальчишку искала няня и была неподалеку, она могла услышать его крик и увидеть меня. И, боюсь, я слишком крепко прижал Уильяма, он умер в моих объятиях…

— Как он задергался? — спросил Гарри.

— Ну… — задумался Зейн. — Ногами дрыгнул раза два и обмяк. Мне даже показалось, что он как-то слишком быстро задохнулся.

— Он не задохнулся, Зейн, — покачал головой Гарри. — Он от страха умер. Слишком впечатлительный оказался.

— Я тоже испугался, — грустно признался Зейн. — Поняв, что он не дышит, я попытался возвратить мальчика к жизни, тряс его, умолял, просил вернуться, дышать…

В груди Гарри всё сжалось от страха и жалости. Не надо быть легилиментом, чтобы представить, как трудно пришлось Зейну тогда. Не имея понятия, как оказывать помощь, этот гигант всё же попытался это сделать, будучи, по сути, таким же ребёнком, как Уильям, и даже младше…

— Гарри, я ужасен, да? — горестно вопросил Зейн. До парня как-то не сразу дошло, о чем тот спрашивает, а когда уловил смысл, то чуть не расплакался.

— Нет, Зейн, нет! Ты невиновен! Это поступок твоего создателя ужасен, он действительно не имел права тебя бросать.

— Гарри, ты очень добр, ты желаешь меня утешить, уверить в том, что я не злодей. Но как быть с тем, что я отнял жизнь у Элизабет и Генри, причем сделал это вполне осознанно, желая отомстить своему создателю, причинить ему как можно больше боли и страданий?

— И чего ты хочешь от меня услышать? — скептически посмотрел на Зейна Гарри. — Каких действий ты от меня ждешь? Что я закричу в ужасе и сбегу, проклиная миг встречи с тобой? Зейн… — Гарри проникновенно посмотрел в глаза гиганту и погладил руку, лежащую поверх одеяла. — Мне тоже доводилось убивать. Первое свое убийство я совершил, когда мне было всего одиннадцать лет. Я хоть и не видел, как умирал Квиррелл, так как потерял сознание, но знал, что он умер. Вернее, директор Дамблдор любезно просветил меня о том, что я убил профессора. Спасибо ему за это, скотине… — Гарри изобразил «благодарный» поклон в сторону и продолжил: — Меня спасло то, что я не осознал преступление как таковое и только поэтому не сошел с ума. Позже мне снова пришлось сражаться и отнимать жизнь, но уже в целях самозащиты, меня и вырастили, как солдата, для войны с Волдемортом… Я многих друзей потерял в этой войне: Фред, Люпин, Тонкс, Грюм… И знаешь что, Зейн? Этих потерь могло бы и не быть. И не будет. Я так сделаю. Оказавшись здесь, я это понял как нельзя лучше. Битвы за Хогвартс и военных потерь больше не будет! Мне представился шанс изменить историю, и я это сделаю. Ты мне поможешь, Зейн? В тысяча восемьсот девяносто первом году мы должны предотвратить нападение подростков на маленькую волшебницу. Это действие, возможно, спасет семью, и роковая встреча двух сильных колдунов не состоится.

Замолчав, Гарри вопросительно взглянул на друга. Зейн, завороженный рассказом, медленно кивнул.

— Я помогу тебе, Гарри. Видит Господь, то, что ты задумал, воистину прекрасно! Это просто великолепно — знать всё, что грядет в будущем, и иметь возможность вмешаться в судьбу. Это очень смело — менять направление в жизненном течении и творить свою собственную историю. В то время, как многие покорно идут по проторенной тропе вокруг горы, ты идешь напрямик — прорубаешь дорогу в скалах.

Замолкнув, Зейн светло улыбнулся Поттеру. Тронутый до глубины души, Гарри сморгнул слезы (что-то он больно сентиментальным тут стал, эпоха, что ли, сказывается?), встал, снова подоткнул одеяло и, взяв подсвечник, покинул спальню.

Проснувшись поздним утром, Гарри и Зейн увидели в изножье кровати приготовленную для них одежду, полотенца и мыло-рыльные принадлежности — Найджел позаботился об их внешнем виде и удобстве. Совершив необходимые процедуры и облачившись во всё свежее, с иголочки, Гарри и Зейн прошли в круглый кабинет, где их ждал директор с завхозом и поздний завтрак.

Расправляясь с индейкой в итальянском соусе, Найджел обратился к помощнику:

— Ну что, Грейс, нашел себе подмогу?

— Ну, двое согласились отправиться со мной в Даффтаун, а о доставке лошадей, говорят, придется на месте договариваться. Так что, почитайте, я и не нашел никого…

— Плохо, — нахмурился Найджел. — Нам нужны новые лошади взамен ушедших на пенсию по старости. Слушайте, а Пегги потянет?

— Пегги? — завхоз с сомнением пожал плечами. — Ну, на один раз ещё туда-сюда, но речь-то о молодых животных.

— Простите, а зачем вам лошади? — осторожно вклинился Гарри.

— Школьные кареты возить, — мирно объяснил Грейс. — Бобби и Дик отправлены на заслуженный отдых, и нам понадобилась молодая смена.

Гарри припомнил пару клайдсдейлов на выпасе и смутился.

— А разве кареты не фестралы возят? — спросил было он и прикусил язык, вспомнив, что фестралов приручил и приспособил к делу как раз Хагрид, а до его рождения ещё уйма времени. Но, как оказалось, он чуток поторопился со своим суждением…

— Фестралы? — весело удивился завхоз. — Ты что, парень? Разве их можно оскорблять упряжью, этих крылатых гордых зверей? Не-е-ет, фестралы другому делу полезны, а школьные кареты с санями и простые кони потаскают.

— А как же тогда фестралы будущего? — пришел в полное недоумение Гарри. — В моем времени они будут спокойно возить кареты и оскорбленными при этом не станут выглядеть.

Найджел и Грейс озабоченно переглянулись над столом. Потом Найджел посмотрел на Гарри.

— Помнишь, ты рассказал о призраках, заполонивших Хогвартс? Так вот, мне кажется — это один из многих беспорядков твоего времени. Не знаю, что произошло в будущем и почему, но то, что привидений стало много и фестралов запрягли в кареты, есть не что иное, как полная деградация волшебного места. Ну-ка, расскажи, что ещё сулит нам туманное «завтра»?

— Да разве ж я знаю? — убито пробормотал Гарри.

— Парень прав, — посмотрел на директора Грейс. — Он не в курсе нынешних событий. Посуди сам: мы упомянули о лошадях, а он вспомнил о фестралах, которые в его времени исполняют конскую работу.

«Ага, верно… Наш директор Дамблдор и школьный завхоз Филч никогда не завтракали вместе и не обсуждали хогвартские дела», — уныло подумал Гарри. И предложил:

— Хотите, я помогу вам с доставкой лошадей из Даффтауна?

— Я тоже, — поднял ладонь Зейн. — Мы вместе поможем.

Найджел заулыбался и посмотрел на Грейса.

— Ну вот тебе ещё два помощника!

Первые два оказались кентаврами, к полному неожиданному изумлению Гарри. Ну, Зейн понятно, он их действительно впервые в жизни увидел, но как помощники, кентавры удивили Гарри до икоты и спотыкания. Посмотрев на его запинки, Найджел и Грейс напряглись.

— Только не говори мне, что кентавры в будущем вымерли… — встревоженно забормотал Грейс.

— Нет-нет, они не вымерли, а только обособились и перестали помогать волшебникам, — торопливо объяснил Гарри.

— Так они и сейчас не помощники нам, а добрые соседи, которые пришли помочь советом в подборке хороших коней, — миролюбиво сообщил Найджел.

— Да? — Гарри с таким изумлением посмотрел в ответ, что маги смутились. — У нас кентавры даже советом не помогут, а будут часами рассуждать о том, что Марс сегодня красный… За исключением Флоренца, он заметно отличается от прочих своих сородичей.

На это завхоз с директором только руками развели. После чего приступили к приготовлениям в путь-дорогу: запрягли в телегу шайра, подвели Гарри заседланную кобылу, показали, куда ногу ставить и за что держаться, и отправились. Грейс сел на облучок и взял в руки вожжи, Зейн устроился в кузовке на сене, а кентавры порысили по сторонам телеги. Гарри потрюхал следом на гнедой раскляченной кобыле, сразу бросив все попытки её собрать и построить. Вредная скотина сбору не поддалась и мстительно растрясла всаднику все кости.

Выехали к полудню, добрались к вечеру. Ехали по таким живописнейшим местам, что Гарри временами забывал о цели пути и отбитых тряской ягодицах, отваливал челюсть и пучил глаза на открывающиеся панорамы. А посмотреть тут было на что… Представьте себе горные кручи, улетающие в заоблачную высь, и не где-то на горизонте, а тут, прямо перед тобой. Причем сколько ни задирай голову, хоть до хруста и перелома шейных позвонков, вершины всё равно не увидишь. Ракурс не тот…

Хайленд. И этим всё сказано. С точкой. Знаменитые хайлендские плоскогорья, историческая родина горцев и МакЛаудов.

Вечер скрыл укачательные красоты, и к конеферме в Даффтауне Гарри прибыл вполне очухавшимся, правда, испинать себя он испинал вдоль и поперек — семь лет в Хогвартсе учился, а ни разу за все годы не заглянул дальше квиддичного поля. Тьфу!

Народ на ферме был посвящен в дела волшебников, и кентаврам никто не поразился. Более того, тут же накрыли для них плотницкие верстаки, не один год служившие им столами. Остаток вечера ушел на подбор лошадей, торги и сон здесь же, в хозяйском доме. Причем кентавры здорово помогли, в момент вычислив больных, хромых и прочих калечных кляч, которых привели и попытались сбыть владельцы окрестных ферм. Конская ярмарка — это конская ярмарка, своеобразная биржа, на которой каждый рискует проиграть и выиграть.

Не дожидаясь утреннего наплыва покупателей, кентавры собрали лучших коней в загоне и откланялись, заторопившись обратно в Запретный лес.

Благодаря кентаврам, наши герои выиграли, приобретя отличных лошадей, молодых и сильных. А с учетом пополнившегося состава школы директор велел привести не двух коней, а четырех. Велел строго, даже приказал, так что пришлось Гарри и Зейну себе тоже коней подбирать. Эта задача вызвала у Гарри сильную головную боль. Он никак не мог врубиться — зачем магу лошадь, да ещё верховая?

— Грейс! — взмолился он. — Ну зачем мне конь? С каких это пор волшебнику понадобился скакун? Метлы и трансгрессии мне вполне хватает…

— Метлу оставь голым девочкам для полетов на Шабаш и парням-квиддичистам, трансгрессию — для экстренных случаев, когда действительно надо переместиться быстро и споро ради спасения жизни. Но запомни, парень… не знаю, что у вас там в будущем произошло, метла не заменит верного спутника. Ни самая скорая метла, ни точная трансгрессия, они никогда не станут другом волшебнику. На это способен только живой конь, умный и преданный. Так что заткнись и выбирай!

Получив столь прочувствованную отповедь, Гарри покорно заткнулся и занялся выбором животного. Для начала посмотрел, где Зейн, и обрадовался, увидев, что тот вываживает по кругу огромного брабансона. Умничка такой, уже выбрал! Воодушевившись, он тоже начал присматриваться к лошадкам, решив найти себе самую смирную. Но… Волшебник, как и человек, предполагает, а Мерлин, как господь-бог — располагает. Гарри уже который круг нарезал, выискивая среди отобранных кентаврами самую подходящую лошадь, и так увлекся высматриванием, что выпал из реальности и перестал замечать что-либо окрест себя, в том числе и жеребчика, который вдруг страшно заинтересовался его спиной и уже прошел несколько кругов, следуя за ним.

— Гарри, — окликнул Зейн. — Может, этого возьмешь? Он уже с полчаса за тобой бродит…

Гарри обернулся и увидел прямо позади себя умильную морду мышастого зверя. Его лицо, как в зеркальцах, отразились в глянце больших влажных глаз, обрамленных густыми длинными ресницами. Поймав на себе взгляд потенциального хозяина, конь подстегнул события, кокетливо взмахнув ресничками, как заправская модница.

Хогвартская конюшня пополнилась двумя школьными упряжными лошадьми, роскошным брабансоном Зейна по кличке Маффин Браун, и мышастым мелким Мышонком Гарри. Это была его тихая месть конскому роду — жеребец по кличке Мышь. Потому что лошадь должен выбирать человек, а не конь — его…

Школе Гарри и Зейн были представлены в полдень второго дня. Пришли они в Большой зал, уселись на предложенные места за профессорским столом. Осмотрелся Гарри да и призавис…

Столов было шесть, а не четыре. Это во-первых. А во-вторых, народ был смешан: студенты и взрослые сидели вместе, причем кое-кто из мелких облепил какого-то бородача, заняв его колени и плечи. Прочие малявки также без зазрения совести повисли на старшекурсниках, окружив их плотными кучами. И да, четкого разделения на факультеты не было — все сидели вперемешку…

Кроме того, исчезли мантии, вместо них на студентах были удобные и практичные костюмы: штаны, свитер, жакет. На девочках, соответственно, юбки в пол. До мини здесь ещё не доросли. Строгого дресс-кода в одежде тоже не было: кто-то щеголял в костюме старинного покроя, кто-то — попроще и в других цветах, у кого-то на поясе висел нож или кинжал в ножнах, кто-то носил портупею со шпагой или мечом, у одной девушки Гарри даже заметил перевязь для ношения лука и колчана со стрелами. Заметил Гарри и наплечники с рукавицами у некоторых ребят — для птиц соколиных пород…

Сам зал тоже выглядел иначе: свечи отсутствовали, гигантское помещение освещалось самим замком — с потолка лился ровный полуденный свет, слегка приглушенный облаками.

Громкий хохот и визг детей привлек внимание Гарри, и он, спустив глаза с потолка, посмотрел в сторону источника веселья — хохотал бородач, облепленный визжащими счастливыми детишками. Заинтересовавшись, он склонился к уху сидящего рядом Грейса:

— Кто это?

Проследив за его вглядом, Грейс ответил:

— Брайан Дамблдор, наш школьный медик. Любимец детей и душа компании.

Гарри пораженно уставился на человека, которого забыла сама история — дедушка Альбуса Дамблдора. Широкое румяное лицо, усыпанное веснушками, небесняя синь глаз, каштановые, в лисью рыжину, вьющиеся волосы… Его облик покорял и располагал к себе с первого взгляда, и Гарри ощутил сильнейшее желание защитить этого человека от грядущих бед, которые могут в будущем постичь славную семью Дамблдоров. Теперь Гарри был более чем уверен — Грин-де-Вальд не должен встать у них на пути. А то что же: один визит к тётушке в Годрикову впадину, и готово — гордец Альбус покорён и заманен блестящими перспективами, коих наобещал сладкоречивый Гелли. В результате — смерть Арианы и Кендры, ссора и раздор братьев, гибель Персиваля…

Нет, нельзя Дамблдорам переезжать, надо спасти тех трех идиотов от встречи с маленькой ведьмой. Как — пока неизвестно, но придется постараться, чтобы не допустить того безобразия в будущем. Тут его планостроительство было прервано: дождавшись каких-то приготовлений, со своего места поднялся директор и обратился к залу:

— Прошу внимания! У нас новые люди — Гарри Поттер и Зейн, пока в качестве гостей и добровольных помощников тем, кому понадобится их помощь, далее, если ребята хорошо себя зарекомендуют, они получат ту профессию, к которой окажутся пригодны. Итак, прошу любить и жаловать!

Конец речи потонул в громе аплодисментов. Грохотал весь огромный зал: звенели приветственные крики, звонко хлопали ладони, сияли глаза и улыбки, искренние, добрые. Гарри аж задохнулся от волн тепла, излившихся на них с Зейном от пяти сотен дружелюбно настроенных обитателей волшебного замка. Это был самый дружественный, самый душевный прием на памяти Гарри, и самое толковое назначение на испытательный срок. Ведь и правда, если не знаешь человека, то сперва проверь его, посмотри, на что он пригоден и к чему у него душа лежит. Глядишь, да и выявишь скрытые таланты.

После того, как отгремели аплодисменты и в зале наступила тишина, директор кивнул кому-то невидимому и сел на место. Одновременно с этим столы наполнились едой. Дети, оставив насиженные колени и шеи, кинулись к блюдам и, весело перекликаясь, начали накладывать к себе в тарелки всякие вкусности. Отведя взгляд от зала, Гарри сосредоточился на еде. Она, к слову, была нехитрой, простой и питательной: каши и густые супы, жаркое, пироги и куски серого хлеба, овощи печеные-вареные, соки и обязательные дубовые кубки с молоком. Этот напиток, богатый кальцием, Гарри выпил с жадностью, осознав вдруг, как не хватало обычного стакана молока в школе его времени. Аве, святая корова! Теперь он был готов, подобно индийцу, поклоняться прекрасной жвачной богине.

После обеда школьники и часть взрослых ушли на уроки, а остальная часть персонала разошлась по своим делам-заботам. Из любопытства Гарри двинулся за группой полных розовощеких девушек, захотелось посмотреть, чем те занимаются. Полнотелые молодые мисс оказались телятницами и доярками. Из их разговоров Гарри уяснил некие подробности о том, что после того, как в тысяча семьсот сорок девятом году вампиры нарушили Статут о секретности, властями был введен закон об адаптации юных ведьм и домашней скотины. Чтоб, значит, порчу не наводить… С тех пор и пошло: всех девчонок сразу же после распределения приставляли к корове или телёнку и давали задачу — сохранить им жизнь. И не дай бог корову испортить или там молоко скиснуть, половину баллов тут же вычтут! За фатальную ошибку следует немедленная кара в виде исключения из школы. Меры достаточно строгие. И резонные. Ведь стоит магглам заметить, что у соседей корова доиться перестала, так сразу поднимается паника — в их краях появилась ведьма, которую надо срочно выявить и спалить на костре от греха подальше…

Гарри всё это выслушал и старательно намотал на свой тонкий гипотетический усик — верно власти придумали: смолоду приучать маленьких ведьмочек к незаметному существованию среди обыкновенных людей. И сами в безопасности, и сограждане в блаженном покое неведения. Просто идеальное соблюдение Статута о секретности.

На волне интереса Гарри познакомился со всеми людьми из хозяйской части населения замка. Помимо Брайана Дамблдора, колдомедика, он узнал ещё магозоолога Морана Мракса, вполне живого ещё Катберта Бинса, учителя истории, аптекаря-траволога Адама Долгопупса и, как ни странно, Армандо Диппета, которому в данный момент было сто восемьдесят три года, но, несмотря на это, выглядел этаким бодрячком, что было совсем не удивительно, учитывая, что помереть он собирался в далеком тысяча девятьсот девяносто втором году. То есть ни много ни мало собрался благополучно проскрипеть ровно триста пятьдесят пять лет…

Глядя на этого живучего деда и наблюдая, как он влегкую гнет подковы в пришкольной кузне, Гарри искренне восхитился и понадеялся, что его век будет таким же длинным. Подозревая, что им придется прожить бок о бок не одну сотню лет, Гарри всем сердцем потянулся к Диппету, которому в будущем предстояло ненадолго стать директором Хогвартса, в смутный период жизни, перед Дамблдором.

Лично Гарри полагал, что это будет в магическую войну волшебников, когда к власти начнет стремиться Геллерт Грин-де-Вальд. Ну, значит, обломится ему, Дамблдора он к директорскому креслу не подпустит даже на пушечный выстрел. И вообще, целью его жизни теперь станет именно это — сохранить Хогвартс в первозданном виде до своих времен. С конюшнями и кузней, пастбищами и коровами, сыром, молоком и маслом на столе. Помимо коров и лошадей, при замке держали свиней и овец, которые служили бесперебойными поставщиками мяса и шерсти.

Роль мясников и овечьих цирюльников, слава богу и три плевка через плечо, исполняли домовики, к великому облегчению Гарри. Не хватало ещё, чтоб эдакую работу волшебники делали… Те же домовики и сырье перерабатывали: готовили мясные блюда и супы, варили сыр из коровьего и овечьего молока, сбивали масло, пряли шерсть, создавая различные ткани, из которой потом изготавливалась одежда, постельное белье и портьеры с занавесками. Кожу, дерево и железо Хогвартсу поставляли жители Хогсмида, с которыми Гарри тоже довелось познакомиться, когда те привезли партию товара.

Въехали, значит, в замковый двор тяжело осевшие обозы, запряженные дюжими тягачами, встали полукругом. Попрыгали с передков телег кряжистые мужички, в коих Гарри признал никогда не виданных гномов, о которых только в сказках читал, и стали сворачивать-сдергивать брезенты и промасленные парусины с возов, открывая взгляду привезенное добро.

У Гарри глаза разбежались от изобилия всего: кож и ремней разной толщины и ширины, дублёнок и велени, древесины разных пород, и металлы, металлы, металлы, различные виды всяких железных болванок и заготовок, прям бери и куй себе меч или подкову!

А гномы, душевные ребята, как начали петь-заливаться, товары свои расхваливать, что Гарри чуть не кинулся всё оптом скупать… Да вопрос трезвый остановил — а что ему со всем этим добром делать? Ну ему-то ничего, а народ Хогвартса в этом толк знал: Диппет принялся перебирать железяки, выбирать себе чушек и брусков для дел конюшенных и шорных, не забыв про ремни. Долгопупс оккупировал повозку стеклодува — начал отбирать скляночки-пузырьки и прочую хрустально-стеклянную тару. Заодно и садовый инвентарь обновил — прикупил лопат и тяпок с соседней телеги.

А там и домовики хогвартские набежали с писком-гвалтом и давай наперебой растаскивать кожи и шкуры, дерево и воск для своих сугубо личных нужд. Их активность весьма удивила Гарри, привыкшего считать, что домовики — существа тихие и незаметные, а тут на-те вам, тащат с телег вещи и на магов покрикивают «эй, подсоби!». Как раз такому Гарри и подвернулся под команду: мелкий ушастик сволок две корзины и одну в ноги парню ткнул, помоги, мол. Ну так ему нетрудно… И он с некоторой долей юмора подхватил короб с восковыми брусками и кротко понес за эльфом-домовиком.

Конечно, не все эльфы так обнаглели, большинство из них работали молча, с помощью магии левитировали по воздуху особенно громоздкие грузы или телепортировали куда-то щелчком пальцев огромные штабели труб и досок.

На этом базарный день не закончился — гномов пригласили на обед. Ну а в зале Гарри увидел, что у горняков есть любимцы среди детей. Вот один, полный, с окладистой бородой, кого-то нетерпеливо высматривал в толпе, не нашел и крикнул:

— Уолли, где ты? Я тебе гостинчик привез.

Вокруг поднялись радостный беззлобный хохот и крики, а со своего места поднялся Уолли, смущенный смехом и оттого красный, как мак на рассвете. Поднимался он частями: сначала вытянул из-под лавки в проход верстовые ноги, потом пристроил к ним длиннющие и очень стеснительные руки, а затем и сам встал, во весь свой семикурсный рост… Выглядели они до изумления трогательно — низенький коренастый гном и высоченный, как каланча, тощий нахохленный аистёнок, собирающийся вылететь из гнезда в большой мир. Склонившись над другом-гномом, Уолли Принс с величайшим почтением принял гостинчик из гномьего дома — пакетик домашних пирожков от тётушки Оли…

А вот другой ребёнок, напротив, потерял гнома, бегал по залу брошенным щенком, в лицо каждому бородачу заглянул, смущая всех вопросом:

— А вы не видели Ллори? Он обещал приехать…

Нет, Патрик, сегодня Ллори не смог приехать, у него родилась дочка и ему стыдно показаться на глаза старейшинам. Ведь он тридцать лет обещает им сына, который возьмет на себя дедушкин бизнес, а вместо этого в пелёнках снова пищит внучка, третья по счету…

Атмосфера в зале была ну совершенно домашней. Все на глазах у всех, ни у кого ни от кого никаких тайн и секретов, ни грамма презрения или ненависти гриффиндорца к слизеринцу и наоборот. На глаза Гарри то и дело наворачивались непрошенные слезы — эх, в его бы время да такую гармонию!.. Чтоб сидели вместе слизеринцы, пуффендуйцы и гриффиндорцы с когтевранцами, вперемешечку, облепленные мелюзгой с младших курсов. Причем именно вот так, как этот малюсенький гриффиндорчик на плечах дюжего верзилы со Слизерина. Чтоб приезжали к ним друзья-гномы и привозили гостинчики, чтоб во дворе стояли верстаки, служащие столами для кентавров, чтоб…

Дальше ностальгические мечтания Гарри были прерваны новыми посетителями: в распахнутые двери Большого зала вошел человек, за ним два… Гарри потер глаза и снова посмотрел — нет, зрение его не обманывало: за мужчиной в походных одеждах действительно шли два серокожих монстра, при виде которых дети почему-то страшно обрадовались и разразились счастливыми воплями. Гарри с недоумением воззрился на... да черт побери, он даже понятия не имеет, как эти твари называются и кому дети так радуются?! Однако последовавшее объяснение расставило все вопросные неувязки на места. Почти.

По-солдатски печатая шаг, человек в облачении охотника прошел к поперечному столу и сухо доложил:

— Оборотень пойман на окраине Литтл Хэнглтона. Для его уничтожения понадобилось четыре серебряные пули, один серебряный стилет и святая вода. Отец Гроген хотел ещё отпевание ему устроить прямо в церкви для полной гарантии, но Релмен уже стопроцентно помер и никому не сможет навредить.

— Отлично, Джон, — одобрительно кивнул Найджел. — Сдайте тело завхозу и ступайте к себе, приведите себя в порядок. К урокам завтра сможете приступить?

— Да, — Джон задержал взгляд на новых лицах, развернулся и пошагал прочь. Двое серых мордоворотов молча потопали следом, за ними поспешил Грейс — принимать добычу и составлять отчет.

— Кто это? — заинтригованно поинтересовался Гарри у директора.

— Джон Дервент, охотник на темных тварей и по совместительству — профессор изучения темных сил. Я помню, — поднял Блэк ладонь. — У вас это называется Защитой от Темных Искусств. Но чтобы защищаться от чудовищ, надо их изучать досконально, вдоль и поперек, чтоб точно знать, как кого обезвредить. Вот скажи мне, юноша, вам объясняли, что оборотня можно убить только серебром?

— Да у нас его вообще в учителя пригласили! — в полнейшем шоке выпалил Гарри.

— Куда? — Блэк смертельно побледнел. — В школу, полную детей? Оборотня?!

— Ну… — Гарри смутился, с тревогой наблюдая, как лицо директора заливает нехорошая белизна. — Сэр? — забеспокоился он. Сидящий рядом Дамблдор занялся оказанием срочной медицинской помощи: расстегнул ворот, ослабил шейный бант, снял и откинул в сторону кружевную манишку и прижал к носу тряпочку, сильно пахнущую смесью мяты и эвкалипта… и заворчал для порядка в сторону Гарри:

— Ну знаешь, ты полегче с такими шуточками, пацан. Оборотень в школу допускается исключительно дохлым и никак иначе, живой он в первое же полнолуние всех детей вырежет, только дай ему волю…

— Но Люпин принимал… — начал было Гарри и прикусил язык. А изобретено ли сейчас волчьелычное снадобье?

— О как, его ещё и Люпином звали! — притворно восхитился Брайан. — Ну, договаривай, что он там принимал?

— Аконитовое зелье, — виновато договорил Гарри, с тоской глядя, как глубоко дышит эвкалиптом директор, страдающий астмой. Вопрос о его скором уходе на пенсию отпал сам собой.

— И как? Сработало? — продолжал ерничать школьный медик Дамблдор. — Никто не пострадал в школе твоего времени?

В груди Гарри слабенько трепыхнулось возмущение — а чего это все знают, что он из будущего?.. Но воспоминание о том, как Люпин именно в полнолуние забыл принять снадобье, заставило смириться с этим фактом, и возмущение сдохло, так и не родившись. Потому что это и правда полный караул, когда ты оборотень, находишься в школе, полной детишек, и вдруг забываешь о гранате, заткнутой за пояс, а кольцо чеки у тебя на пальце…

То есть грубо говоря — жри лекарство и не возникай! А то Люпин, тряпка такая, не научился за столько лет варить столь необходимое ему зелье. Да оно ему в подкорку должно врубиться, стать инстинктом, на уровне подсознания должен знать рецепт, учитель хренов. А вместо этого сам Снейп за ним бегает с ложечкой наперевес и уговаривает принять микстурку за папу-маму!

И куда, кстати, Салли Энн подевалась? СОВ на пятом курсе она почему-то не сдавала…

Пока Гарри обрастал подозрениями, Брайан и Адам подняли Найджела и увели из Большого зала. Директору явно стало плохо, и к подозрениям присоединились ещё и угрызения совести: ну вот, довел человека!.. От запаха пищи внезапно затошнило, и Гарри в полном расстройстве тоже покинул зал. Изо всех сил пиная себя во все точки, он уныло побрел, куда ноги несут.

Беспамятные ноги вынесли его на выпас позади квиддичного поля, в травяные просторы к коровам и ягнятам. Приметив свежеуложенный стог, он по широкой дуге свернул к нему и с ходу плюхнулся в сено лицом вниз. Однако стог оказался не стогом, а кем-то живым и крайне удивленным его неосведомленностью. Взлетев по параболе, ожившее сено выскользнуло из-под парня и в страхе отбежало в сторону, превратившись в зеленую собаку.

Гарри резко поплохело, едва он осознал, на кого именно рухнул. Ирландская ку-ши — это всё-таки не шуточки… Похожая на волкодава, но выше и круче, цвета молодой травы, эта собака, видимо, сторожила стадо и никак не предполагала, что кому-то вздумается на ней полежать. Весь её вид буквально вопил: «Парень, ты с ума сошел? Я те что, соломка?»

В конце поля шевельнулись дальние стога, и к первой собаке подбежали ещё две ку-ши — темно-зеленая и пшенично-желтая. Понюхали первую, словно вопрошая, чем та возмущена-то? И с голодной преданностью уставились на Гарри, дескать, какие распоряжения будут, человек?

Гарри устало отмахнулся и пошел обратно к замку. Да ну вас всех… Подходя к калитке, он приметил две маленькие тени. Насторожившись, он перешел на крадущийся шаг, думая… А вот думать ему незачем и нечем. Это ещё Северус Снейп говорил. Маленькие тени принадлежали гному и второкурснику.

— Ты пришел, Ллори!

— Ну как я мог не прийти, Патрик?! Я ж обещал! А вот тебе подарочек…

Пока Гарри вникал в суть вещей, Зейн совершал свои открытия. Для него всё происходящее вокруг было чудом: и громадный замок, и собственная комната с настоящей кроватью, в которой оказалось так восхитительно удобно спать, и личная лошадь по имени Маффин, которую он сам выбрал. Но чудесней всего было, пожалуй, отношение окружающих к нему. За два года одинокого существования Зейн прочно убедился в том, что людям он неприятен, и в Дамбе на Амстеле держался настороженно, в любую секунду ожидая неприязни и отвращения со стороны горожан.

Но прошел час, другой, Зейна приодели, накормили чем-то вкусным в кафетерии, пока Гарри куда-то бегал по делам, а народ вокруг всё тот же: дружелюбный и мирный. Потом было короткое и спонтанное знакомство с магической штукой, которая может перемещать на огромные расстояния, Гарри назвал её «порталом», а само перемещение оказалось «телепортацией». Для Зейна это было внове и крайне любопытно, как же это здорово — узнавать что-то новое и такое интересное.

Замок, возникший из ниоткуда, когда Гарри взял его за руку, привел Зейна в какой-то священный трепет, ведь он помнил, как Гарри пообещал, что они будут жить в этом дворце вместе… Входя на замковый двор, Зейн ощущал престранное чувство, совершенно незнакомое ему, и пока они шли по коридорам к директорскому кабинету, Зейн хорошенько покопался в себе и понял, что за чувство его одолевает — он пришел домой.

Это чувство он тщательно обихаживал, холил и лелеял всё то время, пока Гарри и директор Блэк вели свои мудрые речи, в которые он вслушивался лишь поначалу. А потом, вставив реплику насчет колпака, Зейн оставил разговор взрослым и отвлекся на свои личные переживания. А они были очень свежими и приятными, такими необычными, невероятными настолько, что хотелось упиваться ими бесконечно. И Зейн наслаждался ими в полную силу: дышал цветочными ароматами, отдыхал взором на сочных красках удивительных растений, которыми была заполнена вся эта круглая большая комната, слушал мерно гудящие голоса родного Гарри и милого доброго директора, согревался теплом от камина и всё глубже погружался в умиротворяющую нирвану. И в конце концов полностью разомлел, пригрелся и умиротворился настолько, что заснул сном младенца здесь же, в кресле.

И видел сны. Те странные картинки, которые почему-то не запомнились, но Гарри объяснил ему, что настоящие сны этим и обыкновенны — они не запоминаются и иногда не поддаются пониманию. Ещё Гарри рассказал, что сны бывают быстрые и медленные, но Зейну это было непонятно и он ничего не запомнил.

Зато понятна была кровать, в которую он долго не мог поверить и даже боялся в неё ложиться. Перина и матрас пугали, так и казалось, что он утонет в них, но наконец Зейн справился со своими страхами и уселся на мягчайшую перину, для храбрости обняв подушку. Он не знал, что делать, но рядом был Гарри, ставший родным человечек, именно Гарри помог ему со всем справиться: переодел в пижаму и уложил, при этом заботливо подоткнул одеяло, подарив Зейну ещё одно чувство. И это чувство оказалось самым дорогим, самым драгоценным из всех, что он испытал в последнее время — чувство защищенности и близости. Гарри стал не просто родным, он стал для Зейна отцом.

Ему, двухлетнему, это было в порядке вещей, даже жизненно необходимо. Ему нужен был якорь, и им стал Гарри. Как отец, Гарри не осуждал его за плохие поступки, объяснял ошибки, помогал в сложных делах, и самое главное, он впустил Зейна в свое сердце, выделил в нём укромное местечко, пригрел, дал любовь и имя. Он стал настоящим родителем…

И сердце Зейна, заледеневшее было от предательства Виктора Франкенштейна, ожесточившееся от дурного отношения сторонних людей, оттаяло, смягчилось и раскрылось навстречу сердцу Гарри.

Всё это пригодилось для того, чтобы с новыми силами и оптимизмом сделать первые шаги по замку на следующее утро после первого сна в настоящей постели. Ведь замок оказался школой, а в школе были дети. А дети внушали Зейну страх своими хрупкостью и непредсказуемостью. Слишком ярки ещё были воспоминания об Уильяме Франкенштейне, ещё помнилось его маленькое легонькое тельце, так страшно обмякшее в его руках, когда остановилось испуганное сердечко. Смерть Уильяма навеки повисла тяжким грузом на душе Зейна, эта ноша не покинет его, что бы там ни говорил Гарри. Эту ошибку не исправить никогда. Теперь он должен жить за этого мальчика, чью жизнь так неосторожно и нечаянно отнял. Жить за Уильяма Франкенштейна, жить и помнить его всегда…

Дети Хогвартса. Господи, как же их много! И все такие разные: маленькие, большие, толстые, худые… И никого из них не пугает внезапно появившийся великан, напротив, они интересуются им, тянутся к нему, окружают этакой цыплячьей стайкой, смотрят веселыми любопытными глазами и галдят на разные голоса.

— Ой, мистер, ты откуда?

— Дядя, а покатай на плечах?

— Ой, круто! Дядя, правда, покатай!

— Меня первым!

— Эй, ты куда?! Я — первый!

Двое первоклашек, раззадорившись, сцепились в страстной драке, чем привели Зейна в полное смятение — пацаны дерутся за право покататься на его плечах. Не решаясь к ним прикоснуться, Зейн осторожно кашлянул. Мальчишки отскочили друг от друга и растрепанными скворчатами уставились на гиганта. Тот протянул им руки — места на его плечах хватит обоим.

В итоге — восторженная любовь всех детей. Детская любовь и непосредственность, их наивная бесхитростность покорили душу одинокого великана, и, пообщавшись с ребятами, Зейн оттаял полностью. И раскрылся ответно, как папочке Гарри, доверил детям всего себя, начав проявлять живейший интерес ко всем ребячьим делам. А где общие интересы, там отношения и дружба. Дети это знают, как знают правду и ложь. На то они и дети, маленькие носители истины в мире взрослых. И будучи рыцарями от природы, терпеливо и нежно посвящали Зейна во всё, что его интересовало. Без издевок и насмешек.

А интересно Зейну было всё: и как работает мельница, водяная и крылатая, и как плавится железо в раскаленном тигле, как оно потом остывает и куется, как меняет форму под ударами молота остывающий кусок металла. Интересны Зейну и загадки природы, о которых он наивно спрашивал детей. Те удивлялись его неосведомленности, но не смеялись, а просто отвечали. И Зейн наконец-то понял, что такое звезды, почему дует ветер и куда течет вода в реке…

Кроме того, Зейну крайне важно услышать ответ на извечный свой вопрос, который он когда-то услышал от внучки Слепого Скрипача. Этот вопрос — кто такие ангелы? — он задал сейчас и детям. Потому что мамин ответ девочке был неудовлетворителен: «Ангелы — это наши Хранители, они наблюдают за нами с Небес и помогают в трудный час». Трудных часов у него было с лихвой, но ни один ангел так и не спустился с Небес, чтобы помочь ему в беде.

На первый миг казалось — дети не смогут ответить. Но они всего лишь задумались, вспоминая всё, что сами знали об ангелах. Наконец один, светленький и очень худенький, нерешительно начал:

— Ангелами становятся умершие дети. Когда умерла моя младшая сестрёнка, мама сказала мне, чтобы я не плакал, ведь она стала ангелом и живет теперь на Небесах.

— А мой дедушка умер, чтобы стать защитником, — негромко продолжил второй мальчик, постарше. — Теперь он всегда стоит у меня за плечами и готов помочь в любую минуту. Целитель Дамблдор говорит, что если я постараюсь, то дедушка придет ко мне Патронусом…

— У меня не будет Патронуса, ведь я вижу фестрала, — грустно сообщил третий, полноватый, черноволосый мальчик.

— А какая тут связь? — не понял первый, светленький.

— Дэнни видел насильственную смерть, на его глазах убили отца, и смерть вошла в его жизнь ужасом. Поэтому он не сможет создать Патронуса, — объяснил первому второй.

— Но ведь есть волшебники, которые видят фестрала и при этом могут вызывать Патронуса, — недоверчиво возразил первый.

— Это те, кто смирился со смертью близкого. Дэнни её отрицает, для него она ужасна, а есть и те, которые приняли уход родственника, чисты душой и покорны перед судьбой.

— Ларри, Нейл, — встрял Дэнни. — Хватит обо мне, давайте про ангелов для Зейна.

— А мы не про тебя, — озорно улыбнулся Ларри. — Мы о Патронусах. Но ты прав, Дэнни, давайте про ангелов. Итак, мы высказались, кто ещё знает? — он обвел взглядом остальных ребят, плотной кучей сидевших вокруг. Кивнул одному, покрытому цыпками: — Давай ты, Дейви.

— Ну… — начал тот, яростно почесываясь. — Ангелы — это слуги Господа, которых Он посылает нам на помощь в самые трудные минуты.

— А как они помогают? Почему их не видно? — посыпались вопросы со всех сторон. Зейн с надеждой уставился на Дейви: а вдруг он и вправду знает ответ? Дейви прекратил чесать шею и набросился на ногу, начав её остервенело скрести. Заговорил прерывисто, пыхтя от усердия:

— Так они ж невидимы и неосязаемы!.. Пых-пых… И помогают… пых… через других, кто материален и может оказать как физическую помощь, так и моральную поддержку… пых… Советом там, утешением… пых-пых…

Точно! Внутри у Зейна всё так и зазвенело от осознания истины. Ведь точно же! Кто, как не Господь, прислал ему Гарри в самый тяжелый час одиночества, когда он похоронил своего создателя, умершего в каюте капитана Уолтона на борту «Маргарет Сэйвилл», поставил крест и остался совсем один, страшась неведомого Грядущего, которое ему обещала ледяная безлюдная Арктика. Иначе как объяснить появление Гарри посреди торосов и льдов после того, как ушла «Маргарет»? Откуда Гарри взялся там? Каким чудом он оказался на его пути и заставил помочь себе?.. Не это ли промысел Господа, не в этом ли заключается помощь невидимки-ангела?

— Зейн, ты нашел ответ?! — обрадовались дети, всё поняв по лицу гиганта. Зейн медленно кивнул, сияющими глазами обвел маленькие искренние детские личики и тепло проговорил:

— Да, я нашел ответ. Это ангелы свели нас вместе, меня и Гарри. Мы пришли разными путями в самое странное место на земле, но, несмотря на это, встретились в самый трудный час, помогли и даже спасли жизни друг другу.

Этот самый первый, насыщенный, полный открытий и ценных познаний день закончился поездкой на конеферму в Даффтаун, где были приобретены четыре прекрасные лошади, в том числе и его собственный брабантский великан Маффин Браун, теплого шоколадного оттенка, с черными ногами и пышными гривой и хвостом, такой уютно-плюшевый, как… как… да как тот же маффин, воздушный кекс! Для него был приготовлен роскошный денник, соседом оказался Мышь, он, кстати, совсем не обиделся на кличку, отнесся к ней с обычным лошадиным пофигизмом.

С ярмарки они выехали засветло и к Хогвартсу прибыли как раз в полдень, к обеду, на котором Зейна и Гарри наконец-то представили школе. Холл с лестницами и картинами на стенах Зейн уже видел ночью и утром, зато Большой зал явился для него сюрпризом. Таких поразительных помещений Зейн ещё не видывал! Казалось, он вошел в неохватный собор с заоблачным сводом, настолько высоким, что при строительстве внутри остался кусочек неба с облаками, и оно, это плененное небо, теперь мягко заливало всё это колоссальное пространство дневным рассеянным светом.

От невероятного волшебства у Зейна сердце такое огромное сделалось, что прямо в груди потеснело. Учащенно дыша, он смотрел, смотрел, смотрел и смотрел, не в силах остановиться и как-то усмирить рвущееся наружу счастье. Дом. Господи, это дом! Вот куда его Гарри привел — в самый замечательный дом на свете! Спасибо тебе, Господи! И не только дом, а целый волшебный мир подарил Зейну папочка Гарри (ведь его можно так называть, хотя бы мысленно?..), целый мир с его чудесами и детьми. Эти маленькие маги… Искренние, добрые, преданные… Таким счастьем сияют детские глаза, когда они ловят улыбки взрослых, как тянутся они к ласковым ладоням воспитателей…

Глаза Зейна тоже сияют счастьем, когда он смотрит с профессорского подиума в огромный зал. Сколько их здесь!.. И все они такие же, как Дейви, Дэнни, Ларри и Нейл, открытые сердцем и душой, готовые подарить ему толику своей любви и доброго расположения. А сам Зейн теперь тоже знает, для чего он здесь появился. Он будет защищать детей и их чудесный дом.

Каждый из них уникален, у каждого свои горести и беды в семье, и всем им нужен Хогвартс, в котором они обретают свободу от неволи своей эпохи. Викторианская эпоха — это время просвещения и научных открытий, время создания фотографии и электрической лампочки. Время первых поездов, которые пока были только в планах и на чертежах, для которых только-только начали строить первые железные дороги… И время строгих ограничений.

Дети всегда дети, и в эпоху неолита, и в Средние века, и во времена королевы Виктории, и потом, во времена Гарри Поттера. Но это время, что описывается сейчас — особенное. Волшебники и Гарри, а тем более Зейн, знали эту особенность и пуще глаза берегли детей. Ведь это время синдрома внезапной смерти. То время, когда смерть настолько обычна, что родители не регистрируют ребёнка после рождения, а выжидают первые его годы жизни, чтобы он хотя бы семь лет прожил гарантированно. И только потом выдается детский паспорт. Паспорт живому ребёнку. Конечно, в викторианскую эпоху основной причиной смертей была инфекция при родах, инфекции в первый год жизни, различные болезни инфекционного характера и тому подобное. И это не считая голода в царской и военной России.

Отношение к детям было соответствующим. Трепетным. Беременные женщины до последнего мига не знали, родится ли у них живой, долгожданный и такой желанный малыш и выживут ли при этом они сами? Суровые отцы тайком от жен прокрадывались в спаленку, прикрывая ладонью огонек свечи, благоговейно замирали над люлькой со спящим младенцем и ловили каждый вдох своего нежного солнышка…

Именно в викторианскую эпоху родилось самое жуткое изобретение человечества — посмертная детская фотография. Фотография, на которой запечатлен мертвый ребёнок, как живой, в окружении родственников и игрушек. Фотография, от которой будет бросать в дрожь человека двадцатого века, но которая была необходима тем, чей малыш стал ангелом, ведь этот кусочек картона зачастую становился единственной памятью об умершем члене семьи.

Этот день оказался очень насыщенным. С визитом соседей-гномов и известием об оборотне, которого уничтожили на окраине какого-то Литтл Хэнглтона. После этого, увы, плохо стало директору, что-то там Гарри страшное ляпнул, отчего Найджела срочно увели из зала, а сам Гарри тоже расстроился и куда-то ушел. Беспокоясь за Гарри, Зейн незаметно проследил за ним, виртуозно прячась в кустах и тени деревьев, и невольно стал свидетелем препотешной встречи со странными зелеными собаками. Особенно позабавила Зейна сучка, так явственно выразившая возмущение, что ему пришлось подавить смешок.

А Гарри не смешно, он очень грустный. Отмахнувшись от собак, он поплелся обратно к замку, у калитки притормозил, понаблюдал за тайной встречей мальчика и гнома и повеселел. Зейн обрадовался и с облегчением вышел из укрытия, нагнал… Интересно, а осмелится ли он назвать Гарри вслух папочкой? Или лучше не надо?.. Нагнав папочку, он пошел рядом, ломая голову, хватит ли храбрости? Не слишком ли это по-детски? Но мне же нужен папа — начал он себя уговаривать, преданно топая огромным слоном следом за тоненьким стройненьким юношей.

Гарри, не подозревая о хотелках Зейна (и хорошо, наверное, а то испотыкался бы), приметил низкое строение на опушке леса, там, где в будущем встанет хижина Хагрида, заинтересовался и свернул к нему. Зейн индийским преданным слоником повернул за ним. Дом оказался вотчиной магозоолога Морана Мракса. Встав у забора, Гарри задумчиво уставился на худого мужчину, занятого ощипыванием кого-то похожего на гиппогрифа. Во всяком случае, у пернатого существа были четыре ноги и крылья…

— Простите, а разве гиппогрифов едят? — робко уточнил Гарри.

— Ну а куда ещё эту конину с курятиной? — беззлобно отозвался Мракс. — Только хорей зря переводит, вредитель драный… А хорьки, дорогой мой, свою нишу в природе занимают.

Гарри виновато поежился, вспомнив о гордом Клювокрыле, и срочно переключился на другую тему, а так как перед ним на лавочке сидел Мракс, то о нём он и завел речь.

— Вы женаты, сэр?

— Не-а, — безмятежно отозвался тот. — Жду, когда кузина подрастет.

— Зачем кузина? — опешил Гарри.

— Сосватаны мы с ней. Лиззи пока двенадцать. Вот выпустится в свет на ярмарке невест…

— Лучше бы вам другую девушку найти. Не кузину… — пробормотал Гарри, исподлобья глядя на Мракса. Тот прекратил выдирать перья и настороженно посмотрел на насупленного парня.

— А ты это к чему? — поинтересовался он. Подумал и добавил опасливо: — Что-то в будущем?..

— Да, — Гарри сглотнул. — В будущем откроют, что близкородственные браки приводят к вырождению. Ваш род прервется, профессор Мракс.

Повисла тишина. Моран в хмуром молчании выдергивал перья и напряженно думал. Потом уточнил, подняв глаза на Гарри:

— Кто-то из моих потомков родится уродом?

— Нет. — Гарри покачал головой. — Проблемным будет уже ваш с Лиззи сын, а уже от него родятся сквибы.

— Проклятье! — Мракс яростно дернул пучок перьев из загривка. — Всё будет настолько плохо?

На это Гарри только плечами пожал, мол, главное я вам сказал, а дальше уже сами разбирайтесь. Этот безмолвный ответ Мракс принял, но счел нужным попенять парню:

— Спасибо, конечно, за то, что чуточку приоткрыл завесу будущего, но впредь больше не делай так. Нельзя. Человеку лучше не знать о том, что готовит ему завтра. Но твоему совету я последую, ведь грядущее угрожает не лично мне, а моим потомкам и моему роду.

Совет Морана Гарри тоже решил принять и поблагодарил, как-никак взрослый опытный волшебник, ерунду не будет предлагать… Попрощавшись, Гарри повернулся к замку и уперся носом в грудь Зейну, стоявшему прямо за ним. Вздрогнув, Гарри поднял глаза к лицу великана и вопросительно нахмурился, увидев восхищение во взгляде Зейна.

— Что?.. — осторожно спросил он, заранее боясь всего и вся.

— Можно я буду звать тебя отцом? — храбро бухнул Зейн.

Рука Мракса дрогнула, неловко вырвав пук и порвав кожицу, глаза Гарри медленно округлились, завороженно созерцая фигуру «сына» двух с половиной метра ростом, и против ожидаемого раздражения ощутил непонятную гордость. Поразмыслив ещё немного, Гарри пришел к выводу, что предложение Зейна ему нравится. В конце концов, мальчику всего два года, и ему действительно нужен отец. Так почему не он?

— Можно, Зейн Поттер…

Орел был прекрасен. Мощный загнутый клюв, широченный размах огромных крыл. Летел он со стороны леса, огибая по плавной дуге высокую стену башни, такой гордый, красивый. Гарри за ним следил, затаив дыхание, собираясь насладиться полетом великолепной птицы, но тут орел зачем-то нагнул голову к лапам, отодрал чего-то, заглотил, снова нагнул… только тогда и заметил Гарри, что он, гад, с закуской летит! Всё очарование сгинуло куда-то, и вместо него пришло злое веселье. Вот ты ж скотина, птица-обломинго, устроил себе перекус на лету, нет бы на пеньке каком присесть и поесть, как все нормальные лю… ой, птицы. Тьфу!

Сплюнув, Гарри отвернулся от башни и вонзил лопату в землю. Картошка сама себя не выкопает. Неподалеку работал Зейн, тряс и обдирал клубни с выкопанных гуртов. Осыпаясь прилипнувшими комками почвы, картофелины с глухим стуком падали на кучи подсохших клубней, отскакивали и катились к краям расстеленного брезента, словно стремились удрать и закопаться обратно в сырую землю.

Помочь со сбором картофеля попросили сами домовики, а видя, как волшебники безропотно идут переодеваться в рабочую одежду и разбирают лопаты, Гарри не стал отказываться и тоже включился в огородные хлопоты. Ну а в процессе уборки до него постепенно и дошло, почему магией нельзя пользоваться. Ведь это же пища, и колдовать над ней — это чистой воды издевательство. Достаточно того, что сами земли в окрестностях Хогвартса и Хогсмида волшебные.

В Хогвартсе и окрест него постоянно что-то происходило. Коридоры и лестницы чутко подстраивались под потребности волшебников: если шли малыши, ступеньки на лестницах становились частыми и невысокими, и наоборот — для длинноногих старшекурсников и взрослых. В коридорах менялось освещение, опять-таки в угоду тем, кто шел и имел особенности организма. Кто-то плохо видел в полумраке, и для него нужен был яркий свет, кто-то страдал светобоязнью — бывали и такие! — для них свет приглушался… Для детей с проблемами желудков в пошаговой доступности открывалась Комната-по-Требованию, а не только одна-разъединственная Выручайка на осьмом этаже во времена Поттера.

И насчет малышей… Гарри был крайне смущен, когда понял, что в Хогвартсе живут не только первокурсники одиннадцати лет, но и совсем маленькие дети, от грудничков до школьного возраста — с мамами и папами. Оказалось, дело вот в чем…

До XIX века школ было недостаточно, а существовавшие управлялись церковью, делавшей упор на богословском образовании. Англиканская церковь сопротивлялась попыткам государства обеспечить светское образование, и потому церковно-приходские школы по-прежнему оставались неотъемлемой частью школьной системы государства. В тысяча восемьсот четырнадцатом году обязательное обучение подмастерьев было отменено. К настоящему времени воскресные школы в Великобритании за неделю посещало до полумиллиона детей. Поскольку эти школы предшествовали первой государственной системе финансирования массовых школ, их начали рассматривать как предвестников постоянной всеобщей школьной системы в Англии. Лишь совсем недавно, буквально в начале текущего года, некий Уайльдерспин открыл первую начальную школу в городке Спиталфилдз. После чего, если нововведение будет одобрено министерством образования, планировалось ввести разделение на младшие (начальные), средние и старшие школы, вплоть до открытия профильных колледжей.

Ну а волшебника как в церковь пригласишь? Правильно, никак. Вот и обучались нынешние маленькие колдунята дома, у маминой юбки. Это в будущем, как понял Гарри, дети волшебников будут учиться, как все, по устоявшимся правилам трехзвенных систем образования и, как все, станут переходить из школы в школу.

На памяти Гарри, школьное образование Великобритании существует более шестисот лет, но ни в педагогической литературе, ни в обществе до сих пор не разработан полный, единый шаблон особенностей и различий школ. Каждое учебное заведение индивидуально. Одни очень закрыты, поэтому узнать о том, по какой программе они работают и какие дополнительные занятия предлагают, непросто. Другие, наоборот, открыты настежь и понятны уже с порога, в них чуть ли не с подъездной аллеи видно, чему там обучают. А раз так, то что мешает Хогвартсу быть самим собой и впредь? Зачем ему меняться в будущем, становиться стандартизированным школьным учреждением в угоду моде и веяниям сторонних идеологов? По правде говоря, Хогвартсу лучше оставаться таким навсегда, чтобы разговоры о Статуте секретности вообще не заходили. Ведь существуют же в гаррином времени школы полного цикла, в которых дети с первого начального курса до выпускного вечера учатся. Так почему бы Хогвартсу не остаться таким, как сейчас?

Магглорожденных всё равно меньше, чем волшебников из семей чистокровок и полукровок. Их процент примерно один к десяти. На его собственном курсе в сорок душ было всего двое магглокровок — Гермиона и Джастин. На втором курсе поступил Колин Криви, на четвертом — Деннис, вот и весь список магглорожденных колдунов. Так зачем же ради них менять прочно укоренившееся расписание огромного Хогвартса, чья история насчитывает уже больше тысячи лет?..

Что изменится оттого, что один-два ребёнка поступят не в пять лет, а в одиннадцать? Вот ей-богу же, ничего не изменится, стены Хогвартса как стояли, так и будут стоять. И красть мелких мажат у магглов совсем не обязательно…

Вздохнув, Гарри, пребывая в глубоких раздумьях, вонзил лопату не глядя, за что и поплатился. Вопль, полный боли и ужаса, вонзился в уши, как таран, сшибая с ног и оглушая нахрен. Подпрыгнув и упав с небес на землю, Гарри круглыми глазами уставился на разрубленую пополам мандрагору. Смертельно раненая, расчлененная ровно надвое, та тем не менее орала в полную силу, ни на йоту не показывая, что умирает.

Прыгая через ямы и кучи картофеля, к Гарри прискакал Мракс и сходу врубил свою лопату в голову орущего клубня, после чего зло рявкнул на парня:

— Да не тормози ты так, придурок! Ранил мандрагору, тут же добей её, пока она не прикончила всех своими воплями.

Прооравшись, он поморщился и вытер рукой кровь, текущую из правого уха. Гарри испуганно прикусил губу — ой… Следом подлетел Адам, схватил Морана за плечи, быстро оглянулся по сторонам и крикнул:

— Дамблдора! Кто-нибудь, позовите Дамблдора!

И, к ужасу Гарри, начал бережно укладывать Морана на землю. Тот не сопротивлялся, более того, очень сильно побледнел, потому что кровь из уха потекла ещё обильнее. Явно повреждения были хуже, чем казалось на первый взгляд… Крик зрелой мандрагоры смертелен — как-то не вовремя вспомнилось Поттеру из уроков Травологии. Вспомниться-то вспомнилось, а толку никакого, как оказывать помощь пострадавшим от крика мандрагоры, его не учили… Находящийся неподалеку Диппет взмахнул палочкой и вызвал Патронуса, кинув ему вслед:

— Брайан, на картофельное поле — бегом! Тут на нас напала дикая мандрагора.

Ой… Гарри ещё сильнее прикусил губу, почти до крови, чувствуя себя омерзительно, это ведь он спровоцировал клубень к акустической атаке. Диппет подковылял к нему и от души врезал подзатыльник.

— А ну-ка убрал скорбное выражение с лица, юнец. Мандрагоры не зря славятся своим коварством. Ты на её ботву посмотри, скажи, на что она похожа?

— На картофельную… — растерянно пробормотал Гарри.

— Вот именно! — Армандо нагнулся, ухватил верхнюю половину клубня за черенок и энергично обхлопал её об сапог, стряхивая землю. — Прилезла в картошку паразитничать, высасывать её соки, тварь… Была бы целая — всех прибила бы. А ты её заранее обезвредил, расчлененная, она уже не смогла никого убить. Так что спасибо тебе, юнец.

— Я думал, они полезные… — совсем растерялся Гарри.

— Они и полезные. Вот, с собой берем! — Диппет зашвырнул мандрагору в ведро с картошкой. — Её, главное, успеть убить до крика…

Конец фразы Диппета потонул во вспышке пламени — рядом с ними из ниоткуда возник Брайан Дамблдор, державшийся за хвост золотого феникса. С полувзгляда поняв, что случилось, он тут же склонился над Мораном, одновременно ссаживая ему на грудь феникса, и коротко велел птице:

— Действуй, Гвидо!

Рука Гарри тут же потянулась к ушному отверстию — поскрести. Это не очень помогло, он точно расслышал «Гвидо». Пришлось переспросить:

— Как зовут феникса?

— Гвидо Фокс, Гай или Фоукс, как кому нравится, — пожал плечами Армандо.

— То есть его назвали в честь Гая Фокса? — догадался Гарри, глядя, как феникс щедро льет слезы в окровавленное ухо Мракса.

— Ага! — захохотал вдруг Диппет. — Он ведь, дурашка, тоже чуть пороховой склад не поджег! Не под парламентом, конечно, но не суть… Состарился он, отправился, как положено всякому нормальному фениксу, заросли руты искать, да не расчитал своих дряхлеющих силёнок — летел-летел и вдруг как свалится на бочонки с порохом, что на берегу стояли и ожидали погрузки на корабль. Так и рвануло бы, и был бы у нас ещё день Гая Фокса в придачу к ночи. Да случилось в ту пору Вольфу Дамблдору, отцу нашего Брайана, мимо проходить. Увидел он, что полквартала сейчас на небо взлетит, и решил спасти несчастных магглов: не дожидаясь, когда пламя погаснет, он голыми руками, как есть, без защиты, схватил горящую птицу и трансгрессировал с ней от греха подальше. И как сейчас помню, первыми словами его были смачные ругательства, когда он появился здесь с живым факелом в руках: «Ой, чтоб те пусто было, Гай Фокс ты недоделанный!». А феникс благодарным оказался, понял, где сгореть собрался, и проникся любовью к спасителю, с тех пор и служит семье Дамблдоров. Вот так-то, юнец, птица, а понимает, что не выжил бы он тогда. Порох — это вам не понюшку табака нюхнуть!

Высказавшись, Армандо посмотрел на Мракса, поежился почему-то и опасливо глянул в сторону гор, туда, где в ложбинке желтело плоское плато весьма странных очертаний. Чем-то оно внушало опасение… Гарри машинально проследил за взглядом Диппета и вздрогнул — желтая скала приобрела очертания спящего кота. Тем временем Брайан и Адам привели Морана в более-менее стабильное состояние, подняли пострадавшего и повели в замок. Проводив их взглядом, Армандо оглядел картофельное поле, покосился в сторону гор и заторопился следом за товарищами, явно занервничав.

Гарри тоже сделалось не по себе — желтая гора менялась на глазах: поднялась и сформировалась круглая кошачья голова с треугольными ушами, стали видны даже глаза в провалах пещер, обозначилась морда, а под ногами ощутимо затряслась земля от движений далекого каменного великана…

— Что происходит?.. — испуганно зашептал Гарри, ни к кому конкретно не обращаясь.

— Не знаю… — сзади замер встревоженный Зейн, с изумлением наблюдая, как поднимается вдали ожившая гора. Даже отсюда было видно, как осыпаются и падают со спины и плеч куски породы и целые деревья, даже показалось, что до них доносится гул камнепада.

Покосившись вправо-влево, Гарри увидел, что домовики как ни в чем не бывало продолжали трудиться, копали картошку и ворошили подсохшие на брезенте клубни, складывая их в мешки. Гора, встающая на горизонте, им ничем не мешала…

— Простите, — обратился к ним Гарри. — Вы не скажете, что всё это означает?

— Ничего не означает, — ближайший домовик обернулся к Гарри и Зейну. — Фелисити всегда просыпается к зиме и перебирается поближе к Хогвартсу. Зимой замок особенно уязвим, и Защитница старается быть поблизости, чтобы успеть на помощь, случись чего…

— То есть… это Защитница? — Гарри для уточнения потыкал пальцем в сторону приближающейся горы.

— Да, — домовик весело хмыкнул, озорно сверкнув глазом на Гарри. — Она душа Хогвартса, видишь ли, когда его строили, то строительный камень — мрамор, песчаник, гранит и прочее — брали со склонов Фелиции, волшебники по незнанию устроили там камнеломню и случайно выложили фундамент и часть стен из кусков местного великана. Но Филя не обиделась, она отнеслась к этому с юмором, тем более, что камень недалеко увезли, а уложили неподалеку, в долинке на берегу озера.

— Филя? Фелиция? Фелисити? — Гарри сбился с толку, завороженно наблюдая, как гора становится меньше по мере приближения, хотя казалось бы, должно быть наоборот…

— Это дань уважения богине, — пояснил домовик. — Придумывать для неё как можно больше имен, начинающихся со слога Фил или Фел, с него начинается фелина — кошка.

— Богине? — в горле Гарри пересохло, всего-то на миг глаза перевел с горы на домовика и обратно, а кошка с горизонта исчезла. — Где она?!

И тут же понял — где. Домовики молча уставились на что-то за-над головой Гарри, и он, шумно сглотнув, медленно развернулся назад вместе с Зейном. Зеленая кошка словно выросла из земли, так как была покрыта дерном, и походила на гигантскую статую, выстриженную умелым садовником из зарослей тиса. Её глаза, чуть зеленее и ярче, чем она сама, смотрели Гарри прямо в душу, так что не осталось никаких сомнений в её божественном происхождении.

Волшебная кошка волшебного мира стояла перед Гарри и Зейном, такая же реальная, как сам замок и земли вокруг него. И такая же древняя, как горы и камни, холмы и травы, раскинувшиеся окрест. Гарри невольно почувствовал себя мышонком перед огромной кисой и вдруг позавидовал магам, вовремя сбежавшим. Уж они-то знали, что за кошка там с гор идет…

Хранительница, ты же всеведуща, не правда ли? Я чист перед тобой, у меня нет дурных помыслов, не покарай же меня и сына моего… Движимый инстинктом, Гарри покорно опустился на колени к ногам богини, с глубочайшим почтением склонив голову. Помедлив секунду, за ним упал Зейн, забыв, впрочем, склонить голову, продолжая восхищенно таращиться на кошачью морду.

Именно в эту минуту всевышнего откровения в голову Гарри заползли мысли: «А куда это всё в будущем подевалось? Куда это всё исчезло: разумный Хогвартс, боги лесов и холмов, гномы? Почему к моему времени всё так кардинально изменилось — появились привидения и заброшенные залы, как запрягли гордых фестралов, почему отстранились кентавры и стали горды гиппогрифы? Почему произошли все эти перемены? Отчего начались упадки и деградация волшебных земель Хогвартса?

«Потому что грядет угнетение самой магии Хогвартса, — раздался в голове Гарри голос. Вздрогнув, он выпрямился, нерешительно посмотрел в изумрудную глубину кошачьих глаз и понял — да, с ним говорила богиня. — Грядет то, что нарушит магическое равновесие этого места».

— А если не допустить этого? — робко предложил Гарри, ещё не зная толком, можно ли открыто общаться с фелиной.

«Попробуй, — мягко муркнула кошка, загадочно прищуривая глаза. — Непорядки начнутся с победой Евпраксии Моул над Хогмундом Пивоваром, Хранителем магии Хогвартса, если сможешь занять кресло директора вместо неё и сохранить жизнь полтергейсту, то Хогвартс останется прежним».

— Ты всё видишь?! — озарило Гарри. Кошка медленно кивнула.

«Да, я вижу твою память, юный Гарри, и меня крайне огорчает то, какой я стану в будущем…»

— Какой?.. — опасливо выдохнул Гарри.

«Вот такой», — фелина опустила голову, ложась, и уменьшилась, превратившись в до боли знакомую Гарри пыльно-серую кошку. В ушах юноши набатом загрохотала кровь — Филч и Миссис Норрис, последние Хранители Хогвартса… Так же быстро заметались перепуганные мысли, которые он озвучил:

— Если ты Миссис Норрис, то кто же тогда мистер Филч?

— Ну, видимо, это я, — сбоку неслышно подошел Грейс и с интересом оглядел уменьшившуюся богиню. Тихо фыркнул и посмотрел на Гарри. — Негусто… А я каким буду?

— А вы кто? — бухнул Гарри, растерявшись от неожиданности. Вместо ответа Грейс всверлился в глаза парня, пробираясь вглубь его памяти, нашел воспоминания о Филче, примерил найденную личину и скуксился.

— Фу… неинтересно-то как… Я стану сквибом, представляешь?! — обратился он к кошке.

Гарри, глядя на Филча и Норрис, в ужасе потряс головой, силясь согнать наваждение. Старик и кошка, видя реакцию мальчика, посерьезнели и вернули себе прежний облик: фелина выросла до титанических размеров, а Филч стал Грейсом. Взглянув на Гарри, Грейс миролюбиво пояснил:

— Видишь ли, я Хранитель, как и Фелли, обитательница Полых Холмов, и, надеюсь, это тебя не испугает, но я не человек в прямом смысле этого слова. Я — фейри, воплощенный дух этих земель. И сказать честно, так же, как и Фелли, расстроен своим будущим деградированием. Мне будет очень неприятно стать немощным сквибом, но ещё хуже, видимо, станет Хогвартсу… И Фелине, чего уж там. Быть маленькой бессловесной кошкой — худшей участи нельзя и представить…

С чем с чем, а с этим Гарри был согласен стопроцентно, такого будущего он никому не пожелал бы. И не допустит! Нельзя такого допускать, вот только условия для благополучия оказались сложными.

Но как бы то ни было, Фелина сошла с гор и прочно поселилась в саду, где Гарри теперь то и дело натыкался на неё. Вот она лежит, высоко вскинув голову, а перед ней на стремянке стоит Грейс и состригает отросшие сорные травы, пробившиеся сквозь дерн. А вот она спит, уютно свернувшись на нежно-зеленом газоне средь зарослей тиса и елей, похожая на огромный холм причудливой формы.

Постояв возле спящей кошки, Гарри поворачивался к замку и в который раз спрашивал себя, согласен ли он на такую жертву? Ведь для того, чтоб сохранить величие и целостность живого замка, надо стать его душой. Стать Хогвартсом. Так сказал Грейс. Хочешь сохранить благополучие Хогвартса, его земель и жителей — отдай себя им. Всего, без остатка. А для этого надо войти в Полые миры фейри и навсегда забыть прошлую жизнь…

Евпраксия Моул, как помнил Гарри из собственного учебника Истории, была дамой справедливой, вон, даже соглашение подписала, выполняя требования взбесившегося полтергейста, на которого якобы завхоз устроил ловушку. Но история, как теперь выяснилось, оказалась сильно перевранной.

Во-первых, Пивзу незачем было сходить с ума и чего-то там требовать, а во-вторых, именно Моул Пивзу жизни не давала, не желая признавать полтергейста хранителем магии Хогвартса, а каждый новый директор, не разбираясь, еще хуже делал — Пивза постоянно гнобили и гоняли, в результате этих гонений магия обиделась на такое отношение к своему хранителю. И Хогвартсу пришёл конец.

То, что история искажена, Гарри видел в отношениях Грейса и Хогмунда Пивовара. Завхоз и полтергейст тепло дружили и ловушки с подлянками друг другу устраивать не собирались ни сейчас, ни в будущем.

Хогмунд, полтергейст, веселый шумный дух замка, хранитель магии Хогвартса и приятель Грейса, был совсем не похож на Пивза из времени Гарри. Вспоминая Пивза и сравнивая с нынешним Пивоваром, Гарри всё больше убеждался в том, что полтергейст будущего просто-напросто деградировал на почве заполоненного привидениями замка, напрочь лишенного магии.

То, что Моул потом чистенькой да пушистенькой перед народом предстала, объясняется очень просто: она себя обелила, ведь с чокнутого полтергейста какой спрос? Верно, никакого, тем более что он и доказать ничего не смог, а «праведнику» для истории за-ради себя, беленького, можно что угодно всочинить.

А Гарри настоящий Пивз-Пивовар понравился: низенький, худой, с большим носом, похожий на перехудевшего немца, этот шумный дух оказался действительно Хранителем магии замка. Хогмунд Пивовар всегда был в курсе всего, знал обо всем на свете и в силу своих возможностей бывал очень полезен всем обитателям замка. Каждый ребёнок в Хогвартсе знал: что бы с кем ни случилось — полтергейст Хогмунд всегда придет на помощь.

Он был материален и в то же время мог проходить сквозь стены, и поэтому для него не существовало никаких преград. Природа полтергейста с точки зрения маггла необъяснима, что неудивительно, ведь в мире волшебников этого шумного духа как раз видно невооруженным глазом. Там, где маггл видит летающие предметы, волшебник узрит, как разгневанный людской глухотой и слепотой дух хватает те самые предметы и швыряет их о стены. Вот вам и пустое место, н-да…

Ведь что такое полтергейст? Ну, с точек зрения науки и человечьей самоуверенности, это…

«В переводе с немецкого языка «полтергейст» означает «шумный дух». Полтергейст — это не существо, а явление, означающее самопроизвольное передвижение разных предметов, внезапное возникновение ароматов и звуков, неожиданное разрушение или телепортацию каких-то объектов. Со стороны это может выглядеть так, будто кто-то невидимый и очень мощный играет находящимися вокруг людей предметами».

Явление, ага… Только это магглы и оказались способны выдумать, а то, что у вещей, дома, ветра и вообще у природы может быть душа, об этом они не догадываются. Фантазии не хватает. Да и сложно это вообще-то, представить, что у ложечки есть разум. Да-да, у простой столовой ложки, и не спорьте мне тут!.. Не верите мне — почитайте Андерсена, вот кто умел с вещами разговаривать. Самая обычная швейная игла ему такую историю своих похождений забабахала, что впечатленный Ганс Христиан про неё книжку написал. Воть!

А так, в общем и целом, полтергейст является ничем иным, как сутью какой-либо вещи или предмета. Они у всех разные и по-разному называются: шумный дух механики зовется гремлином, созидательная и тихая душа дерева именуется дриадой, наяда играет и бурлит в стремительных течениях рек и ручьев. А душа таких явлений, как атмосфера и уют домов, как раз прерогатива полтергейста, он вообще непритязателен: хочет — вселяется в дом и пугает людей какое-то время, а наигравшись, тихо-мирно уходит, хочет — внедряется в какой-либо замок и живет в этом месте веками, как в случае с Хогвартсом…

Живой сгусток магии, Хогмунд Пивовар как раз таким и оказался: скитался по белу свету, набрел на строителей, что замок себе возводили в предгорьях Грампианских гор, пообщался с Фелицией, посочувствовал её покоцанности и проникся к ней симпатией, предложил каменной богине свои услуги. Помог магам достроить замок, вложился в него всей душой и остался, став единым целым со стенами, а благодарные маги имя Хогмунда за замком закрепили, увековечили Хогвартсом, назвав ещё до кучи и городок, раскинувшийся у подножия замка вокруг озера.

И при чем тут вепрь? Места тут, конечно, изобиловали всевозможной дичью, в том числе и кабанами, но ведь и оленей много было, и баранов с козлами. Людям-то свойственно всему имена давать, но не в честь же животного дом свой нарекать?! Основателей четыре, что ж им, передраться, что ли, за право имя свое оставить стенам возведенным? С них и башен хватит, по одной на каждого… А полтергейст, он вечный, с памятью да защитой долго будет замок беречь магией своей. Так что зверячьи имена местностям за глаза сойдут: горы Кабаньи, озеро Черное, лощина Сонная, дол Кентаврий, высота Орлиная, склон Козлиный, перевал Василисковый…

Стоп! А вот отсюда можно поподробнее?

Ась? А чего подробней-то? Василисков тут куча ползает, ты вот сюда гляди: та круча Радужной зовется, на ней опаловый василиск живет, красавец невозможный! Эта вот извилистая тропка, во-о-он в тех скалах, проложена Мальвиной, самочкой кокатриса, родилась она в зарослях мальвы и была такой миленькой, вся обсыпанная лепестками… А вот сюда глянь, пещерку возле водопада видишь? Там Артур живет, его, по легенде, сам Мерлин принес, выпустил здесь и сказал: «Беги, Артур, и не попадайся на глаза жадным королям!», вот Артурчик и схоронился в пещере, не вылазит никогда, робкий очень…

От таких подробностей голова у Гарри, сами понимаете, кругом пошла. Особенно от робкого василиска… Даже посмотреть на него захотелось, но парня отговорили всего одной фразой:

— Ну, если сумеешь протиснуться мимо идиотов, что окаменели там с той же целью прийдя…

То есть как это, он опасен?! Гарри вмиг покрылся констебльским негодованием и по долгу гражданского законопослушания хотел ринуться на правонарушителя с законом наперевес, но его охладили, объяснив простенько и со вкусом: василиск нападает только на врагов. И если ты попрешься на зверя с пикой, то как раз врагом ему и будешь. Да ты и чирикнуть не успеешь, враз в каменный истукан превратишься. Не трогай васю, а? А то яд перестанет давать, и что нам тогда делать? Других василисков искать-зазывать-приручать?

Бедный темпонавт от новых подробностей аж заикаться начал — но… но… а… а… а как же тогда чудовище из Тайной комнаты?!

Тайная комната? Это та, которую Корвин Мракс запечатал? А, так её Бремор охраняет, самый старый и уважаемый василиск из одноименной абердинской деревушки. Его ещё Салли сюда вканонил, зальчик подземный для него специально построили. Бремор-то не просто ручной, он вообще из яичка взращён, из ковшика вспоён… Ну чего у тебя глаза такие круглые, парень? Или вы там у себя в будущем всех василисков истребили?

В общем, задал Гарри всем жару: сам в обмороке, волшебники над ним стоят, платочками обмахивают и переглядываются озабоченно — что там в будущем такое произошло, что домашние василиски для них в диковину стали?.. А Гарри полулежал на диванчике, глазел на лица добрых магов, щурился от ветерка, платочками навеваемого, и ДУМАЛ.

Двести лет вроде небольшой срок, но несколько поколений успевают смениться, а с ними — стереться память о былом когда-то величии волшебного Хогвартса, особенно если подтереть память нарочно, вдобавок постирав историю, что сделать довольно легко, так как она сосредоточена на очень маленькой площади — в одном замке. Уронил нечаянно свечку в библиотеке и готово — все факты и свидетельства уничтожены огнем.

Но Диппет-то живой во времена Гарри! Он-то как всё это перезабыл?! Он-то как допустил такой беспредел??? Гарри нашел глазами Диппета и с отчаянием посмотрел в его простецкое деревенское лицо. Так, попытаемся рассуждать логически: в будущем он на пять лет займет пост директора и будет самым непопулярным директором в истории Хогвартса. Вопрос — почему? Потому что он кузнец — пришел ответ. Кто-то после ухода Блэка попросту сотрет память Армандо Диппету, а ко времени Дамблдора многие уже просто забудут, что Диппет был замковым ремесленником. Брайан к тому периоду скончается, а Персиваль будет далек от школьных дел. Ну правильно, что для Великих Светлейших магов Будущего какой-то жалкий кузнец?.. Что с того, что он тоже волшебник? Ранг магического зеленщика или фермера всегда будет ниже ранга боевика, профессора или просто богатого аристократа.

От этих раздумий Гарри совсем расстроился. Стало совершенно точно — Евпраксию Моул к Хогвартсу не то что на жалкий пушечный выстрел нельзя подпускать, но и на полный ракетный запуск. А значит, надо не дожидаться, когда Найджел Блэк уйдет на пенсию, а прямо сейчас выдвигать свою кандидатуру на пост директора. Глядишь, и голоса к будущим выборам наберутся…

— Научите меня всему, что должен знать директор! — попросил Гарри склонившихся над ним волшебников. — Я хочу быть полностью готов, когда придет время. Я клянусь, что не допущу того беспредела в будущем, из которого я пришел!

Упс… А вот клясться-то так опрометчиво и не надо было! Словно вселенная взглянула на юношу мириадами глаз, прошивая насквозь лучами магии. Клятвы волшебника, данной от всей души, обычно хватает сударыне Магии для того, чтобы учесть все его искренние стремления и помыслы, идущие из самой глубины сердца. В общем, Гарри сказал — Магия услышала, передала Хогвартсу, а тот проникся и принял.

Ритуалы? Не, не слышал… А зачем они? Для чего? Ах, для достижения каких-то эффектов? Ну и зачем? Ну польешь ты Камень Рода кровью, ну принесешь ты курицу в жертву, замку-то что с этой курицей делать? Лучше отдайте её нищему, тот точно голоден и от курятины не откажется. И, кстати, боги давно зафейспальмились от действий своих идолопоклонников: приносят им, понимаешь, жертвы в виде кур и караваев, поливают алтарные камни вином, квасом и молоком, а о том, чтобы накормить хлебом и напоить молоком миллионы голодных детей, и речи нет…

Гарри недоверчиво почесал в ухе. Не помогло — ехидствующий басок продолжал бурчать на тему идолов и поклонения им. Из дальнейшего ворчания Гарри уяснил, что Хогвартсу и даром не далось это обожествление. Ну не чувствует он необходимости в том, чтобы кровь волшебника впитывать! А они все как сговорились: что ни новый директор, то обязательный ритуал — полить краеугольный камень, и хоть ты тресни, хоть залейся, но кричи не кричи…

— Простите? — вклинился Гарри. — Я правильно понял: вас не нужно окроплять жертвенной кровью?

Да не нужна она мне! Она более уместна в твоих жилах… Что?! Ты меня слышишь?

— Да, — Гарри с опаской оглядел стены общей гостиной. — А это вы со мной говорите? Вы Хогвартс?

Да! Да-а-ааа!!! О, святые мегалиты Стоунхенджа, неужели мои безмолвные вопли в пустоту были услышаны?! Со мной разговаривает волшебник!

— Но почему так просто? — опешил Гарри, не обращая внимания на озадаченные лица волшебников, столпившихся вокруг него. — Грейс же сказал, что я должен пройти некий ритуал, посетить Полые холмы, увидеть Благой двор, и только тогда обрету связь с тобой.

Слушай его больше. Он — живое существо и как все живые подвержен внушению и влиянию авторитетов, так сказать…

В голосе Замка прозвучали снисходительные нотки, и Гарри с опаской покосился на Грейса — не слышит ли тот. Кажется, нет, ну и хорошо, а то б обиделся, узнав, что Хогвартс относится к нему, как к дитю неразумному.

— Значит, достаточно было клятвы? — растерянно уточнил Гарри.

Да. Самой искренней, такой, как у тебя, с полной самоотдачей. Клянусь менгирами, росточек, ты меня удивил… Я-то ворчу себе по старой привычке, вьевшейся в мои древние камни, подобно плесени, ни единым уголком не помышляю о контакте, и вдруг слышу ответ на мои стенания. Ты представляешь мое удивление, юный ты отросток?!

Гарри невольно улыбнулся, позабавленный таким необычным к человеку обращением старого Замка. До остальных тем временем постепенно дошло, с кем Гарри разговаривает, и заволновались, запереглядывались, на стены взгляды кидают, на парня и поверить не могут, что мальчишка вот так запросто взял и вступил в контакт с Хогвартсом.

— Это ты как? — отвалил рот Грейс. — Ты как с ним?.. Как ты с ним…

— Как с Фелиной, — подумав, определился Гарри. — Только глубже, сильнее. В смысле, у Хогвартса голос мощнее, проникает не в голову, а в саму суть меня, насквозь. Я как будто сам замком стал…

— И ничего для этого не потребовалось? — теперь уже обалдел Армандо. — Ни ритуалов, ни церемоний?..

— Как видите — нет, — улыбнулся Гарри. Посмотрел на стены и кивнул им с решимостью: — Теперь тебя никто не тронет, дорогой Хогвартс, отныне у тебя есть голос!

Ты себе не представляешь, тополёчек ты мой, как отрадно мне это слышать, — с чувством отозвался Замок. — У меня, конечно, есть собеседники в лице Найджела, Пивовара и Фелисенты, но по сравнению с тобой они ничем не отличаются от прочих людей, которые живут в моих стенах. Не с их памятью, не с их знанием о грядущем, как у тебя, росточек. Ты же всё знаешь, всё видел, пережил и имеешь точное представление, от чего надо меня уберечь…

В горле Гарри сам собой возник огромный ком — а ведь прав Хогвартс, ох как прав. Только человеку, достоверно знающему всю картину в целом, доступно понимание, как предотвратить грядущую катастрофу. Не зря же писатели-фантасты так расстарались, создав тонны романов о путешествиях в прошлое ради исправления будущего.

— Послушай, — уцепился Гарри за маленькую неувязочку. — Ты сказал, что у тебя есть собеседники Найджел и Пивовар, так почему ты так обрадовался контакту со мной?

Потому, что контакт с ними у меня неполный. Скажем так, он односторонний. Как у собаки с хозяином: собака понимает команды хозяина и всегда исполняет их, но хозяин не понимает собачьих мыслей, лишь иногда ориентируется на лай и поведение собаки, которые он просто заучил.

Ну да, верно, Гарри отлично понял, что хотел сказать Хогвартс. Если пёс на кого-то рычит и лает, то, значит, это враг, если он виляет хвостом, то перед тобой друг. И в то же время ни один человек не поймет пса, когда тот страдающе заглядывает в глаза и что-то просит. Если просьба не относится к сосиске, зажатой в руке на тот момент…

— Значит, директор не слышит тебя? — смущенно уточнил Гарри.

Нет, росток, не слышит, лишь реагирует на мои сигналы, обговоренные и заученные. Эх, геоглифы подери, как же здорово с тобой общаться-то! Росточек ты мой тополиный, дай-ка взглянуть на тебя…

К юноше тут же приблизился Хогмунд, обошел вокруг него, оглядывая острыми черными глазами, в глубине которых засияли невиданные ранее золотые искорки. Гарри замер, завороженный пониманием происходящего — его рассматривал Хогвартс через глаза полтергейста. Вот чудеса-то!..

В полной мере стала понятна значимость полтергейста для Хогвартса: он не просто Хранитель магии, при необходимости он может послужить Замку глазами и пультом дистанционного управления. Одним-то зрением Хогвартс не ограничивался — если надо, он мог послать Пивовара кому-то на помощь или использовать в качестве гонца. Тем более страшно было сознавать, во что превратился Пивз в далеком будущем… Полубезумный, совершенно одичавший полтергейст, утративший связь с замком, и такая же жуткая беспомощность Хогвартса в моменты, когда он чуял опасность и кричал в полном бессилии, силясь докричаться до обезумевшего Пивза, чтобы тот прекратил безобразничать, взял себя в руки и сказал тем, кому надо, что в коридоре на третьем этаже заперт смертельно опасный цербер. А может, он не кричал? Гарри помнил, что жил он в самом обычном замке, пусть условно волшебном, но обычном: холодном зимой, сыром весной и осенью, с пустующими залами и классами, продуваемом всеми ветрами, где лестницы передвигались и свечи парили лишь за счет волшебников, поддерживающих остатки магии в стенах Хогвартса.

Красивый ты росточек, — проник в Гарри голос Замка, — ладненький, кудрявенький. Глаза, как листочки, но главное, сердцем ты добр, душою светел. Не согнули тебя беды и тревоги, с честью ты прошел все невзгоды. Но мне этого мало, росточек, и, наверное, я слишком много попрошу…

— Чего? — опасливо шепнул Гарри.

Сходи к Мерлину за даром долголетия. К сожалению, твой век короток, зеленоглазый Тополёк. А мне нужна стабильность на долгие века. Мерлин может дать тебе долголетие. Если ты согласен с моей просьбой — сходи. Прошу тебя.

— Э-э-э… а к какому Мерлину? — растерянно спросил Гарри, кусая губы. — Разве он не умер?

Для внешнего мира да, Мерлин мертв, но чего нельзя сказать о его воплощении, в котором он живет и процветает в своих Хрустальных чертогах.

— Это где? — заинтересованно наклонил Гарри голову.

В месте силы, Тополёк, в Стоунхендже. К Мерлину в подземный мир тебе поможет попасть Фелания, надо только довериться ей и не побояться отправиться в Хрустальные чертоги.

Гарри глубоко вздохнул, с любопытством глядя в колючие черные глаза Пивовара, в золотые точки, через которые на него смотрел Хогвартс, и спрашивал себя — нужно ли ему это путешествие? Так ли необходимо ему это долголетие? Но ради будущего… Похоже, визита в Полые холмы не избежать.

Разумеется, на ум сразу пришел Николас Фламель, но после неспешных размышлений идею с эликсиром Бессмертия пришлось отставить. Полной гарантии зелье не давало, и зависеть от него не хотелось, так что лучше последовать совету мудрого Хогвартса. Откладывать поездку до семидесятых годов тоже не имело смысла — произойти за это время могло что угодно, вплоть до несчастного случая.

Сперва Гарри хотел просто трансгрессировать до Уилтшира, типа, по-быстренькому сделать и успокоиться, но торопыгу осадили, сказав, что так он рискует вообще не добраться до Мерлина. На вопрос «почему?» пояснили: а потому, что магия не терпит такого пренебрежительного подхода к себе. Если делать что-то, то делать основательно и с душой. Лондон, к слову, тоже не сразу строился.

Так что хочешь не хочешь, а пришлось мальчику унять свой максимализм, засунуть спешку в карман и начать сборы в путь. Увидев, как Гарри складывает носки и смену белья, Зейн тоже полез на антресоли за чемоданом, образно говоря. Поставил дорожный саквояж рядом с папиным и стал любовно утрамбовывать в него свои крупногабаритные одежки. Гарри только вздохнул — преданность сына давно стала притчей во языцех…

Сопровождать Гарри и Зейна в пути вызвался, как ни странно, Джон Дервент, чем безмерно удивил Поттера. А уж когда на лошадях во двор въехали серокожие мордовороты, удивление Гарри переросло в изумление.

— Джон, люди же кругом будут! — потрясенно воскликнул он. — Зачем ты орков с собой берешь?

— А в чем дело? — вздернул тот бровь.

— Ну как же, пересуды начнутся, Статут секретности опять же… — забормотал Гарри.

— Слушай… — Джон тяжело скрипнул желваками. — Мне нет никакого дела до людских пересудов. В мою задачу входит безопасно и желательно в целом виде доставить твою драгоценную тушку до места назначения. Такой наказ я через Хогмунда получил от Хогвартса и выполнять его собираюсь со всей ответственностью и старанием.

— Да что может случиться-то? — в недоумении спросил Гарри. — Статут же утвержден уже?

— Статут-то утвержден и даже соблюдается, — проворчал Джон, затягивая подпругу, для чего повис на ремне, помогая себе весом. — Да только драконов как-то подзабыли обучить чтению. А небо им не закроешь, немыслимое это дело… Тролли и великаны вроде тоже чтению не обучены, а на мнения людишек им плевать, так что похаживают они ещё на большие тракты, пограбливают путников. Ну и от обычных разбойников мы пока не застрахованы, — замолчав, он пихнул коня под подвздошье, отчего тот всхрапнул и послушно сдулся, и Джон смог наконец-то затянуть ремень на нужную дырочку. После чего проверил коней Гарри и Зейна: с Маффином никаких нареканий не возникло, а вот Мышку пришлось сдуть грубым пинком под дых. Гарри при этом вздрогнул, поймав легкий намек обиды за Мышку, и оскорбленно поджал губы, стараясь не сильно ненавидеть этого человека, что грубо обошелся с его лошадью.

Так, собрались, во двор замка высыпал народ — проводить путников. Дети, подростки, взрослые заполонили всё немалое пространство перед замком, воздух зазвенел от их искренних пожеланий и прощальных криков, поднялся лес машущих рук… Но Гарри пришлось ненадолго задержаться — со стороны сада пришла Фелина, мягко ступая, она подошла к Гарри и придвинула к нему морду со странной просьбой:

«У меня усик отломился, сними его».

Гарри присмотрелся к вибриссам и увидел, что один действительно надломлен и свисает. Протянув руку, он аккуратно оторвал сломанный усик со смутным ощущением, словно отламывает ветку с куста. Пока он соображал, что с усом делать, кошка нежно муркнула:

«Сохрани его. Когда прибудешь к Стоунхенджу, воткни усик в землю, и я тут же явлюсь перед тобой».

Рука Гарри замерла, пальцы крепче сжали «прутик» — о как, это неспроста… Это подарок волшебного существа. Всё поняв, Гарри бережно спрятал усик во внутренний карман куртки, по покрою внешне напоминавшей будущий бушлат. Благодарно кивнул кошке, подарив ей на прощание новое имя:

— Спасибо, Филаретта.

Гигантская киса обрадованно выгнула спину и замурчала, собираясь насладиться звучанием чудесной клички. Была у неё такая милая слабость — узнавать новые имена, вслушиваться в них и влюбляться в саму себя. Хоть и богиня, но влюбчивая, как и все кошки…

Путь среди гор завораживал сам по себе: мерно цокали копыта лошадей, раскачивая всадников в такт шагам, шуршал ветерок, снуя по склонам, а в голове мелодия мурлычет, порождая слова, из которых постепенно сложилась нехитрая песенка…

Тянутся ввысь исполины —

Горы под снежною шапкою.

Видят в озёрных низинах

В воде отражение зябкое.

В туманные кутаясь шали,

Ледникам заплетают косички,

А ветры, покоя лишая,

Сонаты поют перекличкой.

И льнёт всей душой к королеве

Влюбленный король-великан,

Не шубу вручив своей деве —

Облаками укрыв её стан.

Аллегория с великанами родилась не на пустом месте: проезжая последние плоскогорья, Гарри видел вдали застывшие в поцелуе циклопические громады каменных исполинов. Причем пол у них вполне угадывался: силуэт меньшего великана был явно женским…

Первый привал стал уроком и анонсом дальнейших странствий. Спешившись, Джон и орки расседлали коней, почистили, навесили на морды торбы с овсом и опутали передние ноги ремнями. Зейн занялся тем же, а глядя на него, своим транспортом пришлось заняться и Гарри.

Наутро стреноженные лошади, однако, ухитрились исчезнуть. Нашли их в распадке у ручья, были они все непонятной масти — серо-буро-зеленые, чуть ли не цвета хаки, ага…

Пока Гарри ронял и ловил челюсть, Джон с орками идентифицировали своих скакунов и с ангельским терпением стали отчищать от глины и тины, в которой эти непарнокопытные вывалялись, спасаясь от слепней. Мышка, несмотря на кличку, был приличного объема, и Гарри весь изругался, отскабливая присохшую корку грязи. Зейн трудился молча, чистя своего слона, так что Гарри вскоре примолк, устыдывшись своей несдержанности.

На четвертый-пятый день это стало необходимой рутиной, такой же обычной, как чистка зубов по утрам. В зависимости от местности лошади находили малейший повод покрыться защитной коркой против слепней и мух, которые никак не унимались, несмотря на поздний сентябрь.

Кроме того, кони сломали Гарри шаблон. Как-то рано утром на стоянку вперся медведь: Конор и Логан с Джоном, как назло, отлучились на фермушку за порцией утренника, а Гарри и Зейн растерянно замерли в своих спальниках, не имея ни малейшего понятия, чего и как делать. Кони сперва косились на Топтыгина, а потом, когда незванец пересек, по их мнению, невидимую границу, за дело взялся мощный черногнед Джона — раздувая ноздри и свирепо гогокая, он живым неотвратимым роком попер на пришельца. Медведь вытянул любопытную морду и заинтересованно принюхался было, но тут же заробел, как только жеребец взгорбился и грохнул копытами о землю (толчок Гарри точно ощутил). Не желая связываться с гривастой страшилой, косолапый предпочел благоразумно смыться, заставив Гарри задуматься о том, что лошади не всегда бывали нежными пугливыми фиалками…

Горная Шотландия остались позади. Спустя несколько суток пересекли границу — реку Твид. Орки, укрывшие рожи под капюшонами, ничем не отличались от обычных путников, а размеры Зейна скрадывала крупная лошадь, благодаря чему на него тоже не обращали внимания. Сам же Гарри, проезжая города, тяготился увиденным, которое его совсем не радовало, ибо улицы, мягко говоря, воняли.

Воняло именно так, как описано в книге Зюскинда «Парфюмер». И не столько за счет большого скопления горожан, сколько — из-за обилия скотины, а её было кошмарно много. И ладно бы волы с телегами, так лошадей была тьма-тьмущая, и все они дружно испражнялись. Гигантская пробка на одной из улиц Инвернесса поразила Гарри в самую печенку — телеги с обозами и подводами, кэбы и фиакры, двуколки, конки и дилижансы, ландо… и в каждой — лошади, лошади, лошади, лошади и лошади! Лавируя среди экипажей, Гарри невольно задерживал дыхание, минуя рыбацкие подводы с рыбой и водорослями, а проезжая катафалк, чуть не присоединился к гниющему покойнику в деревянном щелястом гробу… Катафалк окружил кортеж суровых приставов и советников и бдительно отшивал любопытных. Из речей окружающего люда Гарри мимоходом уяснил, что покойника эксгумировали и везут в морг на повторное вскрытие, дескать, возникло подозрение, что дедок скончался не от язвы…

Пустующие утренние улицы тоже не восхищали — на них Гарри, к своему вящему изумлению, узнал о существовании крайне редкой профессии, о которой забыли в двадцатом веке за ненадобностью — золотарь. Так в викторианскую эпоху в народе по старинке называли ассенизаторов. Дурно пахнущие бледные плешивые мужички таскались туда-сюда с тележками и лопатами, собирали навоз и, наскоро подметя и подмыв улочку, утаскивались дальше.

Видел Гарри и фонарщиков вечерами. Погромыхивая тачкой с бидонами и лесенкой, строгого вида джентльмены перемещались от одного фонарного столба к другому, приставляли лесенку, взбирались по ней к пузырю, отчищали внутренние стенки стекла от копоти, а внешние — от уличной сажи и испарений с мостовых, заливали масло и керосин, в зависимости от статуса окраинной улицы. В центральные-то был проведен газ, и там фонарщики только ручку поворачивали, включая-выключая подачу газа к горелкам, или чинили те же горелки, меняли выбитые шпаной стекла, выправляли погнутый столб, в который днем врезался лихач-кокни, не справившийся с понесшими конями, такое вот ДТП этого времени.

Про трубочистов Гарри слышал, а вот человек-будильник удивил. Механические будильники в эти годы не были ни дешевыми, ни надежными. Задача человека-будильника заключалась в том, чтобы заставить рабочего проснуться в нужное время и убедиться в том, что он действительно поднялся с постели. Происходило это следующим образом: шел по улице худой небритый мужик, нес под мышкой длинный шест и дубинку в руке, подходил к двери, стукал дубиной, ждал, ещё стучал, дожидался шевеления за дверью и здоровался с заспанным клиентом.

— Привет. Тебе пора.

— А-а-ага… — длинный зевок. — Уже три? Спасибо, щас соберусь…

Получив пару пенсов, будильщик шел к другому дому и начинал стучать не в дверь, а в окна спальни на втором этаже.

— Эгей-гей-г-е-е-ей! Просыпайся, пора на смену! Эгей, булки ждут!

Кричал он до тех пор, пока окно не открывалось и не выглядывал булочник, которого дожидалось тесто, подготовленное помощником в ночную смену.

Странная и очень необходимая профессия своего времени. По мере того, как механические будильники сделаются более доступными и наводнят мировой рынок, диковинная профессия канет в реку Забвения. О былом существовании человека-будильника память сохранится в английском фольклоре или же какой-нибудь студент наткнется на информацию случайно, читая одно из классических произведений Чарльза Диккенса, роман «Большие надежды», герой которого впадал в неподдельную ярость от того, что его слишком активно будили.

На безлюдных трактах встречались грабители и разбойники, которые, впрочем, отступали без звука, завидев клыкастые рожи двух орков. А ведь Гарри к ним притерпелся и находил их теперь не особо-то и страшными! Орки как орки, вполне толкиеновские, как те гномы, только прикультуренные слегка сережками в ухе, стильными стрижками и приличным прикидом. В дорогу Конор и Логан были экипированы по-дорожному в плащи с капюшонами, сапоги, куртки, всё как положено. Это в Хогвартсе эстетствующие орки расхаживали в костюме-тройке: в пиджаке, штанах, жилетке и при галстуке, что и говорить, сэру Толкину даже не снились такие красавцы…

Встретился им и престарелый дракон, сползший с гор за легкой добычей. Высунулся из-за камней с гастрономическим приветом, облизнулся и полез за блюдом — вкусной толстой лошадкой Зейна. Тут-то Логан с Конором и показали, что не зря кашу едят. Гикнув, погнали своих буланых кобыл вскачь, подскакали к ящеру и на полном скаку перепрыгнули к нему на хребет, с двух сторон орудуя саблями. Гарри лишь тупо моргал, глядя на обезглавленную тушу бронепоезда, не успев даже испугаться толком.

Величественный Стоунхендж вырос на горизонте на исходе сентября. Вечные, самые знаковые в мире камни — трилиты — вызвали у Гарри смешанные чувства восхищения и страха, чуть ли не благоговения, как перед всякой божественной святыней. Он читал о Стоунхендже, смотрел передачи, посвященные ему, но только сейчас удосужился приехать и посмотреть на него вживую. И испытал сильнейшее потрясение, встав лицом к лицу с легендой. И, как многие до него и после, задался извечным вопросом: кто их построил, с какой целью, зачем?..

Решив не откладывать дело на потом, Гарри спешился и замер, собираясь с духом, вынул из-за пазухи платок, развернул и достал кошачий ус. Погладил, вызывая в памяти морду Фелины, опустился на корточки и воткнул в дерн серый прутик.

— Приди, Фелина… — тихо позвал он.

И она пришла. Загудела-задрожала земля под ногами Гарри, вспучился и вздулся ближайший уилтширский холм и вырос гигантской зеленой кошкой. Потянулась гибко, оглянулась и легла, вытянув перед собой лапки. Приглашающе кивнула.

«Ты готов?»

— А как ты меня переправишь в Хрустальные чертоги? — задним числом озаботился спросить Гарри.

Кошка положила голову на лапы и раскрыла пасть. Глядя на частокол острейших белоснежных зубов, Гарри интуитивно попятился. Чего, простите?.. Сзади хмыкнул Джон, Гарри посмотрел на него, увидел по-снейповски вздернутую бровь и вздрогнул. Наверное, ему лечиться пора, если он в каждом втором Северуса начал видеть… Но с другой стороны, Фелина же не собирается его в буквальном смысле есть, так чего ж он трусит-то? Это же практически гора с пещерой в виде кошачьей головы…

Настроившись на это, Гарри набрался храбрости и подошел к голове, немного помедлил, наскреб ещё чуть-чуть смелости и занес ногу над краем рта. И ступил на каменный пол овальной пещеры, растерянно посмотрел на нечто в форме языка и испуганно дернулся, когда язык поднялся и прижал его к нёбу. Позади с гулким грохотом схлопнулись титанические челюсти, и настала тьма.

Чтобы не бояться, Гарри закрыл глаза, уперся в пол ладонями и покорно отдался судьбе, ощущая, как дрожат стены и пол от чудовищного трения — земляная кошка неслась сквозь земную твердь в глубины подземного мира.

Наконец дрожь и грохот прекратились. Стихло трение, и Гарри понял — прибыли. Тьма отступила, к нему проник свет, и юноша прищурился, оберегая глаза от резкой смены освещения. Загораживаясь рукой, шагнул к выходу, спрыгнул на пол и осмотрелся, ожидая увидеть хрустальные своды чертога. Но вместо этого его взгляд устремился в бескрайную серебристую долину. В ней всё было серебристо-серым, цвета летнего тумана, скрадывающего все сочные краски мира. Бледная молочная река, пологие пепельные берега, голубоватая трава. Пушистые плакучие деревья. Холодная застывшая красота завораживала, дышала зимней свежестью.

Вот только не было тут зимы… Травы нежно плыли под волнами ветра, шелестели и шумели, ластясь к ногам, Гарри шел и завороженно шарил глазами по волнистой степи, поражаясь каждой увиденной мелочи. Что это за место, отчего-то стало понятно сразу — это страна Вечности, Мир-без-Времени. Средоточие магии.

Вспомнив о Мерлине и о цели своего визита, Гарри завертелся во все стороны, желая увидеть то, ради чего пришел. Как тут к Мерлину пройти, где его искать? Поколебавшись, Гарри неуверенно позвал:

— Ко мне кто-нибудь выйдет?

«Зачем? Мы и тут хорошо тебя видим», — отозвалось пространство. Не понимая, откуда доносится голос, Гарри закружил на месте, отчаянно тараща глаза.

— А где вы?

«Тут. Чего надо-то?»

— Да, но… С кем я говорю? Покажитесь, пожалуйста, я вас не вижу…

«Ну надо же, такой вежливый мальчик. А что ты хочешь увидеть-то? Разве то, за чем ты пришел, можно узреть?»

Гарри запнулся и замер, оглушенный пониманием — а ведь и правда, разве долголетие поддается визуальному описанию? Но это получается…

— Я хотел увидеть Мерлина… — смущенно пояснил он.

«Нельзя меня увидеть, мальчик, в физическом смысле я не существую».

— Понимаю… — тихо молвил Гарри, получая безмолвный ответ Хрустальной долины — Мерлин умер для мира живых, но осталась его магия, сосредоточенная в этом месте. Вздохнув, Гарри робко спросил:

— Зейну можно войти?

«Ему не нужно. У него это уже есть».

Гарри слабо улыбнулся, обвел взглядом туманную равнину, прощаясь, и повернулся к Фелине. Кошка тут же легла, нежно мурлыкнула и раскрыла рот, готовая отнести Гарри обратно на поверхность.

Значение хищной герани по имени Сюзанна стало для Гарри откровением. Сперва его поднял с постели голос Хогвартса:

Тополёчек, росточек, проснись! Ох, еле вспомнил, что ты меня слышишь…

Ничего не понимая, Гарри выполз в коридор, протирая сонные глаза, и только теперь услышал приглушенный расстоянием писк визгопёрок. Ощущение было такое, словно на них кто-то напал. Встревожившись, Гарри понесся что есть духу. Он успел пробежать метров сто, когда в стене впереди возникла арка и голос Хогвартса направил парня в неё:

Давай-ка сюда, сокращу тебе путь.

Юркнув в открывшийся проход, Гарри влетел прямо в круглый кабинет директора, сразу за ним появился Брайан Дамблдор, и они вместе кинулись к Найджелу. Тот лежал грудью на столе, безвольно раскинув руки. Воздух в комнате звенел от истерично верещащих визгопёрок, которых нещадно кусала и рвала Сюзанна.

Пока Дамблдор приводил в чувство директора и оказывал ему помощь, Гарри оцепенело моргал на цветок, впервые осознав ответственную роль Сюзанны — верное растение стояло на страже самочувствия своего хозяина… Ощутив по движению воздуха присутствие людей, Сюзанна оставила визгопёрок в покое и теперь чутко подрагивала усиками, настроившись ими, как антеннами, в сторону активности. Забытые и весьма потрепанные визгопёрки облегченными лужицами растеклись в своих горшочках, временами нервно встряхивались, нюхали воздух и вопросительно поскуливали, явно не понимая, кто, зачем и почему на них напал.

— Гарри! — окликнул Брайан. — Помоги мне.

Стряхнув оцепенение, Гарри включился в реальность, помог Брайану поднять и отвести директора в спальню. Там они вдвоем раздели Найджела, помогли облачиться в ночную рубашку и уложили в постель. Утонув в подушках, Блэк ошеломленно посмотрел на Дамблдора.

— Не думал, что очнусь живым. Отрубило напрочь. До чего ж эти обмороки страшны, кто бы знал…

— Понимаю, — Брайан сочувственно похлопал Найджела по плечу. — С твоей болячкой мы каждую минуту ждем визита Костлявой. А что, парнишка, в твоем времени известна ли дата смерти Блэка? — спросил вдруг Брайан, посмотрев на Гарри.

— До двадцатых годов двадцатого века он точно протянет, — уклончиво ответил юноша.

— Во как, — успокоенно хмыкнул Дамблдор. — Не скоро тебе в гробик, Нейдж.

Найджел недоверчиво глянул на парня. Вот те раз… Болезнь у него хоть и мучительная, да не смертельная. Однако Гарри счел нужным предупредить:

— Но в конце семидесятых вас сменит Евпраксия Моул. А её лучше не подпускать к директорскому креслу, — робко добавил он. И пояснил: — Потому что именно в её правление начнется вся эта чехарда, результаты которой я застал в свое время…

— Ну, значит, не допустим, — серьезно кивнул Блэк.

— Так, ладно, — хлопнул ладонями по спинке кровати Брайан, — ты в порядке. Я пойду к себе, надо Люцеру нарывы вскрыть… Кстати, ты слышал: Фреклин вышла замуж и хочет привести сюда на один день своего мужа-маггла.

— Одного дня не хватит, — покачал головой Блэк. — Неделю пусть гостят, вели открыть гостиничное крыло, проследи, чтоб молодоженам приготовили лучшие комнаты. А что, не сбежал мужёнок-то?

— Не сбежал, — ухмыльнулся Дамблдор. — Но перетрусил знатно.

— Вот и пусть живут, — покивал Найджел. — Пусть парень с магией знакомится и получше свою жену узнаёт… Будешь уходить, возьми из стола бланки и передай Грейсу, пускай займется этим.

Гарри замер прямо-таки мышью под веником, жадно грел уши и наматывал поступающую информацию на гипотетический усик. И вспоминал семейные склочки Снейпов. А что, если Эйлин так же, как эта неизвестная Фреклин, приведет своего мужа-маггла в Хогвартс и познакомит с волшебством? Тогда, может, Тобиас будет более терпимо относиться к магии, и у Северуса окажется нормальное детство с любящими родителями?!

От открывшихся перспектив Гарри так взволновался, что, покинув спальню и проходя по кабинету вслед за Дамблдором, не заметил, как прошел слишком близко от стола с цветами, и сильно вздрогнул, когда его схватили за левый рукав. Опустив глаза, он увидел, что попал в зубы Сюзанне — хищная герань флегматично жевала ткань просторного халата. Помедлив, Гарри осторожно провел ладонью свободной руки по цветку и тихо шепнул:

— Хорошая девочка…

— Ты смотри! — улыбнулся из-за стола Брайан, закопавшийся в ящики. — Впервые не пытается кого-то загрызть. Ты понравился Сюзанне, Поттер, — Дамблдор лукаво подмигнул.

— Взаимно! — засмеялся Гарри, дождался, когда Брайан найдет бланки с постановлениями, и вместе с ним покинул кабинет. Возвращаясь к себе, Гарри мысленно обратился к Замку:

— Спасибо, Хогвартс.

Не за что. Рад слышать, что Блэк ещё долго будет с нами.

Вздохнув, юноша снял халат и забрался в постель. «Хорошо-то хорошо, но цветок-телохранитель — это чересчур, — тоскливо подумал Гарри, зарываясь поглубже в подушку. — Зато я теперь знаю, как обеспечить счастливое детство Снейпу…» — упрямо додумал он, проваливаясь в глубокий сон.

Молодая пара прибыла через два дня. Огненно-рыжая, с огромными синими глазищами, юная миссис тем не менее ухитрилась затеряться на фоне своего мужа, сурового с виду работяги-шахтера, от которого буквально за милю несло честностью и добропорядочностью. Глядя на них, Гарри аж весь истонался, впервые осознав, что Эйлин-то тоже за честного рабочего замуж вышла!!!

Страстно сверкая глазами, пышноволосая девчонка протащила мужа по всем коридорам и закоулкам огромного замка, показывая все доступные чудеса. Мужёнок, пахнущий нефтью и углем, покорно протаскался за жёнушкой, спотыкаясь и открывая рот на каждое увиденное диво. А когда их с гвалтом окружили дети, освободившиеся от занятий, нефтяник был покорён окончательно. Апофеозом, однако, стала фраза, услышанная Гарри тем же вечером.

— Тебе же понравилось, Джон?

— Угу. А ты не могла просто сказать, что хочешь детей, Веснушка?

Вот ей-богу, Гарри даже из-за угла высунулся, чтобы посмотреть на горняка, но увы, тот не шутил — выражение его лица было самым наичестнейшим…

И всё-таки тактика Блэка принесла свои плоды. Через неделю нервная система мистера Перкса была укреплена до титановой прочности, да так, что его даже драконами нельзя было испугать, и к жене-волшебнице он теперь относился со стойкостью русского попа. Ведь известно же, что поп знает о существовании чертей и никак не отрицает их явление, в отличие от католика, который при виде того же черта впадает в экзистенциальный ужас.

Догадки Гарри насчет трехзвенной системы оказались верными, Хогвартс действительно оказывал доступ ко всем этапам обучения, для чего и было так много помещений, тех самых, которые будут заброшены во времена Поттера в будущем. Ясли и детские комнаты были предназначены для самых маленьких детей и их родителей. Основание начального корпуса для пятилеток располагалось во внутренних частях Замка, средние и старшие «школы» находились во внешних крыльях колоссального здания. То есть, говоря прямо в лоб, в Хогвартсе не столько учились, сколько жили вплоть до зрелого двадцатичетырехлетнего возраста. Да-да, студенты выпускались не в семнадцать сопливых лет, а полноценными обученными магами с устоявшимися привычками, пристрастиями и твердой уверенностью в дальнейшей своей судьбе, с ясными и трезвыми взглядами.

Чудиков типа Арчи в женской сорочке и мистера Уизли среди выпускников Гарри, по крайней мере, не увидел, молодые волшебники точно знали, как и во что одеваться. Так что Уолли Принс, к величайшему смущению Гарри, оказался вовсе не выпускником-семикурсником, а молодым студентом, переходящим в профильный колледж, специализирующимся на бытовой, хозяйственной и защитной магии. Эти колледжи, кстати, были напрямую связаны с Министерством и Отделом Тайн, куда и забирали готовых, полностью обученных профессионалов. А уже оттуда молодые люди рассылались по всем сферам профилей и интересов: кого-то пригласили в другие страны для изучения фауны и флоры, кто-то ещё во время учебы списался и сдружился по переписке и был приглашен на работу в Грецию, например, налаживать контакты с циклопами. Были и такие, кто увлекался общественной деятельностью вроде торговли, какого-либо рода искусства (живопись, писательство, музыка и поэзия), законодательства, целительства (куда входили травология и фармацевтика), магозоологии и всего остального, что только может заинтересовать любого любопытного волшебника.

Вот так начался год Гарри и Зейна в этом самом удивительном месте на земле. Оба старательно учились, вникая во все тонкости и нюансы. Познавали неизвестную им близость семьи и такую же загадочную магию. Ведь надо всё же признать, что Гарри Поттер с подачи Альбуса остался неучем, тупым беспомощным незнайкой…

Так что учителя, мастера и работники во главе с директором и Хогвартсом плотно взялись за обучение пришлого мага. А то позорище, парню восемнадцать годиков — и сырой! Ну куда это годится?! Вот и натаскивали вьюношу со всей душой и старанием, учили всему: и высшей Трансфигурации, причем так, что палка, превращенная в лошадку-качалку, осталась навсегда лошадкой-качалкой! Накрепко! Навечно!!!

Именно так и именно воплем подстегивал ученика учитель Трансфигурации. Причем орал так, что перепуганный ученик уже с третьего раза скастанул вечную трансформацию в резиновую уточку, лишь бы не слышать жутких криков, от которых уши лопались. А Марчбенкс если оседлал кого-то, то не слезет, пока не угонит до смерти… Глядя на дочку профессора Абрахама Марчбенкса, Гарри покрывался потом, помня, что Гризельда в будущем станет принимать экзамены у всех. Теперь он понимал, откуда такие таланты у той старушенции, с таким-то папой…

С не меньшей строгостью обучали Гарри прочим премудростям остальные профессора́. Джон Дервент заставлял строчить и заучивать наизусть километровые свитки с описаниями всех известных чудовищ. И в буквальном смысле докапывался до ученика, часами выспрашивая и уточняя, какой формы уши у гоблина? А у тролля, у орка, эльфа, пакваджи? Поттер, ты не знаешь, кто такие пакваджи? Тебе не стыдно? Иди в библиотеку и ищи всё о пакваджи! Что значит «зачем»? Я не знаю такого слова. Вот спутаешь пакваджи с домовиком и прикажешь ему почистить тебе ботинки, тогда и узнаешь, «зачем»! Следующее задание от Дервента заставило Гарри усомниться в благоразумии учителя, ибо он заставил изучать гремлинов.

— Запомни, Поттер, глаза гремлина — это его визитная карточка! Увидишь красноглазого — убей сразу, без раздумий! Встретишь гремлина с желтыми зенками, оглуши и проверь зубы и когти, если имеются в наличии — убей! Зеленоглазого отпусти — он безвреден. А если тебе нужен слуга, лови его и дай ему имя. Но запомни накрепко — имя можно давать только гремлину с зелеными глазами. Остальных — в расход и без колебаний, милосердие к гремлину означает допустить огромную ошибку, запомни намертво, парень: каждый отпущенный тобой красноглазый гремлин — это смерти ни в чем не повинных горожан. То же самое относится к вампиру и вурдалаку, оборотню и привидению. А теперь приступим к тому, как уничтожить всех этих перечисленных ублюдков…

Честно говоря, Гарри слова Дервента не принял всерьез, думая, что профессор просто самодурничает. Слишком уж Джон из кожи вон лез. По мнению Гарри, он чересчур нарочито старается. Но однажды…

Вспышка магии сбросила Гарри с постели глухой ночью. Хогвартс прямо-таки исходил криком от боли. Волны боли и отчаяния прошивали замок от шпилей башен до подвалов, в коридорах хаотично метались огни свечей и факелов разбуженных и бегущих куда-то волшебников. Охваченный страхом, Гарри вместе со всеми вынесся в Большой зал и пропихнулся к подиуму с профессорами, перед которыми стояли двое. В одном из них Гарри с трудом узнал Дамблдора, настолько жуткий вид тот имел — весь в крови и копоти, от него несло потом и гарью. Вторым оказался студент, отпустивший гремлина.

— Глаза у него были желтые? — вне себя от бешенства прогремел Дервент.

— Ж-желтые… — заикаясь, выдавил провинившийся.

— Тогда какого черта ты его отпустил? Я тебя чему учил?! Как бы он ни плакал, как бы ни просил, ни умолял — не слушай его, а убей! Мать твою, а ты что сделал, идиот?! Ты его отпустил!!! — чуть не оглушив всех присутствующих надсадным воплем, Джон, тяжело дыша, перевел взгляд на Дамблдора. — Сколько?

— Четырнадцать магглов погибли этой ночью при взрыве котельной. Меченого не удалось поймать, он стал сильнее и глаза у него теперь не желтые, а красные, как рубины, — монотонным и каким-то мертвым голосом ответил Брайан.

— Что? — севшим от горя голосом спросил Блэк.

— Женщины, — глухо проговорил Джон. — Гремлин взорвал котельную при прачечной…

Найджел посмотрел на студента и сказал всего два слова:

— Ты отчислен.

Злосчастный ученик даже не протестовал. Опустив голову, он под взглядами всего зала снял галстук, уронил его на пол, развернулся и пошел прочь, изгнанный и обесчещенный своим проступком. Слишком дорогая цена оказалась за ошибку милосердия.

Гарри с трудом проглотил комок в горле и посмотрел на Джона Дервента. Нет, правильно он старается, вдалбливая в его тупую голову жизненно необходимые знания… И до самого Рождества Гарри учился как проклятый, буквально вгрызаясь в гранит науки, так, чтоб всё от зубов отскакивало. Благодаря хорошей и цепкой памяти Гарри наставления Джона впечатывались в голову навечно — тех ошибок он не допустит!

В преддверии праздника, оглянувшись назад, Гарри вдруг удивился, вспомнив, что не праздновал Хэллоуин. Он что, так заучился, что не заметил, как прошел день тыкв? Но расспросив одного-другого, понял, что Хэллоуин в Хогвартсе решили не праздновать — мешает учебному процессу.

Но зато мы празднуем Рождество? Этот вопрос не оставлял Гарри всю неделю, предшествующую празднику, в которую вовсю шли приготовления: украшался замок, наряжались елки и делались бесчисленные игрушки. Параллельно с ними шли подготовки к чему-то совсем странному, очень таинственному и загадочному: лучшие студенты с горящими энтузиазмом глазами облачались в красные и зеленые костюмы Санты и эльфов, собирали брусочки ценных пород дерева и поделочного камня, ткани мягкие и нежные, ещё какие-то тюки с чем-то и, нагрузившись сверх меры, неслись на замковый двор.

К Рождеству всё было готово. Так Гарри думал, и как сейчас выяснится, он маленько ошибался. За окном промелькнула крылатая тень, за ним другая, третья. Когда луна скрылась за гигантской стаей огромных теней, Гарри оторвался от пергамента и выглянул в окно — стаи фестралов садились на луга перед школой. Ничего не понимая, Гарри бросился вон из комнаты. Пробежав коридоры, он вылетел во двор и угодил в самую гущу непонятных событий.

Юноши и девушки двадцати лет и старше сновали среди младших учеников и выбирали себе партнеров для совместного полёта. Пропихнувшись сквозь толпу детей и с горем пополам вникнув в происходящее, Гарри начал недоуменно рассматривать мешки с теми самыми брусками, слушал крики, зовущие кого-то куда-то, и изнывал от непонимания. Наконец над ним сжалились — подойдя к Гарри, Брайан Дамблдор ткнул ему в грудь тючок с костюмом эльфа.

— На, одевайся. Полетишь с Никумом.

Гарри облачился в зеленый костюмчик со скоростью пожарного. Узкие лосины, полусапожки с загнутыми носами, курточка с дутыми рукавами и смешной колпак с кисточкой и меховой оторочкой. Никум, невысокий молодой индус с прекрасными большими глазами, молодецки поддернул ремень на ватном пузе и добродушно подмигнул Гарри.

— Готовы? — спросил Дамблдор, оглядел всех и кивнул кому-то: — Время, остановись!

Над башнями Хогвартса взлетел феникс с огненным хвостом. Достигнув наивысшей точки небосвода и став желтенькой звездочкой, золотая искорка вспыхнула и превратилась в гигантский салют, высветив всё небо. Индус Никум подъехал к Гарри на фестрале и протянул ему руку. Оставив все вопросы на потом, Гарри поспешно ухватился за конечность и вспрыгнул на круп позади напарника. Кто-то подал ему мешок, Гарри забрал его и крепко прижал к себе.

— Держись крепче, — предостерег напарник. И спросил, пока фестрал брал разбег: — Ты Гарри? Я — Рама. Рам Радж Никум.

— Да, я Гарри, — отозвался Поттер, благодарно сжав плечо Никума. — Ты мне объяснишь?

— Нет, — хитро оглянулся тот. — Сам поймешь. Меня тоже не посвящали в мой самый первый полет. Я только знал, что мы летаем каждый год, а куда, каждый новичок постигает сам. Так интересней, впрочем. Ты не волнуйся, Гарри, тебе понравится, потом сам будешь ждать этого дня с нетерпением, как я и все, кто полюбил эту работу…

Сбоку промелькнула маленькая тень, Гарри глянул и увидел Елочку. Подумав, он простер к ней руку, на которую сова тут же с готовностью уселась, крепенько вцепившись коготками в плюшевую ткань. Против птицы Рам не возражал, даже кивнул одобрительно.

А полет продолжался и был полон волшебства, потому что время остановилось и мир внизу замер. Застыли на дорогах огни фонарей и кэбов, встали неподвижно люди, замерев картинно на полушаге, с отлетевшими назад шарфами и полами пальто. Замерли колючими стрелами бело-золотые лучи бенгальских огней и мгновенные высверки ребячьих петард… И только фестралы двигались посреди застывшего безмолвия, крыло к крылу скользя над городами. Путь их лежал на окраины, в самые бедные, рабочие кварталы, и далее, на маленькие поселки и деревеньки.

— Сюда, — шепнул Рам, направляя фестрала к дому, чья худая крыша зияла дырами.

Сделав круг, Рам взмахнул палочкой, применяя мощное Репаро. Когда крыша стала целой, Рам позвал напарника и скользнул в чердачное окно. Гарри пролез следом и осмотрелся в свете неяркого Люмоса с палочки Рама. Продавленный топчан, ветхий столик. Ребёнок, укрытый тонким одеялом. Ему лет пять на вид, он очень худенький, почти прозрачный, тонкие ручонки прижимают к груди старенького тряпичного мишку.

Рам присел у топчана, погладил малыша легонечко и шепнул:

— Гарри, достань подарок…

Гарри раскрыл мешок, но не успел запустить в него руку, как его опередила Елочка: оттолкнув ладонь юноши, она юркнула в недра мешка и стала копошиться среди игрушек, наконец найдя что-то, потащила наружу. Гарри помог сове достать предмет — им оказался плюшевый заяц. Милый улыбчивый зайка с распростертыми для объятий лапками. Рам вдруг улыбнулся и отер выступившие на глаза слезы. Уважительно покачал головой:

— Надо же… Рождественская сова.

Ребёнок уже сидел, разбуженный шумом, и теперь восхищенно взирал на смешную птицу, достающую для него подарок. Гарри протянул игрушку мальчику со словами:

— Держи. Это друг из леса от Елочки.

И пока Гарри отвлекал малыша, Рам поменял топчан и столик на новую прочную мебель, трансфигурированную из принесенных с собой брусочков дерева и камня. Из материи была создана новая свежая постель — перинка с подушкой, мягкое теплое одеялко, простынь…

Улетая, крылатый фестрал оставил на скате крыши перед чердачным окошком широкий раздвоенный след, похожий на олений, как доказательство того, что этот дом в новогоднюю ночь посетил настоящий Санта Клаус.

Этот же год плодотворно начался и для Елочки. Так как Гарри пока не с кем было переписываться посредством совиной почты, то птица воспользовалась полной свободой и вволю попаслась на вольных хлебах, налётывая счастливые круги по новой территории. А территория эта была ого-го какая: сотни километров вдоль и поперек вокруг Хогвартса, необозримые пространства, состоящие из гор, лесов и долин, рек и озер, лугов и болот, в которых мышей, всяких букашек и прочей мелкой живности было просто зашибись!

Но больше всего молодую дикую совушку радовало наличие огромных стай сов и ястребиных. Кого только не было в совятнях в окрестностях замка! Совы всех пород, орлы и ястребы, соколы и кречеты, и это не считая лесных обитателей — вороны и грачи, аисты и голуби, перепела и куропатки… Со всеми ними Елочка перезнакомилась в первые же дни своего появления.

Сама она тоже заинтересовала местных жителей, будучи иностранкой, привлекла внимание всех самцов своего вида. А встретив её расположение, пернатые мальчики страшно воодушевились и ударились в ухаживания за прелестной незнакомкой. Что ни ночь, то один, то другой подносил Елочке скромненький подарочек — мышку там, крота, червячка…

Самыми питательными были кроты с полевками, и Елочка постаралась приметить того, кто ей носил этих грызунов, справедливо сочтя, что такой самец будет более подходящей партией для неё и её будущего потомства. Этим перспективным женихом оказался прекрасный молодой совин с явно выраженными норвежскими чертами, у него был точно такой же окрас, как у Елочки — серо-бежевый в пестрину и со светлым лицевым диском. Как и у всех каменных сов, у них имелись пучки перьев наподобие ушек, из-за чего их часто путали с болотными ушастыми совами.

Самца звали Сумрак, его хозяином оказался Рам Никум, чему Гарри жутко обрадовался, после новогоднего полёта он очень симпатизировал индийцу. В ту ночь они обслужили около полусотни детей, обстоятельно облетев все рабочие кварталы, деревеньки и поселки, а учитывая, что в полет отправились три сотни волшебников, то нетрудно посчитать, сколько детишек они осчастливили сообща.

А так Гарри узнал от Никума, что этим занимаются все волшебники по всему миру — в каждой стране в одно и то же время, в зависимости от часового пояса, Санты, Ноэли, Пукки и прочие новогодние «деды» останавливали время и разносили подарки всем детям планеты.

Это открытие, понятное дело, сильно расстроило Гарри, когда он сравнил добрых волшебников прошлого с магами своего времени, и честно говоря, от последних ему захотелось плеваться, особенно от лживого Дамблдора с его утаечками… Помощь он всем обещает, ага… А папаша Снейп без работы в Коукворте загибался! И не только он, а все магглы!

Тома-то какого хрена из Хогвартса выпинывали во время войны?! Ну с чего Хогвартс-то на лето стал закрываться? Разве была в этом какая-то особая потребность? Ведь на лето только дети разъезжались, те, у которых родители не в Хогвартсе жили. Персонал и те ребята, чьи папы-мамы и дедушки в школе работали, оставались в замке круглый год. Ну разве что в отпуск сорвутся куда-нибудь в Канаду или Италию.

Прошла и закончилась зима, запахло оттепелью и подснежниками. Начался брачный период у птиц и зверей, в том числе и у сов. Гарри, к счастью, не беспокоил Елочку почтовыми делами, и она начала готовиться к материнству. Сумрак гнездо построил, девушку привел и теперь страшно волновался: сидел на веточке и топорщил перышки, пока супруга придирчиво оценивала жилище и прикидывала — убрать ли из этого угла шкаф? Подергав проблемную ветку и убедившись в её прочности, Елочка успокоилась и стала выдергивать из грудки пух, выстилая им пол.

Сумрак осторожно выдохнул, слетел с ветки и полетел на конюшню за шпаклевкой. Надрав из холок линяющих лошадей зимней шерсти, он отволок ценный груз домой и принялся забивать щели между веток.

С большими интервалами в течение всего месяца Елочка отложила двенадцать яичек, принявшись насиживать их сразу с начала выкладки, и к тому моменту, когда было отложено последнее яйцо, из первого вылупился первенец. Счастью матери не было предела. У неё прямо в зобу всё спирало, пока она смотрела на пушистого своего малыша и никак не могла насмотреться. Совята по мере откладок родились по очереди, и шестеро пушистиков в конечном результате согревали остальные шесть яичек. Но голодать никому не пришлось: земли вокруг Хогвартса были плодородны, и пищи хватало всем.

Гарри и Рам знали о прибавлении в совином семействе и специально сходили к старой березе посмотреть на слетков. Легонькие пуховые шарики расселись на ветках вокруг гнезда и люботытно таращились на огромный неизведанный мир, раскинувшийся за пределами их дома. Их было шестеро, от месяца до полутора возрастом, с разницей в две недели от первого до последнего. Вторая шестерка пока оставалась в гнезде. Наконец один, самый старший, решился на пробу крыла: свесившись с ветки, он обозрел ближние перспективы, выбрал ветку ниже и спорхнул.

Затаив дыхание, Гарри смотрел, как знакомятся с миром совята, и испытывал ни с чем не сравнимое удовольствие. Насколько он помнил, Букля птенцов не выводила и умерла бездетной. Так что Хагрид, можно сказать, врал, когда утешал горюющего Гарри, говоря, что Букля прожила долгую и счастливую жизнь. Теперь Гарри воочию видел, что это не так, совы будущего выращивались в неволе и выводились искусственно волшебниками, которые к тому же сдвинули сезонную репродукцию сов. Иначе откуда же взялось выражение «Совят по осени считают», если птенцы диких сов рождаются весной и в мае-июне слетывают с гнезда?

Младший совёнок промахнулся мимо ветки и с писком свалился в траву. Рам тихо засмеялся, выбрался из кустов, осторожно подобрал птенчика, подошел к дереву поближе и усадил совёнка на ветку, в крону погуще. Вернулся к другу и сказал:

— Пойдем, Гарри, родители о них позаботятся. Нельзя их подбирать и уносить, — пояснил он, заметив вопросительное выражение на лице юноши. — День-два они посидят в траве или кустах, окрепнут и смогут улететь. Поверь, мама с папой их не бросят, покормят и согреют ночью, и всему, чему надо, обучат.

Индиец говорил уверенно, и Гарри поверил ему — правда ощущалась не только в голосе Никума, но и в глазах, и в характерном покачивании головой. Рам вообще был очень подвижным: каждое свое слово он сопровождал энергичными жестами и прочими телодвижениями, свойственными данной расе.

— Откуда ты, Рам? — поинтересовался Гарри. — Как ты оказался так далеко от Индии?

— Отец оплатил старшему брату Оксфорд, его главная мечта — выучить сына. А Шанкар как узнал об этом, так всех и потащил с собой, всю семью. Никого дома не оставил — всех заставил переехать с ним. Рупий, конечно, не хватило, но нам помогли соплеменники — Патилы, они раньше в Англию переехали, так что в складчину и вытащили нас из Шимлы… Мне пять лет всего было, и если дома никого не удивляли мои сверхспособности, то здесь я мог оказаться в опасности, дело-то в том, что родители и брат не знали, что я маг, ну подумаешь — свечки взглядом зажигаю, кто у нас этого не умеет?! Так вот, то, что у нас было нормой, здесь оказалось чудом, поэтому меня и забрали в Хогвартс. Прем Патил поговорил с родителями и убедил их отправить маленького волшебника в безопасное место. Мне уже двадцать, родителей я часто навещаю, у брата всё хорошо, он доктор, женился на прекрасной девушке, их дети подарили мне почетное звание дяди.

Договорив, Рам невинно улыбнулся ошеломленно молчавшему Гарри, мол, спросил — слушай.

Тот же Рам однажды обратился к Гарри за помощью: подошел во время завтрака к столу и попросил:

— Ты не сделаешь для меня кое-что? Мне домой на день рождения сестрёнки надо отлучиться, Суните сегодня шестнадцать лет исполняется, и она меня не простит, если я не приду. А проблема вот в чем: у меня в комнате зреет зелье, которое я должен отдать Отшельнику, но как раз сегодня я не могу. Я просил других, но они боятся друида, считают его чокнутым…

Гарри поднял брови, дескать, меня-то не боишься заранее напугать? И спросил:

— Где он живет?

— Спасибо, Гарри! — обрадовался Рам. — Ты меня очень выручишь, брат. А живет он за болотом, поэтому совы к нему не летают, избегают они этих мест. Там жуткие твари водятся, так что осторожнее будь, не суйся в воду, а постарайся перепрыгнуть как можно ближе к пещере Отшельника. Координаты я тебе дам…

Ушел Рам на день рождения своей любимой сестрички, а Гарри, искренне желая помочь хорошему человеку и другу, добросовестно посторожил зелье, в котором опознал сердечное лекарство, отчего миссия стала только значительнее. Сварено оно было, судя по всему, по каким-то особым индийским рецептам и являлось строго индивидуальным для конкретного человека. Честно покараулив, каждые полчаса заглядывая в пергамент, Гарри дождался, когда зелье дозреет и приобретет нужные цвет, консистенцию и запах, после чего аккуратно перелил в приготовленные скляночки, которые бережно сложил в ящичек с отделениями, а тот — в наплечную сумку.

Координаты до жилища Отшельника-друида были написаны на куске пергамента. Прочитав их несколько раз и накрепко запомнив, Гарри вышел из комнат Рама и покинул замок. Для того, чтобы трансгрессировать, пришлось пройти пару километров. Границы у нынешнего Хогвартса были куда обширнее, чем в будущем, где они заканчивались прямо у ворот.

Проходя полем, по которому парня неспешно проводили три ку-ши и несколько игривых телят, Гарри бросил взгляд на холм, на который он когда-то прибыл сюда из Амстердама, и улыбнулся — этот холм часто использовался как площадка портала, будучи самой высокой геологической точкой возле замка. Горы всё-таки далековато…

Ну вот и граница, вызвав в памяти градусы координат, Гарри крутанулся на пятке и трансгрессировал. Вышагнув из подпространства, он тут же осмотрелся, помня предостережение Рамы о чудищах, но вокруг расстилалась самая мирная и даже милая долина, мягко приглушенная туманом, стелющимся по склонам по обе стороны лощины. Тихое и спокойное место. Здесь росли дубравники и березовые рощицы, нежно окутываемые всё тем же туманом. Он лохматыми клоками тянулся с болота, самого обычного и безобидного с виду: кочки, заросли камыша и рогоза, вода, подернутая ряской, воздух, дрожащий от пляски комаров и мошки…

Видя столь пасторальную картинку, Гарри позволил себе чуточку расслабиться — болото как болото, ничего страшного. Где тут пещера с отшельником? В поисках пещеры Гарри двинулся в противоположную от болота сторону и вскоре нашел её среди хаотичного нагромождения скал.

Человек уже ждал, предупрежденный Патронусом Рамы, вышел из недр низенькой горушки навстречу гостю. Его вид вызвал у Гарри смешанные чувства: лицо друида было наидобрейшим, черные длинные волосы тронула седина, черно-белой выглядела аккуратная бородка, теплые карие глаза смотрели с приветливым ожиданием.

— Здравствуйте, сэр, — поздоровался Гарри, подходя и снимая с плеча сумку с лекарством.

— Приветствую тебя, — отозвался мужчина, принимая ценный груз. Пытливо заглянул в глаза. — Ты друг Рамы?

— Да, меня зовут Гарри, — по приглашению хозяина он присел на чурбак перед очагом. — Рам не смог к вам сегодня вырваться.

— Знаю, — кивнул отшельник, наливая в плошку травяного чаю. Передал Гарри, в свою добавил лекарство и отпил. Вздохнул. — Знаю. Хорошо, что он нашел, кого прислать. Благодарю.

— Не за что, — смутился Гарри, застеснявшись от простой доброй похвалы.

Одинокого друида звали Соломон, был он беженцем от испанских инквизиторов. Те сожгли его семью на костре, и осиротевший маг им всем жестоко отомстил, перебив-передушив палачей одного за другим, после чего исчез из мира, став отшельником. Простая и печальная история, одна из многих в нынешнее время, и Гарри мог только посочувствовать ему, добровольному изгнаннику от мира людей, не принявших существование семьи колдунов.

— Как же вы зимой здесь, не холодно? — забеспокоился Гарри.

— Здесь я только в теплое время года, на зиму я перебираюсь в хижину, — Соломон махнул рукой назад, за спину, в сторону гор. — Она защищена скалами, и мне не холодно. Одно время я жил в Хогвартсе, но некоторые начали меня осуждать за убийство магглов, так что… Рам Никум один из немногих, кто признал за мной право святой мести за жену и детей, эти палачи у меня сполна поплатились… — потемнел лицом Соломон.

Гарри сочувствующе взглянул в изборожденное глубокими морщинами печальное лицо и покачал головой, как никто понимая несчастного отшельника. Жестокие времена, суровые нравы…

Спешить ему было некуда, так что он провел в компании друида полный день, помогая отшельнику в разных мелочах: собирал с ним корешки и целебные травки, хворосту наносил, в пещерке прибрался, по доброте душевной переживая за больного человека, и сделал попытку пригласить на ПМЖ в замок.

— Нет, Гарри, ты добрый человечек, но сердце мое никогда не исцелится. То душа у меня болит, а не кусок плоти, перекачивающий кровь по венам. Вечной будет память моя по жене и дочкам, вечной будет и боль… Ты приходи ко мне, раз познакомились, не забывай.

— Не забуду… Буду… — с трудом выговорил Гарри, тоскуя и сопереживая.

Уходил он с тяжелым сердцем. Вот какому человеку помогает Рам Никум… В душе его царил полный раздрай, и он, добредя до болота, не трансгрессировал сразу домой, а решил пройтись по берегу, чтобы немного успокоиться. От расстройства Гарри как-то подзабыл, что болота — не самое удачное место для прогулок.

Конское ржание прорвалось сквозь синеющие сумерки, заставив Гарри замереть на месте. Неуверенно обернулся назад — отсюда до пещеры Соломона с километр уже, не возвращаться же к нему, чтобы спросить, есть ли у него лошадь? И чего она там так ржет?.. Досадливо поморщившись, он перешел на бег.

Тонул мышастый конь, до ужаса похожий на Мышку. Сердце прыгнуло к горлу и сдавило его, когда Гарри увидел белую узкую проточину на лбу животного: сомнений не осталось совсем — это его Мышка! Увидев хозяина, конь рванулся в его сторону, но только глубже увяз в трясине. Испуганно крича, он забился, баламутя воду и поднимая тучи брызг.

— Мышонок, держись! — крикнул Гарри, сдирая с себя сапоги. — Мышонок, сейчас!..

Сняв и отбросив куртку, он бросился в воду, побрел и ухнул вдруг с головой в яму. Ах, вот оно что, Мышонок упал в омут! В два гребка доплыв до коня, Гарри ухватил его за шею.

Но что это?! Вместо теплой конской шеи его ладони коснулись и тут же приклеились к холодной чешуйчатой плоти, а в нос ударил удушливый запах тухлой рыбы. Что за черт?

Гарри моргнул, отер лицо о плечо и посмотрел на тварь — и не понял, что же его схватило. Несусветная и совершенно неописуемая жуть, смердящая столь гадостно, что вызывала тошноту. Беспомощно дернувшись пару раз, Гарри понял, что руки приклеились намертво, тварь держала его крепко. Но… Мышка же…

От осознания этого Гарри внезапно охватила ярость — ах ты ж, подлюга! Мышкой притворяшься, значить? С-скотина! Счас ты у меня получишь… Сосредоточившись, Гарри трансгрессировал на берег вместе с тварью, выдергивая её из родной среды. Оказавшись на суше, келпи был тут же дезориентирован и беспомощно распластался на пузе, разбросав совершенно бесполезные ласты и никак не ожидая такого пинка от судьбы.

Отодрав руки от быстро пересыхающей шеи, Гарри встал и безжалостно оборвал келпячью жалкую жизнь, хладнокровно полоснув по горлу ножом. Вот тебе, за Мышонка, гад!

Домой Гарри вернулся как повзрослев, с осознанием двух истин, которые он получил в этот день: во-первых, и убийца может быть хорошим человеком, если того требуют обстоятельства, а во-вторых, он всё-таки любит своего коня. Вон как за Мышку испугался, так что спасибо тебе, дорогой келпи!

К Соломону Гарри и Рам теперь ходили посменно, навещая его так часто, как только можно. Позже к ним присоединился Зейн, к которому Соломон проникся теплой симпатией и стал ему другом на много лет. Здесь, пожалуй, можно сделать небольшой скачок сквозь время…

Железная дорога протяженностью сорок километров была проложена в тысяча восемьсот двадцать пятом году на северо-востоке Англии между городами Стоктон-он-Тис и Дарлингтон. Первоначально она предназначалась для вывоза угля из шахт Дарлингтона в порт Стоктона. Это была первая в мире железная дорога с использованием паровой тяги, проще говоря — паровоза. До двадцать пятого года в Великобритании уже существовали железные дороги, осуществлявшие регулярные пассажирские перевозки, но в качестве тягловой силы использовались лошади.

Железная дорога могла быть построена еще в двадцать первом году, но проект всеми способами тормозили предприниматели, занимавшиеся старомодной перевозкой угля на лошадях. Владельцы окрестных земель также относились к сооружению железной дороги с большим подозрением и распускали слухи о бедах, которые она якобы принесет местным жителям. Одному из таких слушков Гарри случайно стал свидетелем.

Прибыл он в качестве наблюдателя по просьбе Джона Дервента, который всегда посылал контролировать подобные мероприятия на случай непредвиденных ситуаций. Ничем не отличась от празднично одетых людей, Гарри легко смешался с толпой и спокойно расхаживал среди горожан, не забывая внимательно следить за тенями. Джон ясно дал ему указание — проследить за тем, чтобы на празднике ничего плохого не случилось.

Маленькая юркая тень прошмыгнула в депо, где стоял первый в мире паровоз. Оставив толпу, Гарри заторопился туда. Войдя в широкие двери бывшего амбара, Гарри прошел вдоль деревянных мостков, с которых к машине тянулись строительные леса, и вглядывался в полумрак.

Вот он! Кто-то маленький, трусливо горбясь и пригибаясь к доскам, крался вдоль тендера к котлу. Гарри сжал палочку, силой мысли выскользнувшую в ладонь из кобуры, и как только существо протянуло к поручню свою алчно дрожащую грабку, молча запустил в гремлина Секо, отрубая напрочь эту самую конечность. Взвизгнув, гремлин обернулся, и Гарри увидел рубиново-красные глаза, сверкающие болью и яростью. Гротескную харю наискось пересекал белесый шрам, и Гарри вдруг понял, что знает эту тварь. Меченый!

Действуя практически на эмоциях, Гарри прыгнул к гремлину, схватил за шкирку и обрушил Воздушный кулак на черепушку красноглазой мрази. Серое вещество желейными брызгами разлетелись во все стороны, попав на лицо, и Гарри сплюнул.

— Вот тебе, з-за котельную! — с чувством произнёс он.

Благодаря своевременному вмешательству молодого волшебника проект всё‑таки был запущен, первый состав отправился двадцать седьмого сентября. Он состоял из тридцати трех вагонов: двенадцать из них были загружены углем и мешками с мукой, в остальных сидели пассажиры, более шестисот человек, которые всю дорогу восторженно кричали и распевали песни. Для дирекции дороги к составу была прицеплена специальная комфортабельная повозка, похожая на разукрашенный ярмарочный фургон.

Поезд ехал со скоростью восемь километров в час. Перед ним, не слишком торопясь, скакал на лошади человек с флагом. Периодически он обращался к любопыт­ствующей публике с просьбой сойти с путей и не мешать движению состава. Под звуки марша поезд благополучно достиг Стоктона.

Отдав флаг распорядителю, Гарри довольно улыбнулся и, нагнувшись, похлопал по шее терпеливого Мышку. Дело сделано, браток, можно и домой…

Ох, не стоило удерживать Морана Мракса, ох, не стоило… После того, как Гарри сообщил ему о вырождении рода в будущем, Моран как с цепи сорвался, ударившись в откровенный кобелизм. Девочка за девочкой, череда самых разных девочек, стройных, полных, желтых, бледных, и ладно бы по одной! Так нет же, ухлестывая сразу за двумя, этот двуногий застоявшийся жеребец искоса поглядывал на третью, а четвертую с пятой держал на примете. Хорошо хоть ума и такта хватило не приводить распутниц в Хогвартс и не устроить в нем притон, слава богу, ловелас догадался воспользоваться услугами платных ночных бабочек и проторил дорожку в лондонский публичный дом.

Глядя на эротические метания коллеги, прочие профессора-пуритане только плевались или втихую хохотали, в зависимости от личностных качеств и собственной мужской солидарности.

Он бы до скончания века продолжал распутничать, да Зейн остановил. Нечаянно. Ужин подошел к концу и Моран заторопился вон из зала, спеша к очередной своей любови. Пролетая по проходу между лавками, он столкнулся с Зейном, который из-за габаритов маленько тормозил, выдираясь из-за стола. При столкновении из кармана Морана выпала маленькая беленькая коробочка и с негромким стуком шлепнулась к ногам Зейна. Подобрав её, Зейн окликнул Мракса:

— Дядя Моран, ты что-то уронил.

Мракс, не сбавляя скорости, развернулся обратно, подбежал, протянул руку и вдруг отшатнулся.

— Это не моё!

После чего, густо покраснев, рванул к выходу. Зейн с криком — за ним:

— Ой, дядя Моран, это точно выпало из твоего кармана!

В зале тем временем нарастало веселье — студенты, сидевшие у эпицентра событий, прекрасно разглядели, что за коробочка выпала из кармана Морана и теперь вовсю хохотали. Зейн проводил взглядом пунцового Мракса, недоуменно пожал плечами и прочитал надпись на коробочке. По слогам, так как слово было незнакомое и непонятное:

— Пре-зер-ва-тив… А что это такое?

Зал взорвался истеричным воем — студенты с рыданиями рухнули на столы. Ну а Мракс после этого не то, чтобы сразу остепенился, но в узду себя взял. Откровенно палиться перестал, по крайней мере.

Открытие железной дороги с паровой машиной долго ещё будоражило пытливые умы волшебников, всех впечатлила новинка и ощущение необычного. И однажды…

Смелое и крайне противоречивое решение пришло в голову работнице Министерства Отталин Гэмбл, она была восхищена маггловским изобретением и решила, что будет круто приспособить поезд под нужды волшебников. С чем и заявилась в Хогвартс вместе с членами попечительского совета.

— Поезд до Хогсмида? — заинтересованно навострили уши наивные маги. Гарри их понимал — неизведанное всегда манит, но лицевые мышцы удержать не смог. Глядя на то, как поморщился Поттер, Блэк догадался, что тому известен опыт путешествия на поезде.

— Ну и как оно?.. — тихонько спросил он на ухо. Гарри так же тихо ответил:

— Для меня это обычное явление. Поезд едет от Лондона до Хогсмида целый день, прибывает в темноте, после чего детей в школу доставляют на лодках через озеро. Весьма некомфортно — темно, сыро, холодно…

— А что так? Много магглорожденных в твое время? — шепнул с другой стороны Дамблдор. Гарри повернулся к нему:

— Нет, их как сейчас, по пальцам пересчитать. Просто чистокровные волшебники тоже в поезде едут.

— Бред какой… — скривился Блэк. — В чем проблема?

— Думаю, это началось после введения трехзвенной системы образования, когда школы стали закрываться на лето и студентов распускали по домам на все каникулы, — подумав, сообщил Гарри.

— Зачем Хогвартсу закрываться? Не может он закрыться — в замке постоянно находятся толпы народа, — несогласно буркнул Дамблдор.

— Я-то тут при чем? — зашипел Гарри в ответ. — Это в мое время уже сотню с половиной лет не было ни Фелины, ни гномов, ни коров на пастбище, ни молока на столе…

— Парень прав! — грохнул кулаком по столешнице кузнец Диппет. — Попробуем мы энтот поезд, порадуемся новинке, втянемся, а потом что? Одно-другое-третье? Детей нет, молоко пить некому и оно скисло, а чтоб не скисло, надо перестать коров доить, а там и до их продажи недалеко. И будем мы, как магглы, таскаться в молочную лавку за молоком-сметаной! А огороды куда? Туда же? Скажите, ну зачем нам поезд? Что ж нам, трудно, что ли, детишек маггловских доставить-отправить? — тут он вдруг прервался и кивнул Гарри: — Давай-ка, парень, расскажи нам всем, а в особенности вот этой чинуше, каково это — путешествовать на поезде в школу!

— Ну… для начала припомним расстояние от Лондона до Хогсмида — шестьсот-семьсот километров, поезд, допустим, ещё усовершенствуют, так что за пару дней он дотащится. А насчет самого путешествия в вагоне… — Гарри призадумался, прикидывая, как подать историю так, чтобы у гостьи не возникло подозрения о нём. — Я полдня на лошади перед тем поездом ехал, так вот, в пути он пару раз останавливался для пополнения запасов угля и, прошу прощения, для того, чтобы леди могли воспользоваться туалетом. Полагаю, вагоны пока не оснащены нужниками, а если в дальнейшем и будут встроены отхожие места, то совершать туалет при тряске во время движения станет весьма проблематично… С приемом пищи та же морока, вагоны-рестораны пока только планируются, но я представляю себе эдакую передвижную кухню с запасами нескоропортящихся продуктов. Перекус всухомятку на ходу — крайне сомнительное удовольствие, как по мне.

Как мы видим, Гарри сильно утрировал ключевые положения в вагонах, которые так обычны и привычны магглам, ну да им и деваться-то некуда, правда? Но чего не сделаешь ради того, чтобы внедрение поезда не состоялось на самом деле. Лично Гарри устраивал нынешний способ доставки магглорожденных детей в школу и домой на каникулы.

Для этой цели служили крылатые фестралы, обладающие, как и совы, врожденным навигатором, и точно так же, как совы-письмоносцы, находящие адресатов, правда, в отличие от птиц, они носили не письма, а пассажиров и объемные грузы. Прочих же детей-волшебников перемещали туда-сюда папы-мамы, тёти-дяди, деды с бабушками и старшие братья с сёстрами. Порталы и трансгрессия для прирожденных волшебников всё равно что океан для кита, нигде больше комфортно он себя не чувствует, кроме как в соленой воде.

Собственно говоря, Гарри был очень удивлен, когда ему открыли потрясающие способности фестралов, которых он привык видеть запряженными в школьные кареты, начиная с пятого курса, и теперь поражался тому, что не обратил внимания на то, как фестралов использовала когтевранка Полумна Лавгуд. А ведь помимо врожденной навигации у них оказалось немало магических свойств. Например, фестралы умели скрывать своего наездника. Гарри это показали, и он был очень впечатлен, когда стал полностью невидимым, как под мантией-невидимкой. Удивительное и по-настоящему ценное умение фестрала — ребёнок, скрытый чарами невидимости, был абсолютно незаметен для окружающих, равно как и его багаж, и корзина с котом. Сов в клетки не сажали, не было в том необходимости, если совсем уж честно, не попугаи же они…

Отличала фестрала и сверхнадежность. Волшебники знали, что спина крылатого коня — самое надежное месте на свете: ребёнок, посаженный на спину фестрала, будет находиться в такой же безопасности, как в объятиях родной мамы. Дервент и Мракс приложили немало усилий, чтобы вдолбить в голову Поттера новый постулат — надежнее фестрала зверя нет! Что бы ни случилось в пути, хоть град, хоть ураган с тайфуном, хоть война, верный фестрал доставит ребёнка к месту назначения целым и невредимым.

Кроме того, из волоса фестрала делали материю для мантий-невидимок, что тоже удивило Гарри, который думал, что она ткется из шерсти полувидима, но с другой стороны, много ли шерсти с обезьяны можно настричь?..

Пока Гарри предавался зооанализу и придумывал побольше минусов для поездов, суть обсуждений дошла до чистокровных магов, и они начали потихоньку бухтеть.

— Чего? Это чтобы моя принцесса целыми днями тряслась в вонючем маггловском транспорте, как какая-то маггловка, прости Мерлин?! — нервически затикал глазом утонченный пэр Гринграсс.

— Мой сын не опустится до того, чтоб садиться в эту ржавую рухлядь! — пафосно сверкнул глазами сэр Селвин.

— Фи, как это мерзко, — скривился лорд Малфой, прижимая к лицу надушенный платочек, словно в зале УЖЕ завоняло маггловской машиной.

В зале при этом на Малфоя посмотрели как на врага народа — разделения на магов и магглов ещё не были столь кардинальными. А обсудив сообща плюсы и минусы железной дороги с точек зрения магов и простых людей, пришли к однозначному выводу — маггловский поезд для волшебников не нужен, а тем, кому он интересен, достаточно просто купить билет и прокатиться в целях самопросвещения.

Услышав конечный итог, Гарри незаметно перевел дух — похоже, «Хогвартс-экспресс» так и не встанет на рельсы в обозримом (и в необозримом, надеюсь, тоже) будущем. С чувством кота, избежавшего кастрации, Гарри придвинул к себе блюдо с печеными карасями и принялся неспешно смаковать тощеньких рыбок, вдумчиво и тщательно отделяя косточки, ведь если хорошенько подумать, то зачем волшебнику колеса, когда он сам отлично владеет пространством и временем? Порталы, фениксы, фестралы, собственная трансгрессия наконец… Автомобили в конце концов одного только мистера Уизли заинтересовали, да и то ему понадобилось применить к машине чары Летучести.

К лошадкам, кстати, вопросов у Гарри уже нет, сам полюбил своего верного Мышку. Это вам не метла! Для путешествий в небольшие поселения по различным заданиям Джона Дервента — самое то. Стало просто приятно ввечеру спешиться на привале с коня, пока расседлываешь его, чистишь, умиротворение само собой возникает, и к тому времени, когда в котелке закипит вода, нирвана приходит полная. А как здорово ехать домой после завершения дела! Обратный путь обычно неспешный, можно предаться мечтам, совсем приспустив поводья на холку лошади, и будь уверен — верный конь доставит тебя домой с любого направления и расстояния точнее всякого компаса. Ну а раз спешить некуда, то короткие остановки им обоим только в радость: всаднику ноги размять, а коню — легкий перекус свежей травкой, а то и вовсе полежать на этой травке вдвоем не помешает. Мышка как наестся, так и ложится — брюхо погреть на солнышке, а Гарри тут же пристроится, уложит голову на шею коню и в дрёму сладкую ненадолго…

Абрахам Ронен, преподаватель Заклинаний и тезка Марчбенкса, из-за чего получил прозвище «Авраам», прихворнул, совершенно неожиданно подцепив где-то драконью оспу, и его в срочном порядке отправили домой лечиться. А пока на его место позвали заместителя — Виктора Руквуда. Человек ничем не примечательный, тихий да мирный, он никаких нареканий ни у кого не вызвал, все его знали и уважали, с благодарностью приняв его помощь.

Но Гарри-то, мы помним, откуда? Во-о-от. Услышал он фамилию «Руквуд», да весь и напружинился сразу, припомнив своего современника Августа Руквуда, сторонника Темного Лорда, а вместе с ним и по истории поколений прошелся — спасибо Гермионе, заставила-таки заучить имена и мотивы всех Пожирателей Смерти после промашки с Краучами… Зарылся, значить, в прошлое (нынешнее настоящее то бишь), да и вспомнил факт, который история не сочла зазорным сохранить, а именно — Виктор Руквуд, колдун, возглавлял в XIX веке фракцию темных волшебников, заключивших союз с гоблинами Ранрока. Про Ранрока Гарри тоже кое-что вспомнил (надо же, уроки Бинса всё-таки отложились в памяти!) — гоблин, возглавивший одно из крупнейших гоблинских восстаний в конце девятнадцатого века.

Так что вполне естественно, что Гарри тут же покрылся подозрениями аки лишайником и начал следить за этим тихим типчиком. А то он не знает этих тихонь, ага… Один крыс Питер чего стоил в придачу с Квирреллом, тихим милым заикой.

Он и замок с полтергейстом додумался припахать.

— Хогвартс, Хогмунд, вы меня слышите?..

— Слушаю, Тополёчек. И смотрю, — с последней фразой к Гарри подпарил Пивовар и вперился золотыми точечками в зрачки Поттеру. Глядя ответно в глаза Пивовару, Гарри отчетливо произнес:

— Следите за Руквудом денно и нощно. Не нравится мне этот человек, слишком неоднозначная у него история в прошлом, то есть будет… Ну вы меня поняли?!

Поняли, конечно, как не понять, тем более, что Гарри сам частью Замка стал… Его словами все прониклись — со всех сторон стали следить: и глазами портретов, и кошками всех студентов, и птицами их, ястребами да соколами днем и совушками ночью. Куда ни пойдет, повсюду на него палятся, коровы на лугу и те головы поднимали, провожая Виктора до-о-олгими задумчивыми взглядами.

Бедняжка аж занервничал от такой подконтрольной жизни, как тут жить-то, если на каждый твой чих червяк из-под листика выглядывает и говорит: будь здоров!

К счастью, Виктор не поверил в наблюдателей — мало ли кто и по какой причине на него смотрит, может, он красивый и просто человек новый? — и от плана своего не отказался: нанес удар, мерзенько и украдочкой — рано-рано утром, в самый тихий час перед рассветом.

Тополёчек, ты был прав!!! Ментальный вопль Хогвартса, усиленный голосами Хогмунда и кошек, взбаламутил весь замок, катапультами повыкидывал всех из постелей. Замерев на миг и послушав, откуда доносится шум боя, обитатели замка дружно заторопились в сторону библиотеки. Когда все во главе с Гарри и директором сбежались к эпицентру битвы, то увидели сплетенные в драке тела кошек, Хогмунда и Виктора. В когтистом орущем клубке различались ещё три ку-ши, заметных благодаря зеленому цвету шкуры. Собак и кошек разогнали, Пивовара и Руквуда разняли и призвали к ответу. Полтергейст, яростно пыхтя и порываясь просочиться сквозь строй сомкнутых тел, обиженно прокричал:

— Он Адское пламя вызвал! Хотел поселение гномов спалить, но огонь на себя Филармония перехватила! Надеюсь, она не сгорит?.. А сюда он пришел библиотеку сжечь!..

Еле-еле, с трудом вспомнили, что Филармония — это Фелина, ахнули и кинулись на улицу, не забыв предварительно связать Виктора и не поленившись понести с собой.

С такой скоростью до Хогсмида никто никогда ещё не бегал и не скакал, добирались до него разрешенной трансгрессией, для чего Хогвартс временно снял барьер. А с расстояния четырех километров стал слышен бой титанов — земляной кошки и живого огня. Господи, как же это было страшно! Замерев на приличном отдалении от поселка, жители Хогвартса со страхом смотрели на разразившееся вдали сражение, от которого грохотал камнепад в горах, шатались и падали деревья в окрестных лесах и дрожала земля под ногами.

Огонь ревел и плевался протоплазмами, выбрасывая огромные пламенные дуги, Фелина дыбилась гигантскими валами и перехватывала пламя, давила и душила собой, своей сырой земляной плотью…

Откуда-то появился Соломон с длинным посохом в руке, не тратя ни секунды времени, он всадил палку в землю и быстрым речитативом воззвал к небесам, применяя свою загадочную природную магию друидов — вмиг набежали тучи и разверзлись аккурат над огнем, выплескивая на него тонны воды. Фелина промокла, но стала только сильнее, с новыми силами насела на противника, вжимая его во влажную почву и придавливая сверху горушкой, срочно окаменев, чтобы удушить, лишить малейшего притока кислорода! Но даже её сил не хватило бы, если б не помощь, подоспевшая с совершенно неожиданной стороны…

С гор донесся новый, незнакомый гул, земля под ногами затряслась в совершенно другом ритме, как под ударами чьих-то колоссальных шагов. С трудом оторвав взгляды от раскаленно-мокрой Фелины, маги посмотрели в сторону гор, откуда к ним приближалось огромное существо, в котором многие, к своему смущению, признали тролля. У него были большие круглые уши, крупный нос картошкой, густая древесная борода и длинный тонкий хвост. Подойдя к месту схватки, властелин гор мягко отодвинул ногой кошку, как человек котёнка, нагнулся и взял в ладони живой клок огня, аккуратно скатал в ком и засунул в рот. Против стихии природы стихия огня не смогла устоять и покорно стухла, будучи попросту съеденной троллем, самой могущественной из сил природы.

Засмеялся облегченно Соломон и взмахом посоха усмирил дождь, разогнав облака, встряхнулась и стала зеленой Фелина, до этого принявшая вид скалы, благодарно муркнула троллю и уселась в позу египетской статуи. Потрясенные гномы и волшебники, пришедшие со стороны Хогсмида, подошли и сгрудились вокруг обитателей Хогвартса — детей и профессоров, принялись наперебой расспрашивать, что да почему тут случилось? А профессора и сами в шоке, оцепенело моргают на Гарри Поттера, славного невысокого паренька, который всего-то и попросил, что проследить за мистером Руквудом, и вот поди ж ты, чем всё закончилось…

Гарри стоял ни жив ни мертв, ловил на себе растерянные вопрошающие взгляды, сам смотрел на тролля, в его глубокие печальные серые глаза, и покрывался холодным потом — вот как должна была исчезнуть деревня гномов и сгореть история Хогвартса. С помощью вражеского лазутчика, проклятого сторонника лживых гоблинов, подлых и хитрых тварей, готовящих очередное восстание против гномов и волшебников…

И тем более неоценимой оказалась помощь тролля, простого и мирного существа, которого лишь чрезвычайные ситуации поднимают от долгого сна глубоко под горой и заставляют выйти на поверхность, как это случилось сегодня. Фелина и Адский огонь подняли достаточно сильный шум, чтобы разбудить и поднять старого горного короля…

Покосившись на алеющий восток, тролль вздохнул и широким шагом направился обратно в горы — ему надо успеть спрятаться в пещеры, прежде чем солнечные лучи вырвутся из-за горизонта и захватят небо.

Гарри стал героем. Когда маги отошли от шока, их охватило адреналиновое счастье, захлестнувшее с головой и выплеснувшееся наружу обрадованными криками и слезами благодарности. За всех не буду говорить, но Рам точно утер повлажневшие прекрасные глаза, никак не скрывая и не стыдясь этого. Зато на объятия расщедрились все, это англичанам, к счастью, свойственно, так что Поттера от всей души заобнимали-затискали, градом ударов по спине выразив свое искреннее восхищение.

Оглохнув от криков, обласканный кулаками по лопаткам, чувствуя, как под завязами боли расцветают синяки, Гарри тем не менее терпеливо снес пылкую благодарность своих коллег, студентов и жителей деревни, сам продолжая поглядывать в ту сторону, куда ушел их неожиданный утренний союзник — сорокаметровый горный тролль. Его смятение можно понять, ведь Гарри в своей жизни встречал тролля в школе на Хэллоуин, и всё, что он знал, это то, что они тупы, вонючи и легко оглушаются левитированной дубиной. А ещё у них противные, просто ужасные, гадкие сопли — его несчастная остролистовая палочка об этом помнила до самой своей смерти, сломавшись от столкновения с Нагайной…

— Что с тобой, братик, дорогой? — Рам самым первым заметил странную отстраненность Поттера, остальные тоже приспустились с небес и встревоженно начали ощупывать драгоценного мальчика — не поранили ли они его случайно в порыве страсти?..

— Просто я думал, тролли не такие большие, метра четыре в высоту, — смущенно пробормотал Гарри, отворачивая лицо от заботливо ощупывающих рук и вспоминая лысого пузатого урода со слоновьими ногами, припершегося в школу на праздник.

— Так они же разные, — начали волшебники втолковывать парню очевидное. — Есть тролли-великаны, как сегодняшний наш друг, а есть тролли-фейри, хитрые, лживые создания, крадущие и подменивающие детей у невнимательных родителей… Твой-то какой?

Гарри рассказал, какой, все подробности припомнил и затаил дыхание, собираясь узнать новый интересный факт по части троллей. Маги озадаченно переглянулись и…

— Чего не бывает, так это тупого тролля, — заявил Диппет. — Тупица не выживет, загнется от первого же солнечного лучика.

— Ну, если только его специально не беречь, чтобы потом спустить с поводка… — с сомнением протянул Найджел, глядя на Гарри. Тот кивнул его догадке:

— Да, верно, того тролля действительно берегли, прятали до Хэллоуина, Квиррелл сам рассказывал.

— Но всё равно, тупой тролль — это нонсенс! — несогласно припечатал кузнец.

— Ребята, может, о другом поспорим? — встрял в полемику Мракс. И пояснил в ответ на вопросительные взгляды: — Например, поджигателя допросим.

Пламенные, горящие праведным гневом взоры тут же вонзились в упомянутого поджигателя — Руквуда, отчего тот обреченно съежился, остро жалея, что о нём всё-таки вспомнили.

На склоне холма да на ветру допросы как-то не принято проводить, так что все решили вернуться в замок, ненавязчиво утянув с собой отшельника Соломона. Заинтересованные гномы и поселяне не смогли остаться в стороне и молча присоединились к обществу. Большой зал был достаточно вместительным, и, глядя на более чем тысячу лиц собравшихся, Руквуд внезапно осознал, что здесь воплотился самый грандиозный в истории суд. Бледный Визенгамот сдох и зачах по сравнению с этим собранием… Столы и лавки отодвинули к боковым стенам и временно трансфигурировали в зрительские трибуны, на коих все и расселись, распределив в центре зала одинокое креслице со связанным в нём Руквудом. Стол профессоров остался на месте, разве что пол под ним приподняли, создав подиум, в результате чего зал стал походить на амфитеатр или зал суда №10 в подвалах Отдела Тайн.

Видя столь явный произвол, Виктор слабенько трепыхнулся в путах и осмелился вякнуть:

— Это же… Самосуд! Требую настоящего суда!.. При полном составе Визенгамота…

— Будет тебе Визенгамот. Вот выпотрошим, вытрясем из тебя правду и отдадим с чистой совестью властям, — тонко отбрил Блэк. Подумал и включил сарказм: — Или, может, тебе куда приятнее будет компания дементоров?

Ой нет, про стражей Азкабана Виктор как-то подзабыл и тут же срочно заткнулся, вовремя сообразив, что лучше пусть живые маги поругают, чем жуткие душесосы за него примутся.

К столу подошли маги и выложили перед директором предметы, изъятые из карманов Руквуда во время пеленания веревками. Призванное диктоперо застрочило по пергаменту, составляя опись изъятого: кисет с табаком и курительной трубкой, карманные часы на цепочке, малый тубус для хранения малоформатной документации, кожаный мешочек с полновесными галлеонами (пятьсот монет), неиспользованный портключ, заведенный на половину шестого текущего времени, и — та-дам-м-мм! — билет на «Марию-Терезию», отплывающую в Калькутту в полдень сего дня!

То есть ситуация из разряда: «оно само!», когда сами вещи выдают хозяина с головой и потрохами, прямо в лоб заявляя, что их владелец собрался удрать сразу после сожжения деревни и замка. Тишина при этом повисла такая, что Руквуд в буквальном смысле захотел на ручки к добрым дементорам — они же лапушки на самом-то деле, обнимут и поцелуют…

Прожигая ублюдка зеленым огнем праведности, Блэк протянул руку к тубусу, взял его, подержал перед собой и, глядя на Руквуда поверх тубуса, начал ме-е-едленно и неотвратимо развинчивать половинки.

— Не надо… — тихий всхлип вперемешку со стоном вырвался из сдавленного ужасом горла Виктора, пока развинчивались половинки тубуса.

— Мы не судьи и не полицейские, мы всего лишь мирные граждане, желающие знать правду, — непреклонно молвил Найджел, вытряхивая из чехольчика туго свернутую трубочку пергамента. Развернув, он начал негромко бормотать, скользя взглядом по строчкам: — Я, Рагнок Шестой Справедливый, обязуюсь не применять… я, Ранрок, обязуюсь добыть меч… — Дочитывал он молча, а когда закончил, то взгляд, поднятый на Руквуда, вот на такусенькую йотушку уступал взгляду василиска, и то лишь потому, что не окаменял…

— Значит, меч?.. — с тяжестью кузнечной кувалды обрушился вопрос. — Значит, ради меча Годрика ты пришел лишить жизни целый городок и школу, полную детей? Да человек ли ты после этого?

С каждым произнесенным звуком Руквуд всё глубже вжимался в кресло, вздрагивая, как от ударов, словно Блэк бил не словом, а той самой кувалдой, полновесной правдой вколачивая несостоявшегося убийцу в гроб совести. А воздух в зале ещё и загустел от осознания произошедшего. И глядя на тысячу звереющих лиц, Руквуд очень хорошо понимал, что живым он отсюда не выйдет. Не отпустят. Порвут на ленточки и сплетут макраме…

Гарри, понимая то же самое, достал палочку и невербально наколдовал щит вокруг недотепы, чтоб и впрямь до Виктора никто не добрался. Когда на Поттера гневно-вопросительно уставились рассерженные люди, Гарри виновато пояснил:

— Простите, не хочу, чтобы вы стали убийцами из-за этого недоноска…

Эти слова, впрочем, подействовали почище отрезвляющей оплеухи — народ охолонулся от спонтанного гнева и разом очнулся, с удивлением обозревая огромный зал и друг друга. А придя в себя полностью, просто изничтожили Виктора таким взглядом, каким добросовестная хозяюшка смотрит на таракана-альбиноса с чемоданчиком у брюшка, ползущего через кухню…

Сам Виктор ощущал себя точно тем тараканом, когда выполз из зала сквозь расступающуюся толпу, совершенно раздавленный уничижительными взглядами честных работяг, чьи жизни он чуть не предал огню этим утром. На выходе его под ручки ухватили вызванные авроры, заковали в кандалы и препроводили к парящей укрепленной карете для перевозки преступников. Начальство, получив у дирекции Хогвартса исчерпывающие свидетельства и доказательства от более чем тысячи очевидцев, уходило с места происшествия просто охреневшим.

Когда зал опустел и в нём остались только самые приближенные, Найджел с теплотой посмотрел на Гарри.

— Спасибо тебе, сынок. Спас ты нас всех сегодня…

Гарри слабо улыбнулся. Он сам слишком хорошо понимал, что могло случиться, не предупреди он так своевременно Хогвартс и Фелину. Если бы не его паранойя, то Хогвартс стал бы тем, что он помнил из прошло-будущей жизни… Пожар уничтожил бы библиотеку, возможно, погибли бы несколько людей, о которых потом в истории ничего не сохранится. Сожженный замок и поселение Хогсмида, возможно, будут долго восстанавливать, и деревня станет в конечном итоге тем поселком, который потом будут посещать с третьего курса студенты, начавшие учиться по новой трехзвенной системе.

Легко представить, как уводят прочь коров, ненужных во время капитальных ремонтов, да и кому за скотиной ухаживать среди гор стройматериалов, если каждый сантиметр площади будет занят ремонтниками. А потом, когда кто-то вякнет — ой, а куда коров-то? — обнаружится, что коровники переоборудованы под склады и бараки для тех же рабочих, и они доедают последнюю телячью ногу, бросая кости тощим волкодавам, которые придут на смену природным пастырям ку-ши…

Фелина сойдет на нет и превратится в маленькую Миссис Норрис, её друг и куратор Грейс со временем тоже утратит магию и станет сквибом Филчем. Ведь раны, нанесенные магией, не исцеляются. Адский огонь действительно убьет Хогвартс…

И рабочие нового поколения, придя на смену первым, будут доделывать ремонт в по-настоящему обычном замке, мертвом и безжизненном, куда потихоньку начнут стекаться привидения со всех ближайших погостов. Кому, как не призракам, чувствовать усопших и занимать их место, чтобы оно не было пусто… «И только души мертвых помнят дни былые…», наверное, для этого вспомнят о Хогвартсе давно умершие сэр Николас де Мимси-Дельфингтон, Елена Когтевран, брат Патрик и пират Моррисон Барон, придут и воцарятся на своих любимых когда-то факультетах и станут предаваться ностальгии, попутно стравливая студентов меж собой. Просто так, от нечего делать, да и мимохожим ученикам прихвастнуть не зазорно: «а вот в моё время шпагу держали вот так. И вообще, мой факультет самый лучший! Эй, не ври! — обязательно вмешается другой призрак. — Мой факультет — лучший!»

Слово за словом, одно уверение яростней и жарче другого, и так год за годом, из весны в осень, отпечатываясь в головах уезжающих-прибывающих студентов, и забудутся постепенно старые истории.

А пока надо защитить текущую. Вздохнув, Гарри обвел взглядом своих лучших друзей: Найджела, Брайана, Рама, Зейна, Морана и Армандо с Соломоном, кивком приблизил их к себе и тихо заговорил, рассказывая грядущие возможные события, по причине которых в замке чуть не случился пожар.

— Рагнук был одним из лучших кузнецов среди своего народа — в гоблинской культуре правителями становятся не только те, кто усердно работает, но и те, кто делает это лучше. По заказу Годрика Гриффиндора Рагнук выковал меч из чистого серебра с рукоятью, инкрустированной рубинами. Современные гоблины, потомки Рагнука Первого, верят, что Гриффиндор украл этот меч у их короля, тогда как на самом деле король настолько привязался к своему изделию, что безуспешно пытался отнять его у Годрика силой, считая меч своей собственностью. Это была предыстория, история сейчас будет, — Гарри перевел дух и продолжил: — Одно из нескольких восстаний под предводительством гоблина Ранрока произойдет именно по этой причине — чтобы отвоевать назад свою священную реликвию, прикрывшись для отвода глаз войной гоблинов против дискриминации и предубеждений со стороны магического сообщества Великобритании в конце девятнадцатого века. На стороне бунтовщиков в этом конфликте как раз и выступит фракция тёмных волшебников, возглавляемая Виктором Руквудом. Понимаете теперь?

— Но разве за меч не заплочено? — недоуменно спросил Диппет.

— Гоблинов это не колышет, — махнул рукой Гарри. — Они настолько жадные, что даже в упор не видят, что меч Годрика давным-давно зачарован и является только истинному гриффиндорцу в час отчаяния. Я в этом своими глазами убедился, когда меч вроде бы вернулся в руки гоблину Крюкохвату, но тут же растворился после его смерти, а потом явился на зов Невиллу в самый нужный момент. Явился как ни в чем не бывало, словно и не был в руках своих хозяев — гоблинов.

— Значит, вернуть его — не вариант? — задумался Блэк.

— А вы могли бы его вернуть? — опешил Гарри.

— Мог бы, почему б нет? — пожал плечами Найджел. — Меч — не единственная реликвия Основателей. У Годрика, помимо меча, и другие драгоценные артефакты имелись, некоторые и поценнее будут.

— А… А почему же тогда только меч в истории сохранился? — теперь уже задумался Гарри.

— Наверное, потому, что сейчас события вокруг него вертятся, — тепло улыбнулся Соломон, ласково ероша волнистые кудри юноши. Гарри так и замер вдруг под рукой и непроизвольно потянулся следом за ладонью, безотчетно прося отеческой ласки. От чуткого друида не ускользнул этот кратчайший миг сердечного откровения, и он, ни секунды не колеблясь, мягко привлек Гарри к себе, даруя ему то, в чем он так отчаянно сейчас нуждался.

Остальные, видя происходящее, тактично помолчали, давая мальчику время для нежности. Потому что это случилось. Случилось здесь и сейчас, и отторгать его ни в коем случае нельзя, иначе миг будет упущен и больше не вернется никогда. Соломон тепло подышал в темную макушку и тихо шепнул:

— Гарри, ты будешь моим сыном?

— Да… — выдохнул Гарри в узкую грудь отшельника-друида, вдыхая запах трав и сосновой хвои. Чистый, лесной аромат, нетронутый никакой цивилизацией. Пусть у него есть Зейн, но и ему самому отец тоже нужен, причем вот такой, как Соломон, и вот так, внезапно и естественно, в самый нужный момент, когда само сердце позвало. И папа откликнулся на этот безмолвный зов, пришел…

Зейн, за несколько последних лет поднабравшийся знаний и хорошо изучивший папочку Гарри вдоль и поперек, только возликовал в душе, искренне радуясь тому, что и Гарри наконец-то открылся Соломону. А то он помнит тот день двадцатого года, когда Гарри по просьбе Рамы нанёс визит незнакомому тогда отшельнику и каким смурным он вернулся поздним вечером. Много дней он потом ходил сам не свой, не ел, не спал, всё друида своего одинокого вспоминал, переживал-беспокоился о нем… А когда Рам снова зелье то сварил, Гарри чуть ли не с боем вытребовал право самому отнести лекарство Соломону.

Ну и ему, Зейну, потом интересно стало, что за Соломона такого Гарри навещает, да и попросился с ним. Папочка не отказал — сводил Зейна в гости к друиду… И как же Соломон Зейну-то понравился! Чуть ли не с первого взгляда, как ни банально это звучит, но не зря же странствует по миру во все эпохи известнейшая фраза: «Влюбиться с первого взгляда»? А у Соломона натура такая — приветливая, добрая, душа хоть и израненная, но открытая, отзывчивая. Зейна он сразу принял, приласкал, отогрел словом ласковым, взглядом теплым, внимательным. Чаем травяным угостил, на все вопросы без запинки отвечать стал, потом во все тайны природы начал Зейна посвящать, в общем, держал себя, как папочка Гарри, только старенький, вон седой какой…

Даже странно, что такого человека жуткие магглы обидели. Этим словом Зейн обозначил всех плохих людей, исходя из значения английского слова «грязь», и порой искренне не понимал, почему волшебники всё человечество называют магглами? Потом-то ему объяснили, но себе Зейн остался верен — упорно не применял к хорошим людям грязное название.

Уловив малозаметный для всех нюанс, Зейн осторожно шагнул к Гарри и Соломону и тихонько приобнял их обоих, желая приобщиться к семейному теплу и поделиться с ними толикой своего личного счастья. Захваченные врасплох, Гарри и Соломон удивленно рассмеялись, крепко прижатые сильными руками к могучему телу любящего их Зейна.

— Ох, мальчики, — сквозь смех и слезы счастливо выдохнул Соломон. — Так и быть, буду ещё и дедушкой Зейну. Гарри, Зейн, — отстранившись, он пытливо заглянул им в глаза. — Я дам вам свое имя, если хотите, и введу в свой Род. Нужно только ваше согласие.

Предложение Соломона стоило обдумать, чем Гарри и занялся, уютно прижимаясь щекой к плечу друида. Готов ли он отказаться от фамилии Поттер и войти в новый род? И что это изменит? Всё изменит, понял Гарри, он не будет безродным сиротой, обретет семью и стабильность. Да и не это главное, в конце-то концов, а то, что Соломон больше не будет одинок, вот о чём он должен думать — об израненном сердце Соломона!..

— Я согласен… — тихо выдохнул Гарри.

— И я, — эхом последовал Зейн.

В карих глазах Соломона словно звездочки загорелись, разбежавшись теплыми согревающими лучиками счастья, такая же теплая улыбка коснулась его губ, и всем как-то вдруг похорошело от такого искреннего, теплейшего расположения. Всё-таки магия друида — это не пустой звук, а нечто очень значимое, что-то существенное, большое и постоянное, как сама природа. Такое же вечное и загадочное, как древние камни Стоунхенджа…

— Приготовления к кельтскому обряду начнем на этой неделе в ночь Бельтайна, — решил Найджел. — С вечера тридцатого апреля по вечер первого мая. В это время зима переходит в лето, темное время суток сменяется светлым, и вместе с возрождением природы начинается новый жизненный цикл. Самое благоприятное время для зарождения новой семьи и принятия в Род. Что скажете? — Блэк обвел взглядом присутствующих.

Соломон согласно кивнул, и Найджел воодушевленно продолжил:

— Вопрос с проживанием мы решим позже, а пока давайте придумаем, как, наконец, предотвратить грядущее дракклово восстание гоблинов.

— А чего тут думать? — сварливо заворчал Брайан. — Нужно меч гоблинам отдать, для этого надо просто от реликвии отказаться, вот и всё.

— Ничего себе «просто»! — ахнул потрясенный Моран. — Да разве ж это возможно — вот так взять и отказаться от ценнейшей реликвии одного из Основателей?! Вы что, ребята, это же история наша!..

— А это школа наша, — Блэк обвел рукой огромный зал. — И жизни детей, живущих в этих стенах, всяко ценнее старинной побрякушки.

— Э-э-э… — Мракс пристыженно прикусил язык, а Гарри невольно улыбнулся, вспомнив старика Марволо, точно так же цепляющегося за старинные побрякушки своего Рода, кольцо и медальон. Не отсюда ли такая алчность?

— Значит, решено, — Найджел благодарно кивнул Брайану. — Приступим к новым нашим делам: отказу от одной из реликвий и обряду Принятия в Род. Дел полно, и серьезных, но с первым будет хоть и сложно, но решаемо, в конце концов, по диадеме Кандиды мы уже не плачем за давностью лет…

— А её можно вернуть? — поинтересовался Гарри. Найджел отмахнулся.

— Да нет, невозможно это. Никто не знает, где она…

— В Албании, в корнях старого ясеня, где убита и похоронена Елена Когтевран, — слегка недоуменно ответил Гарри.

Упс… На него уставились, как честные евреи на пришествие Христа во плоти. Искреннейшее изумление во взгляде друзей заставило Гарри смутиться и покраснеть — а чего он такого сказал?!

— Парнишка… — задыхаясь от волнения, зашептал Дамблдор. — Какими технологиями вы в будущем достигли таких невозможных знаний?

— Призрак Елены рассказал, — растерянно пожал плечами Гарри. Соломон захохотал и, обняв мальчика за плечи, весело подмигнул обескураженному Дамблдору.

Выражение лица Брайана при этом было таким бесценным… Ну да, он-то настроился на сверхновейшие чудеса будущего, а тут такой облом-с.

Народу в замке было предостаточно, так что делами занялись сразу, никуда и ни на что не откладывая. Собрали делегацию с аудиенцией к гоблинам, скоренько сколотили экспедицию в Албанию за диадемой и параллельно с этим начали приготовления к кельтскому обряду Принятия.

Соломона при дворе хорошо знали и всем недовольным быстро заткнули рты, пригрозив изгнанием из Хогвартса. Но идиотов, слава богу, не было, те, кто узнал причину возвращения друида в замок, прониклись его подвигом, неоценимой помощью Фелине в бою с огнём и пришли к нему с извинениями. Ну а Соломон ни на кого не был обижен, так что извинения принял, быстренько всех простил, на всякий случай, и занялся своими важными делами.

А так как он решил участвовать во всех событиях поочередно, то нам остается лишь пересказать их по мере поступления, а не лихорадочно соображать, с чего же начать в первую очередь…

Итак, до первого мая ещё оставалась уйма времени, целых шесть дней (или пять — до тридцатого апреля, кому как удобней…), меч Годрика был под рукой, экспедицию в Албанию только начали организовывать, так что в первую очередь сообща было принято решение отправить делегацию к гоблинам.

Но для начала принесли общий отказ от реликвии. Собрали зал, объявили задачу, объяснили причину. Народ выслушал, посмотрел на мамочек с малыми детками и проникся. Особенно когда представилось, как малыши пожираются Адским пламенем…

Что ж, Гарри был очень рад, что Виктора уже забрали в Азкабан, а то б от него мокрого места не оставили, настолько народ озверел. И стало так противно иметь с гоблинами дело, многих аж затошнило. Вот же твари, никак не уймутся — восстание им подавай!.. На волне всеобщего отвращения поднялся вопрос — а так ли им, волшебникам, необходим этот сраный гоблинский банк с их кровавым золотом?!

— Нет! — решительно заявила суровая с виду женщина, поднимаясь с места. — Не нужен нам Гринготтс! Я больше не желаю иметь с ними дела, в свете чего отказываюсь от своей личной семейной реликвии — брачной диадемы. Гоблинская работа, знаете ли, хранилась в семье веками, но теперь мне от неё тошно… Как подумаю, что моя дочка могла сгореть этой ночью… Росинка! — властно позвала мадам, стукнув клюкой в пол.

С негромким хлопком перед ней возникла крохотная домовушка с резным ларчиком в лапках. Одновременно с ней появился хогвартский домовик и поставил перед столом профессоров простой деревянный табурет, к которому и просеменила Росинка, чтобы бережно поставить на него ларчик.

— Дозволите взглянуть, мадам Прюэтт? — спросил Блэк. Мадам дозволила, и Росинка открыла ларчик, являя взору волшебников чудесную бриллиантовую диадему, инкрустированную жемчугом и микроскопическими сапфирчиками.

Красивая вещь, но восторга ни у кого не вызвала — проклятой стала она, как их создатели, бессердечные кровавые гоблины…

В горле Гарри сам собой возник комок при виде того, что последовало дальше: следуя примеру миссис Прюэтт, прочие волшебники стали подниматься с мест, подходить к табурету, снимать с себя кольца и кулоны, брошки и запонки, вызывать своих домовиков и выкладывать на увеличивающийся в размерах табурет принесенные слугами семейные ценности — фамильные шпаги и рапиры, табакерки серебряные и платиновые, фляжки, чаши и кубки…

— Диадему Когтевран тоже придется отдать? — тихо спросил Гарри у сидящего рядом Диппета.

— Нет, — кузнец мстительно улыбнулся. — Диадема гномьей работы, гоблинам она не достанется. Рылами не доросли!..

Гарри весело хмыкнул:

— Так почему ж гномам не заняться финансами? Заместо гоблинов с их шаловливыми ручками?

— А гномы свои металлы с драконами делят. Как тут быть? — Диппет хитровато глянул на Гарри.

— Значит, пришло время заключить союз с ними! — стукнул тот кулаком по подлокотнику кресла. — Создадим свой собственный банк «Драгондворф» и больше ни от кого не будем зависеть! Кстати, а как сейчас с драконьими заповедниками? — озадачился вдруг Гарри.

— Никак, — пожал кузнец плечами. — Заводим кое-где полезные знакомства среди культурных драконов. На диких рыцарям наводку даем, если ищут… Дикарей и так мало становится, мельчают, деградируют, вымирают, скоро дикие драконы, наверное, совсем исчезнут.

— А вы не хотите их сохранить? — Гарри недоуменно уставился на Диппета.

— Зачем? — пришел в полное изумление Армандо. — Нам и знакомых хватает! А из диких сами пусть разбираются, кому надо — выживут, не маленькие. Или ты решил, что драконы, как собачки, позволят подвергнуть себя селекции?

— Но именно этим в мое время и занимаются, — растерянно пробормотал Гарри. — Разводят драконов на ингредиенты, для чего создали несколько больших запасников — драконьих заповедников.

— О Мерлин… — Армандо подчеркнул свои слова жестом «рука-лицо» и вздохнул. — До чего мы там докатились… или докатимся? Фестралов в оглобли загнали, гиппогрифа восславили… я помню, мне Моран рассказывал, в твое время их перестали потреблять в пищу. Что мы с драконами должны сделать, что они опустятся до уровня болонок? Мальчик, прекращай меня расстраивать!..

— Прости, — извинился Гарри и спросил с надеждой: — Но может, теперь этого не будет? Мы же спасли Хогвартс.

— Дай-то Мерлин! — с чувством подытожил Армандо.

Оставив на время драконью тему, Гарри переключился на происходящее в зале, где к табурету продолжали подходить те, кто отказался от изделий гоблинской работы. Надо сказать, Гарри вовремя переключился, потому что как раз в этот момент начало происходить нечто странное. Очередной волшебник с презрением кинул на пол к табурету какую-то побрякушку, и тут в зале появился ослепительно-яркий Патронус. Переливаясь бело-голубым сиянием, невесомая птица подлетела к миссис Прюэтт и недоуменным голосом спросила у неё:

— Мама, что происходит? У нас тут в банке гоблины в корчах падают, трое уже померли. Старейшина в панике — кто-то отрекается от их работ и гоблины перестали получать подпитку!

Гарри так и ахнул весь, вмиг вспомнив маггловскую сказку «Зеркало гоблинов». Да не отсюда ли известная легенда о гоблинских изделиях, которые из людей жизненные силы тянут?! Не отсюда ли все эти мифы о проклятых вещах, всяких там подсвечниках, ожерельях и заколках, что унесли не одну человеческую жизнь? Да он даже видел однажды такую заколдованную штуку — опаловое ожерелье, от которого пострадала Кэти Белл.

— Шляпа! Немедленно выкинь из себя меч Годрика!!! — оглушительно взревел Блэк, вскакивая с места.

Распределяющая Шляпа, стоявшая здесь же, на краю стола, здорово перетрусила от командирского рыка директора и мигом «родила» знаменитый меч.

— Отрекаюсь от тебя! Сгинь! — рявкнул Найджел, посылая вдогонку артефакту формулу радикального Отречения.

Остальные волшебники тоже отставили все сомнения и спешно начали сдирать с себя украшения и вызывать из домов своих слуг, изо всех сил торопясь избавиться от треклятых поделок, которые, как только что выяснилось, поддерживали гоблинскую жизнь… Вот же гады, во-о-от зачем они их творят, красивые свои штучки: чтобы подбросить невинным людям и посасывать жизненные человеческие силы, как вкусные питательные коктейльчики. Соломинки, мать вашу!

Вот так, внезапно и совершенно спонтанно, гоблины угодили в тотальную немилость волшебников и вкусили все прелести опалы. От них отказался весь волшебный мир маг-Британии, им вернули все их поделки и, скорчив брезгливую гримасу, сказали, что больше не будут пользоваться услугами Гринготтса. Вы же понимаете, что при таком раскладе из опального народца выжили только те гоблины, которые за свою жизнь ни одной пуговицы не сочинили? И они, эти выжившие, теперь стояли среди тел сдохших сородичей и тупо моргали, пытаясь уложить в своих зеленых черепушках самую насущную в данный момент мысль — что делать с брошенным золотом??? Ибо его было хоть зажрись. Горы, горы, горы и горы, километры покинутых гор золота валялись в сейфах неподъемным дохлым грузом…

Зато обитателям Хогвартса стало понятно стремление гоблинов вернуть себе меч Годрика. Он не принадлежал в школе кому-то одному и, следовательно, не получал подпитки, через которую жил и радовался его создатель. А значит, что? Вот именно, надо заиметь меч и продать его подороже частному лицу, чтобы тот сох и таял, на радость потомку Рагнука. А то ж Годрик, падла такая, зачаровал волшебный меч, сделал его зачем-то помогающим артефактом и подарил Шляпе, бездушной неразумной вещи!..

Пока по маг-Британии куролесил Хаос, выяснялись последние отношения с гоблинами, создавались новые союзы с гномами и драконами и в срочном порядке чеканились свежие монеты — дракки, дварги и цверги — для гномьего банка, наши друзья приступили ко второму делу — отправились в Албанию за диадемой Кандиды Когтевран.

Сначала зарулили в Министерство за порталом, нашли ближайший — в городок Тирану, заплатили сколько-то пока действительных галлеонов, расписались в регистрационном бланке и получили добро с напутствием беречь себя.

Гарри поставил подпись последним, отдал перо администратору и заторопился к Соломону и Зейну, поджидавшим парня у портала вместе с Никумом и Мраксом. Именно в таком составе они отправились в путешествие за диадемой.

Серая Дама, как помнилось Гарри, никаких подробностей не сообщала, сказала только, что спрятала мамину вещь в дупле дерева, и казалось бы, нет ни малейшего шанса разыскать нужное дерево в гористо-лесной стране. Всё равно что спрятать древесный лист в лесу. Но тело-то самой Елены куда спрячешь? Вот и Гарри об этом подумал однажды на досуге за чашечкой чая…

Прошерстил он, значит, путеводитель по Албании и наткнулся на любопытную достопримечательность — утес Елены на озере Шкодер, что на северо-западе страны. В буклетике было подробное описание места старинного погребения.

Тирана, маленькая албанская столица гостеприимно раскинулась перед нашими героями пестренькой такой, веселенькой зеленой скатеркой. Очень хотелось в ней задержаться, поглазеть на все местные чудеса, но… Дела, понимаете? Выспросив у портального точные координаты до Шкодера, пятерка приготовилась к групповой трансгрессии.

— Потерпишь, Зейн? — заботливо спросил Гарри, беря за руку сына.

— Да, папочка, — кротко отозвался сынок, покрепче вцепляясь в папину ладонь. С другой стороны Зейна ухватил Соломон и начал отсчет для синхронизации. Миг, и они переместились.

Развалины крепости Розафа и Скардарское озеро встретили их во всей своей неописуемой красе, заставив удивленно заморгать. Шкодерское озеро раскинулось далеко в долине не то клоками, не то перепутанной ленточкой, ну да реки старались как могли, прогрызая себе путь в этой гористой местности, отчего и создался такой причудливый вид современной низины, тесно зажатой горами.

Найти нужный утес не составило труда — к нему вела тропка, проторенная ногами множества паломников. Зачем — наши герои поняли, когда добрались до могилы Елены Когтевран. Она пряталась в тени двух белоствольных ясеней, выщербленный серый гранит и такой же крест обозначали место древнего захоронения, вытесанные в камне буквы едва угадывались, почти стертые временем, и ещё можно было разобрать слово «Елена».

С утеса открывался величественно-прекрасный вид на то же озеро-ленту. Глядя на него, Гарри тихо пробормотал, вспоминая сухие строчки буклета:

— Согласно легендам, албанцы считали себя потомками орлов, а сама страна на албанском языке и поныне именуется Шкиперия — «Страна орлов». Не потому ли Елена сюда сбежала, прячась от матери?..

— Зачем бы ей прятаться? — недоуменно спросил Мракс.

— Болван ты, — беззлобно крякнул Соломон, отвешивая подзатыльник Морану. — Диадему-то сюда кто принес?

— А кстати, где она? — поинтересовался Рам.

— В каком-то из этих двух деревьев, — кивнул Гарри. — Поищем дупло?

Искомое обнаружилось в ложбине у корней ближнего к могиле дерева. Это было и не дупло в прямом смысле этого слова, а глубокая складка в сросшихся корнях, в нише которой и находилась давно утерянная диадема Кандиды Когтевран. Тряпица, в которую она была когда-то завернута, истлела в труху, но драгоценность скрыла сама природа, щедро облепив серебряный ободок и сапфиры мхом и лишайником. Так что, достав нечто округлое, пришлось это тщательно отчистить от наросшей земли и травы, прежде чем сапфиры и серебро снова сверкнули на солнце. Казалось, они радуются, увидев свет после долгого, очень продолжительного сна в тысячелетней тьме.

Пока взрослые возились с поисками и находкой, Зейн нашел развлечение по себе — наслаждался пением птичек. Их звонкие голоса буквально заворожили его романтичную душу, заставляя сердце сладко замирать в груди. Сидел в высокой траве зачарованный великан, слушал тонкие трели и пытался рассмотреть чудесных певуний сквозь густую листву деревьев.

Соломон и Гарри полюбовались на сапфиры и, пока Моран бережно укладывал драгоценность в шкатулку, озаботились местонахождением Зейна. Нашли его в траве и подошли.

— Чем ты занимаешься, сынок? — заинтересованно спросил Гарри.

— Слушаю… — завороженно ответил Зейн и перевел затуманенный взгляд на Гарри. — Скажи мне, папа, какое высшее провидение сумело создать такое чудо? Эти птички… размером с палец ребёнка, а голоса их подобны пению ангелов…

Вздохнув, Гарри уселся рядом с Зейном и прикрыл глаза, к нему сбоку присел Соломон, сзади неслышно подошли Рам с Мораном, и все они вместе покорно потратили несколько часов своей жизни, слушая упоительное пение радужных посланниц неба.

Благодаря Зейну, Гарри и его друзья вернулись в Хогвартс духовно просветленными. Потому что птички — это действительно ангелы, чьими голосами они поют на земле.

Ситуация в маг-Британии за время их отсуствия раскалилась добела, и не только в Британии, но и в Западной Европе, где гоблины были также широко распространены. Племени зеленошкурых повсюду объявили полное аутодафе, вообще весь гоблинский род был отправлен в опалу! Им были возвращены все их гоблинские изделия, и бедолаги просто воем изошли, искренне не понимая, как маги вообще раскрыли гоблинский заговор?! Ведь тысячелетиями волшебники ничего не подозревали, заказывали у лучших мастеров мечи и кубки, и вдруг в одночасье все как проснулись! Такого массового отказа от гоблинских работ ещё не бывало в истории магического мира…

Ну кто бы мог подумать, что от одного такого гоблинского подарка вдруг решат отказаться? А вот жадничать не надо было, лежал бы меч в волшебной шляпе, помогал нуждающимся, каши не просил… Но невовремя вылезшая жадность, как правило, губит всех.

Вот и здесь так же: большинство гоблинов погибло без подпитки через свои заколдованные вещи, а тех, кто выжил, без жалости согнали в Полые холмы, в истинный их дом, где им и положено быть, коварным малым народцам подземных фейри. Хватит! Больше не будет их кровавых восстаний!

Судьба здания Гринготтса пока решалась, а вот их подвалы засыпали, все их километры ходов и пещер. Золото отсортировали, то, что было гоблинским, отдали в Полые холмы, а то золото, что было чистым, людским и гномьим, отправили на переплавку и новую чеканку. Образцы свеженьких монет гномы с гордостью показали Хогвартсу в первую очередь, опередив даже министра!

Гарри с любопытством посмотрел на новую валюту маг-Британии — золотые тяжеленькие дракки с отчеканенным драконьим профилем на аверсе и цифрой один на обратной стороне, серебряные лунообразные дворики с гномом на лицевой стороне и номиналом в двадцать на реверсе и бронзовые цверги, маленькие копеечки с изображением крылатой собачки. Уже самим своим видом новые монеты восхищали и радовали — прелесть что такое.

А тридцатого апреля состоялось то самое долгожданное таинство — кельтский обряд принятия в Род. Соломон, Гарри и Зейн, облаченные в белые одежды из домотканой материи, встали треугольником, лицом друг к другу, взявшись за руки. Кроме них троих, на поляне никого не было, ну разве что ещё вездесущие певуньи-птички, невидимо щебечущие в листве. Трое — статный, нестарый ещё мужчина, стройный тонкий юноша и высокий дюжий великан — стояли возле лесного грота, с вершины которого в каменную чашу ниспадал узенький журливый водопадик. В волнующейся воде прыгало и мерцало опрокинутое небо, сперва голубое, с летящими облачками, потом темное — с танцующими звездочками. Затем снова голубое и безоблачное… Заглянул любопытный большеголовый лисёнок, прошнырнул вокруг странно застывших людей, лакнул водички из чаши, набрался смелости и подобрался к самому меньшему визуально человеку, опасливо понюхал ногу и задал веселого стрекача, поражаясь собственной отваге. Ближе к вечеру по краю поляны просквозила молодая косуля, глянула на три фигуры и умчалась, задрав белый хвостик.

А трое людей продолжали поститься, строго соблюдая чистоту друидского обряда, очищаясь телами и душами, чтобы перейти в новое для себя состояние в новой совместной жизни. Так они стояли всё то время, пока зима планетарно переходила в лето и начиналось новое вращение колеса года. Наконец этот миг прошел, и Соломон открыл глаза, чувствуя себя полностью обновленным — тяжести и той страшной пустоты на сердце больше не было, рядом с ним стояли его (теперь) собственные дети, Гарри и Зейн. Сын и внук. Двое чудесных родных мальчиков.

— Я, Соломон, сын Катала, нарекаю себя вашим отцом, отдаю свою жизнь вашим сердцам, моя душа — ваша душа. Вы — мои дети, я — ваш отец… — тихо прозвучала в тиши утра обновленного года клятва друида. — Мои дети, Гарри де Нели, Зейн де Нели, со мной, навсегда…

— Навсегда, — эхом вторили Гарри и Зейн, следуя за клятвой своего отца, Соломона де Нели. И их нежные сердца отныне тоже не были одинокими. Они стали семьей.

Вдохнув полной грудью, Гарри сжал покрепче ладонь отца и тепло посмотрел на него, взглядом выражая благодарность и все те чувства, на которые не находилось слов. Папа. Ты даже не представляешь, как полна моя душа от того, что я стою рядом с тобой, живым, настоящим, во плоти и крови, а не с призраком, призванным из Воскрешающего камня Смерти…

Папа. Я могу держать тебя за руку, смотреть в твои глаза, слушать твой голос и знать, просто знать, что ты есть. А не смотреть с тоскою на глянец фотографии и горестно вопрошать незнакомого человека в очках — почему ты покинул меня?

И пусть простит меня Джеймс Поттер, но твой род продолжит другой сын. Тот, которому ты станешь живым отцом, тот, которого ты сам вырастишь. У меня не получилось — я умер, сгинул в прошлое…

Соломон, чувствуя невысказанное, молча прижал к себе своего новообретенного сына, погладил спину и шепнул в темную макушку:

— Ты был потерян, я знаю. Но это кончилось — теперь ты найден. Ты больше не одинок. И ты, Зейн, тоже, — глянул он поверх макушки Гарри на внука. Великан стесненно кивнул и отошел к одежде, пролежавшей два полных дня в их ожидании. Гарри и Соломон последовали его примеру: неспешно облачились в повседневное одеяние, невольно поеживаясь от нутряных звуков голодных желудков — перепостившийся организм настойчиво требовал калорий.

— М-мм… можно я домовика сюда вызову? — не удержался Гарри и умоляюще посмотрел на Соломона. — Я не доживу до Хогвартса.

— Зови, — кивнул Соломон, расстилая плащ вместо пледа. Призванные домовики в задачу вникли и натащили гору снеди, буквально завалив изголодавшихся волшебников пирогами и кашами. Жадно глотая вкуснющий пастуший пирог, Гарри заметил:

— На природе аппетит лучше!

— Ты прав, — засмеялся Соломон, подливая всем в кубки томатного сока. — Особенно, когда ты голоден, — подколол он.

Теперь засмеялся Гарри и подал Зейну булку, за которой тот потянулся. Дальше семья де Нели трапезничала в тишине, шедро делясь крошками хлеба с вездесущими пичугами, которые настолько доверились им, что запросто садились на руки и плечи, благодарно и тихонько почирикивая. Причем осторожненько так, словно боялись спугнуть больших добрых дядь.

Гарри весьма позабавился, поймав себя на такой ассоциации. Но смеяться внезапно расхотелось, когда он увидел, как разошелся один всклокоченный воробьишка, расчирикался было, но тут мама на него крылышками замахала и в буквальном смысле зашипела на него, мол, тише ты, не шуми!.. А воробейчик как бы спохватился, на получирике запнулся и умолк, выпучив глазёнки.

Гарри неуверенно посмотрел на кубок — сок, что ли, испортился? — и отставил его в сторону. Соломон заметил вздрюченность парня и покачал головой.

— В порядке всё с ним, — успокоил он юношу. — Дело в тебе. Обряд прошел успешно и ты теперь мой сын, а значит, ты, как и я, скоро начнешь понимать птичий и звериный язык, как все друиды. Просто для тебя это внове и необычно, в отличие от меня, я-то их с детства понимаю, и для меня это в порядке вещей.

— Да? — растерянно переспросил Гарри и задумался. — То есть они разговаривать начнут?

— Нет, Гарри, это ты начнешь их понимать, — поправил Соломон. — Разговаривать они всегда разговаривали, между собой, на своем наречии.

— Мне это сложно принять, — признался Гарри, хмурясь и почесывая висок. — Но я постараюсь…

— Понимаю, — улыбнулся Соломон. — Человеку вообще трудно воспринять тот факт, что, кроме него, существует ещё немало рас, чьи представители обладают разумной речью, если ему сообщить, что на свете есть гномы и великаны, орки, домовики, русалки и эльфы, то сам понимаешь, как он будет удивлен… Но, кроме них, у нас есть ещё четвероногие и пернатые братья, которые, как ни странно, тоже общаются с нами. Вот воробьев возьми, их чириканье для тебя всего лишь набор звонких звуков, в то время как для меня это целая речь. Когда я иду по лесу, то всегда внимательно прислушиваюсь к птичьим голосам.

— И что они говорят? — поинтересовался Гарри. Зейн тоже выжидательно уставился на Соломона. Тот тихо засмеялся, с любовью глядя им в глаза.

— Не скажу, Гарри, Зейн. Пусть это станет для вас настоящим открытием, которое вы сами совершите, открывая для себя заново удивительный мир животных. Не хочу испортить вам приятный сюрприз.

На этой слегка интригующей ноте семья друидов решила закончить свое пребывание на лесной полянке. Собрав холщовые рубахи и передав их вместе с опустевшей посудой явившемуся на зов домовику, Соломон с Гарри взяли за руки Зейна и переместились к Хогвартсу.

Замок встретил их радостным всплеском магии. Откуда-то из-за стен вылетели яркие воздушные шарики с россыпью разноцветных конфетти и серпантина, парадные двери распахнулись, и из них навстречу нашим героям выбежали счастливые дети. С веселым гомоном они окружили Соломона, Гарри и Зейна и принялись изливать на них свои самые искренние восторги и любовь. Дети постарше, студенты и взрослые подоспели следом и, окружив, устроили прямо-таки целый фестиваль с песнями и танцами, щедро засыпая героев дня лепестками цветов и зернышками пшеницы. Нежно мурчали лютни и свирели, звенели звонкие девичьи голоса…

Гарри весь увертелся, восхищенный таким праздничным приветствием, настоящей искренней радостью за них, за то, что они стали семьей. Несколько раз он даже подавил рыдание, замаскировав его под сдавленный смех. Вот они — люди! Настоящие, без капли притворства, выражающие самую честную радость за возникновение и создание новой семьи. Нет, боже, так не бывает, чтобы кто-то искренне желал кому-то счастья, вот так, просто желал и ликовал вместе со всеми за Гарри, Соломона и Зейна!

Слезы всё-таки вырвались, обожгли глаза, как Гарри ни силился их удержать. А потом стало и не до них, ведь все вокруг тоже плакали. Смеялись, улыбались и плакали слезами счастья, дружно обнимая и целуя Гарри и Соломона. Зейна не смогли — не достали… Но зато расцеловали его руки. А когда он осмелился подхватить и поднять к лицу двух девушек, те воспользовались неожиданной оказией и, обрадованно взвизгнув, расчмокали гиганта в щеки. И наотрез отказались слезать с его рук — так и остались висеть на шее, счастливо болтая ножками.

В замке их ждал щедрейший подарок от Блэка и самого Хогвартса — семейные апартаменты, расположенные в директорской башне. Целая пятикомнатная квартира, ей-богу, состоявшая из гостиной с камином, столовой и трех роскошных спален с гардеробными и личными кабинетами. Соломон, однако, не пришел в восторг.

— Хм… — он искоса глянул на Найджела. — А попроще чего нет? Непривычно мне к такой роскоши…

— Привыкай пока к этому. После моей отставки вся башня достанется вам. Так что звиняй, — ехида Блэк деланно развел руками.

Соломон припомнил круглый директорский кабинет и притворно скис, Гарри и Зейн умиленно засмеялись, видя его шутливое огорчение. Теплые смешинки в карих глазах Соломона так и брызгали весельем. Что и говорить, жизнь наконец-то обрела смысл. Теперь им есть ради кого дышать и о ком заботиться, теперь они есть друг у друга. И отступили прочь призраки жены и дочерей, уже который год молчаливым укором маячащие на краю сознания с безмолвной мольбой отпустить их прочь, а самому зажить своей жизнью, свободной и полной. Простите, девочки мои, просто они не встретились мне раньше, понимаете? Эти мальчики появились в моей жизни только сейчас…

Зейн увлекся каким-то предметом и позвал Гарри, прося объяснить, что это такое. Глядя на отошедших юношей, Найджел тихо молвил, склонившись к лицу друида:

— Благодарю тебя, Соломон, мальчикам этого так не хватало…

— Дело в Гарри, — тепло улыбнулся Соломон. — Он особенный. Помню нашу первую встречу: привез мне лекарство, сам милый, вежливый, предупредительный, со мной, как с хрустальной вазочкой, держится, вот честно, хрупким себя почувствовал… И это оказалось неожиданно приятно, никто обо мне так не беспокоился и не переживал, как Гарри. Он настоящий, не пытается в чем-то слукавить, не показывает что-то сверх того, что имеет, он искренний и честный, как… как Зейн. Зейн такой же. Только попроще, более…

— Моложе, — подсказал Блэк. — С более детским восприятием этого мира. Я тебе рассказывал его историю, он — монстр.

— Но монстр с нежным сердцем, — мягко возразил Соломон. — Рад, что они нашли друг друга, без Гарри Зейн бы пропал. Так, а чего ты вдруг на покой собрался? — переменил он тему, увидев, что Гарри с Зейном возвращаются от окна.

— Ну, не то чтобы на покой, — скривился Блэк, с пониманием подхватывая новую тему. — Меня всё ещё пытаются вернуть в семью, типа, если я очень постараюсь и хорошенько покаюсь перед матушкой, то меня восстановят на родовом гобелене. М-мерлин, она такая курица…

— Это кто же? — опешил Соломон.

— Не поверишь! — зло развеселился Блэк. — Элла Макс, дражайшая жёнушка моего ненаглядного сводного братца Сигнуса, чтоб его волки задрали!..

— Да иди ты!.. — не поверил Соломон, в порыве эмоций хлопая Найджела по руке.

— А я что делаю?! — не менее эмоционально отозвался Блэк. — Сижу тут, прячусь ото всех… Элле же говорили прямо в лоб, что я бастард и потому не отображаюсь на семейном гобелене, но она вбила себе в голову, что не всё потеряно и для меня ещё есть шанс вернуться в семью. Ну достала же… Строит из себя святую невинность и всех уверяет, что у провинившихся должен быть второй шанс. А я-то в чем виноват? В том, что отец не успел спрятать любовницу от жены?..

— Погодите!.. — заволновался Гарри, встревая в разговор. — Во-о-от в чем дело! — хлопнул он себя по лбу, поняв, наконец, неувязку с Декстером Фортескью. — Так вот что за путаница с годами… Это в твою честь назовут сына, который станет самым непопулярным директором Хогвартса в конце девятнадцатого века, а не ты…

— В смысле? Его назовут как меня? — удивился Блэк.

— Да! — улыбнулся юноша.

— И как оно — два Финеаса Найджелуса Блэка на одном гобелене? — развеселился Найджел.

— Никак… — побледнел Гарри. — Один он там, Финеас Найджелус, и теперь я понимаю, почему не узнал тебя в нашу первую встречу. Наш директор разговаривал не с твоим портретом. А ещё я знаю, почему о тебе ничего не известно в будущем — ведь Хогвартс-то сгорел, а твоего племянника назовут в память о тебе… То есть должны были назвать, если бы Хогвартс сгорел неделю назад, — подумав, поправился он.

— Понимаешь? — посерьезнел Соломон, пристально глядя на Блэка. — Хогвартс сгорел, ты погиб на пожаре, а безутешные родственники назвали сына в честь погибшего дяди…

— И я разговаривал с портретом твоего полного тезки, — добавил Гарри. И попросил: — Прошу, не уходи на покой, посиди в кресле директора подольше.

— Посижу, — машинально закивал побледневший Найджел. — И подольше. Не старый я ещё, всего тридцать пять… Вот те на! — вздрогнул он и проницательно взглянул на Гарри. — Ты спас мне жизнь. И не только мне, но и…

Блэк не успел договорить — в стену гостиной просочился серебристый волк-Патронус и голосом Дервента сказал:

— Гарри, срочно ко мне! Вампир в Ноттингеме!

Быстро кивнув Соломону и Зейну с Блэком, Гарри ринулся в проход, который для него тут же открыл Хогвартс, благодаря чему он пронесся кратчайшим путем прямо к Джону, перед которым тем временем собрались все молодые волшебники гарриного возраста и старше. Джон, уже полностью экипированный по-боевому, набирал группы для одновременной атаки.

— Держимся по шестеро. Не разделяться! Координаты запомните накрепко. Нападаем сразу, как только появимся на месте! Ни секунды на колебания!!! Переодеваться — марш! Из оружия — серебряные ножи и распятия. Бегом!!!

Парни дружно рванули в раздевалку, затем — в оружейку, за ножами и распятиями. Последнее, впрочем, тоже было оружием: серебряный крест заканчивался отточенными остриями игольной тонкости со всех четырех сторон, этакое подобие стилета, с фигуркой распятого Христа посередине.

Переодевшись и вооружившись, парни снова выросли перед Джоном. Тот кивнул и велел:

— В две шеренги по шесть становись!

В единый момент парни сгруппировались, встав слаженным и точным движением в ряд по трое друг за другом.

— Координаты повторить!

Девяносто шесть парней дружно проорали цифры, одновременно распаляясь для грядущей драки. Потом был короткий бег на границу Хогвартса и моментальная трансгрессия по заданным координатам. Вышагнув из подпространства, группа Гарри тут же атаковала нечто жилистое и стремительное, которое успело увернуться от тех, кто трансгрессировал прямо к нему, да вот только увернулось-то оно прямо под ножи возникших на его месте магов. То есть пустое место оказалось не пустым… Военная стратегия Джона сработала на все сто — вампир буквально насадился на ножи и распятья сразу двенадцати солдат. Мертвая плоть нежити запузырилась и завоняла, разлагаясь от соприкосновения с честным серебром.

— Тьфу ты, мерзость какая! — с отвращением высказался Рам, стряхивая с ножа и креста ошметки гнилой плоти. Гарри был с ним полностью солидарен, глядя, как катится по полу рассыхающаяся черепушка и как гаснут в глазницах красные злые зенки. Вампир никак не ожидал, что волшебники окажутся быстрее и хитрее него… Не дожидаясь, когда красный отсвет окончательно погаснет, Гарри ногой раскрошил и растер череп, прочие ребята тем временем проверяли друг друга на предмет ран. К счастью, всё обошлось благополучно, вампир никого не успел ни поцарапать, ни покусать.

Но в морг заглянули, надо было убедиться, что жертва ноттингемского вампира не восстанет из мертвых. Старик, встретивший взвод магов на пороге морга, аж всплакнул, увидев решительно шагающих строем юношей, и с облегченными причитаниями кинулся навстречу:

— Ох, слава богу, я уж бояться начал, что до ночи никто не придет! Девку-то отпевать надо, обмывать, обряжать, а до энтого, значится, время на подготовку надоть… А ну как опосля вскрытия встанет?!

Всё это старичок и прострекотал, мелко семеня подле Джона, угодливо кланаясь перед дверями, пропуская вперед прибывшее начальство. Гарри с удивлением на него поглядывал, в который раз задаваясь вопросами о Статуте секретности, который почему-то не соблюдали для этого маггла, а то, что старик — маггл, было стопроцентно точно. Хотя, если он отец или дед магглорожденного волшебника, то тут как раз удивляться нечему, сообразил Гарри.

Покойница была настолько свежа и прекрасна, что даже новичок Гарри понял — она Обращенная и в первую же ночь восстанет нежитью. Н-да, дилемма… у покойной были родственники, ожидающие её тело для похорон, её вскрывали паталогоанатомы в прозекторском зале при свидетелях, и судьба трупа так или иначе будет интересна широкой массе… Гарри закусил губу, с тревогой глядя на нахмуренное лицо Джона, превосходно понимая патовую ситуацию. Шум же поднимется, если тело девушки вдруг исчезнет. А её надо убрать, и скорее, пока ночь не настала!

В это время за дверью в коридоре проскрежетали колеса каталки с трупом. Гарри машинально проследил за ней взглядом, отметив изящную девичью руку, свесившуюся из-под простыни. В голове забрезжила смутная догадка, и он спросил:

— Куда её везут?

— На кремацию, — подобострастно ответил старичок. — Усё тут в порядке, усё оговорено и уплочено, не извольте беспокоиться, молодой господин.

— Да нет… — Гарри мотнул головой, взглядом прося Джона догадаться, помочь… Джон, к счастью, понял, его озарила та же идея.

— Катайте её сюда! — позвал он санитаров.

Ну те люди маленькие, вопросов не задают, вкатили каталку с покойницей да удалились. А Джон тут же приступил к колдовству: влепил второй девушке внешность первой и положил на место новообращенной вампирши. А саму вампиршу тут же унесли прочь, на ближайшее кладбище, где и произвели необходимые манипуляции, кои требуются для уничтожения нежити. То есть причастили серебром, пронзили сердце осиновым колом и отделили голову. После чего со спокойной совестью вернулись к крематорию и сожгли обезвреженное тело. Перед тем, как вернуться в замок, Джон придержал коллегу за плечо.

— Спасибо, Гарри. Вовремя ты подсказал.

— Повезло, — пожал плечами тот. Свою совесть Гарри уговорил не царапаться, потому что другого выхода всё равно не было, и какая разница, если в церкви другую девушку отпоют? Главное, о вампире никто не узнал…

Дома Гарри тревожно и заботливо осмотрел Соломон и не успокоился до тех пор, пока не убедился, что на мальчике нет ни царапинки.

— Я в порядке, папа, в порядке, — бормотал Гарри, кутаясь в полотенце и покорно вертясь под руками отца.

— Вижу, — остановился наконец Соломон. — Одевайся. Долго ловили?

— Нет, он сразу на наши ножи напоролся. Джон точно угадал с трансгрессией. Скажи, а вампиров всегда надо убивать?

— Конечно, всегда. А что, сомнения есть? — заглянул в глаза Соломон.

— Не знаю. На вечеринке как-то раз я видел вампира по имени Сангвини, он всё на школьниц облизывался, и профессор Слизнорт его постоянно одергивал.

— Что ж, вам всем повезло. Хотя бы тем, что на вечеринке у вас был не вампир, а какой-нибудь актер, изображающий роль кровососа. Настоящего вампира не то что одернуть нельзя, но и на вечеринку привести. Вот уж явная глупость… Самое первое правило, относящееся к ним — это никогда не приглашать вампира в дом! Будь у вас на вечеринке всамделишный упырь, он через час там всех повырезал бы…

Гарри растерянно подергал себя за волосы и воскликнул:

— Не понимаю! А как же все те романы, в которых вампиры описываются утонченными натурами, жестоко страдающими от жажды? Разве с ними совсем нельзя договориться?

— С кем?! — пылко воскликнул Соломон. — С голодным мертвецом, которого подняло из могилы злое проклятие? С умертвием? Гарри, пойми, вампир не обладает разумом, как живой человек, у него нет души, нет чувств, кроме голода, но и то бесполезно, ведь он никогда не насыщается, тело-то не функционирует: кровь не течет по жилам, сердце не бьется, мозг не думает и душа не болит, ибо нет её у него… Как бы для примера… А, Зейна возьми, вот он живой пример тебе: воссоздан из частей тела, воскрешен из мертвых, но при этом не вампир, а живой человек. С сердцем, душой и всем, что полагается. А всё почему? Потому что его с любовью создавали, не магией, а простой доброй наукой, и Магия не сочла это преступлением и даже помогла немножко любопытному человеку по имени Виктор Франкенштейн. И уж конечно не её вина, что Виктор потом налажал, испугался и сбежал от своего Творения. Всё просто — он пересек грань возможного, и его психика не выдержала того, что он натворил.

— Ты так хорошо понял эту историю?! — поразился Гарри.

— А чего в ней непонятного? — удивился Соломон. И сменил тему: — Я выбрал себе крайнюю комнату в серых и коричневых тонах, Зейну нравится зеленая, но он не решается её занять, говорит, чтобы ты первым посмотрел и выбрал.

— Хорошо, — слегка растерялся Гарри, следуя к указанной двери. Скользнул взглядом по теплому атласу зеленых стен, улыбнулся Зейну, настороженно моргающему на него с дивана, вышел в гостиную и заглянул во вторую.

И окунулся в океан синего цвета. Нежно-бирюзовый шелк стен мягко оттенялся светлым деревом, муаром ночи сияла плюшевая обивка кресел и дивана, и пушистым теплым бархатом приковало к себе взгляд толстое стеганое покрывало на величественной роскошной кровати…

Гарри шел по лесу, плавно огибая молодые елочки и растущие над тропой ветви деревьев. Вокруг звенели птичьи голоса. Но теперь они были для него не просто бессвязными трелями — в них прослеживалась вполне разумная речь лесных обитателей, ставшая для юноши в свое время таким откровением…

— «Берегись, тут человек идет, прошел мимо ракитового куста, к счастью, не тронул ни одной веточки. А вот он свернул к рябине, отщипнул гроздь, но это ладно, это ему можно. Матушка Зайчиха, тут человек идет, прячь зайчонка, сейчас же!»

Гарри шагал, слушал комментарии своих действий и понимал, что где-то впереди срочно прячет своего новорожденного зайчонка встревоженная зайчиха. А вот следующая новость от любопытной сороки:

— «Человек идет к малиннику, ух ты, смотрите, он идет к малиннику, а там как раз Бурре пасется! Интересно, им малины хватит?»

Усмехнувшись про себя, Гарри решил не выяснять этот вопрос и предпочел свернуть и пойти в обратную сторону. Иногда лучше самому уйти, чем спугнуть мирно пасущегося в малиннике медведя. Пернатые репортеры, сами того не зная, здорово облегчили ему передвижение по незнакомым местам, заблаговременно упреждая путника обо всем, что ожидало его впереди.

Дар отца-друида оказался действенным и крайне полезным, немало ошибок удалось избежать. Ведь птицы же не просто так голосили на весь лес, они, оказывается, сообщали всем обо всем, чему становились свидетелями, и медведь, пасущийся в ягодниках, если был молодым и робким, успевал вовремя удрать, услыхав предупреждение птиц о том, что приближается тот, с кем лучше не связываться… Другое дело, если грибник напарывался на сурового тертого хозяина, выламывающегося из кустов с самыми очевидными намерениями.

Зейну дар Соломона очень понравился, причем настолько, что он начал учить птичий язык, к которому у него оказались отличные способности. А учился Зейн старательно, так что вскоре чирикал не хуже настоящей малиновки. Гарри поразился было, но, почитав пару книг о живой природе, почувствовал себя полным идиотом — магглы (особенно крестьяне) издревле понимали язык птиц и виртуозно подражали им. Д-да, опростоволосился он, волшебник самонадеянный… Что ж, это ещё один повод — относиться к ним с уважением. А как же, превзошли в чем-то простецы хваленых перехваленных колдунов!

Запретный лес стал для Гарри чудесным местом для уединения. Лес был солнечным, светлым, прямые стволы древесных гигантов золотились и пунцовели в свете косых лучей, смешно лохматились заросли папоротников и всяческого молодняка, растущего в тени грозных и неуступчивых родителей. Но со временем молодежи удавалось удушить «папу» и даже повалить его наземь, чтобы тут же занять его место и рвануть ввысь, к солнышку, просквозив наконец-то к окошку свободного пространства… Вечная борьба в мире растений.

Странно. Это был тот же лес из времени Гарри, но в этом настоящем он не был запретным в буквальном смысле этого слова. В отличие от леса будущего, в этом обитали нормальные животные. В нем водились олени и кабаны, медведи и волки, лисы и еноты. Одних косуль было несколько видов, так же, как и оленей. Пятнистые и благородные, белохвостые и серые… Трещали белки, снуя по стволам и устраивая сварливые перебранки с птицами и бурундуками. А одна встреча весьма впечатлила Гарри, настолько, что он надолго застрял на месте, слушая примечательный монолог птички-дубоноса.

— О моя дорогая, свет моей страсти! Прошу, посмотри на подарок, ну посмотри же на него, не игнорируй меня, ведь я так старался его добыть! Я столько зорей пропустил, ища его, самого лучшего, и только для тебя. Ну посмотри же на него, не отворачивайся! Я же с риском для жизни его добыл, подобрался к самым ногам этого страшного человека, что работал в поле, из-под самой лопаты выхватил. Посмотри на него, клянусь, это самый прекрасный червяк на свете, толстый, жирный, сочный… О святые перья, она его увидела! Она его взяла!!! Она меня заметила и отметила, ур-р-ра!

Вот ей-богу, Гарри аж за ствол ухватился, чтоб не свалиться от хохота — столько драматизма и пафоса было в этой маленькой птичьей мелодраме. И как же птичка старалась! Красавец дубонос весь извертелся перед гордой неприступной самочкой, улещивая и уговаривая принять его скромный подарочек — толстого жирного червя, добытого с риском для жизни.

Живой лес с лесными обитателями, со всеми этими косулями и птицами, так кардинально отличающийся от Запретного темного массива с оборотнями и ядовитыми растениями, очень импонировал Гарри. Этому лесу хотелось помогать, к нему тянулась душа, звала на тихие солнечные полянки с буйным цветочным разнотравьем, приглашала посидеть в тени дерева-великана или грота. Послушать тишину, понаблюдать полет бабочек, подышать особым лесным воздухом…

Временами компанию Гарри составляла Елочка, сперва молчаливая и загадочная, так как иногда она прилетала к нему с мышью в клюве, а потом, когда рухнул языковой межвидовой барьер, тайна мыши разъяснилась. Прилетела к Гарри Елочка с жирной полевкой и преданно заглянула в глаза.

— Хозяин, а может, тебе эта понравится? Она вкусная, правда!..

Гарри прямо подавился удивлением — закашлялся, отдышался, постучал кулаком в грудь и переспросил:

— Что-что, родная?

Сова переступила лапами по выступу, подобралась поближе и с надеждой подсунула мышь Гарри под нос.

— Вот, видишь её? Угощайся…

— Господи, малышка ты моя, — умилился Гарри. — Так ты всё это время пыталась меня накормить? Солнышко мое, спасибо тебе, но нет…

— Почему? — Елочка разочарованно выпрямилась.

— Ну я ж мышей не ем, — попытался Гарри объяснить сове очевидное. Видя, что птица не понимает, он полез в сумку со словами: — Ну хорошо, допустим, ты мне дашь эту мышь, а я тебя взамен угощу хлебом. Вот, будешь? — и он сунул под клюв птице кусок булки.

— Я это не ем, — сова отвернулась.

— Вот и я — мышей, — Гарри отправил булку в рот и принялся энергично жевать. Елочка с пониманием посмотрела на него и заглотила свою полевку, никуда не улетая на этот раз. Гарри невольно задался вопросом — не улетала ли сова расспрашивать лесных соседей о том, почему её двуногий питомец не ест? От этой мысли ему стало смешно, и он захохотал. Отсмеявшись, Гарри поднял руку.

— Иди сюда…

Елочка кротко шагнула с выступа на запястье и вопросительно нахохлилась. Гарри погладил её перышки и любяще произнес:

— Ты чудо мое маленькое. Люблю тебя, ты знаешь?

— Ну… взаимно, — смущенно моргнула Елочка. Робко клюнула палец. — Мне показалось, или ты действительно меня понимаешь?

— Понимаю, — подтвердил Гарри и добавил: — Не кусайся.

— Не буду, — Елочка оставила в покое его пальцы и пояснила: — Я радуюсь, поэтому и тереблю…

— Понятно. Я тоже радуюсь, поэтому тебя глажу, — Гарри улыбнулся и посадил сову на плечо, чем она и воспользовалась: зарылась клювом в его волосы и стала их радостно теребить, таскать и дергать.

Гарри сидел под скалой, на плече притихла Елочка, умиротворенная обоюдным доверием. Так и сидели с тех пор несколько следующих лет Гарри и Елочка, верные друзья, ведя бесконечные разговоры, попутно провожая летящие мимо годы. Прошли и закончились тридцатые, настали и потекли сороковые, за которые у Найджела родились два племянника и племянница. Именно в сороковых сыграли свадьбы трое убежденных холостяков: Брайан Дамблдор предложил сердце и руку Серене Стеррс, Моран Мракс наконец-то определился с выбором и из череды красоток остановился на Мракуше Моран, такой вот парадокс с именем и фамилией у его избранницы, да… А Рам Радж Никум, лучший друг Гарри, сочетался браком с Кеной Рао, милой и прекрасной девушкой из достойной семьи.

На всех их свадьбах Гарри, разумеется, перебывал, на всех по очереди. Сперва на бракосочетании Дамблдора и Стеррс, где, как и все, подивился на крупногабаритную девушку, на мелкую Брайан просто не позарился, ему б чего покрупнее… Вот и выбрал себе жену под стать, здоровенную пышнотелую доярку с добрейшими глазами и румянцем во все щеки. Пара Мракс-Моран поразила идеальным сочетанием: оба худые, черноволосые и одинаково мрачно насупленные. Казалось бы, любовью у них и не пахнет, но это смотря какая любовь… А она у них была и ещё какая! Чего стоят страстные погони по ночам друг за дружкой со скалкой и топориком, да по грядкам, по грядкам, чтобы закончиться жарким сексом на конюшне, где кто-то из супругов догонял свою половинку. Или поддавался, не суть…

Первые две свадьбы описывать — всё равно что пересказать свадьбу Билла и Флер, так что перейдем сразу к третьей. Ибо она красивая и по-экзотически диковинная. Итак…

Традиционно индийская свадьба длится три дня. Двое из трех суток сравнительно закрыты, то есть проводили их в сугубо узком семейном кругу и на всеобщее обозрение не выставляли: первый день жених и невеста провели со своими семьями, где исполняли (каждый у себя, конечно) сцены прощания и благословения, то есть девушка наносила краской из порошка куркумы отпечатки ладоней на стены покидаемого дома и на лица родственников, заливая их прощальными слезами, а жених со своими родителями молился Ганеше, Хануме и прочим Бхагавата, прося ниспослать им свои милости. На второй день начали церемонию мехенди, во время которой руки и ступни невесты и её подруг сколько-то часов кропотливо украшались затейливыми орнаментами из хны. На третий день началась основная (открытая для приглашенных друзей и гостей) церемония: для молодоженов установили специальную сцену с навесом, которую густо задрапировали ярчайшей тканью и гирляндами из живых цветов. Затем начался ритуал с огнем. Развели священный «агни», вокруг которого Рам и Кена прошли несколько полных кругов. Каждый пройденный круг подтверждал клятву молодоженов, данную друг другу.

Ах как это было красиво… Гарри просто растекся лужицей умиления, созерцая прекраснейшую в мире пару, наблюдая за каждым шагом их босых ног, разукрашенных узорами. Шаги были очень медленными. Считалось хорошим тоном, что чем больше жених и невеста ходят по кругу друг за другом, связанные узами, тем дольше продлится брак. Во время ритуала Паниграхана Хатхлева руки жениха и невесты крепко соединены тканью или нитями в знак их неразрывного союза. Всё это — под неумолчный пуджу Ганеше. Священный брак (по легенде) никогда не должен быть разрушен, поэтому проводят ритуал Гатхабандхан, во время которого брахман связывает концы одежды невесты и жениха в узел, который даже после свадьбы не следует развязывать. То есть снять праздничный наряд и положить в сундук не развязанным…

В этом торжестве, видимо, было что-то совсем особенное, потому что на праздник пришла Фелина, прилетел феникс Дамблдора, который обычно где-то отсиживался, и приполз Бремор — василиск из Тайной комнаты. А после заката добавился ещё один магический гость — тролль. О появлении последнего сообщили дрожь земли и сильный запах концентрированной гиперприроды: оглушительно запахло хвоей и перегретым камнем. Я не знаю, как это, спросите Гарри, он нюхал…

Причина, по которой сорвались с мест волшебные существа, крылась, судя по всему, в экзотике свадьбы, ведь в Англии не принято дарить новобрачным всякие зачарованные вещи с таинственного Востока, который тонкий. Да и краски опять же… Невеста вся такая роскошная, в изумительно красивом сари, в коем преобладали желтые и красные цвета, в золоте и бисере, блестючая-преблестючая. Жених от невесты не отставал — тоже был обряжен в вышитый золотом халат тех же расцветок. А музыка! А танцы! А сладости! Ах…

Дети уж точно были благодарны устроителям за то, что свадьбу затеяли именно в Хогвартсе — таких кушаний ещё никому не доводилось пробовать: тут тебе и халва, и рахат-лукум, и шербеты разные, и рис воздушный в сиропе и патоке. Самому Гарри неожиданно пришлось по душе воздушное пшено со вкусом лука, он даже улучил момент и, отловив одного индуса, выспросил рецепт лакомства, потому что оно оказалось таким же упоительно-вкусным, как жареные семечки, только вкуснее, из-за чего его хотелось есть, есть и есть без остановки. Запутавшись в объяснениях, Гарри испугался, что не поймет, и вцепился в гостя почище клеща. И не отпускал до тех пор, пока индус не сдался и не организовал мангал, чтобы наглядно показать парню, как готовить волшебное кушанье.

За готовкой зерен и познакомиться успели, и подружиться, к сожалению, только на один вечер, потому что Бхим Паран уехал сразу после окончания свадебного торжества. Но в памяти парня он остался навсегда, ведь у Гарри теперь был рецепт чудесного лакомства. И готовя вечерами в казане воздушную пшеницу, молодой человек ностальгически вздыхал, вспоминая ослепительную улыбку на чумазо-масляном лице славного добряка Бхима.

Уехал и Рам: как женатый мужчина, он теперь должен был соответствовать своему статусу, и переехал в пригород Лондона, поселившись со своей маггловской семьей и прекрасной женушкой. Без работы он, впрочем, не остался, не такой он человек. Стал Никум, ни много ни мало, заведующим волшебного банка «Драконий фонд», который по богатству и красоте даже превзошел в будущем блеклый гоблинский Гринготтс.

В год, когда Гарри исполнилось тридцать восемь лет, в его организме произошел странный сбой. Обнаружил он это случайно, выполнив очередное задание Джона Дервента. Проведя в седле полные трое суток, ни разу не слезая с лошади, Гарри по возвращении втащился в ванную, отскребся-отмылся от дорожной пыли, выбрался из остывающей воды и потянулся к бритвенному станку. Глянул в зеркало, да и замер. Недоверчиво прищурился, ища хоть малейший признак, но его не было. Убедившись в чем, Гарри в полном расстройстве вернулся в спальню и плюхнулся на кровать.

Подошел Зейн, спросил о чем-то, Гарри не среагировал. Зейн повторил вопрос и опять не дождался от Гарри ответа и реакции. Забеспокоившись, Зейн отошел и позвал дедушку. На Соломона Гарри тоже не отреагировал — продолжал сидеть в прострации. Но у друида имелся свой подход привлечь внимание: наклонился к сыну и легонечко подул в ухо, способ безотказный и действенный, им Соломон будил Гарри по утрам. Вот и сейчас он подействовал безотказно — Гарри очнулся, сфокусировал взгляд на родном лице и жалобно сказал:

— Борода не растет. Последний раз я брился три дня назад перед отъездом… За эти три дня у меня обычно нарастает щетина. А сейчас её нет… Где она, папа?

— Д-да, сынок, это такое горе… — сочувственно поднял брови Соломон. И напомнил: — Ты зачем к Мерлину ходил?

— За долголетием, — протестующе простонал Гарри, моментально всё поняв.

— Ну и вот, — Соломон выпрямился и поправил полотенце на шее. — Дар Мерлина тебя догнал — настало долголетие, из-за чего и прекратился рост волос. Между прочим, у Зейна волосы тоже не растут, он ни разу не стригся за двадцать лет, а локоны всё той же длины. Тебе тоже надо перестать стричься — волосы больше не отрастут.

— А в остальном мой организм… — Гарри суеверно не договорил, опасливо прикусив губу.

— Функционирует, — успокоил Соломон, договорив за него. Взъерошил кудри и повторил: — Всё остальное у тебя функционирует по-прежнему, не бойся.

— О боже, — пробормотал Гарри. — Двадцать лет уже прошло? Как же я не заметил…

— Счастливые годы пролетают быстро, — тепло улыбнулся Соломон. — Мышка-то твой как, сдюжил?

— Сдюжил. Я его уже почистил и в конюшню поставил, — ответил Гарри. — А что? — насторожился он.

— Морда у него худеет. Стареет твой конь, на пенсию ему пора, — мудро подсказал Соломон.

— Но он… ему всего двадцать… — запротестовал Гарри.

— Сынок… — друид вздохнул и покачал головой. — Мышка тебе четырехлетним достался, так что прибавь к его двадцати ещё четыре года и получишь коня пенсионного возраста. Пощади старика — отправь его на луг к жеребятам. Пусть он в покое хоть поживет, глядишь, и до сорока дотянет, если любишь его и намерен продлить ему жизнь.

— Ух ты! — подскочил Гарри. — Правда? Он сможет и до сорока дожить?!

— Сможет, — улыбнулся Соломон. — Но только в покое, — добавил он наставительно.

Кивнув, Гарри вскочил с кровати и бросился вон из комнаты. Прибежав на конюшню, он открыл дверь денника и подозвал Мышку. Не видя в руках Гарри никаких уздечек, конь заинтересованно навострил ушки — не на работу?

— Нет, Мышонок, — улыбнулся Гарри. — Кое-что получше работы. Пойдем…

Приведя друга на луг, Гарри снял с него недоуздок и выпустил на волю. Невольно сжалось сердце, едва Гарри увидел коня на просторе и его всего осветило солнце. Морда действительно похудела, поседела и стала серой грива, вся остальная масть утратила мышиную серость и приобрела пепельную белизну, лишь ноги и голова оставались пока черными. И как он не обращал внимания на то, что конь седеет? Неужели настолько привык к Мышке и думал, что он будет вечным?..

Задиристо гогокая и мотая головой, к Гарри подошел сын Мышки, молодой трехлетка странной серебристо-вороной масти. Его атласная шкура блестела на солнце, как кротовая шуба Хагрида. Гарри задумчиво наклонил голову набок, окидывая задиру оценивающим взглядом. Вороной красавец, видя внимание человека к себе, воинственно отвел уши назад, грозно набычился и загарцевал, вызывая на бой.

— Ты уверен? — вкрадчиво спросил Гарри, пряча за спиной недоуздок. С поля на его голос обернулся Мышка, понял, что вопрос не к нему, и ехидно заржал, предупреждая сынка. Сынок настороженно поднял голову и уши, Гарри этим воспользовался, быстрым неуловимым движением цапнул его за холку и взлетел на спину. Крепко охватив бока коня ногами, Гарри легонечко шлепнул круп свернутым недоуздком. Молодой конёк секунду-другую соображал, что бы всё это значило? Но повторное ржание отца подсказало ему — это бой! Человек принял его вызов! Ах так… Ну погоди же!..

И скакун прянул в бешеный пляс. И свечил, и бочил, и горбил спину по-козлиному, и оленьи пируэты выделывал, те, которые в выездке «баллотады» зовутся. Это был честный бой, один на один, без насилия со стороны человека, без узды и шпор, конь был полностью свободен, и потому он выложился без остатка, до последнего сражаясь за свободу. У Гарри были лишь терпение и хватка, с которыми он стойко держался на спине беснующегося коня.

Им обоим нужна была победа, но каждый видел её по-своему: человек нуждался в новом друге и верном помощнике, а юный, неопытный ещё конь кипел и выплескивался в избытке сил и молодости. Не знал, дурашка, что служение человеку подарит ему полноценную жизнь, полную всяческих событий и интересных приключений. Гарри знал это и приложил все усилия для того, чтобы победа досталась ему. Конь выдохся, взмокший и дрожащий, он обиженно захныкал, не понимая, почему человек не сбрасывается со спины? Он же так старался…

— Ну вот и хорошо, — Гарри соскользнул со спины и погладил потемневшую от пота шею. — Хорош, красавец. А кличка тебе будет… Крот. Извини, у тебя шкура такая, как шуба у Хагрида. Поэтому — Крот, и это не обсуждается. К тому же папа у тебя — Мышка, и вообще…

Вскоре на тот же луг был отправлен и конь Зейна, Маффин, могучий брабансон. Нового коня Зейн пока не стал приобретать, решив подождать того момента, когда ему понадобится скакун. Ведь просто так-то он зачем? Маффин пока есть, и ладно. Это Гарри часто по делам разъезжает, поручения всякие выполняет.

А пока что текли к устью сороковые годы, приближаясь к точной середине века. Глядя на полнеющие талии молодых жен Дамблдора и Мракса, Гарри заранее покрывался потом, собираясь стать свидетелем рождения двух и более детей, ведь беременной была и Элла Блэк, обещающая обрадовать Найджела четвертым племянником.

Персиваль Дамблдор родился в самый веселый день года — первого апреля тысяча восемьсот пятидесятого. Учитывая день смеха, в который младенец запросился на свет, мать развеселилась и рожала его с шутками и прибаутками, перемежая их смачными ругательствами.

— Ой, ну давай же… да чтоб я ещё раз… Убью Брайана!

— Ты куда?! Роди сначала! — перехватывает роженицу акушер, давясь хохотом.

— Хорошо, я сначала рожу, но потом — отпусти! Я ему покажу… наследничка…

Родился Перси с фигушками, нет, я не опечаталась, пухлые его кулачки были сжаты именно в два весьма очевидных кукиша, словно младенец с самого рождения заявлял всему миру: «А вот фигу вам!», что он и подтвердил, оглушительно заорав, как только воздух хлынул в легкие. Счастливая мама, разумеется, забыла о мести и передумала убивать мужа, отвлекшись на чудесного сына.

Монти Мракс отстал на пару месяцев и родился в ночь на третье июня, до полусмерти замучив мать. Папаша Моран чуть не поседел от столь продолжительных схваток, продлившихся аж двенадцать часов. В том же году стал отцом и Адам Долгопупс: после долгих бесплодных попыток его чахоточная супруга наконец-то разрешилась бременем, родив долгожданного наследника — Арфанга Долгопупса. К сожалению, Адам женился задолго до появления Гарри и состоял в браке с дальней родственницей. Что впоследствии скажется на Невилле, если помните, он до восьми лет считался сквибом…

Найджел с тоской покосился на бутылку кларета — только что в воздухе рассеялся Патронус с сообщением о рождении второй племянницы Элладоры Блэк. Обложили, сволочи… Сириус и Фаэтон, вон, бегают, орут, Айола только начала ходить, и вот ещё одна… Гарри с полным сочувствием отнесся к его горю и подлил в бокал карамельного кларета. Подал ему и произнес:

— Ну чего ты? Их всего четверо… Я вот лично знавал волшебников, у которых в семье было аж семеро детей.

— Вот ужас, — вздрогнул Найджел, не успев даже и выпить. Гарри поколебался и рискнул:

— Сириус умрет в восемь лет.

— Ч-чего-о-о?.. — похолодел Найджел, в страхе глядя на Гарри. Тот мрачно кивнул, забрал нетронутую рюмку и опрокинул в себя.

— Причина его смерти мне неизвестна. Знаю только, что он умер в детстве и в его честь назовут другого ребёнка. Советую забрать мальчика сюда, пусть хоть на глазах будет, глядишь да убережем. Если доживет до девяти, будем считать, что мы обманули судьбу.

— Гарри, я идиот, — покаянно признался Найджел. — Сижу тут, плачусь, что племяшами окружают, а сам упустил из виду, что жизнь хрупка и скоротечна… Прости. Непутевый я дядя.

Гарри со вздохом сгреб директора в охапку и стал покачивать его в своих объятиях, искренне жалея этого одичавшего нелюдимого человека, которому так не повезло родиться бастардом в такое время, когда рождение вне брака считалось моветоном в светском обществе. Просто позорищем! А Найджел такой же человек, как все, со своими чувствами и заморочками, ошибками и всем, из чего люди состоят…

Здоровяк Перси, рыжий и румяный, сразу же забрал бразды правления, не дав Монти с Арфангом и пикнуть хоть что-то в свою защиту. Авторитарным был — дай боже! Сначала в пеленках глушил всех требовательным ревом, да таким, что Монти с Арфангом от удивления примолкали и, утихомирившись, засыпали под неумолчный бас Персиваля (!). Потом начал игрушки отбирать: увидит чего и тут же к себе левитирует, поражая всех окружающих, шутки ли, пять месяцев малышу, а такое проворачивает!.. Элладора Блэк в их пацанью компанию, увы, не вписалась, трое карапузов игнорировали девочку так явственно, что Элла устроила Найджелу не один скандал, обвиняя того в нарочном настрое мальчиков против её доченьки. Хотя Найджел в этом никак не участвовал, да и когда ему?! Он был занят сугубо своими директорскими делами.

В пятьдесят первом году Гарри среди ночи поднял Патронус-буйвол и срывающимся голосом Рамы сообщил:

— Дочка! Гарри, брат, у меня родилась дочка!

Гарри как был в пижаме, так прямо в ней и выбежал из Хогвартса, а достигнув границы, трансгрессировал в родильное отделение Лондонского госпиталя, спеша засвидетельствовать счастье друга. Рам был в таком восторге, что на радостях чуть не задушил Гарри, едва завидев. Озабоченные врачи и медсестры лишь обтекали крепко обнявшихся мужчин, ни в коем разе не удивляясь тому, что один из них в пижаме и явился невесть откуда… И не такое видали!

Дочку Рамы Гарри увидел только через полгода, когда тот вернулся в Хогвартс с шестимесячной малышкой, которая оказалась волшебницей. Впервые увидев это чудо, Гарри просто опешил: смугленькая, с очаровательной улыбкой, с сияющими огромными глазищами, Кендра была настолько завораживающей, что до него как-то не сразу дошло, как её зовут. А когда дошло…

— Как? Рам, господи, как ты её назвал? — в полном шоке переспросил Гарри, ощущая, как гудит в ушах кровь.

— Кендра. Кендра Никум… Гарри, брат, что с тобой? — Рам встревоженно оглянулся, прикидывая, куда посадить ребёнка. Но Гарри торопливо поднял руки, успокаивая:

— Всё-всё, Рам, я в порядке! Не паникуй, прости… Я просто удивился… Дело в том, что Кендра станет женой англичанина.

— Ой, фу ты, напугал!.. — Рам от облегчения аж застонал. — Я уж подумал…

— Прости, — ещё раз извинился Гарри, после чего смущенно пояснил: — Я не знал девичью фамилию Кендры в своем будущем, вот и удивился.

— Понятно, — совсем успокоился Рам, прижимая к себе доченьку. Заинтересованно протянул: — Значить, за англичанина? Не знаешь, почему?

— Она его полюбит, — покраснел Гарри.

— О-о-о, даже так! — весело удивился Рам и чмокнул дочурку в пухлую щечку. — Раз так, то мешать тебе не будем, моя принцесса, обещаю! — поклялся он, глядя в блестящие черные очи малышки. Остро глянул на Гарри и требовательно спросил: — А этот англичанин её тоже будет любить?

— Будет! — клятвенно заверил Гарри, с ужасом думая о канонной судьбе семьи Дамблдоров. Боже, боже, не допусти, чтоб в их жизни появились те три идиота, избившие Ариану!..

Малышка Кендра оказалась очень сильной волшебницей, в точности, как Персиваль. Она так же, как Перси, запросто левитировала к себе все понравившиеся предметы, по желанию могла их перекрасить или трансформировать во что-то другое. Могла заставить немую книгу читать ей вслух, причем маминым голосом! Вполне понятно, почему Раму пришлось вернуться в Хогвартс, среди магглов с таким ребёнком быстро попадешь в неприятности.

Кена переехала в замок к мужу позже, после того, как собрала все вещи, которые посчитала необходимым перевезти с собой. Глядя на вереницу обозов и телег, обитатели Хогвартса невольно задавались вопросом — а не переехала ли сюда вся маггловская семья Никума? Нет, приехала одна жена, и в обозах были её личные вещи. Да, всё это: любимые софы и кушетки, столики и шкафчики, ковры из Персии, дамасские шелка в рулонах, картины с пейзажами в тяжелых резных рамах, кадки с пальмами и фикусами, этажерки для обуви, сама обувь в бесчисленных коробках, сундуки с платьями и ещё всего по мелочи…

На последней телеге прибыл семейный питомец Никумов — здоровенный пёс овчарочьего окраса, с головой и размерами немецкого дога. Когда песий великан спрыгнул с телеги и подбежал к Гарри, то ростом оказался вровень по плечо и даже чуть-чуть повыше, учитывая остроконечные стоячие уши.

Пса звали просто и со вкусом — Батя. И было ему десять месяцев. Гарри едва в штопор не ушел, когда понял, что он, по сути, ещё щенок.

Ирландские ку-ши, почуяв сородича, моментально выросли во дворе, как из-под земли, и грозно ощетинились, собираясь задать трепку пришельцу. Увидев, однако, верзилу со щенячьим запахом, пастухи смутились и даже уважительно поджали хвосты-косички.

Батя, впрочем, оказался не полным наглецом и к старожилам отнесся с достаточным почтением — вежливо обнюхался с ними и поставил метку на ближайшем валуне, предъявил, так сказать, свои личные данные. Пастушки метку оценили: понюхали и отпечатали своими, дескать, принят, добро пожаловать!

Семья Никумов поселилась в апартаментах Рамы, где он жил ранее холостяком, к счастью, помещения в замке были очень просторны, так что вещи Кены прекрасно разместились в новых покоях. Банковские дела Рам передал пока своим заместителям, ну и хозяина филиала надо ещё учитывать. Он был драконом, и Гарри наконец-то смог его увидеть, когда тот принес Раме документы на подпись.

Пришел он в полдень, аккурат перед обедом, поздоровался со встречающими и поинтересовался, где его заведующий господин Никум? Гарри вызвался проводить. Он знал, что владелец банка — дракон, и представлял его себе соответсвующе. Но вместо крылатого огнедышащего ящера рядом с ним шел всего лишь высокий человек в коричневом кожаном балахоне, капюшон которого был низко накинут на глаза, отчего банкир казался монахом-бенедиктинцем… Честно говоря, Гарри чувствовал себя обманутым: он-то все дела отложил, едва узнал, что ожидается визит Бернарда Британика, и хотел встретить его со всеми почестями. Гарри очень сильно желал посмотреть на разумного дракона, чтобы сравнить его с той кошмарной хвосторогой.

— А господин Британик не смог прийти? — робко поинтересовался Гарри, ведя гостя по коридорам. Ответом был неопределенный хмык из-под капюшона. Вздохнув, Гарри затолкал подальше свое разочарование и, толкнув двери, объявил Раме о визитере. И растерянно замер, услышав приветствие:

— О, Бернард! Помню, помню о патенте. Доработали?

— Да, Рам, доработали. Осталось хорошее название придумать… — отозвался гость, вынимая из-полы плаща пухлую папку. Подходя к столу, человек скинул балахон, и Гарри увидел совершенно лысую макушку. Это и был дракон, принявший человеческий вид. В желто-зеленых глазах светилась мудрость тысячелетий, в лукавой улыбке сквозила всезнающая снисходительность, и Гарри ощутил себя таким неразумышем, просто младенцем в пеленках каким-то. Хвосторога, ага… Рам, заметив гаррино выражение лица, сжалился и мягко пояснил ему:

— Гарри, прости меня, я забыл тебе сказать, что у дракона три ипостаси: боевая, природная и антропоморфная, которую он принимает для общения с людьми. Покажи ему природную, Берни, — попросил он дракона. Мужчина с легкой досадой взглянул на Гарри и перетек в нечто неописуемое, приняв вид варана с человечьим торсом и чешуйчатыми руками, сзади из-под плаща вильнул длинный толсто-тонкий хвост. Мощные ноги с пятью пальцами крепко уперлись в пол, драконьи желтые глаза, не мигая, уставились на Гарри, и тот внезапно ощутил, как у него во рту резко пересохло. Что ни говори, а дракон ростом с человека был довольно жутким…

Испытывать нервы дольше положенного дракон не стал — превратился обратно и занялся бумагами, за что Гарри был очень благодарен. Незаметно переведя дух, он отошел к окну, уселся на мягкий диванчик-подоконник и притворился ветошкой, исподтишка разглядывая лысого дядьку, в какой-то момент отметив вдруг, что уши у него заострены сверху, как у толкиеновского эльфа. Интересно, если на него надеть парик, как у Люциуса Малфоя, станет ли он похожим на Леголаса? А вообще, почему уши острые, ведь он человека изображает, или нелюди не могут полностью обратиться в хомо сапиенса? За этими измышлизмами Гарри чуть не пропустил вопрос Рама, и тому пришлось ещё раз повторить, прикрикнув:

— Да Гарри же, я к тебе обращаюсь! Спустись с небес.

— Ой! Что? — дернувшись, мечтатель едва не свалился с подоконника. Сел ровнее и смутился, увидев понимающую улыбку дракона. Хм-мм, неужели знает, о чем Гарри думал?.. Рам позвал:

— Твоя подпись, как свидетеля, нужна. Подпишешь?

Ощущая на себе добродушно-ехидный взгляд Бернарда, Гарри подошел и взял перо. Поставил размашистый росчерк и взглянул на титул документа. Патент на утверждение новейшего гномьего изобретения — «защитных плащей».

— Что это такое? — заинтересовался он.

— Накидка для защиты. В полевых испытаниях превзошла все ожидания. Спасает от всех заклинаний, её ни Секо не берет, ни Кувалда, ни Бомбарда. И даже Аваду отразила… — Гарри поднял брови и Рам спохватился: — Ах да, её на свинью накинули, не на мага, не смотри так!

— А от физических объектов она тоже защищает? — подумав, спросил Гарри. Видя недоумение на лице Рамы, дополнил: — От падающего балкона, атакующего быка и от наезда грузовика эта ваша чудо-накидка способна защитить?

— Проверяли? — Рам переадресовал вопрос Британику. Тот покачал головой и заметил:

— Волшебник вроде успеет уйти из-под падающего балкона.

— Ага, он-то уйдет, а магглам крышка, бетонная… — несогласно буркнул Гарри.

— Н-да-а-а, магглов-то мы не учли, — задумчиво протянул Рам. Сосредоточился: — Так, быка можно здешнего взять и спустить, балкон… балкон… Кусок скалы аналогичного размера и веса придется обрушить с ближайшей горы… А грузовик… Что это такое, кстати? — включился он.

— Грузовая машина будущего. Пять тонн угля на вагонетке, — прикинул Гарри примерную ассоциацию. Пожарную водовозку с лошадьми он не стал предлагать. Бернард заинтересованно сощурился. Оглядел Гарри и Рама и озадаченно спросил:

— Я правильно понимаю, вы намерены прикрывать защитной накидкой и магглов, если вдруг окажетесь в опасности вместе с ними? А как же Статут секретности?

— Статуты не должны стоять между жизнями волшебника и маггла, — хмуро сказал Гарри. — При общей опасности спасать надо всех, а не просеивать через ситечко самых достойных.

— Гарри прав, Берни, — индус серьезно посмотрел на Британика. — Я женат на прекрасной девушке из маггловской семьи, имею от неё дочь и жизни себе без них не представляю. Но ты дракон, тебе, наверное, не понять…

— Почему же? — вскинул тот ладони. — Понимаю. Не надо из меня совсем уж бессердечного монстра делать.

На том и порешили дела полюбовно, договорились провести новые испытания, пожали руки и разошлись. Ну а повторные полевые проверки прошли на ура: бык чуть не убился об столб, на который накинули красную тряпочку, многотонная скала, обрушенная на манекен, раскрошилась в щебень, причем на плащике ни единая ниточка не пострадала, равно как и на манекене ни царапинки не обнаружилось. Изделие гномов становилась просто имбой. Вагонетка, пущенная под уклон, разбилась вдребезги, к сожалению, раздавив и манекен. В причине разобрались и выяснили, что кукла пострадала лишь потому, что сдвинулась с места и «открыла» ноги. На этой почве возник спор — так ли надежна накидка? Гарри хмыкнул и сообщил с места, что под колёсами машин погибает половина людского населения в год, и мантия-невредимка всех уж точно не спасет, но в продажу её куда разумнее будет выпустить, ведь при таком раскладе одна спасенная жизнь всяко лучше чем ничего.

Из тех дебатов вышло название патента — мантия-невредимка. Вопрос о Статуте поднялся года три спустя, когда в пятьдесят пятом юго-запад Англии всколыхнуло странное и в чем-то пугающее событие.

— Д-драккл возьми! — зло и бессильно выругался Дервент, грохнув кулаком по столу. — Свидетелей слишком много! Всем память не сотрешь, — скомкав газету, он яростно отбросил её в сторону. — И телка глупого поздно ловить — история стала достоянием общественности, попала в газеты и теперь известна всем.

Большой зал настороженно замер, глядя на стол профессоров. Гарри, ничего не понимая, подобрал отброшенную газету. Она была маггловская, обычная «Таймс». Крупный заголовок сразу бросился в глаза.

«Нечто из Девоншира»

«Седьмого февраля в Девоншире прошел обильный снегопад, и белым цветом окрасился весь обширный бассейн реки Экс. Генри Пилк, булочник из деревни Топшем, в то утро поднялся рано, чтобы растопить печи и начать свою обычную работу. Он был одним из первых, кто увидел чистый хрустящий снег, покрывший деревню и окружающие поля. Но на этом снегу он заметил нечто необычное: следы, которые, казалось, оставил очень маленький ослик…

…Понемногу возбуждение перешло в страх, поскольку выяснилось, что, кроме всего прочего, существо, прошедшее этой ночью, способно перепрыгивать через стены четырехметровой высоты так, как будто их вовсе не было.

Следы объявились в Эксмуте, Лимпстоуне, Вудбери, Паудерхеме, Мемхеде, Доулише, Тейнмуте, Тотнесе, Торке и других селениях графства, на территории общей площадью 150 квадратных километров. Пересекая поля и луга, следы уперлись в стог сена высотой в шесть метров. Продолжились они с другой стороны, словно бы препятствия вообще не существовало. Осмотрев сам стог, занесенный слоем чистого снега, было замечено, что на нем нет никаких следов. Всё, казалось, указывало на то, что каким-то необъяснимым образом нечто перелетело через скирду или, может быть, прошло сквозь неё, как призрак…

…Если сны и вымыслы являются ментальными феноменами, а чеснок, вино, тарелки, столы и бутылки — чисто физическими объектами, то где-то между их мирами обитают люди-волки, вампиры, сущности, вызывающие полтергейст, морские чудища, корабли-призраки, привидения и девонширские монстры. Может быть, существует какая-нибудь земля, где физическая и ментальная реальности встречаются, смешиваются и взаимопроникают? Есть загадки без разгадки — такова и эта, которая сопротивляется разрешению, не сдаваясь перед современной наукой с ее усовершенствованными методами исследования. Факты остаются, но объяснение по-прежнему отсутствует.

Нечто оставило свои следы протяженностью в 150 километров в окрестностях реки Экс в Девоншире в ночь на 7 февраля 1855 года. Следы не похожи ни на любые другие, принадлежащие известной птице или зверю. Идет ли речь о каком-то редком животном или же совсем неизвестном науке? Или это была чья-то шутка? Или здесь замешаны сверхъестественные силы?»…

Прекратив чтение, Гарри задумчиво уставился на Джона. Не сводя с него взгляда и складывая газету, медленно проговорил:

— Не вижу повода для паники. Эта газета сохранится в Архиве Британской Публичной библиотеки и будет доступна широкому кругу читателей. По ней напишут книги и даже создадут новую науку под названием криптозоология, миллионы заинтересованных людей начнут искать по всему миру следы загадочных зверей и будут зваться гордым званием криптозоолога. Лично я ничего плохого в этом не вижу, так пусть хоть немножко тайн достанется и простым людям, а не только волшебникам. Уверяю вас, никто никогда не узнает, что в эту ночь по югу Англии пробежал влюбленный луннотелёнок. И у нас в будущем ещё будет работа, когда осмелеют некоторые твари и начнут нападать на домашний скот, а несчастные люди будут так напуганы, что дадут ему общее название — чупакабра…

Стоял на склоне холма в окружении друзей юный Сириус Блэк, благополучно переживший «смертельную» дату, смотрел на густеющие сумерки, думал о своем десятом дне рождения и тихо радовался жизни.

Крот уздечку не принял. Наотрез. И вообще, объявил человечеству войну, яростную и непримиримую. Волшебники с ним замучились, перепробовали все виды трензелей, и обычные удила, и старое благородное железо — наследие высокой Школы, увидев которое, Гарри чуть не поседел, рассмотрев же поближе все эти шипатые и зубчатые колёсики, носящие загадочные названия «колетт», «кокиль» и «требуше», и сообразив по расположению, что вся эта жуткая хрень впихивается лошади в рот и фиксируется снизу под челюстью «шанеттом», взбунтовался почище Крота. Его, если честно, даже наружная часть удил напугала, особенно длина «бранше», не говоря уже о колючем «розере», иначе «щечки», и те впечатлили.

— Вы что?! — заорал Гарри, тряся каноном перед носом Диппета. — Хотите лошади челюсть сломать? Себе в рот засуньте эту гадость! Я Крота калечить вам не дам!

С перепугу Гарри даже на «вы» перешел, так взволновался при виде старинного железа. Армандо выслушал его вопли, снял и отбросил в сердцах фартук, после чего бешено взревел в ответ:

— Тогда сам разбирайся со своим людоедом! И не жалуйся потом, когда он тебя по песку размажет, Шевалье де Нестьер хренов!

— И разберусь! — брызнул слюной Гарри, в таких же эмоциях отшвыривая в сторону канонное железо семнадцатого века.

Ну, психануть-то психанули, душу отвели, а проблема осталась — вороной гордец вот уже третий год не поддавался объездке. Уж как с ним Гарри ни бился… и лаской, и угрозой, и даже битьем в сердцах приложился, а что делать-то, если конь, паскуда такая, артачится и не слушается?.. Он даже в лошадиный язык попытался вникнуть, надеясь хоть так понять, чего коню неймется? Но, кроме страха и вспышек боли, так ничего и не выяснил. Только и понял, что коню больно и он боится удил. Ситуация, как вы сами понимаете, патовая — жеребца зануздать надо, а он уздечки боится! По всему выходило, что конь очень проблемный.

Так-то Крот нормальным был, ласковым да игривым, но стоило на него узду надеть, как милашка превращался в дьявола — визжал и дыбился, стремясь забить копытами любого, кто приблизится…

К себе на спину он, слава богу, пускал и даже седло разрешал класть, протестовал только против удил. Ну хорошо, допустим, сел ты на коня, а дальше что? Управлять им как? Словесным командам обучить, как собаку? Не вариант, лошади редко на кличку отзываются, а подбегают лишь на свист и только к любимому хозяину. А Гарри сомневался, что Крот его обожает, после драк-то…

Пришлось хорошенько перерыть всю свою память в поисках какой-либо информации о верховой езде в будущем. Но увы, жил он хоть и в Англии, но на скачках не бывал и с лошадьми особых дел не имел. Верхом катался только на гиппогрифе и фестрале, да и то управлять ими не пришлось. Почти. Клювокрыла цепочкой приходилось направлять, но это ж гиппогриф, уздечку ж ему на клюв не натянешь? Хотя-я-я…

Гарри оценивающе оглядел морду Крота — а что, если круговым недоуздком попробовать? В поводу он соглашается ходить, а поворачивать научится? Надумано — сделано. Сбегал за недоуздком, подозвал коня, надел, подогнал к голове поплотнее, вдел в нащёчные кольца вожжи и вскочил на спину. Затаил дыхание и легонечко потянул за правый повод, одновременно постукивая пяткой в правый бок. К его вящему изумлению, строптивый и крайне непослушный конь на сей раз покорно повернул в указанную сторону. Да не может быть!!! Внутри у Гарри всё так и запищало прямо — после трех лет бессильных драк прийти к такому вот итогу?! Да не смешите мои тапочки, у них и так помпончики потешные!..

Но с помпончиками тапочки или нет, а конь действительно дрался против насилия и решительно не признавал никаких удил. Что ж, свое право он отстоял, донес до неразумного йеху, что железок во рту не приемлет. С тех пор все вокруг только и ахали, видя парня верхом на голом коне, искренне поражаясь тому, как он достиг таких взаимопониманий со свирепым зверем. Всё-таки за пять лет (учитывая время подроста) чертов конь набил оскомину в мозгах всех, кто его знал и считал неукротимым и абсолютно неуправляемым. Ну Гарри, ну и волшебник! Кудесник невозможный, как он такого добился?!

А Гарри рысил себе на Кротишке и подспудно смущался, вспоминая случайные залетки в памяти о стиле «либерти», которое охватило Западную Европу в конце двадцатого века. Видеть не видел, а только слышал о магглах, разъезжающих на лошадях без уздечки. Или читал? Да, кажись, те бутерброды были завернуты в старую газету с инфой о том, как в каком-то году программу Большого Приза на кордео продемонстрировал какой-то чех, выступивший на полукровной кобыле. Что-то о том, как лошадь без уздечки все барьеры взяла чисто и красиво, без закидок и обносов… Ну, если подумать, то так и в Америку времен Дикого Запада можно усвистеть, к индейцам, воспитывающим своих особых ценных лошадей для охоты на бизонов — «ташунко татанка», которых обучали без применения узды: управление осуществлялось только ногами и корпусом всадника.

Вспомнив об этом, Гарри и Крота взялся учить безуздечному управлению, благо что конь оказался умничкой. Быстренько смекнув, какая привольная житуха ожидает его в положительном итоге, вороной красавец прямо пиявкой вцепился в хозяина, следуя за ним повсюду, как пёс, если только в деннике не запирали. Но и тот он, впрочем, скоро открывать научился — вытянул задвижку, плечом отодвинул дверку вбок и готово!

И с Гарри Крот также быстро общий язык нашел, понимал конь, что второго такого человека, готового на честный контакт с животным, фиг найдешь в наше время. И вскоре сладились они ну просто ноздря в ноздрю: с полумысли понимать друг друга начали.

Невероятного друида Гарри де Нели аж Кентавром прозвали — конём управляет, как собой! Особым экзерсисам Гарри не стал обучать своего красавчика, ему было достаточно того, что конь собран и послушен. Но то, как жеребец по сигналу укладывается в траву и в буквальном смысле исчезает с горизонта, поражало всех до икоты. Вот только что всадник приближался в той стороне, а через секунду глядь — и нет никого: поле гладкое да голое!

Несмотря на это, меру Гарри чуял, понимал, что абсолютно безопасной езда без узды доступна только в загоне или манеже, поэтому для поездок в города страховал себя и коня недоуздком. Просто для спокойствия горожан: видит человек повод в руках и ремешки на конской голове и спокоен — всё в порядке, апокалипсис не наступил, лошадь зануздана… ну, почти. Есть во рту коня трензель или нет, к этому никто спецом не присматривался, а если и замечали вблизи, то и тут никакой паники не назревало: повод-то в руках!

К слову, о кентаврах… Только в пятидесятых Гарри удосужился задуматься о том, где получают образование гномы и кентавры. Не раз и не два он видел, как коненогие и коротышки расписываются за доставку-прием-сдачу товара, и было это настолько обыденно, что и в голову не приходило, что оно несколько нестандартно. А однажды бац, и раскрылся едва ли не самый потрясающий факт нынешнего времени! Прилетела, значит, из Министерства во время обеда официального вида сова, села на стол перед директором, важно кивнула и лапку с письмом подала. В зале все так и впились в сову, прямо едят её глазами. Ух ты, что-то значительное? Гарри вмиг превратился в зрение и слух, наблюдая за тем, как Найджел конверт отвязывает, разворачивает письмо и читает. Просиял и провозгласил с ликованием в зал:

— Рейнольдс, Браун, Стивенсон, Пламтон и Хирш, ваши должности одобрены и утверждены! Можете собираться на новую работу!

Ой, как обрадовались пятеро вышеназванных парней и мисс! Заверещали-завизжали и давай обниматься-целоваться. Гарри хоть и не понимал ничего, но улыбки послал обрадованным выпускникам, дождавшимся своих назначений куда-то. И только после того, как в зале всё стихло, вопросительно пихнул локтем Брайана. Тот поморщился, но стерпел и вполголоса пояснил лебедю в пятом ряду:

— В школу Хогвуд они назначены, будут уроки магикам преподавать.

— Где такая? Почему не знаю? — незнайка чуть не разобиделся сгоряча. Брайан озабоченно потрогал полыхающий обидой лоб Гарри и удрученно вздохнул.

— А ты спрашивал?

Вся обида тут же усвистела под лавку, поджав хвост: и правда, а он спрашивал? Нет, не спрашивал и даже не задумывался о том, что кентаврики и гномики тоже где-то и как-то должны получать образование. С горя Гарри чуть не испинал себя за это, за свое позорное равнодушие, ну как же так, соседи не один год под боком, а он, гад, даже не чешется о них и их нуждах, хорош же он, волшебник!

Ну а следом и любопытство подоспело, оттеснив в сторонку обидку с досадой, стало интересно, что за школа такая для магиков? Тем более что шанс представился сопроводить туда молодых учителей Юджина Рейнольдса, Гикори Брауна, Аарона Стивенсона и Люси Пламптон с Гермионой Хирш. По устоявшимся традициям в школу в первый раз полагается приходить ножками, или верхами, если есть собственная лошадь. Кони у молодых профессоров были, так что Гарри и Зейну осталось заседлать своих лошадок и вступить в группу сопровождающих. Путь предстоял долгий, несколько часов по лесу.

Маффин был ещё дюж и один день вполне мог поработать. Да и застоялся он, впрочем, на вольных хлебах, так что практически сам прыгнул под седло, молодецки гарцуя и выпячивая грудь, мол, глядите, я ещё ого-го!

Начался путь сперва вдоль деревни Хогсмид по лесному клину на восток и продолжился дальше, к Кабаньим предгорьям. Впереди ехал Джон Дервент на своем черногнеде Гулливере, которому стукнуло уже тридцать с чем-то лет, но был он по-прежнему мощен и крепок. Зейн на своем тягаче ехал в арьергарде, Гарри пристроился сбоку, ибо разговор молодых учителей был увлекателен…

— Ой, мальчики, я так рада, так рада, так рада! — безостановочно попискивала мисс Хирш. — Я скоро увижу папочку и даже буду с ним работать!

— Ещё бы! — с гордостью поддержал Аарон, поправляя на переносице съехавшие очки. — Нам, сквибам, только и остается, что просвещать таких же, как мы, не способных к магии.

— Интересно, зачем Ричи из Хогвартса ушел? — задумалась Люси. — Мне его так не хватало… Пришлось профессора менять, хорошо, что их пятеро, а то было бы совсем караул.

— Он мне писал, говорил, что неплохо устроился, — успокоил её Юджин. — Подземелья там очень комфортные, не хуже хогвартских.

— А кто такой Ричи? — встрял Гикори. Первые четверо с минуту-другую молча пялились на него, двое спереди, вывернув шеи назад, а двое сзади, после чего хором ошеломлено переспросили:

— Ты не знаешь Ричи???

Ну, Гарри тоже не знал, так что он вместе с Гиком покивал, мол, не знаю… И при чем тут подземелья? А четверо практикантов поочередно начали просвещать:

— Во-первых, Рихард Хирш — мой папа, — очень авторитетным тоном сообщила Гермиона.

— Во-вторых, он профессор Рун и Нумеролог! — торжественно добавил Аарон. А Юджин дополнил, отвечая на вопрос Люси:

— В-третьих, профессор Хирш раньше преподавал в Хогвартсе, но десять лет назад перевелся в Хогвуд по состоянию здоровья, целители посоветовали ему сменить подземелья на место чуточку повыше над уровнем моря. Хогвартские подземелья расположены всё-таки низковато, в долине, а Хогвуд повыше в горах находится.

— И мы наконец-то увидим профессора Хирша после долгих лет разлуки! — счастливо прозвенела Люси. — Из нас в последнее время его только Гермиона видела.

— Конечно, она же его дочь, — серьезно вставил Юджин.

— А сам он чего не приезжал? Недалеко же, всего пять часов пути от Хога до Хога… — недоуменно протянул Гикори.

На этот раз четверка посмотрела на него, как на полоумного. И припечатала:

— Ходить надо было на Руны вместе с нами!

— Но у меня же это… Клаусофобия, — отчаянно покраснел Гик. — Я и профессора выбрал в классе на первом этаже…

— Клаустрофобия, — поправила Люси и помрачнела. — Не знаю я, как называется боязнь подземелий, есть спелеофобия, но это к пещерам относится, а не к подвалам. Везет тебе, Гики, у тебя хоть страх уважительный, а у меня так, страшок чепуховый, все ржут, как только узнают, что я мышей боюсь.

— А чего их бояться-то, маленькие же мышки-то, — смущенно пробормотал Гикори.

— Ага, они маленькие, — несогласно тряхнула головой Люси. — И такие прыткие, боже мой, ка-ак порскнут каплей ртути из-под ног, прям сердце останавливается! У меня тут, — Люси приложила руку к груди, — так и екает от неожиданности.

— Вообще-то, — поддел пальцем очки Аарон, — страх пещер и подземелий зовется троглофобией.

— Хи-хи, скорей, похоже на боязнь троглодитов, — хихикнула веселушка Гермиона.

Гарри слушал и размышлял, почему ни разу не видел профессора Хирша десять лет назад, когда тот ещё в Хогвартсе жил. Как ни старался, так и не смог припомнить, чтобы хоть раз его видел в зале или где-то ещё.

Где-то на полпути дорога пошла в гору, лошади напрягли шеи и плечи, взбираясь по склону. Видимо, они ехали напрямик, потому что за гору убегала накатанная колесами дорога, оставшаяся позади.

Школа Хогвуд показалась в полдень. Гарри тормознул на дороге и оглядел некое подобие Петры, высеченное в скалах, по всему фасаду лепились галереи, за оградками которых виднелись темные ходы внутренних помещений. В наружных же можно было разместить целую наполеоновскую кавалерию, с полувзгляда становилось понятно, что это помещения для кентавров. Высокие столы, широкие проходы, отсутствие сидений — всё это указывало на них. Гномьи аудитории располагались, по-видимому, внутри.

Гномятки, высыпавшие наружу, сразу напомнили Гарри хоббитов: такие же маленькие славненькие невысоклики, кудрявенькие и в коротких штанишках. Только ножки не оволосены и обуты в сандалики и сапожки. Девочки были в платьицах. Глаза-а-астенькие!

Гномий город, как и поселение кентавров, располагался неподалеку и частично в толще гор, в то время как поселок конелюдей находился в зоне леса. Местняя Мория не уступала толкиеновской, и была, пожалуй, даже покруче, потому что была настоящей, а не вычитанной со страниц книги. В этом горно-лесном чуде Гарри уловчился погостить три дня и планировал посещать их и в будущем. Гномы его желания одобряли и разделяли, наперебой приглашая молодого друида в гости к тому-другому, в каждом доме его угощали чаем и какао, да так, что выпитое вскоре у ноздрей заплескалось. Обпился Гарри, короче…

Про загадочного мистера Хирша он и подзабыл на фоне гномьих чудес, так что вспомнил о нем только в последний день, аккурат перед отъездом. Не зная, когда он приедет сюда снова, спросил, где найти профессора Хирша? Услышав ответ, что в поздемельях, Гарри эти подземелья отправился искать. Поплутав маленько и оттого слегка сбившись с толку, он набрел вроде на них, во всяком случае, на слизеринские подвалы это было похоже. Наконец его поиски увенчались успехом — он нашел дверь с табличкой «Р. Э. Хирш». Облегченно переведя дух, Гарри постучался. Ответа не последовало, пришлось поскрестись ещё раз. За дверью всё та же тишина. Долготерпением Гарри никогда не отличался и толкнул створку, упорно желая познакомиться.

— Профессор Хирш? — робко позвал он, просунув нос в комнату. Тишина. Начиная испытывать досаду, Гарри вошел и позвал в полный голос: — Профессор Хирш!

И понял — нет в этой комнате профессора. Но были книги. Толстые, в красивых кожаных переплетах, за стеклянными дверцами шкафов. Благородное золото орнамента заманчиво сверкнуло на корочках в теплых лучах полусфер. Движимый понятным любопытством, Гарри покорно подошел к шкафам и принялся всматриваться в титулы. Амвросий Медиоланский, Августин Блаженный, Джонатан Свифт, де Труа, сэр Томас Мэлори, Монмантский…

Рука, легшая на плечо, и вопрос, возникший над ухом — что вы тут делаете, молодой человек? — явились для увлекшегося Гарри полной неожиданностью. Подпрыгнув и резко развернувшись, он отчаянно заорал, будучи ещё во власти средневековой литературы, подкрепленной полумраком. Ибо на него смотрел вампир — красные глаза с потекшими веками, кроваво-алый рот, из которого виднелись остро отточенные клыки, заостренные хрящи ушей и страшенные язвы на щеках подчеркивали жуткую картину в целом.

Мириады мыслей пролетели в голове перепуганного парня, и самой яркой была одна, самая основная: у меня нет с собой оружия! И хорошо, наверное, а то б наделал глупостей…

— Папочка, что тут случилось? — прозвенел нежный девичий голосок, возвращая Гарри рассудок и самообладание. А ответ «вампира» окончательно успокоил его.

— Не знаю, дочка. Что-то с нервами у юноши…

— Это Гарри, папа, — подошла Гермиона. — Он тебя искал, хотел с тобой познакомиться.

— О, понятно. Ну вот он — я! — красноглазый профессор широко оскалился, и Гарри на сей раз рассмотрел, что клыков-то как раз и нет, а были сильно оголенные десны, из-за чего зубы казались редкими и длинными. Профессор Хирш страдал очень редкой формой порфирии. Высокие залысины и фарфорово-тонкая пергаментная кожа подтверждали болезнь, при которой больной должен избегать солнечного света.

— Простите за вторжение, — пробормотал Гарри. Покосился на шкаф. — Очень интересные книжки…

— Понимаю, — снова улыбнулся Рихард Хирш. — Хотите, я подарю вам сочинения Свифта? Лемюэль Гулливер весьма колоритный персонаж.

Отказываться Гарри не стал и получил в подарок пухлый том с описанием странствий Гулливера. И всю дорогу обратно прижимал книгу к груди, ощущая сильную вину за свое любопытство. Стыдно ему стало за свою легкомысленность. Не раз Гарри потом возносил хвалу господу, что у него не оказалось с собой оружия, что Джон накрепко вбил в голову постулат — вампира можно победить только серебром и крестом, ведь благодаря этому он даже о палочке не вспомнил, а то бы точно натворил бед, напав на профессора в его собственных покоях…

А время шло. Подрастали дети, рождались новые каждые год-два, пополняя ряды учеников взамен уходящим выпускникам. Это был бесконечный поток, неиссякаемый ручей: к устью в большой мир утекал счастливый обладатель диплома с аттестатом Мага, а с истока подплывал первачок, с восторгом знакомящийся с буквами.

Среди подростков зарождались и зрели драмы, вспыхивала и расцветала Первая Любовь, разбившая не одно сердце. То и дело профессора натыкались в разных затемненных уголочках на юные парочки Ромео и Джульетт. Мягко пожурив романтиков и разогнав их по постелям, беззаботно шли дальше.

В семьдесят втором по залету женили Монти: двадцатидвухлетний сопляк заделал школьнице ребёнка, и той пришлось рожать в девятнадцать. Нежданного малыша назвали Марволо. Гарри только хмыкнул, приветствуя первого знакомого из будущего — Марволо Мракса… Его родители, Монти и Стефания, женатые насильно вначале, однако, стерпелись и прилюбились друг к другу, зажили вполне мирно, в душе и ладе. Через пять лет назрела новая свадьба — сочеталась браком самая долгожданная для Гарри пара: Персиваль Дамблдор и Кендра Никум. Рам, которому исполнилось семьдесят семь, аж расплакался, проведя свою луноликую принцессу к алтарю и передав жениху. Счастье отца было очевидно — дети выросли вместе, девочка всего на год была младше, но Перси всегда защищал её, закрывая собой от страшных гусей и индюков. Как же уморительно это выглядело: злобно шипящий гусак, распахнув крылья, прет на малышей, напуганная Кендра срывается в плач, а Перси, этот маленький трехлетний рыцарь, грозно топает ногами на гусака и мальчишечьим баском кричит:

— Пошел в суп, дурак!

И что вы думаете? Гусь лысеет! Лишившись всего оперения, полностью деморализованный птиц, раскинув маленькие ощипанные крылышки, с паническим гоготом драпает со всех ног, препотешно виляя лысой попкой… И не только Кендру Перси защищал, а и тех, кто рядом окажется. Шла как-то группа ребят от Хогсмида, да и решили путь полем срезать. Перелезли через ограду и потопали, весело переговариваясь. А у Цезаря, быка племенного, несварение случилось… Слишком поздно дети обнаружили, что на них несется очень раздраженный бык. Но, к счастью, поблизости случился и Перси. Увидев, что сейчас произойдет непоправимое, он, не рискуя применить к зверю магию, кинулся наперерез, подбежал и тараном встретил свыше тонны живого веса. Встретил мягко, ладонью сверху вниз и вбок, направив несущееся животное в противоположную от детей сторону. Этой заминки хватило, чтобы ребята добежали до ограды и очутились в безопасности.

А Кендра и Перси дальше по жизни пошли: учились вместе, зрели и взрослели вместе. Это была, пожалуй, самая неразлучная пара на всей памяти Хогвартса. С самого раннего детства и до сего дня рядышком, везде и всегда.

С рождением детей Кендра и Персиваль не стали торопиться, решив сперва на ноги покрепче встать. К их решению Гарри отнесся с пониманием, попросив лишь об одном — не покидать Хогвартс совсем. А если придется, то поселиться хотя бы неподалеку. К просьбе Гарри неожиданно серьезно отнеслись Рам, Брайан и Найджел, втроем дружно насев на молодых.

— Гарри прав, дочка, не уезжай далеко, — со слезой в голосе взмолился Никум. Дамблдор грозно пророкотал:

— Будьте лучше на глазах, ребята, целее будете! А то ж хрень непонятная в мире происходит…

— А если надо, велю вам дом в Хогсмиде построить! — внес свою лепту директор Блэк. Подумал и добавил: — А ещё лучше: семейные покои вам в замке отведу.

Перси с Кендрой только моргали опасливо, с почтением внимая речам старших магов, умудренных жизнью и многолетним опытом за плечами. Дождавшись разрешения покинуть кабинет, послушненько выскользнули за порог, но вместо того, чтобы спуститься вниз по винтовой лестнице, приклеились ушами к двери, надеясь-таки вызнать причину странной просьбы.

— Думаете, останутся? — неуверенно спросил Дамблдор. — Может, надо поподробней объяснить?

— А мы знаем эти подробности? — съязвил Блэк. — Всё, что мы знаем, это то, что в будущем половина персонала померла вместе с Хогвартсом. Как такое объяснишь? Только психику ломать. Так что лучше пусть дети на глазах будут безо всяких разъяснений. Нормальными.

— Да! — поддакнул Никум. — А то больно страшно Гарри отреагировал на имя моей дочки. Как будто привидение увидел! Сдается мне, что Кендрочка до рождения Гарри умерла… — Рам тихо всхлипнул.

— Ну-ну, будет тебе… тише, родной. Вот, глотни, полегчает… — Далее послышались легкие пошлепывания и звон стекла. Кендра круглыми глазами посмотрела на мужа. Тот озабоченно хмурился и кусал губу, тоже сильно обеспокоенный подслушанным разговором. Поняв, что больше ничего нового они не услышат, парочка тихонько смылась, удрав к себе. Очутившись у себя в комнате, Перси недоуменно вопросил:

— Всегда задавался вопросом, кто такой этот Гарри де Нели? Откуда у него такие странные знания?

— Я слышала, что он в будущем побывал, — робко вставила Кендра.

— Да, верно, — напрягся Перси, припоминая обрывки услышанного. — И что-то страшное он там видел.

— Мертвый Хогвартс, — боязливо шепнула Кендра. — И из персонала половина — мертвы…

— Ужас! — передернулся ражий молодец. Посмотрел на жену. — Слушай, а может, ну их, Насыпные нагорья с Годриковыми впадинами? Ну зачем нам какие-то чужие городишки? Чего мы там не видели? Достаточно того, что мы с родителями туда ездим на могилки бабушек-дедушек. Мы с тобой здесь родились-выросли и других родин не знаем…

— Как ты прав, мой дорогой муж! — с искренним почтением ответствовала Кендра, ни секунды в том не сомневаясь, воспитанная в посконно индусских традициях.

— Но вопросы насчет де Нели остаются, — задумался Перси. — Что с его возрастом? Как-то не похож он на долгожителя. Ведь долгожители стареют, как все: в тридцать выглядят на тридцать, в шестьдесят — на шестьдесят, просто потом их старение замедляется, и маг после седьмого десятка живет очень долго — несколько столетий. Как дядя Армандо и наши отцы и матери.

— А дядя Соломон? — застенчиво намекнула Кендра. — Дяде Соломону прилично за сотню, но выглядит он на сорок.

— Он друид, — заметил Перси. И задумался: — Тогда это всё объясняет. Магия друидов вообще самое загадочное явление природы. Про Мерлина говорят, что он тоже был природным магом, причем настолько мощным, что даже умереть нормально не смог, то есть телом кончился, а магией так и остался жить. К нему до сих пор можно сходить за советом или благословением.

— Я думаю, можно спросить об этом самого дядю Гарри? — несмело предложила Кендра. — Не съест же он нас?

— Воистину, ты мудра, как божественный риши, моя любимая жена! — восхитился Перси.

Что они и сделали, улучив подходящий момент, когда Гарри шел с ужина к себе. Подкараулили на повороте в коридор, ведущий в директорскую башню, и этакими роками выросли по обе стороны: Перси справа цопнул за плечо, слева Кендра под локоточек подцепила, прошли по ходу коридора пару шагов да и утянули в боковой проход. Прижали к стенке и в глаза вбурились: Перси — сверху, Кендра — снизу.

— Дядя Гарри, ты же друид? — спросили в унисон.

Дядя Гарри поочередно посмотрел на них: на смуглую экзотическую красавицу очень удобного росточка — по плечо среднему мужчине, с трудом отвел взгляд от её мерцающих обсидиановых очей и перевел повыше — на нависшего над ним скалой верзилу-Перси. С кроткой покорностью сообщил:

— Да, я друид, как мой отец.

— Дядя Гарри, а что будет, если мы уедем из Хогвартса? — переглянувшись, Кендра и Перси задали самый важный свой вопрос. Гарри вздохнул и покачал головой.

— Вам лучше не знать. Скажу лишь только, что вы обе проживете очень мало за пределами Хогвартса. Это всё, что я могу вам сказать… — Гарри извиняющимися глазами посмотрел на их молодые прекрасные лица. Перси с Кендрой обменялись встревоженными взглядами.

— Ты провидец, дядя Гарри? — тихо спросил Перси.

— Вроде того, — уклонился от прямого ответа Гарри и добавил: — В Хогсмиде вы точно будете в безопасности. Там нет тех, кто угрожает вашим жизням в будущем.

Сказав, Гарри отлепился от стены, осторожно проскользнул мимо них и ушел, не оглядываясь, спиной ощущая задумчивые взгляды молодых супругов.

— В его глазах боль, Перси, — негромко произнесла Кендра. — Ему надо верить, он действительно видел нашу смерть…

Перси молча кивнул, провожая удаляющегося Гарри. В конце концов, в Хогвартсе хватит места всем, зачем им куда-то уезжать?..

Придя к себе, Гарри неторопливо разделся, натянул домашний халат, всунул ноги в комнатные мягкие тапочки и устроился с книгой у камина, искренне надеясь, что сегодня ему никуда не придется срываться, переодеваться и ехать куда-то верхом. Этот вечер хотелось провести дома. Соломон, работающий за столом, поинтересовался у сына:

— Мне говорили, что ты упоминал Николя Фламеля, когда просили съездить к Мерлину, это правда? Почему ты вспомнил о Фламеле?

— Потому что у него имеется эликсир бессмертия, — Гарри посмотрел на отца поверх книги. — И сперва я хотел воспользоваться его услугами, но потом передумал, так как понял, что в этом случае буду зависеть от зелья. А в чем дело, отец, ты-то с чего о нем вспомнил?

— Да вот… — друид помахал газетой, — сообщается: «Часть стены, отделявшая кладбище Невинных от домов на соседней улице Рю де ля Лянжри, снова обрушилась. Подвалы близлежащих домов наполнились останками умерших и огромным количеством грязи и нечистот. Кладбище хоть и закрыли, но старые захоронения всё же дают о себе знать. В общем, снова санитарам работка — вывозить кости, чтобы продезинфицировать, обработать и уложить в Парижские катакомбы». А вот сноска на… Слушай: «Тут были сначала каменоломни, доставлявшие материал на постройку парижских домов. Под целым кварталом образовалась пустота; жители испугались, и правительство отрядило инженеров, которые построили подземные галереи и своды. Галереи идут параллельно с улицами; каждый дом имеет свой нумер под землею, чтобы в случае происшествия наверху можно было принять предохранительные меры внизу. Полицмейстер Ленуар предложил превратить подземные галереи Томб-Исуар в катакомбы, очистить кладбища от костей и поместить их под землею. План его принят и исполнен. Более пяти миллионов скелетов перенесены под мрачные своды катакомб и расположены в симметричном порядке». Я это к чему, сынок, Фламель-то там погребен ещё в восемнадцатом веке. Вот прочитал и не понял — а почему ты вообще Николя Фламеля упоминал, какой эликсир бессмертия ты имеешь в виду, а?..

— Не понял… — Гарри отложил книгу, встал и, подойдя к столу, уселся рядом с отцом. — Фламель точно похоронен? — заглянул он в глаза.

— Точней точного, — кивнул Соломон. Поднял газету. — Тут даже жена Николя — Пернелль — упоминается. Или скажешь, это какая-то шутка?

— Не понимаю, — Гарри запустил пятерню в пышную шевелюру. — А как же философский камень, который может превращать любой металл в золото и создавать напиток — эликсир бессмертия? Разве Николас Фламель не создатель философского камня?

— Николя, — поправил Соломон. — Имя по-французски — Николя. А что касается камня… Путешественник Поль Люка рассказывал о странном случае, произошедшем с ним. Однажды он гулял по саду возле мечети в городе Брусса. Во время своей прогулки он познакомился с человеком, который утверждал, что является одним из лучших друзей Николя Фламеля и его жены, с которыми он расстался в Индии не более трех месяцев назад. По словам этого человека, Фламель с женой инсценировали смерть и бежали в Швейцарию. Если бы его слова были правдой, то возраст Фламеля на тот момент составлял бы около трехсот лет. В восемнадцатом веке старый священнослужитель Сире Марсель утверждал, что видел Николя Фламеля за работой в подземной лаборатории в центре Парижа. В тысяча семьсот шестьдесят первом году Фламеля с женой «заметили» в парижской опере. На этот раз их сопровождал сын, который, по слухам, был ими рождён в Индии. В тысяча восемьсот восемнадцатом году по Парижу бродил человек, называвший себя Николя Фламелем, который за триста тысяч франков предлагал продать философский камень и эликсир жизни. Скажи-ка мне, сынок, на что это похоже?

— На коммерцию, основанную на имени исторической личности, — уныло догадался Гарри.

— Верно, — кивнул Соломон. — А тот волшебник, про которого ты вспомнил, скорей всего, такой же шарлатан, как и многие до него. Ты Фламеля лично видел?

— Нет, я его никогда не видел, мне про него только говорили, — нахмурился Гарри. — Значит, его не существовало, и все истории про долголетие — миф?

— Нет, Гарри, долголетие не миф. Во всяком случае, не искусственное долголетие, которое якобы кому-то даровал чудодейственный напиток. Волшебники и без напитков прекрасно живут. Армандо, Барри, Мерлин, я — достаточное тому подтверждение.

— Барри? — уцепился Гарри за незнакомое имя.

— Барри Винкль, — вздохнул Соломон. — Мой друг, наставник, спаситель. Именно он принес меня когда-то в Хогвартс после того, как моих родителей унесла эпидемия чумы.

— Погоди, — растерялся Гарри. — Последняя вспышка чумы была в тысяча шестьсот шестьдесят пятом, нет? — на кивок Соломона он продолжил: — Но как так? Сколько же тебе лет?

— Мне уже за двести, Гарри. Дата моего рождения пришлась на рождество тысяча шестьсот шестидесятого года. И я ещё не старик, — предупреждающе поднял он руку. — Друиды живут долго. И ты ещё не знаешь, когда родился Барри Винкль…

— И когда же? — заинтригованно спросил Гарри.

— Крошка Вилли Винки ходит по земле с тыща двести тридцать шестого года, сынок, — улыбнулся Соломон. — И, как ты понимаешь, никаких эликсиров бессмертия он не принимает.

— Крошка Вилли Винки? — задумался Гарри. — Что-то знакомое…

— Эй! Снимай ботинки! — певуче протянул Соломон, тепло улыбаясь. — Придет Вилли Винки — уложит на перинку!..

— Это… колыбельная?! — не поверил своим ушам пораженный Гарри.

— Колыбельная, — тихо засмеялся Соломон. — Шотландская народная песенка. Видишь, Гарри, старина Барри существует так давно, что стал частью шотландского фольклора. Он и волшебник непростой, а сонный. Сны навевает детям на пару с датским магом Оле Лукойе…

Гарри только и мог, что впечатленно покачать головой. А Соломон произнес задумчиво, как бы между делом:

— Навестить его, что ли? И снова попробовать уговорить вернуться в Хогвартс. Сколько можно обижаться?..

— Что случилось, папа? — забеспокоился Гарри, подавшись к отцу.

— Обидели его во время последнего визита в Хогвартс, — пояснил друид. — Кое-кто из тогдашнего персонала придрался к Винклю по поводу того, что он с иностранцем дружбу водит и свои национальные секреты ему раскрывает. А о том подумать, что Винклю вроде как тоже чужие тайны доступны, так о том ни-ни, да ещё и обвинили, что он их не использует в своих целях. Совсем рехнулись от жадности, да, Гарри? Барри же честный паренёк, зачем же он будет чужими секретами мир покорять?

— А Оле Лукойе? — завороженно спросил Гарри. — Он какой?

— Гномик он, — улыбнулся Соломон. — Гном-волшебник, вот такой вот чудесный выверт от магии. Добрый, искренний, неистощимый на фантазию, сколько лет на свете дети живут, столько и он сказки им всем показывает. И каждому ребёнку — свою. Каждую ночь.

— А ко мне он приходил? — наивно и неожиданно для самого себя поинтересовался Гарри. Соломон тихо засмеялся, протянул руку и ласково взъерошил гаррины волосы.

— Конечно, приходил. Вопрос только в том — кто? Оле ли Лукойе, Винки или Песочный человечек? Гарри, Гарри, дорогой мой сынок, как же ты ещё юн… — теплая ладонь легла на щеку юноши. — Когда же ты поймешь, ребёнок мой, для чего мы летаем каждый год в Рождество?..

Гарри закрыл глаза, прижимаясь щекой к родной ладони, и вздохнул.

— Я уже понял, папа, мы волшебники, и это наше призвание: дарить детям волшебство. Я всё осознал и больше не буду ошибаться… Пап, можно мне с тобой к Барри Винклю? — тихо попросился он.

— Можно, — благодарно отозвался Соломон.

Если честно, Гарри маленько трусил. Щекотал его страх при мысли о том, что он скоро увидит живую легенду Шотландии, самого Вилли Винки, песни про которого вот полтысячи лет поют мамы своим детишкам. Он и подумать не мог, что маги могут прожить такую прорву веков, при этом вовсе не прибегая к помощи каких-то вспомогательных средств. К счастью, Соломон наконец-то донес до его ума, что такое волшебники и для каких целей они рождаются. Волшебники. Как раз то, ради чего пишутся сказки, чтобы рассказывать их малышам перед сном, завоевывая их сердечки чудесами, льющимися со страниц книжки, всеми этими драконами, рыцарями с принцессами, феями и добрыми волшебниками с магическими посохами или палочками…

Барри жил в Бристоле, на тихой окраинной улочке. Старые постройки тянулись вдоль разбитой мостовой, устало опираясь на низенькие каменные заборы, практически склоняясь к ним своими покатыми крышами. Колотая черепица поросла дерном, из-за чего улица казалась совершенно зеленой вкупе с обросшими вьюнками и плющом стенами и изгородями.

Гарри и Соломон появились в конце старого квартала и сразу направились к дому, ничем не отличному от прочих. В их сторону бдительно и строго повернулся флюгер, воткнутый во фронтон ворот ограды. Повернулся сам собой, без влияния ветра, и Гарри, вздрогнув, несмело замер под испытующим взглядом медного петуха. Точнее, под прицелом стрелы, которой петух нацелился в пришельцев. На стройном петушке был костюмчик Робин Гуда и такая же лесная шапочка, лихо сдвинутая на один глаз, в крыльях петушок сжимал лук с натянутой стрелой. Весьма выразительный привратник. Соломон, тихо фыркнув, поприветствовал стража ворот:

— Здравствуй, Тим, не сожри нас…

Тим окинул гостей придирчивым взглядом, поколебался и опустил лук, приглашающе кивнув, проходите, мол. Соломон взял Гарри за плечо и провел в ворота, распахнувшиеся перед ними. Гарри, проходя под фронтоном, опасливо поглядывал вверх, на грозного привратника, молча следящего за ними. Видя напряженное состояние сына, Соломон придержал его и негромко проговорил на ухо:

— Неизвестно, как Винкль достиг такого возраста. О нём ходит столько абсурдных версий и предположений, некоторые вообще додумались до того, что, вероятно, Винкль обладает собственным философским камнем, создал крестраж или каким-то другим волшебным образом предотвратил старение. Ерунда какая, — Соломон поморщился. — Поверь, всё это не более чем досужие домыслы. У Барри просто очень хорошее здоровье, у него всегда отличное самочувствие, солнечное настроение и вечный оптимизм, и он совершенно естественным путем дожил до столь запредельных лет. Поверь мне, Гарри, и не удивляйся тому, что он совсем не выглядит стариком.

— Я бы решил, что вы заговоры строите, шепчась на моем крыльце, если б не знал одного из вас, — раздался сбоку ворчливый голос. Соломон замолчал и с улыбкой выпрямился, поворачиваясь к владельцу дома. Гарри робко выглянул из-за отцовского плеча. В проеме двери стоял полноватый мужчина с копной пшеничных кудрей и яркими васильковыми глазами, в которых плясали развеселые чертенята. Вблизи, однако, были видны морщинки у глаз и седые пряди в соломенно-желтых волосах. Годы поставили печать даже на нём, на неунывающем Барри Винкле. Руку Гарри он пожал с приветливым радушием, с веселым любопытством заглядывая в глаза. Пригласил в гостиную и кивнул, садясь в кресло:

— Рад за тебя, Соломон. Рад, что ты нашел в себе силы перебороть свою боль и дать жизнь ещё одному мальчику.

Гарри смутился, поняв, что Винкль принимает его за родного ребёнка друида, но, к его удивлению, Соломон не стал ничего отрицать.

— Благодарю тебя, Барри. Сам как?

— А неплохо, знаешь ли, — Барри с удовольствием вытянулся в кресле, сложив руки на плотном пузе. — Тишь, благодать, никто не лезет с нравоучениями. Но порой становится как-то слишком тихо…

— Так, может, вернешься? — с надеждой встрепенулся Соломон.

— Зачем? — с веселым недоверием воскликнул Барри. — Мне и тут не пыльно. Да и не хочу я выслушивать бредни Уилкинса.

— А он умер, — осторожно сообщил Соломон. — Скончался с полсотни лет тому назад.

— Вот-те раз… — растерянно сдулся Барри, садясь прямее. — С чего это он вдруг?

— Да вот… Знаешь, — принялся рассуждать Соломон. — Если уж кто говорит о ком-то гадости, то не следует ли понимать это как то, что сам он гаденький душой? Короче, не только язык у него поганым был, но и сам с гнильцой оказался. Нечист на руку и совесть: воровство, поджоги, денежные махинации с магглами… В общем, до Азкабана докатился Уилкинс. А дементоры, сам знаешь, к преступникам особое пристрастие имеют — усосали насмерть, так понравилась им его темная протухшая душонка. Брайан самолично смерть Стебса Уилкинса констатировал.

Гарри невольно хрюкнул, услышав имя: Стебс, ну понятно, с таким-то именем только и стебаться. Барри мельком глянул на него и перевел разговор в другое русло:

— Ладно, ясно всё с Уилкинсом, а ко мне с чем пожаловали?

— Хочу попросить тебя вернуться в школу, — честно ответил Соломон. — Лучшего учителя волшебства, чем ты, у нас нет. Я хочу, чтобы ты показал Гарри, как правильно дарить детям Рождественское чудо.

— Соломон, ну я же говорил, что это зависит от личных предпочтений волшебника, его искренних желаний. Чтобы подарить ребёнку волшебство, он должен по-настоящему хотеть этого. Простых действий недостаточно, игрушку под елку и папа с мамой способны положить и обрадовать дитёнка до визга…

— Нет, дядя Барри, — тихо возразил юноша. — Я правда хочу научиться. Я начал понимать, чего не хватает, мне ведь Елочка показывала, старалась, смешила малышей… А я, дурак, не видел чуда. Моя маленькая сова оказалась мудрее меня…

Синие глаза с радостным изумлением смотрели на Гарри, любовно обозревая каждую черточку его лица, смотрели так, словно рассматривали сокровище, невесть откуда свалившееся. Потом пухлые губы сложились в бантик и смачно чмокнули воздух, произнеся:

— О скрижаль Мерлина! Неужели небеса услышали мои мольбы, и я вижу перед собой нового Рождественского чудесника?..

_________________________________________________

Где ты, Вилли-Винки, влезь-ка к нам в окно,

Кошка на перинке спит уже давно.

Спят в конюшне кони, начал пёс дремать,

Только мальчик Джонни не ложится спать…

Собрался Барри быстро. Призвал сумку с чем-то, вскинул на плечо, забрал из угла витой длинный посох и вздернул бровь на замешкавших гостей.

— Чего сидите-то? Идем!

— Что, уже? — вскрикнул Гарри и поспешно вскочил с кресла. Соломон выбрался из своего с неспешными потягушками и тихим ворчанием под нос насчет того, что мог бы и чаем угостить… Барри сделал вид, что не слышит, и шустренько чесанул к выходу. Гарри, охваченный веселым удивлением, заторопился следом, в конце-то концов, папа же сказал, что у Винкля солнечный характер и вечный оптимизм. На улице, прежде чем трансгрессировать, Барри поднял руку, призывая петушка с фронтона. Медная птица расправила крылья и спорхнула на посох, став чем-то вроде навершия. Лук и стрела при этом исчезли куда-то, а петушок, сложив крылья, визуально стал выглядеть меньше. Лапками он намертво сросся с посохом, слившись воедино с медным его наконечником. Есть о чем подумать, да…

— А дом вам не жалко? — успел Гарри задать вопрос перед перемещением.

— Дорогой отрок, — важно ответствовал Барри. — Этот дом мне не жалко, потому что у меня есть другой, побольше, на острове у берегов Хайленда. Но там я не живу, так как замок слишком близко от Хогвартса, а там Уилкинс… Вернее, был, так что для меня ещё не всё потеряно. Наверное… Учти, Соломон, если в Хогвартсе объявится хоть один недоброжелатель — я сбегу! — сказав это, Барри трансгрессировал.

— Он что, так не любит критику? — спросил Гарри, шагая в подпространство следом.

— Нет, сын, просто Барри эмпат и плохо себя чувствует от малейшего негатива в его сторону, — ответ Соломона каким-то чудом долетел до Гарри сквозь вихрь перемещения.

Таким образом, оказавшись перед Хогвартсом, Гарри со смущением посмотрел на Винкля, уже зная о его проблеме. Эмпаты от природы остро восприимчивы к эмоциям других. Они не просто понимают их, а буквально ощущают то же самое. Эмпат — ходячий приемник, настроенный на эмоциональную информацию. Едва уловив что-то, он начинает сам это транслировать, даже если не хочет. Не склонный к эмпатии человек, столкнувшись с тем, кому плохо, скажет просто: «похоже, у него и правда был тяжелый день», эмпат же подумает: «почему-то мне стало плохо». Стала очень понятна причина бегства Барри Винкля из Хогвартса…

Особенно хорошо это понимал Гарри, сам бывший радиоприемником Волан-де-Морта, перенимая его эмоции в минуты сильных всплесков гнева. И это при том, что ему было намного легче, ведь Волдеморт не каждый день влезал к Гарри в голову. Так что Барри Винклю оставалось только посочувствовать.

А тот, едва очутившись перед замком, был тут же атакован стаями сов, моментально слетевшимися к Винклю и с восторженными воплями закружившими над ним и около. Сычики, пользуясь своими мелкими габаритами, внаглую облепили его всего, как внучата любимого дедушку, пища и вереща на все голоса. Барри весело хохотал, раскинув руки и жмурясь от хлопающих у лица крыльев. Гарри, оглушенный грохотом крыл, обалдело смотрел на грандиозную встречу сов — в воздухе стоял несмолкаемый гвалт и летал совиный пух. За что-то птицы любили славного старину Вилли Винки.

Медный петушок на кончике посоха ожил, махал крылышками, ловил шапочку и задорно покукарекивал, отвечая на крики сычиков. А в птичьих голосах тем временем начали узнаваться слова и предложения:

— Папа Винки! Папа Винки вернулся! Папа Рождества, ура, Рождественский папа снова с нами! Тим Новогодний, как живешь?

— Отлично живу! — счастливо проорал петушок. — Я у папы самый любимый!

Ой как птички раскричались! Загалдели прямо оглушительно, радужным фейерверком брызнув оперением на солнце, уверяю вас, совы очень яркие, особенно сипухи с их неповторимыми узорами на спинках и крылышках. А уж когда они ещё и глазами янтарными сверкают, брильянтами да изумрудами… Ликуют-кричат, Тимку Новогоднего прославляют, добрые, честные, наивно-простодушные и оттого искренние в своей радости, птицы своим единодушием ошеломили Гарри, раскрывшись с совсем неожиданной стороны. И это при том, что большинство сов Вилли Винки сегодня в первый раз в жизни увидели! Видать, любовь к Рождественскому папе им от родителей по наследству передалась, или в сказочных совиных преданиях, как легенды ночных стражей…

Замок, конечно, не молчал — приветствовал возвращение Барри волнами радостной магии, а его жители, привлеченные криками птиц, высыпали во двор и тоже влились в общее ликование. Барри, увидев волшебников, встревоженно завертелся, пытливо вглядывался в лица и облегченно улыбался, видя знакомых и — хвала Мерлину! — живых старожилов Хогвартса.

Рам Никум был весьма впечатлительным малым, и поэтому он ожидаемо расплакался, кинувшись обниматься с Барри, облапил с разбегу и давай поливать слезами сорочку. Ну, Барри куда деваться? Обнял сверхчувствительного Рамушку и нежно по спинке похлопывает, тихо приговаривая:

— Ну будет, будет, родной, вернулся я, вернулся…

А люди ревнуют, к Раме подтискиваются, тоже в объятия хотят! Затискали Винкля совсем, всей толпой налипнув. Соломон усмеялся весь, на Гарри повис, обессилев, и сиял, улыбаясь, сам не ожидая такой теплейшей встречи старого коллеги. Гарри папу придерживал и губы кусал, чтобы не засмеяться в голос — до того радостно ему стало от столь праздничной атмосферы, словно и правда Новый Год раньше настал.

Вернулся Барри летом и к началу осени стал привычным всем, кто его не знал. А дети, узнав Винкля поближе, к нему потянулись всей душой, ведь Рождественский дед был таким потрясающим сказочником! И Гарри, видя радугу, раскинувшуюся над детскими головенками, и пляшущих единорогов, скачущих наперегонки с пегасами и опаловыми драконами, подспудно проникался, невольно запоминая, какие именно чудеса надо дарить малышам.

С осенними днями замок Хогвартс пополнился несколькими семьями, приехавшими неожиданно по приглашению старины Барри. Как выяснилось, у него за годы отсутствия в школе на стороне образовалось множество знакомств, и он обрел немало новых друзей, которых и пригласил сейчас. И вот настало первое сентября…

— Фрида Вульф!

Гарри слегка встрепенулся, заслышав чем-то знакомое имя, и с вялым интересом проследил, как к табурету идет полная крупная девочка девяти с половиной лет. Вульфы переехали откуда-то с севера Дании и долго лаялись с попечителями, те почему-то не хотели допускать в школу их дочь. Но прошли благодаря протекции Барри.

— Виринея Флитвик!

На неё Гарри смотрел с более живым интересом. Ежу понятно, что профессор Флитвик рожден от матери-волшебницы, какой человек в здравом уме позарится на гоблиниху?.. Вопрос только в том, по любви ли они дитя зачали или нет? Кстати, а девушка способна влюбиться в гоблина? И надо ли вмешиваться? Пока он размышлял, малышка Виринея была определена на Когтевран, в отличие от Фриды, отправленной в Пуффендуй. Вздохнув, Гарри сосредоточился на Грейсе, зачитывающем следующее имя:

— Хорас Хагрид!

Щупленький, очень болезненный с виду мальчик похромал к табурету под оглушающий звон в ушах пораженного Гарри. Хагрид? Хорас Хагрид?! Взгляд Гарри метнулся к столу, где сидела Фрида Вульф. Господи боже мой… Фридвульфа! От ужаса Гарри аж в стол вцепился, да так, что костяшки пальцев побелели. Его порывистое движение заметили Зейн и Брайан, меж которыми Гарри обычно и сидел. Ухватили они парня за плечи и озабоченно зашипели с обеих сторон.

— Отставить панику, болван, детей распугаешь! — зарычал Дамблдор в правое ухо.

— Папа, в чем дело? — вопросительно прогудел Зейн в левое.

— Но она же… Великан!.. — Гарри чуть не сорвался на визг.

— Да знаем мы! — Брайан от души треснул паникера по шее. — Тихо ты! И так еле уговорили попечителей допустить в школу антропоморфов!..

— Кого? — паника отступила, уступив дорогу интересу, с которым к Гарри вернулось самообладание.

— Антропоморфных великанов, кого же ещё, — мирно проворчал Дамблдор. — Каменным-то великанам до людей дела нет, живут себе в горах и в ус не дуют. А телесные вполне компактны по сравнению с человеком, метров пять-семь… Нефилимы они, Гарри, чтоб попонятней… не титаны вроде циклопа Полифема или там Атланта какого-нибудь.

— А как же родители девочки… Вульфы? — растерялся Гарри. — Рост-то у них нормальный…

— Ну, магию свою, великанью, применили, — пожал плечами Брайан. — Надо же им с людьми нормальноразмерными контактировать безо всяких истерик с их стороны, вынуждены они, понимаешь? Сами-то они и без грамоты прожили, но дочку свою хотят всесторонне образовать. Ты как, парень, успокоился, кошмариться не будешь, как те попечители?

— Я успокоился, — виновато улыбнулся Гарри. — А попечители чего?

— А они на дыбы встали, орут, что неча всякую нелюдь нам привечать. Совсем зажрались в своих мэнорах графских, тьфу! — с чувством сплюнул Дамблдор. Барри весело покосился на Гарри и Брайана с конца стола, где сидел, непринужденно сложив руки на животе. Видимо, уловил мимолетный всплеск гарриного негатива, но, к счастью, не в свою честь.

Покосился на отца и Зейн, поколебался и нагнулся к папиному уху.

— Это тот самый Хагрид, который выше меня ростом будет?

— Нет, — улыбнулся Гарри. — Его сын будет великаном, сам он человек. Вот это да, Зейн, я думал, ты и забыл тот разговор. Так давно это было…

— Давно, — тепло согласился Зейн. Улыбнувшись сыну, Гарри перевел взгляд в зал, где происходила какая-то заминка с последним ребёнком, он отчего-то сидел на полу и не реагировал на просьбы встать и подойти к табурету.

— Бернар Бэддок, — позвал Грейс в который уже раз. Но мальчонка сидел и только моргал по совиному, глазея туда-сюда, в упор не замечая, что его зовут. Барри вздохнул и встал из-за стола, заторопившись к мальчику.

— Извините, простите, — бормотал он, пропихиваясь мимо сгрудившихся у табурета детишек, окруживших новеньких. Добрался до Бернара, поднял с пола и принес на табурет. Посадил и забрал у Грейса Шляпу. Подал ребёнку и сказал: — Примерь-ка…

Бернар заинтересованно посмотрел на Шляпу, взял её странно-неуклюжими ручонками и неловко надел на свою кудрявую каштановую головку. И вздрогнул сильно-сильно, вцепившись в поля Шляпы, когда та заговорила с ним. Барри легонько поглаживал малыша по плечику, утешающе бормоча:

— Тихо-тихо, не бойся…

Гарри вдруг осознал, что смотрит на всё это, обалдело открыв рот. Остальные за профессорским столом, впрочем, тоже. У всех на лицах был написан один и тот же вопрос — кто этот ребёнок и почему у него такая странная реакция?

— Это он за ним ездил прошлой ночью? — тихо шепнул Джон.

— Да, — скосил рот на сторону Брайан. — Я его осматривал утром, мне он не показался странным, разве что слегка заторможенным, но списал это на усталость и недосып…

— Странных деток нам Барри подогнал, — протянул Моран. — Великанёнок, теперь этот… зверёнок.

— Зверёнок? Какой зверёнок? — пронеслось по ряду сидящих. Мракс скривился и зашипел:

— А ну вспомните немедленно, что за семейку Бэддок расстреляли двое суток назад?!

— Пуффендуй! — рявкнула тем временем Шляпа, перебив начинающееся возмущение.

— Ну вот и умничка! — просиял Барри, беря ребёнка с табурета и вместе с ним возвращаясь к столу. Сел и пристроил Бернара на коленях, дал ему леденец на палочке и бодренько заявил:

— А теперь посидим и подождем твоих родителей. Они скоро придут, ты не бойся… Раны залижут и придут.

Покосившись подозрительно на Мракса, Гарри передернулся и, встав, пересел к Барри, погладил малыша по головке и спросил:

— А что случилось с его семьей? Сколько ему лет?

— Ему четыре года, — шепнул Барри. — Его родичи урсолаки, медведи-оборотни, сей факт весьма не нравился благочестивым горожанам, — помедлил и дополнил с горечью: — Ведь просил беорнингов перебраться ко мне на остров, спрятаться от магглов, но Майрон всё отнекивался, говорил, что не желает жить в бегах да в изгнании. И вот чем всё обернулось… Сидят теперь в бинтах, ни охнуть, ни вздохнуть не могут, кто-то из горожан ушлым оказался — нашпиговал мушкет серебром да и вжарил по верберам заговоренной картечью.

— А что так? — удивился Гарри. — На виду, что ли, жили, не скрывали, что оборотни?

— Да попробуй скройся, от малейшей же эмоции в бера перекидываются, что ни шок, так медведь на базарной площади стоит и ревет в восхищении от красивой тряпки! Ну до чего ж Европа дикая! Не перестаю изумляться. Я ж полвека в России провел, и там совершенно иное отношение к оборотням! У нас-то оборотень считается исчадием ада, тем, кого следует найти, отловить и изничтожить, оборотень — зло, не имеющее права на существование. А вот славяне относятся к оборотням совсем иначе. Оборотень — доблестный человек, оборотень — добрый волк, добрый медведь, добрый зверь, зверь-помощник. Оборотнем в их представлении может быть и бог, ими считаются жрецы и волхвы. Стать перевертышем не многие стремятся, но кто стал таковым, считается отмеченным за какие-то заслуги перед богами или уж просто перед судьбой.

— Барри, Барри, — вздохнул Блэк из середины стола. — Тебя послушать, так все волки-оборотни — святые… Что ж теперь, прикажешь распахнуть ворота Хогвартса для всех местных волкодлаков?

— Нет, — улыбнулся Барри. — Не прикажу. Наши волкодлаки именно что волкодлаки — страшные обезумевшие убийцы. Говоря про славянских оборотней, я не имел в виду ликантропию, болезнь, лишающую ума. Я говорил про чистых, истинных, природных оборотней, хозяев лесов и долин. В качестве примера могу привести Майрона, отца вот этого мальчишки, — приподняв ребёнка, Барри показал его директору и продолжил: — За всю свою долгую жизнь Майрон Бэддок ни одного человека не убил, только калечил в случаях самозащиты, но до смерти дела никогда не доводил. А то, что с его помощью пополнились армии инвалидов, так это не его печаль, он всего лишь свою мохнатую шкуру спасал. Просто для соседей он чудовище, ну не верят люди в добрых зверей, и для них беорнинг приравнивается к лютому вервольфу. И в чем-то я с ними согласен, ликантропы действительно опасны, тут люди правы.

Мальчонка на коленях Барри тем временем притих, поглощенный сахарной конфеткой, и давно превратился в медвежонка — большеголового и страшно милого. Завидев мишку, к столу стянулись дети и, очарованные новым необыкновенным чудом, облепили Барри, разглядывая и трогая круглые пушистые ушки зверомальчика. Мишка озорно сиял черными глазками, ворчал и ласково полизывал детские ладошки, если те оказывались у мордочки. У Гарри просто сердце сжалось, видя такое чистое невинное добродушие маленького зверочеловека. И правда — дикая Европа…

Родители Бернара объявились через неделю, когда полностью оправились от ран и набрались сил. Их внешность можно было бы описать одним словом — цыганы, если бы не размеры, которые четко отграничивали их от людей, ибо на человека беорнинги мало походили. У Майрона был широкий сплюснутый нос и высокие скулы, густые бакенбарды почти полностью скрывали лицо, а роскошная грива росла и в районе холки, если так можно выразиться о человеке… Но с другой стороны, люди-медведи и так больше звери. Жена его тоже отличалась высоким ростом, так что их ребёнок не просто обещал стать великаном в будущем, а действительно собирался им быть. Зейн лично обрадовался и подошел к ним — пожать руки и сравниться: так ли они высоки? Оказалось, так, и даже чуточку покрупнее. Так что Гарри осталось подивиться, что их ещё не сожгли трусливые святоши.

Погостив маленько, беорнинги вскоре перебрались из замка поближе к природе — в Запретный лес, где построили себе уютный дом, сложенный из камней по схеме древнего зодчества, то есть без гвоздей и клейстера так подогнав камни, что и волосок не пролезет в месте стыка. Умели в прошлом дома строить, да…

Жилище отстроили быстро — зима разогнаться не успела, а из печной трубы уж дымок потянулся. Ну а где зима, там Рождество подоспело. И настало время нового урока Гарри.

Замковый двор украсился елками и огнями, засияли блестючие гирлянды мишуры, запахло мандаринами и хвоей, свежим деревом и кожей — гномы-мастера привезли очередную партию заготовок. Ценные породы камня и древесины снова укладывались в безразмерные мешки, как всегда, рядом со старшими вертелись любопытные новички, изнывающие от нетерпения. Снова волшебники наряжались в костюмы Санты и эльфов-помощников.

Гарри и Винкль находились здесь же, собирали свой мешок подарков. Барри совершенно преобразился, надев яркий кафтан Санты с белой оторочкой, белоснежная кучерявая борода, наращенная с помощью заклинания, сделала толстяка просто неотразимым! На Гарри скромный зеленый картузик эльфёнка, узкие брючки-лосины и смешные полусапожки с загнутыми носами. Наряд обоих дополняли шапки с помпонами соответствующего колера: у Гарри зеленая с желтым, а у Барри — красная с белым.

Петух Тим на посохе осанился и прихорашивался: то грудку выпятит и крылышки в боки упрет, то затылок взъерошит, сдвинув шапочку на клюв, то ножку поднимет и примет позу аиста. Но что-то ему не нравилось, и он снова начинал вертеться, становясь то этак, то эдак. Барри, не обращая никакого внимания на чудного петушка, сосредоточенно возился с мешком, подкладывая туда тючки с ватой и материей, Гарри внимательно смотрел и наматывал на ус всё увиденное. На его руке сидела Елочка и с кротким удивлением наблюдала за выкрутасами Тима. На замковой стене передними лапами стояла Фелина и круглыми глазами следила за праздничной суетой. На крыльце выжидал Дамблдор, школьный целитель и повелитель времени — его феникс где-то невидимо ждал сигнала.

Наконец появились фестралы, огромными стаями огибая стены башен со стороны леса. Барри, будучи внушительной комплекции, подозвал к себе самого крупного. Огладил широкую грудь, похлопал по атласной шее, деловито спросил, как зовут. Фестрал ответил, обдав паром изо рта…

— Ага, Стеллмар ты, прекрасно-прекрасно… Ну а я — Барри!

И они, полноватый волшебник и гигантский фестрал, к изумлению Гарри, превежливо раскланялись друг с другом. Как скоро выяснится, это тоже было уроком для молодого друида.

Звучит сигнал Дамблдора — время, остановись! — и взлетает над крышами слепяще-золотой феникс. Спиралью-цепью поднимаются в небо друг за другом величественные фестралы, и снова Гарри, как и много лет из года в год, накрепко приклеивается к спине крылатого коня, как всегда мимолетно поражаясь чудакам из будущего, которые зачем-то впрягли летунов в громоздкие колымаги… У фестралов же другое предназначение! В руках Гарри сжимает мешок, на мешке — Елочка, верная совушка, по сторонам реют бесшумные крылья-паруса, впереди — спина Барри, его учителя. В горле Гарри комок, который он никак не может проглотить от волнения, молодому волшебнику жутко интересно — чему его будет учить необыкновенный наставник?

Когда внизу показались городские огни, Барри крикнул фестралу:

— Стеллмар, найди-ка нам малыша с самым сильным его желанием, таким, что прямо не могу и дай сейчас! Найдешь?

Хлопнули крылья-паруса, и фестрал прянул в небесный портал — мерцающее сияние, возникшее перед ним. Выпорхнув где-то на другой, более холодной широте, Стеллмар по широкой дуге пошел на снижение. Гарри всё это время только обалдело моргал, начиная понимать, что длины его усов не хватит для всех знаний, чтоб намотать на них…

Дом стоит на скале, ярко освещенный огнями. Но жильцы его уже спят, измученные болью, горем и разочарованием. Спит в кресле у камина в гостиной умученный вусмерть отец-шахтер, накормленный «завтраками» работодателя, который уже два месяца задерживал зарплату. Ежится на одинокой холодной постели заработавшаяся до упаду жена и плачет во сне маленький Джек, которому мама с папой уныло сообщили, что подарка в этом году, наверное, не будет, потому что…

— Но мне они так нужны!.. — жалобно вскрикивает во сне малыш. И плачет ещё громче. Горько, навзрыд.

Барри со своим учеником проникли прямо в детскую, пройдя сквозь стену, использовав для этого простенькое волшебство. Волшебники же они. Присев на край кровати, Барри осторожно разбудил ребёнка.

— Джек, проснись, крошка, не плачь, не надо так, ты меня очень расстраиваешь… Проснись и перестань плакать. Расскажи лучше, что ты хочешь?

Маленький трехлетний мальчик растерянно трет глазки и недоуменно таращится на двух незнакомцев в своей комнате.

— Ой, вы кто? — голосок его тоненький, испуганный.

— А ты не видишь? — весело удивляется Барри. И подбадривает: — Ну, чего ты хочешь, маленький?

— Я хочу… — начинает Джек и тут же замолкает. Над кроваткой появляется сияющий паровозик, формируется он как бы из золотого песка или пыли. Вырываются из трубы клубы дыма, вращаются колеса и мчат паровозик по рельсам, изогнувшимся по всему периметру комнаты. Следом за ним — единорог. Тоже из пыли, мультяшный и милый, пляшет вприскочку, смешно задрав хвост.

Пока ребёнок смотрит картинки, Тим достает из мешка брусок металла и тючок с материей и ватой. Всё это он передает Гарри, и тот, под подсказку Винкля, занимается трансфигурацией. Барри занят другим: он рассказывает ребёнку сказочную историю про единорога по имени Алмаз. И показывает картинки — приключения единорожика, полные забавных и нелепых ситуаций.

Когда Гарри и его учитель улетели, в постели спал самый счастливый на свете ребёнок, крепко прижимая к себе чудесные подарки — стальной ярко-красный паровозик с желтыми колесиками и плюшевого белого единорога с кудрявой гривкой. А для родителей в качестве объяснения оставлен широкий «олений» след на промерзшей земле перед крыльцом…

Облетев-обслужив ещё пятерых детей с самими горячими желаниями, Барри осторожно поинтересовался у ученика, притихшего у него за спиной:

— Всё ли ты понял, отрок?

— Да, — тихо отозвался Гарри, сам, однако, поглощенный совсем другими мыслями. Мудрый Винкль это почувствовал.

— Что случилось-то? — спросил он вполголоса.

— Вам уже сказали, откуда я? — вопросом на вопрос ответил Гарри.

— Сказали, — нехотя кивнул Винкль. — В тот же вечер и сказали: вызвал меня Блэк к себе и огорошил вестью, что ты-де из будущего.

— Тогда вы поймете мое недоумение, — чуточку воспрянул духом Гарри. — Помните распределение в сентябре?

— Помню, — напрягся Барри.

— Там была девочка, Фрида Вульф. Помните такую?

— А-а-а… Помню, и что? — Напряжение спало.

— Так вот, в моем будущем что-то непонятное произошло, из-за чего великанов записали в неразумных чудовищ, и их дети — полувеликаны — вынуждены скрывать свое происхождение. А сама Фридвульфа, как я помню, ушла от мужа, оставив своего трехлетнего сына… При этом нигде не упоминается, что она училась в Хогвартсе.

Барри подумал и сообщил:

— Скорей всего, она не поступила в сгоревший после Адского пожара Хогвартс и выросла в одичавшем племени великанов-изгнанников.

— Замуж вышла обманом, а когда муж раскрыл её — ушла от него к соплеменникам, — эхом продолжил Гарри и приуныл. — Действительно… Могли великаны ожесточиться в мировой опале магов.

— Конечно, могли, — подтвердил Винкль. — И так еле выбил разрешение Вульфам, потому что ну сколько можно?

— А союз человека и гоблина возможен? — осторожно спросил Гарри.

— Нет, невозможен. Были в истории некрасивые ситуации, когда гоблины насиловали женщин и наоборот, так вот, с уверенностью заявляю — детей от такого союза не бывало никогда.

— А как же мой учитель? — растерялся Гарри. — Мне говорили, что он полугоблин.

— Опиши мне его, — попросил Барри.

— Ну, он очень маленького роста, у него тоненький писклявый голосок, он искусный дуэлянт, очень силен в чарах, преподает заклинания… — Гарри постарался припомнить все подробности.

— Хе… наврали тебе, — хмыкнул Винкль. — По твоему описанию это вполне обычный волшебник. Уши у него какие? — спросил он. Гарри напряг память, пытаясь вспомнить, видел ли он уши профессора Флитвика, но как ни пыжился, так и не смог вспомнить, чтобы видел их в густых зарослях бакенбардов.

— Не помню, — вынужденно признался он. — Баки густые…

— Человек он, — удовлетворенно кивнул Барри. — Просто лилипут. Отчего и сочинил баечку о своих кровожадных предках, чтобы пробиться в ряды если не волшебников, то хотя бы магиков. Лилипутам и в обычном мире сложно живется, им очень сильно приходится крутиться и изворачиваться, чтобы заработать место под солнцем. Увы, их жизненный путь частенько остается в пределах круга цирковой арены.

Это было… сильно. Очень таким откровением для Гарри. Ему уже довелось видеть лилипутов на ярмарке в передвижном балагане, и он замечал, как трудно живется маленьким человечкам со статусом «смешные уродцы», увы, но только с ним карликам разрешали жить среди людей. В будущем участь микролюдей, конечно, станет немного лучше, в газетах Гарри иногда читал о каком-либо лилипуте-актере или бизнесмене и об их тернистом пути к славе и богатству.

Надолго уйти в переживания Гарри не дали — фестрал под ним дернул шкурой, и Барри сообщил:

— Стеллмар чувствует ещё одного ребёнка с сильным желанием. Держись крепче, отрок. Эту девочку я отдам тебе — сдашь экзамен, так сказать…

Да что такое эти фестралы? В который уже раз задался вопросом Гарри, сжимая в руках мешок и пригибая голову, чтобы избежать встречного потока. Широкая спина Барри не очень хорошо защищала. Девочка с самым сильным и горячим желанием жила в Суррее, к полной неожиданности Гарри, увидевшего под собой ровные и до икоты знакомые улицы Литтл Уингинга. А дом номер четыре на Тисовой вообще чуть не сбросил его со спины фестрала — господи боже, неужели дом Дурслей существовал уже тогда, в тысяча восемьсот семьдесят восьмом?!

Мелани Дурсль было четыре годика, она сидела на подоконнике и тоскливо смотрела в окно на темное, усыпанное звездами небо. Её сердечко ныло и болело от страха за маму, которую ранее вечером внезапно увезли в больницу. Совсем изведясь от беспокойства и полностью накрутив себя, Мелани сложила ладошки перед собой и выплеснулась в отчаянном крике:

— Санта! Не надо мне никаких подарков, пусть только мамочка выживет, пожалуйста!!!

Этот отчаянный детский крик едва не вышиб из Гарри дух и в буквальном смысле сковырнул с фестрала. Издав короткий придушенный писк, он вместе с мешком плюхнулся в тисовый куст.

Ой! Вы же сами понимаете, с какими чувствами напуганная малышка лицезрела свалившегося с неба кудрявого дядю с огромным красным мешком? А когда вслед за ним из воздуха материализовался ещё и толстый Санта Клаус собственной персоной, девочка реально словила дежавю…

В полсекунды оценив ситуацию и просканировав эмоции малышки, Барри торопливо велел ученику:

— Немедленно успокой ребёнка. Её мать, насколько я понял из её перепуганной кашки в голове, сейчас рожает ей брата, о чем малышку никто не удосужился просветить…

Кивнув, Гарри быстренько сотворил проход в стене и вошел в дом, взбежал по родной с детства лестнице и, влетев в комнату, схватил девочку, которая с отчаянными глазами кинулась к нему от окна.

— Дяденька, пожалуйста, скажите Санте, что я не хотела, чтобы так случилось!

— А что случилось, маленькая? — ласково спросил Гарри, усаживаясь на кровать с малышкой на руках.

— Но вы же упали с неба, разве нет? Простите, я не хоте-е-ела-а-а… Вя-а-а-ааа…

— Ой, подумаешь! Ну свалились мы, ну и что? Ты-то чего плачешь? — Гарри пришлось повысить голос, чтобы прорваться сквозь девчоночий рев. Девочка, к слову, тут же попыталась успокоиться, что у неё вышло не очень…

— Но я же весь год маму доставала, просила у неё брата, а она… а её… в больницу увезли-и…ик! — икнув и подавившись воздухом, несчастная девчушка снова заревела, размазывая слезы по щекам. Гарри глубоко вздохнул, очень стараясь не рассмеяться.

— Хорошо, будет тебе брат, и с мамой всё обойдется, плакать только перестань…

Чем дети примечательны, так это своими эмоциональными качелями: отчаянно рыдающий, практически умирающий от горя ребёнок, тем не менее, моментально становится самым счастливым на свете, стоит только переключить его внимание с чего-то печального на что-то хорошее. Вот так и с Мелани: едва Гарри пообещал ей братишку, так сразу же рассиялась вся. Все горести-обиды и страхи были забыты и задвинуты подальше, посторонившись и пропустив к ней радость, от которой девочка в ладошки захлопала, тоненько попискивая.

— Ой, правда?! Правда-правда? И мамочка вернется, и братик будет?! Ой, я такая щекотная!!!

Гарри не понял, но возникший на пороге Барри разъяснил ему:

— Она так смеётся, когда её папа щекочет. Н-да, отрок, легилимент из тебя так себе… Не пробовал учить?

— Пытался, — скис Гарри, вспоминая Снейпа. — Но не вышло ничего. Профессор весьма… специфично вел урок.

— Потом расскажешь, как именно тебя учили, — хмыкнул Барри и переключился на девочку: — Ну а ты что желаешь в подарок, маленькая мисс?

— А я уже получила подарок! — восторженно сообщила ему малышка. Гарри деревянно улыбнулся — ну да, рождение дедушки Вернона Дурсля вполне можно счесть даром небес. В определенных кругах…

Время ещё стояло, и Барри снова направил Стеллмара на поиск детей с желаниями. Вот тогда-то Гарри и осмелился задать вопрос:

— Дядя Барри, объясните мне, пожалуйста, что за звери такие — фестралы? Я и не подозревал, что они настолько волшебны…

— Хм, слышал я, как вы там в будущем фестриков оскотинили — в телеги впрягли. Чуть куриной косточкой не подавился, когда узнал об этом. Расскажи кому — ни в жисть не поверят, это чтоб кошмаров в оглобли поставить?! Да не смешите моего Тима!

— Кошмаров? — взволнованно переспросил Гарри, с изумлением глядя на затылок Винкля. Тот покосился на парня через плечо и хмыкнул:

— Ясно всё с тобой. Ну-ка, расскажи, что такое фестралы в твоем представлении?

— Ну, лошади-невидимки, возят школьные кареты. Ещё я знаю, что фестралов видят только те, кто осознает смерть… — замямлил Гарри, с полной гарантией ощущая себя двоечником.

— Насчет последнего я всё-таки уточню, — построжел Барри. — Фестрала видят только те, кто испугался смерти. Те, кто увидел насильственную смерть: кровавое убийство, несчастный случай с массовым летальным исходом, например, пожар, взрыв на фабрике, утопление, мор, когда вокруг тебя лежат тела множества людей, всё то, что внушает ужас и острое неприятие смерти, всё это пугает и вызывает отторжение такого конца жизни. Вот тогда-то и появляются кошмары. К магглу они приходят страшным сном, к волшебнику вот таким, — Барри наклонился вбок и похлопал коня по шее. — Они страшны, но безобидны, потому что нужны нам.

— Зачем?.. — потрясенно шепнул Гарри.

— Затем, чтобы мы с ума не посходили от страха. Страх-то, он ведь что? Психическое состояние человека, эмоциональная его часть. И его иногда надо куда-то деть, выплеснуть, чем и занимается наш мозг — прокручивает в памяти пережитые ужасы, заставляя человека снова и снова вспоминать страшные моменты. И чем больше, тем лучше, это выматывает, мучает, человек устает от них, морально и физически он так умучивается, что в конце концов смиряется с кошмарными снами и уже не так остро воспринимает новые порции чего-то жуткого. Так постепенно страх становится чем-то нереальным, иррациональным… Вот для этого и нужны фестралы — чтобы приучить нас к страху, закалить морально. Кошмары же рано или поздно проходят и, бывает, совсем прекращаются, об этом-то ты хоть знаешь?

— Знаю, — облегченно кивнул Гарри.

— Во-о-от, — внушительно протянул Барри. — В моей практике бывало, что волшебник с помощью фестрала возвращал себе способность снова сотворять Патронуса. Приход фестрала не означает плохое, напротив, его появление зачастую полезно, помогает справиться со страхом смерти. А то, бывает, так напугаешься, что и шелохнуться не можешь, всего парализует, какой уж тут Патронус и счастливые воспоминания для его призыва, здесь бы от страха не скончаться! А дементоры знают, как пугать, это тебе не боггарт под кроватью, такого страху нагонят, что только держись! Особенно если ты перед этим чудом смерти избежал… Но фестралы и, собственно, кошмары закаляют психику, гарантированно возвращают человеку моральную устойчивость и гибкость. Вообще нам, волшебникам, очень крупно повезло, что фестрические кони материальны для нас, а не абстракция, как для маггла. Лучшего друга не найти, отрок. Так что, когда отправишься в новый новогодний квест, спроси у фестрала имя, это стопроцентно привяжет его к тебе, он станет не просто партнером на один полет, а братом до конца жизни. Стеллмар-то уже мой.

— А раньше вы на ком летали? — чуточку удивился Гарри.

— На Стеллмаре и летал, просто отпустил на полвека. Сегодня я его опять призвал. Отрок, я уходил из Хогвартса навсегда, и скажи, зачем мне на гражданке рабочий фестрал? Естественно, я отпустил его, чтобы он был на своем месте, там, где нужен. И я знаю, о чем ты думаешь, Гарри… Фокус в том, что фестралы не обижаются, они слишком совершенны для таких мелочных чувств. Тем более, что он знал — я его помню, мы все эти годы мысленно были вместе.

— А чего же вы тогда у него имя спрашивали? — припешил Гарри.

— По традиции, отрок. Между прочим, фестралы не кланяются волшебнику. То, что ты видел на дворе, не что иное, как дань встрече после долгой разлуки. Запомни: только перед другом фестрал склоняет голову. Будешь выбирать себе фестрала — учти это!

— Учту. Спасибо… — только и смог выговорить офигевший Гарри. Винкль глянул на него через плечо и вдруг улыбнулся.

— Прав Соломон, ты действительно учишься, малец. Правильные вопросы задаешь! Иные-то ребятки только одним и озабочены: побольше узнать о том, чего и как детям дарить, а ты не такой — тебе другое интересно. И это очень хорошо, Гарри, именно о таком ученике я мечтал.

Гарри от смущения не знал, куда смотреть, и потому опустил голову, наткнувшись взглядом на Елочку, тихо моргавшую на него с мешка. Встрепенулся, вспомнив ещё один важный вопрос.

— Сколько лет живут совы, дядя Барри?

— Обычные в благоприятных условиях могут до семи десятков протянуть. А магические письмоносцы и того дольше. Но если птица для тебя друг, то её век будет долог, вплоть до бесконечности, и её жизнь прервется только с твоей.

Лицу Гарри стало горячо, и он чуть ли не со слезами провел дрожащей рукой по пестрой спинке родной Елочки — всё хорошо, девочка, мы всегда будем вместе… Растроганная сова ласково теребнула клювиком пальцы хозяина, согласная с его чувствами.

— Это магия, да? — сипло спросил он, пожирая благодарным взглядом затылок Барри Винкля.

— Наверное, — нехотя пробурчал тот. — По крайней мере, это так же необъяснимо, как и то, с каким упорством охотники везде находят беорнингов… Это прямо мистика какая-то: где ни поселятся, в момент обнаруживают и берут на вилы… Майрон в конце концов и прятаться перестал — без толку. Им уже без разницы, где жить: в городе ли, в деревне ли, в самой глухой лесной чащобе или в горах, всё равно находят. Надеюсь, хоть в Запретный лес егеря не заявятся?

В последнем предложении прозвучал юморной подтекст, и Гарри, уловив приглашение, вежливо посмеялся. Стало понятно, что медведи не нарочно селятся на виду у людей, напротив, это люди их постоянно беспокоят.

Стеллмар нашел ещё сорок детишек, и норма тандема напарников Винкля де Нели была выполнена. Возвращались они уставшими, но очень довольными.

— Отлично, Гарри! В следующий полёт уже ты будешь Сантой и возьмешь себе напарника.

— Это… любой новичок? — уточнил Гарри.

— Не обязательно новичок. В замке есть и те, кто вечно носит костюм эльфа. Это может быть и просто твой друг, которому интересно работать с тобой в паре и радовать малышей.

— Придется поискать, — улыбнулся Гарри. — Рам — Санта, он не может быть моим эльфом.

— Ну и поищешь, — фыркнул Барри. — Делов-то…

На замковом дворе к Гарри подкатилась Фелина, умильно заглядывая в глаза. Тот, деланно не замечая её, обогнул по дуге и направился к крыльцу. Кошка встопорщила зеленую шерсть, от чего стала похожа на огромный лохматый куст папоротника, развернулась и подцепила лапой Гарри за ногу, нагло опрокидывая его на плиты двора. Нависла над упавшим парнем и упрямо вонзилась в его глаза.

— Чего тебе, Филигранная моя? — Гарри тихонько подул в кошкин нос.

«М-мурк, чхи, это имя? — затаила та дыхание, дождалась кивка и воспрянула. — Ух ты, а что оно означает?»

— Тонкая, изящная, филигранная! — ласково сообщил Гарри, с улыбкой наблюдая, как кошка раздувается от гордости и тает от любви к самой себе. Села прямо-прямо, восхищенно оглядела себя и страстно лизнула лапку. Гарри встал, осторожно обошел хвост и наконец-то пошел к себе. Но в коридоре его снова остановили. На сей раз к его ногам подкатился клубок, переплетенный из двух тел — шестилетнего Марволо и трехмесячного щенка. Стукнувшись о ноги Гарри, клубок распался, потерев лоб, Марволо на всякий случай хныкнул. Щенок, очередной отпрыск Бати и Алтеи, той самой сучки, которой не повезло стать соломкой, уселся на толстый задик, раскорячив передние лапки, и задрал на Гарри курносую мордаху.

— Чего не спишь, Марволо? — поинтересовался Гарри, подразумевая раннее утро Рождества.

— Разбудили, — философски ответил ребёнок. — Под одеялом скачут, тык-пыкаются…

— Горюшко ты мое, — Гарри протянул руку. — Пойдем, что ли, к нам, доспишь.

Марволо согласно зевнул, и Гарри взял его на руки. Нес мальчика и тихо посмеивался чудакам Мраксам, Монти и Стефании, которым не пришло в голову заглушку поставить, прежде чем заняться своим «тыкпыканьем» при ребёнке. Щенок уныло покосолапил следом — увы, закончились веселые утренние игры…

Соломон при виде мальчика только брови поднял, подошел к Гарри и осторожно забрал ребёнка.

— Опять? — тихо буркнул Зейн, выглянув из своей комнаты. Гарри стянул с себя тулупчик и пробурчал в ответ:

— Да пусть себе развлекаются, глядишь, и братишку Марволо народят. А то помню я его у себя в прошлобудущем — одинокого и дикого…

Рухнул в кресло и с тоской уставился на узкие полусапожки. Ну блин… ещё и их стягивать… Однако не успел Гарри распереживаться, как Зейн подошел, присел перед ним на пол и сноровисто снял с папы сапоги. Отставил в сторонку и, взяв в большие теплые ладони озябшие ступни, принялся нежно массировать. Ой-ей… Гарри аж растекся в кресле от невероятного облегчения — как же мало для кайфа усталому человеку надо. А тут и запах умопомрачительный донесся — Соломон принес сыну чашку горячего шоколада с ванилью и корицей.

Кружку в руки, большую, глубокую, горячую, ароматно-пахучую, с коричной посыпкой, толстый пушистый плед на плечи, и Гарри как заново рожден. Родные лица папы и сына перед ним, пытливо-внимательно заглядывают ему в глаза: тепло-карие — Соломона, и синие-синие — Зейна.

— С Рождеством!.. — тихо выдохнул Гарри.

— С Рождеством, папа, — улыбнулся Зейн.

— С Рождеством вас, мои мальчики, — обнял их обоих Соломон.

Спал в постели Соломона чудесный Марволо, подложив ладошки под пухлую щечку, приткнулся под бочок крупный щенок, размером с самого Марволо, набегавшийся и наигравшийся с мальчиком, и снилось им обоим теплое лето, почему-то припорошенное пушистым снежком, не тающим под жарким июньским солнышком. Забавный, милый сон, Марволо тихо засмеялся, шевельнулся, нашарил сонной рукой щенка, придвинулся к нему потеснее и, обняв, шепнул спросонок:

— Снежок. Я назову тебя Снежком…

Умиротворенно вздохнул щенок, не просыпаясь, лизнул в нос маленького друга и затих, зная, что у него теперь есть имя. Был он черный с рыжими пятнами, но разве это кому-то помешает назвать его в честь приснившегося летнего снега?..

Полз по миру семьдесят восьмой год, изредка встряхиваемый жиденькими скандалами тут-там по поводу хаотичного перемещения автобуса «Ночной рыцарь», который вместо прямого наказа доставить пассажира из Лондона в Уэльс, сначала за каким-то надом скакал в Абердин, чтобы подобрать-высадить мадам Марш… Зеленые пассажиры, выползшие из недр автобуса, обняв и поцеловав родненькую матушку-землю, с чувством убеждали всех, кто слушал:

— Прав был Гарри де Нели, когда говорил, что незачем внедрять в магмир маггловский транспорт!

Чиновники, получив очередную тонну писем с возмущениями, в свою очередь отфутболивали их идиоту Дугалду Макфейлу, бывшему Министру, которому и пришла в голову идиотская идея внедрить относительно новое «автобусное сообщение» магглов, благодаря чему долбанный прыгун таки появился на дорогах в шестьдесят пятом году. Макфейл с ругательствами выбирался из-под бумажного завала и бежал жаловаться своему преемнику, Министру магии Фэрису Спэвину. Тот вяло выслушивал своего предшественника, теребя дырявый собственный нос, проткнутый когда-то стрелой кентавра, дожидался конца слезного спича и мрачно отрубал:

— А нефиг было протаскивать интересную игрушку только на том основании, что ты Министр и она тебе нравится. Надо было общественным мнением поинтересоваться…

Вот и на этот раз: прибежал, нажаловался, выслушал упреки и запротестовал.

— Ну Фэрри! Ну запретили бы!.. — жалобно прохныкал незадачливый новатор.

— И правильно запретили бы! — кувалдой отбил суровый Дыронос, подчеркивая слова внушительным грохом кулака о стол. — Тащились бы маги в поезде полдня вместо того, чтоб нормально скакнуть туды-сюды при помощи родной трансгрессии, воплоти мы идею глупой Отталин. Тебя почему не остановили? — напустился он вдруг. Макфейл судорожно сглотнул, пальцем оттянув воротник, и жалко проблеял:

— А я того… в обход попечителей… К школе же автобус никакого отношения не имеет…

— Угу, не имеет, — мрачно согласился Дыронос. — Зато как Абраксас обрадовался, когда на него стошнило папу, который приехал к сыну на автобусе…

— Ох… — обморочно съежился Макфейл, обильно покрываясь потом. — Надеюсь, Септимус Малфой не очень сильно пострадал?

— Тут вопрос в том, насколько сильно задеты чувства молодого профессора, облеванного посреди двора на глазах у всех студентов. Увы, Малфой не выдержал позора и порвал контракт с Хогвартсом, отказавшись преподавать изящную словесность. А говоришь — отношения к школе не имеет! — передразнил Дыронос Макфейла. Тут эмоции перевесили, Министр потянулся через стол, схватил помощника за лацканы и начал трясти, как тигр удава. — И вообще, где ты видел, чтобы к Золушкам феи-крестные в лимузинах приезжали? На фига волшебникам колеса???

Несмотря на это, прыгающий чокнутый автобус всё же утвердился в Англии, став единственным магическим транспортом. Пусть неудобный, зато прикольный! Пофигистичной молодежи с крепкими желудками, стальными нервами и отличным вестибулярным аппаратом «Ночной рыцарь» нравился, и его частенько рекомендовали друзьям, попавшим в сложные жизненные ситуации, так что этот лейтмотив скоро стал чем-то вроде девиза компании Шанпайк и Прэнг. Увы, больше не рискнули выпускать в производство даже усовершенствованные машины, первый плачевный опыт так и остался первым комом. А про летающие автомобили Гарри предпочел умолчать, подозревая, что в будущем до этого и без его помощи додумаются.

Так что лорд Малфой, можно сказать, стал первым подопытным кроликом в среде аристократов. Кроме него, никто из лордов и графов так и не решился опробовать новое средство передвижения. К слову, над Абраксасом никто и не хихикнул — студенты меру знали и бедного профессора почти сразу же очистили, не подвергая его ущемленную гордость ещё большему испытанию.

Весной умер Рихард Хирш. Его смерть послужила яркой иллюстрацией того, как появляются мифы и легенды, подчеркивающие людские суеверия…

На закате дня в Большой зал влетел Патронус и надрывно прокричал голосом Гермионы:

— Помогите! Отец ушел в помутнении рассудка, он в беде, движется в сторону поселка Грантаун. Я ранена, очень боюсь за папу.

Джон, Брайан, Соломон, Гарри и ещё с полсотни волшебников тут же сорвались с мест и рванули на помощь. Молодую учительницу нашли быстро — по ориентиру в виде костра. Его развели гномы, вместе с Гермионой разыскивающие профессора Хирша. У них спасатели и узнали подробности: у Ричи случился сильный приступ, от которого он впал в острый неконтролируемый психоз, всех раскидав, обезумевший профессор кинулся под лучи предзакатного солнца, не отзываясь на крики дочери. Гермиона и несколько гномов попытались задержать Ричи, но тот, как одержимый, понесся в лес. А когда Гермиона рискнула удержать отца насильно, тот напал на неё, ударив по голове. После чего скрылся в направлении поселка.

— Плохо, — Дамблдор озабоченно посмотрел на темнеющее небо. — Надо найти Ричи до того, как его обнаружат магглы.

Гарри представил, как на людей несется нечто упыреобразное, и передернулся от ужаса — да его ж убьют сначала и только потом спросят, а кого они зашибли?..

— Так, дочка здесь, волосы при ней, если скоренько приготовить зелье Поиска… — начал прикидывать Уолли Принс, профессор зельеварения.

— Для приготовления зелья нужно время, а у нас его нет, — ссадил его с небес Джон Дервент.

— Как нет?! А феникс мой на что? Или он только на новый год время останавливает? — возмутился Брайан. Его возглас кое о чем напомнил Гарри. Завертев головой, он принялся всматриваться в ближние деревья, интуитивно чувствуя, что его сова где-то поблизости. Нашел и подманил. Погладил спорхнувшую на руку верную Елочку.

— Ну, пока зелье готовится, мы его по-своему поищем. Елочка, ты ведь найдешь Ричи?

Сова серьезно глянула в ответ, раскрыла крылья и, оттолкнувшись от руки, медленно полетела вперед, Гарри, напрягая зрение, пошел следом. Волшебники, прифигевшие сперва от необычного поискового способа с помощью птицы, постепенно опомнились и заторопились за Гарри и его совой. Потом кто-то посетовал, что маленькую сову не видно в темноте, но кто-то другой тут же догадался выпустить Патронуса и велел тому лететь за Елочкой.

Движется по лесу престранная процессия: впереди маленькая скальная сова, рядом с ней — яркий, слепяще-белый филин, а за птицами — смешанная толпа волшебников и гномов, на всякий случай выкрикивающих имя пропавшего профессора. Не отстает от них и Гермиона, которую на руках несет великан Майрон, по-медвежьи принюхивающийся к запахам.

— Ричи! Ричи!.. Папа! Профессор Хирш!..

Снова, как когда-то давно в Амстердаме, на полпути Елочка вдруг ускорилась — сдавленно квохтнув, сорвалась в отчаянно бешеный полет, спеша со всех крылышек. Гарри, охваченный дурными предчувствиями, вмиг придумал новую стратегию.

— Где он, Елочка?

«В разрушенном склепе, на кладбище!» — натужно и хрипло крикнула сова.

— Елочка, ко мне! — вскинул Гарри руку. — Я сейчас трансгрессирую, а ты задай мне направление!

Моментально всё поняв, птица спикировала к Гарри на вскинутый кулак и, схватив его, дернула в нужных координатах. Прочие маги и гномы, не колеблясь ни секунды, спешно шагнули в воронку перемещения, сразу-то они всей толпой, конечно, не смогли, так что некоторым пришлось трансгрессировать самостоятельно, ориентируясь на след первой трансгрессии.

Вышагнув из подпространства и с полувзгляда оценив обстановку, Гарри с ходу велел явившимся за ним магам: «Отвлеките магглов!», сам ринувшись к старому заброшенному склепу. Соломон с Брайаном — за ним, Джон с остальными волшебниками развернулся в сторону фонарей и факелов, мелькавшим средь надгробий и крестов. До них вскоре донеслись шаги и возбужденные голоса, особенно громко ораторствовал кладбищенский сторож, колченого хромавший впереди всех:

— Точно говорю, вампир там! Как есть всамделишний! Вонючий, протухший и живой! Вот чем хотите поклянусь!.. Вот мы его счас… Колом проткнем, и будет нам покой…

Переглянувшись, маги раскинули руки и живым заслоном двинулись наперерез толпе. Майрон отошел в тень, затаившись на случай нападения. Властный голос Джона прогрохотал над погостом:

— Остановитесь, прошу вас! Позвольте нам самим разобраться. Мы ищем профессора Хирша.

Услышав отрезвляющее слово «профессор», народ уважительно притормозил. Опустили вилы и ружья, подняли факелы с фонарями повыше над головой и расступились, пропуская вперед начальство — старосту Грантауна. Вышел тот, встал рядом с бессильно трясущимся сторожем и склочно брызнул слюнями:

— А с чего ваш профессор на кладбище ночью заявился? Нормальные люди в это время дома сидят, пасьянсы раскладывают, а не по погостам шастают. Уж не упырь ли он? Гроген достаточно подробно его описал.

— Да, вот именно! — яростно каркнул сторож, потрясая наспех соструганным осиновым колом. — Совершенно жуткий! Глаза, как у мертвяка, из клыкастой пасти кровь каплет, когти во! — разойдясь, возбужденный дед зажал дрын под мышкой и скрючил пальцы наподобие когтей. — Упырь, как есть упырь!!!

— Да вы тут все Стокеров перечитали, что ли?! Вам лечиться надо: в каждом больном Трансильвания мерещится… — из мрака выступил смертельно усталый Гарри с горестным выражением в глазах.

Обернувшись, волшебники молча расступились, снимая шляпы и береты, пропуская Соломона и Брайана с носилками. Лежащее на них тело было накрыто плащом друида… Да, все их усилия и действия оказались напрасными. Болезнь взяла верх. Ричи успел увидеть своих спасателей — слабо улыбнулся им, выросшим на пороге склепа, глубоко вздохнул, выдохнул и больше не дышал. Умер с облегчением, зная, что его нашли, что он не одинок.

Отчаянно зарыдала Гермиона. Её плач развеял последние подозрения среди жителей поселка — ибо если над кем-то плачет дочь или жена, то разве может усопший быть чем-то вымышленным? И тем более — чудовищным?..

— Гроген, мне кажется, тебе пора завязывать с работой на кладбище. Черти уже мерещатся… — глубокомысленно изрек глава. Сторожу, к счастью, хватило ума не протестовать, он стоял, уныло опираясь на так и не пригодившийся осиновый шест, и молча провожал взглядом скорбную процессию с носилками.

Смерть профессора потрясла Гарри. Он знал Рихарда всего несколько лет, сколько-то раз видел, общался, понимал, что он неизлечимо болен и жить ему осталось недолго, но его гибель оказалась неожиданным откровением, ведь она объяснила одну из загадок истории. Происхождение вампиров в мире магглов, именно на таких основаниях в человечество проникла главная готическая сказка о кровососах. Много таких больных погибло в Средние века, когда суеверные люди находили в склепах и подвалах страдающих порфирией бедолаг, которые спрятались туда, спасаясь от солнечных обжигающих лучей. Полуживые, еле шевелящиеся, порой даже в коме или парализованные, с изъязвленными лицами и потекшими глазами, с красными зубами, скрюченными пальцами — их вид вызывал ужас у непосвященного человека, и совершенно естественно было желание схватиться за кол и пронзить сердце страшного «упыря».

Настоящих вампиров простым людям, слава богу, не показывали сами волшебники, незачем магглам знать о них, ещё крышей поедут, с них и таких пока хватает… В будущем-то, конечно, люди разберутся и, разумеется, сами от себя окажутся в шоке — эк они темными были, порфиринов с гипертрихозами боялись.

Гермиона Хирш, у которой со смертью отца внезапно проснулась магия, вернулась в Хогвартс и стала самой страстной ученицей «прикольного» возраста, как тонко и емко обозначили её годы веселые студенты. Сама Гермиона считала, что это был последний подарок от папы, Гарри же, не понаслышке знавший о генетике, бдительно следил за молодой женщиной, запрещая ей принимать острые и жареные блюда, особенно чеснок. Мало ли… Порфирия — генетическая болезнь и вполне может передаться ей по наследству.

В августе Гарри стал участником ещё одного дела, которое хоть и косвенно, но тоже повлияло на историю. Ведь в прошлобудущем на памяти Поттера этого не было. За завтраком Дамблдор, расправляясь с омлетом, вполголоса сообщил Найджелу:

— В полдень к нам целитель из Мунго подойдет, нужна какая-то помощь от меня. Организуешь нам собрание? Он просил побольше знатоков собрать… — покосился на Гарри, поймал его любопытный взгляд и кивнул. — Ты тоже приходи.

В назначенное время Гарри с двумя десятками приглашенных пришел в актовый зал для лекций. Расположился в амфитеатре и стал наблюдать за дискуссией, потихоньку вникая в обсуждаемую тему. А она оказалась весьма серьезной — речь шла о жизни и смерти. Дождался Гарри и объяснения того, почему здесь находится маггл, которого привел с собой целитель из Мунго.

— Позвольте представить вам Уильяма Холстеда из Нью-Йорка, известного смелого и дерзкого новатора: доказал роль асептики во время хирургических операций, ввёл в обиход использование резиновых перчаток и смог убедить коллег в необходимости стерилизации всех инструментов. За это мы наравне с мировым медицинским сообществом очень его уважаем. Так вот, доктор Холстед подтвердил мою теорию — графиню К. нужно кесарить. Самостоятельно тройню она не сможет родить.

Зал загудел. Послушав возмущения замшелых мастодонтов, Гарри поморщился, поднялся со своего места и спустился к кафедре. Занял позицию подле Брайана, всем своим видом выражая согласие. Видя это, брюзжащие старики и аристократы немедля заткнулись, всё-таки авторитет де Нели был достаточным в определенных кругах. Тот, замечая назревающий к себе интерес, что-то шепнул на ухо Брайану, так же внимательно выслушал его ответ в свое ухо, откашлялся и заявил:

— Согласен с докторами Прюэттом и Холстедом. Мадам нужно кесарить, иначе ни она, ни двое из трех её малышей не выживут. Я знаю, о чем говорю, к сожалению, — и Гарри траурно склонил голову.

— Я… Я не понял, — вне себя от ужаса забормотал в ряду гостей представительный маг с густыми бакенбардами. — Это что же, моя жена не сможет родить? Она погибнет родами и унесет с собой двух деток? — В последнем предложении явно прозвучали слезы, и Гарри с сочувствием глянул на него.

— Да, сэр, мне очень жаль… Но в своем видении я именно одного и вижу: однорукого, одноглазого и с одной ногой.

— Мерлин!.. — вскрикнул потрясенный господин. — Он ещё и калечным родится?!

— Родится-то он целым, это у него с мозгами беда будет… — вполголоса пробормотал Гарри. Говорил он тихо, но актовый зал на то и актовый, что акустика в нем хорошая — Гарри расслышали все. Поняв это, он договорил для всех присутствующих: — Разбросанным он станет, неуравновешенным. И как я теперь понимаю, это произойдет от того, что он родился один, потеряв ещё до рождения своих близнецов. Всю жизнь он будет ощущать их недостачу, а себя чувствовать огрызком. И чтобы избавиться от этих ощущений, осиротелый сиблинг подвергнет себя опасности, и неоднократно. Став физически неполноценным, он, наверное, успокоится, по-настоящему чувствуя себя однобоким, цельным без руки, ноги и глаза.

— Теперь вы понимаете, насколько важно маггловское вмешательство в это дело, граф? — сурово спросил Прюэтт.

— Да, Ланселот, я понял, — обреченно закивал представительный граф. — Попробую уговорить жену…

— Неужели не согласится? — поднял брови Ланселот.

— Да она и в Мунго-то ложиться не хочет, какое уж тут маггловское вмешательство! — инкогнитствующий граф разочарованно махнул рукой.

— Хм-мм, а провидцу она поверит? — заинтересованно наклонил голову набок медик.

— А он провидец? — граф с сомнением посмотрел на Гарри.

— О да, не сомневайтесь, — слабым голосом проговорил директор Блэк. — Его предсказания немало жизней уже спасли…

— Помните нашумевшее дело Руквуда? — напомнил залу Брайан.

Ещё бы не помнить массовую опалу гоблинов! Взгляды всех сошлись на скромной фигурке молодого друида, многие в зале впервые увидели Гарри и только сейчас поняли, чья это заслуга. Бакенбардистый граф с отчаянием воззрился на парня.

— Пожалуйста, убедите мою жену согласиться на операцию! — чуть ли не взмолился он. Гарри покосился на Винкля и тихо поинтересовался:

— А ваша супруга сможет воспользоваться Омутом памяти? Мне думается, будет достаточно, если я предоставлю вам свое видение вашего сына. Таким, каким я его помню.

— Да мне и самому-то страшно смотреть на своего покалеченного ребёнка… — бормотнул изрядно перетрусивший граф. Гарри тяжко вздохнул — не получится избежать этого цирка, придется изобразить Трелони…

К счастью, у Гарри были друзья, заметившие его затруднения и перехватившие друга перед отправкой в мэнор. Рам и Кендра, пользуясь тем, что волшебники занялись уговорами доктора Холстеда прогуляться в камин и уверениями, что это совершенно безопасно, подхватили Гарри под ручки и отволокли в уголок.

— Ты не знаешь, как выглядят провидцы? — прозорливо спросила Кендра и озабоченно покачала хорошенькой головкой. — Отец, это проблема!

— Воистину проблема, дочь моя! — торжественно подтвердил Рам и переключился на Гарри. — Мы тебе подскажем, как себя вести.

— Ой нет! — содрогнулся Гарри, вспоминая долбанутую Трелони. Однако прислушался к речам восточных мудрецов. И старательно намотал на ус поступившие сведения, так что к моменту прохождения в камин был хоть и спешно, но основательно и надежно подкован.

Рожающая графиня к визиту друида-ясновидца отнеслась благосклонно и даже разрешила допустить его в свои покои. Глядя на внушительные глубоко беременные телеса, тщательно задрапированные пышными воздушными одеялами, и застывших в изголовье кровати акушеров с повитухами, Гарри вздохнул и включил роль, наспех подсказанную Никумом и его дочерью.

— Мое почтение, мадам. Над Стоунхенджем веют дурные ветры и плачут ивы над рекой, собираясь встретить три души…

— Моих деток?.. — спала с лица мадам.

— Увы, — скорбно склонил голову Гарри. И воспрянул: — Но есть надежда!

— Да?! — встрепенулась мадам, подскакивая в одеялах.

— Разрез Цезаря и Ланцета спасут всех четверых! — Гарри сотворил Солнечное знамение: очертил рукой Круг друидов. И поклонился на Восток, на всякий случай.

Мадам, чувствуя очередные схватки, отчаянно заголосила:

— Ай, муж мой, ты где?! Где там твой маггловский целитель? Я согласна-а-а-ааа!!!

Сколько-то часов спустя, послушав слабенький писк трех младенцев, благополучно извлеченных целителем Прюэттом под наблюдением доктора Холстеда, Гарри с чувством исполненного долга ступил в камин под тихое пение усталой, но счастливой матери.

Ива склонилась над рекой в камыши,

Ветры шуршат — шлют нам тихие вести.

Спите сладко-сладко, мои малыши,

Сильвания, Сильваниус, Сильвестри…

Вернулся Гарри в хогвартский камин изрядно офигевшим. Ну и ну… Как ему удалось удержать лицо ещё там, в актовом зале, когда Дамблдор на его вопрос — кто рожает? — ответил: «графиня Кеттлберн», и чего стоило сохранить самообладание при собственной догадке о том, почему профессор Кеттлберн таким безрассудным был, прямо как Хагрид! А дело-то оказалось вон в чем — графиня К. скончалась родами, еле-еле выродив одного из трех детей, отец, скорей всего, вырастил сына из чувства долга, после чего благополучно забил на отпрыска и запил вчерную. Спустив всё на выпивку, граф Кеттлберн умер нищим, а его взбалмошный сынок пустился во все тяжкие, суя нос в пасти ко всем монстрам и с радостью отдавая им свои конечности. Для того, видимо, и устроился преподавателем магозоологии, чтоб ко всем опасным тварям доступ иметь. И только лишившись половины себя — успокоился, уйдя на пенсию по инвалидности. Да, покоцанный, этакий огрызок, но зато его душа отныне не болела, перестав свербеть и ныть, подсознательно напоминая, что в его жизни чего-то не хватает…

Ох, Сильванус-Сильванус… Ну, зато ты теперь точно не одинок, все при тебе: и сестрёнка Сильвания, и братец Сильвестри. Как я рад, что целители до кесаря додумались, и тем более рад, что нашлось кому поддержать их новаторские идеи… «Мне то есть», — Гарри игриво отсалютовал своему отражению в зеркале, мимо которого проходил в этот момент. Отраженный в стекле кудрявый красавец ответно отдал ему честь.

И тут же Гарри был оглушен громом аплодисментов. Вздрогнув и обернувшись, он увидел, как холл заполняется магами, снимающими с себя чары невидимости. Радостно улыбаясь и славя Гарри де Нели, они дружно запускали в воздух фейерверки, шарики и ленты серпантина. Миг, и восторженная толпа окружила-закружила героя в счастливом хороводе — рождение тройняшек, да ещё таким своевременным чудесным вмешательством, как ни крути, имеет право на личный праздник.

В восторге были все без исключения, в который раз напомнив Гарри о незаменимости и скорости Патронусов. Уж на что быстро перемещение по каминной сети, а Патронус с радостным известием и того быстрее…

На такой же радостной волне Гарри полностью отдался обучению легилименции, которой его с самого рождества натаскивал Барри Винкль. Учился старательно, прилежно. Ну да и учитель из Винкля вышел куда терпеливее Снейпа…

— Не спеши, Гарри, не торопись. Спешка сам знаешь в чем полезна. Расслабься, закрой глаза и прислушайся к своим ощущениям. Так как твои глаза закрыты, то, значит, сейчас главные чувства у тебя — это слух и обоняние. Вот к ним и прислушайся. Слушай мое дыхание, шорохи за окном, голоса вдали. Обоняй запахи, которые до тебя доносятся. Теперь расширь нюх и слух. Слушай внимательно, ты должен почуять и услышать не только сильные запахи и звуки, но и самые слабые, практически неуловимые. Запах пота, стен, капли вчерашнего дождя, должен услышать полет мухи, топоток муравья… Нет-нет, не удивляйся, продолжай расширять и углублять свои ощущения.

И так каждый день с зимы до лета, пока Гарри не научился действительно слышать шаги муравья и чуять позавчерашний дождь. А там и до мыслей недалеко. Чувства Гарри настолько обострились, что он, хорошенько сосредоточившись, начал видеть и сокрытое — то, чему его учил когда-то профессор Снейп и, как мы знаем, безуспешно.

Мысли и желания стали для Гарри такими же четкими и явными, как страницы раскрытой книги. К осени он стал таким же искусным легилиментом, как эмпат Барри. Северус мог бы гордиться им.

В сентябре родилась Мира Мракс, долгожданная сестрёнка Марволо, зачатая в то памятное Рождество с зачарованным летним снегом во сне. Семилетний пацан выглядел таким ошеломленным, когда ему показали кулечек с пищащей малявкой и сказали, что это его сестра. Сестра?! Это его сестра?! Снежок, это правда? Стоявший рядом черный догообразный овчар негромко гавкнул, после чего опустил башку и провел лопатным языком по лицу мальчишки: правда, мол, сам же видишь!

К самостоятельному своему рождественскому полету Гарри готовился заранее: долго, неспешно отбирал деревянные и металлические брусочки, перебирал всяческие тючочки с разными тряпочками и наполнителями к ним, сочинял готовые красивые игрушки, от которых, разумеется, ни один ребёнок не откажется. За неделю потихоньку набрался приличный такой мешок. От него так и веяло благодатью, чувствовалось, что не простые там подарочки лежат, а чудесные, собранные с душой. Спотыкаясь ногами и глазами об этот мешок, многие вдруг ощущали чувство стыда, невольно проведя аналогии этого мешка со своими наспех собранными подарками, понимали, в чем тут суть, и сами себе клялись сделать так же — с любовью и уважением отнестись к профессии и к тем, кому предназначены подарки.

Маленький Марволо снова, как и год, и два назад, путался у всех под ногами, заглядывал во все мешки, кривился и пытался что-то подложить, а когда его шугали, обнадеженно просил:

— Можно мне с вами? Ну пожалуйста!

— Нет, Марволо, ты мал ещё. Этим взрослые занимаются, — мягко отказывали малышу сверхзанятые волшебники.

Голосок Марволо, тонкий мальчишечий дискант, вот уже полчаса не давал покоя Гарри. Что-то было щемяще-тревожное в нём. Беспокойно отмахнувшись от тревоги, Гарри сосредоточился на выборе фестрала для себя. Сначала посмотрел, как это делают другие, и приуныл — их действия ему ничего не объясняли: волшебники просто подзывали ближних и садились поодиночке или с напарником. Вспомнив об этом, Гарри поморщился — а вот напарника он себе так и не нашел. Не подумал. А фестралы… ну как под копирку все, одинаковые. Один Стеллмар отличался ростом — он крупнее и выше всех. Как тут своего найти? По глазам? Тоже нет — глаза у всех одни и те же, молочно-белые.

Тут один фестрал заинтересованно посмотрел на него, почувствовал, видимо, что Гарри не просто коня на единичный полет ищет, а постоянного спутника. Поймал взгляд и вопросительно кивнул — уверен? Гарри обрадованно поманил фестрала рукой — ну вот и ладно, выбирать не пришлось! Всё-таки легче, когда животные сами выбирают своего человека, урок жизни, преподанный Мышкой, не прошел даром. Ласково погладил морду подошедшего фестрала и любопытно заглянул в огромный голубовато-опаловый глаз.

— Как тебя зовут?

Ответ пришел с облегченной готовностью, как будто фестрал заждался и был рад служить хоть кому.

— Морион? — переспросил Гарри удивленно. — Что это?

В ответ пришло язвительное пояснение, что это непрозрачный дымчатый кварц черного или темно-коричневого цвета, помимо имени, собственно.

— Прости, — спохватился Гарри, виновато поглаживая узкую морду. Смущенно уточнил: — Ты девочка?

Угу. И Морион надеется, что это никак не помешает им сработаться.

— Не помешает, — поклялся Гарри, пытаясь сообразить, как же с ним разговаривает фестрал? Вроде ни голоса не слышно, ни мыслеобразов не видно. На телепатию это тоже не походило. Уж в этом-то он точно уверен — Фелина общалась с ним при помощи именно телепатии.

Не всё ли равно, как Морион с волшебником разговаривает? Кстати, вон тот мальчик с чудесным именем будет очень расстроен и разочарован, если все улетят без него.

Каким-то образом Гарри понял, о каком мальчике говорит Морион, и тут же нашел его взглядом. Марволо как раз приставал к кому-то в дальнем конце двора. Покачал головой и посмотрел на собеседницу.

— Он слишком мал. Никто его не возьмет.

На это Морион предложила Гарри взять ребёнка самому. Если он, конечно, готов понянчиться с ним во время работы. Пораскинув мозгами, Гарри пришел к выводу, что справится.

— Подожди здесь, Морион, я сейчас вернусь.

На что Морион заметила: пусть Гарри не беспокоится — к ней на спину отныне никто, кроме него, не сядет.

Несмотря на это, Гарри насилу оторвался от фестралихи, еле-еле, буквально отодрался, так не хотелось от неё отходить. Но отошел, потому что очень надо было. Мраксов он нашел здесь же, во дворе, у гномьих телег.

— Моран, Мракуша, Монти, — поздоровался Гарри. — Вы не возражаете, если я прихвачу с собой Марволо?

Дед и папаша, сгружающие с телеги облицовочные плитки, одновременно вытаращились на парня, отчего забытый груз застыл в воздухе перед ними. Мракуша на всякий случай нацелила на плиты свою палочку и недобро сощурилась на идиота, невовремя приставшего с вопросами. Гарри виновато улыбнулся ей и направил свою Левиосу, поддерживая ценный груз.

— Тебе что, делать там нечего? — дед Моран ткнул пальцем в небо. Монти добавил кивок, так же обалдело моргая на Гарри.

— Мне фестрал сказал, что можно, — упрямо сцепил челюсти молодой Санта.

— Костюма же нет, — попыталась возразить Мракуша. — Можно уменьшить, но чары же недолго продержатся…

— А ему не обязательно быть в костюме эльфа, — успокоил её Гарри.

— Драккл знает что… — пробормотал Моран, вспоминая наконец про груз и удивленно глядя на то, как он висит перед ними. Перехватил его палочкой и опустил на землю, после чего посмотрел на сына. — Пусть берет, что ли?

Монти кивнул и взглянул на Гарри.

— Бери. Но учти, головой за него отвечаешь.

— Конечно, — пообещал Гарри. — Мы с Морион и Елочкой присмотрим за мальчиком.

— Морион? — оживился Моран. — Девочка? — и просиял в ответ на кивок Гарри. — Тогда я спокоен: самки фестралов — самые надежные существа на свете!

Получив разрешение старших Мраксов, Гарри ненадолго заглянул в свои комнаты — надо было кое-что прихватить. Марволо, заприметив бесхозный мешок, тут же в него закопался и к моменту возвращения владельца был совершенно счастлив — содержимое мешка оказалось просто восхитительным… Особенно вот эта птичка, яркая-яркая, желтенькая, с черным галстучком на грудке, она просто приклеилась к его ладошке. Приклеилась намертво и нипочем-нипочем не отпускалась.

Подошел Гарри, и Марволо робко воззрился на него — интересно, а птичку можно выпросить, раз никто не берет?..

— Это синичка, — сообщил Гарри, кивая на плюшевую птичку.

— Классная… — еле слышно шепнул Марволо, бережно прижимая к груди синицу. Отдавать её ну вот нипочем не хотелось. Гарри кротко вздохнул и протянул сверток.

— Одевайся.

Ой. Ребёнок так растерянно уставился на Гарри, что тот буквально увидел, как мальчик разрывается меж двух желаний: полететь с Сантой или оставить себе синичку. Поэтому пришлось уточнить:

— Птичку себе оставь. Давай, оденься.

Очень хотелось завизжать, но Марволо побоялся спугнуть нежданное счастье, так что только тихо пискнул, хватая сверточек. В нем оказался теплый карнавальный костюмчик. Детский. Против чего Марволо, конечно же, не стал возражать, сейчас он был согласен даже на Снежинку! Поспешно распотрошив пакет и вытряхнув содержимое, он быстренько облачился в черно-белую меховую одежку, состоящую из комбинезона, пим и ушастой шапочки-капюшона. И только наматывая на шею толстый шарф, он задумался — а кто это такой перепелесый и с хвостом?

— Кот, — без труда прочитал вопрос на лице мальчика Гарри. — Ты котёнок. Черный с белыми отметинами. Постой минутку, я тебе усики нарисую. Хочешь?

— Да! — Марволо всё же не удержался и счастливо заверещал, прыгая на месте. Гарри улыбнулся, вынул из кобуры палочку и легкими взмахами навел на рожицу обрадованного ребёнка искусный аквагрим — кошачью мордочку.

Подошел Монти и с улыбкой наколдовал для сынишки зеркало в полный рост. Марволо звонко рассмеялся, видя смешного мохнатого котишку. Гарри снова улыбнулся, завязал горловину мешка, приколдовал к нему лямки и надел на себя, как рюкзак. Попросил Морион прилечь и уселся ей на спину. Монти подхватил сынишку и, подойдя, подал Гарри. В следующий миг под крик Дамблдора и взлет феникса весь двор пришел в движение: распахнулись триста пар гигантских крыл, и стройные высокие легкие кони, вереницей разогнавшись, взмыли в небо по широкой плавной спирали.

Провожая взглядом стаю, Монти недоверчиво спросил:

— С чего это Гарри вдруг заморочился? Ему работать надо, а он ребёнка с собой…

— Человек он такой, — внушительно проговорил Брайан. — Понял, видать, тонкую грань, на которой ребёнок может сломаться, утратить веру в чудо. Остальным-то всё некогда.

Сперва Марволо молчал, упиваясь полетом и переживая ощущения, потом, когда страх маленько отступил и он подуспокоился, разобравшись в своих чувствах, решился на вопрос.

— Дядя Гарри, почему меня назвали Марволо?

— Потому что ты чудо, удивительный, непостижимый, — ласково шепнул Гарри в ушастую шапочку, помня о том, как ненавидел Том имя своего деда.

— Правда?! — удивленно вскинул голову ребёнок. — А почему я удивительный?

— Потому что ты явился полным сюрпризом для своих родителей, но, несмотря на это, ты для них — самый желанный.

— Значить, меня правильно назвали, — окончательно успокоился мальчишка. — А то я думал, что оно слишком взрослое, настолько взрослое, что никак не сокращается. Правда, можно укратить его до «Воло» или «Марв», но это тоже как-то не то, да? Вот у папы хорошее имя, он Монтгомери, но все называют его Монти…

— Понимаю, — вздохнул Гарри. — Мне бы твои заботы. Мое имя и так сверхкороткое, оно ни сокращается, ни удлиняется…

— А ты не Гарольд? — мальчуган вывернулся назад, чтобы посмотреть на лицо Гарри. Тот помотал головой.

— Упаси боже! Нет, я не Гарольд и даже не Генри. Всегда был Гарри и только Гарри, — тут он щелкнул мальчишку по носу. — Смешной ты, Марволо. Я думал — это только у Фелины с именами проблемы, что только она не может определиться с тем, какое себе постоянное имя выбрать. И оказывается, она не одна…

— Я больше не буду! — засмеялся Марволо. — На самом деле мне нравится мое имя!

— Вот именно! — подчеркнул Гарри и добавил в шутку: — Смотри, не вздумай своих детей обозвать Морфином и Меропой!..

— Фу! — скривился Марволо и звонко запротестовал: — Что за гадские клички?!

Гарри захохотал. Этим веселым моментом решила воспользоваться Морион и мягко встряла в беседу, спросив, не пора ли заняться делом?

— Пора! — спохватился Гарри и посмотрел вниз. — Где тут ребёнок с сильным желанием?

Здесь. Морион плавно пошла на снижение к ближнему дому на окраине какого-то городка. Спустившись на крышу, фестралиха копнула слежавшийся снег и фыркнула. Питер Бентли, пять лет, мечтает о вечных красках, потому что они постоянно заканчиваются, а он очень любит рисовать и огорчается от того, что родители не могут их ему купить. Гарри с наикротчайшим изумлением выслушал коротенькую характеристику клиента, начиная понимать, что не так просты эти крылатые лошади… Сейчас фестралы предстали перед ним тем, чем и были по сути — самим мирозданием. Ничем другим нельзя объяснить их абсолютное всезнание.

Краски, значить? Вечные? А может, их просто мало? Ну-ка, сколько цветов в стандартном наборе: шесть, восемь? Белый, черный, желтый, зеленый, красный, синий. Фиолетовый, коричневый и прочие разные оттенки сами собой получаются от смешивания базовых цветов… Уж детям-то об этом не знать?..

Ломая голову над проблемой, Гарри проник в комнату маленького художника. Притихший Марволо предусмотрительно держался сзади, но, увидев стены, удивленно высунулся. И было отчего. Все вокруг было завешано картинами — яркими, красочными: синие океаны с китами и пароходами, синие же реки со щуками и пескариками. Желтые Африки со львами и бегемотами, слонами и гориллами. Радуги всех цветов, раскинувшиеся над зелеными долинами и домами…

— Дядя Гарри, что с ним будет, когда все краски в мире вдруг закончатся?.. — трагично прошептал Марволо.

— Не закончатся, — заверил Гарри, доставая из мешка пеналы с карандашами и тюбики с акриловыми красками. Акварель и гуашь он трансфигурировал и наколдовал из подходящих материалов. Точно так же он сотворил из мягкой древесины отличную бумагу. Очень толстую пачку.

Питер кротко моргал на всё это с кровати, разбуженный голосами и шевелением воздуха в комнате. В его карих глазах светились искорки разгорающегося вдохновения, и Гарри без труда догадывался, что именно начнет рисовать ребёнок после их ухода. О вежливости Питер, впрочем, тоже помнил и с любопытством поинтересовался:

— Вы знаете, как выглядит идиналог в шляпе?

— Э… единорог? — не поняв, переспросил Гарри.

— Не, — покачал головой Питер. — Тот, кому папа платит налог и посылает в какое-то очень нехорошее слово. Вернее, я его слышал, но мама запрещает его повторять. Я маму слушаюсь и ненавижу того идиналога в шляпе, потому что из-за него у папы не хватает денег на мои краски.

Гарри вздохнул, наколдовал набор цветных мелков и угля и добавил в кучку подарков. Уложив же мысли, сказал:

— Рад бы помочь деньгами, но не имею права. Да и золото должно законным путем доставаться… А пока что… Продай-ка мне несколько рисунков за двадцать фунтов, папе скажешь, что продал их Гарри Поттеру. Это меня так зовут.

— Давай! — обрадовался Питер. — Деньги я папе отдам, наконец-то ему от меня подарок!

На том и порешили. Гарри отобрал два рисунка, торжественно отсчитал двадцать фунтов, за которые в те годы, собственно говоря, можно купить целую лошадь, но Питеру об этом, конечно же, не сказали. В полете к следующему клиенту Марволо весь путь покатывался со смеху, Гарри поглаживал спрятанные за пазухой листы и умиленно улыбался, впервые попав в такую нестандартную ситуацию.

А Питер Бентли ушел с головой в новое творчество: высунув кончик языка, он старательно выписывал кисточкой молоденького безбородого Санта Клауса и его маленьких помощников — смешную совушку и мальчика в костюме черно-белого кота.

Дальнейшие полеты со столь юным напарником прошли без эксцессов и сюрпризов. Дети были как дети, со своими невозможными фантазиями и причудами. Гарри наколдовывал им сказки и игрушки, Марволо помогал, доставал-подавал из мешка, соревнуясь с Елочкой.

Выполнив норму, полетели обратно. Уставший Марволо откинулся спиной на грудь Гарри и лениво глазел на светлеющее над горизонтом небо.

— Уже утро, — сказал он задумчиво. Потом запрокинул голову на старшего друга. — Гарри, а в следующем году ты меня возьмешь?

— Угу… — Гарри устало клюнул носом и проснулся. — Хочешь ещё?

— Ага. Ты же лучший. Меня никто больше не возьмет. А если даже и возьмет, всё равно лучше тебя никого не будет! Гарри, мы же друзья?..

— Ладно, Марволо, — Гарри слабо улыбнулся в черно-белую макушку. — Мы друзья.

На этом закончился первый совместный полет Гарри и Марволо, Морион и Елочки. И повторится в следующем году, и в следующем, и следующих, много-много лет подряд будут они летать состоявшейся парой Санты и его помощника, черно-белого кота с чудесным именем «Марволо».

Постепенно Гарри разобрался, как разговаривают фестралы. Оказывается, он так поднаторел в легилименции, что стал слышать беззвучных и, по сути, немых хтоников. Ведь фестралы по своей природе не только невидимы, но и неслышимы. Всё равно что тень, для сравнения: её иногда видно, но никогда не слышно…

Маленький Марволо очень привязался к Гарри, а тот заслуженно считал мальчика самым идеальным напарником. От него никаких особых усилий не требовалось, лишь мелкая помощь с подарками, а детей мальчик в костюме котёнка очаровывал не хуже эльфа.

В восемьдесят первом году Найджел Блэк запросился было в отставку, мотивировав свое решение тем, что становится похожим на королеву Викторию — сидеть на троне до упора и никого не пущать! А он всё-таки не пёс, чтобы сено сторожить, и поэтому пришло время уступить дорогу молодым. Ну, или желающим.

Гарри предложенную кандидатуру мягко отклонил и долго, ласково убеждал Блэка посидеть ещё пару-десяточку лет. Его мотивация была проста, как тапок — он любил Найджела и просто не представлял никого другого на его месте. Посопротивлявшись для порядка, Блэк сдался и, пряча улыбку за ворчанием, порвал заявление об уходе. А Гарри, удержав на троне любимого директора и тем самым ловко избежав рутинно-бумажно-сидячей работы, счастливо усвистел в голубые свободные дали, выполняя очередные поручения Джона Дервента. Причем любые, даже такие пустяковые, как крыса-невидимка, которое на деле вышло очень серьезным.

Пришел, значит, запрос Джону разобраться с проблемой на ферме близ Грантауна, где фермерам вот уже неделю не давал покоя какой-то неуловимый зверь-невидимка. То есть его слышали, несколько раз воришку вспугивали и гоняли фермерские собаки, но на глаза зверь так никому и не попался. Была одна подробность, о которую все спотыкались: чрезвычайно узкая нора, в неё не мог пролезть ни один терьер. В конце концов эта зверушка всех так достала, что на очередном фермерском совете приняли решение: вызвать из столицы человека с пинчерами-крысоловами. Так-то своими силами норку разрыли поверху в мягких слоях грунта, а глубже не получилось, помешали твердые породы. Кто-то шибко умный предложил взорвать нору динамитом, но умника заткнули аргументом в виде отнорок и частной земельной собственности. То есть хозяин угодий покрутил у виска и посоветовал энтузиасту засунуть взрывчатку себе в жопу. Норка-то не абы-где находилась, а на самой ферме, аккурат позади курятника, куда и повадился мелкий вредитель…

Пинчерозаводчика из Инвернесса встретить и препроводить к проблемной ферме Джон подрядил Гарри де Нели, как самого исполнительного своего помощника, с охоткой берущегося за любую работу. А Гарри брался за всё, что предложат, наверстывая тем самым свою глупую прошлобудущую оседлость. Ну и, разумеется, затем, чтоб не сидеть и не пылиться в кабинете.

Крот хоть и скорчил недовольную гримасу при виде недоуздка, но покорно всунулся в него после кроткой и вежливой просьбы Гарри. А что поделать, если за ради человечьего спокойствия положено надевать эти опостылевшие ремешки для выезда. Ладно, спасибо, что в рот ничего не пихают. С этой философичной мыслью Крот дождался, пока его заседлают, подождал, когда Гарри покрепче усядется, после чего подобрался и мстительно растряс хозяину кости в бешеной пляске. Гарри с тем же удавьим спокойствием терпеливо снес конский балет, слившись с жеребцом в одно целое — зря его, что ли, Кентавром прозвали? А что лошадка бесится, так это нормально, мало ли, в деннике застоялась. Свободная и здоровая животина от безделья и на воле способна закостенеть на почве переизбытка адреналина, который домашней лошади как раз некуда выплеснуть. Постоянный-то тонус им в дикой среде обеспечивают волки и койоты, против коих скакуны сражаются всю жизнь.

Растормошив себя и хозяина, Крот успокоился, подобрал ноги под корпус и сдал затылок, став тихим и послушным лапушкой: излишки сброшены, нервы приведены в порядок — можно двигаться! Гарри на это лишь хмыкнул, глядя, как отлипают от стен волшебники, вжавшиеся в них при первых хореографических па безумного мустанга. Забрав повод потуже, Гарри дал коню понять, что дальнейшие шутки недопустимы, ибо им предстоит сотрудничество с магглом, так что будь добр вести себя адекватно. На что Крот неодобрительно всхрапнул, выражая свое сугубо лошадиное мнение насчет трусливых йеху. Гарри вздохнул и послал своенравному жеребцу последнее предупреждение — пригнул голову к груди сильным нажатием капсюля на храп. Получив удушку, конь присмирел, не желая вредить любимому хозяину. Обычно люди после такого сдаются и зануздывают строптивца, так что Крот тоже в чем-то меру знал и понимал, в каких рамках лучше оставаться.

Заводчик из Инвернесса показался с западного тракта во второй половине дня. Правда, сначала Гарри его услышал и только потом увидел, когда тот показался из-за поворота. Ехал он на подводе, уставленной клетками, в которых на всю округу звонко голосили минидоберманы — свирепые и юркие пинчеры. Среди них непонятно как затесался лохматый рыже-черный терьер. Вот его голосок выделялся на общем фоне, как колокол над велосипедными звоночками, оглушал так, что в ушах зазвенело при приближении.

Впечатленный вокалом, Гарри невольно присмотрелся к певцу и изрядно припешил, узнав в нем прародителя йоркширских терьеров. В его облике всё ещё отчетливо прослеживались черты клайдесдейл-терьера, пейсли-терьера и скай-терьера. Но, судя по голосу, это был уже устоявшийся йорк весом чуть больше семи килограмм. Гарри ностальгически вздохнул, вспоминая голосистых крох своего времени, когда йорк весил всего кило три и спокойно умещался за пазухой. Вот этого «здоровяка», по крайней мере, в куртку не упихнешь. Не позволит. Потому что не игрушка, а воин, храбрый и страстный…

— Привет, парень. Ты, что ли, проводник? — поздоровался-спросил заводчик, придерживая першерона.

— Да, сэр, — отозвался Гарри. — Велено провести вас и ваш груз в целости и сохранности до Грантауна.

— Черт знает что… — буркнул мужик и, хлестнув коня, разворчался: — Во всём Грампиане горы как горы, и только этот район северо-восточных Абердин почему-то считается самым опасным на всём протяжении пути. Аномалия тут какая, что ли?..

Гарри вынужденно промолчал, покосившись на горного великана вдали, который чуть шевельнулся, повернув голову в их сторону. Маггл услышал отдаленный гул камнепада, посмотрел, как с горы катятся-осыпаются обломки и как гора окутывается облаком пыли, ругнулся и ускорил коня, подняв его в тяжкий галоп. Отъехав подальше и поглубже в долину, он остановил коня и, обернувшись к клеткам, истошно проорал:

— Да умолкните вы там, блохоловы несчастные! Из-за вашей акустики лавины в горах сходят, шмакодявки вы занюханные!..

— Простите, это не из-за собачек горы волнуются, — поспешил вмешаться Гарри. — Это район здесь такой опасный: можно ехать как угодно тихо, но всё равно вам на голову свалится кусок породы. Просто так, безо всякой причины.

— Правда? — чуть успокоился мужик, отведя руку от сердца. Словно в доказательство слов Гарри позади телеги со зловещей непреклонностью приземлился обломок скалы размером с киоск, рухнувший с неба из ниоткуда. Собачки почтительно примолкли, поджав обрубки хвостиков, заводчик спал с лица, глядя на валун, интимно прилегший к задку подводы.

— Говорят, тут великаны водятся, — как бы невзначай дополнил Гарри, невозмутимо сидя на таком же спокойном коне. — Шалят временами.

На сей раз мужик безоговорочно поверил проводнику и дальше ехал онемевшим, выпучив глаза на затылок и сжимая поводья в трясущихся руках. В клетках сидел очень тихий и задумчивый груз. Но это отнюдь не помешало собачкам заняться своим делом сразу по прибытии на место, ведь пёсики не пьют виски и профессию не пропивают, в отличие от заводчика, который срочно потребовал пинту. Приняв на грудь и занюхав самым мелким пинчером (таким образом Гарри нечаянно узнал, почему «шмакодявки занюханные»), пришел в себя и спросил, какие у них на ферме проблемы?

— Да вот… — заломил руки неоднократно ограбленный хозяин. — Цыплят таскают. Не то ласка, не то крыса вконец обнаглевшая, не представляю больше никого, кто в эдакую щель пролезет! Хорь-то крупнее будет, на куницу тоже погрешить не могу, она ж с кошку…

— А может, кошка? — уцепился за вариант гость. — Кошки-то те ещё пролизы, под дверь и в стакан просачиваются.

— Так следы-то не кошачьи! — с жаром возразил фермер. — А как есть крысячьи, с пальчиками! Вот ей-богу, если б не размеры, решил бы, что ребёнок шалит!

В мозгу Гарри щелкнул переключатель сирены, во всю мочь заблажив: «Полундра! Мистическая тварь!», далее он вскочил было, чтобы по-тихому отозвать владельца и предупредить, но тут же понял — опоздал. Во дворе звоночками зачастили пинчеры, перекрывая бас фермерских собак. Терьер почему-то молчал.

Причина его молчания выяснилась через минуту, когда народ высыпал на улицу и переместился к закутку позади курятника. В раскуроченную нору яростно таранились колли и пинчеры, земля из-под их лап летела прямо фонтаном… Акустика пинчеров была настолько невыносима, что норный обитатель не выдержал атаки и выскочил в отнорок, стратегически прорытый в чистое поле ярдах в двадцати от фермы. Выскочил и угодил в зубы терьеру, который виртуозно прикинулся картофельной кочкой. Услышав грызню, колли и пинчеры рванули туда, за псами заторопились одураченные люди. Но, увы, псы были шустрее, так что фермеру и заводчику всего лишь мокрое пятно от хищника и досталось. И только Гарри признал в кровавых ошметках останки садового гнома, магического паразита. Поглазел на них и поставил в уме галочку: изучить гномиков получше. Что-то он не слышал, чтобы они у Уизли цыплят таскали.

Так или иначе, а пинчерозаводчик свою репутацию оправдал — его собачки с задачей справились. Хищник, кем бы он ни являлся, был найден и обезврежен практически сразу, а это очень хорошая реклама для хороших собак. Чем заводчик и воспользовался, начал спихивать фермеру парочку «самых плодовитых и лучших». Ну, фермер уши и развесил, будучи под впечатлением, согласился взять, отказавшись при этом от терьера, сказал, что таких на всех окрестных фермах пруд пруди. Что, в принципе, было правдой, у каждого второго землевладельца на участке находились охотники на грызунов — терьеры и таксы. Просто на данной ферме ситуация малость вышла из-под контроля, эх жаль, быстро собаки вора разорвали, так и не поняли, кто цыплят-то таскал!

Поняв, что лохматика не удаться спихнуть, заводчик с недовольным ворчанием сцапал собачонку за шкирку и грубо зашвырнул в клетку. Такое… м-мм, мягко говоря, обращение, весьма не понравилось Гарри, который, в отличие от хозяев собак и ранчо, зачел работу именно терьера. Ведь это он, лохматый умничка, засел в засаду у отнорка, по каким-то своим умозаключениям сообразив, в какой ход ринется паразит, вспугнутый пинчерами.

А догадавшись, что заводчик считает йорка дворнягой, Гарри принял решение спасти представителя молодой породы. Откашлявшись, он с независимым видом поинтересовался:

— А чем этот пёс вам не угодил?

— В стандарты не уложился. На всех выставках провалился! — тут же начал изливаться жалобой заводчик. — На выставках собак в Великобритании йорки начали демонстрироваться только в шестьдесят первом году сперначала как «грубошерстный той-терьер» и «ломошерстный скотч-терьер». Ну что за идиотство с этими названиями?! Потом бац, и снова споры! И только семь лет назад, в семьдесят четвертом, новая порода получила официальное название — йоркширский терьер. Вот эта вот дворняга! — палец заводчика экспрессивно ткнулся в предмет обсуждения. — Уж сколько я в него надежд и денег вложил, растил, холил, и нате вам, провалился по всем пунктам: вес большой, и длинный-то он, как скай-терьер, и шерсть у него не та! В общем, разочаровался я с этими собачонками, надо было весь помет в прорубь спустить, а не оставлять очаровашку на выставку…

— Сколько вы за него хотите? — скрипнул Гарри желваками.

Наглеть мужик не рискнул — попросил вполне приемлемую цену. Во всяком случае, энной суммы у Гарри оказалось в наличии, так что драмы не пришлось устраивать. Проследив же за тем, как заводчик вытряхивает из мешка труху и солому для понятно каких целей, предпочел вмешаться, чтоб не унижать собаку хотя бы этим.

— Позвольте мне самому забрать его из клетки.

Мужик нехотя посторонился, Гарри подошел и, открыв дверцу, извлек терьера, сразу же ощутив ребрышки под тонкой шкуркой и совершенно пустое пузичко. Заводчика он провожал уже с ненавистью, когда тот поспешно всунул покупателю в руки какие-то бумаги, швырнул мешок в опустевшую клетку и, вскочив на облучок, хлестнул коня, направив того в сторону тракта на Грантаун. Злобно посверлив взглядом спину удаляющегося мерзавца, Гарри перевел глаза на оставленные ему документы — собачья родословная. На память тут же пришел другой документ, в котором говорилось о сопровождении клиента до фермы. Что ж, свою часть работы Гарри с честью выполнил. Правда, с одним нюансом — он приобрел собачку…

— Надеюсь, Джон не будет ругаться?.. — пробормотал Гарри, усаживаясь в седло и пристраивая пёсика перед собой. Йорк вытянул шею и вывернулся назад, а чтобы лучше видеть, уперся лапками в плечо Гарри и с тоской посмотрел вслед старому хозяину.

— Слушай, он тебя не стоит, не грусти о нём, — очень серьезно сказал Гарри пёсику. Зашуршал пергаментом. — Давай посмотрим, как тебя зовут… — нашел и прочитал с недоверием: — Майкольм Йорк Роксмур-Кавендиш? Не чересчур ли?.. По-моему, с тебя Майкла хватит. Согласен?

Терьерик искоса лизнул Гарри в подбородок, согласен, мол, не мешай, и продолжил грустно смотреть в ту сторону, в которой исчез его прежний хозяин. Собаки преданны даже таким…

— Прости, Майкл, — вздохнул Гарри и тронул Крота. Проезжая мимо одной фермы, он притормозил, чтобы купить немного мясного фарша, который и скормил Майклу. К его облегчению, пёсик не стал отказываться и с благодарностью поел. Что-то он всё-таки понимал. И как ни больно ему было от расставания с хозяином, пустое брюшко он предпочел наполнить.

Джон, слава богу, ругаться не стал, только брови поднял, видя довесок, с которым на сей раз вернулся его помощник. Зато дети и хогвартские собаки инициативу Гарри одобрили, с восторгом кинувшись знакомиться с новым постояльцем. Особенно он понравился беременной Кендре, которой ну очень пришелся по душе милый смешной растрепка.

Дождавшись, когда Майкла перестанут тормошить и тискать, Гарри свистом подозвал пёсика к себе.

— Пойдем, Майкл, покажу тебе наши хоромы. Знакомься, это Хогвартс, ты не бойся, если вдруг услышишь его магию, вреда она тебе не причинит.

Внимательно слушая Гарри, терьерчик деловито сновал перед ним челноком, от стены к стене, и обстоятельно нюхал каждое пятнышко, искренне заинтересовавшись новым своим местом обитания. Его храброе сердечко, дрогнувшее сперва от предательства хозяина, сейчас снова билось в полную силу, преисполнившись здравого оптимизма, которое подарило ему это удивительное здание, полное дружелюбно настроенных детей и собак. Столь же основательно йорк обследовал и личные покои Гарри, Соломона и Зейна. Определив по запаху комнату Гарри, Майкл тут же облюбовал себе мягкий подоконник, который и занял, вопросительно поглядывая на нового хозяина — можно? И тут же понял — можно. Гарри не стал гнать собачку во двор или сажать в клетку…

Гарри привез Майкла в Хогвартс ранней осенью, так что к зиме йорик полностью обжился, став всеобщим любимцем. Глядя на веселого растрепку, старожилы Хогвартса порой диву давались: и как им в голову не пришло поселить в замке маленькую активную собачку?

В декабре настал день, которого Гарри так ждал и одновременно страшился: рождение Альбуса Дамблдора. Прибыв в родильное отделение Мунго вместе с Рамом, Перси и Брайаном, Гарри вскоре обнаружил, что нервничает не меньше законных отца и дедушек — свои ногти он грыз с таким же точно энтузиазмом, как Перси.

Наконец в приемный покой вывалился взмыленный акушер и озарил ожидающих обалделой улыбкой.

— Мальчик!

Ой! Расплакавшись по обыкновению, Рам обессиленно повис на Гарри, а Перси и Брайан с радостными воплями бросились обниматься, славя свои новые долгожданные статусы отца и деда.

Имя новорожденному, что интересно, придумали не сразу, и Гарри стал нечаянным свидетелем столь знаменательного события. Его, как самого ближайшего друга семьи, допустили в палату к роженице вместе с новоиспеченными отцом и дедушками. Кендра, усталая, но безмерно счастливая, встретила их радостной улыбкой. Туго спеленутый младенец лежал тут же, в специальной люльке.

— Он такой светленький! — умиленно сообщила Кендра. — Глазки, как у папочки, а носик, как у меня!

Гарри с любопытством глянул на тонкий и прямой нос Кендры — никакого сравнения с кривым крюком Дамблдора будущего. Хотя, если вспомнить, то нос ему на похоронах брат сломал… Чуть передернувшись, Гарри подошел к люльке — посмотреть на малыша. Ну что сказать, младенец как младенец, красный, сморщенный, на сплюснутой черепушке легкий белый пушок. Носик пуговкой и совсем не кендровский. Хотя матери виднее…

— Как это по-английски, Уайти? — щебетала тем временем счастливая мамочка. Более практичный папочка предложил вариант поблагозвучнее:

— Альбус.

— Хорошо, но следующий ребёнок будет Уайти! — покладисто согласилась и тут же предложила упрямая Кендра.

— Э… Только Альбус? — осторожно вклинился Гарри, подразумевая Альбуса-много-имен-Дамблдора. — Второе-третье имя будете давать?

— Зачем? — удивился Брайан. — Нет в нашей семье такой традиции — давать детям по два-три имени. Меня всю жизнь Брайаном звали, как и отца моего — Вульфа.

— Да, как и я — Персиваль, — вставил Перси. Рам Радж Никум скромненько промолчал, никак не возникая и не давая о себе знать. Гарри покивал, предпочтя согласиться. Вполне возможно, что гордый Альбус сам налепил себе «лишние» имена для придания веса и значимости себя любимого. Тем более, что ни отца, ни деда ко времени становления его директором в живых уже не было.

— Гарри, мы выживем? — с опаской спросила Кендра, следя за лицом друга семьи и замечая все оттенки настроения.

— Если останетесь в Хогвартсе! — поспешно ответил Гарри. Да, эгоистично, но лучше так, чем допустить канонные события. Подумав, он решился приоткрыть толику запретной тайны. — Скажите мне, каким дегенератом надо быть, чтобы жить в маггловском городе, в доме, ничем не защищенном, даже высоким забором, не говоря уж о банальных Фиделиусе или антимаггловских чарах, и какой надо быть матерью, чтобы к ним на задний двор влезли трое мальчишек и изнасиловали маленькую девочку? Причем необратимо и абсолютно непоправимо, так, что отец в бешенстве убил малолетних гадёнышей и загремел в Азкабан, где и умер вскорости, а вдова и дочка ненадолго его пережили…

Сказал и закусил губу — упс, кажется, он наболтал лишнего… А так как он, говоря, смотрел поочередно на Перси и Кендру, то сами понимаете, к кому относилось всё вышесказанное. Маги это, во всяком случае, отлично поняли и без труда связали взгляды со словами.

— Вот от чего ты нас защищаешь… — задумчиво протянул Рам. Подошел, обнял друга и заглянул в глаза, заговорив проникновенно: — Ты кое-что не заметил, брат мой Гарри. А именно: дегенератами они стали после гибели Хогвартса. Понимаешь, хороший мой? — вдумчиво поцеловал Гарри в пунцовую щеку и продолжил: — В твоём прошлобудущем погибли Хогвартс, многие волшебники, обессилел Хогмунд, что-то случилось с Фелиной, с троллем, с самой магией, наконец… Те волшебники, что выжили после пожара, видимо, так и не оправились от удара. Предположим, что это было так, и у Перси с Кендрой просто не достало сил на хорошую защиту дома, возможно, они стали очень слабыми магами, что не удивительно после случившегося с Хогвартсом. Но пришел ты, Гарри, и всё исправил. Ты спас всех нас, спас Хогвартс, наших детей… И знаешь, что ещё?.. — тут Рам хитро прищурился, вбуравливаясь в растерянные глаза Гарри своими прекрасными очами.

— Что?.. — завороженно выдохнул де Нели. Рам снова интимно зашептал в щеку:

— Никто не умер с момента твоего появления. От старости, я имею в виду. А ведь многим из нас уже далеко за двести! Понимаешь, брат? Джону Дервенту, например, в день твоего появления исполнилось сорок три, с тех пор прошло шестьдесят лет, а Джон так и остался сорокалетним. А наш Батя? Он должен был уйти на Радугу как минимум пятнадцать лет назад, а вместо этого бегает два собачьих века подряд, без малого тридцать лет! Признайся, ты у Мерлина долголетие только для себя просил?

Договорив, индус отодвинулся, а Гарри ошеломленно уставился на родное лицо, впервые замечая, как молодо выглядит Рам Никум для своих восьмидесяти лет. От изумительного понимания перехватило дыхание. Неужели?.. Рам не зря сделал акцент на Бате — ведь собаки столько не живут.

Счастье захлестнуло с головой, и Гарри тихо, облегченно рассмеялся, начиная понимать, что в чем-то переборщил в просьбе к Мерлину и вместо личного долголетия для себя подарил его всем. По крайней мере тем, кого он любит…

Желание Кендры исполнилось через три года, с рождением второго сына. Кротко выслушав монолог мужа о том, что пора начать традицию — называть детей на одну букву алфавита, она тем не менее ухитрилась присоединить желаемое имя в качестве второго, в результате чего в Книге Учета Хогвартса появился Аберфорт Уайт Дамблдор.

Ещё через год родилась Ариана, и на ней Кендра решила пока притормозить. Троих детишек для молодой семьи оказалось вполне достаточно, тем более таких разновозрастных — четырехлетнего, годовалого и пеленочного.

Дамблдоры хоть и выяснили правду у Гарри, уезжать из Хогвартса всё же не рискнули, благоразумно посчитав, что в замке всяко безопаснее, чем за пределами волшебного мира. За что Гарри был им очень благодарен — свои нервы он тоже любил. И посему с головой отдался малышам, решив побольше оставить себя в детстве Альбуса, Уайти и Арианы.

С чем Гарри вполне успешно справлялся, попутно прикрывая милые проделки малыша Альбуса. Вот один из них…

Услышав шумок по поводу какой-то пропавшей женской вещи, сердобольная Кендра унеслась помогать подруге в поисках, оставив детей на нянюшку, в роли которой частенько добровольно оставался Гарри. Перепеленав малютку Ариану и скормив рожок с молочком Берфу, отправился проверить, чем там таким интересным занят Альбус, которого он постоянно держал на слуху. Тот, видимо, играл в индейцев: натыкав в каштановые кудряшки гусиных и голубиных перышек и располосовав рожицу широкими мазками маминой косметики, он с усилиями натягивал коричневое покрывало на некую металлическую решетчатую конструкцию конической формы. Или колокола? Додумать Альбус Гарри не дал, попросив помочь. Разумеется, Гарри с готовностью кинулся помогать маленькому строителю вигвама — аккуратно расправил и накинул покрывало на каркас, отбросив мысли о том, где его Альбус взял… Закрепив тут-там, Гарри с Альбусом отошли к стенке, полюбоваться на результат.

Ну что сказать, вигвам вышел отличным. Счастливо улюлюкая по-индейски, мальчишка начал отплясывать танец шамана вокруг своего нового жилища. Потом забрался внутрь и позвал Гарри раскурить с ним трубку мира. Но Гарри, увы, не пролез, шатер оказался малогабаритным для него, да и колоколообразная форма вдруг начала что-то напоминать… А что, Гарри так и не смог вспомнить. Так что пришлось ему остаться снаружи, объяснив Альбусу, что он мустанг. Эта идея ребёнку понравилась, и он с восторгом покатался на спине «коня». Прокатившись по комнате несколько кругов, юный команч слез с Гарри, стянул из вазы с фруктами желтое яблочко и заботливо скормил верному скакуну.

Откуда-то вернулся Перси и освободил пленника вождя краснокожих, перехватив внимание сына на себя. А Гарри, счастливо избежав намечающегося купания коня, удрал в коридор. Потер отбитые колени и, посмеявшись, направился к себе. Встретив на полпути Кендру с подружкой, вежливо поинтересовался, не нашлась ли пропажа?

— Нет, Гарри, нигде не можем найти, — покачала хорошенькой головкой Кендра. — Не пойму, куда он мог подеваться-то?

— А что пропало-то? — додумался спросить Гарри. Ему ответила подружка Кендры.

— Нижняя деталь моего выходного платья. Странно как-то: манекен и само платье на месте, а турнюра нет… Вы его не видели? — на всякий случай спросила девушка.

— Нет, я его не видел, — Гарри даже брови поднял, силясь придать своему лицу самое наичестнейшее выражение. И он сказал правду! Потому что честно не признал в каркасе для вигвама предмет женской одежды…

— И ведь даже Акцио не помогает! — с жаром воскликнула Кендра, всплескивая в ладоши. — Не приманивается почему-то!

— Ну… может, его УЖЕ приманили? — Гарри виновато предложил удобную для объяснения версию.

— Да кому ж турнюр от моего платья так понадобился, что его пришлось одалживать без моего ведома?! — удивленно вопросила хозяйка украденной вещи.

На это Гарри ничего не рискнул ответить, чтобы невзначай не выдать ребёнка, которому захотелось просто поиграться, так что предпочел откланяться и с независимым видом удалиться. Позже Кендра, кстати, тем же вечером по пути в Большой зал на миг сжала руку Гарри, безмолвно передав ему благодарность за то, что прикрыл Альбуса утром.

И это была не единственная проделка малыша Альбуса, он был неистощим на проказы и всяческие игры, в которые беззаботно вовлекал и Гарри. А тот и не отказывался никогда, с удовольствием включался в забавы.

Марволо, которому в восемьдесят шестом исполнилось четырнадцать, на гаррино внезапное увлечение смотрел со снисходительностью ветерана, сам начав опекать одногодков Альбуса — Эльфиаса, Харви и Гесперию, поняв, что Гарри на всех не хватит. А деткам, как ни крути, внимание нужно.

Тем временем Фрида и Хорас, достигшие нежного романтичного возраста, проникались взаимными симпатиями, взращивая в своих сердечках любовь друг к другу. То, что Фрида — великан, Хорас знал с момента поступления в Хогвартс. В тринадцать лет он доказал, что ему не страшно знать об этом, поцеловав Фриду в румяную щечку. Через год Фрида доказала ему, что хромоногий мальчишка ей небезразличен: заступилась за него перед насмешниками, заставив извиниться и забыть обидное прозвище — Колченог. И наконец им обоим исполнилось семнадцать лет.

Здесь, увы, возникло препятствие в виде великаньей физиологии: к семнадцати годам вырос и возмужал только Хорас, созрев для брачных игр, а Фрида осталась девочкой. В семнадцать лет она выглядела на те же десять, хоть ростом обогнала даже взрослых… На вопрос «когда Фриде можно взамуж?», Хорасу ответили «не раньше пятидесяти» и объяснили, что таков метаболизм у великанов. Пришлось Хорасу запихнуть подальше романтические чувства и включить целомудрие. Надолго, на целых полвека.

Ну, объяснить объяснили, в голову информация вроде улеглась, но отсутствие личного сексуального опыта говорило об обратном — мальчику хотелось девочку. Гормоны, господа. Мозгом Хорас понимал свое воздержание, гормоны — нет, и строптиво брыкались, требуя своё. Парень честно сопротивлялся, обуздывая взбесившийся организм, что в конце концов привело к ожидаемым результатам: глаза дикие, с пудовыми мешками под ними, на лице прыщи стадами наперегонки скачут, руки трясутся, как у наркомана. Не повезло парнишке: влюбиться в великана — то ещё испытание.

Папаша Фриды, видя метания будущего зятька, чисто по-мужски его жалел и уговаривал мальчишку перестать страдать херней, оставить Фриду и переключиться на нормальных девчонок, то есть на мадамок своего вида и размера. На первое Хорас горестно вздыхал и уверял, что поздно, он влюблен… Второе не доходило до тех пор, пока папаня не допетрил:

— Затёчек мой ненаглядный, а в курсе ли ты, что такое великан?

— А не всё ли равно? — уныло взбуркнул огретый гормонами юнец.

— Так-с, ясно всё с тобой. Надо твоему организму показать то, чего он не понимает. Идем-ка со мной, земляной ты хвостик…

Получив престранное прозвище, заинтригованный Хорас послушно подхватился и побежал за будущим своим тестем в чисто поле, куда тот зачем-то повел своего почти родственника. Выйдя на середину выпаса, Одо Вульф остановился и внимательно осмотрелся — нет ли поблизости коров. Велел пацанку стоять там, где стоит, и снял с шеи ищачий ремешок. И ка-ак вырос на семь с лишним метров — Хорас аж икнул от неожиданности. Задрал голову и не удержал равновесия, плюхнулся на пятую точку.

— Ну во-о-от, так и знал, что плюхпопнешься, — прогудел с поднебесья Одвульд (настоящее имя великана).

И если Одвульд рассчитывал припугнуть мальчишку, то результата он добился прямо противоположного.

— Обалдеть! Это какой у меня сын будет?! — Глаза Хораса Хагрида загорелись таким энтузиазмом…

Услышав сие, великан растянул ищачий ремешок, повязал на шею и уменьшился до прежних человечьих форматов, посмотрел на парня и сказал с задумчивым уважением:

— А ты и вправду мою дочку любишь, раз не испугался истинных великаньих размеров.

После такого батиного благословения и наглядного представления бушующие гормоны успокоились, отключившись напрочь, лишний раз подтверждая вечную аксиому жизни: целомудрие дается тому, кто влюблен по-настоящему и точно знает об этом. Так в Хогвартсе появилась ещё одна самая верная парочка возлюбленных, чьи имена войдут в историю.

И если над Хорасом и Фридой раньше хихикали, замечая издали несуразную парочку — хромого, колченогого худого юношу, сгорбленного из-за полиартрита, и пышущую здоровьем двухметровую деваху с румянцем во все щеки, то с недавних пор их зауважали, когда папаня Одо громогласно велел шутникам заткнуться и не возникать.

Наладились (почти) дела и у беорнингов, Майрона Бэддока и его семьи, жены и детей, сына Бернара и старшей дочери, которая созрела для брака и теперь тосковала у окошка, горюя о своей незавидной бабьей бездетной доле. Последний (в её честь!!!) сезон закрылся бесплодно — ни один, даже самый захудалый, вшивый, завалящий и тэ дэ кавалер не пригласил её на танец. Почему-то мужчины сбегали, едва услышав имя Берта Бэддок. Увы, мещанский мирок тесен, и почти все так или иначе слышали историю расстрелянного семейства, нашумевшую по всему северу Англии. Кроме того, положа руку на сердце, надо признать экстравагантную внешность девушки, вернее, её рост — два с половиной метра. С Хорасом-то всё ясно, но кто ещё, кроме него, согласится смотреть на свою возлюбленную снизу вверх?

Вот и горевала девица Берта, дочь потомственных урсолаков, которой, кроме роста, от папы с мамой ничего другого и не досталось. То есть в медведицу она перекидываться не умела, благодаря чему ей и были открыты светские вечеринки и рауты, устраиваемые богатыми леди в целях благотворительности и продвижения своих протеже. Ой, ну хоть вой с тоски… Вот бы перекинуться в медведиху косолапую, да и убечь куда подальше! И почему Господь её росточком малым не одарил? Даже в таком счастии отказал… Вышла бы замуж, как все нормальные девушки, и горя бы не знала. При этой мысли невинная девица застенчиво запунцовела и украдкой глянула в окошко, вправо-влево — не видел ли кто, об чем она тут себе думать позволила?..

Глянула, да и замерла, узрев красавца писаного, роста дивного, ей под стать… Ликом красен, нос формы благородной, волосы, как перо вороново, иссиня-черным блестят, очи… А вот тут фантазия красавицы споткнулась, ибо далече был сокол ясный, и цвет глаз скрадывался расстоянием.

Но… Это же ей не снится? Он и вправду идет сюда?! От невероятного волнения у красавицы, что называется, дыхание в зобу сперло, и она изо всех сил ущипнула себя за руку. Ой! Закусив губу, Берта озабоченно нахмурила лобик — ну вот, теперь синяк будет… И стоп, она что, морщится? Так, ну-ка, срочно разгладить чело, пощипать за ланиты, чтоб порозовели… и, Господи, он же не женат?.. С такими вот девичьими мыслями-тревогами Берта и вышла в прихожую, где гостя уже привечал её отец.

— Проходи, Зейн, присаживайся, давай сюда туесок… Медку, значит, как всегда?

— Да, дядя Майрон, только дедушка гречишного попросил на этот раз. Есть такой?

— Есть, конечно! Счас наберем… А это вот дочка моя, Берта, намедни из Европы приехала, где премудростям светским науки познавала. Институт благородных девиц закончила в Санкт-Петербурге, в устолице заморской рассейской. А нонче вот по хозяйству да по дому трудится аки пчелочка…

— Ба-а-ать, — мягко перебила девица папины хвалебные словоизлияния, не забыв мило покраснеть. Ну, было отчего: Зейн, красавец писаный, на неё с таким искренним восхищением уставился. А глаза-то у него, ах, какие глаза! Незабудки под солнышком, росою утренней омытые!..

И ещё бы Зейну не уставиться! Увидеть девушку своей мечты… Господи, ты велик, ты всё ж услыхал мои молитвы!.. Создал женщину мне под стать, как раз такую, что я когда-то ничтожно выпрашивал у своего жестокого Создателя… Ох, хоть бы она не замужем была! Ох, краси-и-ивая!.. Каштаночка такая, а глазки, ну чисто изумруды, как у папочки Гарри!

В общем, встретились два прекрасных одиночества: добрый честный Зейн и невезучая девочка, чересчур рослая и оттого успевшая похоронить себя и свои несбыточные девичьи надежды. Амуры иногда всё-таки стараются, пронизывая любовными стрелами сердца насквозь и соединяя их навсегда… Зейн и Берта, встав вровень к лицу друг перед другом, оказались настолько идеальными, что многоопытный Майрон присвистнул, увидев, что его дочурка всего на полголовы Зейну уступает. Ну как есть ложечка в ложечку! Идеальнейшая пара, созданная по какому-то изумительному заказу Господа, не иначе!

Для Зейна, прожившего на свете уже почти семь десятков лет, эта прекрасная девушка действительно досталась просто чудом, нежданно-негаданно, но так своевременно. О ней он даже мечтать не смел, потому что такого не бывает. Чтобы в его жизни вдруг появилась вот такая половинка его самого!.. Но это случилось, и Зейн всем существом вцепился в подарок Судьбы, прелестную Берту Бэддок, дочь урсолака, которая всю юность провела в российской гимназии для девиц, временами выезжая в свет на ежегодную ярмарку невест, на которой безуспешно пыталась понравиться графам и виконтам. Но те, узрев девку-колокольню, сбегали без оглядки, теряя шпоры. Так что ничего удивительного, что Берта тоже вцепилась в предоставленный ей шанс — Зейна де Нели. Без титулов и земель, но зато любящий и настоящий.

Встречи-свидания, прогулки под луной, цветочек, сорванный на лугу и воткнутый в волосы над ушком. Первые робкие и такие сладкие поцелуи. Веночек, сплетенный для любимого, и нежное «я люблю тебя»…

В ответ — взрыв эмоций, счастье и ответное признание. Долго ли нужно идти от любви с первого взгляда до официальной помолвки? Общего стандарта для этого нет, здесь решает сердце. Помолвку Зейна и Берты объявили тем же летом. И никто не посчитал, что они поторопились. На самом деле они долго шли друг к другу: Берте уже было восемнадцать, когда она встретила своего суженого, Зейну же пришлось идти к своей красавице гораздо дольше.

Помолвка сына стала крайне радостным событием для Гарри, он как никто понимал все нюансы предыстории монстра Франкенштейна и был весьма счастлив, видя конечный результат той, неизвестно как законченной истории.

Скажите честно, вы знаете, чем и как закончился роман Мэри Шелли? Я не помню, ибо помешали бесчисленные экранизации этого бульварного чтива, причем каждый режиссер изощрялся и изворачивался как только мог, создавая каждый свою драму, начиная с Бориса Карлоффа и заканчивая Робертом де Ниро. Самой полной, на мой взгляд, однако, является версия, снятая на скромной малоизвестной студии «Hallmark».

Свадьбу молодые решили сыграть осенью, после сбора всех урожаев, в ту благословенную пору, когда поля будут убраны и есть чем угостить гостей.

На фоне этого мысли Гарри машинально поскользили дальше, к тем неспокойным временам, что обещала уходящая эпоха. А обещала она, увы, две Мировые войны, Первую и Вторую. Сердце сжала страшная тревога. Мозг отчаянно заработал, пролистывая страницы учебника мировой истории, выискивая среди накопленных знаний те, которые сейчас стали нужнее всего: во время Второй мировой войны Обан стал важной базой для торговых кораблей, поставлявших грузы в СССР по программе ленд-лиза, а также базой морской авиации в период «Битвы за Атлантику» — серии сражений в воздухе союзников по антигитлеровской коалиции с гитлеровской Германией и её союзником фашистской Италией за коммуникации на севере Европы и господство в Атлантическом океане и прилегающих к нему морях…

А Обан находится здесь, к юго-западу от Инвернесса. Сердце аж заныло, едва Гарри представил, как в Шотландию врываются кровавые нацисты Гитлера. Боже, боже, как же не допустить такого? Как подарить детям мирное небо над головой, как уберечь их от грядущих смертей?.. Страх охватил такой, что хоть не дыши. Одно дело перелистывать страницы учебника, продираясь сквозь дебри сухих фактов и цифр, которые на бумаге, освещенной настольной лампой, были всего лишь цифрами, и совсем другое — видеть, как с неба летит пузатая бомба, и ты знаешь, что нет от неё спасения…

Обуреваемый столь тяжкими думами, Гарри вышел в поля, чтобы, если распсихуется, то психовать далеко ото всех. Вот и двинулся он, не глядя, куда ноги понесут. Йорик Майкл привычно и преданно последовал за хозяином, попутно перекусывая случайно пойманными мышками, которые так и порскали из-под лап. Шныряя туда-сюда в высокой траве, он в то же время не спускал с Гарри глаз, верным своим сердечком чувствуя его настроение. А Гарри так глубоко погрузился в свои мрачные раздумья, что и не заметил, как отшагал все поля насквозь, миновал лесной клин по пути, по счастливой случайности не угодив ни в какое болото, благополучно пришагал в гномий поселок. Поселок его и остановил, вернее, стена дома, в которую он уперся лбом.

Тюкнувшись о кладку, Гарри опомнился и посмотрел по сторонам, с удивлением обнаружив, как далеко он ушел и совсем не заметил этого. Гномы, увидев, что парень, слепо прошагавший полпоселка, на самом деле адекватен, с облегчением заулыбались и, подхватив под ручки, ввели в ближайший дом, в который вскоре трангрессировали срочно вызванные Барри с Соломоном. Что поделать, как ещё действовать, когда хорошо знакомый тебе человек идет, не разбирая дороги, и первая реакция окружающих именно такая: оповестить всех родственников и знакомых.

— Гарри, малыш мой, что случилось? — в голосе и взгляде Соломона было столько тревоги, беспокойства и любви, что Гарри чуть не сорвался в плач. Но это было бы странно, так что он мужественно сморгнул и с тоской сказал, прерывисто и глухо:

— Первого августа тысяча девятьсот четырнадцатого года начнется первый военный конфликт мирового масштаба… Достаточно будет лишь повода, чтобы возник мировой пожар… Россия объявит общую мобилизацию. Но мобилизация России против Германии уже означала войну. Германия ответит мобилизацией и объявлением войны. Франция тоже объявит войну Германии. Через несколько дней вступит в войну и Англия. Начнется Мировая война… Что ещё помнится?.. Политика нанесения максимальных потерь противнику, особенно на Западном фронте, будет стоит жизни сотням тысяч солдат. Первого июля шестнадцатого года будут понесены самые большие потери живой силы за один день — одна только британская армия потеряет более пятидесяти семи тысяч человек на Сомме. Наибольшее число погибших будет в армиях Германии и России: эти цифры предположительно составляют один миллион семьсот тысяч человек… Но ещё хуже будет во Вторую мировую войну, которая унесет более восьмидесяти миллионов человеческих жизней…

Сказал и всхлипнул, уткнувшись лицом в папин живот. Соломон машинально прижал затылок, сам потрясенно смотря на Барри, старинного своего друга. А Гарри дальше проговорил:

— Зейн и Берта готовятся к свадьбе, а я места себе не нахожу из-за грядущих катаклизмов. Если бы можно было хоть как-то повлиять на ход войны или вообще остановить её, не допустить её начала… — поднял голову и жалобно спросил у Винкля: — Барри, волшебников же много?

— Да достаточно. — бледным голосом отозвался тот. — Вот главная мечта моей жизни, например: пригласить на свой день рождения тридцать миллионов друзей. Да всё не получается никак, ума не приложу, где собрать такую огромную толпу, да и повод опять же, уважительный придумать надо.

— А чего тут думать? — мягко вклинился Соломон. — Объяви день рождения Вилли Винки, думаешь, кто-то откажется? Национальное же достояние — гордость Шотландии!

Барри кивнул и перевел взгляд на Гарри.

— А с чего ты вдруг интересуешься, отрок? Думаешь как-то перехватить события и собрать свою собственную армию?

— Да нет, — Гарри помотал головой, крепко ухватил за руки отца и отчаянно заглядывая в глаза всем поочередно, включая гномов и Майкла, истово проговорил: — Я вот о чем думаю: как бы от Статута секретности избавиться, не нужен он нам, судя по тому, что я помню в будущем… Ведь мир такой большой и прекрасный, почему бы ему не остаться сказочным? Люди и волшебники могли бы жить вместе в одном общем мире, а не в двух разных параллелях, которые зачем-то прячутся друг от друга. Я думаю, надо перестать прятаться. Так мы будем на глазах у людей и постепенно станем для них привычными, даже обычными. Нас просто перестанут бояться и считать чем-то странным. К магии люди привыкнут, как привыкли к спутнику, запущенному в космос, как привыкли к холодильнику с телевизором и просто жизни себе без них не представляют. Нас же много, мы можем просто не исчезать из жизни детей, которым разносим подарки. Мамы и папы нас увидят и сами станут ждать Рождества, чтобы порадоваться вместе с детьми. Я просто не понимаю, в чем польза нашей секретности? По-моему, Статут только вредит нам.

Гарри выплеснул свои умозаключения и умолк, глядя куда-то в точку перед собой. Соломон и Барри застыли аналогично, обдумывая только что услышанное. То, что предложил Гарри, было очень серьезно, и надо хорошенько обдумать, как воплотить в жизнь идею выйти из подполья и открыться людям. Ведь вполне может статься, что при наличии волшебников люди не станут развивать международных конфликтов, и мелкие очаги, вспыхивающие тут-там, так и погаснут, не разгораясь в мировой пожар.

Воспоминания о войнах Гарри собрал самые подробные, какие только смог вспомнить из всех доступных средств массовой информации: газет и телевидения. За что оказался очень благодарен дяде и тёте, не запрещавшим племяннику смотреть новостные каналы вместе с ними. А также подбирать и перечитывать старые газеты и журналы. Собственно говоря, Дурслям было фиолетово, чем там их племянник занимается — сидит в чулане, шуршит газетами, и ладно.

И теперь Гарри смог перелить в фиал памяти всё прочитанное и увиденное: старые фото и кинохроники с изображением летящих бомб и горящих дирижаблей Первой мировой, руины городов и воронки, оставшиеся от Второй… Жуткие цифры массовых потерь, концлагеря и дети за колючей проволокой. Кошмарные «грибы» ядерных взрывов на горизонте и отпечатки людей Хиросимы, которые сгорали так быстро, что тени их остались на земле и стенах домов…

Ну и напоследок Гарри влил в отдельный шарик свои личные воспоминания о магической войне волшебников. Грин-де-Вальда и Дамблдора, Поттеров и Долгопупсов против Волдеморта с Пожирателями, всё-всё, лично пережитое и испытанное.

Бережно упаковав драгоценные шарики в специальный ударопрочный и несгораемый контейнер, представитель Министерства уважительно сказал Гарри:

— Ваше имя будет засекречено, господин де Нели, народ иногда крайне неадекватно реагирует на провидцев такого рода. Ваши предсказания могут напугать простого обывателя. Но мы постараемся донести информацию до всех, включая королеву Викторию.

Гарри только слабо кивнул, ощущая себя Мишелем Нострадамусом и Вольфом Мессингом в одном флаконе. После недолгих дебатов с отцом и Барри было принято решение преподнести воспоминания как видения будущего, тем более, что как провидца Гарри уже знали (вспомним случай с Руквудом и гоблинами Ранрока).

Предложение друида-прорицателя насчет Статута секретности тоже приняли к сведению, и для его обсуждения собрали Международный Конгресс Магов, который провели в срочном порядке, не откладывая дела в долгий ящик. Ибо фиг знает, когда и где искра вспыхнет в полноценный пожар, ведь для этого годен любой, малейший повод…

А учитывая, что войны мировые и затронуты будут интересы всех, тайну решили не делать, а провели собрание открыто, всенародно, для чего миелофильмы скопировали и, размножив, разослали во все страны. Мол, глядите все, к чему приведет эта несусветная глупость!

Кинопоказ предназначался всем, так что волшебники всего мира, просмотрев видеохроники будущего, срочно неслись к министрам и президентам своих стран с убеждением показать ЭТО широкой массе. Чем отличается война свершившаяся от войны, которой ещё нет? Правильно — фактами, стопроцентными знанием того, что грядет. Показали просто, без особых премудростей, спроецировав безмолвные изображения на самый доступный в мире экран — открытое небо над головой. Серые пейзажи на облачно-голубом. Дирижабли с пузатыми «дочками», летящие к земле… Полк серых солдат с винтовками, бегущие цепью, тот же полк, но уже мертвый, на кроваво-алом снегу… Взрывы, рушащиеся дома, дети в полосатых пижамках, тянущие тонкие ручки из-за колючек… И запредельные цифры поверх изображения с жуткой припиской: «число погибших». Телевидения в викторианскую эпоху ещё не было, и показанные кинокадры обычным горожанам представились чем-то вроде знамения небес, словно сами боги вещали — человеки, остановитесь, одумайтесь!

А ещё в викторианскую эпоху жили люди, по менталитету близкие к чуду. Отношение к волшебству у них было куда лояльнее, чем у человека, выросшего в эпоху наук будущего и средневекового мракобесия в прошлом. И волшебники, замершие на площади вместе с магглами, не воспринимались последними чем-то ненормальным или чужеродным: рядом с ними стояли такие же люди, как они.

Гарри был просто потрясен тем, как быстро маги среагировали на его жалобный призыв о помощи, откликнувшись всем миром. Потом, после углубленных размышлений, он понял, что волшебники поступили здраво, массово выйдя из подполья именно сейчас, ведь надо было действовать быстро, пока не поздно. Ведь потом, когда придет наука, для волшебства уже не останется пространства. Значит, надо поторопиться, занять самые лучшие места в сердцах людей, чтобы новорожденная Наука не оттеснила старушку Магию, а скромненько встала рядом. Место же для них всегда найдется. Жили же до этого в условно-сказочные времена Мерлина люди и драконы в одной деревне, мирно, по-соседски, честно (почти) деля коров?..

Стояли притихшие люди, задрав головы к небесному экрану, смотрели на сменяющиеся картины грядущих войн, подтягивали за рукав соседей, выбежавших на площадь, и шептали торопливо:

— Тут счас детей покажут… пленников…

Кадры менялись: по порядку или произвольно, с задержкой или промельками, меняли положение и ракурс, и повторялись, повторялись, повторялись, словно хотели донестись до тех, кто опоздал, не пришел… Что ж, к вечеру кино дошло до всех, попросту расползшись по всему небу. То ещё зрелище. Вместо облаков и нежной сини беззвучно ползут танки и летят комья земли, клубится чадно-черный дым и пляшет белый огонь. Хрен пропустишь такое небо, ни один зонтик не укроет. Да люди и не прятались, а смотрели. Смотрели и проникались. Знаете, чем? Тем, что этого не видели дети. Для них небо оставалось голубым и мирным. Знамение было, что называется, прямо в лоб — сохраните мир для детей.

До возрастного ценза маги додумались, показали воспоминания так, чтобы их только взрослые увидели. Странно было деткам и подросткам наблюдать непонятный феномен, когда их родители и все остальные в течение дня пялились на небо. При этом восклицали, вскрикивали, заливались слезами, плакали (женщины), переговаривались, что-то обсуждали. Подергивания за рукав-юбку почему-то приводило пап и мам в страшное смятение.

— Мама, почему ты на небо смотришь? Будет дождик, да?

— Папа, а почему ты ругаешься на это облачко, оно в чем-то провинилось?

Сами понимаете, какие мысли при этом посещали головы граждан. Всего этого ужаса на небе не видят дети, значит, что? Значит, надо не допустить того, что показано господом…

И безмолвно ходили среди них волшебники, подмечающие все нюансы настроения. И понимали. Внедряться надо медленно, очень осторожно и нежно, чтобы не напугать хрупкую человеческую психику. Начали с безопасного расстояния и ненадолго. Пролетит над городом пегас там-сям, покажется на лужку прекрасный единорог, очарует наблюдателей взмахом ресничек и скроется. Стали люди почитывать в газетах об увиденных тут и там грифонах с кентаврами. С каждым днем-неделей таких сообщений всё больше и больше, вплоть до материальных доказательств самих читающих, которые тоже начали сталкиваться с чудесками соседнего мира. А там постепенно и границы растаяли — волшебный мир перестал быть соседним, слившись воедино с настоящим. Открылись спрятанные ранее города и деревни магиков, полностью осмелели волшебные звери.

Пробежал по снегу волшебный олень и оставил после себя россыпь алмазов и брильянтов, а там телок с золотым рогом проскакал, с камушками играючи, убежал, а камешки остались, да не какие-нибудь, а золотые! Превратил их телёнок в чистое золото. Драгоценные каменья и злато, впрочем, только беднякам давалось, богач, если нагибался, то, увы, подбирал битое стекло и простую гальку. Таким образом, магический мир давал понять, что на нем нельзя нажиться…

Но честных господ защищали: на дипломата, путь сократившего в проулке, к примеру, напали маргиналы, насели с ножами, деньги трясти начали, а тут глядь, Грим из-под земли вырос. Гавкнул хорошенько — ворюг и след простыл…

Видя такую политику, мир начал ещё больше раскрываться, горизонты расширять, являя прежнему миру всё потаенное, спрятанное: драконов, великанов и троллей. След гигантской ступни перестал вызывать панику и страх, все теперь знали — здесь прошел великан…

Сами великаны, кстати, тоже людей заметили, прекратили слепо шагать, не разбирая дороги, и сносить-давить домишки, теперь они по мере возможности выбирали свободные тропы, при необходимости аккуратно огибали и обходили человеческие жилища. В связи с чем пришлось пересматривать планы электромагистрали, которые в эти времена была ещё в разработке. Великаны, поняв проблему, предложили помощь в постройке трансформаторных станций и прокладке электрокабелей. Гномы всех (просвещенных в данный момент) регионов взялись за выплавку проводов и желобов для них.

В общем, картина мира, привычного для человека двадцатого века, кардинально изменилась именно сейчас, в конце девятнадцатого, с момента изобретения и распространения электрической лампочки. Вместо столбов линий электропередач по земле расположились желоба-экодуки. Надежно изолированные кабели спрятались в плотно закрытые муфты, слегка выступающие над землей и ничем не мешающие ни транспорту, ни людям, ни великанам. Исключения составили только большие города-миллионники, в которых ЛЭП устроили строго по плану. Ну да великанам и делать в столицах нечего — неудобно меж небоскребов протискиваться, вот и не пришлось им в проводах путаться.

Дальше — больше. Взаимное доверие людей и исполинов привлекло прочие народы. И однажды в небе открыто пролетел дракон. Его полет был осторожно-вкрадчивым, разведывательным: летел и чутко прислушивался к реакции внизу, готовый исчезнуть при малейшей тревоге. Реакция у людей была самая разнообразная: испуг и смятение, ужас, смешанный с восхищением, и… обалделая радость, выраженная восторженным возгласом: «они всё-таки существуют!». Второй дракон, третий — восторги поуменьшились, а с появлением стаи и вовсе стухли. Наличие змеев-горынычей людишек совсем не обрадовало, но поздно, батенька, поздно… Ехидные крылатые крокодилы полюбовались, как двуножки прячутся в норках, переглянулись меж собой, хихикнули и открыли небо всем. Бояться драконам нечего и некого, они мудры, самодостаточны и всеведущи, им доступны все тайны природы, в том числе и невидимый мир бактерий, о которых человечество только-только начало совершать открытия.

А драконы об этом испокон веков знали и потому начеку, всегда на страже здоровья. Ящур и сибирская язва навсегда покинули британские острова, да и прочие страны мира избавились от падежа скота. Дракончики тоже кушать хотят, вот и стали в открытую стерилизовать стада, обдавая очищающим огнем.

Выглядело это всегда неожиданно и страшно. Пасется мирно стадо лонгхорнов, чистокровных элитных коров, голов эдак триста. Пасутся коровки, травку щиплют, от мух-слепней отмахиваются, идиллистическая, в общем, картинка, и вдруг откуда ни возьмись с ревом налетывает гигантский дракон — мчит на бреющем над стадом и огнем поливает. Миг — и все коровы охвачены пламенем! Казалось бы, катастрофа, кошмар, ужас, беда, спасите-помогите!.. Но что это? Ревущее беззвучно пламя, пронизав скот насквозь, утихает и спадает на нет, а коровы, как ни в чем не бывало, преспокойно пасутся и провожают задумчивыми взглядами летучего доктора, сделавшего им прививку.

Видя это, люди задумались, а задумавшись, поняли и проверили. Провели анализы «сожженных» коров и выяснили, что уничтожен тот или иной смертельный кокк. Стало понятно, что для паники нет причин — драконы защищают стада от болезней, а если они при этом корову-другую прихватят, так это пусть, невелика потеря. Лучше одной бурёнки недосчитаться, чем потерять целое стадо от бруцеллеза.

Осознали люди полезность драконов, смирились-согласились с их существованием и тем самым сердца свои магии ещё больше открыли. А магия почуяла человечье расположение к себе и ещё шире раскрылась, вся, нараспашку: леса эльфийские из Небытья проступили, границы океанские окончательно стерлись, выпуская владык морей, запертых доселе магическими барьерами от мира людского, лишь в малые Бреши проникая ненадолго, пугая случайных свидетелей нечаянными встречами с морскими монстрами.

Ой как киты им обрадовались! Враз наплыли к папкам-мамкам и давай на китобоев жаловаться!.. Выслушали двухсоттонных дитяток тритоны да сирены, брови свои костяные хмуря, да и обратили взоры неласковые в сторону китобойных судов. Тормознули ближайшее корыто и призвали экипаж к ответу. А морячки хоть и бывалый народ, но при виде гоп-стопников словно язык проглотили, ни бе ни ме не могут сказать. Ну представьте себе: море волнуется, а корабль что в полный штиль да на якоре стоит, окруженный…

— Ну вот этими тр… трит… тритонами. Или сиренами? В общем, я хочу пожаловаться на Гомера, вот какого черта он описал русалок как дев с хвостами? Обманщик!.. Настоящая-то русалка лысая, жирная, ни сисек, ни талии… Короче, ссадили нас с кораблей, заставили в лодки сесть, а суда наши потопили нафиг. Кто? Дак сказал же — тритоны! И я уже рассказывал, как они выглядят: толстые и жирные, шкура серая, половых признаков не видно — ни сисек, ни писек. Глаза рыбьи, прозрачные, бровей-волос нет, тока надбровья костяные, наверное, это и есть брови. Черепушка лысая, безухая. Голос булькающий да квакающий, на ключицах и на спинах, ниже лопаток, жабры. Почему послушались? Так левиафаны же! Целые стада их кружили поодаль, они же и корабль потопили!

Мы с вами что-нибудь поняли из этого описания? Нет? Попробую уточнить… Лысая полнотелая русалка, оказывается, имеет смысл быть, ибо волосатикам под водой делать нечего, волосья там только мешать будут. Тело у неё не рыбье и не женское, а то самое, ламантиновое, или дюгоневое. Как хотите, так и говорите. Потому что химера типа полурыбы-полутёти размножаться не может, рожать живого дитятю не вкуда… Дышать подводнику через рот-нос можно, но водой, а её куда? Верно, в жабры.

О левиафанах скажу кратко: это те самые чудища, которых так любовно и подробно вырисовывали картографы прошлого, все эти зифиусы с совиными мордами, бурчвалуры, похожие на окуней-переростков длиной до тридцати метров, стейперейдуры, пятидесятиметровые страшилища, которых моряки прошлого ухитрялись как-то одомашнить, рогатые ревуны, змеи невообразимой длины… Ну и сами левиафаны, киты, которые совсем не похожи на китов, а скорей, на плавучие острова. Ей-богу, не вру, у некоторых на спинах леса шумели и домики чьи-то стояли.

Первая реакция магнатов-судовладельцев — возмущение и ярость: да как они смеют их честные заработки топить?! Но парламентеры, представленные в лице моряков, угрюмо ткнули богачей рылом в правду — киты у себя дома. И охотиться на них ради ворвани теперь приравнивается к вторжению в частный дом — вырвать золотые коронки у пенсионера. Русалки и тритоны яснее ясного дали понять морякам, что отныне моря-океаны закрыты для сухопутников. И пересекать их от материка до материка теперь строго воспрещено.

Но… но, позвольте, а как же Америка??? Как же морские пути для транспортировки и торговли? А никак. Закрыто море. Разрешено только у бережка плескаться. И плавание в виду земли. А отплывешь чуть дальше рифа — потопят. Черт знает что! Но кусай локти, не кусай, этот неписанный договор теперь нипочем нельзя нарушать. Морские жители рассержены бесконтрольным убийством китов и свои территории намерены защищать. Тем более сейчас, в просвещенный век электричества, китовый жир для лампад вроде не нужен. Китовый ус и спермацет? Побойтесь бога, а?! Замените их чем-нибудь другим, а зубы и тараны оставьте китам, им с ними жить: усы помогают киту кушать, а спермацет защищает кашалота от кальмара и не дает заблудиться на двухкилометровой глубине, куда ни единый лучик света не проникает и темно, как… ну вы поняли.

В глазах богачей аж потемнело от злости. Взбунтовались они прямо винтом в потолок — да что за безобразие, какие-то мокрохвостки запрещают заниматься китовым промыслом, да где это видано?! Взвинтив свое эго до предела, судовладельцы кинулись во все инстанции с требованиями вмешаться в ситуацию и хоть как-то показать этим акулам их законное место! Эта инициатива не была поддержана Международной Китобойной Комиссией, сообразившей раньше всех, чем закончится война против магиков, и разъяренным китоловам дали от ворот поворот, объяснив свое решение емким:

— Не следует доводить дело до крайности. Учтите, морские жители вас пока живыми отпустили, а что будет, если они разозлятся и начнут топить корабли вместе с командой? На человеческие жертвы вы готовы пойти? Тем более, что акулы как раз на своем месте — в родной водной среде, куда человеку без нужды лучше не соваться. Нам бы договориться с ними в рыболовной отрасли и пакт о ненападении составить…

Эльфийские леса… Ах! Что за дивные места… Не спешите, куда вы толпой-то ломанулись? Не пущают они всех, а только тех, кто сердцем чист и душой непорочен. Что ж вы, магию эльфов не знаете?

А вот де Нели эльфы пригласили лично. Получив просьбу явиться в Туманный Лог и посетить владык Тихого дола, Гарри даже глаза протер — так удивился… Привык он, понимаете, как и все, к тому, что дети леса лишь в легендах и песнях Красной Эдды остались, а тут они вдруг возникли из далекого Небытья и присылают пригласительную грамоту. Вот он, документ, на большом желтоватом листе плотной шершавой бумаги, с витиеватой выспренной надписью:

«Достопочтимый сэр!

Просим Вас явиться в Тихий дол в два часа пополудни для подписания Всеобщего Перемирия между магами и эльвинами. Для скрепления договора возможен брачный союз мага и дочери лесного народа. Отказ от брака не принимается.

Искренне Ваш Дингуолл, первый советник Короля».

Ну, было от чего офигеть. Гарри даже по сторонам покосился — не стоит ли где в углу наблюдающий от эльфов, присланный присмотреть за реакцией магов. В углах никого не обнаружилось, и Гарри мысленно дал себе пинка. Кротко скатал свиток, завязал ленточку бантиком и пошел седлать коня — ехать, судя по адресу на печати, предстояло в Фернесс. Ну и ладно, спасибо хоть не за тридевять земель. А так, в принципе, эльфийские леса не имеют четких границ, они находятся везде и в то же время нигде. Как загадочные русские деревни в народных сказках — семь верст пройти, семь пар башмаков сносить, тогда и дойдешь…

Проходя межмировую границу, Крот маленько забоялся — головой задергал и зад поджал, ноги под корпус заведя, Гарри пришлось его по шейке похлопать, чтоб успокоить. Он прекрасно понял чувства коня — страшновато всё-таки заходить туда, чего на самом деле нет. Но Кротишка справился: шагнул из одной реальности в другую. И перед глазами Гарри возник эльфийский лес. Яркий, пастельно-солнечный, прямые серебристые стволы меллорнов окутаны призрачной дымкой, вдоль них спиралью вверх взгибаются ажурные лестницы, ведущие к воздушным настилам-городам. Такие же дома с узорными крышами, утопающие в садах, виднеются и в долине, дети и высота — вещи всё же несовместимые, семьи с малышами живут там, где ребятишки могут свободно побегать-порезвиться. Там же и рабочие районы с кузнями, мельницами, полями и стадами…

Ишь ты. Во-о-от куда эльфы «уплыли», на свой так называемый Запад. Соврал сэр Толкин. А может, и не соврал, кто знает, может, эльфы и его обманули, скрыв свое истинное местонахождение.

Эльфы были… разные. Не штампованные под копирку красавцы, а вполне обычные внешне: полные, худые, средние, высокие, цвет глаз и волос тоже варьировался — зеленые, серые, карие, голубые и синие глаза сочетались со светлыми и темным локонами. Стандарта в прическах Гарри также не обнаружил. Мельники и кузнецы были коротко стрижены, прочие просто и без прикрас заплели косу и забыли. Причем к фигуре тоже с толком подходили: двухметровый здоровяк щеголял пышной шевелюрой, а хлипкий задохлик-арфист отрастил гриву до плеч, да и ту усмирил ремешком-налобником.

Эльфийский король вызывал понятное уважение. Встретил гостя не на верхотуре, а как есть, на земле. Подошел, поздоровался, руку пожал, осведомился о здоровье, не устал ли с пути, и провел в садовую беседку.

— Наслышан о тебе, Гарри де Нели, — молвил Владыка, глядя в глаза гостю своими звездными очами. Сверкнул искорками смеха. — Разбил границы? — И кивнул.

Подмигивать эльфы не будут, хоть убейся. Гарри смущенно улыбнулся, правильно поняв кивок.

— Да вот, случайно как-то…

— А мы-то попрятались, подумать только! — развеселился владыка-эльф. — Решили, что время сказок прошло. Но что же делать, если Зеркала предвещали войны?..

— О… значит, они предвещали? — ослабел Гарри, обреченно обмякая в резном ясеневом кресле.

— Туманно! — тут же поднял руку эльф. — Середину на половину. Неясное будущее они предсказывали. Но одно говорили точно — эльфам места нет на земле. Мы не любим воевать — это слишком больно, особенно для долгоживущих.

— Ну… — приободрившись, Гарри сел прямее. — Насколько я помню, в конце двадцатого века мир охватит эльфомания, появятся поклонники Толкина, клубы любителей средневековья, начнут снимать ролевки в костюмах эльфов. Вот только сами эльфы к тому времени станут за гранью возможного, сомневаюсь, что люди будущего примут их с распростертыми объятиями. Но если идти по миру вместе…

— Я понял твою мысль, Гарри де Нели, — уважительно покивал Владыка. — Живя в одном мире вместе, мы не станем чужими. Я согласен подписать Всеобщее Перемирие и хочу, чтобы ты представлял нас перед людьми.

— Хорошо, — согласился Гарри и замялся, нерешительно поглядывая на Короля. Тот понял его заминку и успокоил:

— Брак на принцессе необязателен. Это была перестраховка на случай непредвиденных обстоятельств.

— Спасибо! — с облегчением заулыбался Гарри. А эльф развеял последние сомнения в их отношениях:

— Меня зовут Эльтон Ферреский, Гарри де Нели, и я — твой друг.

Всё то время, что менялся маг-мир, переплетаясь с миром обычным, в Хогвартсе жизнь текла своим чередом: росли дети и рождались новые, пополняя ряды уходящих выпускников, выпрашивала имена затейница Фелина, дремал в толще гор старый мудрый тролль, тем не менее готовый встать в любой момент и всем помочь, взлетал в небо феникс Дамблдоров, останавливая время в новогоднюю ночь. Подрастали Альбус, Ариана и Берфи, играя и знакомясь с окружающим миром.

А вот Альбусу исполнилось одиннадцать лет, и он из младшего корпуса для малолеток перевелся на факультет среднего звена. Дождался очереди, хихикнул, показал язык Берфу и прыгнул к табурету, с которого только что встал Дож, надел Распределяющую Шляпу и замер. Та размышляла недолго.

— Пуффендуй!

— Ур-ра-ааа! — каштановый в рыжину мальчишка с воплем скакнул к друзьям-пуффендуйцам, с которыми вырос с первого класса «младенческой» школы, как он про себя называл надоевший внутренний корпус. Аберфорт с Арианой проводили Альбуса завистливыми взглядами — им ещё три и четыре года сидеть в детской песочнице, блин…

Тихо и загадочно улыбнулся Гарри. Он помнил, что канонный Дамблдор был полон амбиций и перспективных стремлений и потому пошел на Гриффиндор, факультет благородных и отважных.

Предыдущая глава была отдана магическому перевороту, так что в этой мы с вами ненадолго вернемся к нашим героям, из-за которых и произошел тот срочный передел мира ради мирного неба для детей — Зейну и Берте.

Свадьбу они сыграли, как и планировали, теплой нарядной и очень урожайной осенью. Нежно светило солнышко, подцвечивая яркие бока овощей и фруктов, от которых столы прямо-таки ломились и трещали всеми перегруженными досочками. Исходили парами густые супы и каши, сводя с ума одуряющими запахами, с ними вовсю соревновались салаты, зазывая к себе на дегустацию своими красочно-вкусными оформлениями. Ах, какие там были салаты!.. Красно-зеленые из томатов с огурцами и зеленью, бело-розовые с желтенькими капельками кукурузы — знаменитый крабовый пудинг, роскошный «Оливьеро» из Франции, который уже тогда стал всемирно известным оливье. Точного его рецепта нет, для каждой хозяйки он во все времена был строго индивидуальным, особенно касаемо мясных и сырных ингредиентов.

Среди праздничных блюд превалировали десерты: фруктовые салатики, желе, фреши, смузи, всевозможное пюре и конфеты, пирожные и торты, к ним особенно страстно рвались дети. И конечно же, закуски! Писк всех фуршетов и вечеринок — малю-ю-юсенькие хлебики со всякими начиночками: от сливочного маслица с икрой до чего-то экзотического и потому с труднопроизносимым названием, типа, вон тот кусочек с чем-то розовым бело-полосатым…

Гарри, к слову, быстро запомнил, что избегать следует все крема зеленого и густо-оранжевого цвета, о чем и постарался предупредить детей, чтобы те не прикасались к закускам с васаби и перцами чили и карри. Сам он, кстати, оттянулся всласть, наготовив горы воздушной пшеницы, которую просто о-бо-жа-а-ал…

Сами виновники торжества поражали воображение гостей своими красотой и внушительными габаритами. Шутка ли, и жених, и невеста одного роста — два с половиной метра, эдакими каланчами возвышались над всеми гостями что стоя, что сидя, окромя родителей невесты… Но краси-и-ивые. Зейн во всем черно-синем, под цвет волос и глаз, Берта аналогично — в зелено-коричневых тонах, и была украшена потрясающими редкостями, такими, как прелестная диадема из зеленых сапфиров с алмазами, на шее — ожерелье из тех же каменьев с вкраплениями необычайно яркого демантоида, редкой и самой ценной разновидности зеленого граната. Но глаза невесты своим сиянием затмевали даже эту редкость — такое счастье они излучали! А её улыбка?! Да от неё всем плясать и петь хотелось, потому что улыбка говорила ярче всех слов, что это свадьба самой счастливой в мире девушки.

Счастье любимой настолько очаровало Зейна, что он весь день не сводил взгляда с молодой жены. Тосты ли, разрезание торта ли, танцы — всё вместе, неразделимо друг от друга, плечом к плечу, глаза в глаза. Гарри периодически висел у кого-нибудь на шее и от умиления поплакивал. В этом его старательно поддерживал Рам, щедро окропляя жилетку Гарри своими счастливыми слезами.

Отыграли свадьбу, гостей проводили, отдохнули, пришли в себя и зажили. Медовый месяц по понятным причинам решили не устраивать, ну да молодым и родного Хогвартса хватило для личного счастья. С брачной ночью, слава богу, проблем не было: и Зейн, и Берта, каждый по-своему и в свое время, были посвящены в таинства первой ночи, так что дураками никто из них не выглядел. Поза, правда, была самой скромной, миссионерской да под простыней, но она отнюдь не помешала производству детей. Так что сыновья-погодки Ролиан и Джулиан родились в самый разгар Переворота и вместе со всеми проникались текущими событиями.

Им повезло родиться в относительно мирное время, их детство пришлось на самое начало Новой эпохи. Собственно, мальчики ненадолго отстали от Арианы и Берфа, так что росли и играли в одной и той же возрастной группе (от года до пяти лет), собранной в малышовой комнате. За ними присматривали мамки-няньки, подростки, свободные от дел, и сам Хогвартс глазами Хогмунда Пивовара. Это внутри, а снаружи за детками приходила присматривать Фелина, убивающая таким образом сразу двух зайцев, ведь дети с такой готовностью включались в игру «придумать имя кошке», начинающееся на первые три буквы. Так что имен в такие дни она нахватывалась по самую шейку: Филия, Филис, Фелла, Филида, Филомена, Фелагия, Фелипа, Филадельфия, Филарета, Филимона, Филонилла, Философия, Филония, Фелезевула, Филумена, Филлета, Фелодора… Ловила их, как бабочек на лугу, примеряла к себе любимой и та-а-аяла, растекаясь умиленной лужицей, не забывая, впрочем, отлавливать увлекшегося малыша, уползшего за край незримой условной границы. Всегда замечала, если дитёнок увлекался ярким жучком во-о-он на той веточке и деловито топал к нему, тогда она подхватывала маленького первооткрывателя и, вернув в садик, переключала внимание ребёнка на что-нибудь другое.

В один из новогодних праздничных дней Марволо удивил Гарри, прыгнув к нему на руки черно-белым котом. Пока Санта соображал, что делать с наглым кошаком, пушистый зверь захохотал и превратился в подростка.

— Ой не могу, Гарри, ты бы видел свое лицо!

— Боже, Марволо, ты анимаг?! — опешил Гарри, чуть не роняя парня.

— Ага! — тот спрыгнул с рук и радостно крутанул колесо. — Мне так понравилось быть твоим спутником, что захотел стать настоящим котом. И у меня получилось! Здорово, правда? — Юноша снова перекинулся в кота и сел перед Гарри, сверкая колдовскими зелеными глазами на черной мордочке с белым носиком. Гарри нагнулся, взял его и, держа на весу перед собой, впечатленно произнес:

— Обалдеть! Я не думал, что анимагом можно стать из-за ношения детского карнавального костюмчика.

Разумеется, рейтинг Марволо в роли чудо-кота только выиграл от этого, побив собой все допустимые шкалы мимимишности. Дети были в таком восторге, когда видели Санту с живым пушистым котиком! Напомню о времени — викторианская эпоха, к кошкам в Англии не скоро пришло мировое признание. Отношение к кошкам значительно изменилось после распространения картин Луиса Уэйна и публикации рассказов ветеринара Джеймса Хэрриота.

К слову о ветеринарии и кошках… Прилетел однажды к Джону Дервенту во время обеда незнакомый филин-рыболов, плюхнулся перед ним, разворотив полстола, поопрокидывав на пол тарелки и кубки, обсыпав всех близсидящих разлетевшейся едой, и дико заорал в лицо адресату, забирай, мол, послание!.. Ну, Джону куда деваться? Стряхнул с одежды кусочки пищи, отвязал от лапы письмо и погрузился в изучение содержимого. Читает, а брови всё выше и выше под серебристые волосы убегают. Дочитал и грохнул кулаком по столу.

— Да почему это я должен решать?!

— Что решать, Джон? — с беспокойством спросил Найджел. Все прочие, включая Гарри, с тем же вопросом уставились на Дервента.

— Как переправить из Кале через пролив Ла-Манш норвежского кота.

А так как никто не увидел в этом проблему и все продолжили вопросительно таращиться на Джона, то тому пришлось прочитать послание вслух:

— К магу-ветеринару, известному тем, что понимает язык животных, обратился за помощью весьма необычный пациент. Жан Кокель, как обычно, пришел к себе на работу, неся в переноске очередную свою пациентку, больную кошку по кличке Дездемона, и встретил возле ветлечебницы норвежского кота, перегородившего собой всю улицу. Улица неширокая, как раз шести людям пройти в ряд и проехать легковому автомобилю или конному экипажу, запряженному парой, но кот едва протиснулся на мощенную улочку с изящными балкончиками и фонарями. Доктор Кокель, крайне удивленный встречей, приложил максимум усилий, чтобы осмотреть странного посетителя. Кот, к счастью, оказался полностью здоров и к ветеринару обратился, как к переводчику со звериного. Молодой норвежец, как выяснил доктор Кокель, просил переправить его через море, а вернее, через пролив Ла-Манш, в Англию, в которой, как он прослышал, проживает земляная кошка, по размеру очень подходящая ему в качестве невесты.

Дочитывал Джон в оглушительной тишине, все так и зависли в отупении. Ну кто бы мог хоть на секунду предположить, что к их родной Фелине вдруг посватается какой-то норвежский кот?

— Распоряжения будут? — с опаской спросил Джон.

— Не к тебе, — пожалел его Блэк. Обвел взглядом сидящих за столом и остановился на де Нели. — Возьмешься за это дело, Гарри? — дождался кивка и велел: — Отправляйся в Кале, проверь животное и реши проблему так, как сочтешь нужным. Портключ и портпереводчик я сейчас запрошу из Министерства.

Любоваться видами старой Франции Гарри было некогда, и он сразу же поспешил на улицу Колонеля Фабьена, где была назначена встреча с ветеринаром и котом. Пока Гарри лавировал по мощеным проспектам средь первых паровых машин и обычных конных экипажей, пролеток и двуколок, в голове его сложился тысяча и один вариант отказать любвеобильному ловеласу в посещении заграницы. Потому что в его планы, как и прочих обитателей Хогвартса, не входило устраивать брачные игрища земляной кошке. Фелине же себя вполне хватает… Спустя сколько-то кварталов и минут было придумано такое же количество объяснений для отказа, и самым основным стало: кот, наверное, дикий и агрессивный, всех своих сородичей, поди, перезагрыз нафиг и теперь ему не с кем драться и спариваться. И это последнее убеждение держалось с Гарри до самого конца, пока он не увидел объект. Что ж, при виде сиротливо съеженного котика самонадеянное убеждение с воплем сбежало, растворившись без остатка.

Потому что это котик, понимаете? И неважно, что он занял собой половину улицы. Хорошего котика, как говорится, должно быть много. Так почему же этот-то должен стать исключением?.. Тем более такой, облачно пушистый, серый в полосочку, с белой грудкой и горестными зелеными глазками…

— Привет, — поздоровался Гарри, подходя вплотную. Посмотрел на седовласого мужчину на скамеечке рядом с котом и спросил: — Доктор Кокель?

— Он самый, — подтвердил тот, поднимаясь и пожимая руку Гарри. — Перед вами был Патронус от месье Блэка, он сказал, что ко мне отправлен надежный человек, который и решит судьбу Тузика.

— Кого? — Гарри непроизвольно потянулся к уху и пальцем прижал вкладыш портативного переводчика. Но он не ослышался и переводчик не сломался — кота действительно звали Тузиком. На вопрос Гарри «Почему?» Жан пояснил:

— Потому что его постоянно использовали как последний аргумент в спорных решениях. Что-то вроде туза в рукаве. Если оппонент упорствовал в чем-то, то Монморанси выставлял котика, как правило, после его появления все споры сходили на нет и прекращались сами собой. Да и откуда простакам знать, что кот на коротком поводке? В общем, он пленником был, монсеньор де Нели, ну и вот… Барьеры пали, кто-то дал наводку на притон Пьера, нагнал жандармерию… Ажаны налетели, всех похватали, Пьера Монморанси — тоже, так он, сбегая, свое логово подорвал со всем содержимым, включая и живность. Как только кот выжил, не понимаю… Не зря говорят, что у них девять жизней.

— А почему вы в письме об этом не рассказали? — напрягся Гарри.

— Потому что кошке крышка будет, — помрачнел Жан. — Жандармы не знают, что этим котом Монс запугивал своих должников, а если узнают, то автоматически запишут Тузика как соучастника. Мне же не поверят, и у меня нет доказательств, что мерзавец держал кошку в страхе. Бил током, запирал в клетке. Вон, посмотрите: он на воле, но по-прежнему ежится, потому что в тесной клетке не мог вытянуться во всю длину. Монсеньор де Нели, вы же понимаете, что я не могу всего этого рассказать посторонним? Меня и так за ненормального считают из-за того, что я разговариваю с теми, кто априори говорить не может. А уж если я ещё и житье-бытье бродячего кота расскажу… так и вижу медиков со смирительными рубашками наизготовку.

— О, так вы притворяетесь обычным человеком? — догадался Гарри.

— До недавнего времени — да, — кивнул Жан. — Отец мне говаривал: если у тебя необычные способности, то постарайся найти работу там, где твои способности могут принести реальную пользу. Вот я и нашел профессию по душе — лечить бессловесных тварей, которые со мной получают шанс на спасение тем, что я их понимаю и точно знаю, чем помочь.

— А кот… — Гарри перевел взгляд на зверя. — Он на самом деле не к Фелине рвется?

— Нет, — виновато скуксился ветеринар. — Это я в письме наплел… Я ж не знаю англичан. Вдруг они не захотят приютить бездомную кошку? Вот и сочинил, что типа есть здоровый неженатый кот, желающий познакомиться с пушистой мадемуазель.

— Англичане не захотят, — подумав, признал Гарри. — Но не Хогвартс. Его двери открыты всем. Так кот у вас давно? — спросил Гарри, задумавшись. — А то я смотрю, много он о себе поведал…

— Ну да, — нехотя признал Жан, смущенно почесывая переносицу. — Тузик ко мне месяц назад приполз, дырявый, как решето. Подвал-то основательно был напичкан взрывчаткой, убегая, Пьер постарался все улики уничтожить… Всё там взорвалось, включая клетку, благодаря чему кот и вылез.

— А размеры его чем-то объясняются? — полюбопытствовал Гарри.

— Происхождением объясняются, — убедительно кивнул Жан. — Норвежский береговой кот, для магического мира тех мест он такой же обычный, как лазиль или книззл прочих колдунов и волшебников. На родину не хочет, так как не помнит её, родился и вырос в неволе, так что на свободу его никак нельзя выпускать — он домашний котейка с нелегкой судьбой… А я слышал о гигантской земляной кошке, обитающей в Кабаньих предгорьях близ Хогвартса, и появилась у меня безумная идея: переправить туда Тузика, чтобы Великая Кошка за ним присмотрела. К счастью, вспомнил я про коллегу, с которым как-то пресекался по работе с животными — Джона Дервента, и осмелился ему написать… Кстати, как он поживает, монсеньор де Нели?

— Спасибо, с ним всё хорошо, — поблагодарил Гарри и хихикнул: — Он не очень обрадовался вашему письму, доктор Кокель.

— Понимаю, — притворно скуксился весельчак ветеринар и подмигнул коту. — Ну как, судьбу Тузика будем решать?

— Будем! — решился Гарри. — Несправедливо будет, если Новый мир отвернется от того, кто надеется на хорошую безопасную жизнь. Котик достаточно настрадался.

Словно понимая, что пришло время, кот повернул голову к двери ветеринарной лечебницы и протяжно мяукнул. Тут же к нему от крыльца прошмыгнул маленький бурый зверек и юркнул к коту под белую манишку. Доктор Кокель досадно хлопнул себя по лбу.

— Совсем забыл! Медиум!

— Кто? — непонятно отчего заволновался Гарри.

— Детеныш нюхля, — пояснил Жан. — Весь этот месяц Тузика выхаживал, не давал ему в депрессию впасть, котику порой так плохо становилось… Шутка ли — родной хозяин его взорвал, человек, который его вырастил и выкормил. Конечно, он плохо с ним обращался, но разве у животного есть выбор, если он от хозяина зависит… Простите, монсеньор де Нели, но друзья, похоже, не хотят расставаться.

Древесного цвета мордочка Медиума сторожко выглядывала из-под белой манишки, настороженно рассматривая Гарри, словно он пытался определить, хороший ли тот человек? Изрядно позабавленный этим, Гарри присел на корточки и попытался высмотреть зверька сквозь бахрому шерсти. Но, увы, смог разглядеть только глаза, большие, выпуклые и блестящие.

— А почему он Медиум? — спросил он, не сводя взгляда с подрагивающего «утиного» носика.

— А потому что он всегда знает, где золото, — с ноткой вредности сказал доктор. — Назвал бы его Мидасом, да ведь неправдой будет. Он-то золото не делает, а только чует… Потому и Медиум.

— Он ваш? — поинтересовался Гарри.

— Очевидно, уже нет, — с некоторой обидой произнес Жан. — Он собирается меня покинуть. Так-то у него хозяина нет, он сам по себе. Самодостаточный зверек, сам себе дом и друзей выбирает.

Гарри посмотрел на зверька, фыркнул, встал, подошел, молча сгреб его в ладонь и тут же без колебаний засунул себе за пазуху, не давая нюхлю ни секунды на размышления. От такого обхождения нюхль слегка припешил, но рыпаться не стал, понял — не место и не время для этого.

А у Гарри всё так сладко затрепетало внутри, когда ощутил сначала в ладони, а потом у груди живое доверчивое тепло маленького существа. В своих поступках он был более чем уверен: именно так и надо делать, малыш должен почувствовать, что о нём заботятся. А то развели полемику… Самодостаточный он…

Тузик осторожно понюхал гаррино плечо, явно впечатленный его действиями. Ухмыльнувшись, Гарри легонько погладил коричневый нос котейки и хохотнул, кивая своим мыслям: «вот тебе котёнок, Фелина».

Разобравшись с проблемой доставки норвежского кота из Франции в Шотландию, Гарри с Жаном привели Тузика на пляж Кале, где установили портал для больших грузов, и долго, терпеливо уговаривали котика встать на площадку для перемещения. Слонокот вальяжничал, топчась на месте, валялся на боку, глазел в небеса, когтил плиты пристани и притворялся глухим. Нюхль, притихший в тепле, сидел-сидел, слушал-слушал, как люди стараются, пляшут перед котом, и не выдержал котячьего издевательства: высунулся из-за пазухи и, состроив строгую мордашку, грозно прикрикнул. Звук, который он издал, походил на хлопок хлопушки в сырую погоду, сиплый и простуженный, но на разыгравшегося котика он произвел должное впечатление: враз присмирев, тот скакнул на площадку портала и уселся там, скромный, тихий и очень-очень послушный.

Гарри вздохнул и погладил маленького помощника, стараясь не думать о том, что хлопок был также похож и на разряд тока… Жаль дурака, но сам виноват, расшалился и вынудил друга напомнить о плохом.

Фелина при виде навязанного приемыша встопорщилась было, прижала уши, усы раздула, да Гарри опередил, послал ей мысленный разговор с доктором Кокелем. «Увидев» предысторию Тузика, Фелина сдулась, подошла и принялась озабоченно обнюхивать-осматривать малыша. Уверившись в его целостности, повела в сад устраиваться на новом месте. Проводив взглядом кошек, Гарри достал из-за пазухи кроху-нюхля и, держа перед собой, задумчиво сказал ему:

— А тебя я назову Чарли, старина, это хотя бы настоящее имя, а не голословное и ни к чему не обязывающее «медиум», которое к тебе, опять же, никакого отношения не имеет.

Зверек с любопытством наклонил головку набок, и Гарри повторил кличку несколько раз, чтобы малыш усвоил звучание и принял своим. И улыбнулся, видя, что имя нравится нюхлеру.

Как ни странно, но с тактикой Гарри нюхль согласился без протестов, сразу признав за ним право старшего. Смешной была реакция хогвартчан, когда они увидели неучтенного питомца Гарри. На нюхля все смотрели, как честные продавцы на ревизора, который вот счас как начнет копаться в товарах и всё отправит на переучет… Что ж, в чем-то они правы, такова природа этих зверьков — копать всё вокруг в поисках золота. Гарри только пофыркивал, видя отношение магов — не знают они доброго славного Чарлика. И ласково поглаживал чудесный буро-мраморный мех красавчика, сидящего у него за пазухой или на плече.

* * *

В тот год, когда Аберфорту исполнилось одиннадцать и он стал учеником среднего звена, к зависти Арианы, которой ещё год предстояло куковать в «песочнице», в Хогвартс перевелся новый учитель боевых искусств, присланный взамен ушедшего на пенсию Шега Данлопа. К слову, эту пенсию он со скрипом выпросил, уморившись гонять бесконечных студентов.

— Да пожалейте мои старые кости, я уже четыре века их тут трясу, дайте мне хоть двести лет поскрипеть спокойно!..

Нового учителя звали Декстером Винном, он прошел все необходимые формальности, подписав кучу сопроводительных бумаг, и к моменту распределения детей был просто вусмерть заморочен, да так, что чуть не пошел к месту распределения, когда к табурету вызвали его дочь — Джастину Винн. Хохот, поднявшийся в зале, заставил Аберфорта посмотреть в сторону источника веселья. Увидев, как высокий мужчина покраснел, ойкнул и поспешно уселся обратно, Берф засмеялся и радостно помахал девчонке.

Шляпа отправила Джастину в Гриффиндор. Аберфорт, разумеется, захотел туда же, но подлая Шляпа не увидела в нём гриффиндорца и послала в Пуффендуй. Ну и фиг с тобой… Всё равно в одной школе учимся!

Что касается Декстера Винна, то старожилам вскоре стала известна причина его перевода: он не прошел испытание на мракоборца и был снят с учета перспективных бойцов. Попросту был выпнут на гражданку. Вот и пошел устраиваться в школу простым учителем. А так как его дочка училась в Хогвартсе, то он и пошел туда же, преподавать азы боевых искусств, не саму боевку, а основы её…

Тут фокус вот в чём: основную боевку изучали не в Хогвартсе, а в Уэльской Боевой Академии, в УБАне, если покороче. Возникновение же боевой академии проста до банальности. Ведь считается, что «боевой» — это синоним «военного». А значит, военные не должны учиться вместе с гражданскими. Правилами не позволено. Причина кроется в военной тайне, где строго соблюдаются пропускной режим и дисциплина. А для сказочников, бытовиков и артефакторов же нельзя ввести военный режим. Исключение сделали только для Гарри, которому дали необходимые навыки, и то лишь потому, что он не мог пойти в боевку без истории, будучи человеком из ниоткуда. Так что Джон Дервент, выпускник УБАна, провел с Поттером серию частных уроков.

Есть одна основная причина, по которой все военные объекты находятся отдельно от гражданских — государственная безопасность. Вариант с приездом студентов-боевиков по обмену недопустим. Обмен опытом между союзниками существует, но он строго дозирован. Все участники приносят клятвы и подписывают договора о неразглашении. Им проводится инструктаж, как сдать «дезу» и выпытать полезную информацию.

Этот день Ариана едва высидела, ненавидя каждую секунду уроков, и когда прозвенел колокол отбоя, самой первой выскочила из класса. Злясь на весь белый свет и не разбирая дороги, девочка вынеслась на двор, пересекла его и вышла на простор. Сердито чеканя шаг и пиная все кочки и пни на пути, побрела невесть куда. Остановилась она только тогда, когда её ботинки коснулись кромки воды. Очнувшись, Ариана осмотрелась и поняла, что пришла на берег озера. Сбросив с плеча сумку с учебниками, она подняла камень и со всей силы зашвырнула в воду. Потом ещё и ещё, пока не выдохлась. Вместе с камнями улетела злость, на смену ей пришло отчаяние. Чувствуя растущее огорчение, девочка медленно пошла по берегу. Добредя до мягкого травянистого участка, Ариана села. Посидев и попереживав, она горестно вопросила водное пространство:

— Почему я самая младшая? Почему я всё ещё маленькая? Альбус ладно, он на четыре года меня старше, но Уайти?! Он-то почему не мог родиться после меня? Почему я — последняя? Мне остался всего год, но это так долго ждать! А я хочу сейчас, хнык…

Слушая ответную тишину, Ариана запыхтела, изо всех сил сдерживая слезы. Но это не очень помогло, и она, попыхтев и зажалев себя до предела, сдалась и заревела во весь голос.

Можете представить, что почувствовал Гарри, когда услышал плач Арианы? Да перед его глазами вся жизнь пронеслась, как в преддверии смерти… Спотыкаясь от ужаса, он добрел до рыдающей девочки и с отчаянием спросил:

— Ариана, малышка, что случилось? Кто, кто тебя обидел?!

И столько страха и неизбывного горя прозвучало в этих его вопросах, что Ариана тут же прекратила реветь. Поспешно утерев слезы, она кинулась уверять друга семьи в том, что…

— Ты чего, Гарри? Ничего не случилось, никто меня не обидел! Я в порядке, правда!

— А чего ревешь? — разозлился Гарри, слабея от облегчения и падая в траву рядом с девчонкой. Сел, сам весь белый, трясется, за сердце держится, по вискам пот течет. Ой…

Ариана никогда в жизни не чувствовала себя настолько чудовищной. Это ж надо, до такого состояния довести бедного Гарри.

— Прости… — виновато закусила она губу.

— Ох… Не извиняйся, — Гарри отер трясущейся рукой пот со лба и вздохнул. — Это я дурак, навоображал всяких ужасов. Люблю я тебя, малышка, и страшно боюсь, что с тобой что-нибудь плохое случится.

Ариана конфузливо поежилась. Она с самого раннего детства знала, как сильно её любят родители и друг семьи, и очень расстраивалась, если нечаянно огорчала Гарри, папу с мамой и дедушек с бабушками. При мысли о братьях Ариана нахмурилась.

— Что?.. — настороженно спросил Гарри, наблюдая за её лицом. — Что такое, куколка?

— Мне ещё целый год ждать перевода на факультет, — уныло поделилась девочка с Гарри о наболевшем.

— А, вот чего ты так расстроилась, — облегченно протянул Гарри и улыбнулся. Лег в траву, сорвал былинку, сунул её в рот и, покусывая, раздумчиво проговорил: — А я, знаешь, до одиннадцати лет не знал о том, что я волшебник. Как тебе такая невообразимая ситуация, а?

— Да ты что?! Как такое возможно? — искренне поразилась Ариана, всем корпусом разворачиваясь к Гарри и глядя на него во все глаза.

— Да вот так… — вздохнул тот. — Жил у тёти с дядей, спал в чулане. А когда вырос, ко мне пришел добрый великан и рассказал, что я волшебник и поеду учиться в волшебную школу. Так в моей жизни появился Хогвартс, ставший мне настоящим домом. Друзья нашлись, отец… Так что… не о том ты горюешь, Ариана. Ну скажи мне, разве это такая уж печаль — вырасти и спокойно дождаться своей очереди поступить на факультет?

— Ты прав, — Ариана была уже совершенно красная от собственной глупости. Ну правда же, нашла, о чем переживать. У дяди Гарри жизнь вообще вон как сложилась!..

Вопросов о том, почему в детстве Гарри не было отца, Ариана тактично не стала задавать. Мало ли, больное что-нибудь заденет. А вообще, может, у него мама умерла, а папа с горя запил или разорился, вот и отдал сына родственникам, а сам уехал куда-то на заработки, обычная история для данной эпохи… Да и давно это было, кстати, она несколько раз слышала (нечаянно, она не подслушивала, честно-пречестно!), как папа с мамой обсуждали те или иные дела, в которых дядя Гарри помог кому-то и когда-то чуть ли не сто лет назад. Но Гарри хорошенький, он совсем не выглядит стареньким или даже пожилым, наоборот, он молодой и сильный, как папа.

Гарри выплюнул былинку, встал и протянул руку Ариане.

— Давай-ка вернемся в Хогвартс, пока нас не потеряли.

Вздохнув, девочка ухватилась за руку, поднялась, и они вместе двинулись сперва к сумке, подобрали её и направились в замок. Гарри шел и мрачно размышлял о перипетиях временных аномалий. С Арианой, слава богу, всё обошлось, это она, оказывается, ерундой страдала… Так в чем же дело-то? Где история взбрыкнуть должна? Если не с девчонкой, то с чем же?..

Ломая над этим голову, Гарри привел Ариану в жилые помещения Хогвартса, сдал с рук на руки родителям и пошел к директору — вопрос продолжал его волновать. Озадачив им Блэка, чтоб не у него одного голова болела, Гарри отошел к полкам с книгами и бездумно уставился на корочки. Самое отстраненное занятие, пока кто-то думает за тебя…

Найджел, впрочем, думал недолго — были у него кое-какие факты.

— Ты ведь Поттером пришел ко мне в двадцатом году? — спросил он задумчиво.

— Ну да, — отрешенно кивнул Гарри.

— Что ж, полагаю, из-за твоего скачка в прошлое в магии произошел какой-то сбой, — нехотя подытожил Блэк. И пояснил: — Потому что у Генри Поттера с тех пор так и не родился сын. Наследника по мужской линии он не дождался, вместо этого Генри стал отцом восьмерых дочек, после которых его жена, мягко говоря, слегка подустала и после девятого поползновения в свою сторону с планами на «а может, сейчас получится наследник?» послала мужа прогуляться к Онану пешком… Ну а девочки в разное время повыскакивали замуж, оставив папеньку у пустого Родового гобелена, с которого все восемь прелестных мисс Поттер благополучно стаяли, переправившись в Рода мужей. Так что вот тебе факт, Гарри: род Поттеров прервался бескровно и совершенно естественным путем. Но ты не переживай, насколько я помню, Генри сейчас очень счастливый дедушка, все сорок восемь внуков и внучек его нежно обожают.

— То есть… Флимонт Поттер так и не родился? — оглушенно спросил Гарри. Найджел помотал головой. — Офигеть… — в полнейшем шоке выдохнул Гарри. — А как же я-то?..

— А что ты-то? — дернул плечом Блэк. — Ты мог начать свою ветвь Поттеров, но этого не случилось, потому что нашелся хороший человек, который усыновил тебя и ввел в свой род. Так что ни ты, ни магия ничего не потеряли, и в истории больше никаких сдвигов не произошло — её просто направили в другое русло. В природе так бывает, и часто.

Выслушав Найджела, Гарри, не глядя, взял с полки какую-то книгу, прошел к столу и уселся в кресло. Слепо полистал странички, прислушиваясь к себе — не тает ли он, не распадается на атомы, как Марти Макфлай? Ничего такого не ощущалось — он был цельным, руки-ноги не холодели и не становились прозрачными… Вот только перед глазами что-то светлое замелькало. Гарри сосредоточился, сфокусировал зрение на помехе и увидел, что это Найджел перед его лицом рукой машет. Смутившись, Гарри вопросительно поднял брови, Найджел хмыкнул и отстранился, ехидно сообщив:

— Если тебя это утешит, то у Генри есть внук по имени Флимонт. Правда, не Поттер, а Флинт. Одна из дочерей уважила просьбу матери и, выйдя замуж за Фокса Флинта, назвала первенца Флимонтом.

Новость не ах какая радостная, но Гарри поблагодарил Найджела за попытку утешить его. Природе всё-таки виднее: если она решила, что повторное рождение Гарри Поттера нежелательно, то почему бы не заблокировать пути для его появления. Вот природа и распорядилась — пресекла даже саму возможность. Случайную, нечаянную, прочую… Не будет в этом мире веселых Мародеров. Джеймса Поттера, во всяком случае.

— А как с Блэками? — осторожно спросил Гарри.

— А чего с ними? — пожал плечами Найджел. — В порядке всё с нами. Сириус выжил, вырос, женился, детей наплодил. С остальными Блэками тоже всё в порядке, есть Финеас, Арктурус, Сигнус… Или с ними тоже какой-то выверт произошел?

— Нет-нет! Я на них никак не влияю! — тут же открестился Гарри, испугавшись, что на него навяжут какого-нибудь Блэка-крестного. Найджел с подозрением оглядел его и с сомнением кивнул в сторону двери, прогоняя гостя вон:

— Ладно, иди, мне работать надо. И да, уходить будешь, будь добр — поставь на место «Разведение хищных гераней».

Опустив глаза, Гарри непроизвольно вздрогнул, наткнувшись взглядом на оскаленный цветочек на обложке. Вскочив, он поспешно вернул книгу на полку и выскочил за дверь. Спускаясь по ступенькам, Гарри чувствовал, как горят уши — хохот Найджела преследовал его до середины лестницы. Вот же ехида… «Но ехида любимый! — тут же положил руку на сердце Гарри, прыгая через две ступени сразу. — Самый лучший директор. Как же я рад, что ты не сгорел на том пожаре, Найджел, а то б началась та чехарда со сменами директоров… А самый лучший руководитель школы — это тот, кто постоянно руководит. Уж я-то знаю!»

Красавец Марволо в девяносто восьмом выпустился из Хогвартса, но уже через год вернулся с женой, привел в дом и поставил перед родителями, как свершившийся факт. Монти со Стефанией, Моран и Мракуша кротко поздоровались с ней и на сына-внука вопросительно посмотрели, где, мол, встретились-то?

— А леший его разберет, где мы встретились, — заскреб затылок Марволо. — Эльфийские леса на картах не обозначены. Но одно я точно знаю — Эливиэлл меня любит.

Старшие Мраксы с той же кротостью перевели взгляд на эльфийскую принцессу. Тоненькая, что твоя тростиночка, темные водопады волос струятся вдоль тела до копчика, кожа светится неземным внутренним сиянием, звездные глаза с вечностью в глубине… стандартная эльфийская дочь.

И мы же ни при чем, что у неё есть младшая сестра по имени Аурелия и что она положит глаза на Аберфорта Уайта? Вернее, не совсем так… у эльфов, оказывается, есть такая штука, которая подсказывает им, что пришло время для создания семьи. Как-то она так называется по-эльфийски хитровывернуто, что и не выговорить. Короче, что-то близкое к соулмейту. Начала Аурелия с недавних пор видеть своего возлюбленного, а где — непонятно. Но вот Эливиэлл встретила своего Марволо, и Аурелию так и тюкнуло озарением: её возлюбленный — волшебник, недавно достигший возраста согласия! Выясненное надо доделать: сыграли эльфийскую свадьбу и поехали знакомиться с родителями мужа и искать того, на кого Аурелия «проснулась».

Ну, приехать приехали, а «возлюбленный» ещё ребёнок. Ну хоть плачь! Хочешь не хочешь, а пришлось ждать, пока он хотя бы дозреет. А чтобы скандалов не возникло по причине морали, Аберфорта Уайта забрали из Хогвартса. У эльфов юноши вступают в брак сразу же, как созреют.

Альбус учился хорошо, блестяще сдал СОВ и так же уверенно пошел на экзамен ЖАБА. В трансфигурации и зельеварении он имел особые успехи, и настолько хорошие, что после пятого курса замахнулся на целительство, решив пойти по стопам деда, Брайана Дамблдора. Персиваль-то больше к маминой профессии тяготел, любил с коровами возиться. Таким образом, Дамблдор-старший получил моральное удовлетворение через одно поколение — сын хоть и в материнское дело окунулся, зато внук исполнил надежды деда. Гарри, кстати, был весьма удивлен таким раскладом, но из суеверия никак это не прокомментировал, оставив свои мысли при себе. И так двоих ребят потерял, не навсегда, конечно, но как-то пусто стало в Хогвартсе без Марволо и Уайти.

Одно утешало: они пообещали приезжать в гости с детьми. Лично Гарри был ошарашен по самое некуда. Шутка ли, измененный канон такой реверанс сделал: женил Марволо Мракса и Уайта Дамблдора на эльфийских принцессах! И какой же красавицей Ариана росла! На её пятнадцатилетии Гарри просто задохнулся от осознания того, что девочка пережила свою канонную смерть. Обскур убил её в четырнадцать, а ещё раньше прикончил Кендру…

А здесь Ариана не стала обскуром, здесь она жила, росла, праздновала своё пятнадцатилетие и радовалась жизни. Её обнимала живая мама, целовал счастливый отец, поздравляли веселые братья и нестарые совсем дедушки с бабушками. Снова зачастило радостное сердце нежного монстра, и, чувствуя бешеное колотье, Гарри поспешил уйти на балкон. За ним, никем не замеченные, устремились верные Чарли и Майкл.

Тополёчек? — настороженно окликнул его чуткий Хогвартс.

— Всё в порядке, — поспешно заверил его Гарри. — Отпусти, я хочу в сад…

Поколебавшись, Замок превратил край балкона в полувинтовую лестницу, по которой Гарри осторожно спустился в сад, где нашел скамейку и смог присесть. Притихшие питомцы пристроились к нему: Майкл прижался к ногам, а Чарли залез на колени. Сидел Гарри в густеющих синих сумерках, смотрел в чернеющие тени кустов, гладил теплый пушистый мех нюхля, тревожно ждал, когда сердцебиение прекратится, и переживал настоящее рождение Арианы. Сидел и не верил, что действительно изменил историю. Что живы остались Кендра и Перси, жив даже Брайан, который в прошлом, видимо, ослабел от гибели Хогвартса и умер сразу после рождения сына.

Непонятно почему, но именно пятнадцатый день рождения Арианы поставил окончательную точку в мировоззрении Гарри, именно жизнь Арианы стала его константой, точкой опоры в Новом мире.

Ну вот и всё, сердце успокоилось, его больше не слышно… Гарри глубоко вздохнул. Всё хорошо. Терьерик робко лизнул его сапог, словно спрашивая, точно ли он в порядке. Я в порядке, Майкл, в порядке. Ты — хороший пёс!

Тысяча девятисотый год ознаменовал начало двадцатого века. На стыке этих времен на свет появились Аурелиус Дамблдор и Монтолио Мракс, совершенно удивительные мальчики, эльфийские звездочки. Братья по мамам-сёстрам.

Параллельно с этим на Министра Спэвина начал готовиться Великий Заговор. В некоторых кругах давно уже ходили кривотолки на тему, что он-де долго сидит, не пора ли ему подвинуться? Но годы шли, перевыборы проходили за перевыборами, а голоса как доставались Дыроносу, так и продолжали доставаться. Народ был верен стабильности, а вечный Дыронос всех устраивал.

Особенно сильно эта стабильность мешала Серафине Пиквери, которой очень хотелось побыстрее занять пост президента МАКУСА, но ей, увы, всё обломал внезапный мировой переворот. Закон Раппопорт полетел к чертям, прятаться от магглов стало неактуально, выведать рецепты изготовления ядерных бомб не удалось, пробы-испытания провести — тоже. Да и сама культура Америки ой как йокнулась: рабство стухло с последним поколением негров, новых завести не удалось, море-то закрылось… Магглы и маги драли друг друга, как козы — липку, тесно им было на одной территории. А примирить их некому, драконов и великанов в Америке нет, только кукульканы, да и те на юге… Но теночтитланы и Вендиго в дела идиотов предпочитали не вмешиваться, а тихо сидели в своих вотчинах, созерцали пуп и курили трубки. А дамочке очень хотелось мести, прям до зуда. Потыкавшись туда-сюда, она, как ни странно, нашла единомышленников.

Совиную почту вкупе с голубиной-соколиной никто не отменял, и заговорщики сумели договориться с одной мелкой чиновницей, жадной, глупой и, увы, печально известной Отталин Гэмбл, придумали подленько и банально опозорить Фэриса Спэвина. Осталось только удобный момент подкараулить. И он вскоре представился. Умерла королева Виктория.

Похороны королевы Виктории начались второго февраля тысяча девятьсот первого года. Шествие двинулось по маршруту от вокзала Виктория до вокзала Паддингтон. Улицы вдоль траурного маршрута были заполнены зрителями, которые хотели увидеть королеву в последний раз. Из Паддингтона поезд доставил гроб в Виндзор, где тело было помещено в часовню Святого Георгия в замке.

Вечером четвертого февраля гроб с телом королевы Виктории был перенесен в мавзолей Фрогмор, который она построила для Альберта после его смерти. Именно эту процессию решили подпортить неумные идиоты, чтобы крупно подставить Министра магии. А чтобы всё прошло со стопроцентной гарантией, его секретаря огрели Конфундусом, взяли под Империо и велели подсыпать Министру Морочащую закваску, безобидный шуточный порошочек, ненадолго сводящий с ума. Именно поэтому бедняга Спэвин пришел на похороны в несколько неадекватном состоянии. Как писали потом газеты, Дыронос присутствовал на похоронах королевы Виктории, нарядившись в адмиральскую шапку и короткие гетры, и в этот момент Визенгамот осторожно предположил, что настало время ему «подвинуться». Ну ага, это они Поттера не спросили…

А Гарри Дыроноса нежно любил, считал его таким же идеальным Министром, как Блэка — директором школы. Так что, увидев творящееся безобразие, Гарри шустренько просквозил сквозь толпу и, сняв с себя плащ, накинул на плечи Фэрису, скрывая непотребство. Приобнял Министра за плечи и осторожненько оттянул в тенёчек под раскидистым дубом, тут же в сквере. Там он скоренько продиагностировал отравленного Дыроноса и отправил Патронуса Брайану. Тот явился сию секунду и без вопросов. Осмотрел Министра, откинул крышку докторского саквояжа, позвенел бутылёчками, смешивая те-иные составы зелий, сотворил антидот и споил одурманенному Фэрису. Очухался тот быстро, глянул вправо-влево, обозрел лица Гарри и Брайана и открыл рот, чтобы спросить, а что, собственно, произошло? Но тут голое тело под плащом подсказало ему — что. Ахнув и побурев, Дыронос поспешно закутался в коротковатую для него накидку и шепнул:

— Меня многие видели?

Гарри покосился по сторонам — ну, народу, конечно, много, но взгляды всех прикованы к похоронной процессии, так что Министра, почитай, никто и не видел. О чем он и доложил:

— Нет, сэр, об этом вам не стоит беспокоиться. Но шутников мы найдем.

Шутники шутниками, а Визенгамот Гарри с Брайаном убедили в два счета, что на Министра магии было совершено нападение. Сверхважные маги в фиолетовых мантиях напрягли свои извилины, погудели меж собой о своем, сугубо сверхважном, и вынесли вердикт — Фэрис Спэвин остается и дальше на посту. Свои ошибки Визенгамот иногда всё-таки признает. Корабельное пространство вокруг Америк ужали ещё туже, запретив вообще выходить в плавание без крайней нужды. Американские маги смотрели на Серафину после этого особенно «ласково». Удружила, дура?..

Двадцатый день рождения Арианы прошел, как всегда, на высоте, чудик Гарри опять куда-то смылся после того, как поздравил. Вот… идиот. Да простят меня мама с папой, но Гарри точно ведет себя по-идиотски. Хмуря светленькие брови, девушка незаметно скользнула в ту сторону, куда последние пять лет линял Гарри. Нагнав его на балконе, Ариана ухватила под локоть несопротивляющегося парня.

— Постой, пожалуйста…

Гарри обернулся и посмотрел в глаза девушки. Цвет луговых колокольчиков — не к месту пришло сравнение, и он вздохнул, кротко принимая то, что твердил ему мозг вот уже два года. Любовь к Ариане. Попытался отогнать эту безумную мысль. Но Ариана не дала. Положив руки ему на плечи, она приблизила лицо и мягко коснулась губ. Помедлив, Гарри ответил. И понял — всё идет правильно. И это — последний штрих для того, чтобы закончить полотно этого витка истории. Ариана Дамблдор и Гарри де Нели созданы друг для друга, ради этого они шли столько лет, чтобы встретиться и соединиться.

— Да!!! — заорал счастливый Брайан, от души грохая по столу пудовым кулаком. Рам, по обыкновению, разрыдался и кинулся на шею и без того родного Гарри, который решил жениться на его внучке. Перси и Кендра душили в объятиях свою дочь. Альбус и Берфи тупо моргали, пребывая в шоке от того, что великий де Нели входит в их семью в качестве родственника.

— Он же нам пеленки менял… — трагично прошептал Альбус на ухо Берфу.

— Не помню, — нахмурился тот. Альбус яростно зашипел:

— Зато я помню. Обкакался ты или Ариана, Гарри тут так тут, с пеленками.

— Мерлин… — покраснел Берф. — Ариане ты хоть не говори…

— Ну уж нет! — вздрогнул Альбус. — К ней я с этим ни за что не подойду — она ж меня закопает под поверхность планеты…

А Блэк за сердце подержался, прежде чем высказаться.

— О, святая Сюзанна! Я уж думал — не дождусь этого. Гарри, ты чертов монах!

Зейн и Соломон просто молча сияли, согревая папу и сына теплыми любящими взглядами, всем своим существом выражая только одно: наконец-то!.. Наконец-то у тебя появилась своя родная половинка…

Разумеется, такую свадьбу незачем и ни к чему откладывать, Гарри и Ариану знали все, так зачем им какой-то период официальной помолвки? Нескольких недель, пока к свадьбе приготовления идут, им как раз и хватит.

Что такое жена, Гарри имел косвенное представление. На Джинни в прошлобудущем он жениться не успел, а стороннее наблюдение за бесчисленными семейными парами Хогвартса — это именно что стороннее наблюдение. Внутрисемейные отношения для него оставались тайной за семью печатями. Для Арианы, впрочем, тоже, так что им двоим предстояло вместе учиться совместному проживанию.

На скольких свадьбах Гарри уже перебывал, но к собственной оказался совершенно не готов. Такой вот жизненный парадокс… Мандраж напал такой, что Гарри порой сам себе дивился и сам себя же спрашивал — а чего он, собственно, боится? Жена ж не дракон… Не та дикая бешеная хвосторога, от которой он на метле драпал. Так что, когда к нему подкатился свадебный распорядитель с вопросом о том, какие блюда включить в праздничное меню, замороченный Гарри тут же без раздумий предложил свои любимые снэки — воздушное пшено, и долго не мог въехать, о каких ещё дополнительных блюдах идет речь? К счастью, сотрудника брачного агентства перехватил Соломон и сам распорядился насчет свадебного меню.

С приобретением свадебного кольца было сделано нечаянное открытие. Зашел Гарри в ювелирный магазин, присмотрел хорошенькое колечко, попросил показать. Продавец, масляно улыбаясь, подал ему понравившееся кольцо и запел-залился, расхваливая свой товар. Цена была хоть и высокой, но божеской, однако не успел Гарри достать кошель, как из-за пазухи нюхль высунулся, носиком на монеты нацелился. Пришлось переключать его внимание.

— Погоди, Чарли, это я за кольцо должен расплатиться. Смотри, какое хорошенькое… — Гарри сунул колечко под нос нюхля, но Чарли вдруг отмахнулся от него, да так явственно, что сразу стало понятно — с ювелирным изделием что-то не то. Гарри насторожился и спросил: — Что случилось, Чарли, оно тебе не нравится? — но почти сразу его осенило: — Ты его не видишь?!

Подозрительно глянул на продавца, а у того глазки так и бегают, так и бегают… Понятно. Разочарованно положив подделку на прилавок, Гарри покинул ювелирку. Постояв на улице и повспоминав, где следующий ювелирный магазин, Гарри расстроился — второй ломбард находился далеко, и перед ним встал вопрос: прыгать к нему или пешком прогуляться.

Чарли тихо хрюкнул, Гарри опустил глаза и увидел, как нюхль что-то блестящее ему протягивает. Присмотрелся, а это колечко. И красивое такое: тонкий витой ободок увенчивался крошечной капелькой сапфира глубокого василькового цвета. С минуту-другую Гарри соображал, почему цвет камня ему знаком, а потом и вспомнил: да он же сам его Чарли отдал, когда нашел в горах кусок какой-то руды с вкраплениями золота. Но он же Чарли именно сырец отдал, попросив похранить… Осторожно взяв кольцо, Гарри принялся внимательно его рассматривать — золотой ободок не обрамлял камень, а перетекал в него, как… ну, всё равно что золото вдруг трансформировалось, да и превратилось в травяной стебелёк, который мягко скрутился в кольцо и «расцвел» синим бутончиком с полупрозрачными лепестками. Одно стало совершенно ясно — такое чудо ни один ювелир в мире не способен сотворить.

— Вот это да… Чарли, это ты сделал? — потрясенно выдохнул Гарри.

Нюхль озорно сверкнул черными глазками и коротенько кивнул утиной мордочкой.

— И ты мне его даришь?.. — завороженно спросил Гарри. Чарли снова кивнул и юркнул за пазуху, ставя точку в разговоре. — Обалдеть! — подытожил жених, пряча в карман чудесное изделие волшебного зверька. Похоже, нюхли не так просты, как кажутся.

— Ну-тсь, молодые люди, начнем-тсь?.. — важно прогудел церемониймейстер. Его печатающий акцент отчего-то подействовал отрезвляюще, и Гарри мигом собрался, враз вспомнив, где и для чего находится. Сосредоточился на церемонии и слово в слово повторил слова клятвы, потом настала очередь Арианы. Гарри аж дыхание затаил, слушая её нежный голосок, и просто не мог насмотреться на неё. Как же она прекрасна! Невысокая, как раз ему под стать, светло-каштановые волосы уложены в причудливую прическу и сияют мягким солнечным светом, чудесные небесного цвета глаза обрамлены пушистыми ресницами, оттеняя персиковую кожу щек. На Ариане светло-голубое платье в стиле ампир. В руках миленький букетик малюсеньких незабудок, таких же голубеньких, как её сияющие очи… Ну да, он в неё влюблен, и да, постоянно ассоциирует цвет её глаз с луговыми цветами. Фишка у него такая. Известно же, что влюбленные люди порой становятся немножко чокнутыми.

Ещё какие-то слова, завершающий церемонию обмен кольцами. Сначала Гарри надел на палец Арианы то самое дивное колечко, затем Ариана — на его безымянный перст… И наконец:

— Объявляю вас мужем и женой, дорогие мои, славные супруги де Нели!

Объятия, поцелуи, крики-поздравления, радостные родственники и друзья окружили Гарри и Ариану, закружили в хороводе счастья, потом подружки невесты налетели и давай рвать её во все стороны, пища и повизгивая от красоты обручального перстенёчка. А колечко красивое восхитило своей загадочностью и необычностью, поразило в самое сердце некоторых гостей, да так, что те с воплями набежали на молодожёнов сразу же, как только позволили приличия.

— Боже, Гарри, ты какого дракона ограбил, чтобы добыть такое волшебное колечко? Это же невероятно тонкая работа! Ни один гномий мастер такое не сделает! — насели на молодого супруга восторженные гости. — Расскажи нам, поделись, какой мастер сотворил это чудо?

Обнимая за талию жёнушку, Гарри загадочно улыбался, придерживал ладонью теплый бугорок у груди, где за пазухой спрятался удивительный зверёк, и хранил мудрое молчание, не желая приносить лишние хлопоты и тревоги Чарлику. Малыш вверил ему тайну, и у него не было намерения предавать его доверие. В конце концов, это не единственное обнаружение, и пусть другие тоже раздвигают горизонты неизведанного, совершая свои собственные открытия. А то ишь, налетели с требованиями: вынь да положь им секрет чудесной поделки… Ну уж нет, перебьетесь, товарищи, не для того Чарли доверился ему, чтоб он всем растрепал про поразительные способности своего зверька!

К счастью, оголтелых дознавателей разогнал Барри Винкль, грозно пообещав:

— А ну-ка цыц! Кыш отседова, пока не рассказал вам, как Тим на свет родился!

Народ моментально разлетелся, не желая слушать миллион раз рассказанную историю появления на свет медного петушка. За исключением Гарри, который не был в курсе.

— В чем дело, дядя Барри? Появление петушка настолько страшное? — заинтригованно спросил он.

— Нет, — весело хмыкнул Винкль. — Скорей, запредельная. За гранью понимания среднестатистического волшебника. Не все могут оживить неодушевленное, равно как и попрать законы Гэмпа, к примеру, создать еду из ничего… Но мне, маленькому, это как-то удалось. Я так полюбил тот нехитрый подарок от дедушки, что всем сердцем пожелал, чтобы Тим стал живым. Что и произошло впоследствии: ожил медный петушок. Столько веков прошло, а детский стихийный магический выброс до сих пор так и не разъяснен, никто не знает, что это такое и как оно работает. Зато Тим вечный мой друг, всегда и везде со мной, можно сказать, он часть меня, ведь я-ребёнок в него душу вложил. Представь, отрок, некоторые индивидуумы даже предполагали, что он мой крестраж. Дескать, я так долго живу благодаря Тиму. Вот глупцы! Как он может быть крестражем, если я жив?

— А разве не в этом смысл крестража? — поинтересовался Гарри.

— Конечно, нет! — воскликнул Винкль. — Ведь в крестраж вкладывается душа умершего волшебника, только в таком случае он может стать филактерией, хранилищем души, и только так его можно использовать, воскреснуть и доделать то, что не успел при жизни.

— А, вот для чего их создают! — сообразил Гарри. — И для этого вовсе не нужно раскалывать душу…

— Да как ты её расколешь, если она цельная и дроблению не подлежит? — удивился Барри.

— Никак, — согласился Гарри, признавая, что это одна из ошибок будущего. И невольно вздрогнул, когда их накрыла огромная тень.

«Кто-то назвал моё имя?» — вкрадчиво осведомилась земляная кошка. С минуту-другую Гарри, Ариана и Винкль соображали, где в их разговоре просквозило слово, начинающееся на «фил» или «фел»…

— Филактерия! — догадался Барри. И смерил кошку взглядом. — Ну, если считать тебя хранителем души Хогвартса, то да, это вполне может быть твоим именем.

«Мурр, странновато звучит», — выгнула спину Фелина.

— Не более странно, чем филателия, — буркнул Гарри.

«А это что такое?» — тут же подалась к нему Фелина, загораясь энтузиазмом и предвкушающе сияя глазами.

— Это собиратель марок, очень подходит тебе, кстати, ты же тоже коллекционер. Правда, ты собираешь имена, но суть-то этого не меняется…

Наивная кошка припухла, задумавшись: её похвалили или, наоборот, пожурили?

Воспользовавшись тем, что Фелина занята собой, Гарри с Арианой и Винклем потихоньку слиняли. А там и от Барри отсеялись, решив попастись у фуршетного стола. Наложив в тарелку всяких интересных закусок, супруги увлеченно принялись их дегустировать, угощая друг друга малюсенькими «ой-как-вкусно-попробуй!» кусочками. Наслаждались-наслаждались, объели этот участок стола, двинулись было дальше, развернулись и уткнулись лицами в морду Фелины.

— Ч-что?.. — от неожиданности Гарри чуть не подавился и с трудом протолкнул в горло застрявший кусок. Ариана заботливо постучала мужа по спине.

«А я вот подумала, а так ли мне нужно постоянное имя, — сообщила Фелина. И пояснила свое умозаключение: — Ведь если я выберу себе имя, то дети перестанут придумывать для меня новые клички. И тогда мне станет скучно, правильно?»

— Ты же умница! — умилилась Ариана и любяще погладила кошкин нос. — Как поживает Тузик?

«Спасибо, замечательно! — растеклась от ласки чудо-кошка. — Он милый котик, устроился в Хогвуде, ему у гномов очень комфортно, а сами гномы рады тому, что у них появился свой собственный гигант».

Гарри недоверчиво сощурился — да ну?.. Чудаковатый кот вот уже десяток лет метался между нюхлем и местом обитания. Никак не мог определиться, где ему лучше: подле Чарли или всё-таки на воле, в горах? Так и крутился все эти годы туда-сюда, то в Хогвартсе жил, стараясь укомплектоваться в коридоре, поближе к нюхлю, то в леса-горы ускакивал на год-два и бродил там диким саблезубым тигром, нагоняя страху на кроликов. А сейчас он, значит, у гномов обосновался, ну-ну, посмотрим, на сколько его решения хватит…

Брачная ночь Гарри и Арианы началась с легкого налета смущения — оба оказались девственниками. Но инстинкт, слава богу, подсказал, что к чему, а внезапно возросшая страсть вмиг стерла все барьеры, заставив содрать одежду и сплестись-слиться в объятиях-поцелуях. А когда крышесносные эмоции чуточку улеглись и стадия бури перетекла в неспешную нежность, молодые в буквальном смысле принялись изучать неизвестную доселе территорию, исследуя каждый изгиб, предвосхищая и угадывая всё лучше свои движения, с какой-то голодной жадностью вглядываясь в лицо напротив и выцеловывая каждый сантиметр родного тела. Им было интересно абсолютно всё друг в друге: запах, вкус губ, у кого какая родинка, шрамы… Взгляды, полные любви и теплого обожания, лишь подчеркивали слова, сказанные едва слышно срывающимися голосами:

— Люблю тебя, любимая…

— И я тебя люблю…

И мерцали ароматные свечи, бросая на стены пляшущие тени и играя солнечными бликами на влажной от страсти коже.

Ребёнка супруги де Нели не планировали, но он их не спросил, и девятьсот седьмого года дал о себе знать токсикозом у Арианы — через полтора года после свадьбы. Примерно в это время в Хогвартс вернулся Марволо со своей женой и сыном. Элли снова ждала ребёнка и решила выносить его среди волшебников. Так что две молодые леди тесненько сблизились, соединенные общими интересными положениями, и последние триместры юморили над своими одинаковыми покроями платьев, размерами растущих животов и смешными взбрыками гормонов. А детишки словно знали, что растут вместе, и поддавали мамам жару изжогами и позывами бежать на горшок несколько чаще, чем следует. Пинаться и кувыркаться тоже начали вместе, заставляя Ариану и Элли подскакивать и ойкать, забираясь ручонками куда-то в подреберье, а то и ножками ка-ак засандалят по почкам, что мамы аж на стену чуть не лезут. Внутренние-то органы женщины смещаются к спине и диафрагме, отдавая всё пространство малышу и среде, в которой он развивается.

Бенджамин де Нели родился пятого мая, опередив Мелларию Мракс, увидевшую свет через два часа после Бена. Эливиэлл и Ариана были просто поражены столь явным единодушием младенцев, решивших задружиться чуть ли не с момента зачатия. А Гарри был прямо-таки оглушен, когда ему в руки вложили конвертик с пищащим сыном. Господи боже, сын! Это его сын! Чудо какое-то… Маленькое, красненькое, но… боже ты мой… это же пальчики! Раз, два, три-четыре, пять… Ой, крошка ты мой! Красивый, сладенький, самый-самый лучший…

Бен лежал на папиных руках, смотрел бессмысленно на непонятные пятна, появившиеся вместо привычной тьмы материнской утробы, и готовился к первым жизненным испытаниям, ожидающим каждого младенца: росту, насыщению и познаванию нового огромного мира, в который он наконец-то пришел.

Зейн рождению братика был рад и пришел в некоторое недоумение оттого, что его собственные дети Ролли и Джулиан являлись племянниками Бену и, соответственно, оказались старше дяди. Попытался было нагрузить этим Гарри, но тот не поддался мозговороту, просто посоветовав Зейну не заморачиваться этим. В конце-то концов, волшебники живут долго, и дедушка младше внука никого не удивляет. Двоюродные, в смысле…

А время неспешно порысило вперед, исподволь меняя картину мира. Сидел в кресле министра вечный Дыронос Спэвин, правя политикой маг-Британии, попутно прослеживая новости зарубежья, где тоже много чего происходило. По причине того, что войны были предотвращены, из-за чего не случилось революций, Россия не стала участницей в Антанте, отречение и расстрел Романовых исторически не сложились, благодаря чему дочки царской семьи остались живы и смогли претендовать на папин престол. К наследной царевне Оленьке, умнице, завидной невесте и просто красавице, сосватался сказочный царевич Вениамин Горох. На царский союз, объединяющий два мира, волшебный и обычный, пригласили всех желающих, и семья де Нели сочла благоразумным посетить сие торжество, ибо то была не простая свадьба…

Место эпохального события было назначено в Санкт-Петербурге, и Гарри наконец-то получил возможность увидеть легендарную балтийскую столицу и его правителя.

Николай Александрович был совершенно уникальным явлением в своем роде. Это был тот самый русский интеллигент, которого и в природе-то ещё не было. За двадцать лет своего царствования Николай Второй никогда ни на кого даже не повысил голос, хотя имел для этого много причин. Со всеми он был сдержан, любезен и безукоризненно вежлив. Он никогда не терял самообладания и мужества, не устраивал истерик, никому не угрожал сгноить в крепости или в Сибири. Он ни разу не применил закон «Об оскорблении Величества», ни одного человека не лишил свободы в «несудебном порядке», то есть своей волей, на что имел полное право, как самодержавный государь. Он был излишне милосерден, милуя, когда казнить было необходимо. Он искренне верил в Бога и был немного фаталистом. Резким поворотом руля царь вывел Россию на широкую дорогу европейской цивилизации. При нём была создана русская финансово-валютная система. Рубль теснил франк и марку, обгоняя доллар, и напирал на фунт стерлингов. В период текущего времени молодая русская промышленность увеличила свою производительность в четыре раза. В год строилось свыше двух тысяч километров железных дорог. В тот же период урожаи главных злаков в России были на треть выше, чем в США, Канаде и Аргентине вместе взятых. Россия поставляла пятьдесят процентов мирового экспорта яиц. По рекам страны дымил самый большой в мире речной флот. Серебряный век в искусстве, золотой век книгопечатания, небывалая в истории свобода слова, расцвет журналистики и газетно-журнального дела, расцвет театров и музеев, всё это произошло в царствование самого великого царя в Новой истории — Николая Александровича Романова. Имена Павлова, Менделеева, Попова, Бехтерева и многих других появились при нём. При нём же началось строительство московского метро и проектирование петербургского, неспешно строились и работали заводы, не поторапливаемые никакой войной, и создавались на них не танки с пушками, а комбайны с тракторами и прочие сельскохозяйственные машины. Благодаря живому и действующему царю, Россия уже сейчас была самой могущественной, богатой, свободной, процветающей и счастливой страной в мире.

Гости, толпясь на площади перед Зимним, взволнованно гудели, предвкушая долгожданное событие — союз Ольги Романовой и Вениамина Гороха, которого, кстати, никто ещё не видел, и все изнывали от нетерпения лицезреть наконец-то сказочного царевича, сына самого царя Гороха. Заметив движение, народ загалдел пуще прежнего, а несколько человек, находившихся слишком далеко, в ажиотаже оккупировали спину и плечи великана Черномора, сидевшего в отдалении, ему-то, высокому, всё видно. Гарри подумал и, плюнув на приличия, вскочил на парапет ограды и замер там, для надежности держась за шею Зейна. Ну вот он, вот он, царь сказочного мира, союз с кем так много обещал!..

Такой же молоденький, как царевна Олюшка, стройный юноша с россыпью конопушек на простецком славянском лике, в неком подобии шапки Мономаха, из-под которой вихрами топорщились соломенные волосы, радостно махал народу, счастливо улыбаясь. Ещё бы, ведь с помощью его воцарения и венчания были заключены такие важнейшие Договоры, как присоединение Восточной Пруссии, Галиции и Константинополя. Их составление и закрепление дало мощный импульс к дальнейшему развитию Российской империи. А страны согласия — Англия, Франция и Россия — начали совместное господство на планете. И не только это…

Брачный союз сказочного государя и русской царевны соединил воедино весь мир. Отныне и навеки вся земля стала условно-сказочной… Пали последние барьеры между миром волшебников и простых людей.

И истории, начинающиеся со слов «обратился медведь за помощью к мельнику…», перестали быть сказкой.

Царевич Вениамин весело глянул на Гарри, выделявшегося тем, что повис на шее верзилы, и озорно сверкнул глазами. Задержав взгляд на Гарри и тем самым приковав внимание заморца, кивком подозвал к себе. Поняв, что его зовет русский царь, Гарри заволновался и, поспешно спрыгнув с парапета, заторопился к государю. Народ при этом почтительно расступился, давая дорогу заморскому гостю.

За Гарри колокольней следовал Зейн, рост которого теперь, слава богу, никого не пугал, как сто лет тому назад. Ну подумаешь, идет кто-то высокий и бледный, эко диво… Вон Черномор и того выше — с дом пятиэтажный! Тот самый былинный красавец, что леса выше стоячего!

Вениамин скользнул взглядом по порт-переводчику в ухе Гарри и вопросительно вскинул бровь. Пришлось тому сказать, что с русским языком совсем незнаком. Кивнув, царь Горох заговорил на идеальном английском.

— Ваш министр Спэвин поручился за вас, сказал, что все вопросы можно начать обсуждать с вами.

— О… — слегка растерялся Гарри, ощутив себя крайне польщенным. — И какие же вопросы вы хотите со мной обсудить, государь?

— А вот давайте присядем, — пригласил Вениамин, указывая Гарри на кресло перед чайным столиком. Самолично обслужив гостя и налив ему непривычно черный чай, царь продолжил: — Возник вопрос доверия, дорогой мой Гарри. Пожалуйста, ответьте честно, волшебник способен ступить на кривую дорожку?

— Ведьмы и колдуны вроде не отменены, так что да, думаю, могут навредить, — осторожно заметил Гарри, не решаясь пробовать неразбавленный молоком Эрл Грей. Зато Зейн пробовал всё в охотку, с удовольствием узнавая что-то новое, и теперь вовсю хрустел бубликами. Одобрительно посмотрев на Зейна, Вениамин продолжил диспут с Гарри.

— В таком случае, полагаю, будет нелишним усилить управление по охране общественного порядка волшебными сотрудниками. Кого вы посоветуете, господин де Нели?

— Драконов, — без раздумий ответил Гарри. — Парни весьма честные. В напарники к простым сотрудникам предложил бы анимагов и перевертышей, волвенов, истинных оборотней и прочих подобных. К ним, кстати, могут присоединиться волшебные существа: гримы, баргесты, птицы вещие, авгуры. Пегасы и фестралы тоже могут быть полезными… ну или ваши русские аналоги, я имею в виду.

— Ну, келпи у нас приручены, преступников отлично ловят, при этом от обычной лошади ничем не отличаются, — задумчиво покивал царь. — А с драконами как? Наш Змей Горыныч вроде не поместится в кабинет начальника полиции…

— Э-э-э, я имел в виду — драконов с тройными ипостасями, — смутился Гарри. — Драконов, умеющих принимать антропоморфную, природную и боевую форму.

— У нас таких нет, — отмел предложение царь. — Только настоящие Змеи. Хотя… — задумался он, — воздушный патруль с их помощью можно обосновать. Медведей назначим в аптекари, серых Волков — в санитары… Лисиц — в переговорщиков, плутовки те ещё, любого плута облапошат… Прикиньте, — развеселился вдруг царь, — Курочка Ряба оказалась пророческой сказкой, полной смысла и морали! На днях вот случай произошел: купил молодой человек курицу, привез в деревню к деду с бабкой да и подарил им. А курица как начала нести золотые яйца! А дед с бабкой даром что в глухомани живут, а и то скумекали — набрали золотых яичек и отвезли в город, где сдали золото в банк, а на полученные с процентов денежки квартирку себе в столице приобрели, а дом в деревне превратили в дачу, куда и ездят теперь в своё удовольствие. Вот тебе и «курочка Ряба»!

Гарри вежливо посмеялся и, забывшись, отпил глоток незнакомого черного чая. Тот, к его удивлению, оказался хоть и горьковатым, но вполне вкусным. Так что пряники и бублики к нему пришлись в самый раз. После небольшой чайной паузы разговор возобновился.

— Значить, на темную нежить, вампиров и вурдалаков, нужно спустить родную нечисть, — подытожил царь. — Думаю, лешие с перевертышами вполне способны приструнить кровососов да падальщиков. Интересно, а согласится ли Кощей Бессмертный занять пост президента в Москве? Мне очень нужен там родной и надежный человечек… Россия-то огромная. Что скажешь, бабушка? — обратился он вдруг к плоскому блюду с одиноким яблоком на нём.

К изумлению Гарри, румяное яблочко качнулось и покатилось по кромке блюда. В центре посудины засветилось некое подобие окошечка, миг, и оно превратилось в экранчик, явив взору Вени и его гостей дородную старушку с тяжелой квадратной челюстью и крупной волосатой бородавкой на крючковатом носу.

— А чего я скажу-то? Тока ты ж посторожнее будь. Не дело энто — Московию с бухты-барахты в дар Кощеюшке предлагать, как бы его Кондратий не прихватил на радостях, спокон веков на столицу русскую слюни льет…

— Упс, а он с тобой, что ль, бабуль? — спохватился Веня.

— Тута он, туточки, — засуетилась бабушка вокруг кого-то невидимого. Тряпочка, бутылёчек зелененький, по залу разнесся запах валерьянки, и Гарри с недоверием принюхался, подозрительно глядя на яблочко-по-блюдечку. Сей волшебный артефакт передавал не только видео и аудио, но и запахи, судя по всему. — От синюшный-то весь на лавочке разлегся… Кощеюшка, родненький, ты живой ли? Хотя об чём энто я, ты ж бессмертный, гад. Ну ужо, ужо… усё, очухался он, Венечка, — в окошке появилась встрепанная потная бабка со стоящими дыбом волосьями. — Вень, а ты уверен? Кощей-то сдюжит на посту президентском, али смерть его таки настигнет, отдельно от иголочки?

— Сдюжит, — пожал плечами Веня. — Главное, он народу известен, вся Русь-матушка его имя знает.

— И то верно, — бабулька мелко закивала и подвинулась, впуская в «объектив камеры» ещё одного персонажа. Гарри непроизвольно вздрогнул, завидев лысого тощего мужика с синими глазами. Отерев пот с лысины, Кощей сварливо сообщил Вениамину:

— Паршивец ты, Венька. Ты заставил его почувствовать!

— Кого? — прикинулся Веня валенком.

— Сердце! — Кощей картинно схватился за грудь. — Оно у меня тут застучало, напомнило о себе, понимаешь?! Слушай, — посерьезнел он. — Ты не шутишь? Царь-то Горох, папаня твой, меня стока лет к власти не пущал, всё воевал со мной, супротив меня дружину стрелецкую завел, а ты бац, и одним словом все его старания перечеркнул.

— У папани одно сказочное царство-государство было, вот он и держался за него, а я весь мир объединил. А он большой, этот мир, и его благоразумнее всего поделить. Отец останется при своем царстве, я займусь делами с тестем, Николаем Александровичем, но есть ещё Москва, и в неё должны избрать президента. И самым надежным кандидатом на этот пост я считаю тебя, Кощей. Если только гость мой Гарри де Нели кого не предложит, но сам понимаешь, ставить к рулю российской власти иностранца…

— Понял. Не спорю! — воздел руки Кощей и вопросительно глянул на человека рядом с Веней. — Ты, что ли, Гарри де Нели?

— Да, это я, — подтвердил Гарри. — И я всецело одобряю выбор царя Вениамина. Будет правильно, если власть над страной будет в руках всемирно известного сказочного героя.

— Скорей — антигерой, — покачал головой Кощей. — Я у них отрицательный персонаж.

— Он скромничает, — влезла сбоку бабуля. — Про меня вона, тож легенды одна другой страшней ходют, мол, я и младенцев кушаю, и Ванюшек-царевичей сотнями в печи посжигала…

— Брешут сказки, — хмыкнул Кощей. — Наша бабушка Яга — милейшей души женщина. Хранительница жизни и добра, вот кто она такая.

— Ой, совсем вы меня засмущали! Как я кикиморам в глаза посмотрю? — стеснительно запунцовела Яга.

— Обалдеть!.. — выдохнул Гарри, до которого наконец дошла запредельность происходящего. — Компьютер ещё не изобрели, а эппл мак уже есть. И ведь отлично всё работает, без вайфая и гугла… Вот это у вас… — Гарри потыкал пальцем в блюдце с яблоком. — Ну прямо готовый скайп с полноценной функцией веб-камеры! Что у вас за магия такая?! — восхитился он.

— Обыкновенная, — пожала плечами бабушка Яга. — Всевидящее око называется. Вызывается посредством яблочка по блюдечку. Есть ещё магия зеркал, но оно басурманское, не наше, да и ненадежное, зеркало разбить можно, а оно счас редкое да дорогое, серебра со стеклом на них не напасешься. Вот яблочко с блюдцем — другое дело, простенькое да нехитрое.

— А яблоко натуральное должно быть? — поинтересовался Гарри.

— Да вроде бы… — прищурилась Яга. — А к чему ты клонишь, касатик?

— Да просто подумал, скольких проблем можно избежать, будь у всех такое средство связи. На помощь позвать, пожар с места происшествия показать, ребёнка на другом конце света поздравить с днем рождения… Телефоны-то изобрели уже, но пока до него добежишь… а до мобильников ещё долго народ не додумается, но и то он не всегда надежен: то зарядка закончится или батарейка сядет, то банально денег на него не хватит.

— Мы над этим поработаем, Гарри, — пообещал Веня. — Ведь уже сейчас, когда объединились волшебный и обычный миры, надо подумать о гармонии для всех.

— Да зачем уже думать-то?! — жарко воскликнула Яга. — Вы не торопитесь, сынки, ох, вечно молодежь куда-то торопится… Короче, вы же миры объединили? Объединили! Значит, что? А значит, погодить теперь маленько надо, пока матушка-природа окончательно не проснется и не возьмет дело в свои хозяйственные руки!

— А что будет, когда природа проснется? — непонятно отчего заволновался Гарри.

— А всё и будет! — многозначительно подмигнула ему Яга. — Ты тока погоди чуток и сам всё увидишь, не хочу сюрприз тебе спортить.

И несмотря на комичность знакомства, Гарри всё же почувствовал, насколько могущественны эти двое — древняя на вид бабка и усохший до мумийного состояния лысый мужик. Ощущались в них некие первобытные силы, словно сама планета вдруг встала и посмотрела на него их глазами… Тут Гарри подумал почему-то о титанах, первых воплощениях земли и магии, и ощутил, как по спине просквозил холодок: если память о титанах сохранилась у греков и римлян, то почему свидетельства о других первоисточниках Древних должны уйти в Небытье? В его родной Англии они тоже были, просто история не сохранила их имен…

— Ты их увидишь, Гарри, скоро, — проницательно посмотрела на него старая ведунья. — Тем более что многие так и не заснули долгим сном, будучи нужными миру, я имею в виду духов Рождества и Времени, чьи силы, сами того не зная, поддерживали верные волшебники, служа им верой и правдой. А теперь, когда весь мир объединился, благодаря всё тому же волшебнику, — Яга лукаво подмигнула Гарри, — то проснутся и остальные духи: наяды и дриады, паны и фавны, боги гор и долин теперь начнут пробуждаться ото сна тысячелетий и снова станут бодрствовать и править миром.

— Я… но я… Всего лишь предложил магам и людям жить вместе, — растерянно залепетал Гарри.

— А ить и есть твоя миссия, касатик! — бабушка энергично стукнула сухонькой ладошкой о стол. — С того и начинаются великие дела — с малого! Ты столкнул вниз малюсенький камушек, он полетел и повлек за собой гигантскую лавину невероятных происшествий и грандиозных событий. Вот так-то, касатик, ты своими скромными маленькими делами ввел магию в мир и вернул природе равновесие. Благодаря тебе в мир вернулась Магия и пойдет по нему, как и раньше, когда весь мир был волшебным!.. Боги времени не ошиблись в тебе, касатик, не зря, ой не зря они с магией поднатужились и спасли тебе жизнь, переместив на двести лет в прошлое.

Гарри оцепенело моргал, слушая всё это. Странно было узнать, что им попользовались, перетащив в другую временную эпоху против его воли. Но с другой стороны… он же и вправду сделал то, что Время с Магией запланировали.

— А… а… а почему они вообще засыпали, а? — кое-как сформировал он вопрос.

— Средневековое мракобесие в мир пришло, — пожала плечами бабушка. — Додумался люд до чертей в аду, али демоны до людского разума достучалися, кто ж теперь знает?.. Кощеюшка-то вот, тоже злом порожден был, из Тьмы родился да любовь познал, запер в себе темные начала, добру путь открыл, за что и был награжден бессмертием.

— Угу, особливо, когда сопляк тебя из плена выпускает, стаканом воды обнадежив… — больным голосом пробрюзжал Кощей. — Хошь не хошь, а проникнешься.

Яга сочувственно погладила Бессмертного по руке и продолжила:

— Человек начал магию отрицать, чураться колдовства, нагрянувшее христианство только подстегнуло это отречение. А произошло это потому, что звезда упала с неба, разбив в щебенку Фаэтон. Небесный гость, прилетевший из дальнего космоса, врезался в планету на полной скорости и, прочертив дыру в атмосфере, ухнул в океан. Катастрофа была мирового масштаба, от землетрясений земля встала дыбом и сложилась гармошкой в тех местах, где ныне высятся горы: Анды, Гималаи… Ну и последствия их долго описывать придется: всемирный потоп, гибель многих цивилизаций, закат допотопного человечества. Все знания и науки были утеряны безвозвратно, людям пришлось заново учиться жить, заново постигать утраченные знания, снова изобретать колесо и добычу огня, ибо умерли те, кто жил до катастрофы. Те, кто соседствовал с великанами и водил дружбу с драконами. Немного памятных вещей осталось с тех времен, но если очень постараться, то даже их можно найти: карты Пири-Рейса, манускрипт Войнича, загадочная клинопись шумеров, странные камни и фигурки с изображениями людей и ящеров, тексты на страницах Библии, вызывающие вопросы, и многое-многое другое… Человечество, можно сказать, достигло расцвета, погибло в глобальной катастрофе и скатилось до средневековья, вновь оказавшись в начале пути. Всё началось сначала: повторное открытие Америки, изобретение телескопа и сверхточных весов с хронометрами. Параллельно с человечеством приходила в себя и оживала магия, вот только люди к ней теперь куда более настороженно относились, забыв о колдовстве за пару поколений восстановления. А там и волшебников начали бояться, чародейства-волшебства всякого, бесовщину непотребную… Вот так-то вот, касатик, понял ли, откель рога чертячьи растут?

Гарри в ответ очумело потряс головой. Слова Яги и Кощея подтвердились. Уже через год после Объединения миров были замечены существенные изменения в природе. По Америке перестали сновать ураганы и торнадо, утихли землетрясения на всех побережьях, потухли и заснули мирным сном вулканы, лишь изредка попыхивая паром, выпуская излишки. Но прежние их процессы продолжались глубоко в недрах гор, творя свои горячие пироги — раскаленную магму и лаву. Вулканы всё-таки нужны природе.

Дальше — больше. Чем больше проходило времени, тем явнее становилось видно, как природа умнеет с каждым днем. Исчезли засухи и умерилась сырость в определенных районах. И нет, тропики остались тропиками, иначе как бананы вырастут? Просто дожди и туманы отныне перестали мешать горожанам, дожди теперь лили строго дозированно и тогда, когда нужно, то бишь по ночам, освежая города и щедро орошая поля.

Пожаров тоже теперь можно не опасаться, особенно случайных, от забытой трубки на конюшне и костра в бору. На всех конюшнях мира поселились сеновальцы и глиноклоки (в Англии), которые мигом гасили нечаянный очаг возгорания: глиноклок, похожий на ослика, с руганью затаптывал огонь, костеря на все лады пьяного конюха, а сеновалец, некрупный барашек, похожий на стог сена, лениво приползал и плюхался на костерок, душа его ещё в зародыше. А если огонь всё же успевал разгореться и с жадностью набрасывался на добычу, в противостояние с ним бросался ветер. В зависимости от ситуации он выдувал огонь из помещения или, напротив, убирал кислород, не давая огню ни малейшего шанса. Но это происходило недолго, до тех пор, пока не проснулись духи огня… С пробуждением огненной стихии пожары и вовсе прекратились. В домах, по крайней мере, там, где люди живут и могут случиться человеческие жертвы. Огонь тоже стал разумным и слился с магией настолько, что вспомнил свое собственное колдовство, в общем, на сталелитейные заводы перестали поставлять уголь и дрова, вместо них в печах загудело вечное Губрайтово пламя. Оно же загорелось и в плитах на кухнях, так что нефтяная промышленность заглохла на взлете, так и не пригодившись. Осознав, что нефть больше не нужна, нефтяники припухли, готовясь к тому, что нефтяные отрасли придется забыть. Побастовав пару недель, закрылись фабрики по производству танкеров и бурильных вышек. Но ненадолго. Их снова открыли после перепрофилирования, начав производить безобидные ложки и железные кружки для турпоходов…

Как быть с машинами, господа? Бензин же из нефти производится… Нет проблем… Духи механики, работу хотите? Красноглазые гремлины вмиг стали желто- и зеленоглазыми, толпами ринувшись на вакантные места — в моторы автомобилей. А также в тракторы и комбайны, поезда и пароходы, с удовольствием включаясь в союз с человечеством. Их доселе сдерживаемая энергия заработала в полную мощь, разгоняя механизмы машин, питая их силой куда надежней керосина, бензина и прочего топлива, с помощью которого работали двигатели внутреннего сгорания. Автокатастрофы с тех пор забылись навсегда. Да и правильно вообще-то, разве пристроенный гремлин позволит, чтобы с его подопечными что-то плохое случилось?! А уж тем более с любимой машинкой!..

Тем же гремлинам доверили и первые самолеты с вертолетами, позволив им взлететь без топлива. Разумеется, с учетом живых «моторов» внутренние пространства машин переоборудовали, сделав уютные помещения для духов заместо топливных баков, ведь теперь моторы приводились в движение не преобразованием энергии бензинового топлива, а волшебной силой самого гремлина. Вот так постепенно гремлинам были отданы все механизмы в мире: от настенных ходиков со стиральной машиной до могучих гигантов — текстильных, ткацких и прочих фабрик. Ведь гремлины же тоже разнообразный народец, от крох часовщиков до чудовищных монстров, залегших в недра гигантских машиностроительных и сталелитейных заводов. Огни Губрайтов и одомашненные гремлины отлично поладили меж собой и прекрасно сработались, принося пользу человечеству.

И как же несладко пришлось тем, кто отваживался на добычу легких денег… Несчастным воришкам попросту перекрыли кислород: вот вздумал один банк грабануть, всё рассчитал-приготовил, вот уж и в сейф проник, вот сверлочек в замочек вставил, а в замке знаете кто? Пр-р-равильно, гремлин! Тужится медвежатник, кряхтит, одну алмазную головку на другую сменил, а сейф — ни в какую. Только пуще сверло тупит… А сзади голосок вежливый раздается:

— Так-с, уважаемый мистер Вор, не соблаговолите ли вы поднять ручки? Благодарю, а теперь повернитесь и снимите лыжную шапочку. Оп-па, это вы, мистер Эн? Что ж, вынужден сообщить — вы арестованы!

Известная фраза «моя милиция меня бережет» стала не просто фразой, а действительностью. Оборотень в погонах защищал граждан вернее преданной овчарки, непреклонным роком вырастая позади карманников и разных бандитов, приходя всегда и вовремя. Дядя Степа на улицах Санкт-Петербурга, Москвы и Сыктывкара стал явлением самым обыденным, и стихи про него родились раньше Михалкова… Рубеус Хагрид перестал быть единственным полувеликаном, ещё до его рождения по всему миру народились дети людей и нефилимов, а те из них, кто родился в России, и стали теми самыми дядями Степами.

Так что рождение Хагрида не стало чем-то из ряда вон выходящим, а вполне обычным явлением, а уж сестрёнка Венделл, рожденная через год после Рубеуса, и вовсе принесла счастья и восторга маленькому полувеликанчику. И тихо радовался вечно больной Хорас, скрюченный артритом, с любовью нянча своих крупных и здоровеньких детишек. В такой же дивный Новый мир пришли и Минерва МакГонагалл с Филиусом Флитвиком и Помоной Стивенс, пополнив собой ряды учеников Хогвартса.

Гарри де Нели, ставшему непосредственным свидетелем всему этому, только и оставалось, что дивиться итогом грядущего, начало которому положил когда-то он сам. Привычный ему старый мир постепенно сгинул, став по-настоящему безопасным, надежным и просто удивительным. Всё чаще Гарри посматривал на календарь, глядя на приближающиеся даты, и гадал с затаенным любопытством — какой будет жизнь Северуса в семидесятые и Гермионы в девяностые годы, когда настанет их черед?

Нефтяные магнаты чувствовали себя не просто ограбленными, а прямо-таки обездоленными. И было отчего! Ведь из нефти чего только не делают — топливо, машинное масло, автомобили, одежду и косметику. Само собой, в ход идет не нефть в чистом виде, а продукты её переработки. Например, концентрат, остающийся после перегонки — гудрон, используют в строительстве и дорожных работах. Вторичная переработка нефти подразумевает изменение структуры углеводородов. После чего из нефти можно получить широкий спектр материалов. Отходы нефтепереработки также идут в дело: из них производят кокс для создания электродов и металлургической продукции. Также при переработке нефти образуется сера, которая идет на выпуск серной кислоты. На втором месте после производства топлива из нефти стоит производство пластмассы. В модной промышленности практическая любая синтетика имеет в своем составе переработанную нефть. Полиэстер, из которого производят спецодежду, наполнитель для пуховиков, подушек и одеял, акрил, из которого вяжут уютные свитеры, капрон, нейлон, эластан, лайкра, лавсан и полиамид — все это сделано с использованием нефтепродуктов. А игрушки?! Ну ей-богу же, какая золотоносная жила утеряна, хоть плачь! А ведь на производстве дешевых и прочных игрушек богачи как раз намеревались жирно нагреть руки — спрос на них был бы верным и бесперебойным. А вы найдите мне родителя, который откажется купить своему дитёнку копеечный пакетик чудесных фигурок из набора «звери Африки» или такую же изумительную машинку, у которой все дверцы открываются, и даже капот с багажником!

Насчет производства гудрона для дорожных покрытий и строительных работ споры заглохли, ещё не начавшись. Их пресекла сама проснувшаяся природа, начав создавать прочные и сверхнадежные дороги. Они появлялись как-то сами собой, незаметно и ненавязчиво, попросту улегшись там, где прошел-проехал человек. Широкие центральные и узенькие окраинные улицы больших городов обзавелись каким-то очень прочным покрытием, которое мягко пружинило под ногами и казалось тепло-резиновым на ощупь, если потрогать его рукой. Ребёнок, упавший со всего разгону в погоне за мячом, не расшибался. И в то же время покрытию были не страшны колеса машин. При попытках раскопать участочек дороги, чтобы узнать, из чего оно и как, выяснилось, что это просто земная базальтовая кора, смягченная сверху пленкой битума, покрывающего всю подколёсную поверхность улиц, как защитная броня — тело рыцаря. Асфальт, разумеется, был сделан самой природой. А как — осталось её тайной за семью печатями, но очень и очень приятной тайной, ведь такую дорогу ни один человек с его технологиями не способен сотворить — её же ремонтировать не надо, вы понимаете?! Таким же образом возникли и тысячекилометровые автобаны, тянущиеся от города до города вдоль муфт электромагистралей. Многоуровневые трассы и экодуки были тоже созданы и укреплены со всей предусмотрительностью. Особо прочными природа сделала взлетно-посадочные полосы и все набережные мира, укрепив их настолько, что никакими силами их нельзя разрушить.

Укрепление домов тоже взяла на себя природа, нарастив такую же сверхпрочную «корку» по внешним стенам и просочившись вовнутрь своими земляными «жилами», вдобавок ещё и приукрасив всякими неприхотливыми узорами. Прочность одного такого пятиэтажного дома даже проверили великаном. Пригласили его посидеть на крыше… Ну, красавец в бежевом пиджаке не стал отказывать горожанам — с удовольствием попозировал счастливым фанатам и побалансировал смелым акробатом, который, впрочем, не стал совсем уж собой рисковать, а пристегнулся к колоссальному коллеге страховочным тросом.

Так что хочешь не хочешь, а тему производства гудрона с асфальтом пришлось закрывать несолоно хлебавши. Тем более что битум сама природа и приспособила в качестве дорожных покрытий и системы укрепления домов, ведь нефть — это, по сути, кровь Земли, излишки которой просачиваются на поверхность планеты, образуя собой битумные озера.

Погоревав над упущенной прибылью и запив горе коньяком, магнаты занюхали выпивку рукавом и переключились на вторичную переработку нефти и производство из неё пластмассы и нейлона. Авось на детях и женщинах получится вырулить? Мужчины же их так любят…

При упоминании нейлоновых колготок Гарри аж перекосился. И чтобы объяснить свое пренебрежение к данному предмету женской одежды, вынул палочку, выцедил из своей головы воспоминание и запустил в потолок для всеобщего обозрения. Что ж, посмотрели и скуксились, увидев, как от единственного крошечного прокола дорогие колготки расползаются в огромную дыру чуть не во всё бедро. Стрелки, затяжки, зацепки-расцепки совсем расстроили зрителей, мигом понявших, какой убыток на самом деле от этих дорогостоящих капроновых чулков.

И вообще Гарри был отчего-то против пластика. Совсем. Прикинув навскидку несколько причин, ученые сдались и кротко спросили товарища де Нели, в чем причина его неприязни.

— В том, что он не разлагается, — хмуро сообщил Гарри.

— Так это же хорошо! — загорелись глазами ученые мужи. Долговечные вещи — это же мечта каждого человека! В ответ Гарри снова поднес палочку к виску и извлек из головы очередное воспоминание. Изображение гигантской свалки из бутылок и пакетов сопровождалось комментариями:

— Пластиковые фрагменты в океане сформируют несколько массивных мусорных пятен, в том числе Большое тихоокеанское мусорное пятно, приблизительные оценки площади которого станут варьироваться от семисот тысяч до полутора миллионов квадратных километров. Эта самая большая стихийная мусорная свалка на планете, которая станет простираться от западного побережья Северной Америки до Японии. В центральной части Индийского океана в конце девяностых будет обнаружено второе по величине мусорное пятно, его площадь составит сотни квадратных километров. А Североатлантическое мусорное пятно будет задокументировано еще в семьдесят втором году. Воды Северного Ледовитого океана будут насыщены пластиком в меньшей степени, но небольшие мусорные острова скоро начнут встречаться на Северном морском пути, если вы всё же надумаете производить пластик…

Ученые мужи слушали голос Гарри, смотрели на километры плавучего мусора, видели тонущих дельфинов и черепах и обильно потели, поняв, что и эта отрасль производства уплывает из их рук. Потому что волшебники не допустят выпускать что-то, что может так или иначе навредить природе. На Гарри обратились взгляды, полные разочарования и ненависти — вот что ты тут делаешь, гад? Сидишь и мешаешь прогрессу… С-скотина.

Другой на месте Гарри давно бы помер от стыда и почувствовал бы себя крайне неуютно от столь «любезных» взглядов, но он был закален сами знаете кем и на косые поглядушки никак не отреагировал, оставшись в глазах ученых черствым и непрошибаемым сухарем. Да и старушка Магия была сильнее молодой Науки, и ученым пришлось последовать примеру волшебников — отступить в сторону и пропустить вперед этих двух своенравных дам, продолжающих творить свою собственную эволюцию. А в том, что магия эволюционировала, Гарри не сомневался. Он помнил, как дико конфликтовали в его прошлобудущем времени волшебство и электричество, как они нещадно драли друг друга, пытаясь занять свое место, в результате чего магам пришлось отсеяться от простого мира, скрывшись в резерватах, где царила исключительно магия: Косой переулок, Хогсмид и другие подобные локации. А тут, когда наука с магией пошли вместе, постепенно притираясь и подстраиваясь под нужды и особенности друг дружки, конфликтов не возникло, они попросту слились воедино. Электричество и магия стали неразлучными подругами, соединенными самой природой. Стали такими же естественными, как кошка или электрический скат. Определенную пользу они тоже принесли: электрические лампочки перестали перегорать, а электроприборы — ломаться, потому что в них поселились свои магические существа, следящие за порядком и исправностью. И чем металлический корпус утюга хуже пластикового, в конце-то концов? Тот же вопрос — к холодильникам с телевизорами…

Убедившись, что волшебному миру не грозят энтузиасты от науки, Гарри со спокойной совестью покинул собрание, на котором бедняжки магнаты пытались продвинуть в массы свои нефтяные прогрессы, и вернулся в Хогвартс слегка вымотанным, но довольным. Очередная победа в столкновении интересов осталась за магами и Природой.

Рождения Хагрида Гарри ждал едва ли не пуще его родителей, Хораса и Фриды. Ну а дождавшись, пришел в радостное умиление, как и все, ибо младенец был просто изумительный! Улыбчивый, щекастый и тяже-е-еленький, в год он потянул на килограммов тридцать. Венделл обещала быть такой же упитанной и милой. А вот в умственном развитии дети-полувеликаны явно отставали, Хагрид и в пять лет не заинтересовался буквами, а до семи лет упорно отказывался читать. Но и потом, когда малыша начали заставлять учить буквы, Хагрид отлынивал и придумывал тысячу причин, чтобы избежать уроков. Хагрида и Венди начали наказывать, журить и ругать, а что поделать, учить-то надо…

С горем пополам Хагрид всё же освоил азбуку, но чтение отныне стал ненавидеть, да так, что просто сбегал с уроков, на которых надо писать или читать. Шкала обожания к маленькому полувеликану резко упала — учителя стали раздражаться при виде лентяя и лоботряса, коим они считали Рубеуса Хагрида. И только Рам понял, в чем дело, обратив внимание на пояснение Хагрида на просьбу учителя:

— Хагрид, прочитай, пожалуйста, этот рассказ.

— Не могу.

— Почему?

— Буквы танцуют.

И вместо того, чтобы заругаться и обозвать паршивца фантазером и лентяем, Рам Никум зацепился за пляшущие буквы и начал выяснять причину того, почему они танцуют. И выяснил ведь! У Хагрида и Венделл оказалась дислексия, которую после долгих и упорных трудов удалось сгладить и ликвидировать. К десяти годам ребята вполне сносно читали и писали.

Эйлин Принц родилась в тридцатом году и таким образом оказалась в возрастной группе с Рубеусом, Венди, Минервой и всеми, кто появился на свет в то же время. А поток был не мал: Миртл Элизабет Уоррен, Оливия Хорнби, Помона Стивенс, Филиус Флитвик, братья Энджел и Элджернон Долгопупс и их кузина Августа.

Гарри хоть и был против близкородственных браков, но здесь ничего не мог поделать. Он помнил о Невилле и понимал, что нельзя препятствовать его появлению на свет. Да и потом, Невилл-то стал сильным волшебником, так что брак кузины с кузеном ему не особо-то и помешает… Просто до определенного момента он будет «спящим».

Что касается Эйлин, то эта девочка изумляла до невозможности. Чернявая, вечно лохматая, похожая на Рони, дочь разбойника, а не на потомственного зельевара: разудалистая пацанка постоянно встревала в склочки и драчки, любовно таская за вихры и косы своих оппонентов, невзирая на пол и статус. Дети аристократов и шахтеров одинаково огребали от неё. Вот ей-богу, даже Бен, собственный сын Гарри, не бывал таким боевитым, как эта бешеная оторва!

Отца Эйлин Гарри видел довольно часто, тот входил в гильдию зельеваров и чуть не каждый день посещал Хогвартс, чтобы посоветоваться со своими коллегами. В одну из таких встреч он познакомился с дочерью Уолли Принса и, обладая недюжинным чувством английского юмора, предложил прелестной мисс руку и сердце. Уолли был весьма позабавлен данным обстоятельством и к задумке Принца Альберта отнесся с должным уважением. В конце концов его род от этого союза ничего и не потерял, в принципе, только одна буковка сменилась в конце фамилии.

Эйлин, появившаяся в результате у Магдалены и Альберта Принца, ожидание дедушки оправдала, с пелёнок проявив интерес к зельварению. Вот только с полом природа малость промахнулась — девчонке следовало родиться мальчиком… Но её это, как ни странно, не расстроило и ни в чем не остановило: стрелять из лука и ездить верхом девочки тоже могут. Одна закавыка — стричься ей не разрешали, так что свои косы Эйлин ненавидела со всей страстью.

Особенно когда её кудри пыталась расчесать на ночь мама. Кое-как расплетя перекрученные шпагаты и отдохнув, Магдалена с новыми силами набрасывалась на волосы сорванки, вооружившись самой прочной железной расческой. Сражение с лохмами продолжалось часа два. Надо было не только расчесать пряди и распутать колтуны, но и выдрать из них репья и веточки с соломой. Где-то Эйлин успевала их собрать своими кудряшками…

— Елки-палки, как Мерида ухитрялась жить со своей копной? — сквозь зубы вопрошала мадам Принц, глядя на панно, где нитями была вышита та самая Мерида из кельтской легенды. В традиционной позе лучника, с натянутой тетивой лука, с развевающимися спиралями буйной шевелюры, она производила на Эйлин двоякое впечатление: с одной стороны, её героизм и независимость вызывали восхищение, а с другой — она была слишком женственной, заставляя Эйлин кривиться, плеваться и исходить презрением.

Сильнее всего Эйлин раздражали рыжие лохмы этой несносной Мериды. О боже, какая она противная со своим крошечным вздернутым носишкой, меленькими невыразительными голубыми глазками и круглыми щеками! Но хуже всех недостатков эти её кошмарные спирали, которые были совсем как у неё, а уж она-то знала, как тяжело с ними жить. И Эйлин, полная презрения к гордячке Мериде и к своим кудрям, снова и снова лезла во все дыры и щели, безжалостно продираясь сквозь них и оставляя на досках и камнях клочки одежды и черных прядей. И, соответственно, собирая на волосы щепочки и соломинки, песок и глину, репья и прочий мусор.

Вечером мама, оглядев чумазую растрепанную побродяжку, эту разбойницу с большой дороги, горестно всплескивала руками и в стопятьсотый раз удрученно воспрошала себя и мужа, за что ей такое наказание? Девчонке, однако ж, хватало такта промолчать, что она и делала, шмыгая и утирая рукавом поцарапанный нос.

Однажды Эйлин решила увязаться за группой подростков, собравшихся в поход за диким медом. За ней в свою очередь увязалась босоногая мелкота: Минни, Помка и Августа. На середине пути, когда уже можно было не скрываться, мелких заметили Рубеус с Венди и их подруги — Миртл и Оливия.

— Блин, девчонки, а вы куда? — осведомился верзила.

— С вами! — непреклонно заявила Эйлин, выступая вперед.

— Ничего подобного! — так же непреклонно возразил Хагрид. — Вы с нами не пойдете. Вертайте назад!

— А я маме скажу, что вы пошли к Пещере Артура! — храбро зажмурившись, пообещала Эйлин. Минерва с Августой и Помоной восхищенно посмотрели на неё и гордо закивали, во всём согласные с ней. Хагрид озабоченно подергал нижнюю губу — поставленный перед дилеммой, он начал раздражаться: с одной стороны, тащить малявок с собой под свою ответственность — та ещё мозоль на заднице, а с другой… если настоять на своем и таки прогнать их прочь, то это означает выволочку от родителей. Пещера Артура весьма запретная территория. Но здесь была, как ни странно, и третья сторона: девчонка Эйлин была известна своими похождениями. И этот аргумент стал решающим — Хагрид решился на авантюру.

— Ну хорошо, пошли. Но учти — за своих спутниц головой отвечаешь! — четырнадцатилетний подросток для точности ткнул пальцем в сторону семилетних соплюшек. Те возмутились было, но тут же стухли под строгим взглядом своей старшей товарки, которой было целых «взрослых» двенадцать лет.

И вот, восемь детей, из которых был только один мальчик, да и тот полувеликан недоразвитый, потопали очертя голову к пещере василиска. Запаситесь ремнями и валерьянкой, пожалуйста…

Вы не поверите, но маленькие дети, поставившие перед собой определенную и очень важную цель, способны утопать на очень приличное расстояние. Во всяком случае, эти семь с лишним километров от Хогвартса до пещеры не показались им чем-то сложным. Восхождение на гору к тому самому плато с логовом василиска тоже было для них плевым делом. А само плато стало им наградой за путешествие, ибо было плотно уставлено статуями.

Кого тут только не было… Словно в историческом музее моды, здесь застыли навеки люди всех эпох и сословий: разодетые в пух и прах богачи, все в кружевах и парче, с перевязями и эполетами, при шпаге и мече, бедняки в драных робах или вовсе раздетые до пояса. Из глубокой древности, ещё с артуровских времен, до раннего и позднего средневековья и эпохи Возрождения… После этого о плато, видимо, разнеслись дурные вести, вследствие чего визиты к пещере василиска прекратились.

— И что мы тут делаем? — резонно спросила Миртл.

— Так мёд же! — Хагрид махнул ручищей в сторону скал, где среди заросших и совершенно древних статуй от мириадов пчел дрожал и гудел воздух. — Килограммы можно набрать!

Девчонки нервно начали чесаться, словно их кожа заранее заныла от будущих укусов. Хагрид поставил корзину и вынул из неё кувшины и мешки. Эйлин задрала голову, глядя на медовые террасы, расположившиеся по скальной стене окрест хода, потом посмотрела на облепленные воском каменные статуи — их необычная конфигурация привлекла пчел своими удобными формами, к которым маленькие строители налепили воск, любовно строя свою колонию. Веселое настроение, с которым дети пришли сюда, растворилось без следа, ведь это место, по сути, являлось кладбищем. Из тех же соображений Хагрид решил не брать мёд со статуй, а набрать его со скал рядом со входом в пещеру. Уже сейчас, имея два метра роста, он мог достать довольно высоко, чем он и занялся, пробравшись поближе к гнездам посвежее. Воск и прополис тут был моложе и мягче, и Хагрид, отламывая пластины гнезд, аккуратно складывал в корзину и мешки. Пчелиные укусы были нестрашны его великаньей толстой коже, а девочки благоразумно держались подальше, отмахиваясь ветками от случайных пчел. Соты с вязким и жидким мёдом Хагрид также аккуратно собирал в широкогорлые кувшины. Ему помогала только одна Эйлин, чисто из противоречия не замечая пчел. Попутно девочка заметила особо аппетитные соты на внушительной высоте.

— Хагрид, подсади, я вон те достану.

— Да не надо, Эйлин, я уже прилично собрал…

— Хагрид, ну ты посмотри, какой оттуда светлый мёд капает!

— Да вроде такой же, как и везде… Ну ладно-ладно, давай сюда ногу.

Ворча, Хагрид сложил ладони и помог девчонке забраться по стене. Пчелы злобно гудели и роились у лица, залезая в глаза и уши. Страшные, мохнатые, желто-полосатые, они внушали понятный ужас, и Эйлин уже через секунду пожалела, что вообще ввязалась в это дело. Но не признаваться же! Так что, переборов дрожь в коленках и внутренне вереща от страха, девочка на одном упрямстве дотянулась до гнезда и, ухватившись за него одной рукой, другой принялась отковыривать его ножом от скалы.

Ладони Хагрида хоть и обеспечивали большую площадь для девчоночьих ног, диаметр гнезда оказался всё же велик. Оно попросту село на голову Эйлин. Как огромная ноздреватая шляпка гриба. Под хохот и визг девочек и гневное гудение пчелиных легионов Хагрид отступил от стены и поставил на землю обтекающую мёдом Эйлин, которую тут же обступили умирающие от смеха подруги. Снял с головы соты и вздохнул, увидев кротко мигающие глаза на медово-пчелином лице.

— Эйлин, — скорбно произнес он. — Тебя придется стричь…

— Знаю, Хагрид, — так же скорбно согласилась Эйлин, с затаенным восторгом прислушиваясь к тому, как стягиваются на голове слипшиеся кожа и волосы. Прощайте, локоны!..

Бедная мама на сей раз не удержалась от слез и, будучи под сильным впечатлением, упала на диван, слабенько отмахиваясь от домовушки с валерьянкой. Папа, сопоставив количество мёда на дочке с ближайшей пасекой, схватился за ремень, впервые в жизни взгрев любимое чадо по мягкому месту. Досталось и Хагриду: весь мёд у него забрали, самого отчитали и поставили в угол. В углу он постоял честно, без обид и протестов.

Зато после всех этих драм Эйлин наконец-то подстригли! И она, счастливая до визга и свободная, как ветер, прямо-таки убегалась на радостях, шныряя туда-сюда, прыгая всем на шею и смачно целуя куда попало. То ещё ощущение: летит нечто шустрое и радостное, хватает за плечи, громкий «чмок» в ухо, и веселый ураганчик уносится дальше. А короткая стрижка, надо сказать, очень подошла Эйлин, сделав её немножко похожей на пуделя, элегантного, стройного пуделя с мелкими кудряшками. Эту свою прическу Эйлин крепко полюбила и стриглась теперь регулярно.

Обладая боевым характером, Эйлин стала капитаном нескольких спортивных команд: в волейбольной сборной девочек, в плюй-камни, взрывающиеся карты и клыкастые фрисби, в которых отважная девочка заняла первые места и стала бессменным лидером. До выпускного, по крайней мере.

Крот прослужил долго — тридцать восемь годков верой и правдой возил своего друга по заданиям, попросту отказываясь уходить на заслуженный отдых по выслуге лет. А когда коня всё же выпихивали на вольные хлеба, вороной красавец тихо и скромно возвращался к конюшне и терпеливо ждал у денника, когда его впустят и запрут. Не хотел он расставаться с другом, тем более таким хорошим, ведь Гарри ни разу не обидел его, ни словом не оскорбил, ни плеткой не ударил, железо в рот не пихал и шпорой не тыкал.

Но годы, увы, взяли свое. В возрасте сорока пяти лет Крот отправился в Небесные левады к своему родителю Мышонку. Уход верного скакуна сильно подкосил Гарри, настолько, что он долго не мог завести себе нового коня. Много лет он одалживал коней у коллег для выполнения того или другого задания. Люди его понимали и жалели, безропотно передавая повод спешащему на работу Гарри. Одна из работ, кстати, заключалась в поисках некоего маггла по имени Фенрир Сивый. Зачем-то Гарри его искал вот уже не один десяток лет, начиная с сороковых годов. В его поисках он и разъезжал, кидаясь на каждое сообщение о нём.

На расспросы друзей Гарри честно ответил, что Фенрир — оборотень, но ему никто не поверил, потому что как маггл может стать ликантропом? А Гарри знал правду и отчаянно искал оборотня, стремясь найти его хотя бы до начала шестидесятых…

Старания Гарри были вознаграждены в пятьдесят третьем, когда его вызвал молодой лейтенант, при взгляде на которого Гарри охватило странное ощущение дежавю: светло-бежевый плащ, лукавый прищур слегка косящих карих глаз и маленькая французская машина, возле которой Гарри дожидался этот невысокий, страшно знакомый лейтенант.

— Что-то большое сломалось в этом мире? Я думал, вы американец, — выпалил Гарри, с изумлением оглядывая полицейского.

— О, не волнуйтесь, милостивый сэр, — вскинул тот руку в характерном жесте. — В мире ничего не поломалось — я действительно из Америки. Просто воспользовался открытой границей по причине съезда конгрессов и прибыл в Соединенные Королевства, чтобы приобрести европейскую машину. Вот этого славного паренька, — и он любовно похлопал по капоту новенький сверкающий Пежо 403. Хитро-проницательно глянув на Гарри, Коломбо заметил: — Не лгут слухи, мистер де Нели, вам и вправду ведомо будущее?

— Сдаюсь! — обезоружено рассмеялся Гарри. И признал: — Вы на самом деле великий сыщик. Кстати, — оглянулся он по сторонам, — а где тот, кто послал мне Патронуса с вашим сообщением?

— А-а-а, так вот как называется тот серебристый дымок с голосом! — воскликнул лейтенант, прихлопывая ладонью по лбу. И пояснил: — Это я с Паганелем договорился. Вот тут живет, — сыщик погладил капот. — В моторе сидит. Я подумал, если он живой, то с ним же и договориться можно. Верно? Так вот, заметил я весьма примечательного мистера, что зашел в этот бар через дорогу, и говорю: «Паганель, дружище, а ведь его некий господин де Нели разыскивает, ориентировочки-то во всех полицейских участках развешаны… Как бы нам связаться с этим достойным малым?», а Паганель мне, значит, отвечает: «Говори сообщение, а я отправлю!». Вот так-то вот! — и Коломбо лукаво сощурился на Гарри, забавляясь его понятным удивлением.

Додивиться поразительному гремлину, умеющему вызывать Патронуса, Гарри решил попозже, сейчас надо было действовать. Не смея рисковать понапрасну, он додумался позвать подкрепление, для чего запустил в эфир голосовое сообщение друзьям:

Морион, Джон, Майрон, если можете, подойдите ко мне по заданным координатам.

На узенькую лондонскую улочку с неба незамедлительно спикировал огромный фестрал, за ним в воронке трансгрессии возник Джон Дервент, а вместо Майрона Беддока появился Бернар, который тут же пояснил своё присутствие:

— Извини, Гарри, папа занят — только что принял костерост, так как сломал ногу и руку. Так что я за него… — увидел поднятые брови и дополнил: — То есть не он сам сломал, а мама его к кому-то в телевизоре приревновала, причем так быстро и страстно, что мы с папой не успели понять, к кому.

Хмыкнув, Гарри кивнул на бар через дорогу:

— Фенрир там. Надо взять его быстро и осторожно. Он очень опасен даже в человеческом виде, может напасть, поэтому постарайтесь не попасть ему в зубы. Морион, — обратился он к фестралу, — займи позицию где-нибудь сверху. Будет уходить — не дай ему сбежать. А если понадобиться — убей. Так, а теперь надо бы выманить людей на улицу, будет куда целесообразней произвести арест не в помещении.

— С этим я справлюсь, — улыбнулся Коломбо. — Ждите здесь.

И маленький, совсем не спортивного вида человек в нелепом бежевом плаще семенящей походкой пересек улицу и скрылся в баре. С минуту ничего не происходило, улица была тиха и безмятежна. А потом… Чье-то тело ударилось о дверь, затем второе, третье, и вот уже паникующая толпа вынесла наружу двери и окна, выломилась на улицу и рассеялась во все стороны. Запоздало заверещала сирена пожарной тревоги, наддавая жару. Казалось бы, в такой давке бесполезно кого-то искать и хватать. Джон бы точно не справился, но Гарри же, кроме него, ещё фестрала с урсолаком пригласил, а у тех отличный нюх…

Глухо взрыкнув, поднялся над толпой трехметровый бурый медведь, носом и глазами вмиг выцелив добычу — высокого бомжеватого типа с нечеловеческими чертами лица.

— Твою мать… и вправду оборотень! — ахнул потрясенный Джон, выхватывая палочку. Он до последнего не верил в маггла-ликантропа.

Видя, что окружен, Фенрир пришел в ярость. Его намерения были настоль очевидны, что Гарри выругался, бросаясь наперерез, чтобы не дать оборотню устроить резню… Но его опередила Морион, упав сверху невидимым Роком. Раздвоенные копыта намертво припечатали Фенрира к асфальту, а когти крыла угрожающе замерли возле самой яремной вены на шее, обещая быструю и верную смерть, если он рыпнется. Бернар вернул себе человеческую внешность, чтобы помочь Джону повязать нежданную находку. Надо было видеть лицо Джона, с которым он надевал на Фенрира антимагические наручники — с таким недоуменным недоверием смотрел на пойманного преступника. Ну да, он же не смотрел телевизоров и не видел фильмов про ночных тварей, а магглы их очень много сняли, причем ни один оборотень при этом не являлся волшебником. Насколько Гарри помнил, они все были одержимыми людьми. Да и вообще, ликантропия свойственна как раз обычным людям, благодаря чему простой человек обретает сверхъестественные силы и мощь и иногда даже получает дар обращения в зверя. Потому-то оборотней и боятся… Особенно вот таких, одержимых луной и жаждой убийства.

Проследив взглядом за Джоном и Бернаром, сопровождающих Фенрира к полицейскому автомобилю, Гарри глубоко вздохнул — вот и всё, не будет в школе больного ликантропией Римуса Люпина, теперь там будет учиться нормальный, здоровый и веселый ребёнок. Рядом смущенно затоптался маленький лейтенант, и Гарри с интересом взглянул на него.

— Что вы такое сказали в баре, лейтенант Коломбо?

— О, да ничего особенного. Просто спросил, не проползал ли тут мой домашний крякозябр…

— Кто? — с изумлением переспросил Гарри, во все глаза взирая на невозможного человека.

— Я тоже не знаю, кто, но название показалось достаточно грозным, — невинно улыбнулся Коломбо. — Главное, как можно озабоченней заглядывать под столы и тихонько шептать: «ко мне, маленький проказник, пока никто не умер от твоего укуса». Я успел обойти почти весь зал, прежде чем кто-то спросил, кого я ищу, а уж после моего вопроса всем хватило ума сопоставить крякозябру со смертельным укусом какой-то ядовитой твари.

К концу рассказа Гарри весь ухохотался, вытирая счастливые слезы — ай да Коломбо! Только он способен навести такого шороху своим невинным безобидным видом. Так и представилось, как тихий скромный гражданин, смущенно извиняясь, заглядывает под каждый стол бара-ресторана и зовет-ищет не то собачку, не то кошечку, а потом огорашивает всех вопросом о смертоносном крайте… Отсмеявшись, Гарри сказал с искренним уважением:

— Ловко вы людей на улицу выманили. Обычно устраивают легкое задымление помещения и кричат: «Пожар, пожар, спасайтесь!», а у вас всё по-другому.

— До союза магии и науки это сработало бы, но не сейчас, когда пожар не то что невозможно устроить, но и вообще замыслить, — добродушно ответил Фрэнк Коломбо, согрел Гарри благодарным взглядом и добавил: — Вы себе представить не можете, как это здорово — работать с четырехколесным напарником. Раньше-то машина была всего лишь машиной, а теперь это настоящий преданный друг. Весьма удобный в плане эксплуатации и долговечный: поломался — не беда, можно починить, колеса там поменять, стекло заменить… Одно точно — хоронить такого друга не придется.

Гарри с любопытством оглядел капот с круглыми фарами и задумался — тоже, что ли, машину завести? А то лошадей что-то уж больно терять… Коломбо словно прочитал его мысли и осуждающе покачал головой.

— Слышал о вашей утрате, господин де Нели. Позволите дать вам совет? — дождался сумрачного кивка Гарри и продолжил: — Дайте счастливую жизнь ещё одной лошади. А потом ещё одной и ещё, пока хватит ваших сил. Просто помните: вы тот человек, который способен подарить лошади хорошую добрую жизнь. Подумайте о том, какими счастливыми были ваши кони, и о том, как осчастливить ещё стольких же.

Гарри был просто очень впечатлен житейской мудростью американского полицейского, настолько, что даже склонил голову.

— Сердечно благодарю вас, Коломбо. Именно так я и поступлю: возьму на воспитание маленького жеребёнка, пусть он смолоду будет счастлив и горд от дружбы со мной.

— Рад был помочь, — улыбнулся Фрэнк и с любопытством наклонил голову набок. — А скажите, как выглядит телесный Патронус? Я только слышал, что они похожи на животных, сам видел только голосовые послания — серебристые облачка. Не покажете ли мне? Других знакомых волшебников как-то неохота просить, а с вами я чувствую себя своим.

Гарри озабоченно закусил губу, попав внезапно в свою собственную ловушку. Дело в том, что он никогда не вызывал своего оленя, обходясь малым — ни к чему не обязывающим бестелесным Патронусом в форме серебристой дымки, что было куда проще и менее энергозатратно: сотворил фон, надиктовал сообщение, отправил адресату и всё, и никаких счастливых мгновений не надо вспоминать для создания полноценного телесного Патронуса. Но этот славный лейтенант так искренне заглядывал в глаза и с такой детской непосредственностью ждал, что у Гарри духу не достало возразить ему. Снова вынув палочку, он взмахнул ею, вызывая в памяти самое любимое свое воспоминание — день в лесу во время единения с отцом и сыном.

— Экспекто Патронум!

Лев. Не серебристо-прозрачный, но теплый, золотистый, с платиновым отливом. Соткался из кончика палочки и встал перед Гарри, родной-родной, со знакомыми отцовскими морщинками на львином лике. Европейский лев — символ друидов, знак сверхнадежности и доверия, силы и мудрости… Господи… Гарри с трудом проглотил возникший в горле комок. Одно знакомство с Коломбо, и столько нового он о себе узнал.

— Он великолепен, Гарри! — с благодарностью воскликнул Фрэнк, отважно протягивая руку и касаясь львиной морды. — И теплый такой!.. Нежно-бархатистый… Спасибо, Гарри, я навсегда запомню это.

Гарри только кивнул, ошеломленный донельзя. Патронусом он тоже ухитрился отличиться. Подумать только, не серебристо-неосязаемый, как у всех, а золотой и материальный. Что ж с ним не так-то, а?.. Но увы, ответ на это знали только Магия и Время, а они, к сожалению, безголосы.

С Фенриром Гарри пробыл до самого конца и, лично проследив за тем, чтобы его казнили посредством поцелуя дементора и отрубания головы гильотиной, вернулся домой с чистой совестью. А в ближайшие дни воплотил в жизнь совет лейтенанта Коломбо — отправился на выпас и обратил взор на молодняк. И тут же понял, что выбор будет сложным — жеребятки были такие милые, стройные, тоненькие, курносые и совершенно очаровательные! Один из них, к счастью, облегчил ему задачу тем, что привлек к себе внимание своим необычным поведением. Он копал землю. Копал старательно и страстно, уйдя по плечи в разрытый холм, наружу торчал зад и куцый хвост. Гарри был так заинтригован, что не удержался, перемахнул через изгородь и подошел к землекопу. Похлопал по крупику и осведомился:

— Чем ты занимаешься, малыш?

Комья земли перестали лететь и жеребёнок, прервавшись от занятия, вылез из ямы и выпрямился, повернувшись к Гарри чумазой мордочкой. А у того сердце так и екнуло — сквозь грязь на лбу проступала узкая белая проточинка в виде сосульки, на переносье она обрывалась и продолжалась капелькой на носике. Словно Мышка взглянул на Гарри из далекого Небытия, возродившись в этом маленьком смешном землекопе.

— Ну, здравствуй, Землеройка, — тепло сказал Гарри.

* * *

— Тоб, эй, Тоб, проснись!..

Но тот, кого звали Тобом, только глубже зарылся в подушку. Пришлось будильщику нагнуться и потрясти его за плечо.

— Тоб, вставай! Или мне тебя Тобиком позвать прилюдно?

— Что? Черт, нет! — отброшенное одеяло улетело на пол, а с постели угрем взвился тонкий жилистый юноша, едва не впечатавшись темечком о лоб склонившегося над ним приятеля. — Десси, какой я тебе Тобик? — гневно вопросил он, заспанно моргая на ехидное лицо шотландца.

Тот хмыкнул и отодвинулся, наблюдая, как Тобиас спешно одевается, силясь натянуть сразу и брюки, и носки. Внешне эти парни страшно походили друг на друга: оба худые, с перекрученными мышцами под бронзово-загорелой кожей, черноволосые и слегка долбанутые по характеру. Отличались они только глазами и именами: у Тобиаса Снейпа глаза черные-черные, а у Десмонда Стебля они были тепло-карими. Пожалуй, волосы у юношей тоже различались оттенками. Шотландец норманнского происхождения Десси имел теплый кофейный цвет, в то время как англичанин Тоби был из категории жгучих брюнетов — его волосы отливали холодной синевой.

Одевшись и наскоро причесавшись, Тобиас глянул на часы и, взвыв, рванул вон из комнаты под зловредный гогот Десси. Но на лекцию по стихийным бедствиям студент успел, несмотря на проделки соседа по комнате.

Усевшись на лавку в амфитеатре и пристроив на подлокотный столик папку с конспектами, он превратился в слух, попутно проверяя, все ли пуговицы застегнуты и не надета ли рубашка наизнанку? Лектор тем временем монотонно гудел, читая доклад с листов, лежавших перед ним на кафедре:

— Лесные пожары воспринимаются людьми как страшное стихийное бедствие. Однако природа давно подстроилась под это явление и даже в каком-то смысле научилась извлекать пользу. Но только не в том случае, когда в ситуацию вмешиваются люди. Если обычный природный пожар полезен тем, что помогает лесу обновиться, что-то даёт экосистеме, увеличивает разнообразие видов, то пожар, устроенный человеком, всё просто уничтожает и отравляет природу. Поэтому небрежное обращение с огнём в лесу или даже рядом с лесом настолько опасно…

Ага, понятно, учтем и запомним. Тобиас черкнул заметку об этом в тетради. Пролистал до чистых страниц и снова превратился в слух, торопливо записывая за преподом.

— Природные лесные пожары являются естественными инструментами для очистки территорий от старых, заросших и часто больных лесов, обновления поверхностного слоя почвы и насыщения её продуктами горения, одним из лучших удобрений. Поэтому польза и вред лесных пожаров всегда рядом. В принципе лесной пожар следует рассматривать как естественный природный фактор формирования растительных сообществ, в особенности таежных лесов. Он может приводить к частичной или полной гибели древостоев со сменой пород и возрастных поколений, создавая в значительной мере условия для возникновения, существования и исчезновения лесов, их экологического функционирования и качественного состояния. В таежных лесах пожары — периодически возникающее явление уже в течение сотен и тысяч лет, поэтому практически каждый участок, можно сказать, представляет собой ту или иную стадию послепожарного восстановления. Более того, есть виды деревьев и других лесных растений, которым периодические низовые пожары полезны и даже необходимы для развития, расширения их сферы обитания. Это, например, лиственница, которая быстро и прочно заселяет освободившиеся от растительности территории, в первую очередь свежие гари.

Угу… а «послепожарного» как пишется? Это слово вообще есть в энциклопедии?

— На больших территориях стоят леса примерно одного возраста. Казалось бы, как подобное возможно? А это тоже последствие пожаров, которые произошли многие сотни лет назад, а затем примерно в одно время леса стали восстанавливаться. После чего наступил период затишья, когда леса не горели двести-триста лет. А потом вновь приходили пожарные годы. Вот такой природный цикл.

Угу, понятно теперь, почему случайным кострам, забытым в лесопарке, не дают разгореться в полную силу и почему при этом в другом регионе дали дотла сгореть одному старому заповеднику… Вот в чем дело, получается… засунув кончик ручки в рот, Тобиас принялся остервенело грызть костяной колпачок, одновременно просматривая свои записи. Где, где же оно? А вот… «причины возгорания лесов».

— Профессор! — вскинул он руку. — А тот пожар на прошлой неделе в Торнбулле как возник?

— Его поджег дракон, мистер Снейп, — незамедлительно ответил лектор.

— О, понятно, спасибо, больше вопросов нет, — пробормотал Тобиас, зарываясь в записи. В них его же рукой было написано, что пожар начался рано утром, при этом задолго до его возникновения были депортированы лесные обитатели — птицы и звери, по крайней мере те, кто оказался достаточно умен и послушался глашатаев, самые тупые и недалекие остались и погибли в огне. Вот сюда и впишем новую информацию. Вынув ручку изо рта, Тобиас быстро застрочил: «Налетел дракон и произвел пал по сухостою, уничтожая старые и больные деревья. Бурелом и валежник, гниющие в толще перегноя, по-видимому, представляли опасность для лесной экосистемы». Снова зашуршал листами, соображая, достаточно ли материала накопилось для конспекта? Ну, вроде. Успокоившись, студент захлопнул тетрадь и с облегчением засунул её в папку — всё, доклад для профессора Берринджа готов! Осталось переписать набело и сдать.

С чувством полного умиротворения Тобиас откинулся на спинку лавки и облегченным взглядом скользнул по головам студентов, сидящих ниже и впереди. Его внимание привлекла девушка с короткой стрижкой, её иссиня-черные кудри мелко вились и имели точно такой же оттенок, как у него. Хм… Это, кажется, Эйлин с параллельного курса Академии гражданской защиты. Говорят, обошла всех в альпинизме, взяла первые места во всех категориях сложности. Ну ещё бы, волшебница же… И, кстати, ещё слушок ходит, что она из семьи аристократов и едва уговорила родителей отпустить её в большой мир. Боевая девчонка. Надо посмотреть, на какие тренировки она записана, может, удастся с ней познакомиться?

Найдя и поставив перед собой цель, Тоби тут же начал выполнять её, ибо был человеком не только слова, но и действия. Приметив, к какой двери направилась заинтересовавшая его девушка, Тобиас постарался первым добраться к ней и таким образом попал в поле зрения Эйлин. А оказавшись рядом, он впервые посмотрел ей в глаза. Заглянул и пропал. Глаза красавицы были такого же антрацитово-черного цвета, как его собственные.

А что же Эйлин? О, она впервые в жизни растерялась, когда ей в глаза заглянул до безумия родной человек… Правы были философы древности, слагая притчи о половинках одного целого, о том, что сколько бы времени ни прошло, они всё же найдут друг друга, чтобы воссоединиться. Именно это, по ощущениям, произошло с Эйлин и Тобиасом. Встретившись взглядами и увидев поразительное сходство во внешности, они уже больше не смогли расстаться, так как поняли, что сведены самой Судьбой. Заворожено замерев, стояли Эйлин и Тоби лицом друг к другу, смотрели в глаза и не дышали, попросту забыв об этой жизненно важной функции. Мимо тек гомонящий порывистый народ, как-то ухитряющийся не задеть застывшую парочку, плавно огибая с двух сторон, как бурный поток — камень.

Первым отмер Тоби: медленно подняв руку, он осторожно подергал пальцами за милую кудряшку над глазом Эйлин, вдохнул и зачарованно выдохнул:

— Настоящая… Я думал, только у моего отца есть такой цвет глаз и волос. У Сайруса Снейпа…

— Я тоже в папу, — слабо улыбнулась Эйлин. — Альберта Принца…

Её глаза, впрочем, неотрывно смотрели на потрясающий нос Тобиаса. Это был воистину восхитительный нос: длинный, с широким приплюснутым переносьем со львиной складочкой над ним, аккурат между глаз, облагороженный горбинкой и трепетными тонкими крыльями, от которых к уголкам рта сбегали глубокие складки. А рот… Боже…

Сообразив, что неприлично пялится на этот чувственно очерченный рот, Эйлин вздрогнула, поспешно перевела взгляд повыше — к глазам — и наткнулась на ехидный огонек любящего, всё понимающего человека. И поняла — он простит ей всё, ибо не видит в ней никаких недостатков. Таков был взгляд родного мужчины.

Выйдя из Академии спасателей, Эйлин и Тоби, желая продолжить знакомство, договорились пойти в театр, на постановку пьесы «Принца датского». Пришли к условленному сроку, прихватив для гарантии своих близких друзей. Эйлин пришла со своей лучшей подругой, Тоби, соответственно, с другом. И пропал навеки Десмонд Стебль, встретившись взглядом с темно-карими глазами прелестной Помоны Стивенс…

В космос люди слетали. Без собачьих и человечьих жертв, к счастью, обошлось. Нашлись гремлины даже для ракет и спутников. Это были какие-то особенные мега-гремлины, огромные, неповоротливые существа, вроде тех, что улеглись в недра фабрик и заводов, но помельче и подвижней. Однако их сил хватило на разгон и подъем ракеты в космос, чтобы оставить на орбите первый спутник.

Первую собаку-космонавта — Лайку — подняли, пронесли вокруг земного шарика, чтобы она торжественно облаяла его, и спустили на Землю живой и здоровой, её встречали всей планетой и чествовали, как героя. А за собакой с гордостью и оптимизмом последовали героические люди. В первый отряд космонавтов были зачислены двенадцать человек: Иван Аникеев, Валерий Быковский, Борис Волынов, Юрий Гагарин, Виктор Горбатко, Владимир Комаров, Алексей Леонов, Григорий Нелюбов, Андриян Николаев, Павел Попович, Герман Титов и Георгий Шонин. Позже в этот отряд космонавтов были зачислены: Евгений Хрунов, Дмитрий Заикин, Валентин Филатьев, Павел Беляев и Марс Рафиков. После вторичных испытаний в полет отправилась отважная Валентина Терешкова, первая женщина-космонавт…

Их постоянные спутники, управляющие попеременно всеми Востоками, Восходами и Союзами, разумеется, тоже вошли в историю космонавтики, как бессменные пилоты кораблей: верные космические гремлины Полюс и Горизонт, по-домашнему нежно называемые благодарными людьми Плюшка и Зонтик.

На зависть американцам, которые слишком трепетно относились к своим полным драгоценным тушкам и, не доверяя каким-то стремным гремлинам, попробовали обойтись своими силами, в результате чего юг страны охватила паника, когда начали находить разбившиеся НЛО с останками маленьких зеленых человечков, которые, конечно же, были всего лишь подопытными мартышками…

Весь остальной мир, читая газеты, смотря телевизоры и слушая радио, только хихикал над незадачливыми янки и их тщетными потугами вырваться вперед в космической гонке. Народ УЖЕ знал, что Россия всех обошла и будет первой всегда и во всём. Особенно в таком прочном союзе с Англией и Францией, который был столь гармоничен и заманчив, что к Тройке со временем присоединились ещё две страны — Германия и Канада, далеко подвинув Америку. А Россия, как известно, щедрая душа, приютила и согрела весь Запад. К Канаде, не будь дурой, тут же удрала Калифорния, срочно отсеявшись от США, благодаря чему, кстати, Коломбо и сумел вырваться в Европу. Сбежала от Америки и Аляска, сообразив, что лучше окультуриться, чем остаться дикой и незаселенной со своими никому не нужными карибу… Хорошо хоть без физического дележа континента обошлось, не пришлось драть материки на части.

А так покорение космоса принесло человечеству ощутимую пользу — была открыта, освоена и развита спутниковая связь и последовавшее за этим массовое создание мобильных и спутниковых телефонов. Космические технологии подарили человечеству новую медицину: магнитно-резонансные и компьютерные томографы, аппаратуру для гемодиализа и кардиографии, дефибрилляторы. Датчики контроля вредных примесей в воздухе, системы фильтров для очистки воды, для контроля качества продуктов питания — это тоже космические технологии, служащие охране здоровья и защите окружающей среды на Земле, дополнительная помощь магическим коллегам, так сказать… Солнечные батареи, которые изначально разрабатывались для космических аппаратов, привели в итоге к появлению солнечной энергетики.

Всё это происходило не сразу, но верно, и по прогнозам Гарри, Россия будущего будет развита куда раньше, чем канонно, безо всякого влияния Запада. Главное, миру теперь не грозили стихийные бедствия и перенаселение, природа контролировала свои стихии, управляла ветрами и мировым водоворотом, следя за тем, чтобы не было засух и жажды от нехватки воды в засушливых районах планеты. Ну и попутно расширяла горизонты, даруя людям и зверям новые земли для обитания. Планета-то огромная, какое перенаселение, я вас умоляю…

А проснувшиеся боги, спустившись со своих Олимпов, быстренько привели людишек в разум. Пример индийского не то Ганеши, не то Шивы был достаточно ярким: вышел индиец на улицу, чтобы сослужить утреннюю мессу и принести привычное жертвоприношение, как голос с небес прогрохотал:

— Ты зачем меня молоком поливаешь? Ты его лучше голодному ребёнку отдай, вон их сколько на улицах Дели… Меня-то им зачем поливать?..

Или вот ещё одна религиозная глупость, при которой верующие зачем-то катятся по коврикам к храму. Смотрел-смотрел на это крайне озадаченный… ну, допустим, Вишну, почесал темечко да и бухнул:

— А вы своим дочкам тоже говорите «прикатись ко мне, и я куплю тебе платьице?»

Распластанные на километр мужские тушки перестали катиться и смущенно посмотрели на вопрошающие небеса, впервые почувствовав себя идиотами. А на просьбу одного такого просителя проснувшийся небожитель дал дельный совет.

— Мою жену разбил паралич, что мне сделать ради её облегчения?

— Оставаться рядом с ней и быть ей поддержкой вместо того, чтобы совершать многолетние паломничества на край света…

Вот так-то вот! А то, что боги не всесильны, люди приняли с должным пониманием и без протестов. Есть вещи, над которыми не властны никакие силы богов и природы и которым противостоят куда более могущественные силы. Например, любовь, уж она-то действительно творит чудеса. И сотворила же! Благодаря уцелевшему генофонду люди находили свои половинки, заключали долговечные браки и рождали здоровеньких деток, а если случалось родиться особенному малышу, то его окружали самой теплой заботой и любовью, творя свои маленькие внутрисемейные чудесики.

Отдельно скажем о пограничных собаках, которых обновленный мир знатно пощадил, им не довелось воевать на войне, но границы Джульбарсы и Алые охраняли так же исправно и верно. А их век благодаря совмещенной магии и человеческой любви значительно удлинился: вместо коротких десяти-пятнадцати лет псы теперь жили по сорок-пятьдесят, что весьма углубило людскую привязанность, ведь теперь четвероногий друг мог находиться рядом с человеком почти всю его сознательную жизнь. А его уход по старости воспринимался почти что на равных, подобно полноправному члену семьи, и без сожаления по поводу, что-де мало пёс прожил.

* * *

Бенджамен де Нели сотворил отцу огромную и неожиданную подлянку, когда в пятьдесят четвертом сделал предложение Минерве МакГонагалл. У Гарри с Марволо прямо челюсти отвисли, когда услышали о помолвке, они-то полагали, что Бен женится на Мелларии, младшей дочери Марволо. Но вот поди ж ты… Правду говорят — сердцу не прикажешь. Влюбился Бен именно в Минерву, статную и красивую девушку с природной грацией и утонченными манерами. Если честно, то Гарри и не подозревал, какой на самом деле красавицей являлась юная Минерва.

Благодаря измененной реальности, Минерва выросла в любящей, очень дружной и прочной семье. Её родители, Роберт и Изабель, встретились в обновленном мире и знали всё друг о друге, соответственно, никаких тайн не делали из своего происхождения. А брак священника и волшебницы не стал чем-то предосудительным. Минерва и её младшие братья росли в холе и нежности.

Эйлин и Помона, узнав о свадьбе Бена и Минервы, решили воспользоваться благоприятным моментом и уговорили женихов назначить их собственное бракосочетание в тот же день и в том же месте — в часовне при Хогвартсе. Так что зрелище было просто неописуемым! Три прекрасные парочки: очень похожие зеленоглазые и темноволосые Бен и Минерва и такие же идентичные меж собой остальные. Бен вырос в очень красивого человека, а если точней, он был копией своего отца Гарри. Просто один в один.

Что касается Гарри, то он не смог скрыть волнение при виде юношей, когда подошел поздороваться и поздравить.

— Эйлин, ты прелестна, солнышко, Помона, ты выглядишь ошеломительно! — поцеловав ручки невестам, он обратил взор на женихов, безошибочно называя каждого из них: — Десмонд, Тобиас, рад знакомству, я — Гарри де Нели! — протянул руку. Но, пожав, тут же привлек юношей за шеи, не в силах сдержать отцовских чувств. — Мальчишки мои…

Он был так искренен в своих чувствах, что Тоби с Десси сполна ощутили на себе его расположение, отчего малость встревожились. В хорошем смысле. Когда Гарри отошел от них, парни тут же спросили у своих девушек:

— Кто он?.. — и комок в горле с трудом проглотили.

— О, его все любят, — потеплела взглядом Эйлин. — Самый лучший волшебник в мире, Всеобщий Отец, Защитник и Покровитель Хогвартса. Благодаря ему так изменился мир…

— И такой скромный, — растеклась умилением Помона. — Ему столько раз предлагали орден Мерлина первой степени, а он всё отказывался и отказывался, нипочем никаких наград не брал.

— Да зачем ему?! — воскликнула Эйлин. — Он же и так хорош! Он самый лучший Рождественский дед, его подарки столько счастья приносят малышам!..

Тоби с Десмондом, слушая восторженный щебет красавиц, начали медленно закипать, обрастая здоровой ревностью вкупе с уважением к заслугам. К счастью, им хватило ума удержать порывы ревности при себе. А там и впечатление постепенно сменилось, когда юноши получше узнали Гарри и увидели его взрослых детей и красавицу жену.

Тройная свадьба, да ещё в таком волшебном месте, оставила в памяти Тоби и Десмонда только самые лучшие воспоминания. Их счастливые невесты были самыми прекрасными девушками на свете, а Минерва была очень благодарна Эйлин и Помоне за идею сыграть торжество вместе, тем самым доказав свою верность. У неё были настоящие подруги!

Где-то в середине дня свадьбу чуть не испортило скандальное вторжение пьяного сквайра по имени Дугал Макгрегор. Распространяя амбре перегара и держа за горлышко ополовиненную бутылку виски, он, пьяно вихляясь из стороны в сторону аки рожь на ветру, агрессивно прогундосил, пытаясь сфокусироваться на шести Минервах:

— Что, б-бросила, с-стерва? П-променяла мня на маг-га?..

Минерва предпочла промолчать, изображая оскорбленную невинность, тем более что за неё было кому заступиться.

— Чего?! Ах ты ж паразит! Ты ж сам нам условие выставил, что ведьма не войдет в твою жизнь! — взбеленился честный проповедник Роберт МакГонагалл. Изабель играла двумя шариками огня на ладонях и задумчиво прикидывала, какой из них лучше метнуть — желтый или красный? Казалось бы, скандала не миновать и праздник будет безнадежно испорчен. Но положение спасла, как всегда, вездесущая Фелина, считающая своим долгом бывать на всех торжествах Хогвартса. Зеленая кошка подошла, понюхала перепившего смутьяна и скорчила такую предсказуемую гримаску, как будто её вот-вот стошнит. Извечный и беспроигрышный прием всяких умных кошек, желающих сказать свое веское «фи».

Пьяный маггл вперся сюда впервые и зеленых кошек ещё не видел. Так что, узрев над собой кошку ростом с дом и с весьма очевидными намерениями, а главное, представив, как её выворачивает на него… Драпал Макгрегор споро, протрезвев и зарекшись с тех пор брать в рот спиртное, потому что допился дальше некуда, вот до эдакой «зеленой белочки».

Свадьба была спасена, гости благополучно допели-доплясали, дети получили дополнительный вагончик сладостей, а новоиспеченные семьи ощутили приятную усталость при закате солнышка. День закончился, и настала их первая брачная ночь. Гарри, мудрейший из людей, подошел попрощаться с Тоби и Десмондом.

— Ребята, рад за вас. Навещайте нас — ворота Хогвартса для вас постоянно будут открыты. Не забывайте сюда дорогу, помните, здесь вам всегда помогут.

— Спасибо, Гарри, запомним, будем… — парни поочередно пожали руку доброму волшебнику и пошли к дожидающимся их свадебным лимузинам, роскошно украшенным Роллс-Ройсам. Они обязательно приедут, потому что Гарри сказал правду. С некоторых пор Хогвартс перестал прятаться и казаться древними развалинами, ворота его распахнулись для всех желающих, гостей и просто любопытных.

Проводив взглядом Снейпов и Стеблей, Гарри перевел глаза на темнеющее небо. В этот день история сделала ещё один виток в свежую колею — Минерва МакГонагалл вышла замуж и стала Минервой де Нели. Так не потому ли Судьба распорядилась, чтобы её мужем стал человек, которого не было в каноне, как в случае с ним и Арианой?.. Насколько он помнил, канонная Минерва отказалась от брака с любимым человеком из-за Статута секретности. Что-то помешало ей выйти замуж за Дугала Макгрегора и в этот раз, но это и к лучшему, верно же? Лично ему не понравился этот агрессивный пьяница…

Подошел и встал рядом Марволо.

— Хм-мм, я думал, породнимся, хотя бы через наших детей, — задумчиво произнес он.

— И не говори… — рассеянно отозвался Гарри, созерцая бриллиантовые небеса.

— Что-то не так? — прозорливо спросил Рам, присоединяясь к ним.

— В моём прошлобудущем Минерва осталась старой девой, — подумав, сообщил Гарри. Всё поняв, друзья молча постояли рядом с ним, так же, как и он, разглядывая голубые и белые звездочки.

Так что рождение внучки стало для Гарри чем-то вроде откровения. И не просто откровением, а Знаком, даром свыше. Ведь её назвали Алисой… Алиса де Нели, смешная, милая и такая родная-родная, Гарри аж растаял от неожиданной силы умиления, которое получил, став дедом. С той же умилительной кротостью он принял и тот факт, что, возможно, станет прадедом Невиллу, ведь других Алис в Хогвартсе больше не было, зато в том же году на свет появился Фрэнк Долгопупс. Да и так, если хорошенько подумать, в каноне не понятно, как и откуда взялась Алиса, чья она дочь и кто её родители… А значит, был кто-то, кто остался неизвестным в той старой истории. «Может, ему тоже надо «спрятаться», чтобы исчезнуть? — мимоходом подумал Гарри. — Остаться в тени и стать неизвестным?»

— Зачем? — пресек его планы Барри Винкль, как всегда, уловив чужие эмоции и настроение. — То, что ты здесь, не значит, что тебя не было раньше.

— Я запутался, Барри, поясни, — взмолился Гарри.

— Дети Соломона погибли в тот год, когда появился ты. Думаю, здесь произошел случай спонтанного «замещения», перенеся тебя из будущего, Магия и Время восполнили пустоту, образовавшуюся на месте утраченных жизней, либо жена Соломона перед смертью попросила богов о помощи, и магия таким образом попыталась спасти её детей. Кто знает… Во всяком случае сердце не обманешь, ведь вы с Соломоном именно друг к другу потянулись: он — к сыну, ты — к отцу. Это и есть та самая необъяснимая взаимосвязь родственных душ.

— Но ты же не хочешь сказать, что это из-за меня были сожжены жена и дети Соломона? — холодея от ужаса, спросил Гарри.

— Нет, я этого не говорил и не скажу, — твёрдо сказал Винкль. — Это было уже свершившимся фактом, твоё появление — лишь вопрос времени. Ты, прости за сравнение, затычка в прорехе Бытия. Магия и Время всего лишь заткнули тобой дыру в происходящих событиях, а так как тебя где-то убивали, то претензий к перемещению у тебя не должно быть.

— Это верно, — Гарри чуть расслабился, успокаиваясь. — Семь убивающих заклятий разом всё-таки не шуточки… А почему всё-таки в Арктику?

— Видимо, потому, что там был кто-то, кто остро нуждался в ком-то, — пожал плечами Винкль.

— Зейн, — кивнул Гарри. Подумал и успокоился окончательно. Неспроста магия из семи миллиардов жителей будущего выбрала именно его, единственного волшебника, который являлся круглым сиротой в то время, выросшим без отца и матери. И магия не ошиблась в выборе, переместив из одной точки Бытия в другую именно его, наивного и простого, как тапок, или, вернее, как чистый лист, без единой помарки… Он же был подобен новой тетрадке, в которую никто не успел записать ничего особо важного, так, пометки на полях, что следует быть таким-то и таким-то… А дальше тетрадка попала в хорошие руки, которые и записали в нём необходимые знания, коим он и последовал, благо что учителя ему достались замечательные: Найджел Блэк, Брайан Дамблдор, Армандо Диппет, Рам Никум, Соломон де Нели, Зейн… Да, и Зейн тоже научил многому и хорошему.

Где-то в глубине сердца Гарри поселилась робкая уверенность, что души погибших дочерей Соломона всё же были перенесены в его тело, так у него было больше причин считать себя родным сыном друида. А если даже и нет, то всё равно они родные, теперь, по прошествии стольких лет. Просто… хотелось верить, что они не умерли, а продолжают жить в нём. Хотя бы так… Ведь у души нет пола и каких-либо признаков, чистая и невинная, она может вселиться в кого угодно и таким образом продлить своё существование. Гарри очень сильно любил своего отца.

Северус Снейп и Юджин Стебль родились друг за другом не только в одном году, но и в том же месяце и даже в тот же день — девятого января. Оба голосистые, крепкие и похожие на своих отцов, по мнению счастливых мамочек, которые прямо заходились хохотом, лежа на соседних койках послеродовой палаты.

— Как бы их не перепутать! — веселились они, разглядывая совершенно идентичных малышей.

Из роддома мамочки поехали в Хогвартс — набираться сил и здоровья. Ну и деток обезопасить на первое время в родных и надежных стенах. Тоби и Десси дорогу не забыли и после работы теперь ехали в Хогвартс, где их ждали жёны с мальчиками. А увидев, как быстро растут пацаны и с какой скоростью набирают вес на молоке школьных коров, решили и сами остаться на несколько лет. Их планы всецело одобрил Найджел и выделил молодым родителям квартирки в жилом крыле Хогвартса. Замок был огромен, в нём постоянно находилось место для всех его обитателей. Помните заброшенные пустующие помещения в каноне?

Поколебавшись, Гарри наведался в Коукворт, к дому Эвансов. Девочки были. Петунья и Лили. Более дружные, чем в каноне, они тихо и мирно играли в саду под присмотром няни и матери. К Хогвартсу Гарри вернулся с легким сердцем. Лили Эванс в Хогвартсе будет. Магия не помешала её появлению на свет.

В шестьдесят четвертом году произошла небольшая встряска, к которой никто не оказался подготовлен. Началось это рано утром, часов, наверное, в семь… Сквозь сон Гарри почувствовал, как Хогвартс прошила волна магии, отчего по комнате просквозил поток холодного воздуха, а голос Замка при этом прозвучал так невероятно робко, что Гарри вмиг проснулся, рывком сев в постели и потревожив спящую рядом Ариану.

Тополёчек?.. Спаси меня, пожалуйста…

— Бога ради, Хогвартс, что случилось? — заволновался-забоялся Гарри. Его страх передался Ариане, и она неуютно поежилась, зябко кутаясь в одеяло. Голос Хогвартса продолжал звучать всё так же робко и испуганно:

Н-не знаю… н-но оно мне не нравится… Оно вдруг встало и пошло, но это же неправильно, мертвые же не ходят…

— Ты о чём? Никак не пойму, — занервничал Гарри, начиная бояться ещё сильнее. — Кто встал и пошел? И почему оно мертвое?

Спаси меня, Тополёчек…

В голосе Замка, ей-богу, на сей раз прозвучали слезы. Гарри затрясся вдруг, стало так страшно. По его телу пронесся табун перепуганных мурашек, вздыбливая волоски и пупырышки. Ариана нервно спряталась за его спиной, в страхе глядя на стены. Тут в отдалении послышался странный шум: быстрый топоток маленьких ног, длинный дурной мяв, звук столкновения и падение, вслед за ними раздавались вопли перепуганных людей.

Дрожа с ног до головы, Гарри всё же заставил себя выбраться из постели, накинул халат и выглянул в коридор, где с таким же испугом собрались Соломон, Бен и Зейн со своими женами и детьми. Все они дружно прижались к стенам, с испугом глядя вслед несущимся куда-то кошкам. Они мчались очертя голову, не разбирая дороги, то и дело в кого-то врезаясь и опрокидывая с ног. Одна из них чуть не убилась, ударившись о ноги Зейна… Пришлось набраться храбрости и потребовать от Замка внятного ответа.

— Хогвартс, хватит дурить, отвечай толком, что происходит?

Он умер, понимаете? Умер! А потом взял и пошел! Как такое может быть?!

— А куда он пошел? — додумался Гарри до правильного вопроса.

В класс Истории! — истерично проорал Замок.

— Бинс! — сообразил Гарри. И заорал для всех: — В замке привидение! Находится в классе Истории!

Соломон кивнул и велел Гарри:

— Привези священника. Скорей! А я — к Блэку.

Первый священник, который пришел на ум Гарри, был, конечно же, Роберт МакГонагалл. За ним он сгонял на фестрале. К счастью, преподобный Роберт согласился сесть на спину Морион, и к Хогвартсу они домчались быстро. Дальше было нечто вроде экзорцизма — изгнания духа из помещения… Дымило кадило, вонял ладан, монотонно гудел голос и тек священный пот по лбу преподобного Роберта, когда он, надсаживая глотку, пытался переорать вопли перепуганных кошек, стаями носящихся туда-сюда, шипящих и плюющихся на полупрозрачное нечто, в котором с трудом угадывался усопший профессор Бинс. Гарри смотрел, как вихляется и содрогается перед святым распятьем упирающееся привидение, и кусал губы, отчаянно желая только одного — чтобы оно убралось отсюда. Ибо призрак действительно нагонял жуткого страху.

Наконец эфирное тело удалось загнать обратно в тело и запечатать в нём, а затем изгнать его и развеять, когда стало понятно, что профессор почил и воскресать не собирается. Гарри только пот отер, когда всё закончилось. Ну и ну… И от одного-то призрака столько жути навеялось, чего уж говорить-то о целом замке с привидениями?.. Понятно теперь, почему их следует сразу изгонять — вон, кошки бедные все с ума посходили…

Вторжение призрака нанесло ощутимый моральный урон — напуганы были все без исключения. Особенно долго не мог прийти в себя Гарри, помнивший заполоненный привидениями замок. Вытащив из-под кровати скулящего Майкла, он принялся успокаивать бьющуюся в истерике собачонку.

— Ну тихо, Майкл, тихо, всё уже…

Потом вместе со всеми Гарри обошел жилые помещения замка, проверяя и ликвидируя последствия потустороннего визита. Искал и помогал вытаскивать застрявших котят и маленьких собачек, относил в кучу подохших кур и гусей, самолично осмотрел и отвел к ветеринару охромевшую корову — бедняжка слишком резко вскочила с подстилки и вывихнула плюсну. Другую корову, упавшую в овраг, попытались было поднять и вытянуть наверх, но животина оказалась парализована послеродовым парезом, и Гарри наравне с ветеринаром отвел душу, хорошенько разругавшись в адрес вконец охреневшего привидения, из-за которого у коровы случился выкидыш. В конце этого дебильного дня Гарри, как и все, был вымотан до предела и в кабинет директора вполз едва живой, со спазмами в горле и судорогами в гудящих ногах. Распластался в кресле, посмотрел на бледнючих своих друзей и поразился тому, что случилось.

— Не понимаю… Ведь в замке же умирали раньше? — прохрипел он.

— Умирали, конечно, — поддакнул Винкль. — Но только без таких вот фокусов. Просто отходили в мир иной и всё. На моей памяти, помнится, только один пытался остаться, некий рыцарь, подавившийся рыбной костью. Её потом пытались достать при вскрытии, для чего всю шею искромсали тупыми тесаками, не разбирались в анатомии, вот и рубили башку со всех сторон, тщась найти пищевод с застрявшей костью…

К концу этого рассказа Гарри дико хохотал, узнав наконец тайну странной казни Почти Безголового Ника.

— Боже, бедный сэр Николас де Мимси-Дельфингтон! Вот зачем ему нанесли сорок пять ударов тупым топором по шее!..

— Сорок пять?! — поперхнулся Армандо. — А откуда известна столь… примечательная подробность?

— Сам Ник и сказал, — продолжал веселиться Гарри. — Правда, он не упоминал, что подавился косточкой, сказал, что казнён. Весьма странным способом, однако, был казнён…

— Ну ещё бы, рыцарю, да признаться, что помер такой бесславной смертью, — неприязненно буркнул Винкль.

— Если продолжать тему привидений, то можно вспомнить ещё нескольких из старых хроник, — ехидно вставил Найджел. — В конце одиннадцатого века в замок пытались проникнуть сразу двое: некая дама прорывалась в башню Когтевран, куда её, конечно же, не пустили, а залитый кровью тип стремился просочиться в слизеринские подземелья. Тогдашние хронисты скрупулезно вписали их под именами Кровавого Барона и Серой Дамы. Веком позже в Хогвартс попытался вселиться ещё один потусторонний «гость», вошедший в историю как Толстый Монах. Из них по настоящим именам знали только двоих — брата Патрика и пирата Моррисона Барона, личность Серой Дамы не установлена.

— Елена Когтевран это, — вздохнул Гарри, погрустнев. Его, помимо прочего, начала беспокоить правая нога.

— Понятно, — Найджел сделал пометочку в блокноте и тоже вздохнул. — Впишем в Хроники, раз уж теперь известно…

Гарри приуныл, вспомнив поездку в Албанию за диадемой — сказали бы ему раньше, давно бы сообщил, кто такая Серая Дама. Тут сведенную ногу прострелило болью, и он яростно взвыл, изливая раздражение на всё тех же привидений:

— Да черт возьми! Какого хрена реакция на призраков отличается от той, что я помню в каноне?!

— А что было в каноне? — поинтересовался Найджел, мудро не замечая обсценную лексику.

— Странно, если честно… — сквозь зубы прорычал Гарри, потирая ноющую голень. — Полным-полно привидений во всём замке, и все такие шумные, подвижные, туда-сюда носятся, завывают, шоу всякие устраивают, вроде скачек на лошадях и игры в поло отрубленными головами. А то из стены на коне выпрыгнут в каскаде битого стекла, зрелище умопомрачительное и всегда неожиданное. Нам постоянно приходилось следить за тем, чтобы не пройти сквозь какого-нибудь призрака — жутко неприятно, как будто в ледяной туман окунаешься, стужа смертная, прям до косточек пробирает… Я их зимой особенно ненавидел: и так холодно, а тут ещё призраки эти, прут себе напрямик сквозь всё, что на пути, и неважно, человек или парта.

— А взрослые что же? Ничего не делают? — недоуменно прогудел Брайан, неотрывно наблюдая за тем, как Гарри трет свою ногу. — Болит? — не удержался он. — Дай посмотрю…

Гарри с облегчением отдался в руки доктору и затарахтел дальше:

— А чего взрослые? Ничего. Привидения, как я понимаю, лет двести как в замке обосновались, после того пожара, стало быть, и чувствовали себя в своей вотчине: друзей на смертенины приглашали, факультеты меж собой делили и ссорили. Покровительствовать пытались, Бинс, прости господи, учительствовал, но как-то странно, как заезженная пластинка, говорил об одном и том же — о восстаниях гоблинов. Гринготтс… Григонттс… Гринготтс… — тут Гарри сам в заезженную пластинку превратился, забормотав о гоблинах-банкирах. Брайан оставил ногу и, приподнявшись, звучно влепил Гарри пару пощечин.

— Так. Ну-ка, парнишка, без истерик давай! Мы знаем, что было бы с Хогвартсом, не поймай ты Руквуда…

Получив неслабые оплеухи, Гарри мигом пришел в себя, вдохнул-выдохнул и с благодарностью посмотрел в глаза бессменному колдомедику Больничного крыла. Вздохнув, грустно сообщил:

— Много привидений в замке было, и взрослые к ним относились как к чему-то совершенно обыденному. Они даже разрешили умершему профессору Бинсу преподавать историю. Так что я теперь понимаю твою реакцию при нашей первой встрече, Найджел, — перевел он взгляд на директора.

— Помню, — скрипнул тот желваками. — Как и фестралов твоих, запряженных в школьные кареты. Мертвому Хогвартсу, получается, полагался мертвый персонал. Чего нам, в конце концов, удалось избежать, благодаря твоему вмешательству.

Гарри кивнул и, помедлив, задал один-единственный вопрос:

— Почему?

— Потому, что эта область за гранью возможного, — Найджел правильно понял его вопрос. — За гранью человеческого восприятия, за гранью жизни, наконец. Потусторонние явления сами за себя говорят — они по ту сторону чего-либо. Кошки, как существа утонченные, обладающие сверхчувствительным восприятием, эту грань особенно сильно чувствуют, и реакция у них соответствующая. Проще говоря: мертвым нечего делать в мире живых. Умерли — ушли куда положено. Но те, кто противится своему уходу, как бы попирают законы природы, сопротивляясь естественному ходу вещей, из-за чего и происходят такие вот взбрыки, когда умирающий разрывается между двумя мирами: его тянет в царство мертвых, а он хочет остаться в прежнем мире живых. Грани этих пространств очень тонки и находятся за пределами нашего настоящего, нам, живым, этого никогда не постичь, а умерев, не можем рассказать… Как и сами привидения, которые на самом деле не сознают своей смерти.

Найджел замолчал. Брайан, полагая, что разговоры окончены, встал, сгреб Гарри за воротник и отволок в больничку — смотреть, что у него с ногой. С ногой оказался нервный перенапряг, и Брайан уложил болезного героя на коечку, прописав ему курс массажа и постельный режим на три дня. Бедный Гарри. Больничное питание и сон по расписанию — та ещё морока. Скучно пациенту становится уже через час после насильно скормленной овсянки и пиалы с бульоном.

Зато с Хогвартсом Гарри никто не мешал мысленно общаться хоть целую вечность, чем он и занялся в охотку. А побеседовать им было о чём. А так как тема привидений была ещё свежа, то о них и поговорили в первую очередь.

— Слушай, Хогвартс, тебе и вправду было так страшно, когда профессор Бинс почил? Прости, что спрашиваю, но я хочу понять…

Знаю, Тополёчек, не извиняйся. Ты меня тоже прости — я такой паникёр. Пойми, смерти — нередкие случаи в моих стенах, мне грустно, когда кто-то умирает, это означает, что человека не стало, что он больше не засмеется, перестанет ходить по моим коридорам, его жизни пришел конец. Это всегда так грустно… Но то, что восстает из-за Грани, это как-то… неправильно. Неестественно. И оттого очень страшно. Не люблю мертвых… то есть умертвий, вроде привидений, упырей, вампиров и кто там ещё после смерти встает…

— Понимаю тебя, — пробормотал Гарри, вспоминая красноглазого безносого лича, восставшего из котла на том кладбище после турнира. Лорд Волдеморт, состряпанный из праха отца-маггла, плоти не того слуги и крови врага, сдобренной гремучей смесью из яда василиска и слез феникса, получился каким-то гротескным, ненастоящим, скорей, карикатурной пародией на самого себя, чем на того, кем хотел возродиться…

Лежать в больнице было неимоверно скучно, и несколько раз Гарри порывался уйти, но мадам Помфри бдительно осаживала беглеца окриком:

— Ку-уда?! А ну лёг обратно! У людей с такими симптомами от нервов ноги отнимаются, хотите пополнить их ряды? Лежать, лечиться!

Гарри, застуканный медсестрой, вздрагивал и покорно возвращался в койку. Массаж ему делали практиканты, молодые супруги Элиот и Леопольдина Сметвик, набирающиеся опыта в школе перед поступлением на работу в Мунго. Что ж, работали они прекрасно, экзамен на пациенте сдали на ура, их массаж оказал прямо-таки чудодейственное исцеление больным ногам, уже через два дня боли прошли совершенно, и на третьи сутки Гарри выписали.

Хоть его навещали целыми днями, Гарри всё же рад был увидеть родных и друзей вне стен больницы, там, где и он, и друзья были здоровы. Так что в первую очередь он рванул в детские внутренние помещения срочно повидать девятилетнюю внучку. Алиса с радостным писком прыгнула в объятия дедушки и сразу же завалила его ворохом свежих новостей малышовой группы:

— Деда, а Римус с Питом, Сев, Джин и Викс обижают Грету, постоянно от неё убегают и прячутся, а ей же ску-у-учно, и поэтому старается во всём подражать мальчишкам. А за мной она ту-у-упенькая. Я ей всё объясняю, но Грета всё равно ничего не понимает и ноет… Ну почему она одна?

— И правда — почему? — грозно нахмурился дедушка, лукаво при этом сверкая глазами. Умненькая девочка просияла, проницательно спросив:

— Есть ещё девочка, да?!

— Умничка, — чмокнул Гарри внучку в румяную щечку. — Хочешь, вместе сходим за ней?

— Да! Дедушка, а мне найдешь подружку?

— Если ты не против того, что ей всего шесть, — хитро сощурился Гарри.

— Ух ты, шесть?! Да это же богично, дедушка! — обрадованно завопила Алиса, прыгая на месте от восторга. — Это намного, намного лучше четырех!

Да, негусто было сейчас с малышами одной возрастной группы: всего двое пятьдесят пятого года рождения, пятеро шестидесятого года и остальные от года до двух, не считая пеленочных крох.

Старинный особняк викторианского стиля, увитый плетистой розой и вьюнком, дышал прочностью и достоинством, подчеркивая своё благородное имя — «Роуз Эванс Холл», к чьей двери Гарри с Алисой поднялись по широкой парадной лестнице в полдень следующего дня. Дверь открыла дородная полнощекая экономка и вопросительно подняла брови, узрев на пороге незнакомого джентльмена с девочкой лет десяти на вид. Выражение её лица, однако, сменилось удивлением, когда она присмотрелась к внешности гостей, было в них что-то такое, отчего мадам смутилась.

— Родственники, што ль? — недоуменно прогудела экономка. Отвернулась и пробасила в глубину дома: — Хозяин!

Подошел мистер Эванс, и Гарри понял недоумение женщины — они были страшно похожи… Те же лица, глаза, фигуры, только стрижки разные: у Эванса короткая, приглаженная бриолином, а у нашего Гарри вьющиеся кудри до плеч. Возраста они казались одинаковыми, Гарри Эвансу было двадцать шесть, Гарри де Нели выглядел на столько же, но мы-то с вами знаем, что он прожил уже свыше ста с половиной лет. Эффект двойников во плоти, ни больше, ни меньше…

— Здравствуйте, — первым очнулся гость и протянул руку: — Гарри де Нели.

— Вот как, я тоже Гарри, — засмеялся хозяин, пожимая ладонь. Посторонился, бросив любопытный взгляд на девочку. — Проходите. Чему обязан? — поинтересовался он, проведя визитеров в гостиную. Снова посмотрел на девочку и сжалился: — Да разрешите ей говорить!

Гарри глянул на Алису и увидел, что ту прямо разрывает от миллионов вопросов. Хмыкнув, он кивнул.

— Ой, дедушка, вы братья, да? — облегченно зазвенела Алиса. — А я и не знала, что у меня есть ещё родичи среди людей! И кто же это? У меня есть ещё сестрёнки, да? Поэтому мы сюда и пришли, да? А почему же мама ничего не рассказывала? И папа? — выплеснув первые, самые важные, распирающие её вопросы, девочка иссякла и умолкла, жадно ожидая ответов.

— Ну и ну, — покачал головой Эванс и весело глянул на Гарри, мол, как отвечать-то будешь?.. Гарри тихо засмеялся и развел руками. Хозяин посерьезнел и позвал няню, чтобы та увела Алису познакомиться с девочками. Только тогда взрослые и смогли начать разговор.

— Мы не родственники, — сразу развеял Гарри все сомнения. — Я из школы Хогвартс. Имя вашей младшей дочки появилось в книге учета, и было бы неплохо, если вы всей семьей посетите нашу школу.

— Понял, — закивал мистер Эванс. — Лили чудесить начала, а Петунья, бедная, и радуется за неё, и печалится от того, что сама не волшебница. Скажите, а есть ли надежда?..

— Можем проверить, — не стал рубить сплеча Гарри. — Если есть хоть крохи волшебства — разовьем.

— Это было бы прекрасно! — просиял мистер Эванс.

Алиса, войдя в детскую, с восторгом уставилась на старшую из девочек — тоненькую, высокую для своего возраста Петунью, тут же записав её в свои лучшие подруги. Лили, глупышка, заробела при виде такой «взрослой» гостьи и стесненно пряталась за спину Петти, бросая пугливые взгляды на незнакомку в матросском костюмчике с синей плиссированной юбочкой и в черных ботинках на шнуровке. Алиса стянула с головы берет и жизнерадостно представилась:

— Привет, я Алиса! Пришла дружить с тобой и найти друзей ей!

— Мне тоже? — удивленно высунулась из-за Петуньи Лили.

— Ага! — закивала гостья. — Мой дедушка с вашим папой сейчас обсуждают, когда вы сможете отправиться с нами в Хогвартс.

— А что такое Хогвартс? — уцепилась малышка за новое слово. Алиса заулыбалась, оглядела их с особой нежностью, набрала в грудь побольше воздуху и восторженно затарахтела, по-детски спеша выложить всё и сразу. Лили с Петуньей, отвалив ротики и вытаращив глазенки, слушали, слушали и слушали, затаив дыхание, а перед их глазами оживали-вырастали стены сказочного замка с волшебным лесом вокруг него и озером, где жили всякие удивительные существа.

К радости девочек, знакомство с Замком состоялось незамедлительно, в тот же день, когда родители собрали вещи и распустили нянюшек и служанок по домам. Лето всё же удобное время — в любой момент можно взять и сорваться в гости, кто бы ни позвал!

Семейный автомобиль Эвансов, с мотором по имени Мистер Брэдли, был весьма вместительным, так что Гарри с Алисой присоединились к хозяевам. Экскурсию для Эвансов Гарри устроил лично, провел по всей территории и показал, где что.

И господи ты боже мой, как же Северус-то с Юджином обрадовались, увидев ещё одну «принцессу», да ещё такую яркую, теплую, как солнышко, рыженькую, со смешной молочной улыбкой, с веснушками по всему личику и зелеными глазами. Грета Кечлав, единственная девочка в мальчишечьей компании своей возрастной группы, тут же приклеилась к новенькой, тем самым заставив остальных подвинуться. Ну да у мальчишек и забот-то особых нет, их сейчас интересовали крайне подвижные игры, и Грета от них наконец отстала, отвлекшись на подружку. Аве Лили! И освобожденные от вечно ноющей докуки, пацаны со всей страстью отдались своим корабликам с машинками, оловянным армиям солдатиков, догонялкам с прятками и радостным сражениям-соревнованиям. Последнее для них очень важно, иначе как же они узнают, кто чего умеет, а кто нет… так что всё у них очень серьезно: кто дальше плюнет-прыгнет-доскачет на одной ножке, кто громче кричит или свистит, кто страшней рычит, воть!

Ну а девочки отдались своим интересам, с восторгом соглашаясь с каждой гениальной идеей друг дружки, например, покрасить волосы кукле в золотой цвет с малиновым отливом. Как это, я не знаю, спросите их. И спрячьте ножницы, пожалуйста, а то занавески пострадают от их игр в портних, решивших пошить красивые наряды своим куколкам…

В общем, вот вам, Лили и Северус, полный замок детей-волшебников, а не одна-разъединственная соседка/сосед на весь город. Живите, дружите и учитесь вместе, с самого раннего детства. А у Петуньи — ура! — обнаружили дремлющее ядро магии, которое удалось потихонечку разбудить и растормошить. И стала она волшебницей, как и маленькая Лили… Не зря же она писала в той реальности письмо директору Дамблдору с просьбой о зачислении в волшебную школу, видать, чувствовала в детстве свою спящую магию, но ей, увы, отказали. Гарри помнил о письме Петуньи, поэтому и пригласил всё семейство в средоточие магии, чтобы проверить и удостовериться в своих подозрениях. Что ж, интуиция его не подвела — у маленькой маггловской девочки был резон писать письмо.

Забавной выглядела встреча соседей по Коукворту. Те улицы — Паучий тупик и Заречная — находятся в разных районах города и отличны меж собой, как север и юг, всё же надо учесть спальный благоустроенный микрорайон и тесные застройки фабричной улочки, так называемый рабочий квартал. Увидела Роза Тобиаса и поразилась:

— Ой, смотри-ка, кто тут! Тобиас, дорогой, как здоровье вашей матушки?

— О, здравствуйте, миссис Эванс! — обрадовался Тобиас. — Спасибо, матушка прекрасно себя чувствует!

А тут и Гарри Эванс подошел, и Тобиас удивленно заморгал на него. Потом хлопнул себя по лбу и воскликнул:

— Так вот на кого похож господин де Нели! А я-то голову сломал, никак не соображу, почему он кажется таким знакомым. Он ваш родственник?

Мистер Эванс не успел ответить, да ему и не дали: к месту столкновения стекся народ, а среди них и Гарри с Соломоном. С ходу поняв, о чем разговор, Соломон мягко сказал:

— Нет, мы не родственники, ученые уже не одно столетие пытаются выяснить, насколько внешне похожие люди, родившиеся в разных местах земли и в разное время, повторяют судьбу друг друга. Природа, точно конвейер, иногда выдает копии одного и того же человека. Делает она это и единовременно, порождая с десяток копий, и, бывает, тиражирует одинаковых людей спустя какие-то интервалы времени. Вот только никто и никогда не вел этим копиям строгий учет. Но я считаю, что на самом деле мир полон двойников. Просто мы живем в полном незнании, что где-то за сотни километров живет наш генетический аналог. Иногда встреча с двойником — событие желанное и даже выгодное. Например, многие короли и политики втайне держали при дворе людей, похожих на самих себя как две капли воды. По мнению историков, только у Наполеона было четверо двойников, благодаря которым он даже инсценировал собственную смерть. В художественной литературе представлено немало сюжетов о том, как обменявшиеся местами двойники получают массу преимуществ, просто развлекаются и, в конце концов, находят своё счастье. Встреча наших Гарри — одна из таких случайностей.

Не совсем правда, конечно, но для посторонних и такая версия сойдет, уж с чем с чем, а с этим Гарри был согласен. Хватит на весь мир вещать, что он из будущего. Тем более, что и будущее-то постепенно сливается с настоящим…

Лили и Петунья гостили всё лето, а потом уехали в родной город. Но Хогвартс они не забудут и будут приезжать в гости каждое лето до тех пор, пока не настанет время перейти в среднюю школу. И тогда да, они приедут, сначала Петунья, потом Лили, поступят на факультеты и станут учиться до самого выпускного.

Помнил об этом и маленький Северус, когда ему пришло время идти в начальную школу Коукворта. Придя в школу в первый класс, он тут же подошел к знакомой девочке и сел с ней за одну парту. Ведь его родители жили и работали в пожарной части Коукворта, отец пожарным, а мама диспетчером. Пусть пожары и контролируются самой природой, профессия спасателя-пожарного на самом деле нужная. Во время возгораний происходят несчастные случаи, и профессия спасателей востребована, а их помощь всегда будет необходима.

Семья Хагридов покинула Хогвартс сразу же, как только Рубеус и Венди прочно встали на ноги, а потом да, они разделились. Фрида и Хорас уехали в Данию, чтобы выдать замуж дочь, и вообще, «родина позвала, аж мочи нет…», великан-то Одвульд давно домой укатил. А Рубеус решил остаться, был он уже взрослый и умный, сам построил себе домик на опушке леса, рядышком с домом Мраксов, да и поселился со своим хозяйством — курами и собакой.

Ох эта собака… Пока был щенком и всем по колено, его терпели и даже обожали, но пото-о-ом… Помесь гарма и ку-ши дала совершенно непредсказуемый результат: щенок рос, рос и рос, пока не дорос до скакового коня. Средний человек на него, ей-богу, верхом садился! Походил он на бедлингтон-терьера, такой же кучерявый и беленький, только без помпончиков на ушках, Хагрид не стриг свою собачку под стандарт породы. Да и не терьером пёсик был, а гаркушей, как его решили официально «окрестить». Характер, слава богу, оказался солнечный, при его размерах это было благом, а то страшно представить цербера ростом с коня… Лично Гарри считал, что Хагриду повезло вдвойне: у него есть большая собака, и собака эта добрая. А то он помнил того дога по кличке Клык, не пёс, а сплошные слезы, тяжкий неаполитанец в полновесные восемьдесят кэгэ, а хозяину всего-то по колено… Про Пушка промолчим.

Смотрела кошка Фелина со стороны, как Хагрид свою собаку любит, холит и лелеет, и страдала от непонятного томления. А потом и сама не удержалась, решила-таки познать радость материнства. Тузик хоть и состарился, но был ещё ого-го, увидел он Фелину в кошачьей зовущей позе и включился в процесс продолжения рода.

Союз был плодотворен, на свет появились три разномастных котёнка: серенькая и кремовая девочки и рыженький мальчик. Серенькую красавицу тут же назвали Мисс Норрис, рыжика — Норвудом, а кремовую принцессу окрестили Бельвиной. Котяткам-великанам особенно Гарри был рад, он просто влюбился в них и мог часами сидеть подле спящего пушистика и гладить, гладить, гладить, гладить и наслаждаться. Котёныши отвечали ему взаимностью: мурчали, обнимали мягкими лапками и нежно терлись мордахами. А дети?! Надо ли говорить об их щенячьем счастье? Да они теперь буквально рвались в школу, зная, что там живут три совершенно восхитительных котёнка! Ну и что, что они огромные! Зато их много!!! Много хороших пушистых котиков!..

Тузик-то в руки не давался, увы. Побила его жизнь, одичал маленько, годами в Хогвартсе не показывался — то в лесу лихобродил, то у гномов отсиживался. А после рождения наследников и вовсе помер со спокойной совестью, следуя извечному закону природы: жизнь дал, можно и на покой. Ушел Тузик свободно и мирно, отправившись в вечное странствие по Радуге.

А трое сладких пирожочков, конечно же, были взращены с любовью и нежностью всеми обитателями Хогвартса, и каждый из них в разное время был запечатлен на фотографиях на долгую и вечную память: Мисс Норрис и Грейс, Норвуд с каким-то туристом и принцесса Бельвина с красавицей Кендрой Дамблдор.

Собаку Хагрида кошки переросли, но были при этом лапушками и Одуванчика не обижали. Фелина же порой зависала в системе, замерев, оцепенело моргала на своих изумительных отпрысков. Гарри, когда застукивал её за этим, не упускал возможности поприкалываться.

— Ну, Дульсинея Тобосская, что, сидишь, дивишься? Раньше не могла дозреть? Сообразила б, давно в котятах утонула бы…

«Не знаю, — кошка лизнула лапу и вздохнула. — Не желала снизойти…»

— Конечно, ты ж богиня. Небожительница! Куда до тебя простому коту?

«А мои дети, они кто?»

— Герои, полубоги, — пожал плечами Гарри. — Как Геракл, сын Зевса, отец у него бог, а мать земная женщина. В твоём случае то же самое.

«Значит, они не умрут?» — с надеждой спросила кошка-мать.

— Не думаю, — посерьезнел Гарри. — Они всегда будут с тобой.

С тех пор шуточки над Фелиной Гарри прекратил. Что касаемо Хагрида, то внешне он был почти канонным, но без бороды и куда более образованный, кроме того, у него с рождения был друг — Зейн. Ему Гарри сразу сказал, что это «тот самый Хагрид», и Зейн тут же взял над ним шефство. В школьные годы, когда у Хагрида обнаружились проблемы с чтением и письмом, Зейн наравне с Рамой натаскивал маленького полувеликана и его сестрёнку. Сейчас Хагрид просто красавец — полный, румяный, высоченный, свыше трех метров, он стал любимчиком и гордостью отца и всего персонала школы.

Так-то Хагрид по доброте душевной мог носить папу на плечах, но сторонне и практически это было бы странновато, да и старенький Хорас сына тоже любил и не хотел обременять, повиснув на шее мертвым грузом. Так что после долгих и мягких уговоров Хорас всё же убедил Хагрида отпустить его в город. Ну ладно, с горем пополам любящий сын согласился с папиными доводами и отпустил того в свободное плавание. Да, вот такие у них отношения, забота наоборот, младший пекся о старшем… А как не заботиться, если на один шаг Хагрида калечный папа делал пять? С коляской дело пошло шустрее, но только в пределах замка и только на первом этаже, пандусы из хогвартских лестниц не получились, скорей, горки… А в городе были все удобства для полноценной жизни инвалида. Так что, увидев, как любимый папочка свободно рассекает в каталке по дому и с какой легкостью себя обслуживает, Хагрид понял, где папе лучше. Да и мама с дочкой, опять же, рядом, отец в любом случае один не останется. Успокоившись окончательно, Хагрид со спокойным сердцем вернулся в Хогвартс.

Гарри и Зейн так тепло относились к Рубеусу, что тот с младенчества ощутил их любовь и пронес ответное чувство сквозь годы. Чем старше он становился, тем крепче и пламенней росла в нём любовь к дяде Зейну и дяде Гарри. Дедушку Соломона Хагрид любил чуточку по-другому, с уважением, так сказать. Дистанционно. Обожание к зверушкам у Хагрида развилось само собой, это было у него в крови.

А видя работу рождественских дедов, Хагрид загорелся и захотел тоже летать в Рождество и носить подарки детям. К его желанию отнеслись с уважением, костюмчик Санты ему пошили, трансгрессии тщательно обучили, порталами снабдили по самую маковку… Как ни высоки фестралы, трехметрового мужчину поднять им оказалось всё же не под силу. Проблема, однако… Хагрид-то хотел быть как все: летать на фестрале и точно знать, о чем мечтают дети.

Гарри честно поломал голову над проблемой. Посетил лондонский зоопарк — посмотреть, какого роста слон. Обмерил хоботного зверя и потом с сантиметром покружил вокруг Хагрида, обмеривая уже его. Хагрид покорно стоял на месте, послушно поворачивался-поднимал руки и кротко моргал на сосредоточенного дядю Гарри. Наконец высчитав что-то на пальцах, Гарри остался доволен расчетами и свернул мерную ленту. И сказал:

— Собирайся, Хагрид, прогуляемся в Солихолл, присмотрим тебе лошадку.

Вспомнил он, что абраксанские крылатые кони размером как раз со слона, а слон с Хагридом сочетался, вот и было решено попробовать посадить полувеликана на гигантского летуна. Но увы, гладко было на бумаге, да забыли про овраги… Испугался Хагрид летунов. Как увидел гиганта красноглазого с размахом крыл метров в девять, так и струхнул, задрожал-затрясся, сделался таким робким-робким. Гарри не поверил, велел сесть. А когда Хагрид побелел до цвета сметаны, испугался за него и кинулся утешать. Но не тут-то было… упустил Хагрид свой шанс, завыл с горя, запричитал:

— Никуда не годный я… Не выйдет из меня Санта!

— Перестань, Хагрид, ну почему не выйдет? Ведь можно же по-другому… — нашелся Гарри. — Ты знаешь, как у магглов деды Морозы работают?

— Как? — хлюпнул носом трехметровый детка.

— Ножками от двери к двери ходят. И отлично справляются! Радуют малышей своими огромным ростом, гулким басом и чудесными подарками.

— А почему ножками? — утер со щек слезы Хагрид.

— Потому что магглы. Представь себе мир без волшебства. Скучный унылый мир, где нет ни волшебников, ни Санты с оленями, но детей-то хочется порадовать, вот родители-магглы и придумали создать агентство новогодних услуг, где заказывают специального человека, наряженного Сантой, и тот за плату разносит подарки, купленные самими родителями.

— А что, так было, да? — ужаснулся Хагрид.

— Могло быть, — кивнул Гарри. — Если Статут секретности утвердился бы, так бы всё и стало. Необязательно летать, Хагрид, ты добрый волшебник, тебе не нужны крылья, чтобы осчастливить детей. Заведи себе, ну, к примеру, мотоцикл и попробуй на нём.

Ну, мотоцикл не мотоцикл, а квадрик Хагрид приобрел, мощный, с высоченными колесами, спецвыпуск для таких, как он, полувеликанов, многочисленных дядь Степ, рассекающих на них по улицам крупных мегаполисов.

А кони те и вправду страшные, не только Хагрида пугали, но и Гарри от них не по себе сделалось. Шутки ли, жеребец-каланча, у которого холка на четыре метра от земли улетает, а с затылком и на все пять, крыло в размахе метров десять с лишним, так ещё и глаза не конские, а красные, как у нетопыря какого… Фестрал-то ладно, ему природой положено иметь молочно-белые очи, но если лошадь выглядит лошадью, то с глазами-то зачем так мудрить?

То ли дело Землеройка. Смешной жеребёнок-землекоп вырос в статную лошадку оленьей масти, когда шкура вроде как мышастая, но с бурым отливом, цвета какао, если быть точнее, с мышиными оттенками, ремнём по хребту и черными ногами. Вот у неё были нормальные лошадиные глаза, карие, влажно-глянцевые, с густыми ресничками, в этих глазах, как в зеркальцах, отражался весь мир. Свою детскую привычку Землеройка не оставила, она выросла вместе с ней, молодая лошадь по-прежнему любила копать. Причем не столько землю, а всё, что окажется под ногой: кочка ли, лужок, бережок, всё годилось под рытье. Особенно вода. Зайдет Землеройка в лужу там или омут и давай дубасить копытом по воде, только брызги во все стороны.

Братья Прюэтты, Гидеон и Фабиан, нежно дружившие с Артуром Уизли, отличились в игре в волшебные фанты, поставив другу условие — поцеловать Молли. Не желая получить ответку от магии за невыполнение задания, Артур приложил максимум усилий, чтобы воплотить волшебное желание неуемных близнецов. Молли была выслежена, зажата в угол и чмокнута в полную щечку. А поцеловав девушку, Артур внезапно понял, что рыжая красотка ему нравится. И в дополнение к фанту предложил ей свидание. Надо было видеть скисшие рожи братьев Прюэттов, когда было объявлено о помолвке Артура Уизли и Молли Прюэтт.

— Фаб, кажется, мы…

— Перестарались, Ги.

Подытожив случившееся, шалунишки горестно обнялись, оплакивая чистую кровь рода Прюэтт. И свою свободу, в частности, ведь Уизли славились своей плодовитостью… Равно как и Прюэтты, впрочем, обладая богатым воображением, они так и представили, как Молли год за годом рожает по паре близнецов, и их количество растет и растет в геометрической прогрессии.

Северус, чье детство пришлось как раз на шестидесятые-семидесятые годы, оказался в гуще всех этих событий. Гоняя взапуски с однокашниками по школе, он периодически натыкался на Молли и её очередных карапузов: Билли, Чарли, Перси… Параллельно Северус и его ватага сталкивались с прочими семьями, которые надолго не задерживались в стенах Хогвартса — Блэки, Нотты, Малфои и всякие прочие, промелькнувшие в жизни, как мимолетные искорки. Зато внимание его современников было прочно и верно приковано к старожилам, составляющим костяк замка. Их имена стали притчей во языцех: Найджел Блэк, Брайан Дамблдор, Рам Никум, Армандо Диппет, Джон Дервент, Моран Мракс, Гарри де Нели и их не менее знаменитые члены семей. Каждый из них был окружен уважением и ореолом таинственности, уходящими вглубь веков. Будучи любопытным, Северус старательно изучал историю Хогвартса и его обитателей.

Копаясь в генеалогии каждого, Северус тщательно выцеживал малейшие крупицы их жизнедеятельности. Все подвиги, все действия, изречения, кои бережно собирали и хранили историки-хронисты Батильда Бэгшот и Абрахам Марчбенкс, который помимо преподавания Трансфигурации пописывал мемуары, коих набралось приличное количество толщенных талмудов. Кстати, о трансфигурации, кроме Марчбенкса и его дочери, сей предмет преподавали ещё трое: Кендра Дамблдор — среднее звено, а прирожденные анимаги Марволо Мракс с Минервой де Нели выявляли и обучали студентов, способных к анимагии.

Самое интересное, как выяснил Северус, происходило в начале девятнадцатого века. Особый упор делался на то, как ранней осенью в двери замка постучался Гарри, величайший волшебник всех времен и народов. Провидец и воитель, спаситель и друг угнетенных, молодой друид положил начало новой эпохе, благодаря которой изменился мир… Следуя за строками хроник, Северус с изумлением узнавал, как великий друид разбудил и поговорил с Хогвартсом, совершил паломничество к Мерлину, у которого выпросил долголетие себе и друзьям, подружился с Земляной кошкой, как благодаря дару предвидения увидел и предотвратил последнее гоблинское восстание и спас много жизней. Прошерстив же хроники до событий, Северус узнал, что раньше о Гарри ничего не было. Видимо, он иностранец или пришел из другой школы.

Отложив талмуд, студент Снейп сложил руки перед собой и задумался. Насколько помнил он сам, Гарри де Нели равен со всеми, любил детей и никогда не отказывал в помощи тому, кто нуждался. Ещё Гарри не чурался дружбы с подростками, и те чувствовали себя своими в его компании, несмотря на то, что ему уже под две сотни лет. Сам Северус с Гарри пока общался мало, потому что как ребёнку он был интересен постольку-поскольку. А вот сейчас, когда ему пятнадцать, и он заинтересовался этой загадочной личностью…

Жаль, не хватило ума подружиться с малолетства с дядей Гарри, как Хагрид или Марволо. Но с другой стороны, зачем ему какой-то скучный взрослый, когда у него полно друзей-одногодков? Юджин, Римус и Питер, Алиса и Фрэнк, Грета, Лили с Петуньей и Адриан, плюс нечасто появлявшиеся гости-аристократы, дети Малфоев, Блэков и Ноттов, или вот, Альберт Ранкорн, родившийся в семидесятом. А брат с сестрой?! Откинувшись на спинку кресла, Северус с улыбкой взглянул на каминную полку, где стояло групповое фото, на котором было запечатлено счастливое семейство Снейпов: мама с папой, Северус, Эдмунд и Энни. Улыбка стала шире — Эдмунд родился в шестьдесят пятом и стал таким сюрпризом для Северуса! Братишка. Маленький и такой… такой родной, кто бы знал!.. Он до сих пор помнит ощущение нереального восторга, когда мама дала ему на руки крохотного братика, такой тяжеленький для него, пятилетнего, и теплый-теплый, черноглазый, чудесный, так серьезно посмотрел на него. Никогда он не забудет этот самый волнительный момент в его жизни — взгляд младшего брата, лежащего у него на руках. А ещё через год родилась сестрёнка. Взгляд Северуса потеплел, когда он посмотрел на изображение кудрявой девочки — Энни… Вот уж кто стал настоящим подарком, так это Энни, принцесса и сокровище! Папа стал таким радостным, помолодевшим, хоть и так не старый ещё… А мама?! Да с её лица улыбка до сих пор не сходит, счастливая-пресчастливая!

И взгляд у Гарри при этом такой удивленно-радостный, словно он глазам своим не верит, как будто что-то другое ему было ведомо. Северус нахмурился — интересно, что? Почему Гарри так странно смотрит, когда видит семью Снейпов? Спросить или лучше не надо?.. Поразмыслив, Северус решил, что лучше не надо, инстинкт пятой точки твердил ему об этом особенно четко. Мало ли почему Гарри радуется…

И к девочкам этим у него интерес странный, что-то он пристально к ним присматривается, к Лили с Петуньей, настороженно как-то, с некой толикой недоверия… Видя это, Северус старался держаться подальше от девчонок Эванс. Черт его знает, какая в них бомба тикает?..

Но… Время же тоже тикает. Росли студенты, учились-выпускались, влюблялись-женились. Вырос-возмужал, выучился и выпустился Северус, славный сын своих родителей, честного пожарного Тоби с легкой дурью в голове и милой, смешной, попадающей в вечные переделки Эйлин. Попадала она с завидной постоянностью: то жареная курица у неё летает, шлепаясь кому-нибудь на голову и обливая всех жиром, то мороженое растает и превратит дом в болотце, то ещё что-нибудь локально-местного размера случится. Тоби уж и не удивлялся ничему, когда переступал порог и утопал в пене, затопившей подвал и весь первый этаж. Двигаясь на ощупь, он находил Эйлин, отчищал её от мыла и заглядывал ей в кротко моргающие глаза.

— Что на этот раз случилось, Эйлин?

— Пригласила прачку поиграть в скрэббл, — виновато пояснила провинившаяся жёнушка. — И убедила гремлина оставить стиральную машину включенной…

— Это достижение, Эйлин, — похвалил муж. И загнул пальцы: — Печеная курица из духовки не сбежала, сметана не превратилась в речку и не вышла из кисельных берегов, платье не вышло на улицу гулять без владелицы… Нет, правда достижение! — поднял он палец на слабенькое возражение. — Всего-то пена убежала из стиральной машины! Вот только… Почему её так много?!

Пример мамы с папой заставил Северуса быть крайне осторожным в выборе спутницы жизни. И наблюдая шебутную, веселую, взрывную и так далее Лили, старался не подходить к ней ближе, чем на пушечный выстрел. Петунья же, напротив, была спокойной и серьезной девушкой, аккуратной и педантичной во всём. К изумлению Гарри, именно с Петуньей начал встречаться Северус.

Не веря выверту мироздания и думая, что это произошло по причине того, что не состоялось знакомство, Гарри наведался в Литтл Уингинг, нашел там Вернона Дурсля, познакомился с ним и договорился о встрече на следующий день. Привел в ресторан сестер Эванс, дождался Вернона и затаил дыхание, ожидая должного толчка Судьбы…

Что ж, дождался. Правильный и педантичный Вернон влюбился в веселушку Лили. Скучная сушеная вобла Петунья, увы, напомнила ему его самого… В результате возникла идеальная семья Дурслей с рыжей полной мамкой, окруженной кучей Дадликов.

А Северус продолжал нежно ухаживать за милой и скромной красавицей Петуньей. Ухаживал до упора, верно и преданно, до тех пор, пока не пала крепость. Итог всему — яркая, очень веселая, жизнеутверждающая свадьба, на которой Гарри смирился с выбором нового Канона.

* * *

В первый раз Гермиона увидела Санту, когда ей было пять лет. Вообще-то он и раньше приходил, просто она те визиты не запомнила, что-то такое было год назад, а сейчас… Сейчас она постарается его запомнить, потому что попросила Перчика сфотографировать его. Главное не проспать и подкараулить его приход. Не проспала, Перчик разбудил её вовремя: стянул с неё одеяло и растормошил, несмотря на сонные отмашки.

— Мисс должна проснуться! Мисс просила!

Услышав голос, Гермиона открыла глаза и с улыбкой посмотрела на родного Перчика, пылесосного гремлина, которого она временами выпускала на свободу. Серенький, косматый, с большим носом, тот обожал маленькую мисс и с удовольствием включался в работу няньки, у которой терпения не всегда хватало на проказливую девочку. Всунув ноги в тапочки, Гермиона зайчиком поскакала в гостиную, где стояла роскошная елка.

А вот и Санта! В стене возник круглый вихрь, превратившийся в проем, через который в гостиную и проник невысокий человек в красном костюме. С ним некрупный черно-белый кот и маленькая пестрая совушка. Хитро посмотрев на Гермиону, Санта состроил несколько поз для невидимого фотографа, а когда закончились щелчки фотокамеры, поманил к себе малышку.

— Ну, красавица, чего желаем?

Гермиона прыгнула к нему и храбро залезла на колени. Посмотрела в добрые зеленые глаза и выпалила:

— Хочу полетать на драконе!

— Ух ты! — воскликнул кот, превращаясь в худого мужчину с тонкими усиками. — Самое оригинальное желание из всех, что я слышал! Сможешь ли исполнить его, а, Санта?

— Смогу, почему бы и нет, — пожал плечами Гарри.

И вот летит Гермиона на драконе над городом. Летит наяву, не во сне, и дух у неё захватывает от невероятного счастья! Щедрый дар Санты доказал ей, что нет на свете ничего невозможного. И это подтвердится шесть лет спустя, когда Гермиона на фестрале прилетит в Хогвартс и поступит на факультет Гриффиндор.

И с легкой усмешкой Гарри раскланяется в коридорах со своими коллегами, а его зеленые глаза будут смеяться при взгляде на высокого статного Альбуса Дамблдора. Он молод и строен, его светло-каштановые, в рыжину, волосы ещё не тронуты сединой, голубые глаза лучатся любовью, гладко выбритый подбородок квадратен и тяжел. Он совсем, совершенно не похож на того древнего старика, которого помнил Гарри в своем детстве…

А Гермиона с восторгом познакомится со своими сокурсниками, среди которых её внимание привлечет симпатичный синеглазый мальчик по имени Невилл, правнук Гарри де Нели, по совместительству оказавшегося её личным Сантой.

* * *

Вышел дед в огород и вздохнул, увидев репку. Обошел вокруг неё и снова вздохнул. Позвал бабку:

— Глянь, старая, что тут выросло… Как тягать будем?

— В каком смысле? — не поняла старушка. А дед дальше юморит:

— Внучка есть, Жучка тоже, кошка имеется, мышка… а вот мышь из подпола звать будем?

— Да ну тебя, старый! Соседа зови, видать, его зернышко ветром занесло.

Вздохнул дед, махнул рукой на бабку и пошел звать соседа-великана...