Монстр с нежным сердцем (джен)

Гарри шел по лесу, плавно огибая молодые елочки и растущие над тропой ветви деревьев. Вокруг звенели птичьи голоса. Но теперь они были для него не просто бессвязными трелями — в них прослеживалась вполне разумная речь лесных обитателей, ставшая для юноши в свое время таким откровением…

— «Берегись, тут человек идет, прошел мимо ракитового куста, к счастью, не тронул ни одной веточки. А вот он свернул к рябине, отщипнул гроздь, но это ладно, это ему можно. Матушка Зайчиха, тут человек идет, прячь зайчонка, сейчас же!»

Гарри шагал, слушал комментарии своих действий и понимал, что где-то впереди срочно прячет своего новорожденного зайчонка встревоженная зайчиха. А вот следующая новость от любопытной сороки:

— «Человек идет к малиннику, ух ты, смотрите, он идет к малиннику, а там как раз Бурре пасется! Интересно, им малины хватит?»

Усмехнувшись про себя, Гарри решил не выяснять этот вопрос и предпочел свернуть и пойти в обратную сторону. Иногда лучше самому уйти, чем спугнуть мирно пасущегося в малиннике медведя. Пернатые репортеры, сами того не зная, здорово облегчили ему передвижение по незнакомым местам, заблаговременно упреждая путника обо всем, что ожидало его впереди.

Дар отца-друида оказался действенным и крайне полезным, немало ошибок удалось избежать. Ведь птицы же не просто так голосили на весь лес, они, оказывается, сообщали всем обо всем, чему становились свидетелями, и медведь, пасущийся в ягодниках, если был молодым и робким, успевал вовремя удрать, услыхав предупреждение птиц о том, что приближается тот, с кем лучше не связываться… Другое дело, если грибник напарывался на сурового тертого хозяина, выламывающегося из кустов с самыми очевидными намерениями.

Зейну дар Соломона очень понравился, причем настолько, что он начал учить птичий язык, к которому у него оказались отличные способности. А учился Зейн старательно, так что вскоре чирикал не хуже настоящей малиновки. Гарри поразился было, но, почитав пару книг о живой природе, почувствовал себя полным идиотом — магглы (особенно крестьяне) издревле понимали язык птиц и виртуозно подражали им. Д-да, опростоволосился он, волшебник самонадеянный… Что ж, это ещё один повод — относиться к ним с уважением. А как же, превзошли в чем-то простецы хваленых перехваленных колдунов!

Запретный лес стал для Гарри чудесным местом для уединения. Лес был солнечным, светлым, прямые стволы древесных гигантов золотились и пунцовели в свете косых лучей, смешно лохматились заросли папоротников и всяческого молодняка, растущего в тени грозных и неуступчивых родителей. Но со временем молодежи удавалось удушить «папу» и даже повалить его наземь, чтобы тут же занять его место и рвануть ввысь, к солнышку, просквозив наконец-то к окошку свободного пространства… Вечная борьба в мире растений.

Странно. Это был тот же лес из времени Гарри, но в этом настоящем он не был запретным в буквальном смысле этого слова. В отличие от леса будущего, в этом обитали нормальные животные. В нем водились олени и кабаны, медведи и волки, лисы и еноты. Одних косуль было несколько видов, так же, как и оленей. Пятнистые и благородные, белохвостые и серые… Трещали белки, снуя по стволам и устраивая сварливые перебранки с птицами и бурундуками. А одна встреча весьма впечатлила Гарри, настолько, что он надолго застрял на месте, слушая примечательный монолог птички-дубоноса.

— О моя дорогая, свет моей страсти! Прошу, посмотри на подарок, ну посмотри же на него, не игнорируй меня, ведь я так старался его добыть! Я столько зорей пропустил, ища его, самого лучшего, и только для тебя. Ну посмотри же на него, не отворачивайся! Я же с риском для жизни его добыл, подобрался к самым ногам этого страшного человека, что работал в поле, из-под самой лопаты выхватил. Посмотри на него, клянусь, это самый прекрасный червяк на свете, толстый, жирный, сочный… О святые перья, она его увидела! Она его взяла!!! Она меня заметила и отметила, ур-р-ра!

Вот ей-богу, Гарри аж за ствол ухватился, чтоб не свалиться от хохота — столько драматизма и пафоса было в этой маленькой птичьей мелодраме. И как же птичка старалась! Красавец дубонос весь извертелся перед гордой неприступной самочкой, улещивая и уговаривая принять его скромный подарочек — толстого жирного червя, добытого с риском для жизни.

Живой лес с лесными обитателями, со всеми этими косулями и птицами, так кардинально отличающийся от Запретного темного массива с оборотнями и ядовитыми растениями, очень импонировал Гарри. Этому лесу хотелось помогать, к нему тянулась душа, звала на тихие солнечные полянки с буйным цветочным разнотравьем, приглашала посидеть в тени дерева-великана или грота. Послушать тишину, понаблюдать полет бабочек, подышать особым лесным воздухом…

Временами компанию Гарри составляла Елочка, сперва молчаливая и загадочная, так как иногда она прилетала к нему с мышью в клюве, а потом, когда рухнул языковой межвидовой барьер, тайна мыши разъяснилась. Прилетела к Гарри Елочка с жирной полевкой и преданно заглянула в глаза.

— Хозяин, а может, тебе эта понравится? Она вкусная, правда!..

Гарри прямо подавился удивлением — закашлялся, отдышался, постучал кулаком в грудь и переспросил:

— Что-что, родная?

Сова переступила лапами по выступу, подобралась поближе и с надеждой подсунула мышь Гарри под нос.

— Вот, видишь её? Угощайся…

— Господи, малышка ты моя, — умилился Гарри. — Так ты всё это время пыталась меня накормить? Солнышко мое, спасибо тебе, но нет…

— Почему? — Елочка разочарованно выпрямилась.

— Ну я ж мышей не ем, — попытался Гарри объяснить сове очевидное. Видя, что птица не понимает, он полез в сумку со словами: — Ну хорошо, допустим, ты мне дашь эту мышь, а я тебя взамен угощу хлебом. Вот, будешь? — и он сунул под клюв птице кусок булки.

— Я это не ем, — сова отвернулась.

— Вот и я — мышей, — Гарри отправил булку в рот и принялся энергично жевать. Елочка с пониманием посмотрела на него и заглотила свою полевку, никуда не улетая на этот раз. Гарри невольно задался вопросом — не улетала ли сова расспрашивать лесных соседей о том, почему её двуногий питомец не ест? От этой мысли ему стало смешно, и он захохотал. Отсмеявшись, Гарри поднял руку.

— Иди сюда…

Елочка кротко шагнула с выступа на запястье и вопросительно нахохлилась. Гарри погладил её перышки и любяще произнес:

— Ты чудо мое маленькое. Люблю тебя, ты знаешь?

— Ну… взаимно, — смущенно моргнула Елочка. Робко клюнула палец. — Мне показалось, или ты действительно меня понимаешь?

— Понимаю, — подтвердил Гарри и добавил: — Не кусайся.

— Не буду, — Елочка оставила в покое его пальцы и пояснила: — Я радуюсь, поэтому и тереблю…

— Понятно. Я тоже радуюсь, поэтому тебя глажу, — Гарри улыбнулся и посадил сову на плечо, чем она и воспользовалась: зарылась клювом в его волосы и стала их радостно теребить, таскать и дергать.

Гарри сидел под скалой, на плече притихла Елочка, умиротворенная обоюдным доверием. Так и сидели с тех пор несколько следующих лет Гарри и Елочка, верные друзья, ведя бесконечные разговоры, попутно провожая летящие мимо годы. Прошли и закончились тридцатые, настали и потекли сороковые, за которые у Найджела родились два племянника и племянница. Именно в сороковых сыграли свадьбы трое убежденных холостяков: Брайан Дамблдор предложил сердце и руку Серене Стеррс, Моран Мракс наконец-то определился с выбором и из череды красоток остановился на Мракуше Моран, такой вот парадокс с именем и фамилией у его избранницы, да… А Рам Радж Никум, лучший друг Гарри, сочетался браком с Кеной Рао, милой и прекрасной девушкой из достойной семьи.

На всех их свадьбах Гарри, разумеется, перебывал, на всех по очереди. Сперва на бракосочетании Дамблдора и Стеррс, где, как и все, подивился на крупногабаритную девушку, на мелкую Брайан просто не позарился, ему б чего покрупнее… Вот и выбрал себе жену под стать, здоровенную пышнотелую доярку с добрейшими глазами и румянцем во все щеки. Пара Мракс-Моран поразила идеальным сочетанием: оба худые, черноволосые и одинаково мрачно насупленные. Казалось бы, любовью у них и не пахнет, но это смотря какая любовь… А она у них была и ещё какая! Чего стоят страстные погони по ночам друг за дружкой со скалкой и топориком, да по грядкам, по грядкам, чтобы закончиться жарким сексом на конюшне, где кто-то из супругов догонял свою половинку. Или поддавался, не суть…

Первые две свадьбы описывать — всё равно что пересказать свадьбу Билла и Флер, так что перейдем сразу к третьей. Ибо она красивая и по-экзотически диковинная. Итак…

Традиционно индийская свадьба длится три дня. Двое из трех суток сравнительно закрыты, то есть проводили их в сугубо узком семейном кругу и на всеобщее обозрение не выставляли: первый день жених и невеста провели со своими семьями, где исполняли (каждый у себя, конечно) сцены прощания и благословения, то есть девушка наносила краской из порошка куркумы отпечатки ладоней на стены покидаемого дома и на лица родственников, заливая их прощальными слезами, а жених со своими родителями молился Ганеше, Хануме и прочим Бхагавата, прося ниспослать им свои милости. На второй день начали церемонию мехенди, во время которой руки и ступни невесты и её подруг сколько-то часов кропотливо украшались затейливыми орнаментами из хны. На третий день началась основная (открытая для приглашенных друзей и гостей) церемония: для молодоженов установили специальную сцену с навесом, которую густо задрапировали ярчайшей тканью и гирляндами из живых цветов. Затем начался ритуал с огнем. Развели священный «агни», вокруг которого Рам и Кена прошли несколько полных кругов. Каждый пройденный круг подтверждал клятву молодоженов, данную друг другу.

Ах как это было красиво… Гарри просто растекся лужицей умиления, созерцая прекраснейшую в мире пару, наблюдая за каждым шагом их босых ног, разукрашенных узорами. Шаги были очень медленными. Считалось хорошим тоном, что чем больше жених и невеста ходят по кругу друг за другом, связанные узами, тем дольше продлится брак. Во время ритуала Паниграхана Хатхлева руки жениха и невесты крепко соединены тканью или нитями в знак их неразрывного союза. Всё это — под неумолчный пуджу Ганеше. Священный брак (по легенде) никогда не должен быть разрушен, поэтому проводят ритуал Гатхабандхан, во время которого брахман связывает концы одежды невесты и жениха в узел, который даже после свадьбы не следует развязывать. То есть снять праздничный наряд и положить в сундук не развязанным…

В этом торжестве, видимо, было что-то совсем особенное, потому что на праздник пришла Фелина, прилетел феникс Дамблдора, который обычно где-то отсиживался, и приполз Бремор — василиск из Тайной комнаты. А после заката добавился ещё один магический гость — тролль. О появлении последнего сообщили дрожь земли и сильный запах концентрированной гиперприроды: оглушительно запахло хвоей и перегретым камнем. Я не знаю, как это, спросите Гарри, он нюхал…

Причина, по которой сорвались с мест волшебные существа, крылась, судя по всему, в экзотике свадьбы, ведь в Англии не принято дарить новобрачным всякие зачарованные вещи с таинственного Востока, который тонкий. Да и краски опять же… Невеста вся такая роскошная, в изумительно красивом сари, в коем преобладали желтые и красные цвета, в золоте и бисере, блестючая-преблестючая. Жених от невесты не отставал — тоже был обряжен в вышитый золотом халат тех же расцветок. А музыка! А танцы! А сладости! Ах…

Дети уж точно были благодарны устроителям за то, что свадьбу затеяли именно в Хогвартсе — таких кушаний ещё никому не доводилось пробовать: тут тебе и халва, и рахат-лукум, и шербеты разные, и рис воздушный в сиропе и патоке. Самому Гарри неожиданно пришлось по душе воздушное пшено со вкусом лука, он даже улучил момент и, отловив одного индуса, выспросил рецепт лакомства, потому что оно оказалось таким же упоительно-вкусным, как жареные семечки, только вкуснее, из-за чего его хотелось есть, есть и есть без остановки. Запутавшись в объяснениях, Гарри испугался, что не поймет, и вцепился в гостя почище клеща. И не отпускал до тех пор, пока индус не сдался и не организовал мангал, чтобы наглядно показать парню, как готовить волшебное кушанье.

За готовкой зерен и познакомиться успели, и подружиться, к сожалению, только на один вечер, потому что Бхим Паран уехал сразу после окончания свадебного торжества. Но в памяти парня он остался навсегда, ведь у Гарри теперь был рецепт чудесного лакомства. И готовя вечерами в казане воздушную пшеницу, молодой человек ностальгически вздыхал, вспоминая ослепительную улыбку на чумазо-масляном лице славного добряка Бхима.

Уехал и Рам: как женатый мужчина, он теперь должен был соответствовать своему статусу, и переехал в пригород Лондона, поселившись со своей маггловской семьей и прекрасной женушкой. Без работы он, впрочем, не остался, не такой он человек. Стал Никум, ни много ни мало, заведующим волшебного банка «Драконий фонд», который по богатству и красоте даже превзошел в будущем блеклый гоблинский Гринготтс.

В год, когда Гарри исполнилось тридцать восемь лет, в его организме произошел странный сбой. Обнаружил он это случайно, выполнив очередное задание Джона Дервента. Проведя в седле полные трое суток, ни разу не слезая с лошади, Гарри по возвращении втащился в ванную, отскребся-отмылся от дорожной пыли, выбрался из остывающей воды и потянулся к бритвенному станку. Глянул в зеркало, да и замер. Недоверчиво прищурился, ища хоть малейший признак, но его не было. Убедившись в чем, Гарри в полном расстройстве вернулся в спальню и плюхнулся на кровать.

Подошел Зейн, спросил о чем-то, Гарри не среагировал. Зейн повторил вопрос и опять не дождался от Гарри ответа и реакции. Забеспокоившись, Зейн отошел и позвал дедушку. На Соломона Гарри тоже не отреагировал — продолжал сидеть в прострации. Но у друида имелся свой подход привлечь внимание: наклонился к сыну и легонечко подул в ухо, способ безотказный и действенный, им Соломон будил Гарри по утрам. Вот и сейчас он подействовал безотказно — Гарри очнулся, сфокусировал взгляд на родном лице и жалобно сказал:

— Борода не растет. Последний раз я брился три дня назад перед отъездом… За эти три дня у меня обычно нарастает щетина. А сейчас её нет… Где она, папа?

— Д-да, сынок, это такое горе… — сочувственно поднял брови Соломон. И напомнил: — Ты зачем к Мерлину ходил?

— За долголетием, — протестующе простонал Гарри, моментально всё поняв.

— Ну и вот, — Соломон выпрямился и поправил полотенце на шее. — Дар Мерлина тебя догнал — настало долголетие, из-за чего и прекратился рост волос. Между прочим, у Зейна волосы тоже не растут, он ни разу не стригся за двадцать лет, а локоны всё той же длины. Тебе тоже надо перестать стричься — волосы больше не отрастут.

— А в остальном мой организм… — Гарри суеверно не договорил, опасливо прикусив губу.

— Функционирует, — успокоил Соломон, договорив за него. Взъерошил кудри и повторил: — Всё остальное у тебя функционирует по-прежнему, не бойся.

— О боже, — пробормотал Гарри. — Двадцать лет уже прошло? Как же я не заметил…

— Счастливые годы пролетают быстро, — тепло улыбнулся Соломон. — Мышка-то твой как, сдюжил?

— Сдюжил. Я его уже почистил и в конюшню поставил, — ответил Гарри. — А что? — насторожился он.

— Морда у него худеет. Стареет твой конь, на пенсию ему пора, — мудро подсказал Соломон.

— Но он… ему всего двадцать… — запротестовал Гарри.

— Сынок… — друид вздохнул и покачал головой. — Мышка тебе четырехлетним достался, так что прибавь к его двадцати ещё четыре года и получишь коня пенсионного возраста. Пощади старика — отправь его на луг к жеребятам. Пусть он в покое хоть поживет, глядишь, и до сорока дотянет, если любишь его и намерен продлить ему жизнь.

— Ух ты! — подскочил Гарри. — Правда? Он сможет и до сорока дожить?!

— Сможет, — улыбнулся Соломон. — Но только в покое, — добавил он наставительно.

Кивнув, Гарри вскочил с кровати и бросился вон из комнаты. Прибежав на конюшню, он открыл дверь денника и подозвал Мышку. Не видя в руках Гарри никаких уздечек, конь заинтересованно навострил ушки — не на работу?

— Нет, Мышонок, — улыбнулся Гарри. — Кое-что получше работы. Пойдем…

Приведя друга на луг, Гарри снял с него недоуздок и выпустил на волю. Невольно сжалось сердце, едва Гарри увидел коня на просторе и его всего осветило солнце. Морда действительно похудела, поседела и стала серой грива, вся остальная масть утратила мышиную серость и приобрела пепельную белизну, лишь ноги и голова оставались пока черными. И как он не обращал внимания на то, что конь седеет? Неужели настолько привык к Мышке и думал, что он будет вечным?..

Задиристо гогокая и мотая головой, к Гарри подошел сын Мышки, молодой трехлетка странной серебристо-вороной масти. Его атласная шкура блестела на солнце, как кротовая шуба Хагрида. Гарри задумчиво наклонил голову набок, окидывая задиру оценивающим взглядом. Вороной красавец, видя внимание человека к себе, воинственно отвел уши назад, грозно набычился и загарцевал, вызывая на бой.

— Ты уверен? — вкрадчиво спросил Гарри, пряча за спиной недоуздок. С поля на его голос обернулся Мышка, понял, что вопрос не к нему, и ехидно заржал, предупреждая сынка. Сынок настороженно поднял голову и уши, Гарри этим воспользовался, быстрым неуловимым движением цапнул его за холку и взлетел на спину. Крепко охватив бока коня ногами, Гарри легонечко шлепнул круп свернутым недоуздком. Молодой конёк секунду-другую соображал, что бы всё это значило? Но повторное ржание отца подсказало ему — это бой! Человек принял его вызов! Ах так… Ну погоди же!..

И скакун прянул в бешеный пляс. И свечил, и бочил, и горбил спину по-козлиному, и оленьи пируэты выделывал, те, которые в выездке «баллотады» зовутся. Это был честный бой, один на один, без насилия со стороны человека, без узды и шпор, конь был полностью свободен, и потому он выложился без остатка, до последнего сражаясь за свободу. У Гарри были лишь терпение и хватка, с которыми он стойко держался на спине беснующегося коня.

Им обоим нужна была победа, но каждый видел её по-своему: человек нуждался в новом друге и верном помощнике, а юный, неопытный ещё конь кипел и выплескивался в избытке сил и молодости. Не знал, дурашка, что служение человеку подарит ему полноценную жизнь, полную всяческих событий и интересных приключений. Гарри знал это и приложил все усилия для того, чтобы победа досталась ему. Конь выдохся, взмокший и дрожащий, он обиженно захныкал, не понимая, почему человек не сбрасывается со спины? Он же так старался…

— Ну вот и хорошо, — Гарри соскользнул со спины и погладил потемневшую от пота шею. — Хорош, красавец. А кличка тебе будет… Крот. Извини, у тебя шкура такая, как шуба у Хагрида. Поэтому — Крот, и это не обсуждается. К тому же папа у тебя — Мышка, и вообще…

Вскоре на тот же луг был отправлен и конь Зейна, Маффин, могучий брабансон. Нового коня Зейн пока не стал приобретать, решив подождать того момента, когда ему понадобится скакун. Ведь просто так-то он зачем? Маффин пока есть, и ладно. Это Гарри часто по делам разъезжает, поручения всякие выполняет.

А пока что текли к устью сороковые годы, приближаясь к точной середине века. Глядя на полнеющие талии молодых жен Дамблдора и Мракса, Гарри заранее покрывался потом, собираясь стать свидетелем рождения двух и более детей, ведь беременной была и Элла Блэк, обещающая обрадовать Найджела четвертым племянником.