Никак иначе (джен)

Гарри открыл глаза и чихнул, яростно заморгал и опять чихнул, не в силах понять, откуда в его чулане столько пыли.

— Будь здоров, — сказал мужской голос. — А лучше дыши пореже. И не делай резких движений. Здесь воздух — и тот, кажется, пыльный.

Гарри вспомнил полёт, вскочил, подняв облачко пыли, лихорадочно заозирался, закашлялся.

— Ну вот, — расстроился давешний мужчина, входя в комнату, — я же говорил.

Мужчина собрал волосы в хвост, побрился, и одеяло, в которое он теперь завернулся, выглядело не в пример лучше лохмотьев... Теперь было хотя бы сразу понятно, что это — человек.

У Гарри в голове вертелось слишком много вопросов — начиная от: «Кто вы такой и что вам от меня надо?» и заканчивая истеричным: «Каким образом мы сюда попали?!» — так что он не мог определить, какой вопрос задать первым, и молчал, потихоньку осматривая комнату.

Комната была большая, и в ней было действительно много пыли. Она лежала всюду: на двух подоконниках, на люстре, на полу, на шкафах. Более-менее прилично выглядела только кровать, на которой сидел Гарри — по крайней мере, она не была серой.

— Сэр, вы живёте тут? — непонятно зачем и к чему ляпнул Гарри, и тут же пожалел: Дурсли не любили, когда он заговаривал первым, тем более, сейчас он сказал явную глупость.

— Пока да, — ответил мужчина, как можно более осторожно опускаясь на край кровати рядом. Не было похоже, чтобы он так уж рассердился.

— Я Сириус, Сириус Блэк, — продолжил он таким тоном, будто это всё объясняло.

— А я Гарри, — сказал Гарри растерянно, просто, чтобы что-то ответить, –Гарри Поттер.

— Я знаю, — отозвался Блэк. — А ты ничего и не слышал обо мне, да?

Гарри помотал головой, про себя удивляясь, откуда этому Блэку о нём известно.

— Нет, сэр.

Теперь настала очередь Сириуса качать головой:

— Я для тебя не сэр, а Сириус.

— Извините, — поспешно сказал Гарри.

— На «ты». Перейдёшь потом на «ты». Когда сам захочешь.

Они помолчали. Сириус отрешённо смотрел куда-то поверх головы Гарри, машинально накручивая на палец прядь волос.

Снаружи — Джеймс и точка. Глаза — нет, глаза — Лили, ясно, а в остальном — Джеймс. Вылитый. Только Джеймс так испуганно не смотрел и в подушку при каждом резком движении не вжимался.

Сириус усмехнулся.

Да попробовал бы кто-нибудь хоть куда-нибудь доставить Джеймса против его желания! Он сопротивлялся бы до последнего, орал бы как проклятый, ругался бы последними словами, а этот — глазами стреляет настороженно из-под чёлки и всё. Чуть что — извиняется. Вопросов даже не задаёт.

А у Гарри уже не осталось сил удивляться. Странностью больше, странностью меньше, какая разница. Интересно, ищут ли его Дурсли? И если да, то что обещает с ним сделать дядя Вернон, когда найдёт? А в чулане пицца и свитер...

Сириус, ты кретин, он не Джеймс, он вообще ещё ребёнок, понимаешь, ре-бё-нок, взялся воспитывать — давай заботься, а иначе неясно, зачем ты вообще из Азкабана сбежал! — яростно напомнил Сириус сам себе и посмотрел на крестника внимательней.

У крестника был тоскливый взгляд и острые коленки. Мерлин, подумал Сириус, худющий какой!

— Есть хочешь? Тогда жди, я сейчас.

И быстрым шагом вышел из комнаты, с силой захлопнув дверь. В воздух предсказуемо взвилось очередное облачко пыли.

Гарри встал и тихонько подошёл к занавешенному окну, осторожно приоткрыл шторы, отскочил от слетевших серых хлопьев. За окном была непроглядная иссиня-чёрная темнота, и как Гарри ни старался, как плотно ни прижимался к стеклу, ему не удавалось увидеть ничего больше.

Угораздило же.

А в детсве мечтал ведь, чтоб от Дурслей забрали... Ну да, а ещё раньше — хотел, чтоб Дурсли любили так же, как любили Дадли. Чтоб относились как к родному. Только эти мечты ведь давным-давно были, какая сейчас-то разница?..

Зато теперь, вдруг понял Гарри, ни один его день не будет предсказуем. Хотел перемен — вот они, сколько угодно.

Смех поднимался в Гарри волнами, клокотал внутри, и наконец Гарри расхохотался. Он всхлипывал, трясся, никогда в жизни ему не было так смешно.

Когда смех всё-таки кончился, Гарри опять посмотрел в окно — и опять увидел только непроницаемую синь. Создавалось впечатление, будто стекло просто-напросто замазали снаружи синей краской. Хочу выйти, подумал Гарри, чувствуя, как в нём нарастает злость, хочу на улицу, хочу узнать, что там, не может же быть одна темнота, я же, в конце концов, имею право знать, где я нахожусь!

В какой-то момент Гарри испугался, что сейчас лопнет, потому что нельзя же так злиться!

В лицо Гарри дунул ветер, по носу ударила дождевая капля — стекло исчезло!..

Гарри даже не успел толком испугаться, как в комнату зашёл промокший Блэк с колбасой в руках. Не глядя на замершего у окна Гарри, отряхнулся как-то по-собачьи и положил колбасу на тумбочку у кровати. Вздрогнул от порыва не по-летнему холодного ветра.

— Мне казалось, здесь было теплее...

Быстрым шагом подошёл к окну, усмехнулся. Спросил:

— Это ты сделал?

— Да, я, но я не специально, честно, я правда не знаю, как это...

И ведь не объяснишь, что это не он виноват, что он совсем не хотел... В воображении Гарри мелькали картины того, что сейчас будет, одна ужасней другой. Он совсем продрог, но сказать об этом не решался — Блэк наверняка скажет, что он сам виноват, и будет прав.

— Давай в постель. Быстро! — чуть повысил голос Сириус. Несчастный Гарри послушно улёгся на кровати, лихорадочно гадая, что будет дальше.

Сириус выбежал из комнаты и вернулся с одеялом в руках. Одеяло было пыльное, но толстое.

Не хватало ещё в первый же день позволить крестнику простудиться. Чёрт-чёрт-чёрт.

Описав круг вокруг кровати, Сириус попытался подоткнуть Гарри одеяло:

— Так нормально?

— Н-н-н-нормально, — выдавил из себя поражённый Гарри.

— «Н-н-н-н»! — передразнил Сириус. — Вот и не вылезай больше оттуда.

Как теперь чинить это клятое окно? Волшебник, чистокровка. Блэк. А без палочки не может ни-че-го. Ну ладно, крестнику тепло, а дальше — разберёмся. Завтра.

Да до завтра он сам тут простудится. И придётся Гарри подавать ему носовые платки из одеял и кипяток, потому что больше у них ничего нет, и, если Сириус вздумает заболеть, не будет.

Выругавшись про себя, Сириус заметался по дому в поисках чего-нибудь плоского и деревянного. Кое-как отломал дверцу у одного из многочисленных шкафов — повезло, дверь и так держалась Мерлин знает на чём, — всунул её в пустую оконную раму. Деревяшка встала так плотно, будто торчала там всю жизнь и именно для этого была предназначена.

Должно же хоть в чём-то повезти, подумал Сириус, хоть в чём-то, да.

Эй, Сириус, куда ты бежишь, стой, стой, всё, что можно, уже сделано, остановись. Можно перестать суетиться, глубоко вдохнуть и плюхнуться на кровать рядом с крестником.

Нет, рано расслабился. Ребёнка кормить надо. Ворованной колбасы он ещё не ел, это точно.

— Возьми с тумбочки колбасу и съешь сколько захочешь. Прости, но пока так — больше нет ничего.

Гарри с опаской взял колбасу и увидел на ней следы собачьих зубов — неужели Блэк отобрал её у собаки? — но, в любом случае, пахло ужасно вкусно, Блэк не то что не возражал, а почти приказал — так что Гарри начал жадно есть.

Вскоре остановился, протянул остаток Сириусу.

— Ты издеваешься? Ешь давай, я не возьму.

— Но я не хочу больше...

— Ешь.

Ишь ты, ведь голодный небось, а выпендриваться вздумал. Не рассказывать же, как чудно по ночам крысы с мышами ловятся...

Виноватый взгляд зелёных глаз. Тихо ест, не чавкает, одеяло старается не запачкать...

Так, а почему виноватый-то?

— Ты чего несчастный такой?

Молчит, будто Силенсио наложили. Не понять.

— Я тебя спросил, нет?

Не напугать бы.

— Я знаю, что я ненормальный и делаю ненормальные вещи, но янеспециальночестно!

Словно плотину прорвало. Что у него, истерика?

— Я правда не хочу, я никогда не хочу, оно само, я не знаю, что это, но я никогда не хочу ничего плохого!

И как теперь это чудо природы успокаивать прикажете? Обычная ведь стихийка, чего он дёргается-то...

— Успокойся.

— Я правда не хотел ничего плохого, но я не знаю, отчего это, я не...

— Успокойся!

Ура, носом шмыгнул, замолчал. В глаза не смотрит — боится? Мерлин, с чего вдруг? Мягче надо и спокойнее, тоже мне, почётный запугиватель детишек...

— Обычная же стихийная магия, что такого?

Весь этот вечер казался Гарри бредом, но сейчас наступил такой момент, в который обычно просыпаются. Какая магия? Да ещё стихийная... Ну почему, если человек хорошо к нему относится, то непременно оказывается сумасшедшим? Это же нечестно, в конце концов! И, главное, что теперь делать? Во-первых, он лежит под его одеялом и ест его еду, нельзя же взять и сказать: «Сэр, простите, но вы сумасшедший». Во-вторых, вдруг этот Блэк рассердится и начнёт буянить — мало ли?.. Повезло ведь.

— Сэр, простите, но я не понимаю, о чём вы.

Сириус сумрачно наблюдал, как крестник потихоньку отодвигается на другой край кровати. Да что такое-то?

Погодите, как это — не понимает? То есть? Это же не может значить, что...

— Ты квиддич любишь?

— Простите, я не...

— Хочешь ловцом стать, наверное?

— Я не понимаю, о чём вы говорите!

В голосе отчаяние. Ну нет, не стал бы этот мальчик так глупо шутить.

— Значит, о волшебстве ты ничего не знаешь? — уточнить в последний раз.

— О чём?

Ну всё. Спокойно, Сириус, спокойно, не он же виноват.

Сириус вскочил с кровати, закружил по комнате, бормоча всё громче и громче:

— Сын Джеймса Поттера не знает о волшебстве, сын Джеймса Поттера не знает о волшебстве, сын Джеймса Поттера не знает о волшебстве!

Схватил стул и кинул в стену с такой силой, что полетели щепки.

Судорожно вдохнул, покосился на Гарри.

Тот чуть ли не дрожал. Бедняга, да что он теперь о Сириусе должен думать? Ч-чёрт, он ведь, выходит, и о портключах понятия не имеет! Ну молодец, Сириус, как надо начал с крестником знакомиться, так держать.

— Значит, смотри, — подойти медленно, говорить тихо, — волшебство существует, это раз.

Превратиться в пса. Дать себя потрогать. Лизнуть узкую запачканную ладонь.

Стать человеком. Улыбнуться. Да не криво, а во весь рот — не умеешь, что ли? Сделаться серьёзным.

— И если бы его даже не существовало, признавая себя ненормальным, ты признаёшь ненормальным и своего отца, а он был моим другом, и я не потерплю, чтоб его оскорбляли, — это два, — логика хромает, но должно подействовать. А долгий разговор пусть будет завтра, потому что иначе они не уснут до утра. Странно, да — бояться разговора с мальчишкой — но тем не менее. Гарри пока и так есть что обдумать.

— Об остальном поговорим утром, это три.

Гарри заворочался, хотел было что-то спросить, но Сириус успел первым:

— Спи давай. Всё завтра. Ты устал, я тоже. Спокойной ночи.

Гасить или задувать было нечего. Гарри не ответил, только плотней завернулся в одеяло и отвернулся.

Сириус проснулся среди ночи и удивился тишине. Уснуть не получалось. Почти сразу вспомнились все сегодняшние промахи, и стал понятен ещё один: дурак, вырубился на одной кровати с крестником — мало ему потрясений? Приснился бы тебе кошмар, и проснулся бы Гарри от твоих воплей.

А потом на Сириуса накатило. Такое уже было, но всего один раз.

Стало вдруг понятно, как всё вокруг глупо. Гарри, идиот мелкий, — лишние хлопоты, одна большая забота: успокаивай, рассказывай, корми... И он сам, неведомо что пытающийся изменить, трепыхающийся червяком на крючке — глупо, Мерлин, до чего глупо.

Разве может быть что-то настолько важным, чтобы — делать?

Да ничего. Незачем метаться.

"Синдром поцелуя дементора", вот как Сириус окрестил это состояние.

Такая же незаполнимая пустота внутри.

В прошлый раз он опомнился, когда его — пса — чуть не переехала машина.

Крики водителя хорошо помогли.

Сейчас вокруг была тишина. Полная. Только Гарри дышал рядом.

Чтоб он утром проснулся с таким вот равнодушным крёстным рядом?..

— А не-е-ет, Бродяга, обломись, надо жить, — подумал Сириус медленно, — жить и обдумывать, и сосредотачиваться, и чувствовать, и мне плевать, что там тебе нашептали дементоры, идиот! Ты должен выдержать, ты должен не-сломаться, остаться хоть жалким подобием себя — ради этого сопящего под боком малолетнего придурка.

И пустота внутри пропала, сменившись каким-то теплом, и Сириус почти сразу же заснул.