Никак иначе (джен)

Лечь на живот, одеялом накрыться, зажмуриться... Всё равно не помогает.

Ну ничего, Блэк же сказал, что через день они уйдут, а уж день он как-нибудь потерпит. Хотя, наверное, они ещё ночь здесь пробудут и ещё день, потому что не считать же этот остаток... Ох.

На Гарри совершенно точно кто-то смотрел — настороженно и очень внимательно.

Он был сильным, этот кто-то, и Гарри ему мешал. По сравнению с этим кем-то Гарри был очень маленьким, вроде таракана.

И этот кто-то вполне мог проделать с ним то же, что обычно делают с тараканами — во всяком случае, Гарри так казалось. И этот кто-то ненавидел его просто так, за то, что он существовал.

Это началось ещё когда Блэка разговаривал с матерью. Она тогда суетилась, спрашивала, почему они так одеты, предлагала поесть.

Она беспокоилась не только за сына, но и за Гарри, и это было приятно, это было очень здорово, но он сидел, замерев, и мотал головой или кивал.

Только когда Блэк спросил его, что с ним, он стал как-то отвечать, — но всё равно, негромко.

Потому что за ним уже тогда следили. Его изучали, к нему присматривались.

Потом уже — возненавидели.

И вот теперь Гарри лежал в огромной постели и думал, есть ли такие заклинания, от которых можно стать невидимым.

Ещё думал, как жалко, что они с Блэком не в одной комнате. Блэк сказал, когда они расходились, что ему опять кошмар присниться может, а если снотворного выпить — какой тогда смысл от его присутствия, но всё равно, лучше бы он был рядом, пусть бы даже катался по кровати опять, не важно.

Потому что одному Гарри было страшно, очень.

Мало было ощущения, что на него смотрят, что его в любую минуту могут сжать и расплющить, — Гарри ещё казалось, что вот-вот случится что-то очень плохое, и отделаться от этого предчувствия он не мог.

Гарри думал вначале пойти к Блэку, но очень скоро решил, что не стоит.

Потому что, во-первых, он не запомнил, в какую из этих бесконечных одинаковых спален для гостей ушёл Блэк. Во-вторых, ходить ночью по этому дому значило бы лишний раз высунуться, обратить на себя внимание, — а это ещё больше разозлило бы того, кто смотрел.

И у Блэка в доме он уже погулял ночью, и что там случилось?..

Но самое главное: что он скажет-то? Разбудить Блэка только для того, чтобы пожаловаться на непонятный страх и неприятное чувство — это выглядело бы совсем глупо. То есть, Блэк, может, и не будет смеяться и поверит, но что он сможет сделать?

Из дому ради Гарри точно не уйдёт — он же только-только с мамой помирился.

А в том, что всё дело именно в доме, Гарри был уверен.

И просто разбудить, сказать: "Мне страшно" и остаток ночи пробыть в комнате у Блэка — это было бы как-то нахально и по-детски.

И вообще, одёрнул себя Гарри, это же только дурацкое ощущение, только мысли, может, ему всё кажется. Даже скорее всего ему всё это просто кажется.

Гарри откинул одеяло и ради разнообразия перевернулся на спину.

Сириус уснул почти сразу же, удивляясь, что дом его не трогает.

Желание сжаться никуда не делось, но как-то отступило на периферию сознания, потускнело, не мешало спать.

Да что там, даже половицы — и те не скрипели. Скажи кто-нибудь Сириусу пятнадцать лет назад, что они когда нибудь заткнутся, он не поверил бы.

Наверное, это потому, что простила мать. Даже обещала восстановить как-то имя на семейном древе, и понятно, что глупая формальность, но радостно, чёрт, правильно это и неожиданно...

С такими мыслями Сириус заснул. А проснулся — от хрипов.

Их было именно что много, — присвистов, скрипов, — целый оркестр.

Сириус вскочил, засветил Люмос и увидел, что хрипит — Гарри.

Скатился с кровати, запутавшись в одеяле, сел на корточки рядом, схватил за плечи:

— Что?!

* * *

Гарри так и не смог заснуть.

От долгого пребывания под одеялом спокойнее не стало, зато запершило в горле.

И Гарри начал кашлять.

Он задыхался, ему казалось, что он сейчас вывернется наизнанку, выкашляет самое своё нутро, а кашель не проходил.

Он так и думал, он знал же, что что-то случится!

Вот сейчас было самое время бежать к Блэку, к Вальпурге, хоть к кому-нибудь, но он не мог, он просто не мог. Он сидел и сгибался пополам в кашле, и не представлял, как дойдёт даже до двери.

Потом это вроде бы прошло, поутихло, и вот тогда, тогда Гарри мог распахнуть дверь, выбежать из комнаты, крикнуть...

Но он остался сидеть на кровати, обессиленный, опустошённый.

А потом ему стало трудно выдохнуть. Вдыхалось как обычно, но на выходе воздух словно бы пропускали через сито с очень мелкой решёткой. И вдруг оказалось, что внутри Гарри есть струнки, целая сеть струнок. Эти струнки пронизывали всю его грудь и шею, они были направлены в разнве стороны, сверху вниз, слева направо, по диагонали, они были везде, и когда воздух задевал их, раздавались звуки. Не хрип, не сипенье, не скрип — что-то среднее.

Гарри попытался дышать осторожнее, чтоб струнки не задевались и звуков бы не было, но ничего не вышло. Выдыхалось всё труднее и труднее, хрипов становилось всё больше, и когда какой-то один, самый смелый, резко скрипнул уже на вдохе, Гарри запаниковал.

Ему нужно к Блэку, ему правда очень нужно к Блэку, иначе неизвестно вообще, что случится!..

Гарри вдруг почувствовал себя так, будто его протаскивали через узкую трубу. Такое уже было, но тогда он был с Блэком, а теперь что?..

Гарри плюхнулся на пол рядом с чьей-то кроватью. Голова кружилась.

Через пару секунд, оправившись, Гарри понял, что на кровати — Блэк.

Надо было собраться с силами, встать и его разбудить.

* * *

Блэк спросил, и Гарри понял, что сейчас надо будет отвечать. А воздуха не хватало и так, и он просипел — по слову:

— Мне... трудно... дышать. Выдыхать...

Сириус готов был взвыть от собственной беспомощности. Нужно было что-то делать, как-то помогать, но что, как?!

Он даже не понимал толком, что с Гарри творилось.

Потом вспомнилось, как током ударило: астма. Это так называется.

Была у Энн Макферсон, подружки Лили. Говорили об этом шёпотом и с сочувствием.

И ничем не лечилась. Не было зелий, способных её прекратить.

Сириус хотел было позвать мать, потом подумал, что незачем, а Гарри всё хрипел и хрипел. И молчал.

Мерлин, что это, как это, какого чёрта Гарри, а не он, почему он не может забрать это себе?! Ребёнок, его ребёнок тут задыхается, а он ничего, ну ничегошеньки не может сделать, никак не может помочь вообще!

Сириуса бесила эта беспомощность, Сириус боялся за Гарри, Сириусу хотелось пробежать пару километров, чтоб успокоиться, а ведь надо было хоть что-то сделать.

Сел рядом, обнял Гарри за плечи, сказал:

— Отвлекись. Слышишь меня, не думай про это!

Не сбиться на крик оказалось очень трудно. Никакой выдержки, сказал бы Грюм, сказал бы отец, но как сохранить трезвую голову, когда хреново не взрослому — пусть другу, пусть соратнику! — не себе, — ребёнку, за которого отвечаешь!

Гарри кивнул. И Сириус начал говорить какую-то ерунду, лишь бы Гарри слушал, лишь бы не сосредотачивался на дыхании, Лили говорила, это болезнь психологическая.

— Слушай, мы завтра... сегодня... Чёрт, когда это вот кончится, мы с тобой пойдём, куда ты захочешь. Нет, в Хогсмид пойдём. Там такие магазины, ты таких никогда и не видел, там мороженое летающее, сливочное пиво, знаешь, что за вкуснятина, там все сладости есть, все книжки, книжек накупим гору...

Оборвал сам себя. Идиот, психологическое, не психологическое, сидишь, хрень какую-то несёшь, приду-у-урок, Гарри просто нужно на воздух, из этой пыли, из этой затхлости, на воздух, на свежий, дышать глубоко...

Из затхлости. Дом. Не просто же так она у него началась?..

— Гарри, ты... С тобой ничего не было до того, как...

Идиот, сформулировать не можешь, кто тут взрослый.

— Мне казалось, что на меня кто-то смотрит, что я ему не нравлюсь. И я — хрип, — знал откуда-то, что сейчас случится что-то плохое.

Дом, точно, дом, его теперь достать сложней, хозяйка за него, так на Гарри переключился, зар-ра-за, валить отсюда быстрее.

Заорал:

— Кричер!

Тот явился, поклонился растерянно...

— Позови хозяйку!

Вальпурга явилась почти сразу же, Сириус машинально отметил, что ночное её платье не хуже дневного, сказал:

— Мам, нам уходить надо. Вот просто сейчас. Посмотри, что с Гарри, это дом.

Вальпурге хотелось очень многое сказать.

Всё же только началось, всё ещё вечером было хорошо, у неё был сын и внук.

И дом, его же можно...

Но она передумала. Сказала быстро:

— Подожди ещё только три минуты.

Исчезла.

Вернулась, вручила Сириусу золотого шахматного ферзя.

— Портал. Одноразовый. Сработает в случае крайней нужды. Многоразового не даю, потому что, полагаю, в ближайшее время тебе незачем будет сюда возвращаться.

Голос всё-таки дрогнул, не вышло царственного прощания.

Сириус вскочил уже, ферзя схватил, спросил:

— Зачем портал?

— Потому что я больше чем уверена: без него дом вас не впустит. Он и в этот-то раз — только из-за Кричера, но я же не смогу предвидеть, когда именно нужно будет его послать.

Вальпурга думала, Сириус сейчас обнимет её и аппарирует сломя голову, он всегда-то не любил медлить, а уж теперь-то...

— Мам, я вернусь, как только вся эта дребедень закончится, когда вот Гарри будет с кем оставить — вернусь, веришь? Люблю, ...

Не договорил, прижал к себе Гарри, который ещё просипел: "До свидания" и аппарировал.

Вальпурга вздохнула, с удивлением поняла, что — да, сейчас заплачет.

Этот дом гордый и своевольный — слишком своевольный. А сейчас она уже не сможет его переупрямить, она слабее, он-то видел многие поколения Блэков, она для него — тоже одна из многих, безликая Блэк, и, конечно, он лучше поступится её интересами, чем позволит вернуться предателю рода.

Вальпурга думает, что, будь она сейчас в туфлях, она вонзила бы каблук в паркет.

Впрочем, она и так это сделает. Завтра. И ещё много чего.

Забавно, на исходе жизни она бунтует приблизительно так же, как сын в шестнадцать.

Смешно.