Дочь Волдеморта (СТАРАЯ РЕДАКЦИЯ!) (гет)

Гермиона трансгрессировала на широкие каменные ступени парадного входа поместья Малфоев и остановилась в нерешительности. В ночном воздухе витал неясный аромат приближающегося лета, где-то стрекотал кузнечик. Она долго смотрела на большую дубовую дверь с затейливым резным узором, лунный свет отливал на литых уголках.

«Я веду себя, как идиотка. Послушная и предсказуемая, пошлая и недалекая, или бесконечно расчетливая и жестокая», — подумала она.

И несколько раз ударила дверным молотком.

Ей отворила молоденькая горничная, и женщина растерялась.

— Что вам угодно, мадам? — вежливо уточнила девушка. На вид ей было не больше двадцати лет, и тут Гермиона почувствовала что-то, подозрительно похожее на укол ревности.

— Мистер Малфой дома? — строго спросила она, впериваясь в голубые глаза горничной. Но та определенно владела окклюменцией. Что ж, было бы странно держать прислугу, у которой на лбу написано всё, что происходит в твоем доме.

— Да, проходите, пожалуйста, — учтиво улыбнулась девушка. — Как о вас доложить?

Гермиона приподняла бровь и горничная покраснела.

— Леди Саузвильт, — после короткой паузы сообщила она.

— Ой, простите, — совершенно смешалась молодая волшебница. — Давайте, я проведу вас в гостиную.

— Не беспокойтесь, я знаю, где гостиная, — бросила Гермиона и зашагала в нужном направлении.

Здесь совсем ничего не изменилось за пять лет. Войдя, Гермиона взмахом палочки разожгла камин и теперь стояла, глядя в подрагивающее пламя. Воспоминания кружились в ее голове, но женщина не могла понять, какие чувства они вызывают.

— Что ты сделала с бедняжкой Сюзанной? — раздался за ее спиной насмешливый голос Люциуса Малфоя, и Гермиона вздрогнула.

— Она спросила, как обо мне доложить, — сообщила наследница Темного Лорда, оборачиваясь. Люциус стоял в дверях, одетый в длинный домашний халат, и с интересом смотрел на нее.

— Для человека, который пять лет провел за границей, а вернувшись, поселился у магглов, ты чересчур требовательна.

— Хочешь, чтобы я извинилась перед твоей служанкой?

— Что ты, — хмыкнул старший Малфой.

— И вообще, куда подевалась Джуня? — с плохо скрываемой досадой, за которую тут же возненавидела себя, продолжала Гермиона.

— Ушла вслед за своей хозяйкой, — невозмутимо ответил Люциус и, сделав несколько шагов вперед, указал женщине на диван. — Присаживайся, Кадмина.

Гермиона не двигалась, молча стоя у камина и глядя на мужчину через покатую спинку дивана.

— Что-то не так?

— Я не совсем понимаю, зачем пришла сюда, — тихо сказала она.

Люциус усмехнулся, но не ответил.

— Напои меня чем-нибудь, — попросила гостья смущенно.

Мужчина усмехнулся вновь и, опустив руку в карман халата, вынул волшебную палочку. Легонько качнул ею — и над спинкой дивана возникли два бокала с высокими ножками, полные розоватого эльфийского вина. Люциус спрятал палочку и, опершись одним коленом о диван, взял парящий бокал.

— Твое здоровье.

Гермиона сделала несколько шагов вперед и тоже взялась за хрустальную ножку.

— Я долго думала над твоими словами. И над всем остальным.

— Тебе нужно расслабиться, Кадмина, — тихо сказал Люциус, отпуская бокал. Не успев долететь до пола, тот растворился в воздухе. — За тем ты и пришла.

Женщина залпом выпила вино.

— Прости меня. Я сейчас уйду, и ты больше никогда не увидишь меня.

Люциус поднял брови.

— Это угроза?

— А ты можешь расценивать это как угрозу? — Гермиона неуверенно отпустила пустой бокал, и он тоже растаял на лету.

— Иди сюда, — Люциус подался вперед, опираясь на спинку дивана, и притянул ее ближе. Теперь он на коленях стоял на сиденье, а она — во весь рост по другую сторону. — Ты очень изменилась, Кадмина, но это только иллюзия. Оставь свою щепетильность. Я же знаю, зачем ты пришла.

— Это выглядит гадко.

— Правда всегда выглядит гадко. — Он всё еще держал ее одной рукой за талию и не давал отойти. — И перестань переживать за мое самолюбие. Даже тебе такое не снилось.

— Я убила твоего сына, — тихо сказала Гермиона.

— Мы, помнится, договорились забыть об этом.

— Я не верю, что ты можешь забыть. Если mon Pére считает, что я могу просто так закрыть на всё глаза, поверить в невозможное и воспользоваться…

— Кадмина, ты неподражаема! — расхохотался старший Малфой, подаваясь назад и заставляя ее упереться в диван. — Мой сын убил твоего мужа, — он сделал короткую паузу и добавил: — Из-за меня. Ты сохранила мне жизнь, а теперь приходишь сюда, виноватая, и беспокоишься о моих чувствах!

— Но mon Pére считает, что ему все подвластны. И порой перегибает палку.

— Твой отец мудрейший из всех людей, которых мне доводилось знать.

— Для него не существует табу. А есть вещи…

— Твой отец мне ничего не приказывал.

— Любой его намек…

— Он не делал беспочвенных намеков.

Гермиона умолкла и смотрела в стальные серые глаза своего собеседника. Люциус отпустил ее талию, но женщина не двигалась.

— Ты должен меня ненавидеть, — наконец выдавила она.

— У тебя мания величия.

— Я действительно могу уйти.

— Не можешь, — сказал он, поднимая руки и начиная расстегивать пряжки ее мантии. — И не хочешь.

— А чего хочешь ты? — тихо спросила женщина. — Действительно хочешь? — уточнила она.

— Тебя. — Он выпустил расстегнутую ткань и опустился на сиденье. — Подаришь мне свою благосклонность?

Гермиона обошла диван и остановилась перед ним.

— Ну же, Кадмина! Ты таки ранишь мое самолюбие, — опять расхохотался Люциус.

Она сделала шаг вперед, и он, приподнявшись, потянул ее на себя. Женщина уперлась в диван вытянутыми руками, но он сжал ее бедра и заставил сесть.

— Перестань разыгрывать добродетель! — Люциус рванул с нее мантию. — Не то придется тебя изнасиловать…

— Я соскучилась по тебе, — свистящим шепотом, в котором тонули слова, сказала молодая ведьма. — Мне тебя не хватало. Только я не понимала этого…

— Очень запущенный случай, — подытожил мужчина и, прижимая ее к себе, трансгрессировал наверх, в спальню.

* * *

— Ответишь на мой вопрос? — спросил Люциус часом позже, когда не осталось уже никаких сил, и они блаженно растянулись на широкой постели четы Малфоев.

— Постараюсь.

— Помнишь тогда, перед Пасхой, ты захотела, чтобы я уехал? — Он лежал на спине и смотрел в потолок, а молодая женщина покоилась у него на груди, полуобняв ногами разгоряченное нагое тело. — Почему? Из-за твоего будущего мужа?

— Нет, — помолчав, ответила Гермиона. — Не совсем из-за него, — она снова ненадолго умолкла. — Знаешь… Я должна признаться кое в чем. Я ведь ждала от тебя ребенка.

Она почувствовала, как напряглось под ней его тело. Некоторое время продлилось напряженное молчание. Гермиона лежала на его груди, наблюдая за тем, как от ее дыхания подрагивают редкие светлые волоски. Его сердце, на долгие полминуты провалившееся куда-то и затихшее, опять начало биться ритмично и равномерно.

— Хм, — нарушил тишину старший Малфой, и Гермиона почувствовала по интонации усмешку на его губах, — я смотрю, это хобби у тебя такое — убивать моих детей? — саркастично отметил он.

— Ты не можешь быть таким циником, это просто невозможно! — простонала Гермиона, утыкаясь лицом в его грудь.

— В этом мире нет ничего невозможного, — хмыкнул ее любовник.

— Но есть же какие-то…

— Границы человеческой подлости? — оборвал ее Люциус. — Это беспредельная субстанция. Абсолютно. Милая моя, ведь ты же тоже пришла сюда. Считая, что я лишь исполняю приказы Темного Лорда, тогда как на деле ненавижу тебя. И ты пришла. — Он обхватил ее руками и сел, разворачивая женщину к себе. — Так какие же границы, Кадмина? — Его глаза блестели задором. — И не вздумай говорить, что это ужасно — иначе левитирую тебя в камин и отправлю к магглам! — расхохотался он.

Гермиона тоже засмеялась.

— Давай я сделаю тебе массаж, — внезапно предложила она.

— Какие услуги, — усмехнулся мужчина, ложась и переворачиваясь на живот. Гермиона заскользила пальцами по его широкой спине, вырисовывая невообразимые узоры. — Хочешь, я введу тебя в высшее магическое общество? — через некоторое время спросил Люциус голосом, напоминавшим мурлыканье сытого кота. — Там, конечно, серпентарий, но первое время довольно интересно.

— Ты введешь меня? — спросила женщина, низко наклоняясь вперед и дотрагиваясь грудью до его тела. — А как же тётя?

Люциус повел плечом, сдерживая досаду.

— Нарцисса свой выбор сделала. Теперь я ничего ей не должен.

— Ты сердишься? — осторожно спросила Гермиона, усердно массируя его упругую кожу.

— Какие изумительные слова ты подбираешь, Кадмина, — хмыкнул ее любовник. — Сержусь ли я? Я взбешен! Нарцисса поставила меня в идиотское положение! Открыто и вызывающе. А я думал, что хорошо знаю свою жену…

— Это я виновата.

— Возможно, — странным тоном протянул он. — Но я не ожидал от Нарциссы подобной реакции. Таких поступков. Она неприятно удивила меня. И хорошо еще, что Темный Лорд спустил ей всё, что она наговорила! — Люциус выдержал короткую паузу. — Не могу определить с уверенностью, как ты относишься к моей жене, Кадмина, — задумчиво сказал он затем, — но сам я к ней привязался. Есть вещи, с которыми не играют. И люди, с которыми не стоит шутить. Даже в такой ситуации. Хотя, разорви меня грифон, я бы и сам сказал сейчас Нарциссе пару ласковых! Не ожидал, что она меня так подставит…

— Люциус, — через некоторое время игриво наклонилась к его уху Гермиона, продолжая усиленно массировать широкие плечи, — ты со мной откровенничаешь?

Он немного повернул голову в сторону и посмотрел ей в лицо.

— А нельзя? — спросил он с ухмылкой. Гермиона, уже совсем лежавшая на его спине, сползла немного на кровать.

— Это дорогого стоит! — хмыкнула она.

— Подарок, — блеснул глазами мужчина, ложась на бок. — В ответ на твою откровенность.

Гермиона не смогла сдержать ироничной усмешки.

— Неравносильный, понимаю. Считай его авансом, — он, не отрываясь, смотрел в ее глаза и продолжал едва заметно усмехаться.

— Теперь я тебе должна? — прищурилась Гермиона. — Что же?

— Еще один массаж.

— Всего один?

— Я сегодня несказанно щедр, — Люциус поднял руку и задумчиво провел тыльной стороной ладони по ее губам. Он пристально смотрел ей в глаза и молчал. Лежа рядом, опершись головой на согнутую в локте руку, он начал наводить указательным пальцем, едва касаясь кожи, очертания ее лица: со странным выражением, будто скульптор или художник в момент работы.

— О чем ты думаешь? — тихо спросила Гермиона через какое-то время.

— Вы перегибаете палку, миссис Саузвильт, — внезапно расхохотался Малфой-старший, — таких массажей еще не изобрели!

— Мерлин Великий, как же я по тебе скучала! — не смогла сдержать избытка внезапно нахлынувших чувств Гермиона, расплываясь в довольной улыбке.

* * *

— Ну, дорогая, скажи «мама», — Гермиона сидела на ковре перед малышкой и прятала за спину ее любимого плюшевого кролика, — и мама отдаст тебе Тото!

— Мама! — прошипела Генриетта.

— Ну, милая, скажи это так, как я.

— Мама — смешная! — снова зашипела Генриетта и засмеялась. — Дай!

— Моя госпожа слишком переживает, — прошипела свернувшаяся рядом кольцами Алира.

— Дай! — вторила ей малышка и захлопала в ладоши. — Алира — хорошая! Скажи ей! Мама расстраивается.

— Маленькая госпожа должна стараться говорить так, как люди.

Етта состроила недовольную рожицу и, плюхнувшись на ручки, быстро поползла вокруг Гермионы, хватая своего кролика.

— Тото молчит, и его все любят! Я тоже буду молчать! Мама говорит много непонятных слов, хотя может говорить понятно!

— Что она хочет? — не выдержала сидевшая рядом Джинни. — Переведи!

— Говорит, что на парселтанге все слова понятные и что она вообще будет молчать, раз мы такие вредные, — простонала Гермиона. — Ну что же это такое?!

— Тото хочет кушать, — зашипела Генриетта. — Мама, покорми Тото!

— Мама покормит Тото, если Етта попросит по-английски.

— Что? — несколько раз хлопнула ресницами малышка и вопросительно посмотрела на Алиру.

— Не знаю, — прошипела змея в ответ. — Вероятнее всего, она хочет, чтобы вы сказали что-то по-человечьи.

— Алира, скажи маме, что она вредная! — досадливо хлопнула ручками по полу Генриетта. — Вредная, вредная мама!

— Вредная Етта! — в сердцах прошипела молодая ведьма.

— Мне нужен переводчик!!! — взорвалась Джинни Уизли, вставая с дивана. — Это просто дискриминация!

— Вирджиния веселая! Смотри, она сейчас обрадуется, — зашипела малышка Алире, и, осторожно поднявшись на ножки, пошатываясь пошла прямо к Джинни.

— Великая Моргана! — просияла рыжая ведьма, кидаясь к ней. — Моя умничка!

— Вирджиния, покорми Тото! — замахала руками девочка. — Ам! Тото! — добавила она потом по-английски.

— Аааа!!! — подскочила Гермиона. — Она разговаривает! Разговаривает!!!

— Мама — странная, — задумчиво прошипела Генриетта, которую Джинни подхватила на руки, — если «ам», — она опять с трудом выдавила это слово по-английски и взмахнула ручками, — ей кажется понятнее, чем всё остальное…

— Что ты смеешься? Гермиона! — негодовала Джинни. — Что она сказала? Гермиона! Даже твоя змея, кажется, хохочет! Это нечестно!!!

* * *

Робби чувствовал, что что-то не так. Его всё неотвязнее преследовало это неприятное ощущение.

Бедный парень не знал, в чем постоянно ошибается. Он всё время ломал голову над этим и только сильнее запутывался.

Гермиона снова неуловимо изменилась. Если после их первой ночи она стала фальшивой, то теперь появилось еще и какое-то ожесточение, агрессия. Она избегала встреч и то и дело пропадала куда-то из дома сама, оставляя ребенка с матерью или Вирджинией.

Еще Робби очень не нравилось, что Гермиона не подпускает его к дочери. Она неизменно придумывала причины, по которым они не могут куда-то ходить вместе и бесконечные поводы увести Етту из помещения, в которое попадал парень. По словам матери, то же самое делала и миссис Грэйнджер со своей подругой. Правда, сейчас она много работала и не так часто виделась с миссис Томпсон — но, если раньше они постоянно сюсюкали с малышкой, то теперь Стэфани видела Етту лишь несколько раз и то мельком.

Робби тщетно искал возможные причины такого странного поведения своей девушки. Недоверие? Дурное влияние? Но какое же он может оказывать дурное влияние на полугодовалую девочку?

Гермиона знала, что его это волнует. Но тут уж действительно не могла ничего поделать. Етта мало того, что слишком быстро развивалась, так еще и стала говорить исключительно на парселтанге, нехотя и с трудом выжимая из себя при необходимости отрывочные английские слова. В таком состоянии ей никак нельзя было контактировать с магглами.

С ней и волшебникам-то приходилось нелегко. Джинни не понимала парселтанга, Алира не понимала слов Джинни, Етта не всегда разбирала английский и вовсю болтала со здоровенной Королевской Коброй, доводя миссис Грэйнджер до инфаркта, а младшую Уизли — до зубовного скрежета. Понимавшая всех Гермиона, вся затурканная своими проблемами, злилась из-за того, что ее донимают просьбами о переводе; а еще потому, что Джинни, несмотря на языковой барьер, не считала, что с Еттой творится что-то неправильное. Скорее она злилась оттого, что не может понимать змеиную речь сама.

Алира тоже проблемы не находила. А мистер и миссис Грэйнджер боялись спорить с дочерью или указывать ей на ненормальность ситуации и тоже в результате поддерживали Джинни, уверяя, что всё в порядке и что в этом возрасте дети вообще не говорят, а так есть возможность понимать, чего хочет их девочка.

Всё это раздражало Гермиону. Она принципиально не разговаривала с Еттой на парселтанге, считая, что не нужно поощрять подобное отклонение. И в результате глупо завидовала своей собственной змее, которая постоянно болтала с ребенком.

— Какой к скандинавскому лешему парк, Джинни?! — злилась Гермиона как-то вечером, наворачивая круги по своей спальне. — Если она шипит?!

— Чай не средневековье, на костре не сожгут, — не сдавалась рыжая ведьма. — Ребенку нельзя постоянно сидеть в доме, ты даже во двор ее редко выносишь из-за соседей!!!

— Я виновата?!

— Нет, я! — взорвалась Джинни. — Ну, шипит ребенок! И что?!

— Вирджиния Уизли, даже я, воспринимающая смысл ее слов, понимаю, что это выглядит дико! И бросается в глаза!

— Так давай ее теперь держать в доме до совершеннолетия! — всплеснула руками девушка.

— Я надеюсь, что это, как вы все меня убеждаете, пройдет!

— Разумеется, пройдет! Ты же разговариваешь по-английски! И милорд тоже. И вообще змееусты как-то учатся говорить на человечьем языке.

— Ни у меня, ни у mon Pére в детстве не было возможности с кем-то общаться на парселтанге! Зато Гарри рассказывал, что в воспоминаниях, которые ему показывал Дамблдор, Морфин Гонт, к примеру, почти не говорил по-людски! Потому что у него в семье и так можно было общаться, а других людей он дичился.

— Именно поэтому ты собираешься держать Генриетту в четырех стенах? — победоносно спросила Джинни.

— Химерова кладка!!!

— Противоречишь сама себе, — безапелляционно перебила подруга. — Ей нужно побольше контактировать с теми, кто не может ее понимать вообще. Кто не знает даже основ легилименции и не владеет парселтангом. То есть с другими детьми или магглами.

— Другие дети и магглы разбегутся от нее в ужасе, — холодно сказала Гермиона, чувствуя жжение в глазах. — Даже родители-волшебники не будут приветствовать общения своих чад со змееязычной ведьмой. А то ты не знаешь, как к этому относятся!

— Относились.

— Проклятье! В любом случае сейчас речь идет о маггловском парке! И прекрати делать из меня виноватую — без тебя тошно.