Дочь Волдеморта (СТАРАЯ РЕДАКЦИЯ!) (гет)

Два стакана Бодрящей Настойки не подвели — на праздничном вечере Гермиона чувствовала себя отлично.

И не она одна.

Даркпаверхаус отмечал Хэллоуин с размахом. Трапезную стилизовали под полутемную пещеру, полную летучих мышей, призраков и оазисов из парящих свечей в примечательных местах, таких как данспол, разбросанные тут и там столики с угощениями и более занимательные уголки со специальной программой: там предсказывают будущее, тут предлагают сразиться с боггартом, там проводят конкурсы на знание ритуалов со специфическими призами в награду...

Темный Лорд, в честь праздника на время вернувший себе в качестве костюма змееподобный облик, куда-то запропастился сразу после торжественной части. В полутемном зале мелькали силуэты и тени. Большие часы, перенесенные из холла и окруженные змейкой парящих крошечных свечек возвещали о том, что скоро гимназисты вынуждены будут покинуть Трапезную — для них бал-маскарад длился лишь до трех часов, остаток же ночи накануне Дня Всех Святых был в полной власти взрослых.

Гермиона, улизнувшая ото всех, курила, сидя на постаменте огромной статуи в темной части зала, когда услышала совсем близко, кажется, по ту сторону возвышения, досадливый голос своей матери.

— ...рассказывать мне о том, как должно жить! — гневно говорила она кому-то, видимо, подходя к статуе и останавливаясь в ее тени.

— Понимаю, что смешно твердить тебе о чести, — возразил на это грубый мужской голос. В ответ Беллатриса действительно рассмеялась, — и всё же, Белла! Есть границы, за которые вообще не должно переходить человеческим существам...

— Тебе известны мои границы, — зловещим тоном прервала женщина, прекратив веселиться. — Других нет.

— Я думал, что они мне известны.

— Рабастан, ты ведешь себя глупо. Все последние годы. Не переходи дозволенных тебе границ. Ты был предан милорду столько лет: не допускай же сейчас непоправимых и глупых ошибок!

— А какую ошибку допустил мой брат, Белла? Что молчишь?! Ты говоришь мне: «Не переходи границ, чтобы сохранить жизнь»? Но ее так просто лишаются даже самые верные! Ты печешься о моей безопасности? Это так великодушно! И странно! Ведь для тебя не существует ни благодарности, ни привязанностей, ни чести! Годы — ничто! Вся жизнь — пустяк. Так зачем ты пытаешься уберечь мою?

— Не думай, что я не сожалею о Родольфусе, Роб! Или что для меня это было просто.

— Сожалеешь! — с горечью перебил ее собеседник. — Поберегись бросаться такими словами! Еще скажи, что мы все так много пережили вместе и через столькое прошли! Давай, скажи, что же ты замолчала?! Дружно вспомним славное прошлое! А потом и меня ты прикончишь, не моргнув глазом, как только Он этого захочет!

— Я его не убивала, — тихо сказала женщина.

— Не важно, кто! Белла! Послушай сама себя! Между верностью и безумием тоже есть черта!

— Молчи! — яростно остановила его Беллатриса. — Не произноси такого никогда! — с чувством предостерегла она, и скороговоркой добавила: — И даже не думай!

— А может, я больше не дорожу своей жизнью.

— Ты и без меня знаешь, что не всякому может посчастливиться расстаться с нею легко, — досадливо бросила женщина.

— И всё это устраивает тебя?

— Меня — вполне, — холодно отрезала она.

— Ну да, — мужчина сделал паузу, — леди Волдеморт.

— Это не имеет значения, Роб! И ты это прекрасно знаешь! Или в Азкабане я хоть раз пожалела о своем выборе, или хоть на миг задумалась о предательстве тогда, когда ничего уже не вселяло надежду?!

— А я, Белла?! А Родольфус? В том-то всё дело. Я больше не вижу смысла, понимаешь?

— Роб, каждый из нас всегда, всякий миг, с самого начала был готов отдать за милорда собственную жизнь! И ты тоже! Что изменилось сейчас? Родольфус удостоился высочайшей чести, ты даже представить себе не можешь, какой! Мы все должны быть готовы в любую минуту умереть за нашего Лорда!

— Когда есть смысл, Белла, — перебил Рабастан. — А не просто так!

— Смысл был!

— Какой? Сделать тебя женой повелителя?!

— Его воля, — ледяным тоном оборвала Беллатриса. — Мне кажется, этого вполне достаточно.

Послышался стук каблуков и шелест мантии, леди Волдеморт стремительно вышла из-за статуи и скрылась в полумраке зала.

Гермиона, выждав пару минут, легкой тенью вернулась к преподавательскому столу, вокруг которого пылали высокие факелы.

— Что с вами, леди Малфой? — окликнул ее задумчивый голос младшего профессора д’Эмлеса. Наряженный Мефистофелем, он удивительно вписывался в этот образ — ибо и в быту носил на себе его неуловимые черты.

— Всё в порядке, — ответила Гермиона.

— У вас озабоченный вид.

— Слишком много мыслей, — протянула ведьма с меланхоличной улыбкой.

— В эту ночь нужно веселиться, — прищурившись, попенял д’Эмлес. — Пойдемте.

— Куда?

— Попробую помочь разобраться с вашей тревогой. — Он взял ее под руку и повел в темноту.

— Хотите пригласить меня на танец? — предположила Гермиона.

— Танцевать нужно с легкой душой, — возразил преподаватель нумерологии.

— А как ее облегчить? — усмехнулась ведьма.

— Нужно сначала найти смелость заглянуть в нее, миледи, — странно ответил ее коллега. — Идемте.

Он вывел ведьму к оазису мерцающего голубоватого света в одном из отдаленных уголков зала. Там, за небольшим круглым столиком в окружении нескольких фигур восседала перед магическим кристаллом наряженная римлянкой преподавательница прорицаний. Шелковый шарф скрывал изуродованную половину лица.

— Присаживайтесь здесь, леди Малфой, — подтолкнул Дэмьен. — Врага нужно знать в лицо.

— Это совсем... — растерялась Гермиона. — То есть я не... Здравствуйте, профессор Нэсмизидас.

— Зовите меня Амарантой, — улыбнулась в призрачном голубом свете полувейла и протянула над столом свои белоснежные руки ладонями вверх. Гермиона без особого энтузиазма подняла свои.

Глаза гадалки затуманились, и она неподвижным взором уставилась вглубь магического кристалла. Гермиона от нечего делать тоже туда смотрела: внутри шара клубился облаком густой белый туман.

Амаранта молчала, руки ее, сначала совершенно ледяные, стали медленно согреваться в теплых ладонях Гермионы. Пауза затянулась.

Леди Малфой уже хотела прервать представление и встать, как вдруг губы провидицы дрогнули.

— Два тугих обруча сковали твое сердце, — заговорила она тихим, потусторонним голосом, глядя в белый клубящийся туман, — и мешают дышать: каждый миг, каждую секунду память шепчет твоему сердцу жестокие слова. Много чужой вины окатывает тебя холодом постоянно, но вина твоя — жжет каленым железом. И свобода от нее придет лишь когда спадут тяжелые обручи. Их разрушит только месть. Всё остальное бессильно. Неотомщенная обида вопиет о возмездии...

— Это невозможно, — дрогнувшим голосом сказала Гермиона, — у меня нет власти мстить мертвому и пропавшему.

— Тот, кто исчез, всегда рядом. Тот, кто умер, дожидается твоего суда. Ты снимешь раскаленные обручи. Один за другим, хотя между ними лягут годы. Сначала первый, самый тугой. А за ним и следующий. Один с наслаждением, второй — с безразличием. Ты уберешь жар, чтобы замерзнуть во льдах чужой вины, но твоей уже не останется.

Гермиона хотела встать, однако Амаранта удержала ее, с силой сжав руки, и всё так же не отрывая взора от шара, разделяющего их двоих.

— Постой. Есть еще сны, которые тревожат тебя, — произнесла гадалка. — Это чужая месть, чужой раскаленный обруч. Искалеченные и разрушенные судьбы приходят к тебе во снах, облаченные в белые одеяния. Они упрекают тебя — но это не твоя душа плачет о них, это Черная магия приводит на ночные свидания тени. Они не могут причинить вреда, потому что безразличны тебе. Все, кроме одной. Та еще не являлась. Тени уйдут, когда покажут свои лица. Они пришли только бросить упрек, и их власть развеется. Потерпи. Дай кому-то снять свой раскаленный обруч...

Амаранта отпустила ее, но Гермиона осталась сидеть.

Чья-то рука легла на ее плечо — ведьма повернула голову: длинные изящные пальцы заканчивались острыми ярко-красными коготками, на безымянном сверкнуло, поймав отблеск какой-то далекой свечи, золотое кольцо с витиеватой буквой «П» из алмазной крошки.

— Осторожнее, Кадмина, — произнес голос Беллатрисы над самым ухом, — предсказания нужно слушать наедине. Оставь сегодняшний аттракцион для гимназисток — вон та парочка явно жаждет занять твое место сейчас.

Две сконфуженные третьекурсницы в смятении бросились в темноту, едва не сбив с ног Фреда Уизли.

— Какие нервные, — хмыкнула Белла, убирая руку с плеча своей дочери. — Ничего, они попозже сюда вернутся.

Прохладный ноябрьский ветер гонял по каменным ступеням Даркпаверхауса опавшую листву. Гермиона смотрела в ночь, зябко кутаясь в тонкий черный плащик: ее открытый костюм не располагал к прогулкам на свежем воздухе. Рука, державшая сигарету, замерзла на ветру.

— Пытаетесь охладить раскаленные обручи? — услышала она чей-то голос за спиной и обернулась: облокотившись на колонну, у стены дымил трубкой, задумчиво глядя на нее и медленно выпуская круги густого сизого дыма, Тэодор д’Эмлес, старший брат Дэмьена, преподающий в гимназии изучение нечисти.

— Выходит, Maman права: предсказания нужно слушать в уединении, — усмехнулась в ответ Гермиона.

— Не всегда, — серьезно сказал маг. — Давайте прогуляемся?

— Хотите согреться в жару моих обручей? — хмыкнула женщина.

— Если позволите. Может, это немного охладит их.

Они стали спускаться со ступеней парадного входа. Гермиона затоптала свою сигарету и испарила остатки волшебной палочкой.

— И давно это с вами? — спросил д’Эмлес.

— Что именно?

— Раскаленные обручи, — коротко пояснил он.

— Давно. — Гермиона вздохнула. А потом добавила: — И навечно.

— Вы же слышали, что сказала мисс Нэсмизидас, — возразил ее спутник.

— Я не верю в предсказания.

— Зря. Порой они помогают разобраться в себе.

— Мне нельзя разбираться в себе, — вздохнула Гермиона. — Опыт показывает: то, что я там увижу, окончательно добьет меня. Морально.

— В яме человеческой души много такого, о чем мы и не подозреваем, — философски заметил профессор. — Стоит только покопаться и извлечь то, что нужно в определенный момент. А бесполезное выбросить вовсе. Или затоптать в самую глубь.

— Затаптывание — не вариант, — прервала леди Малфой.

— Есть такая глубина, с которой уже ничего само не поднимается.

— А как узнать, что именно необходимо извлекать, а что затаптывать, профессор д’Эмлес? — спросила женщина, остановившись — они ушли за замок, туда, где поднимающийся от подножия гор лес граничит с мертвым озером — и повернулась к своему спутнику лицом.

— Называй меня Тэо, — негромко сказал он. — Что прекрасная Амаранта говорила о холоде чужой вины, который окатывает тебя постоянно?

— Семейные неурядицы, — хмыкнула Гермиона.

— Не можешь смириться с тем, кто ты есть?

— Никто не знает, кто я есть на самом деле, — отвела глаза ведьма.

— Я не так выразился. Смириться с тем, кем тебе быть сейчас всего удобнее и проще.

— Тебя прислал mon Pére? — с вызовом спросила женщина.

— Нет, — усмехнулся Тэо. — Услышав вашу с мисс Нэсмизидас беседу, я немного потолковал с твоей матерью. Она говорит, у тебя проблемы. — Тэо сделал шаг вперед, став ближе к ней. Полная луна отсвечивала от стальной глади озера и бросала на них дрожащие блики. — С адаптацией.

— Тяжелое детство. Много упущений, — съязвила Гермиона. — У меня никогда не было подружки, с которой мы могли бы вволю топить котят, а приемные родители совсем не давали мне выкручивать сверстникам руки и ломать чужие игрушки. — Она картинно шмыгнула носом и скривилась. — Ужасно вспоминать.

— Если хочешь вырваться и жить по-другому — почему терпишь всё это? — склонив голову, спросил ее спутник. — Уже столько лет? А если менять что-либо ты всё равно не станешь — почему бы не научиться получать удовольствие? Впрочем, если даже ты мазохистка — у сего пристрастия тоже есть куда более приятные проявления... Ну что? Помочь справиться с холодом чужой вины? А там, глядишь, займемся и твоими обручами...