Дочь Волдеморта (СТАРАЯ РЕДАКЦИЯ!) (гет)

Книгу в темно-зеленой бархатной обложке Гермиона обнаружила у порога своей даркпаверхаусской спальни вечером в четверг, когда спустилась после ужина в подземелья. Она, сразу подумав о Муре с его назойливыми ухаживаниями и подарками, хотела уничтожить очередной дар студенческой страсти быстрым движением волшебной палочки, но почему-то не стала.

Это был маггловский роман первой половины прошлого века, Гермиона не читала его, да и автор был ей незнаком. Густав Майринк, перевод с немецкого. Называлась книга «Ангел западного окна».

Издание не волшебное, вроде тех, что выпускает «Круг единства»: с красочными живыми иллюстрациями и массой сносок-пояснений — для сближения волшебников с маггловской культурой и историей. Нет, самая обыкновенная книга, 1991-го года издания.

Гермиона не собиралась ее читать, хотела просто просмотреть и отложить в сторону — но почему-то увлеклась, хотя и не могла себе объяснить этот странный феномен: роман оказался нудным и неинтересным. К тому же для волшебницы — довольно глупым, ведь все описанные в нем обряды и ритуалы были совершенно невыполнимы и в корне неправильны.

Читалась книга медленно, будто через силу, и Гермиона отложила ее в начале первого, преодолев за три с лишком часа не более тридцати страниц. Еще и спала потом плохо. Снился пустой дом с гуляющими по нему сквозняками, колышущимися белыми шторами и пыльными простынями, покрывающими предметы меблировки. Гермиона бесконечно долго блуждала по залитым лунным светом комнатам, ежась от холода, пока не вышла в длинный коридор, полный закрытых дверей и освещенный только слабым мерцанием находившегося в дальнем конце окна. На фоне светлого квадрата, спиной к нему, стояла женская фигура в белых одеждах, легко струящихся, как и всё в этом доме, от гуляющего сквозняка. Тонкая и невысокая, с довольно длинными волосами, она ждала там, в конце коридора, и не двигалась, а Гермиона во сне медленно шла ей на встречу, всё силясь разглядеть лицо.

Когда была совсем близко, поняла, что девушка одета в подвенечное платье и многослойная фата с вуалями скрывает ее черты, волнами спадая по вьющимся белокурым локонам.

Внезапно девушка всхлипнула и прошептала: «Никогда!», а Гермиона проснулась, потому что этому «никогда» вторил другой, сердитый голос: «Леди Малфой, если вы живы — вы меня слышите! Сейчас же поднимайтесь! Через двадцать минут начнутся занятия! Я чувствую ваше дыхание! ЛЕДИ МАЛФОЙ!!!»

Гермиона подскочила и осоловело уставилась на шелестящий для пущего эффекта страницами волшебный дневник.

— Хвала Великому Мерлину! — гаркнул он. — Неужто совесть воскресла?

— Что? — растерянно спросила Гермиона.

— Я в течение полутора часов пытаюсь разбудить вас, это уже переходит всякие границы! Аль не слыхали?!

— Я... Нет... О Моргана, у меня же занятия!

— Вот-вот, — пробурчал дневник, пока его непутевая владелица лихорадочно натягивала на себя мантию, пытаясь на ходу умываться...

Она опоздала на пятнадцать минут и вторая группа Огненных Энтузиастов, часть пятого курса Даркпаверхауса, изучавшая с мадам Малфой основы окклюменции по пятницам, уже определенно возомнила, будто у них внеочередной свободный урок.

— Крайне извиняюсь, — бессердечно разрушила эту иллюзию запыхавшаяся преподавательница. — Работаем в ускоренном режиме. Мы с вами отточили систему блокировки своего сознания и сегодня займемся «поединками» с чающим заглянуть в ваши мысли противником. Никаких заклинаний, разумеется: просто зрительные проникновения. Обыкновенно во время диалога их в той или иной мере пытается осуществить каждый — сегодня будем отрабатывать искусство свои мысли скрыть. Разбейтесь на пары. Я раздам вам пергаменты с перечнями случайных слов, прочитайте их и попытайтесь выведать в мыслях друг друга, что написано на пергаменте вашего оппонента. При этом вы должны вести диалог, не касающийся дела.

— Мадам Малфой, — робко спросила Эмилия Сэдли, миловидная светленькая девочка с довольно посредственными способностями в окклюменции, — не следует ли нам сначала слить некоторые мысли в Омуты памяти?

— А чем же, позвольте узнать, вы занимались тут во время моего отсутствия?! — рассердилась Гермиона. — Давайте-ка побыстрее! И так времени почти не осталось...

И она досадливо посмотрела на большие настенные часы, а потом, сев за стол, придвинула к себе классный журнал и чернильницу.

После окончания урока Гермиона спустилась в учительскую.

В большой и просторной комнате на первом этаже правого крыла почти никого не было: только Падма Патил и Мэнди Броклхерст разговаривали около окна, да профессор Хэап проверяла кипу свитков пергамента, расположившись сразу на трех стульях за самым большим столом в дальнем углу комнаты.

Когда Гермиона вошла и поздоровалась, стоявшая к ней спиной Падма вздрогнула, резко обернулась и, бросив на вошедшую быстрый пронизывающий взгляд, почти что выбежала из учительской.

— Что это с ней? — удивленно спросила Гермиона.

— Проблемы, — сдержанно пояснила Мэнди, задумчиво глядя вслед ушедшей подруге, — в семье.

— С сестрой поругалась, — подала голос профессор Хэап. — Вчера та проведывала, так раскричались тут...

— Что же вы слышали, Летисия? — спросила Аманда как бы между прочим, но Гермионе показалось, что ее голос немного дрогнул.

— Да что-то кричала сестрица ее о справедливости и долге... Я же не подслушивала, мимо проходила просто. Но Падма с того времени сама не своя.

— Знаю, — вздохнула Мэнди.

Гермиона налила травяного чаю из огромного серебряного самовара с эмблемой гимназии и устроилась за свободным столом. Взяла из стопки книг и пергаментов, которую схватила утром с тумбочки в комнате, волшебный дневник, собираясь набросать в него план дня, и увидела бархатную обложку вчерашней находки. Рука невольно потянулась к книге.

— Что вы читаете, Кадмина? — спросила через полчаса профессор Хэап.

— «Ангела западного окна», — отозвалась Гермиона, переворачивая бумажную страницу.

— Никогда не слышала.

— Это маггловская литература, — заметила Мэнди Броклхерст. — Майринк? Я когда-то читала.

— Мне не очень нравится, — призналась Гермиона. — Какая-то она путанная и давит на мозги.

— Немного тяжеловата, — согласилась Мэнди, задумчиво глядя на книгу в руках своей коллеги, — но там есть несколько мудрых мыслей, и вообще в целом довольно неплохо. А современные волшебники вовсе не читают маггловских книг. Хотя могли бы оттуда почерпнуть многое и потом не сидеть с огромными глазами на моих уроках.

— Да, — рассеянно сказала Гермиона, продолжая читать.

* * *

— Мадам Малфой, разве у вас нет сейчас занятий? — окликнул молодую ведьму удивленный мужской голос, и она быстро подняла глаза.

В учительской не было никого, кроме Дэмьена д’Эмлеса, который не без удивления смотрел на нее, присев на краешек одного из столов.

Гермиона бросила быстрый взгляд на часы и вздрогнула.

— О ужас! — воскликнула она, захлопывая книгу и хватая свои бумаги. — Спасибо! Я... О, я увлекалась. Извините... Спасибо еще раз!

И она пулей выскочила в коридор, под задумчивое цоканье своего коллеги.

Дорожку из лепестков роз, устилавшую пол кабинета легилименции от порога и до стола преподавателя, Гермиона испарила прямо на ходу.

— Простите, — поворачиваясь к классу, проговорила она, — я опоздала, зато у вас было время собраться с мыслями. — Цепкий взгляд быстро оценил обстановку. На улыбающегося Мура Гермиона старалась не смотреть. — Мистер Силкс, я вижу, вы с успехом разгадали наш заговор. Поздравляю вас с высшим баллом по зачету, и можете быть свободны. А вам, мисс Дельмонс, следовало бы поработать над окклюменцией: о ней не стоит забывать даже в минуты особой нежности.

В классе захихикали, но Ятта Дельмонс невозмутимо подняла голову и посмотрела своей преподавательнице прямо в глаза.

— Когда я увлекаюсь, — дерзко сказала она, — становлюсь открыта для вторжения. Во всех смыслах.

— Вам стоит быть осторожнее. Во всех смыслах, — парировала Гермиона. — Не будем терять время. Не забывайте, что у нас сегодня итоговый тест. Займемся проникновением в мысли.

* * *

— Спасибо за книгу, мистер Мур, — бросила Гермиона после того, как тестирование гимназистов закончилось и все начали расходиться. — Я читаю ее.

— Книга?

— Разве это не вы прислали мне в подарок? — удивилась Гермиона, пристально глядя на него.

— Урок окончен, мадам Малфой. Проникновение в мысли несовершеннолетних карается законом. — Мур подошел к самому ее столу и оперся об него руками, наклоняясь вперед. — Но я вам прощаю. Нет, я не присылал вам книг. Но пожелание учту. О чем хотите почитать: романтика, любовь или, может быть, эротика?

— Что-нибудь о субординации, благоразумии и навязчивости, — отрезала Гермиона.

— Подумаю, что можно сделать.

— Идеальным решением было бы полное бездействие, мистер Мур.

— Слишком скучно. Ну-с, мадам, пойду в библиотеку и поищу, что бы вам заказать. Приятного дня.

— До свиданья. Не пропускайте занятия.

— Ваши — никогда.

Гермиона проводила Мура мрачным взглядом и, подождав немного, закурила, мановением палочки заперев дверь в кабинет.

— Леди Малфой, напишите, пожалуйста, план дел, — ожил дневник в кожаной обложке, — вы ужасающе безответственны в последние дни, с этим стоит заканчивать.

— Сам пиши, — буркнула Гермиона. — Я... Мне нужно поговорить с Роном. — Она сделала паузу и задумчиво выпустила сигаретный дым. — И с Дамблдором. И еще дочитать эту книжку...

* * *

— Заварить чай?

Смотритель Даркпаверхауса сменил гнев на милость и впустил Гермиону к себе в привратницкую. Теперь он что-то колдовал над чайным подносом в углу.

— Мне нужно поговорить с тобой.

— Опять этот? — мрачно спросил Рон, ставя перед ней чашку, от которой поднимался густой пар.

— Нет. И давай оставим ту тему, ладно? — Гермиона взялась за горячую емкость, согревая замерзшие пальцы. — Я... Хотела поговорить о Фреде.

— А что с ним? — заинтересованно прищурился приятель, усаживаясь на лавке напротив нее и пододвигая свою чашку ближе. Затем откинулся на стену и, вытащив из кармана два гладких нефритовых шарика, стал поигрывать ими в руке, то и дело издавая раздражающее Гермиону клацанье.

— Что с ним?! — стараясь не обращать на это внимание, возмутилась она. — Рон! Да он же сам не свой! Посмотри на него!

— Это происходит довольно давно, — сухо заметил рыжий верзила, издав очередной щелчок, — с самого лета. А то не понимаешь, отчего всё?..

— Тебе не кажется, что ему нужно помочь?

— А нам всем? — Рон особенно звучно стукнул шариками друг о друга. — Ты не понимаешь, Гермиона, — добавил он, отвернувшись к стене. — Всем недостает Джорджа. Это утрата всей семьи. Ты хоть представляешь, каково маме и Анджелине? А он?! Ведет себя, как последний придурок! Один единственный раз наведался домой, и то устроил скандал и довел маму до истерики! Она волнуется за него, тыкала в лицо этими часами, где его стрелка со дня похорон Джорджа стоит на «Смертельной опасности», а он стал на нее орать и расколотил часы к лешему! Форменный шизофреник! Делает вид, что только у него горе и утрата — а остальные?! Ты думаешь, он хоть раз зашел к Анджелине с тех пор?! Нет! Сидит тут, на людей кидается, со мной разговаривать не хочет — да я и не лезу к нему уже. Хватит, наслушался.

— Ты же сам говоришь, часы показывали, что он в опасности, — мрачно пробормотала Гермиона, снова вспоминая об отце и своих подозрениях. — Рон, он же твой брат! Ты не понимаешь, что значит потерять свою вторую половинку. Они с Джорджем были словно единое целое.

— Они редко виделись в последние годы. Я не говорю, что всё это легко. Просто всем тяжело одинаково. А Фред ведет себя как свинья.

— Может, он винит себя в смерти брата, — осторожно заметила Гермиона, следя за нефритовыми шарами в ловких пальцах своего друга.

— Да он-то тут причем?! — дернул плечами Рон. — Разве что разделял всегда эту страсть к опасным экспериментам. Такая глупость, Гермиона! Все эти опыты с магией, когда у тебя есть семья и дети... Мне казалось, Джордж взялся за ум. И тут такое... На маму страшно смотреть.

— Она совсем плоха?

— Не узнает многих, говорит с несуществующими людьми. Вообще-то она совершенно спятила, но папа не хочет отдавать ее к святому Мунго, и дома творится что-то ужасное. Не думаю, что это так уж хорошо для Фредди и Роксаны.

— Анджелина с детьми теперь живет у вас?

— Да, помогает ухаживать за мамой. Только зря она это. Лучше бы уделяла всё свое внимание мелким. Я был у них на выходных. Папа начинает сдавать...

— Всё это страшно, Рон, но я считаю, что тебе стоит еще раз поговорить с Фредом. Попытайся понять его. Ему очень нужны участие и поддержка, особенно сейчас.

— Знаешь, Гермиона, мне иногда кажется, что Фред возненавидел всех своих близких и меня — особенно. Я не стану к нему лезть. Не проси. Это может закончиться дракой. Вообще не знаю, как это твой папаша всё еще подпускает к нему детей.

— У меня очень своеобразный... папаша.

* * *

— Мисс Грэйнджер... Ничего, если я буду называть вас так? Привычка старого человека... Бывшие ученики для меня всегда остаются учениками.

Изображение Альбуса Дамблдора дружелюбно улыбнулось Гермионе со стены волдемортовского кабинета, протирая очки отворотом мантии, но глаза старика оставались серьезными и проницательными.

— Как вам удобно, профессор Дамблдор, — покорно кивнула молодая женщина. — А вы... не против, если я буду курить?

— Отнюдь не возражаю. Итак, мисс Грэйнджер, вы пришли ко мне... За ответами, надо полагать?

— А вы можете дать мне их?

— Постараюсь.

— Мне сложно... Сложно объяснить всё это... Papá держит вас здесь? — быстро спросила она. — Насильно?..

— Когда-то давно он несколько ограничил мои передвижения. Но я не жалуюсь, мисс Грэйнджер. Здесь довольно интересно.

— Вас искали. Был огромный скандал.

— Я знаю. Мир признал меня трусом. Что ж, приходится с этим смириться.

— Мне вот тоже... со многим приходится... мириться, — медленно проговорила Гермиона. — Профессор... Вы говорите со мной сейчас так милостиво... Но ведь вы должны ненавидеть меня!

— За что, дитя мое?

— За предательство, — горько пробормотала Гермиона и щелкнула маггловской зажигалкой.

— Это всего лишь слабость, мисс Грэйнджер, — возразил Дамблдор. — Если бы я мог возненавидеть кого-то за слабости, я должен был бы погрязнуть в ненависти к самому себе. Самообман, преувеличение своих возможностей и заслуг, грандиозное самомнение, прыжки с головой в омут, жизнь, состоящая из цепочки заблуждений, вызванных нежеланием смотреть правде в глаза, даже если эта правда маячит перед самым носом... О чьей судьбе я сейчас говорю, мисс Грэйнджер?

Гермиона промолчала, но Дамблдор неожиданно улыбнулся.

— Я говорю не о вас, дитя мое, — мягко заметил он, — а о себе. Так что не мне осуждать вас и уж тем более ненавидеть. Ненависть, к слову, — это огромная слабость. И она говорит о глупости и узости души. Нужно уметь понять каждого. Что бы он не натворил. А когда понимаешь — уже не можешь ненавидеть.

— Знаете, некоторых людей мне не хочется даже пытаться понять! — вырвалось у Гермионы. — Их я предпочитаю ненавидеть, какой бы это ни было слабостью.

— Очень большой, мисс Грэйнджер. Эта ненависть давит на ваше сердце и мешает жить. А попытаться понять вы боитесь. Боитесь, что сможете простить.

— Вы знаете, о ком я говорю? — прищурилась Гермиона, закуривая новую сигарету.

— Не трудно догадаться. И я сожалею, что один из предметов вашей ненависти сотворил и взрастил я.

Гермиона отошла к окну.

— Я не стану оправдывать Гарри Поттера, — продолжал Дамблдор, — потому что вы сейчас не станете слушать таких оправданий. Хотя они есть, да вы и сами знаете это, мисс Грэйнджер.

— Оправдания есть для всех, да? — дернула плечами Гермиона, не поворачиваясь к портрету. — А каковы же тогда оправдания для тех, кто создавал и создает мои заблуждения? По чести будет назвать их, профессор Дамблдор, раз уж вы утверждаете, что понять можно каждого, — и она повернулась с насмешливой иронией.

— Я могу, — серьезно сказал старец.

— И вы будете защищать в моих глазах тех, против кого всю свою жизнь боролись? — не поверила Гермиона.

— Не защищать, мисс Грэйнджер. Понимать и поддерживать — две очень большие разницы.

— Я боюсь своего отца, — вдруг сказала ведьма. — Каждый раз, когда его нет рядом, чтобы убаюкать мой разум, и я начинаю думать о нем — меня пронизывает дрожь. А иногда я узнаю ужасные вещи. Или подозреваю их — так еще хуже.

— Том не причинит вам зла.

— А тем, кто меня окружает? Кого я люблю или просто знаю?

— Здесь могут возникнуть... затруднения, — кивнул головой Дамблдор и оперся подбородком о сцепленные в замок пальцы.

А Гермиона вдруг застыла, будто пораженная громом, и широко открытыми глазами всмотрелась в лицо старика в комнате, очерченной рамой.

— О Мерлин, — прошептала она и медленно подняла ладони, прижимая их ко рту, — вы... Все эти годы... — она неверящим взглядом смотрела на изображение старого директора. — Вы же... Вы же продолжаете играть! Играть в эти проклятые шахматы с mon Pére!

— Не суди меня слишком строго. — Дамблдор посмотрел в сторону. — Мне интересно... наблюдать происходящее. За тобой тоже любопытно наблюдать. После смерти я избавился от многих иллюзий, накопленных с возрастом. И теперь снова могу смотреть на доску со стороны. А не участвовать в игре, пускай и в качестве ферзя. Я наделал много ошибок в этой партии.

— Но она продолжается?

— Конечно, мисс Грэйнджер. Следить за Томом весьма занимательно. Он делает успехи.

— Вы сумасшедший!

— Все мы немного сумасшедшие.

— Но ведь вам всё равно! — вдруг с ужасом сказала Гермиона. — Какие бы кошмарные вещи не происходили — лишь бы это было интересно! Следить за людьми в сложных ситуациях, создавать их! Испытания. И наблюдать. Вы играли против «черных», но могли бы играть и против «белых»!

Дамблдор развел руками.

— Я утратил способность делать ходы. И могу теперь только следить за диспозицией.

— Тогда на мои вопросы вы не ответите, — холодно произнесла ведьма.

— Я не могу решать за тебя, — кивнул Дамблдор. — Моральный выбор все должны делать сами. Так интереснее.

— И чем выбор сложнее... — горько прошептала Гермиона.

— Тем занимательнее, мисс Грэйнджер. Именно так.

* * *

...Она снова долго блуждала по пустому холодному дому, полному сквозняков и колышущейся белой ткани, но когда наконец-то оказалась в знакомом коридоре, на фоне яркого квадрата окна в дальнем его конце не оказалось женской фигуры. Там стояло что-то совсем маленькое, ростом не выше фута, но очертаниями напоминающее человечка. Гермиона шла по коридору с нарастающим трепетом.

Приблизившись, она смогла разглядеть маленькое существо лучше.

Оно стояло спиной к свету и было завернуто во что-то, похожее на белую простыню. Голова казалась непропорционально большой и какой-то продолговатой, крошечные трехпалые ручки, которыми существо взмахнуло, оказались полупрозрачными. Оно покачивалось от сквозняка на коротких кривых ножках.

Когда Гермиона подошла совсем близко, ее внезапно пробрала дрожь. Существо качнулось ей навстречу, и бескровные губы на странном, будто обожженном и смазанном или не до конца вылепленном лице шевельнулись и прошипели по-змеиному: «Мама!»

Гермиона проснулась в холодном поту. Еще только занимался рассвет...