Wish You Were Here (джен)

Лон-Гор потерял память. Не полностью, но его откатило на большую часть жизни. Ильсор вспомнил стихотворную часть инструкции к воде: «Кто выпил — тот потерян. И памяти им нет». Выходит, это не просто метафора крепкого сна, а обозначение стирания памяти.

У Ильсора был план незаметно усыпить менвитов и отправить их в криокапсулы. Потом доставать оттуда по одному и пробовать договориться. Согласен с новыми правилами — добро пожаловать назад, не согласен — иди обратно в анабиоз.

За годы пути на Рамерию можно было создать устойчивую общность, а там уже приземлиться где-нибудь в пустыне и с заранее продуманным планом устраивать максимально бескровную революцию.

Однако Ланат поторопился, и теперь Ильсор вообще не понимал, что делать.

Для начала он хотел найти связиста и, вероятно, поругаться с ним. Это в худшем случае, конечно. В лучшем — поговорить и выработать новый план.

Почему-то казалось, что массовая амнезия у менвитов Ланата обрадует. От этого становилось погано. Хороший повод уподобиться им, ведь это так легко — заменить утерянные воспоминания на нужные арзакам установки! А кто-то бы и от зеркального поворота ситуации не отказался. Гадость.

Ланат после ужина собирался вернуться к камерам, но когда Ильсор пришёл в компьютерный зал, там никого не было. Что ж, связиста можно было поискать его собственными средствами.

Ильсор устроился на крутящемся стуле и защёлкал переключателями. Несколько камер были отключены: в жилом коридоре, в лазарете и в коридоре возле наблюдательного пункта. Та-ак…

Перейдя в архив записей, Ильсор нашёл файлы с последним получасом для каждой из отключенных.

Вот ближайший коридор. Ланат. Идёт сюда. За его спиной появляется Тин-Мор. Вырубает связиста ударом в висок. Затем отключает некоторые камеры.

Чего ему надо? По последним наблюдениям, лейтенант готовился к побегу. На кой демон ему Ланат? В качестве заложника? Ой вряд ли…

Камера в жилом коридоре несколькими минутами ранее. Тин-Мор пытается открыть двери. Ему нужно что-то, что есть у любого менвита. Пистолет, что ли, ищет взамен сломанному? Психует и выламывает дверь. Недоработка — надо будет защиту от ударов продумать. Комната принадлежит Эн-Рал. Камера не видит, что происходит внутри, но Тин-Мор выходит оттуда уже более бодрым. Идёт за Ланатом.

Ильсор уже собирался переключиться на записи с лазаретовских камер, когда за его спиной хлопнула дверь, и холодный голос скомандовал:

— Встать! Руки!

Выполняя приказ, Ильсор медленно повернулся. Перед ним стоял майор Ол-Кет с лучевым пистолетом в руке. Курок не был взведён, но для опытного военного исправить это — доли секунды.

— Конец вашей свободе, парень, — усмехнулся майор. — Даже жалко — красиво вы это дело провернули.

Он заставил Ильсора пройти с поднятыми руками по коридорам до замкового холла. Там майор остановился на верхней ступени парадной лестницы, дав Ильсору возможность рассмотреть происходящее с самой верхней точки.

В холле собрались все. Арзаков согнали в кучу в центре холла. Вдоль стен расположились менвиты с лучевыми винтовками. Они были готовы в любой момент пустить оружие в ход. На перилах лестницы, закинув ногу на ногу, устроилась Эн-Рал. Перед ней, на нижних ступенях, замерли Дириэ, Гелли и Ланат с разбитым лицом. Все трое — со скованными за спиной руками. Рядом с ними в качестве караула стояли майор Оро-Эн, Тин-Мор и лейтенант Мей-Кион.

— Четвёртый, — прокомментировал Ол-Кет, подведя Ильсора к ним и клацнув взятыми у Оро-Эна наручниками.

— Спасибо, майор, — оскалилась интендант. — Отведите их в камеры — завтра будем разбираться. Остальных тоже где-нибудь заприте. А, да. В благодарность за помощь можете взять с собой на вечер кого-нибудь… кроме этих.

Выбор четверых менвитов, непонятно почему не лишившихся памяти, пал на Ваэри, Морни и Арниса. Тин-Мор от награды отказался.

По приказу Эн-Рал Ильсора, Дириэ, Гелли и Ланата отвели в камеры.

О небо и звёзды, как такое могло случиться? Неужели один оставленный без присмотра Тин-Мор сумел разрушить все достижения?

Стоя на лестнице, Ильсор видел полные разочарования и ярости взгляды. Что будет с ними завтра?

И почему никто, кроме Лон-Гора, не лишился памяти?

* * *

Ол-Кет мерил шагами свою комнату. Ваэри забилась в угол и сверлила его недобрым взглядом.

Майор проснулся часа полтора назад от яркой зелёной вспышки. Голова жутко болела, а у кровати возвышалась Эн-Рал.

Оказалось, арзаки ухитрились устроить переворот: усыпили менвитов какой-то гадостью, отшибающей память. Первой жертвой стал Лон-Гор, а вот на интенданта потеря памяти не распространилась, и она, разбуженная лейтенантом Тин-Мором, рьяно взялась наводить порядок.

Связист, которого схватили первым, сотрудничать отказался. Тогда Эн-Рал поймала и допросила первого попавшегося арзака. Он сдал зачинщиков и главарей, их арестовали.

Эн-Рал оказалась не просто гипнотизёром, а настоящей колдуньей. Она создала иллюзии солдат, чтобы нейтрализовать арзаков, а после лично заколдовала замки на помещениях, куда их загнали.

Затем уже пришло время будить менвитов, и для этого снова потребовалась магия. Разбуженные ранее не могли помочь и ушли к себе, прихватив награду.

Ол-Кет догадывался, что как минимум Оро-Эн насладится этим вечером сполна. Поосторожней бы — с врачами у них теперь проблемы: арзак, арзак-мятежник и менвит с амнезией.

Сам Ол-Кет хотел просто поговорить.

Ваэри ему нравилась: тонкая, красивая, с точёным личиком и густыми чёрными кудрями, она не только умела протоколы печатать, но и танцевала так, что дух захватывало.

Ол-Кет даже спасал её от своих подчинённых и начальника. Они играли в карты, и главным призом становился кто-нибудь из арзаков. Майору нравилось наблюдать за Ваэри, и он научился виртуозно жульничать в подкидного, чтобы получать её почаще. Ведь будучи постоянной постельной грелкой, очень легко подорвать здоровье.

Закончив, наконец, свои раздумья, Ол-Кет опустился на стул и заговорил:

— Вот скажи, девочка, зачем вы это сделали? Хорошо ведь жили.

Ваэри чуть переместилась в своём углу, чтобы не встречаться с ним взглядом, и промолчала.

— Игнорируешь меня. Злишься? А чего злишься — сама же виновата.

— Я, может быть, тоже хотела спать в кровати, а не в спальном мешке на каменном полу? Или сидеть в свободное время под деревом и плести венки, а не ублажать кого-то? Или танцевать для того, кто мне нравится, а не для скучающих офицеров? Или писать стихи, как вы?

— Дура ты, девочка, дура. Вас же не просто так низшей расой назвали, а по веской причине. Это в современных школах истории нормально не учат, а вот когда я учился… — Ол-Кет прикрыл глаза, вспоминая далёкую пору беззаботного отрочества.

Когда сменился календарь, ему было десять. Класс должен был в новом учебном году начать изучение иностранного языка — арзакского. Но вместо него неожиданно ввели курс истории, посвящённый рассекреченным документам, которые великий Гван-Ло решил предать огласке.

Ол-Кет приходил домой из школы и взахлёб рассказывал родителям об ужасах арзакско-менвитских войн. Мама, не отрываясь от вязания, фыркала: «Мы это уже знаем — сегодня эту лекцию в новостях показывали». Отец откладывал газету и начинал ворчать на правительство и его непонятные планы: лучше бы пенсии повысили, дороги отремонтировали, авиапарк в гражданских аэропортах обновили… Скоро всё это сбылось, благодаря политике Верховного относительно арзаков. Качество жизни повысилось…

В лоб Ол-Кету вписался увесистый секретарский коммуникатор. Ваэри сердито отвернулась и уставилась в угол. Майор положил коммуникатор на прикроватный столик и кивнул самому себе:

— Дура.

* * *

Проснуться с похмельной головой от того, что тебя кто-то трясёт, и услышать чушь про другую планету — это либо бред, либо чей-то розыгрыш. Судя по тому, что после этого из шкафа выпал лейтенант авиации, всё-таки бред. Оный лейтенант даже подтвердил, что является Лон-Горовым трясущимся помрачением.

М-да, словить белого ранвиша перед выпускным курсом — это надо постараться!

Впрочем, никаких симптомов, кроме глюков, не наблюдалось. Зато в наличии были неизвестная комната, серебристо-серый комбинезон с полковничьими нашивками и несколькими орденами, а также календарь за девяностый год. Девяностый? А где тысячи и сотни?

Лон-Гор вскочил и заметался в поисках какого-нибудь коммуникатора или чего-то вроде. Вместо него нашёл зеркало.

Что ж, похоже, эта Гелли говорила правду. В зеркале отражался как бы он, но какой-то… более взрослый?.. Не парень двадцати семи лет, спортсмен, курсант и красавец, а солидный мужчина возраста, близкого к среднему, со слегка помятой рожей.

Коммуникатор валялся под кроватью. В нём было мало интересного: журнал звонков всего с тремя десятками вызовов, какие-то двадцать видеофайлов с рисоваными заставками и несколько снимков. Вот их Лон-Гор рассматривал очень внимательно.

На первом были он в парадной форме полковника медицинской службы и постаревшие родители — мать в традиционных мантии и шапочке юриста и отец в строгом костюме. В углу виднелась дата — 15 вайо 73 — и надпись «Счастливого полёта, сын».

Вторая фотография оказалась подписана как «Гражданский корпус экспедиции на Беллиору». Там Лон-Гор тоже стоял по центру, но теперь вокруг него были люди в таких же серых комбинезонах: трое мужчин и совсем ещё молодая девушка.

Третья фотография была без подписи. На ней Лон-Гор и двое полковников-лётчиков ели яблочный пирог на кухне космического корабля, а за стеклом иллюминатора сияло чужое красное солнце.

Итак, ассистент Гелли была права. Он потерял память и находится на другой планете. Кстати, если в экипаже этой экспедиции на Беллиору есть арзаки, почему их нет в составе Гражданского корпуса? Вернее, есть Гелли, но почему её нет на снимке?

У арзаков всегда было полно неплохих учёных, искренне влюблённых в своё дело, — такое масштабное событие, как межпланетная экспедиция, просто не могло обойтись без них!

Лон-Гор привёл себя в порядок и отправился выполнять вроде как свои обязанности — обходить больных.

В местном лазарете оказалось три палаты: карантинная и две со странными подписями «АП» и «МП». Что это? Аппендицит и малярия? Анорексия и меланхолия?

В МП спали беспробудным сном раненые разной степени тяжести. Все — менвиты. В АП не было никого.

Помимо палат, в лазарете был кабинет. Там обнаружилась обычно никому не нужная, но сейчас прямо-таки благословенная инструкция по деятельности медицинского персонала.

Этот монстр врачебного канцелярита заставил Лон-Гора тяпнуть полстакана чистого спирта.

Что за хрень творилась в этом безумном мире?!

Арзаки — рабы и имущество, им полагается регулярный гипноз (инструкция прилагается). Их надлежит помещать в отдельную палату, чтобы не портили менвитам настроения своим болезненным видом (А сами менвиты что, лучше выглядят, когда болеют?). У арзаков есть чёткие нормативы пребывания в том или ином состоянии (Это что вообще за чушь?). И многое-многое другое в том же роде.

Лон-Гор вспомнил одного из своих преподавателей, арзака Рилайна Наори. Профессор был по образованию пульмонологом, но овладел, кроме этого, множеством других дисциплин. Он разбирался даже в таких случаях, как синдром Ли-Си, алевия, жёлтая пневмония… И вот такого человека — в рабы?

Нужно было найти человека, который сможет объективно объяснить происходящее.

* * *

Ничто не могло сравниться с бездельем в его вопиющей отвратительности. В камеру нельзя было проносить книги, бумагу с карандашами — да ничего нельзя было.

Разумеется, гауптвахта — не курорт, но книгу-то могли дать!

Кау-Рук изнывал от скуки. Мало того, что заперли, так ещё и на неопределённый срок. Чтобы разобраться в преступлении штурмана, нужен был Мон-Со, а он лежал в реанимации. И Хоо его знает, когда очнётся.

Перед арестом Кау-Рук отнёс в его палату свой кулон. Эту вещь, по-хорошему, никто не должен был видеть. Мон-Со видел — ему, как ни странно, можно было довериться. Жаль, конечно, что рассказать ему всего Кау-Рук не успел. Надо было, учитывая сложившуюся ситуацию...

«Вы из Хранителей?» — «А вы — Олири?» — вот и весь разговор. Потом штурман получил пистолетом в морду и потерял девочку в небе над горами. С ней тоже нужно было побеседовать. А лучше собрать их вместе, прихватив за компанию Ильсора и юную ведьмочку, и выдать им всё, что дóлжно.

Не срослось. Хотя с Ильсором поговорить наверняка получится. Он даже сам придёт.

Вчера, после целого дня без еды, в камеру явился Дириэ. Он принёс бутербродный ужин, термос с чаем, злость и уйму новостей.

— Эти идиоты провернули всё, не сказав нам! — с порога выпалил он.

— Что, всех усыпили? — догадался Кау-Рук, прекрасно знавший о планах арзакской части «клуба по интересам».

— Порушили всё, а теперь решают, кого прирезать! — продолжал бушевать арзак.

— Солнце моё, ты действительно веришь, что они прямо сейчас кого-нибудь убьют? — хмыкнул штурман, доставая себе бутерброд. — Вы же арзаки! Убить кого-то во сне — это не про вас.

— Ты прав… наверное… — вздохнул Дириэ и устроился рядом, открывая термос. Тоже не ужинал ещё, чучело.

Весь вечер Кау-Рук убеждал его, что обстановка нормализуется — надо только подождать. Все успокоятся, примут план Ильсора, часть менвитов совершенно спокойно разбудят, кое-кого придётся устранить, но ведь так и планировалось. Дириэ кивал, гладил его по голове и обещал завтра снова принести ужин и новости.

И вот оно, завтра. Время ужина давно миновало, надвигался отбой. С полчаса назад в коридор с камерами вошли несколько человек, и Кау-Руку даже показалось по их шагам, что это были менвиты. Но ничего не происходило, и он уже решил, что и шаги, и лязг металлических дверей ему и в самом деле почудились.

Но одновременно с сигналом отбоя из соседней камеры послышался такой отчаянный крик боли, что стало очевидно: не показалось. Арзакский переворот пошёл наперекосяк.

А уж чей именно крик Кау-Рук услышал…