Лягушка Волшебная (джен)

Целый месяц в Хогвартсе практически ничего не происходило — учёба шла своим чередом, как и все формы тренировок, включая занятия в Дуэльном клубе. После первого изнурительного январского забега энтузиастов поубавилось, но народу всё равно стало значительно больше, чем в прошлом семестре. Особенно удивительно было присутствие преподавателей, которые явно проконсультировались с Хеймдаллем и проводили свою отдельную и независимую от нас пробежку и зарядку — одинаковую каждый день. Забег у них был короче, а разминка была исключительно лёгкой. Примечательно, что школьные спортсмены старались и постепенно подтягивались — видимо, первая игра сезона произвела неизгладимое впечатление.

Третий матч Чемпионата Хогвартса по квиддичу был назначен на двадцать седьмое февраля, субботу. Вообще, шесть игр сезона делились на три блока — по две игры в каждом семестре. Поскольку каждая команда должна была сыграть с каждой, в каждом блоке все проводили по одному матчу. И как-то так сложилось, что первая игра каждого блока включала команду Слизерина. Во втором семестре мы играли с Когтевраном, и Хеймдалль придумал довольно неприятную тактику — мы не должны были активно атаковать, но держать ответами равный счёт. То есть они с Маркусом настолько были во мне уверены, что даже не допускали мысли о проигрыше, если бы ловец Когтеврана поймал снитч. Вообще правила квиддича иногда наталкивали на мысль — а зачем вообще было выпускать на поле кого-то кроме ловцов? Был бы индивидуальный спорт, как теннис.

С моего визита в больницу святого Мунго и до игры мы действительно не занимались ни новым зельем, ни думосбором. Хеймдалль решил, что в следующем году будет вести зельеварение, поскольку найти специалиста уровня Северуса школе будет очень сложно, а вот на ОПТИ у них и так известная текучка. Так что это время он потратил с пользой — помимо обширных учебных планов по своему предмету, которые он готовил так, чтобы можно было и самому работать, и преемнику передать, он разбирался с текущей программой своего будущего предмета. Даже наши с ним индивидуальные занятия перешли в новый формат: я должна была в его кабинете читать учебные материалы и задавать вопросы, буде у меня таковые появятся. Единственным событием за это время можно было назвать день святого Валентина. В феврале снег уже начал таять, и в воздухе пахло весной, а из некоторых углов начинало разить романтикой. Надо сказать, что эпидемия эта коснулась и моих соседок по комнате, которые отправили массу маленьких открыток самым разным представителям противоположного пола, включая, как мне было известно, Хеймдалля и Северуса. Они оба получили не меньше чем по сотне красных сердечек разнообразного содержания. Я бумагу переводить не стала, да и сама валентинок практически не получила.

Пробежка перед матчем снова была крайне облегчённой. После неё команда Когтеврана ушла в свою башню, и на завтрак они пришли уже в форме, когда мы уже заканчивали трапезу. В отличие от гриффиндорцев, эти ребята не пытались спровоцировать конфликт до начала игры на ровном месте. Впрочем, они вообще расселись за своим столом до того, как мы встали и вышли. На этот раз невыспавшихся игроков у нас в команде не было, да и вообще казалось, что парни идут не на матч, а на тренировку. В раздевалке перед вылетом не было ни намёка на волнение.

— Так, ребята, — привлёк внимание Маркус. — Играем, как на тренировке. Представьте, что стадион пустой. Фрейя!

— А? — я посмотрела на него.

— Мы ждём от тебя головокружительной гонки за снитчем, — он улыбнулся.

— Ага, — скривилась я.

В этот момент со стадиона донеслось объявление команды Когтеврана, и мы начали строиться на выход, оседлав мётлы. Приветственные вопли команде сине-бронзовых стихли, и комментатор объявил наш вылет. Я ожидала такой же унылой реакции, как и в прошлый раз, но теперь нас встретили неожиданно восторженно. Мы взмыли в воздух и синхронно описали большую петлю, подлетев к команде соперников. Было довольно солнечно, хотя большие кучевые облака плавно скользили по ярко-синему небу. Такая погода для игры, конкретно моей, была палкой о двух концах — с одной стороны, блеск снитча заметить было легче, а с другой — солнышко по глазкам лупило безо всякой пощады.

Как только все ритуалы были соблюдены, мадам Трюк объявила начало игры. Снитч пролетел между мной и ловцом Когтеврана и, как ему и полагалось, исчез из поля зрения. Я поднялась над полем повыше, надеясь, что мне не придётся на этот раз подставляться под бладжер. Карлайл Оулзай следил за игрой. Как и предполагал Хеймдалль, когтевранцы хотели реализовать ту же тактику, что в матче с Пуффендуем — наколотить как можно больше, чтобы пойманный снитч не дал нам выиграть. И возможно, с командой образца прошлого года этот номер бы и прошёл, но не в этот раз. Не сказала бы, что парни выжимали из себя всё возможное, однако играли так, как мы и готовились. Они не особенно рвались в атаку, давая когтевранцам сделать игру красивой — надо отдать им должное, с этим они справлялись на ура. К тому же, Майлз у колец был надёжен, как Лев Яшин⁽¹⁾, так что забить не особо-то получалось.

Снитч не показывался минут сорок. Игра на поле так и не накалилась, едва добравшись до счёта «тридцать — тридцать». И хотя она казалась похожей на замысловатый танец, лёгкое напряжение в игре всё же было — эдакого дружеского соперничества. Однако всё круто поменялось, едва у дальнего края поля блеснул маленький золотой мяч. Я заметила его на полсекунды раньше соперника, но он был как раз на полсекунды ближе к нему. И стоило нам устремиться в погоню, как стадион зашумел. Студенты скандировали кричалки в поддержку обеих команд — громко и задорно. Я сосредоточилась только на том, чтобы догнать и поймать маленький мячик. И тут, как чирей, вскрылась вторая часть тактики Когтеврана: вероятно, они понимали, что с нами будет трудно набрать столько очков, что снитч не изменит итога игры, так что сделали ставку на ловца. Оулзай должен был мешать мне поймать мяч, пока не измотает, а уже тогда, избавившись от меня, спокойно его словить. Гы-хы… Главное в попытке измотать противника — не вымотаться самому, а к этому ловец Когтеврана оказался не готов. Он не давал мне подлететь к снитчу достаточно близко, подрезая и путаясь около метлы, но и сам никак не мог подойти к нему достаточно, чтобы поймать. Снитч, впрочем, тоже вменяемой траекторией не баловал.

Эти кошки-мышки длились минут тридцать, прежде чем Оулзай начал сдавать. Не то чтобы я не устала, но у меня ещё оставался небольшой запас выносливости. Мы практически вальсировали высоко над стадионом, пытаясь приблизиться к снитчу, который рваными резкими движениями заставлял нас кружиться. Когда казалось, что ещё немного, и я вообще напрочь потеряю ориентацию в пространстве, мяч камнем полетел вниз. Спасибо гравитации — полёту в этом направлении она здорово помогала.

Будь я на школьной метле, я бы разбилась к Мерлину. Потому что снитч сменил направление и полетел над землёй настолько низко, что за ним поднимался песочный шлейф. Но «Нимбус 2001» была маневренна как стрекоза, так что я смогла выправить её буквально в паре футов⁽²⁾ над землёй. У меня в ушах свистело от того, на какой скорости я летела. Наконец-то ловец Когтеврана мне не мешал, а я медленно приближалась к снитчу. Только через пару секунд я поняла, что на стадионе стояла тишина. Я услышала где-то над собой глухой удар биты по бладжеру, но летела слишком быстро, чтобы вертеть головой по сторонам. Судя по тому, что звука летящего в меня мяча не последовало, меня кто-то прикрыл. Я изогнулась на метле, как креветка, чтобы минимизировать сопротивление воздуха и выиграть ещё немного скорости. До конца песочного поля оставалось совсем немного, а мне очень не хотелось маневрировать под трибунами. Ещё немного, и мне удалось схватить снитч, но вот затормозить перед серебристо-зелёным пологом я уже не успела. Однако мне повезло, и я не впечаталась ни в какую балку, а плавно скатилась по нему на песочек.

— Фрейя Нильфхейм поймала снитч! — раздался возглас комментатора. — Слизерин побеждает со счётом «двести — пятьдесят»!

Я встала с песочка и отряхнулась, а затем подняла метлу. Мои товарищи по команде уже приземлялись и бежали ко мне по полю. На этот раз по окончанию игры я оказалась в кругу радостных слизеринцев, которые поздравляли меня с победой, а не пытались всеми силами испортить мне настроение. Через пару минут подошла и команда соперников, которые поблагодарили за хорошую игру. За время матча не случилось ни одной травмы, так что весь стадион направился в замок, удовлетворённо обсуждая игру. Надо заметить, такого резко отрицательного настроения в связи с нашей победой, как после матча с Гриффиндором, не было, но и Слизерин такой бури восторга, как в тот раз, не испытывал.

Однако самое удивительное произошло во время обеда, когда студенты попросту перемешались. Обычно если кто-то и сидел не за столом своего факультета, стола Слизерина это не касалось. Ну, за исключением всего нескольких случаев. А в этот раз на обеде все расположились кто где захотел. Мне вообще показалось в тот момент, что небольшие столы со стульями вместо скамеек на четыре-шесть человек были бы куда удобнее, учитывая, что студенты здесь не только ели, но и занимались. Но эту идею в совет попечителей пропихнуть вряд ли бы удалось.

Мои планы на воскресенье не отличались чем-то особенным: я наконец дорисовала персонажей для своей постановки, и мне надо было теперь их изготовить в соответствии с требованиями театра. Я заказала материалы ещё на неделе, и сова доставила мне их утром во время завтрака. Вместе с небольшим ларчиком, в котором должны были находиться лоскутки, вата, глина и краски, я также получила экземпляр «Ежедневного пророка». Я бы как обычно отложила газету в сторону, чтобы, возможно, вообще её не прочитать, но на передовице было колдофото четы Долгопупсов в компании мадам Долгопупс и докторов Хилера и Тики. Статья называлась «Чудесное исцеление». За описание своей работы я ещё не садилась, исцелением там и не пахло, а у меня интервью по этому поводу никто не брал. Я слегка напряглась и начала читать. Моё имя в статье было упомянуто шестнадцать раз. И это было больше, чем кого-либо другого, считая «чудесно исцелённых». Лицо моё по мере чтения вытягивалось всё сильнее, потому что её автор мне едва ли не нимб приписывал. Хотя, возможно, нимб этот мне приписывал не он, а мадам Долгопупс. Примечательно, что Северуса в статье не упомянули ни разу. Я едва успела дочитать статью до конца, когда ко мне подлетела небольшая, но живописная группа гриффиндорцев.

— Так это была ты! — слишком громко произнёс Невилл Долгопупс, и я не успела остановить его: — Это ты возглавляешь свой клан!

— Ох… — я уронила лицо на ладонь. — Зачем так громко-то?

— А ты это скрываешь? — изогнула бровь Гермиона.

— Это… Не то чтобы, вообще-то, — я вздохнула. — Просто это может породить массу вопросов, на которые я не могу ответить…

— Мастер, — раздался надо мной голос Хеймдалля, и я подняла на него глаза.

— Что? — я скривилась. — Никто не согласовывал выход этой статьи. По крайней мере, со мной.

— Я понял, — он кивнул. — Следует ли нам позднее навестить редакцию?

— А смысл? — я поморщилась и поднялась. — Статья уже вышла. А слово, как ты знаешь, не вырубишь топором.

— Но ты же сделала такое хорошее дело! — решительно заявила Гермиона. — Неужели ты не хочешь, чтобы об этом знали?

— Не в первый раз. Вы и половины не знаете, — меня перекосило. — И да — не хотелось бы, — я забрала ларчик со стола. — Хеймдалль, а мы можем сварить какую-нибудь бурду, чтобы частично подтереть воспоминания окружающих?

— Мы-то можем, — хмыкнул он. — Вот только такой объём, боюсь, не потянем.

— Ну, хоть на Хогвартс, — нахмурилась я, направляясь к выходу.

— А смысл? — голос Северуса рядом прозвучал совершенно внезапно — не видела как он подошёл. — Если стирать, то надо стирать у всех, кто знает, иначе информация распространится заново.

— Ы-ых… — я глубоко вздохнула и повернулась к нему. — А вас не волнует, что вас даже не упомянули? — хотя мы с ним вроде бы как перешли на «ты» в личном общении, всё же стоило соблюдать хотя бы видимость положенных отношений.

— Ничуть, — он обозначил улыбку. — Я изначально не хотел, чтобы о моём участии знали.

— П-профессор Снейп? — изумлённо произнёс Невилл. — Вы? Почему?

— Я оказывал поддержку мастеру, — отозвался он, заставляя лица гриффиндорцев вытянуться. — Что? Вы не знали, что я с января работаю на клан Нильфхейм?

— А вы ничего не забыли упомянуть? — я изогнула бровь. Мы шли вдоль прохода между столами и разговаривали не очень громко, но у меня было ощущения, что вокруг все прислушиваются.

— Нет, — мотнул головой Северус.

— Это нечестно, — фыркнула я. — Надо было взять с собой любителя красоваться на передовице, — я покосилась на Хеймдалля. — И сделать вид, что всё сделал он.

— Это как раз-таки было бы крайне нечестно, — улыбнулся Хеймдалль. — Мне нравится заслуженное признание, а не просто мои снимки в газете.

— Ну, снимка-то как раз нет, — криво улыбнулась я. — Что даже хорошо…

Мы вышли из зала и направились в сторону подземелий. Если быть точнее — я туда повернула, а все остальные пошли за мной. Зачем-то. Ну, допустим, комнаты и кабинет Северуса тоже были там, так что он туда пошёл вполне логично. И кроме того, я намеревалась напроситься в учебный класс зельеварения, чтобы сделать своих кукол. Можно было, конечно, это и в спальне сделать, но в классе было как-то сподручнее. К тому же, я решила, что можно бы уже возвращаться к делам. Не то чтобы мы отдохнули, но если дать себе лениться слишком долго, это может затянуться. Да и разум тупеет, если им не пользоваться. Кабинет Хеймдалля находился в совершенно другом направлении, однако утро воскресенья у нас нередко становилось временем выполнения заказов, а они вполне могли быть. Но вот придумать причину, по которой за нами шли гриффиндорцы, я не могла.

— Фрейя, — позвали меня, и я обернулась.

— Что?

— Я… — Невилл сделал ещё один шаг ко мне и потупился. — Я только… хотел сказать тебе спасибо. Ты не обязана была…

— Я могла и я сделала, — я пожала плечами. — Ты был у директора? Может, по такому случаю он отпустит тебя внепланово домой.

— Ты думаешь? — подал голос Гарри. — Просто… Если бы это было возможно, я бы тоже хотел — мне Сириус написал, что закончил со всеми документами опеки.

— Я думаю, что у вас немного разная ситуация, — я пожала плечами. — Тем более, что до пасхальных каникул каких-то полтора месяца. Но у директора и Гриффиндора особые отношения, так что вам к нему с этим вопросом.

Они покивали, развернулись и ушли, а мы продолжили свой путь в подземелье. Статья-то вообще была хвалебная, и любой другой человек на моём месте ей бы обрадовался. Но меня она не радовала, потому что снова привлекала ко мне ненужное внимание. Спасибо хоть доктор Хилер не забыл о том, что мой дар — не самая публичная информация и отговорился о процессе особым комплексом чар и зелий по секретным клановым техникам, которые позволили мне проникнуть на время в сознание и вывести его в реальность. Там даже была его цитата в сложных терминах, которые явно были призваны запутать и репортёра, и читателя. Сути, впрочем, это не меняло. Более того, это опять могло создать дополнительную проблему: ни одно бесплатно сделанное доброе дело не остаётся безнаказанным. Обязательно найдётся кто-нибудь, для кого ты непременно должен тоже сделать бесплатно доброе дело. И если ты его не сделаешь, станешь первостатейным злодеем. Так что причинение добра должно происходить в тайне.

— Северус, я могу занять класс? — обратилась я, когда в коридоре мы были совсем одни.

— Ты наконец решила заняться зельем? — он склонил голову набок.

— Вообще-то, я собиралась позаниматься преобразованием, — отозвалась я. — Но можно и на него посмотреть. Тем более, что я его только таким способом делать и умею.

— Кстати, хотел узнать, откуда этот рецепт, — чуть нахмурился Северус. — Потому что, как ты только что заметила, получить его можно только магическим путём, но это тем не менее не зелье.

Мы с Хеймдаллем переглянулись. Это определённо был не тот случай, когда лучший ответ — это правда. Потому что даже по магическим меркам наше попаданчество выходит за рамки вменяемости. Так что нечего было и думать пытаться объяснить ему, откуда этот рецепт на самом деле. Я спешно напрягала мозг, чтобы выродить правдоподобную версию его появления.

— Он достался мне от предков, — после паузы отозвалась я. — И я не знаю, почему они так и оставили его в таком виде.

— А в клане часто случается применить этот состав? — задумчиво изрёк Северус.

— Вообще-то нет, — я пожала плечами. — По крайней мере, последние лет шестьсот. А что?

— Потому, наверное, им и не занимались, — кивнул он. — Насколько я успел понять, вы чаще всего делаете что-то для себя, а уже потом, если это оказывается выгодно и нужно кому-то ещё, пускаете в продажу.

— Считаешь, это плохой подход? — поинтересовался Хеймдалль.

— Нет, в принципе, — он пожал плечами. — Просто это значит, что вы не занимаетесь проблемами, которые не касаются лично вас. Например, вы бы не стали составлять что-то вроде антиликантропного зелья. Хотя я не сомневаюсь, что вы способны его приготовить.

— Не надо думать, что все разработки клана были изначально ориентированы исключительно на решение собственных проблем, — заметила я. — К примеру, артефакт перевода мы создавали как раз-таки потому, что это другим магам требовалось переводить труды на ряде неизвестных или даже мёртвых языков. Хотя маги в Европе много пользуются латынью и наследием волшебников того времени, по факту, если дать любому из них текст на латыни, он его не прочтёт. Большинство, я полагаю, даже не связывает значение изначального слова с эффектом заклинания. С тем же успехом можно было бы использовать «Абракадабра» или «Ахалай-Махалай».

— Ты так думаешь? — посмотрел на меня Северус.

— Я так знаю, — хмыкнула я. — Хотя обобщать, конечно, не стоит.

— Погоди, — он слегка нахмурился и повернул голову набок. — Из твоих слов выходит, что любое слово может быть заклинанием?

— В принципе, да, — я кивнула. — Для этого только нужно понимать, как работает магия, — мы как раз подошли к классу зельеварения и вошли внутрь. — Ты ведь и сам достаточно понимаешь это, чтобы составить заклинание, не так ли?

— Откуда ты знаешь? — сощурился Северус.

— Это очевидно, — ответил за меня Хеймдалль. — Даже мне. По твоему владению палочкой. В движениях ты не делаешь ничего лишнего — значит, понимаешь, как это работает.

— Для преобразования, например, это ключевой вопрос — без понимания оно просто не сработает, сколь хорошо не был бы начерчен круг, — заметила я, доставая предметы из ларчика.

— Возможно, именно поэтому оно и вышло из обихода, — изрёк Хеймдалль, глядя на предметы на столе. — Разве это входит в состав?

— Это для кукол, — я скривила жабью морду. — Ну, и можно провести что-то вроде практического занятия по преобразованиям с примерами. Причём, достаточно простыми.

— Если тебе всё ещё интересно, Северус, — улыбнулся ему Хеймдалль.

Северусу было интересно. Профессора подошли к парте, где я разложила материалы и куда доставил мне большой лист коричневой бумаги и мелок Арчер. Хеймдалль произнёс короткую вводную речь о представлении объектов и только после этого разрешил мне начать чертить круг. При этом он комментировал каждую линию, символ и закорючку. И должна признать, быть учебным пособием с голосовым управлением — развлечение ниже среднего. А я ведь просто хотела преобразовать несколько кукол и декораций…

1) Лев Ива́нович Я́шин — лучший вратарь XX века по версиям ФИФА, МФФИИС, World Soccer, France Football и Placar. Входит в список лучших игроков XX века по версиям Venerdì, Guerin Sportivo, Planète Foot и Voetbal International. Единственный вратарь в истории, получивший «Золотой мяч». Считается одним из первых вратарей в мировом футболе, широко освоивших игру на выходах и по всей штрафной площадке.

Вернуться к тексту

2) 61 см

Вернуться к тексту