Лихорадка (гет)

Над выжженной, обильно политой кровью землей садилось солнце. Его красный диск, виднеющийся сквозь мглу, был ли то дым или неплотные облака, как нельзя лучше дополнял картину всеобщего разора. Дневная жара отступила, но казалось, что в этом краю теперь жарко всегда, и даже ночная прохлада не приносила желанного успокоения.

Скрип колес, стук копыт, усталое ржание лошадей. По пыльной, разбитой дороге длинной вереницей шел отряд конфедератов — их армия отступала после очередного поражения. Акр за акром, миля за милей республиканцы теснили ее все дальше и дальше, и уже мало кто всерьез надеялся на победу, хотя вслух произносить крамольные речи запрещал некий негласный устав. Пехотинцы затянули строевую песню, чтобы ободрить свой дух, но голоса солдат звучали так заунывно и изможденно, что это пение больше напоминало похоронный марш.

Среди них был один мужчина — хотя, правильнее было бы назвать его юношей, ведь ему едва ли сравнялось двадцать, — который пел довольно громко и ладно. Не видя его лица, можно было подумать, что он единственный не утратил веру в Правое Дело, но глаза этого молодого джентльмена были так несчастны, а на лице лежала печать таких тягот и лишений, что впору было усомниться в его искренности.

Впрочем, ничего другого ему не оставалось. Смерть долго ходила за ним по пятам и порой подкрадывалась так близко, что уже начинала замахиваться косой над бледным, чахоточным на вид юношей, но в последний момент по воле Провидения отступала. Он почти научился справляться с этим и перестал бояться ее дыхания — в самом деле, удивительно, каким стойким может быть человек кроткого нрава перед лицом чудовищных опасностей. Говорят, три вещи делают хорошего человека еще лучше, а плохого — еще хуже: каторга, война и брак. Но наш герой не судил о справедливости этого суждения. Ему предстояло — в случае, если он все-таки выживет, конечно, — научиться жить в новом мире. В мире, где не было места тому, что он впитал вместе с молоком матери, но он посчитал бы себя последним трусом, подлецом и предателем, если бы отказался хотя бы от чего-нибудь, что было ему дорого.