Мои миры, твое отчаяние. Танец первый (джен)

В доме №4 по Тисовой улице, в чулане, на повидавшей уже многое на своем веку кровати лежал худощавый мальчик, которому сегодня исполнилось 10 лет. Но никто, кроме него, не помнил об этом, так что подарков или празднований он и не ждал. Если быть честным, то родственников, у которых он жил, нельзя было назвать хорошими людьми.

Дурсли были слишком жестокими, властными, эгоистичными и вместе с этим еще и достаточно ограниченными людьми, которые не признавали и опасались всего странного и выходящего за рамки понимания обычного человека. Они с дотошной уверенностью полагали, что их племянник будет обязательно «странным», и всеми силами пытались не допустить этого. Чаще они использовали метод выбивания «ненормальности» из него. Поводом для этого могло послужить самое незначительное происшествие, такое как спустившаяся шина на машине дяди, или оступившийся на ровном месте кузен, или случайно подгоревший обед, приготовленный тетушкой. А уж говорить о том, что случалось, если погода внезапно портилась?!

Другим, не менее эффективным, по их мнению, методом воздействия на странности племянника было запирание его на несколько дней без еды и воды в чулане, служившем по совместительству еще и комнатой мальчика. Но этот способ использовался куда реже, по той причине, что в его обязанности входила работа по дому и в саду, обязательное приготовление завтрака, от которого ему доставалась максимум его десятая часть, а также помощь с обедом и ужином. Родственники искренне верили, что если у него будет меньше свободного времени, то и «странностей» он не выкинет, хотя они, скорее всего, так оправдывали собственную лень.

Этого мальчика звали Гарри Поттер, и он не совсем понимал, что же в нем особенного, разве только шрам в виде молнии на лбу, который уж точно никак поркой не выведешь. Хотя иногда около него действительно происходили не совсем объяснимые вещи. Такие, как внезапно изменившие цвет волосы учительницы, когда она ругала его за канцелярские кнопки на ее стуле и не хотела слышать то, что он никогда не делал этого. Он знал, что на него наябедничал кузен Дадли, который и был виновником происшествия. Это и разозлило, а когда волосы учительницы внезапно стали насыщенно голубого цвета он почти физически смог ощутить волну собственного гнева. Или однажды, когда тете Петуньи захотелось практически на лысо обстричь его кухонными ножницами, утром обнаружилось, что волосы вернулись в свое обычное состояние и были такими же, как и до ее парикмахерских экспериментов. В обоих случаях он был нещадно выпорот и заперт на неделю в чулане, где провел несколько дней без еды, а в оставшееся до окончания наказания время получил только хлеб и стакан воды.

Еще мальчик иногда чувствовал гнетущее одиночество, с которым он со временем почти смирился. Сверстники его избегали: одни боялись быть побитыми Дадли, другие же поддерживали кузена и участвовали в игре «Охота на Гарри», целью которой было поймать и избить его. Очень часто на него нападали, когда он шел из школы домой, и поэтому приходилось придумывать, как незаметно удрать из нее, чтобы дойти в целости и сохранности до своего чулана, где он мог запереться. Вследствие этих стычек он явно имел непрезентабельный вид, включающий в себя синяки, шишки и ссадины. Образ довершали круглые очки «велосипеды» с треснувшими стеклами, которые держались на добром слове и скотче. Мешковатая поношенная одежда, доставшаяся ему от кузена и превосходившая его по габаритам раза в три, тоже не добавляла ему презентабельности.

Родителей же у него не было: они умерли, когда ему исполнилось чуть больше года. По словам тети, они погибли в автокатастрофе и были падшими людьми. Его отец в тот роковой день был пьян, как, в прочем, и в любой другой. Но это не помешало ему сесть за руль поэтому он и не справился с управлением. В машине вместе с ним погибла и мать, которая тоже не брезговала алкоголем и была слишком далека от трезвого состояния, чтобы хоть как-то попытаться предотвратить эту катастрофу. Гарри же остался жив по чистой случайности, получив только лишь шрам на лбу.

Тётя Петунья была уверенна, что с такой наследственностью из мальчишки ничего нормального просто не может вырасти, о чём постоянно твердила своему племяннику.

Мальчик тяжело вздохнул и посмотрел на старые часы с треснувшим стеклом циферблата. На будильнике важно восседал большой черный паук, чинно шевеля лапками. Любой другой испугался бы и заверещал почище автомобильной сигнализации. Но не Гарри. За девять лет соседства с ними он уже успел привыкнуть и воспринимал их как совершенно нормальную часть своей обыденной жизни. Он поднес часы к глазам и стряхнул членистоногое с них, устояв перед желанием тут же подбросить его Дадли. Нет, кузена ему было совершенно не жаль, но бедный паук вряд ли бы выжил после этой встречи. Отвлекшись от своих раздумий, он перевел взгляд на циферблат: стрелки показывали практически семь часов. Это означало, что пора одеваться и идти на кухню, пока кому-нибудь не пришла идея разбудить его, окатив ведром холодной воды.

На лестнице послышались быстрые шаги, в нескольких местах штукатурка белым облачком опустилась на кровать. Гарри, тяжело вздохнув, открыл дверь и произнес:

— Доброго утра, тетя Петунья.

— Доброго. — Женщина лицом, напоминавшем лошадиную морду, поджала губы и окинула племянника хмурым взглядом. — Иди и позаботься о завтраке, паршивец. В твоих интересах не испортить еду.

Гарри угрюмо кивнул. Войдя в кухню, он взял бекон, яйца и хлеб для тостов. Изо дня в день завтрак всегда проходил очень однообразно: яичница с беконом, тосты с джемом и чашка чая. Так что весь процесс приготовления был давно отработан до автоматизма. Так же, Поттер ни на минуту не сомневался, что ему, как всегда, достанется совсем маленькая часть от яичницы, без намека на бекон, половина кусочка хлеба для тоста и чай из уже завариваемого ранее пакетика.

На лестнице послышался грохот, которому могло бы позавидовать стадо слонов, бегущих на водопой. Гарри предположил, что это его кузен соизволил спуститься поесть, и оказался прав.

— О, наш раб уже трудится! Давай, давай, продолжай! Твоя обязанность служить мне и развлекать! — противно хихикая, кузен с размаха плюхнулся на стул. — Даже в день рождения у рабов нет поблажек. И подарки им тоже не полагаются. Да и кому их тебе дарить? Может, мертвой мамочке? Или папочке? Или твоим друзьям?

Гарри как-то очень яростно начал переворачивать яичницу на сковородке, стараясь сосредоточиться только на этом действии. Но слова кузена цепляли и делали больно. Возможно, в этом и была горькая правда, которую не хотелось признавать.

Дадли подошел к холодильнику и вытащил пирожное, которое тут же принялся есть, пачкая руки в креме.

— Тебе это никогда не получить… Все из-за того, что ты ничтожество! — и, звонко смеясь, он выбежал из кухни и помчался по лестнице наверх.

Гарри сжал кулаки и громко крикнул ему вслед:

— Да будь ты проклят!

Дадли неожиданно оступился на лестнице, вцепившись руками в поручень, но все равно ударился коленом о ступеньку. Остаток пирожного впечатался в стену.

Гарри звонко рассмеялся, глядя на ошеломленного кузена, который не мог до конца понять, что же все-таки с ним произошло.

Но ответа он не услышал, потому что из комнаты выбежала Петунья, упав на колени рядом с сыном, который решил, что самое время устроить показательную истерику.

— Что случилось, малыш? Как ты? Очень больно? Ты что-то отбил себе? Сломал? Вывихнул? Дадличек, успокойся! Ну, пожалуйста! Малыш, давай я тебе сегодня куплю тортик? Нет, лучше два! Только успокойся, пожалуйста, маленький мой! — затарахтела она, пытаясь погладить по голове грубо отпихивающего ее «потерпевшего».

— Это все он! — сквозь притворную истерику прокричал Дадли, вытирая кулаком абсолютно сухие глаза. — Ему не понравилось, что я смеялся, и он сделал так… ик… чтобы я оступился… Ааааааааааааа! А если бы я сломал шею? Он меня чуть не убил!!! Убийца!!!

Гарри нервно сглотнул и забыл на время о жарящейся на сковородке яичнице. Он знал, что за этим последует и постарался проглотить комок, невольно застрявший в горле. Слишком часто ему давали незаслуженные наказания, которые не отличались гуманизмом. Однажды в школе он пожаловался на это социальному работнику, но она оказалась знакомой тети по садовому клубу, и мальчик был признан мерзким лжецом. А когда об этом стало известно дома, то Гарри целую неделю не мог спокойно сидеть, не морщась от боли.

— Это не я, честное слово. Он просто оступился! Я ничего не делал! Я только крикнул ему! — мальчик затравленно оглянулся и инстинктивно прижался к стене.

Комнату охватил запах горелого. Яичница решила напомнить о себе присутствующим.

— Ой… — вздрогнул мальчик и побежал к плите, но завтрак уже был испорчен.

В этот момент в кухню вошел Вернон и тяжелым взглядом обвел помещение.

— Этот ненормальный опять выкинул фокус? — спросил он, раздувая ноздри и резко побагровев от ярости.

Получив утвердительный кивок от жены, он схватил племянника за ухо и начал трепать его в разные стороны, крича и брызжа слюной при этом. Вид сгоревшего завтрака окончательно вывел его из себя, и, игнорируя крики Гарри, он поволок мальчика за собой в зал. Следом за ними направилась и тётя Петунья, при обнимая за плечи Дадли, забывшего о том, что нужно рыдать, и теперь предвкушавшего предстоящее шоу.

Гарри пытался что-то прокричать в свое оправдание, хотя и осознавал тщетность всех попыток. Его не понимали и не хотели слышать. Вернон со всего размаха толкнул мальчика о стену и он, внезапно ударившись об нее, сполз вниз. В глазах у Гарри потемнело, а зрение внезапно потеряло всю четкость, и только затем он осознал, что очки просто отлетели в другую сторону. Дядя снял ремень и, схватив его за шиворот, швырнул на диван лицом вниз и принялся нещадно стегать по всему телу, не стесняясь бить той частью, где была металлическая пряжка.

— Ах ты, негодник!!! Как можно так относиться к людям, давшим тебе кров, кормящим и одевающим тебя?! Ты должен благодарить, что мы приняли такую грязь, как ты!!! Забыл, кем были твои родители? И после всего ты еще допускаешь себе подобное? Ничтожество! — прорычал мистер Дурсль, сопровождая каждое слово ударом.

Сзади стоял и заливался безудержным смехом Дадли, будто бы находился на выступлении какого-то комика.

Его переполняли горечь, обида, злость, боль, а слезы предательски текли по щекам, хотя он и пытался их сдержать. Ему не хотелось радовать своего кузена. Но с каждым новым ударом казалось, что часть чего-то рушится в глубине души, и его начала переполнять чистая ничем незамутненная ненависть: своя и кого-то еще.

— Я не виноват… Ай… Это не я! Айййййййййййй!... Правда, не я! Клянусь!

Это разозлило Вернона еще сильней, и он достиг собственного предела багровости лица, на которую только мог быть способен.

— Это я слышу вместо слов прощения, паршивец? Дорогая, принеси сковородку с яичницей из кухни! — прорычал он.

Дадли все так же смеялся, теперь он уже согнулся и держался за живот, смахивая выступающие слезы и тыча пальцем в сторону дивана.

Гарри испуганно задрожал, увидев вернувшеюся из кухни тетю. Еще более мощная волна ненависти, перемешанная с паническим страхом, прокатилась внутри него.

— И в этом ты тоже не виноват?! — проорал Вернон, тыкая мальчика носом в еду.

Сковородка жгла. Гарри, резко дернувшись, свалил ее прямо на ногу дяде. Это разбудило в Верноне ярость. Схватив мальчика за шею, он приподнял его над диваном и ударил несколько раз о стену. В глазах снова потемнело, в голове все смешалось: и смех Дадли, и вопли дяди, и причитания тетки — все просто превратилось в шум. Последней мыслью в ускользающем и переполненном ненавистью сознании было: «Да гори оно все огнем!».

Тело мальчика обвисло в руках Вернона, словно тряпичная кукла. Он еще несколько раз встряхнул его «для профилактики», перед тем как выйти из комнаты и бросить в чулан.

Внезапно Петунья истошно закричала и заметалась по комнате, следом послышался вопль Дадли.

— Ради Бога, что тут происходит?! — попытался переорать их мистер Дурсль, пока сам не увидел языки пламени, пляшущие по входной двери и окнам.

Он кинулся за огнетушителем и попробовал сбить огонь с окна, чтобы выбраться на улицу. Дом начал медленно, но верно, наполнять едкий дым.

— Мы заживо сгорим! — заверещала Петунья, прижав к себе Дадли.

Поняв всю тщетность борьбы с окном, Вернон ринулся к входной двери, попытался залить ее огнетушителем, а потом просто выбил.

— Живо сюда!!! — прогремел он.

За ним на улицу вырвались трясущаяся Петунья и Дадли. Дом снаружи полностью охватил огонь. Возле семейства собралась куча зевак и сочувствующих соседей.

Кто-то из них даже догадался вызвать пожарных и скорую помощь, которые появились следом друг за другом примерно через пятнадцать минут.

— В доме есть еще кто-нибудь? — спросил выпрыгнувший из машины пожарный.

Вернон и Петунья переглянулись и судорожно вздохнули.

— Да… Гарри… Он в чулане… — дрожащим голосом произнесла миссис Дурсль, которая только что очнулась от шока и вспомнила о племяннике.

В случае, если Поттер погибнет, ее репутация среди соседей будет уничтожена!

— Он там заперся и отказался выходить… Я боюсь, что это он и поджег дом… — тихо произнесла она, хватая мужа за руку.

Вернон благоразумно кивнул, подтверждая слова жены.

Тем временем пожарные начали заливать огонь, и один из них прорвался внутрь. Добравшись до чулана, он увидел, что дверь была практически цела, а на ней горела фраза: «С днем рождения, Гарри». Поборов липкий страх, который, казалось бы, уже успел позабыть бравый огнеборец за годы своей экстремальной работы, он все-таки вошел в чулан. Перед ним в крови лежал маленький худощавый мальчишка. Осторожно подняв его на руки и про себя моля, чтобы этот ребенок был еще жив, выбежал на улицу. Положив его на носилки и убедившись, что паренек дышит, он отошел к своей машине. И от туда услышал, что боровоподобный мужчина кричал:

— Я не буду платить за лечение этого ненормального! Оставьте его тут. Ничего ему не будет! Он скоро придет в себя как миленький! Хотя нет. Забирайте его! Я напишу бумагу об отказе опеки над ним!

— Бедный мальчик, — мотнул головой пожарный. Вечером он собирался позволить себе немного бренди. Это должно помочь привести душевное состояние в относительную стабильность. Перед глазами все еще были те странные слова из огня на двери.

— С днем рождения, Гарри… — тихо прошептал он отъезжающей машине скорой.

* * *

Старец, нервно теребя бороду, расхаживал по комнате. В креслах около его рабочего стола сидели два человека: пожилая леди и черноволосый мужчина.

— Сегодня на Тисовой улице, в доме номер четыре, произошел сильный неконтролируемый выброс магии… — начал он, но снова замолчал, уйдя в свои мысли.

— Хм... Это доказывает, что живущий там ребенок действительно волшебник, и в одиннадцать лет он получит свое письмо. Я не понимаю цели этого собрания. И, Мерлин вас побери, Дамблдор, перестаньте мельтешить! — холодно произнес мужчина с крючковатым носом и сальными волосами.

— Конечно, ты прав, Северус, но этот ребенок особенный. Это был Гарри Поттер…

Пожилая женщина в очках и острой шляпе судорожно вздохнула.

— Вы уверены?

— Да, Минерва, как и в том, что выброс стихийной магии был высоким и, скажем так, не совсем светлым и невинным... Но это еще не вся проблема… Магглы, у которых он живет, подали заявление об отказе от опеки…

— И что это значит? — со скептицизмом и холодом в голосе спросил Северус.

— Мальчика однозначно отправят в приют…

В комнате повисла гнетущая тишина.