Забытая память (гет)

Каждый выбирает свой цвет в жизни. Кто-то — солнечно-жёлтый, кто-то — пасмурно-серый, а некоторые — удручающе-чёрный. Каждый из нас сам отвечает за свой выбор, и каждый из нас сам живёт в своём цвете-свете.

Эльчин Сафарли

Джеймс стоял и смотрел на почти исчезнувшую платформу. Да, жаль, что он нормально не попрощался с папой и мамой — всё бегом, наспех. А ведь ему хотелось так много сказать… Да и было искренне жаль, что нельзя забирать родителей вместе с собой в Хогвартс. Так было бы значительно проще.

Джеймса никогда нельзя было считать маменькиным сыночком. Нет, он был совершенно самостоятельным юношей, по мнению самого Джеймса, способного постоять не только за себя, но и за других. Но в то же время он никогда и ни перед кем не стал бы стесняться того, как сильно он любит своих родителей. Как никак, он единственный ребёнок в семье, и долгое время мама и папа были единственными, кто составлял ему компанию.

Мальчишка совсем ушёл в свои мысли, как вдруг услышал позади себя насмешливый голос:

— Что, уже соскучился по мамочке и папочке? Если так уж хочется к ним, я могу тебе помочь — аккуратно выкину из поезда. Хотя, нет, вру… Неаккуратно. Ну, давай, решайся! — ехидные интонации заставили Джеймса вскипеть почти в ту же секунду. Да как этот выскочка вообще смеет?

Джеймс порывисто обернулся. Сзади него стоял темноволосый мальчишка, по всей видимости, тоже первокурсник. И, наверное, из богатой чистокровной семьи, потому что присущая всем этим снобам манерность так и сквозила при каждом его движении. Да и аккуратно распрямленная рубашка с какими-то дурацкими манжетами тоже явственно давали понять, что перед ним изнеженный любимчик каких-нибудь министерских шишек.

— А тебе какое дело? — огрызнулся он, стараясь не начинать драку сразу. Как никак, отец ведь всегда считал, что вначале стоит попробовать договориться мирно, без кулаков. — Уматывай лучше отсюда, пока я добрый.

Судя по всему, подобное увещевание не возымело на заносчивого выскочку никакого эффекта, потому что в ответ тот ехидно осклабился.

— А то что? — уточнил богатенький задира, скрестив руки на груди. А затем провокационно добавил, прищурив серые глаза и чуть-чуть наклонив голову вперёд: — Что ты мне сделаешь?

Наверное, если бы Джеймс не был уже так зол, то он рассмеялся бы с того, насколько по-взрослому старался выглядеть его собеседник.

— Ничего страшного, — пообещал Джеймс. — Просто познакомлю твой аристократический нос с полом, например.

Обычно, хотя не то чтобы у Джеймса было так уж много практики, такая угроза имела определённый эффект. Соседские мальчишки все как один убегали, а вот ребята постарше начинали отчаянно закатывать рукава, явно не понимая, как такой шпендик может вообще им что-то сделать. Но в данном случае эта угроза заставила выскочку только ещё больше осклабится и всё тем же ехидным тоном заметить:

— Ну, это мы ещё посмотрим.

И без промедления «аристократ» кинулся на Джеймса с кулаками, но Поттер был уже готов к такому повороту событий. Оба дрались достойно и со злостью. Джеймс чётко помнил, как зарядил аристократишке в нос, а тот в ответ ударил его куда-то в подбородок, отчего там тут же неприятно закололо. Последующие свои удары Поттер уже не разбирал, всецело отдаваясь такой борьбе — судя по всему, выскочка тоже перестал целиться куда-то конкретно. И уже через пару минут их первоначально достойная драка превратилась в какой-то сплошной комок из рук, ног и всё тех же надоедливых манжетов.

Мальчишки настолько увлеклись разыгравшейся между ними битвой, что далеко не сразу услышали, как совсем рядом послышалось цоканье. Через секунду необходимая реакция была уже запоздалой — их стремительно отшвырнуло друг от друга каким-то заклинанием.

— Так, что это тут у нас? — медленно, с плохо скрываемой ленцой, произнёс белобрысый слизеринец. Джеймс мог поклясться, что уже видел его раньше, но не мог наверняка вспомнить, где именно. — О, Мерлин, кого я вижу! Сириус, почему я не удивлён… А кто же твой, безусловно, приятный собеседник?

Джеймс уже хотел было ответить, гордо выпятив грудь, но аристократ неожиданно совершенно не по-аристократически наступил ему на ногу в то время, как на его лице расцвело первоначально безучастное выражение с примесью ехидства.

— Люциус, какая встреча! — расцвёл саркастичной улыбкой тот, кого назвали Сириусом. — Что же ты забыл в самом конце поезда?

Джеймс не понимал, что происходит. Эти двое явно друг друга не переваривали, но общались, как старые добрые друзья. Затем вспомнив собственные впечатления от различных мероприятий и рассказы отца о том, что принято и не принято делать в чистокровном обществе, Поттер почувствовал себя лишним в этом крохотном пространстве. Но так как ретироваться с места происшествия не входило в его привычку, мальчик продолжил храбро стоять, не обращая ни малейшего внимания на ещё более холодные глаза Люциуса.

— Я, Сириус, искал тебя, — откликнулся Люциус, сделав ударение на последнем слове, и демонстративно скривил тонкие губы. — Твоя дражайшая матушка и твоя очаровательная кузина попросили присматривать за тобой.

Джеймс чутьём почувствовал раздражение, сквозящее от Сириуса на этих словах. Было очевидно, что ему претила такая забота и от кузины, и от матери, что самому Джеймсу казалось немного странным. Хотя, возможно, успокоил себя Поттер, всё дело было в том, что родственники попросили присмотреть за ним именно Люциуса, которого Сириус явно недолюбливал.

— Ах, значит, вот в чём дело! — неласково перебил Сириус, всем своим видом показывая, что дальше слушать он не намерен. — Что ж, Люциус, наверное, я избавлю тебя от опеки надо мной. Ведь я уже большой мальчик и справлюсь как-нибудь без тебя.

Смерив надменным взглядом обоих мальчишек, Люциус нарочито небрежно обронил:

— Как ты справляешься, я уже успел заметить. Делай, как знаешь. Я всё равно не буду нянчиться с тобой. Но хочу тебя предупредить — выбирай компанию себе по статусу, если не хочешь стать изгоем. А то, судя по никогда не расчёсанным патлам, совершенной дикостью и знакомым очкам, я смею подозревать, что ты решил вступить в маггловскую драку с сынком умалишённых Поттеров.

Джеймс выпучил глаза, гордо вскинув подбородок, и почти что прорычал:

— Да как ты смеешь слизняк… — и Джеймс, не видя ничего перед собой от гнева, уже хотел было двинуться вперёд, как вдруг его остановила требовательная рука Сириуса и его сдержанные слова:

— С компанией я разберусь и без тебя, Люциус. А оскорблять Поттеров, насколько мне известно, ты не имеешь никакого права. Или ты забыл, сколько сейчас зависит от твоего умения пресмыкаться перед моей семьёй и мной в частности? — заверил Сириус, вполне церемонно кивнув, и глаза его собеседника презрительно сузились — Люциус явно не желал что-либо отвечать на последний вопрос, и Джеймс понял, что тот почему-то опасается мальчишки, который ниже его на две головы.

Джеймс досадливо посмотрел на Сириуса, тот перевёл взгляд в его сторону и заговорчески подмигнул так, чтобы этого не видел Люциус. Поттер словно шестым чутьём понял, что имел в виду мальчик, и решил немного подождать — в конце концов, у него ещё есть немного времени и намного меньше терпения.

Люциус как-то странно ухмыльнулся, явно по-своему расценив подобное «успокоение» Джеймса:

— Что ж, тогда… А да, совсем забыл! Ты, Сириус, чистокровный волшебник, а не сопливый маггл. Поэтому будь любезен драться не таким жалким методом. До встречи, мой друг.

— Ещё увидимся, Люциус, — наигранно добрым тоном ответил Сириус, и Джеймс заметил, как тот немного недовольно потирает костяшки кулаков и ехидно подмечает: — Мерзкий трус…

Белобрысый слизеринец то ли не услышал, то ли тщательно сделал вид, потому что медленно ушёл, постукивая своей тростью, и больше ни разу не оборачиваясь. Как только тот отошёл на приличное расстояние, Джеймс услышал бормотание своего бывшего соперника:

— Что б тебя в туалете смыло, паразит белобрысый.

Потом совсем недавно одетый с иголочки аристократ аккуратно поправил манжеты и воротник своей рубашки, повернулся и сказал:

— Приятное знакомство у нас с тобой вышло, ничего не скажешь… Ты, это… Ну, в общем, я думал, что ты — маменькин сынок. — Аристократ явно замялся, не зная, как точнее объяснить всё то, что ему хочется высказать. Джеймс понял, что извиняться его никто никогда не учил, но в конце концов Сириус всё же смог выдавить из себя какую-никакую похвалу: — А ты очень даже ничего дерёшься! Да и Малфою этому был готов задницу надрать.

Эти слова заставили Джеймса улыбнуться, несмотря на некоторое удивление из-за того, какими словами могут пользоваться современные «аристократы». Этот парень однозначно ему нравился. Поэтому он выпрямил спину, протянул руку своему новому знакомому и чинно произнёс:

— Ты тоже ничего. Меня зовут Джеймс Флимонт Поттер. Так ведь у вас, в высшем обществе, знакомятся?

— Перестань немедленно! — поморщился он, покачал головой и недовольно прикрыл глаза рукой. Через мгновение он понял, что Джеймс над ним просто насмехается, и рассмеялся вместе с ним. — Меня уже и так тошнит от этого высшего общества. Поэтому давай без этого. Меня зовут Сириус, но ты и так это уже наверняка понял. — И он твёрдо пожал руку Джеймса. Желая как-то преодолеть создавшуюся неловкость, Сириус предложил: — Может, пойдём поищем свободное купе?

Свободное купе нашлось почти сразу. Правда, не совсем свободное. Когда Джеймс заглянул внутрь, то увидел рыжую девочку, которая прислонилась лбом к окну и явно ничего не замечала. Джеймс вежливо поздоровался и спросил, можно ли зайти. Не получив никакого внятного ответа, он махнул Сириусу рукой — мол, заходим. Рыжая первокурсница никак на них не отреагировала. Джеймс уже было открыл рот, чтобы попробовать познакомиться, но Сириус, правильно расценив его намерения, толкнул его локтем и легонько кивнул, мол, присмотрись лучше. Тогда-то Поттер и заметил, что девочка плачет. Что делать в таких ситуациях Джеймс не знал, поэтому начал разговаривать с Сириусом о квиддиче и прочих мелочах. На удивление, их вкусы оказались местами достаточно похожи, а потому они наверняка минут десять уделили восхвалению «Паддлмир Юнайтед», чьим болельщиком, по слухам, был даже сам Альбус Дамблдор.

Где-то через полчаса в купе зашла непонятная летучая мышь, оказавшаяся другом рыжей девочки. Джеймсу этот угрюмый мальчишка не понравился с первого взгляда. Было в нём что-то запуганное, но в тоже время хитрое, скользкое как сопли и отдалённо похожее на Малфоя. О чём они разговаривали, Джеймс не слышал, да особо и не вслушивался, ведь беседа с Сириусом была намного интересней. Как оказалось, помимо любимой команды по квиддичу, у Поттера было много общего с новым другом — интересы, увлечения, отношение к предстоящей учёбе…

Джеймс отвлёкся от разговора только тогда, когда услышал слова крючконосого хмыря, произнесённые уж слишком обнадёживающим тоном:

— Надеюсь мы с тобой попадём в Слизерин!

Джеймс был удивлён таким заявлением, поскольку впервые увидел человека, так активно агитирующего попасть на Слизерин, а поэтому насмешливо спросил:

— Кто это тут хочет в Слизерин? Да я бы сразу из школы ушел, а ты? — уточнил он мнение Сириуса, ни секунды не сомневаясь в том, что приятель наверняка окажется с ним солидарен. Тот даже не улыбнулся и как-то слишком серьёзно ответил:

— Вся моя семья училась в Слизерине, — сказал он безнадёжно горюющим тоном.

— Ничего себе! — воскликнул Джеймс. — А ты мне показался таким приличным человеком!

На это Сириус ехидно усмехнулся и с привычной весёлостью подмигнул:

— Возможно, я нарушу семейную традицию. А ты куда собираешься, если тебе позволят выбирать?

И хоть этот вопрос и показался Джеймсу немного глупым — разве по нему не видно, куда именно он собирается? — мальчик всё же показательно поднял невидимый меч и продекламировал:

— Гриффиндор, славный тем, что учатся там храбрецы! Как мой отец.

«Любитель змей», как мысленно окрестил его Джеймс, презрительно фыркнул, и Поттер обернулся к нему и недружелюбно спросил, уязвлённый таким фырканьем в адрес факультета, на котором учился его отец:

— Тебе что-то не нравится?

— Да нет, почему? — ответил крючконосый, хотя его фырканье служило недвусмысленным ответом. — Если кто-то предпочитает быть храбрецом, чем умником…

— А ты-то куда пойдешь, если ты ни то, ни другое? — вмешался Сириус. Было видно, что он оскорблён таким отношением к его новому другу и не собирается отмалчиваться.

Джеймс расхохотался. Рыженькая девочка сидела показательно прямо, вся красная, и переводила неприязненный взгляд с Джеймса на Сириуса. Поттер почувствовал, как от этого взгляда внутри него что-то неприятно закололо, и ещё больше разозлился на паршивого слизняка.

И самое обидное было то, что девчонка была к ним очевидно несправедлива. Такая яркая, миленькая, ну разве будет слизеринский галстук ей к лицу? Да ведь даже по тому, как это очарование покраснело и вскочило со своего места, уже очевидно, что как минимум Слизерин ей не светит. А с такой тягой к справедливости (по её мнению), то Гриффиндор рыдает по этой девчонке, что бы там этот паршивый слизень не говорил.

— Северус, пойдем поищем другое купе, — предложила она.

— О-о-о!..

Мальчишкам очень захотелось расхохотаться, когда они услышали имя «хмыря». Джеймс тут же понял, что первоначальное сравнение с соплёй было весьма уместным, и задумался о том, какими же недоумками должны быть родители, чтобы так назвать своего ребёнка. Северус, надо же!

Тем временем Сириус вовсю передразнивал высокомерный тон то хмыря, то девчушки. Уже на выходе из купе Джеймс не сдержался и попробовал подставить сопливому подножку, но попытка не увенчалась успехом.

«А жаль», — подумал Джеймс и бессознательно крикнул на прощание:

— До скорого, Нюниус!

Некоторое время Джеймс и Сириус сидели молча. Наконец Сириус глубокомысленно заметил:

— Да, разные бывают люди. Но это так, мелочи, — а потом друг наклонился к Поттеру и заговорщически прошептал: — Знаешь, говорят, что в этом году в школу едет внук Дамблдора!..

— Да, я знаю. — Воспоминания заставили Джеймса нахмуриться. Конечно, он знал. — Но только вряд ли мы узнаем, кто это. Даже сам Дамблдор понятия не имеет, кто его внук. Или внучка.

— Эй, ты чего? — Сириус, тонко почувствовавший окончательные изменения в настроении Джеймса, хлопнул друга по плечу. — Так опечалился, будто эта история напрямую тебя касалась.

К большому удивлению Сириуса, Джеймс ещё сильнее сдвинул брови. В купе повисло неловкое молчание, а Поттеру как-то стало неожиданно горько за всё то, что он собирался рассказать. Как никак, обычно у них дома при воспоминании Дамблдоров-Гриндевальдов мама начинала плакать, а отец вдавался в воспоминания. И эта тема казалась Джеймсу настолько личной, что было даже как-то некомфортно говорить на неё без родителей.

Через пару минут Джеймс всё же нехотя признался, решив, что обратного пути уже всё равно нет, эта тема наверняка ещё не раз будет обговариваться и тогда уже точно отмолчаться не получится:

— Да в том-то вся и суть, что без «будто». Понимаешь, у нашей семьи есть домик в Годриковой Впадине. Раньше мы там жили летом и на праздники. Ну, Рождество, Пасха и всё такое. А нашими соседями как раз и была эта семья, Дамблдоры-Гриндевальды. Ну, и мы достаточно тесно общались — ходили там в гости друг к другу, дружили семьями и всё такое.

— Ого… Ничего себе. — Сириус явно был удивлён такой новостью. — Нет, конечно, мои родители и дядя тоже знали их… Но, наверное, не настолько близко. Вообще моя maman не очень любит разговаривать на эту тему. А дядя Альфард и отец не хотят нарушать это правило, которое она негласно установила.

— А мы наоборот очень часто их вспоминаем, — откликнулся Джеймс. — Мама каждый раз плачет. Поэтому папа решил, что больше мы не будем ездить в Годриковую Впадину. Да я и сам туда тоже особо не хочу. Каждый раз заходить в дом и видеть слева от себя пепелище вместо когда-то красивого особняка…

— А ты знаешь, как они погибли? — было заметно, что Сириусу неудобно задавать этот вопрос, но интерес всё-таки победил.

Как никак, обычно в обществе нечасто вспоминали о Дамблдорах-Гриндевальдах, и Сириус, до этого росший в неком подобии информационного вакуума, теперь хотел знать как можно больше. Сам Джеймс, возможно, так досконально не понимал интереса друга, поскольку вряд ли имел понятие о таком слове как «вакуум», но мы, посторонние наблюдатели, можем взять на себя ответственность за объяснение такого чрезмерного и некультурного для сдержанных аристократов любопытства.

— Никто не знает. — Джеймс покачал головой, внимательно смотря Сириусу в глаза. Не заметив там и тени насмешки. он продолжил: — Я тебе только расскажу то, что сам знаю. Но ты меня не торопи, потому что вспоминать и хочется, и не хочется. Я этого никому не рассказывал, понимаешь?

— Может тогда и не стоит вообще? — предложил Сириус, ясно давая понять, что не хочет напрягать его таким образом, но Джеймс печально улыбнулся и возразил:

— Стоит. А то иначе вообще не смогу это вспоминать…

* * *

26 декабря 1964 года

Это утро казалось ничем не примечательным, кроме того, что это было утро после Рождества. Джеймс невероятно сильно любил этот праздник. Но больше самого праздника Джеймс, как и большинство детей, любил подарки.

Зимнее солнце было похоже на большой снежный шар, который он вчера лепил вместе с Бель и Ту. Вспомнив это забавное сокращение от имени друга, Джим лучезарно улыбнулся. Ведь, как никак, Антуан считал себя достаточно взрослым для того, чтобы его называли хотя бы Тони, на английский манер, но уж никак не Ту. Но на эту его прихоть соглашались далеко не все — исключения составляли лишь родители Джеймса, соседка Батильда и, пожалуй, мама Антуана, тётушка Дори, и уже её дядя Аберфорт. Белль, дядя Боб, Альфард (крёстный двойняшек) и сам Джеймс в это же время продолжали с некоторой доброй издёвкой называть мальчика Ту, что его порядком нервировало. Но, стоило признать, уже через десять минут он об этом успешно забывал.

И вот сегодня Джеймс проснулся особенно рано и тихо начал спускаться по ступеням; не хотелось, чтобы мама и папа узнали о его вылазке раньше времени.

На первом этаже стояла большая красивая ёлка, но она мало волновала Джеймса — конечно, сладости на ней непременно его бы заинтересовали, если бы он не знал, что внутри лежит всего лишь сырая тыква — он уже давно поел весь настоящий шоколад на пару вместе с Ту. Поэтому сейчас его гораздо больше интересовали подарки, которые лежали под ней.

Забыв о соблюдении тишины, мальчик быстро подбежал к ёлке и начал распаковывать коробки. От родителей он получил коллекционные модельки мётел, от тётушки Дори и дяди Боба — набор различных сладостей, среди которых были шоколадные котелки, «Берти Ботс», набор лягушек, внутри которых лежали редчайшие карточки и всё дальше по списку, от Батильды — книгу (кто бы сомневался) «Квиддич в веках», а от Аберфорта — ящик языкосвязывающего лимонного сквоша.

Но самый маленький и неожиданный подарок ждал его почти возле ствола ёлки: крохотная синяя коробочка со звёздочками, к которой прикреплена записочка, выведенная красивым, аккуратным подчерком: «От Аннабель и Антуана Дамблдор-Гриндевальд».

Не то чтобы близняшки никогда не дарили ему до этого подарков. Нет, и даже наоборот. Просто до этого это было что-то более… экспериментальное, что ли? А сейчас такая аккуратненькая синяя коробочка. Может быть, не стоит это открывать? Уж эти двое точно могли над ним подшутить.

Хотя нет, в Рождество близняшки таким бы заниматься не стали.

Бережно, боясь что-нибудь сломать, Джеймс открыл её и почти сразу понял, что внутри лежали… часы. Юный Поттер не смог сдержать разочарованный вздох — двое его лучших друзей подарили ему часы?! Серьёзно? Ну, вот зачем, спрашивается, они ему? К тому же, это была не слишком хорошая примета, поскольку обычно часы дарили волшебнику только на совершеннолетие.

Но внутри коробочки лежала ещё одна записка, написанная слегка корявым почерком:

«Джим, не надо сейчас нас убивать за этот подарок! Вначале узнай о его способностях. Спешим похвастаться: мы сами его сделали! Итак, это не просто часы. Во-первых, они окружают своего хозяина невидимым защитным барьером при желании.

(От Тони: Прикинь? Я был поражён, когда узнал, что так можно.)

Конечно, это поле не особо сильное, но от мелких заклятий должно защитить. А там, как пойдёт. Во-вторых, их невозможно сломать, утопить, сжечь и т.д.

(От Бель: То есть такая ходячая катастрофа, как ты, не сможет их уничтожить в первый же день.)

В-третьих, в минуту смертельной опасности (тут нам сильно помог папа, так что не забудь потом его поблагодарить) эти часы должны переместить тебя и тех, кого ты пожелаешь, в место, которое ты же и назовёшь. Ну, как-то так.

Не стоит благодарности и бурных аплодисментов. Достаточно просто подарить на день Рожденья то, что мы тебе заранее скажем. Пока мы сами не придумали.

(От Бель: Возможно, дарить придётся каждому по отдельности, потому что если я увижу ещё один набор соплей тролля, то непременно засуну их вам в нос.)

(От Тони: Это не были сопли тролля, Джим, эти девчонки никогда ничего не понимают. Это был трофей, заслуженный в бою!)

Ещё раз с Рождеством, Джим! Желаем тебе и твоим родителям всего самого лучшего!

P. S.: Им подарки отдельно, чтобы ты не распаковал их раньше времени.»

Джеймс счастливо улыбался. Надо же, а подарок не такой уж бесполезный и скучный, как он подумал сначала. Решив, что двойняшек надо отблагодарить, Джеймс побежал в прихожую, где висела его верхняя одежда. Быстро одевшись и обувшись, чтобы мама не ругала, Джеймс выскочил на улицу и побежал к соседнему дому. Завернув за поворот, мальчишка невольно замер, улыбка мгновенно исчезла с лица…

Секунду Джеймс не мог понять, как такое вообще произошло. Стоит признать, что этого он так никогда и не понял. Но факт оставался фактом: дома их соседей больше не было. На месте уютного особняка остались лишь следы былого пожара и пепел, которые кое-где ещё искрился.

* * *

Сириус и Джеймс не знали, что ещё сказать друг другу. Первому было некомфортно беспокоить друга дальнейшими вопросами, а второй думал о чём-то своём, призрачном, а потому даже не мог сказать, о чём конкретно. В конечном итоге, Поттер первым нарушил молчание:

— Вот такая история. На похоронах было не так уж и много людей: мы, Дамблдор, Батильда Бэгшот, Аберфорт Дамблдор и ещё пару человек. Даже хоронить было нечего, собственно говоря — от дома остался только пепел, а от людей — три сильно обгоревших скелета. Настолько, что даже не смогли определить, кто из двойняшек выжил, — Джеймс как-то странно вздохнул, и Сириусу на секунду показалось, что он вот-вот расплачется. Но Поттер ещё раз вздохнул и продолжил: — И поэтому, наверное, мало кто пришёл — слишком много было страха и слухов. По крайней мере, так папа предполагал.

Голос Джеймса был пропитан плохо скрываемой болью. Прошло уже около пяти лет, а он никак не мог забыть. В ночных кошмарах ему снилось, как тётя Дори, дядя Боб, Ту и Бель кричат от боли и зовут его на помощь, а у Джеймса нет ни сил, ни возможности им помочь. А ведь он так по ним скучал!

— Ты… ты помнишь, какие они были? — Сириус осторожно спрашивал, боясь, что снова заставит Джеймса окунуться в то, чего касаться, возможно, не стоило. Поэтому он поспешил добавить: — Если я достал тебя расспросами, можешь не рассказывать.

Джеймс отрицательно покачал головой и задумчиво улыбнулся:

— Они были… удивительные. Знаешь, я бы никогда в жизни не сказал, что у них была вот такая великая семья… Некоторые мнят себя невесть чем, как тот же Малфой. Дядя Боб, он ведь был сыном самого Гриндевальда, но мне он куда больше напоминал какого-то безумного учёного, чем какого-то там тёмного волшебника. Кто бы что там не говорил. А тётя Дори… Она иногда была немного чудаковатая, почти как и её отец, но всегда баловала нас какими-нибудь вкусняшками. А во мне и Ту… то есть, Антуане, она вообще души не чаяла — говорила, что мальчики должны быть гордостью своих родителей, защитниками, а девочки — хранительницами их душевного покоя. Правда, Бель такой расклад как-то не слишком устраивал. Помню, как она сказала, что хочет стать мореплавателем или учёным и либо узнать, откуда берётся магия, либо найти Авалон и забрать оттуда как можно больше сказочных эльфов, — Джеймс расхохотался, а Сириус его поддержал. Конечно, это всё было сказкой, которую им рассказывали в детстве, но от этого ситуация не становилась серьёзней. — Тем не менее, она редко так просто соглашалась на наши проказы — как она говорила, в бесполезных шутках нет выгоды. Антуан на это всегда отвечал, что из бесполезного в доме только её попытки экспериментировать вместе с отцом и что её с распростёртыми объятьями примут в Слизерине с таким подходом… А Бель мечтала попасть на Равенкло — говорила, что здравомыслящие преимущественно обитают там. В общем, они были забавными. И очень хорошими.

Сириус видел, что Джеймсу грустно и горестно, но в то же время при воспоминании о том, какими были эти легендарные люди, его лицо как-то необычайно просветлело. Отсюда мальчик подозревал, что, наверное, Дамблдоры-Гриндевальды были, действительно, необыкновенными людьми, если даже после своей смерти они пробуждали в младшем Поттере такие светлые эмоции. Те родственники Сириуса, которых он знал и которые уже умерли, совсем не внушали ему таких приятных воспоминаний, а они ведь всё же были родственниками.

— А как Дамблдор на это всё отреагировал? — спросил Сириус. Ему хотелось хоть как-то отвлечь друга от горьких мыслей, а просто перевести разговор не представлялось возможным.

Джеймс мгновенно нахмурился, и Сириус понял, что, кажется, сплоховал со своим вопросам:

— Понимаешь, вот это меня больше всего и удивило. Дамблдор был печальным, задумчивым, но складывалось ощущение, что он знал, что всё так будет. На его фоне Аберфорт выглядел гораздо хуже. Он всё твердил, что это Альбус во всём виноват, что из-за него теперь погибла и его собственная дочь, и его же внуки. А директор даже ничего не сказал в ответ. Он даже спорить не стал, и Аберфорт за это накинулся на него почти что с кулаками. Еле разняли, — казалось, подобное предположение Аберфорта вызывало в Джеймсе бесконечное негодование. Но Сириус был с ним согласен: это было очень странно. — Директор просто стоял и почти всё время молчал. Только уже в самом конце на их могиле вывел надпись: «Лучшее ещё впереди».

Сириус искренне недоумевал: что может быть хорошего, когда почти вся твоя семья погибла при непонятных обстоятельствах? Нет, он, конечно, слышал, что Директор весь такой оголтелый оптимист, но чтобы настолько… Пожалуй, здесь мама права, и её заметное пренебрежительное отношение к Дамблдору имеет под собой какую-то почву.

— Нет, Дамблдор, конечно, странный старик со своими никому не понятными винтиками в голове, — протянул Сириус.

Джеймс еле заметно улыбнулся и закивал:

— Да, что есть, то есть. Ничего не скажешь.

Вдруг дверь резко открылась, и в купе просунулась голова какого-то мальчишки:

— Добрый вечер, — поздоровался он. — Можно нам зайти?

Было очевидно, что он такой же первокурсник, как и они с Сириусом. Хотя на лице Джеймс заметил какую-то скованность и стеснение, которое показалось ему странным, учитывая, что мальчик сам попросился в их купе. Но вкупе со всем предыдущим можно было заметить слегка покрасневшие щёки, и Поттер понял: наверняка их нежданный гость просто стесняется. И, естественно, волнуется перед приездом в Хогвартс.

— Какой факультет? — уточнил Джеймс, не желая повторять предыдущих ошибок.

В купе появилась ещё одна голова и, переглянувшись, мальчишки хором сказали:

— Хотелось бы на Гриффиндор.

— Вот и чудненько. Залетайте! — бодрым голосом одновременно сказали Сириус и Джеймс.

Двое мальчишек зашли в купе, волоча за собой чемоданы и ещё пару сумок. У первого, который и просился к ним в купе, была большая царапина чуть ли не на половину лица, но в целом он имел довольно добродушный вид — можно было уверенно сказать, что этот шрам ничуть не портил его вида. Второй их будущий однокурсник был маленького роста, где-то на голову ниже их с Сириусом, но тоже производил весьма приятное впечатление по-щенячьи милым выражением глаз.

Настало время для знакомства. Как оказалось, первого звали Ремусом, а второго Питером. Всю остальную часть дороги ребята веселились и шутили, и Джеймс напрочь забыл о терзающих воспоминаниях и неприятной встрече с рыжей девчонкой и Нюнниусом. Хотя стоило признать, что где-то в глубине его сознания назойливо жужжала мысль о том, что Антуан или Аннабель сейчас могут ехать чуть ли не в соседнем купе, а он даже не может никак в этом убедиться — кто дал гарантию, что он вообще узнает кого-то из двойняшек спустя целых семь лет? Сириус то и дело украдкой бросал в его сторону взволнованные взгляды, и Джеймс в очередной раз поражался тому, насколько хорошо они спелись за эти несчастные часы.

Ремус оказался очень молчаливым, но со временем мальчики смогли разговорить даже его. Питер любил посмеяться и делал это почти после каждой фразы Джеймса или Сириуса. Атмосфера была приятной и располагающей к хорошему времяпровождению. В общем, всё шло своим чередом. Поезд медленно приближался к Хогвартсу — месту, где ребятам предстояло провести ближайшие годы.