Лихорадка (гет)

Ночью Скарлетт почти не спала. Эшли был здесь, в одном с ней доме, так близко, что до него можно было дотронуться рукой, но одновременно очень, очень далеко. Снова перед глазами встала закрытая дверь спальни, и сердце мучительно сжалось — ах, за что, за что судьба к ней так жестока? Если бы только Скарлетт смогла поговорить с Эшли с глазу на глаз… Она задумалась. Как же это устроить? Повторять старой ошибки Скарлетт не собиралась, она прекрасно помнила то жутко стыдливое чувство унижения, которое испытала при объяснении с Эшли в Двенадцати Дубах. Нет, она не будет унижаться снова. Ей нужно сделать так, чтобы он сам захотел поговорить с ней, а ведь он хочет! Не может не хотеть… Не может быть такого, чтобы за три тяжелых года у Эшли не нашлось слов, которые ему стоило бы сказать Скарлетт наедине.

За стеной Чарльз тоже не спал. Он упорно отгонял от себя тревожные мысли, но на память нет-нет да приходили короткие, ничего вроде бы не значащие эпизоды, которые теперь терзали его сердце нехорошими предчувствиями. Вот Скарлетт заливисто смеется вместе с близнецами Тарлтонами, которые с двух сторон качают ее на качелях, вот она мило улыбается Рейфу Калверту и танцует с ним полвечера, вот из-за нее громко спорят Фонтейны. Но ведь она выбрала его, Чарльза. Значит, она его любит, и в этом не может быть никаких сомнений, ведь нет ни одной причины, кроме любви, по которой девушка могла бы выйти замуж, изъявив собственное к этому желание. Затем в его памяти смутно, как сквозь грязное стекло, всплыл образ смуглого усатого брюнета, который фрондировал перед публикой и поносил Юг. Чарльз тогда не принимал участия в дискуссии, поэтому почти не запомнил внешности капитана Батлера, но представить этого типа в своем доме?..

Наутро перед самым завтраком Чарльз решил серьезно поговорить с сестрой. Мелли, сияя изнутри тихим счастьем, спустилась в столовую и очень удивилась, увидев брата столь обеспокоенным.

— Мелли, нам нужно поговорить наедине.

— Чарли?.. Что случилось? Ты чем-то встревожен?

— Я не хочу, чтобы нас кто-нибудь слышал. Давай отойдем.

— Хорошо, — растерянно ответила Мелани и вышла из столовой вслед за Чарльзом. — Скажи же мне наконец, в чем дело?

— Мелли, мне не нравится, что ты принимаешь в нашем доме капитана Батлера, — как можно более деликатным тоном, чтобы не обидеть сестру, сказал он.

Мелани, до этого момента смотревшая на брата с тревогой, успокоилась и ласково ему улыбнулась.

— Ах, Чарли, ты беспокоишься напрасно. Капитан Батлер честный и благородный человек, что бы о нем ни говорили.

— Напрасно? — удивился Чарльз. — Послушай, но… понимаешь… Три одинокие женщины в доме, две из которых замужем, и чужой мужчина… это нехорошо. Люди могут начать судачить. Тем более, насколько я наслышан, капитан Батлер имеет небезупречную репутацию.

— В обществе его не принимают потому, что он имеет свое особое мнение и не всегда деликатно его выражает. Но, так или иначе, Эшли разделяет его убеждения, пусть в несколько иной форме, а значит, я не могу осуждать капитана Батлера за его позицию.

Чарльз пришел в смятение. Он разрывался между ревнивыми подозрениями и безоговорочным доверием сестре, мнение которой всегда перевешивало для него хор десятков голосов.

— Хорошо, можешь принимать его, но не так часто. Если капитан Батлер джентльмен, как ты говоришь, то он должен понять, что его визиты компрометируют вас.

— Ты прав, Чарли, — вдруг опечалилась Мелани. — Я как-то не подумала, что злые языки могут навредить нам со Скарлетт. Я намекну капитану Батлеру — он не обидится, я уверена.

— Скарлетт… — вздохнул Чарльз. — Я вчера был слегка несдержан, поэтому мы повздорили, но сегодня я надеюсь получить ее прощение.

— Боже мой! — поразилась Мелли. — Повздорили? Почему? Неужели… из-за капитана Батлера?

Чарльз стыдливо промолчал, но Мелани не нужны были слова, чтобы прочесть мысли брата. Она виновато воскликнула:

— Какая же я глупая! Мне нужно было сразу поговорить с тобой обо всем этом! Я сейчас же пойду к Скарлетт. Вы не должны ссориться, вы ведь так любите друг друга!

Она суетливо взбежала по лестнице на второй этаж и нос к носу столкнулась со снохой.

— Скарлетт!

— Мелли? — удивилась та. — В чем дело? Ты такая напуганная.

— Скарлетт, это все по моей вине! — чуть не плача, схватила ее за руку Мелани.

— Да что, что же?!

— Ты не должна сердиться на Чарли из-за вчерашнего!

— А… — облегченно и одновременно разочарованно вздохнула Скарлетт, сразу приняв безучастный вид.

— Я не объяснила ему вовремя… насчет капитана Батлера, и он нафантазировал себе невесть что. Чарли очень любит тебя…

— Я знаю, знаю, — не без раздражения ответила Скарлетт, высвободив руку из тисков, и дальше зашагала вниз.

Чарльз уже был тут как тут и ждал жену с робкой надеждой во взгляде.

— Скарлетт, дорогая, я поговорил с Мелли. Все недомолвки остались в прошлом, давай забудем обо всем плохом, пожалуйста!

— Я уже забыла, Чарльз, — царственно махнула рукой Скарлетт. — А вы пообещайте больше не верить… всяким сплетницам, — шепотом добавила она.

— Боже мой, да ни за что на свете! — просиял от радости Чарльз и заключил супругу в крепкие объятья.

Мелани наблюдала за счастьем брата с теплой улыбкой. Эта сцена была настолько мирной, уютной, домашней, что не верилось, что война продолжается до сих пор.

— Всем доброе утро! — послышалось сверху.

Услышав этот голос, Скарлетт вздрогнула в объятьях мужа и обернулась. Эшли спускался по лестнице, красивый, как древнегреческий бог. Война и лишения не испортили его внешности — эта стать, ловкость движений, несгибаемая воля во взгляде и в мужественных, заострившихся чертах лица сводили Скарлетт с ума. Эшли уже не был похож на того мечтательного юношу, которого она знала, но новая ипостась делала его в ее глазах практически равным божеству, перед которым она преклонялась, и было в этом чувстве нечто упоительно-болезненное, торжественное и таинственное.

— Доброе утро, Эшли! — радостно поздоровался с ним Чарльз.

Эшли целомудренно обнял жену за плечи, и они вместе спустились вниз. Поравнявшись с Гамильтонами, Эшли скользнул взглядом по лицу Скарлетт и скромно, приветственно улыбнулся ей.

— Доброе утро, Скарлетт! Вы, как всегда, прелестны. Чарли невероятно повезло, — добавил он, с улыбкой посмотрев на кузена.

При этих словах у Скарлетт внутри будто что-то оборвалось. В совокупности с восторженным, по-овечьи кротким взглядом Мелли, которая не могла налюбоваться на «счастливую» супружескую пару, они пробуждали в ней по-настоящему мерзкое и обидное чувство. Руки Чарльза сильнее сомкнулись на ее талии, от чего ей захотелось плакать.

За завтраком Скарлетт не проронила почти ни слова. Впрочем, Эшли тоже был немногословен, лишь иногда поддерживая оживленную беседу между своей женой и ее братом. Всего пару раз он бросал на Скарлетт короткие взгляды, полные понимания и сочувствия. Их молчаливый разговор, происходивший втайне ото всех, заставлял Скарлетт трепетать. Глядя на беспечных Чарльза с Мелани, она испытывала к ним что-то вроде жалости из-за их поразительной слепоты. Отзавтракав, Эшли удалился вместе с супругой по своим делам, даже ни разу не обернувшись в сторону Скарлетт, чем разбил ей сердце в очередной раз.

* * *

Чарльз смеялся, слушая забавные детские речи сына. Уэйд научился говорить совсем недавно, но при матери и няньке он делал это, как правило, неохотно. С тетей мальчик был куда живее, но только появление отца вызывало в нем настоящую радость.

— Зачем вы все время таскаете его на руках? — недовольно заметила Скарлетт. — Уэйд давно умеет ходить собственными ногами, а вы его балуете.

— Я так хотел подержать его на руках, пока он был младенцем, но не мог, — ответил Чарльз и печально вздохнул. — Я всего лишь пытаюсь наверстать упущенное, как умею.

— Лучше поиграйте с ним на полу. Уэйд любит свою железную дорогу.

Железную дорогу с паровозом племяннику смастерила Мелли из подручных материалов, однако малыш был очень доволен и ею.

— Когда-нибудь я куплю тебе настоящую игрушечную железную дорогу, Уэйд, — сказал гордый отец. — Когда…

Он не закончил фразу, но Скарлетт мысленно сделала это за него: «Когда закончится война».

— Я почти не помню своего отца, — говорил Чарльз. — Мне было пять лет, когда я видел его в последний раз, а Мелли — всего два года. Началась Мексиканская кампания, и отец уехал на войну в Техас. Я помню, что очень ждал его возвращения, но на втором году войны дядя Генри принес мне его саблю и сказал, чтобы я всегда помнил отца, гордился им и стремился быть похожим на него. Тогда я понял, что больше никогда не увижу папу, — его голос дрогнул. — Наверное, в тот день у меня и появилась мечта стать солдатом.

Рассказ мужа наконец отвлек Скарлетт от тягостных размышлений об Эшли и пробудил в ней сочувствие к нему и Мелли. К счастью, она не была сиротой и не могла разделить чувств Чарльза, хотя понимала, что отец с матерью не вечны. Скарлетт нежно любила родителей и боялась даже представить себе день их смерти.

— Должно быть, это было для вас ужасно, — задумчиво проговорила она.

— Мое детское сердце разбилось, но детские раны быстро заживают, Скарлетт. Я жил воспоминаниями об отце и мечтами стать похожим на него, мне этого вполне хватало. Вот и Уэйд… Если я… — Чарльз начал говорить и судорожно вздохнул, не в силах произнести слов, которые просились с языка.

Разговоры о смерти плохо действовали на Скарлетт и всегда пробуждали в ней суеверный, первобытный страх, доставшийся ей в наследство от ирландских предков.

— Не говорите так! — разозлилась она. — Не смейте так даже думать! Вы все вернетесь! И вы, и… Эшли. Скоро войне конец, все будет хорошо, и никогда больше не говорите мне этого!

Чарльз почувствовал болезненный укол совести — в самом деле, нашел, о чем поговорить с женой. Женщин нужно лелеять и оберегать от всех тревог, а не доставлять им огорчения, даже если знаешь, что надежд на лучшее мало. Однако вместе с тем он ликовал, услышав в словах Скарлетт неоспоримое доказательство ее горячей любви и преданности. Осторожно посадив Уэйда на ковер, Чарльз подошел к жене и обнял ее.

— Прости меня, Скарлетт! — сказал он, крепко прижимая ее к себе. — Конечно, скоро все закончится, и нас уже ничто не разлучит.

Скарлетт только тихо заплакала, сотрясаясь всем телом. В этот момент она мечтала лишь сбежать куда-нибудь подальше — туда, где все спокойно, где нет и не было никакой войны, и где ее любовь взаимна. В Тару. Тремя годами ранее.