Лучшие друзья (гет)

Меньше чем через сутки Северус сидел на ступеньках заднего крыльца Эвансов и ждал Лили. Было еще рано, но мистер Эванс уже уехал на работу.

Дома Северус не следил за своим внешним видом так, как в школе. Пожалуй, некоторые из тех ботинок, что валялись на обочине дороги или болтались на телефонных проводах, перекинутые за шнурки, находились в лучшем состоянии, чем обувь на его ногах. Коричневая кожа потрескалась, а левый ботинок откровенно просил каши. Шнурки состояли из такого количества веревочек, что по ним можно было изучать узелковое письмо. Серые вельветовые брюки Северуса украшали пятна, а рубчики на заду и коленях стерлись. Шили их явно на человека более внушительной комплекции, так что на Северусе они держались только благодаря старым подтяжкам — тоже с узлами, чтобы сделать их покороче. Под поношенным хлопчатобумажным джемпером, который когда-то был черным, а теперь полинял до серого, скрывалась хлопчатобумажная же испещренная дырками майка — изначально белая, она тоже стала серой. И джемпер, и майка были Северусу велики; джемпер был до того растянут, что ворот превратился в безобразную дыру, а рукава приходилось закатывать — иначе руки в них просто тонули.

Северус сидел, опираясь локтями о колени и наклонившись вперед, чтобы волосы падали на лицо. Ему было безразлично, сколько придется ждать, потому что больше заняться все равно было нечем.

Когда на газон на заднем дворе легли тени, дверь за его спиной открылась, и миссис Эванс спросила:

— Хочешь чайку, Северус?

Северус поднял глаза и увидел, что миссис Эванс протягивает ему большую кружку чая. Он встал, взял чай и сказал:

— Спасибо, миссис Эванс.

Она придержала дверь и поманила Северуса на кухню. Эта кухня была полной противоположностью той, что в Паучьем тупике: она радовала глаз яркими цветами — белый, солнечно-желтый и авокадо, — была чистой, современной и блестящей. В его кухне окна тоже были, но здесь сквозь стекла лился солнечный свет. Само помещение было больше, и в нем была стойка с двумя удобными высокими табуретами — вдобавок к столу с четырьмя стульями для членов семьи. Северус занял место за стойкой, чтобы не путаться под ногами у миссис Эванс — та уже взяла какие-то ингредиенты из холодильника и вновь стояла у плиты.

Миссис Эванс уже не первый год знала Северуса и не пыталась вести светскую беседу. Общаться с ним было очень увлекательно — но только если его заинтересовать. К сожалению, единственной, у кого получалось разговорить Северуса, была ее дочь Лили. Петунья тоже могла заставить его высказаться, но вместо цивилизованной дискуссии у них получалась отвратительная перебранка.

Миссис Эванс наложила в тарелку каши, поставила ее перед Северусом и заметила:

— Девочки уже встали и скоро спустятся.

— Спасибо, миссис Эванс, — вновь сказал он, посмотрел ей в глаза и принял ложку из ее рук.

Прежде чем отвернуться, миссис Эванс быстро окинула его взглядом. Кажется, никаких травм. Кто знает, может, его родители были рады увидеть сына после долгой разлуки? Их чудовищное отношение к собственному ребенку уже несколько лет не давало ей покоя. Она не раз анонимно звонила в службу защиты детей от жестокого обращения, но ничего не изменилось — совершенно ничего. Разговаривать с самим Северусом тоже было бесполезно — он просто все отрицал, даже когда приходил с фонарем под глазом или избегал садиться на свой табурет. Более того, от ее действий стало только хуже: чтобы избежать вопросов и проблем, Северус вообще перестал появляться у Эвансов, когда получал дома взбучку. Так что теперь миссис Эванс каждый раз испытывала облегчение, увидев его утром на крыльце.

Северуса нельзя было назвать компанейским парнем, но зато его поведение было безупречным. А когда миссис Эванс просила его что-нибудь сделать, он выполнял ее просьбы без стонов и жалоб, да еще и помогал Лили с работой по дому, чтобы та могла пораньше уйти. Миссис Эванс полагала, что некоторым Петуньиным ухажерам следовало бы поучиться манерам у Северуса, а не вести себя так, будто хозяева дома существуют лишь для того, чтобы исполнять капризы гостей.

Петунья первой вошла на кухню и тут же скорчила кислую мину, недовольная тем, что этот гнусный Снейп опять оскверняет ее дом своим присутствием. Поскольку мать была рядом, Петунье пришлось ограничиться уничижительными взглядами, которые она кидала на него каждый раз, когда миссис Эванс отворачивалась. Чтобы позлить Петунью, Северус усмехнулся и даже нагло сказал: «Доброе утро».

Вскоре в кухню вошла Лили и весело пожелала всем доброго утра. Конечно, Северус понимал, что верить в такое просто глупо, но он мог бы поклясться, что с ее приходом солнечный свет на кухне стал ярче, воздух вскипел пузырьками радости, и у него больше нигде ничего не болело.

— Знаешь, Лили, хорошо, что с прошлого лета у нас в баночке остались эти твои монеты. Здесь прямо с утра уже сидела сова с газетой, — заметила миссис Эванс, поставила перед Лили миску с кашей и положила газету.

— Отлично, мам. А монеты у меня есть наверху.

Перед приездом Лили родители долго читали Петунье нотации, так что она выразила свое негодование одним-единственным презрительным фырком. К счастью, недолго ей осталось терпеть. Петунье было девятнадцать, она подрабатывала, прекрасно готовила и встречалась с молодыми людьми с хорошими перспективами — чего еще желать? Жаль, конечно, будет уезжать: Петунья очень любила родителей, а под пыткой могла признаться и в том, что Лили она тоже любит — но вся эта мерзкая магия... Жить так было просто невыносимо. Нет бы родителям отнестись к магии так, как она того заслуживает — как к психическому расстройству, и показать Лили врачам. Они же вели себя так, как будто все это совершенно нормально.

Северус смотрел, как Лили ест кашу. Фокус был в том, чтобы закончить есть одновременно с ней — тогда миссис Эванс не будет пытаться запихнуть в него вторую порцию. Он уже не первый раз играл в эту игру и мог растянуть одну тарелку очень надолго.

Лили не стала невежливо держать газету перед лицом; вместо этого она сложила ее вчетверо и положила на стол, чтобы читать, не отрываясь от еды. После того, как Лили во второй раз перевернула страницу и заново сложила газету, она объявила:

— Аврорам скоро разрешат применять Непростительные.

— Что, все три? — спросил Северус.

— Да.

— Нет никакой необходимости их применять — ни одно из них. Министерство совершает огромную ошибку.

— Но аврорам же нужно себя защищать, Северус.

— Непростительные — никакая не защита.

— Ой, кто бы говорил.

— Что? — с жаром спросил Северус.

— Ну я же знаю, что за книжки ты читаешь.

— Я читаю о вещах, которые все предпочитают игнорировать, пока их не припрет. Сомневаюсь, что тот, кто наложит на тебя темное заклинание, будет так любезен, что снимет его, как только ты вежливо попросишь. А чтобы защищаться, нужны знания — даже если это защита от своего же невежества. — Северус возбужденно взмахнул рукой и продолжил: — Знаешь, как просто убедить волшебника засунуть металлический штырь в электрическую розетку? Элементарно — он же понятия не имеет, чем это может грозить!

Конечно, Петунья не прислушивалась к той чепухе, которую они тут несли — еще чего! Она просто так засмеялась.

Лили свирепо посмотрела на сестру — нечего поощрять Северуса, а то он еще решит, что прав. А он точно ошибается.

Теперь, когда все внимательно его слушали, Северус вернулся к изначальной теме разговора.

— Какая уважительная причина может быть у авроров, чтобы наложить на кого-то Круциатус?

Лили задумалась, а миссис Эванс спросила:

— А что это заклинание делает?

— Вызывает невыносимую боль; если долго пытать им жертву, она может даже сойти с ума. А его название происходит от латинского слова, обозначающего распятие.

— Ну… пожалуй, ты прав, Северус, Круциатусом они действительно не должны пользоваться, — признала Лили.

— Вот именно. Даже если речь идет об осужденных преступниках, подобная жестокость совершенно не оправдана.

— Но два других-то чем тебе не угодили? — спросила Лили.

— А ты, значит, считаешь, что Империус применять можно. И для чего же? — поинтересовался Северус. Специально для миссис Эванс он добавил: — Империус лишает жертву воли, и она действует под контролем того, кто это заклятие наложил.

— Его можно будет использовать, чтобы ловить других преступников.

— И на кого же его будут накладывать? На тех, кого подозревают в преступлениях, но кто еще не предстал перед судом? Или на родственников подозреваемого?

— М-м-м… Может, надо просто обговорить, что для использования Империуса обязательно нужен ордер — ну, как для обыска или прослушки на телефон?

— Мне кажется, ты идеализируешь авроров и Министерство. Не удивлюсь, если они воспользуются Империусом и для того, чтобы спровоцировать потенциальных правонарушителей.

— Как это?

Несколько мгновений Северус раздумывал, а потом предположил:

— Ну вот представь, Лонгботтом становится аврором. Он помнит, как еще в школе конфисковал у меня сомнительную книжку, и думает, что вполне вероятно, что я могу нарушать закон. Он выбивает разрешение на то, чтобы наложить на тебя Империус и узнать, не преступник ли я. А потом приказывает тебе встретиться со мной и предложить… ну, например, сжечь у Поттера дом. Я тебе отвечаю, что идея просто шикарная, можно будет здорово повеселиться — и мы идем и сжигаем его просто дотла, вместе с любимцем Поттера — плюшевым лунным теленочком, подарком дорогой тетушки Нодди. Тебе за это, конечно, ничего не сделают — ты же действовала под Империусом. А вот у меня будут крупные неприятности. И между прочим, мне, скорее всего, и в голову бы не пришло сжигать дом этого недоумка, если бы ты этого не предложила и не дала бы мне его адрес.

— Не будут они так поступать, — уверенно заявила Лили.

— Неужели?

Миссис Эванс потихоньку поставила перед всеми чай — даже перед Петуньей, которая так и не ушла из кухни.

— Конечно, не будут, Северус. Вечно ты думаешь о людях самое худшее. И вообще, я считаю, что единственное, чем они действительно станут пользоваться — это Смертельное проклятье.

— А что, если они промахнутся? Помнишь, как это бывает в Хогвартсе — целятся в одного, а попадают совсем в другого? А Смертельное проклятье необратимо, и извинениями тут не поможешь.

— Ну так никто и не будет кидаться Авадами там, где ходят невинные люди.

— И откуда авроры узнают, кто невинный, а кто нет? А чтобы наложить это проклятье, долго раздумывать не обязательно; раз — и готово.

— А вот и нет! Чтобы какое-то из этих заклятий сработало, надо по-настоящему этого желать!

— Ты придаешь слишком большое значение подобной мелочи, Лили. Или ты думаешь, что если направить проклятье на человека, который не заслуживает смерти, то вдруг почувствуешь невыносимую душевную боль, и оно не сработает? Ничего подобного — достаточно просто из прихоти пожелать кому-то сдохнуть.

Лили пристально посмотрела на Северуса. Интересно, а он сам когда-нибудь Авадой пользовался? Станет ли он отвечать, если она его об этом спросит? А может, он знает кого-то, кто уже накладывал Смертельное проклятье? Ведь вся школа в курсе, на что способны эти слизеринцы и кого они поддерживают.

Оценивающий взгляд Лили Северусу не понравился, и он поспешил продолжить:

— Готов признать, что когда в бою сходятся разыскиваемые преступники и служители закона, лучше действовать так, чтобы радикально избавляться от противников, а не просто выводить их из строя. Их дружкам ведь ничего не стоит отменить всякие связывающие и оглушающие заклинания. Аврорам не позавидуешь, если только что обезвреженные преступники вдруг вскочат и вновь будут пытаться их прикончить.

— Ну, по крайней мере, ты признаешь, что здравое зерно во всем этом есть.

— По крайней мере, в нормальном, цивилизованном мире, — сказал Северус специально для Петуньи и ее матери, — полицейским не разрешают постоянно носить оружие, чтобы меньше было несчастных случаев. А вообще, это несколько несправедливо — то, как сурово в магическом мире карается применение Смертельного проклятья, если сравнить его с другими убийствами. Тебе так не кажется?

Желаемый эффект был достигнут; Лили аж подпрыгнула на стуле.

— Что?!

— Стоит быстро и безболезненно убить кого-то Смертельным проклятьем — и тебя ждет пожизненное заключение, даже если ты сделал это в порыве гнева и ужасно сожалеешь. А тот, чья жертва умирала долго и мучительно, может отделаться гораздо легче — если у него достаточно денег и хорошие адвокаты, он, возможно, сумеет выйти на свободу уже через несколько лет.

Лили глубоко вздохнула, насупилась и признала:

— Наверное, ты прав. Но если от меня хоть что-то будет зависеть, тот, кто до смерти мучает людей, никогда из тюрьмы не выйдет.

— Иного я от тебя и не ожидал, — любезно ответил Северус.

— Все эти разговоры об убийствах, о смерти, — перебила их миссис Эванс. — Звучит так, как будто насилие у вас — обычное дело.

Лили покачала головой и тихо произнесла:

— В школе столько моральных уродов, которые направо и налево кидаются заклятьями… Страшно представить, что однажды они могут стать полицейскими или членами правительства.

— Дочка, сейчас, наверное, не самое лучшее время для подобных разговоров, но мы с отцом хотели бы обсудить с тобой письмо, которое пришло из Хогвартса… ну, ты в курсе, о чем оно. Я просто хочу, чтобы ты знала, что мы все понимаем.

— Не нужно намеков, мам. Северус там был. Он и отменил то заклятье, которое на меня наложили — ну, как только смог. На него тоже напали.

— Боже мой… Северус, а твои родители?..

— Что — родители? Я даже не уверен, умеют ли они читать. Так что если к ним и попало письмо, его, должно быть, отнесли в сортир, — ответил Северус, надеясь избежать дальнейших расспросов о своей семье.

— Да брось, Сев, твоя мама ведь шлет тебе вопиллеры, — шутливо напомнила Лили.

— Они уж точно не от моей мамы, Лили. Она же двух слов связать не может. Как ты думаешь, способна мать надиктовать целое письмо, если у нее полминуты уходит только на то, чтобы назвать меня по имени? Я думаю, это Блэк их посылает. Он ведь у нас известный шутник… а еще — новый друг Туньи, — Северус хитро подмигнул Петунье, намекая на более близкие отношения между ней и Блэком.

— Не знаю я никаких твоих приятелей-ненормальных! — сердито сказала Петунья.

Раз уж Петунья была так любезна, что увела разговор в сторону от родителей и вопиллеров, этих порождений блэковского остроумия, в которых Северуса обещали отшлепать по голой попе и намекали на то, что его до сих пор купают в ванночке, потому что мыться самостоятельно он так и не научился... Ладно, Северус тоже не будет вредничать.

— Ну как же, а чокнутый парень вчера на станции?

— Тот буйный псих, который принял меня за твою сестру, Снейп?

— Ну мы же сразу поняли, что у него с глазами не в порядке — еще когда он тебя оскорбил.

— Да уж, — согласилась Петунья, рассеянно потирая шею.

Лили забеспокоилась: если Блэк решил, что Петунья — сестра Снейпа, он ведь мог как-нибудь ее проклясть… Она спросила:

— А он не… э-э?..

— Куда ему! — махнул рукой Северус. — Тунья так на него посмотрела, что он бегом побежал к мамочке.

Петунья, конечно, не знала точно, что было в том письме, о котором тут говорили исключительно намеками. Но судя по тому, как покраснела сейчас Лили и как вел себя на станции Снейп, ничего хорошего. Вот же мерзкие психи!