"Л" значит Лили. Часть II (гет)

Перед свадьбой Петуньи она заглянула к родителям, чтобы помочь с уборкой. Сначала навела порядок в комнатах, потом отвела глаза соседям и наложила на окна Экскуро, и наконец запустила глажку. Поначалу мама хмурилась, недоверчиво глядя на утюг, но Лили заколдовала доску, чтобы она сама поворачивала вещи нужной стороной, и допотопный монстр так лихо запрыгал по мятой ткани, расправляя каждую складочку, что даже Петунья не нашла бы к чему придраться. Он начинал гладить рубашки с воротничка и манжет, не оставлял заломов на рукавах (искусство, которое никогда не давалось самой Лили и просто покорило маму), а после ровных, как по линеечке, стрелок на брюках она окончательно успокоилась и ушла на кухню заваривать чай.

Лили присоединилась к ней через пару минут — и, не удержавшись, сразу цапнула с тарелки соблазнительную печенюшку с изюмом. М-м, совсем свежая! Небось специально к ее приходу напекла, чтобы побаловать любимую дочку...

Она незаметно шевельнула палочкой, усаживаясь на табурет — и заварной чайник в розочках перепорхнул на стол и принялся разливать по чашкам ароматный дарджилинг, пока его не оттер фарфоровым боком молочник, чтобы добавить подогретое молоко. Мама улыбнулась, рассеянно глядя на их возню, и взяла щипцы для сахара.

Лили помешала чай — в центре чашки водоворотом взвихрились белые разводы, но скоро вся жидкость стала одинакового светло-коричневого цвета.

— Как дела у Северуса? — поинтересовалась мама. — Или ему будет приятнее, если я спрошу у него самого — он же придет послезавтра на свадьбу?

Ложечка дрогнула в руке, нечаянно звякнув о фарфор. Да, Лили ему говорила, что Петунья выходит замуж — и в августе, и в сентябре, и снова напомнила пару дней назад, но он все еще дулся после того фиаско с фениксами и не удосужился ответить. А бегать за ним и уговаривать как-то не тянуло — особенно после того скандала, который сестра ей недавно закатила. Честно говоря, она и сама уже не была уверена, что хочет туда идти...

— Ну, Северус сейчас очень занят, — она пожала плечами, мрачно разглядывая узор на скатерти. — А я, как выяснилось, даже в подружки невесты не гожусь.

— Милая... — мамин голос дрогнул, и Лили подняла голову.

— Мам, давай не будем начинать это снова, — с досадой сказала она. — Петунья мне уже все объяснила — я... как она выразилась, «социально некомпетентна», да? И вообще — ведьма. И не умею красиво поддакивать, когда она выбирает ленту для свадебного букета и кольца для салфеток. В отличие от этой ее... компетентной Мардж.

— Но ты и правда почти не интересовалась... — всего один взгляд — и мама умолкла. И покачала головой: — Ох, Лили, Лили. Так ты поэтому хочешь прийти одна? Из-за ссоры с ней?

Лили потупилась. Пригубила чай, взяла с тарелки еще одно печенье и пробурчала:

— Ну, ты же просила быть терпимее, так что ненадолго я все равно загляну. Поздороваюсь с троюродными тетушками и двоюродными бабушками, поулыбаюсь и уйду. Но тащить туда Северуса, чтобы она обзывала его ненормальным уродом... Нет, мам. Вот просто — нет. Раз ей так хочется, пусть идет в свою прекрасную, новую, нормальную жизнь без ненормального багажа в виде нас. Если опомнится и решит, что ей нужна сестра — вот тогда и поговорим. А сама я к ней лезть не буду.

Печенье горчило во рту и крошилось в пальцах — ни проглотить, ни удержать. Она поднесла к губам чашку и под ее прикрытием отважилась взглянуть на мать.

Но не увидела на ее лице осуждения. Скорее, даже облегчение: вертикальные морщины на лбу почти разгладились, губы перестали сжиматься в тонкую линию...

— Ты так рада, что я пойду на свадьбу Петуньи?

— И это тоже, но не только, — вздохнув, созналась мама. — Я боялась, у вас с Северусом что-то разладилось. Ты стала меньше о нем говорить, и вообще... Он неплохой мальчик, упорный и талантливый, но врачам и у нас нужно больше времени, чтобы встать на ноги. Особенно тем, кто идет в науку. Не спеши с выводами — через пару лет он получит место в лаборатории и начнет нормально зарабатывать. Потом напишет несколько статей, зарекомендует себя в научных кругах, и его пригласят преподавать в хороший университет — как двоюродного дядю твоего отца, у них на мероприятиях даже королевская семья бывает...

Она постучала ложечкой о край чашки, стряхивая последние капли, и отложила ее на блюдце. Лили уставилась на маму во все глаза, но так и не нашлась с ответом. Да и что тут скажешь? Что дело не в деньгах и не в работе, а в самом Северусе? Что половина магического мира и слыхом не слыхивала про королевскую семью? Что она и сама уже не знает, нужна ли ему эта карьера — вон, по радио говорят, что еще одного члена Визенгамота убили по дороге домой, а в «Пророке» опять ни слова...

— Мне жаль тебя разочаровывать, но у магов нет университетов, — наконец сказала она — и краем глаза заметила, как вытянулось лицо матери.

...Свадьбу Петуньи она почти не запомнила. Все рассыпалось на ворох отдельных картинок: сумрак церкви, и сестра — удивительно хрупкая в своем белом воздушном платье, и нарядная мама подносит к глазам платок... Вернон, усатый и вспотевший — в своем черном костюме и белой рубашке он походил на помесь моржа и пингвина. И его сестра Мардж — дебелая краснолицая деваха с массивной челюстью и двумя подбородками, удивительно похожая на брата. Подружка невесты...

Потом молодые вышли из церкви, и все смеялись и радовались, подбрасывая лепестки роз, и мама заплакала уже по-настоящему — и вдруг зазвонили колокола, и с хмурого неба посыпался то ли растаявший снег, то ли подмерзший дождь.

Он пах розами и одиночеством.

* * *

На следующий день после полнолуния Лили решила заглянуть к Ремусу, чтобы забрать у него обещанную шерсть оборотня. Занесенный снегом Хогсмид походил на праздничную открытку, и повсюду чувствовалась близость Рождества. Главная улица была запружена людьми, то и дело хлопали двери — кое-где на домах уже красовались венки из остролиста, и то тут, то там, в толпе мелькали нарядные подарочные пакеты, усыпанные блестками и золотыми звездами.

Но некоторые лавки стояли пустые и темные, таращась в никуда заколоченными бельмами окон. У одного из таких магазинчиков Лили свернула на узкую нечищеную улочку и, подметая мостовую подолом нового плаща, полузашагала, полузаскользила к приметному домику с флюгером-кошкой на крыше.

Еще два перекрестка — и перед ней раскинулась окраина Хогсмида. За вечнозеленой живой изгородью тянулась череда нарядных коттеджей с островерхими крышами; из каминных труб валил дым и клубами уходил в ясное зимнее небо. От полуденного солнца слепило глаза, и снег сверкал, как толченый рог единорога.

Лили приложила руку ко лбу козырьком. Да, все верно, вон тот дом, крайний справа, с маленьким палисадником и фигуркой садового гнома на калитке. Ремус упоминал о нем, когда рассказывал, как их найти... Она прошла немного вперед — отсыревший край плаща хлопал по ногам, и каблуки ботинок вязли в снегу, оставляя глубокие круглые следы, — как вдруг услышала приглушенный грохот и звон стекла.

— Ах ты тварь! — девичий голос дрожал от возмущения. — Приперся, как только орденом Мерлина запахло? Ну уж дудки, бросил так бросил! Нет у меня второго брата и не было никогда! Ремус, пусти, что ты делаешь?

— Пожалуйста, только не волнуйся, — сдавленно пропыхтел Ремус. — Он того не сто... Ай!

Что-то лязгнуло и задребезжало — потом по ушам ударил треск, и Лили нахмурилась, невольно замедляя шаг. Это и есть сестра мистера Белби? Что у них там происходит?

— Деметра, ты куда? Остановись, не надо!

Громко хлопнула дверь, чугунная калитка распахнулась — фигурка садового гнома издевательски поклонилась, снимая красный колпак, и на улицу выскочил растрепанный волшебник в ярко-оранжевой мантии. Его лицо отливало нежной зеленью, из ушей росли стрелки лука — он пронесся мимо Лили, смешно подпрыгивая и высоко вскидывая коленки, а за ним по пятам мчалась метла. Не гоночная, а самая простая, с потемневшей от времени рукоятью и немного потрепанными прутьями; она догнала беглеца и одним коротким движением поддала ему под зад.

Волшебник схватился за ушибленное место — его губы шевелились, но не могли произнести ни звука, видимо, кто-то наложил на него Силенцио, — и припустил быстрее. Лили заметила, что на нем были домашние шлепанцы с вышитыми на задниках львиными головами; они смачно чавкали по снегу и на каждом шагу кусали его за пятки.

— Выметаю из своего дома всякие отбросы, Ремус, — голос незнакомки звучал уже ближе. Кажется, она то ли вышла на крыльцо, то ли спустилась в палисадник. — Чем их меньше, тем чище жизнь.

Ответ Ремуса Лили уже не расслышала — но потом по снегу зашуршали шаги, и из распахнутой калитки выглянула девушка. Так это она заколдовала того волшебника и натравила на него метлу и тапочки? А с виду такая безобидная... Черноволосая, в простой домашней мантии, она уставилась на Лили без тени стеснения или враждебности, с одним только веселым любопытством.

— Привет. Я Деметра.

У нее были ярко-голубые глаза — того пронзительного, чистейшего цвета, какой иногда встречается у топазов. И длинные густые ресницы — как черные опахала. И очаровательная улыбка, от которой на щеках появлялись ямочки...

— А я Лили, — ответная улыбка далась ей практически без усилий. — Привет.

— Знаю. Ты за шерстью, да? Ремус мне рассказал — очень надеюсь, что у вас все получится, — и, повернув голову, Деметра прокричала в сторону дома: — Рему-у-ус! Иди сюда, к тебе гостья.

Скрип снега на дорожке, издевательский полупоклон садового гнома — и из калитки вышел Ремус. Как всегда после полнолуния, серовато-бледный и с черными кругами под глазами... но ей показалось, или он и правда выглядел не таким изможденным, как раньше? Да и двигался не так скованно — не так, словно у него проржавели все суставы, а голова превратилась в тыкву...

— О, Лили! Ты за шерстью пришла, да?

Он вытер руки о серый холщовый фартук — из глубокого кармана на животе торчал кончик волшебной палочки.

— Я принесу, — улыбнулась Деметра. — Дам вам возможность посекретничать.

Она протиснулась мимо него в калитку, словно невзначай коснулась его локтя — и Лили не поверила своим глазам: Ремус, всегда такой стеснительный и робкий, вдруг просиял, как будто у него внутри зажглась свечка. Он выпрямился и расправил плечи, с блаженной полуулыбкой дотронулся до того места, где еще мгновение назад были ее пальцы...

Смотреть на это было неловко, и Лили отвела взгляд. Уставилась на живую изгородь — снег пушистой перчаткой облепил подстриженные веточки, но из-под него пробивалась темная охра коры и изумрудная зелень иголок; потом взглянула на дорогу, на засыпанную середину и белые обочины с черными росчерками теней...

— Это был их брат, — кашлянув, сказал Ремус, и она подняла голову. — В смысле, Деметры и мистера Белби. Там... в общем, у нас, кажется, наметился прогресс с Аконитовым зельем, вот он и решил, что пора отбросить старые семейные распри, — он покрутил рукой в воздухе и неловко закончил: — Ну, ты знаешь, как это бывает.

Лили представила убегающую от метлы Петунью в кусачих шлепанцах — и невесело хохотнула:

— Да уж, представляю... И передай мои поздравления мистеру Белби. Это просто замечательная новость.

Ремус кивнул, щурясь от яркого солнца. И не заметил, как у него за плечом появился перевязанный бечевкой сверток — вынырнул из-за изгороди, потом спикировал вниз, задев заснеженную ветку, и наконец завис у него перед глазами, мягко покачиваясь в воздухе.

Сверху шмякнулся комок снега — Лили едва успела убрать ногу. Садовый гном на калитке беззвучно расхохотался, запрокидывая бородатую голову и хватаясь за пухленький живот.

— О! — Ремус покраснел. И пояснил — в его голосе слышалась плохо скрываемая гордость: — Ей еще не до конца даются чары левитации. Особенно такие, со сложной траекторией, когда не видишь, куда летит вещь.

И, взяв из воздуха сверток, протянул его Лили. На коричневой вощеной бумаге сверкали искорки снега.

— Тут шерсть? — спросила она, убирая сверток в карман. Судя по весу, не только...

— Еще слюна и образцы крови. В двух экземплярах — второй взят у... э-э... самки, — Ремус потупился — от смущения у него порозовел кончик носа. — Деметра говорит, если Снейп хочет сварить зелье для женщины, то и ингредиенты лучше брать у существа того же пола.

— Вы нашли для Северуса женщину-оборотня? Чтобы помочь ему вылечить мать? — Лили приподняла брови.

— Ну, не совсем — скорее, она сама вызвалась... — пробормотал Ремус — но тут у него за спиной загремело и загрохотало, как будто в доме упало что-то тяжелое.

Лили вздрогнула. На секунду в глазах потемнело, и она словно провалилась в полумрак театра — там сплетались разноцветные лучи, слышался треск заклинаний и выкрики авроров...

Она моргнула, и день вернулся снова. Искрящийся на солнце снег, пушистая темно-зеленая хвоя, и над живой изгородью — нарядный домик, словно отлитый из жженого сахара...

— Извини, мне надо спешить! Пока мистер Белби не вернулся из лавки... — в голосе Ремуса слышалось облегчение. Миг — и его как ветром сдуло. Только мелькнул край серой рабочей мантии, громко хлопнула калитка, а потом из-за нее донеслось: — Деметра, не трогай шкаф! Я сам все уберу!

Лили осталась смотреть ему вслед. Сердце прыгало где-то в горле, пальцы сжимали в кармане перевязанный сверток, и жесткая бечевка колола ладонь, а под ногти забивались катышки.

С чугунных прутьев калитки насмешливо смотрел садовый гном — скалился, топорща козлиную бороденку, издевательски сложив на животе длинные тонкие лапки. Его красный колпак отливал на солнце, точно керамическая шляпка мухомора.

Вздохнув, Лили побрела обратно в Хогсмид. Обеденный перерыв подходил к концу, а ей еще нужно было где-то перекусить.

Но есть совершенно не хотелось.

* * *

Дом встретил ее темнотой и холодной, неприветливой пустотой. И шорохом, и потрескиванием сторожевых чар — они копошились по углам прихожей, как голодные мыши, помаргивая то красными, то зелеными огоньками.

Вешалка голенастой цаплей шагнула навстречу, принимая из рук зимний плащ. Лили скинула ботинки и прошла в гостиную — и зашипела сквозь зубы, едва устояв на ногах. Ч-черт... Вот же... чемодан преткновения — больно-то как, а...

Впрочем, тут она сама себе главный злодей: нечего было срывать злость на ни в чем не повинной вещи и бросать его где попало. Он-то ей ничего не сделал — в отличие от сестры, которая закатила скандал и превратила безобидный подарок в жуткое преступление. Дорогой, между прочим, подарок: хозяин лавки догадался, что она магглорожденная, и заломил за свой товар вдвое.

Поморщившись, Лили потерла ушибленную ступню, взмахом палочки отправила чемодан раздора в кладовку под лестницей — и улыбнулась, когда с дальнего кресла скатился белый комок и требовательно замяукал.

— Привет-привет... Скучал? Ладно, идем, сейчас я тебя покормлю...

Она подхватила кота на руки и, прихрамывая, прошла на кухню. Насыпала ему корма, сделала себе кружку какао и вернулась с ним к креслу перед камином. За чугунной решеткой разгорался огонь, и тени на стенах шевелились как живые — справа прихотливо выгибал спинку потертый чиппендейловский диван, слева в углу хрипели и дергали стрелками старые напольные часы...

На каминной полке в ряд стояли колдографии. Школьные друзья, и чуть-чуть Сева, и пара снимков с родителями... При одном взгляде на них сердце заныло и закололо, будто где-то внутри шевельнулась заноза. Счастливая Петунья, счастливый Ремус, счастливая Мэри, которую стало невозможно затащить на обед... Правда, в последнее время не такая уж счастливая — она упоминала о какой-то ссоре с Поттером, но нормально рассказать так и не успела: ее перевели в отдел выдачи портключей, и она с головой ушла в новую работу. А на выходные, скорее всего, уже договорилась с Мародерами — они-то дома сидеть не станут, наверняка уже придумали себе развлечение...

Может, написать Северусу и попытаться выманить его на прогулку? Хотя бы в парк на полчасика — соблазнить ценными ингредиентами, он о шерсти оборотня еще с пятого курса мечтает... Но нет, так нечестно. Нельзя ставить ему условия — он же не просто так, ему для мамы нужно. Лучше зайти в понедельник в Мунго, перехватить его после вечерней лекции и тогда отдать. Раз уж Ремус так для него расстарался — даже женщину-оборотня нашел, ну надо же!

Она погладила замурчавшего кота и отпила из чашки еще глоток какао. Жалко, конечно, что Северус сейчас так занят с этими лекарствами, но тут уж ничего не поделаешь. Вон, когда Квинтия и Амброзиус изобретали эликсир Чистой крови, у них тоже ни на что не хватало времени. Даже на признания в любви, они ведь так и умерли, не зная о чувствах друг друга. Амброзиус, бедняга, даже старался лишний раз на нее не смотреть — думал, наверное, что потом все успеет, когда они доработают зелье... А если бы не откладывал — они были бы вместе. Пусть и недолго, но по-настоящему вместе, а не такими вот... бесплотными слепками в банке.

Стоп... Слепками? Ее как пружиной подбросило — успевший задремать Нарцисс слетел на пол и встопорщил шерсть на загривке. Она зашагала по комнате — четыре шага, разворот... Толстое полено прогорело до углей, и от этого казалось, что из камина за ней следят чьи-то светящиеся глаза. Да, слепки — это идея. И какая! Если только из нее что-то получится... Хотя должно получиться, там же главное — успешное взаимодействие, Майлан сам говорил, что может вырастить почти любой слепок. А Иниго Имаго лучше связать с Роджером Крэбом, все равно в старой диаде коэффициент был меньше половины...

Можно заодно и посчитать, насколько этот вариант эффективнее прежнего: все нужные гороскопы под рукой, и формулы тоже — сохранились с той недели, когда она сидела дома из-за проверки в Отделе тайн. Для первых прикидок этого более чем достаточно.

Лили зажгла в гостиной свет, призвала перо и пергамент — и принялась за работу.

* * *

В понедельник она отправилась в Министерство через камин — усталая и невыспавшаяся, но в таком приподнятом настроении, как будто ее укусила муховертка. В атриуме, как всегда, толпился народ, и золотой фонтан журчал и разбрасывал хрустальные струи; Лили проскочила мимо него, не замедляя шага. Ей казалось, что она парит над землей — но папка с записями приятно оттягивала руку, и мысль о наконец-то решенной задаче согревала лучше любого плаща.

Она протиснулась в лифт одной из первых, встала к зеркалу и крепко прижала к груди расчеты на Амброзиуса и Квинтию, дожидаясь, пока кабина тронется вниз. И не сразу заметила, что соседи вполголоса о чем-то переговариваются, и у всех такие похоронные лица, как будто они торопились не в Отдел тайн, а на курсы гробовщиков. А напряжение... казалось, от них сейчас посыплются искры; но потом металлический голос объявил девятый уровень, и людской поток хлынул в коридор — словно из раздутого шарика выпустили воздух.

Лили вышла из лифта одной из последних — и резко развернулась, когда на плечо легла чья-то рука. Но не смогла выдавить ни звука — о Господи, это какие-то чары... Выронив папку, она полезла в карман за палочкой, но пустота перед глазами подернулась рябью, и из нее соткалась невысокая фигура в алой аврорской мантии. Поттер? Что это с ним? Черные волосы торчали дыбом, в круглых очках отражались отблески факелов, и сам он казался каким-то... напряженным. Нахмуренные брови, стиснутые зубы, и на лбу — свежая царапина...

Что он тут делает? Неужели опять затеял какую-то каверзу? Ну, сейчас он у нее получит!

Лили подняла палочку, вспоминая подходящий невербальный сглаз; должно быть, у нее на лице было все написано, потому что Поттер вскинул руки, показывая пустые ладони, и торопливо произнес:

— Пожалуйста, выслушай меня! Знаю, у тебя нет причин мне доверять... но пожалуйста, просто выслушай! Хорошо?

Чужая магия развеялась, и Лили почувствовала, что снова может говорить. Взглянула на него еще раз — нет, пожалуй, это все-таки не шалость, какой-то он слишком серьезный, и щеки бледные, и на подбородке вон какая щетина — и неохотно кивнула.

— Ладно, говори. У тебя пять минут.

Наверху загромыхал лифт — кабина спускалась рывками, подрагивая и раскачиваясь на золоченых цепях. Сквозь неплотно сомкнутые решетки дверей пробивался свет.

— Может, отойдем в сторону? Чтобы никому не мешать? — робко предложил Поттер.

Это куда, интересно? О лаборатории пусть даже не мечтает — хоть Ремус и считает, что он изменился, второй раз она на эту удочку не попадется! Cervus pilum mutat, non mores.⁽¹⁾

— Вон туда, — словно угадав ее колебания, он показал на середину коридора. А потом бросил взгляд под ноги — ну да, она же выронила расчеты по Амброзиусу и Квинтии! — и негромко добавил: — Хвост, будь джентльменом, помоги даме.

Воздух перед глазами задрожал снова — и сложился в низенькую, полноватую фигуру Питера Петтигрю. Как, он тоже тут? И сейчас кинется подбирать разлетевшиеся записи, хотя школа давно закончилась, и он даже не стажер, а полноценный аврор?

Акцио так и вертелось на языке, но Петтигрю покосился на нее и Поттера и чуть шевельнул палочкой. В коридоре повеяло холодным ветром, пламя факелов затрепетало и отклонилось в сторону, и лежавшие на полу листы взмыли в воздух. Зашелестели, как стая пергаментных птиц, сложились в аккуратную стопку — кажется, даже по порядку — и мягко спланировали к нему в руки. Ничего себе! Его этому на курсах научили?

— Прошу, — он изобразил галантный полупоклон и протянул ей папку, но его глаза не улыбались.

Кабина остановилась, и золотые решетки начали разъезжаться в стороны. Лили взяла у Петтигрю свои записи и поспешила за Поттером. За спиной слышались шаги и негромкие голоса — это переговаривались приехавшие на лифте люди, и черная дверь в конце коридора распахнулась, словно приглашая их внутрь.

Ее провожатый свернул налево, в открывшийся в стене проем. Лили последовала за ним — и оказалась на тесной площадке перед уходящей вниз лестницей. На стенах горели факелы в грубых кованых держателях, и на каменном своде и серых, словно изъеденных молью, ступенях, расползались пятна рыжевато-ржавого света.

Поттер остановился на верхней ступеньке и медленно повернулся. Складки алой мантии блестели, словно облитые факельными бликами, и две скрещенные тени у ног повторили его движение.

В оставшемся позади коридоре все еще слышались шаги и голоса — текли мимо, как неторопливо журчащий ручеек, но наконец хлопнула дверь, и все стихло. В проеме показалась полноватая приземистая фигура, и на площадку шагнул Петтигрю, а вслед за ним под свет факелов вышел второй человек, широкоплечий и стройный... Блэк? Как, и он с ними? И тоже взъерошенный и помятый — он двигался медленно и осторожно и так прямо держал голову, будто боялся, что она вот-вот отвалится.

Пара пассов — и проем затянули заглушающие чары. Казалось, за спиной у Петтигрю мерцают и переливаются зеленым и алым нити рождественских гирлянд.

Блэк сунул палочку в карман и, тяжело ступая, подошел к Поттеру. Тот кашлянул и запустил руку в волосы.

— Я знаю, это нехорошо прозвучит, — смущенно начал он, — но... в общем, мне показалось, что ты должна знать. Я не вправе раскрывать тебе детали вчерашней операции, могу только сказать, что аврорат пытался задержать...

— ...опасного преступника, — хриплым шепотом перебил Блэк. Сунув руки в карманы, он привалился плечом к стене, и на его лице читались только равнодушие и скука.

Поттер взглянул на него с благодарностью.

— Да, опасного преступника. У нас с Хвостом была своя задача — мы остались сзади, чтобы... кое-что сделать. Как можно незаметнее, иначе кто-то из Упивающихся мог сбежать. Словом, нас никто не видел — и не мог увидеть из-за...

— Специальной аврорской маскировки, — все тем же шепотом подсказал Блэк. На его щеке играла полутень, мягко обрисовывая скулу и поросший щетиной подбородок.

Лили сглотнула. Что-то ей не нравилось это начало... К чему они клонят?

— Пока мы... в общем, пока мы были заняты, — продолжал Поттер, — мимо нас прошел человек. Он был в такой же одежде, как все Упивающиеся, и появился... хм... со стороны дома, где проводилось задержание.

— Он был ранен, — внезапно подал голос Петтигрю. — Почти не мог наступать на левую ногу — я сам видел...

Вздрогнув, Лили обернулась. Уставилась на него во все глаза — он качнулся с пятки на носок, и на его круглом, остроносом лице появилось странное выражение, то ли жалость, то ли... торжество?

— Ну да, он хромал, — неохотно подтвердил Поттер, — но дело не в этом, а в том, что мы его узнали, — он снял очки и протер их о рукав. И добавил, глядя куда-то в сторону: — Это был Снейп.

Что? Лили отступила на шаг — по голове будто ударили пыльным мешком, мир закружился и пустился вскачь...

— Северус? — тихо переспросила она. — Ты хочешь сказать, что вы двое... видели Северуса среди Упивающихся?

— Ну, мы не стали упоминать об этом в рапорте, — он закончил протирать очки и впервые за все это время взглянул ей в глаза. — Я видел его только несколько секунд — но фигура, походка, манера колдовать... Да, это был он, — еле слышно закончил Поттер.

Лили замерла. Молча смотрела на него, на закаменевшего Блэка, похожего на жертву василиска, на уходящую вниз лестницу... Золотые языки факелов вспарывали темноту — но от дыма и чада слезились глаза, и к едкому запаху гари примешивались тонкие сладковато-гнилостные нотки.

Она с трудом разлепила губы.

— Лжец, — пальцы сами собой сомкнулись на палочке. — Думаешь, я тебе поверю? Ты врал мне, использовал меня, а теперь снова наговариваешь на Северуса, как ни в чем не бывало?

Поттер потупился. Переступил с ноги на ногу, и черные тени на полу слегка шевельнулись.

— Снейп далеко не невинная овечка. Если бы ты знала, на какие подлости он способен...

Что? Он опять все валит на Северуса? Не отрываясь, она смотрела на его склоненную голову — на торчащие во все стороны вихры, прыщик на кончике носа, и глаза, как у богомола, за толстенными стеклами очков, и оттопыренные уши... Они напоминали вареных эмбрионов — и как она не замечала этого раньше?

К горлу подкатила тошнота. Ощущение было такое, словно у нее под кожей что-то сдохло и теперь разлагалось.

— Северус никогда мне не лгал, — шепотом сказала Лили, сглатывая подступившую желчь. Поттер стиснул руки в кулаки, но не посмел возражать. — Даже в школе — ему ничего не стоило подстроить какую-нибудь гадость и свалить вину на вас. Но он всегда говорил правду! А ты строил из себя героя, точно зная, что ему запретили рассказывать про оборотня! Ну и кто после этого подлец?

— Но...

Жалящее пролетело у него над ухом — полыхнуло в свете факелов, выбив каменную крошку из стены. Поттер вздрогнул и попятился.

— Лили, я...

— Уходи. Просто уходи, — она снова вскинула палочку, чувствуя на языке привкус сырой известки.

— Я же говорил, что это бесполезно, — сзади раздался голос Петтигрю. — Она не станет слушать.

Лили оглянулась. Он отошел к самой стене и почти сливался с тенями — только на бледном лице кривился яркий рот и блестели белые зубы.

Поттер вздохнул и поднял руки.

— Хорошо, я уйду.

Злость плеснула изнутри горячей волной — вот скотина, он и это умудрился обставить так, словно сделал ей одолжение! Но Поттер, кажется, ничего не заметил. Поднялся по лестнице — перед ним скользили две длинные тени, изломанные о ребра ступенек; прошел мимо Лили и остановился у проема в стене, затянутого огоньками чар.

— Я только хотел извиниться. И сказать, что мне очень жаль, — он опустил голову. В его очках отражались красные точки — ей хотелось заорать, хотелось размазать эти очки по его бесстыжей морде, но она сдержалась. — Мне... мне показалось, ты должна знать.

Он прошел сквозь нити чар, как нож сквозь масло — свет факелов в последний раз блеснул на алой парадной мантии. Петтигрю бросил на Лили долгий немигающий взгляд и последовал за приятелем. Она повернулась к Блэку, но он так и стоял, прислонившись плечом к стене и скрестив на груди руки. Его глаза были закрыты, отросшие волосы черными прядями обрамляли лицо.

Она на всякий случай вскинула палочку.

— Скажешь, что я неправа, и попробуешь меня вразумить?

— Нет, — Блэк открыл глаза. Лили нахмурилась — этот хриплый, свистящий шепот совершенно не походил на его обычный голос. — Скажу, что Эмме сейчас лучше не высовываться — Макмилланы ее ищут. Ее отец вчера приходил к нам на Гриммо, но матушка способна довести любого, включая Распределяющую Шляпу и директорскую гаргулью. Так что наш гость сорвался и сболтнул лишнего. Предупреди ее, ладно?

Лили похолодела. По жилам словно растекся напиток Живой смерти — о Боже, Эмма... Сколько же она не отвечает — месяц, два? Нет, больше... Последнее письмо от нее пришло еще в сентябре, а потом была работа, и Амброзиус, и та дурацкая инспекторша в Отделе тайн, и спектакль братьев Прюэттов, и со всей этой катавасией остальное вылетело из головы...

— Я напишу ей. Сегодня же, — как издалека, услышала Лили собственный голос.

Блэк кивнул. По-кошачьи мягко оттолкнулся от стены, в два шага пересек площадку и задержался у зачарованного проема. Он был как натянутая струна — напряжение чувствовалось в развороте плеч, в полунаклоне головы, в сжатой в кулак руке...

— В Мунго нас напичкали зельями, — сказал он наконец. — От них больше побочек, чем блох на Лунатике, а по мозгам они лупят крепче бутылки огневиски, но Сохатый не путает, Эванс. Они с Хвостом и впрямь видели Снейпа. Меня с ними не было, так что я его не видел... но почуял. Мы разминулись у самого логова этих мразей — клянусь нюхом Бродяги.

И, достав из кармана палочку, он парой слов развеял заглушающие чары.

* * *

Он ошибся, повторяла она себе — хотя голова шла кругом, и вовсе не из-за вращающихся стен и рокочущего под ногами пола. Блэк ошибся, Поттер опять врет, а Петтигрю его покрывает. Выдумали какую-то секретную операцию — что за ерунда, в конце-то концов! Это какого такого преступника надо ловить, чтобы аврорат задействовал даже вчерашних стажеров?

— ...неудачное задержание Антонина Долохова доказало полную беспомощность наших правоохранительных органов, — внезапно прозвучало за дверью. Лили замерла на пороге — как, та самая радиостанция? Утром в понедельник вместо привычного четверга?

— Преступники были предупреждены и оказали сопротивление — в частности, ментальная атака одного из них отправила на больничную койку пятнадцать авроров, — продолжал между тем хорошо знакомый женский голос. — Отделу охраны правопорядка удалось арестовать несколько человек, но ни Долохова, ни других лидеров Упивающихся среди них не оказалось.

Как завороженная, Лили вошла внутрь. На негнущихся ногах подошла к своему столу и огляделась по сторонам. Они все были тут — Эдди, и Майлан, и Руби...

— Их лидеры в это время находились в другом месте, — женщина выдержала паузу. — Пока силы аврората штурмовали особняк Долоховых, Упивающиеся нанесли удар по Косому переулку. Он подвергся самому страшному разгрому со дня Великого пожара — за эту ночь было сожжено и разграблено более десятка лавок. Все они либо принадлежали магглорожденным, либо продавали им товары, отказавшись присоединиться к общему бойкоту. Эта операция упрочила положение Долохова и вернула ему благосклонность хозяина. Хотя Тот-Кого-Нельзя-Называть все еще злится на своего давнего приспешника за фиаско в театре...

Ничего себе! Откуда они знают, что творится у Упивающихся? И не боятся говорить об этом по радио, пусть и изменив голос — надо же, какие смельчаки!

— ...и предпочитает поручать ответственные задачи Нотту и Мальсиберу. По сведениям нашего собственного корреспондента, Долохов поклялся смыть этот промах кровью и принести своему хозяину головы братьев Прюэттов — но, не в силах найти убежище отважных близнецов, принялся мстить магглорожденным и лавочникам, — закончила женщина. — Оставайтесь с нами, господа волшебники и волшебницы, и в следующем выпуске новостей вы узнаете, чем закончилось это противостояние. Пароль — «сопротивление».

Покачав головой, Лили опустилась на стул. Так вот что это была за операция... Выходит, Мародеры сказали правду? Или то, что считали правдой — Блэк сам сознался, что их напичкали зельями, да и ведущая говорила про ментальную атаку... Но Эмме надо написать в любом случае. Она положила записи по Амброзиусу и Квинтии к остальным бумагам, потянулась за пером — и увидела рядом с чернильницей клочок пергамента.

В висках застучало. Облизнув внезапно пересохшие губы, Лили придвинула к себе записку и узнала крупный, почти каллиграфический почерк Эдди.

Эта булавка — портключ в безопасное место. Носи ее не снимая. Вечером к тебе зайдет Фрэнк и научит ею пользоваться.

Три фразы. И больше никаких объяснений — ни что ей угрожает, ни почему именно сейчас... Только длинная шляпная булавка, которая и в самом деле лежала под клочком пергамента.

Тонкую иглу украшало навершие в виде птичьей головки. Похолодевшими руками Лили приколола ее к воротнику мантии, закрепила безопасным наконечником и повернулась к Эдди. Она ожидала увидеть какой-то знак... может, кивок, или подмигивание, или просто одобрительный взгляд, но он на нее даже не смотрел — мрачный и сосредоточенный, резкими взмахами палочки очинял перо, и роскошное страусиное опахало в его лапище казалось маленьким перышком.

— ...это понятно, текст каждый раз читают разные люди — голос они меняют, а вот интонацию не могут, — Руби закинула ногу на ногу, небрежным жестом поправила полу рабочей мантии. — Но откуда они знают то, что знают?

Майлан с трудом оторвал взгляд от ее коленки.

— Это же очевидно, — он небрежно пожал плечами. — Кто-то рискует жизнью, следя за Упивающимися, а потом передает услышанное этим ребятам. Из любви к правде, ага, и ради прекрасных глаз одной прекрасной девушки.

Руби вспыхнула — высокие смуглые щеки залила краска.

— Вечно ты со своими шуточками, — она с досадой повернулась к столу и придвинула к себе справочник по акустическим чарам. — Я решила, ты и впрямь что-то знаешь...

— Если не нравится эта версия, могу предложить другую, — хмыкнул Майлан и тоже взялся за палочку. — Им рассказала Сибилла Трелони. Она всю жизнь мечтала затмить прапрабабушку и сейчас врубила на полную катушку внутреннее око, расчехлила свой верный хрустальный шар, и... как, тебе и этот вариант не по душе? Ну, на тебя не угодишь!

Руби помотала головой — черная башня волос на ее макушке качнулась и выпрямилась. Но Лили показалось, что она едва сдерживает смех.

— Это точно не Сибилла, — вмешался Эдди. Он стоял за аквариумом и, судя по висящему в воздухе вокализатору, настраивал его на одну из диад. — Ей недавно доставили новый хрустальный шар взамен того, что треснул по дороге — это только между нами, но снабженцы уже готовы пугать ее именем детей и заклинать особенно стойких демонов... в общем, сейчас ее заботит только сто тридцатая строка доходов.

— Зануда, — вздохнул Майлан. — Такую версию порушил...

Руби фыркнула, уже не стесняясь, и небрежно заправила за ухо черный локон. Лили взглянула на ее пальцы — на вишнево-красный маникюр, на тонкий ободок помолвочного кольца — и внутри сиреной взвыла тревога.

— Сто тридцатая строка? — почти не чувствуя собственных губ, переспросила она. Головокружение вернулось с новой силой — мир перед глазами вздрагивал и покачивался, как будто она плыла на лодке или кружилась на взбесившейся карусели...

— Как, ты разве не знаешь? — Эдди выбрался из-за аквариума, левитируя перед собой вокализатор... три вокализатора над головами трех Эдди — ох, кажется, ей совсем нехорошо... — Сибилла с этой строкой еще с лета мается. Монополия на торговлю гробами — там какой-то вероятностный артефакт, — его голос словно доносился издалека, эхом отдавался в голове, как в пустом колодце... — В общем, если верить ее прогнозу, в восемьдесят втором году Министерство заработает на их продаже почти миллион... Лили, что с тобой?

Она еще успела услышать эти слова — и все поглотила темнота.

1) Олень меняет шерсть, но не нрав — переиначенная латинская поговорка

Вернуться к тексту