Человек с Драконьего Камня (гет)

Кейтилин за последние месяцы почти привыкла к тому, что вокруг нее происходят небывалые вещи, хотя объяснение им она узнала не сразу, а только тогда, когда лорд Эстермонт прибыл с Драконьего Камня и немного нехотя передал Роббу древнюю корону Королей Севера. Лорд Эстермонт имел на это письменный приказ своего короля и сюзерена, Станниса Баратеона, но приказ этот ему нравился не больше, чем самому Станнису, и верный Эндрю Эстермонт нашел бы способ приказ этот замотать, а корону Королей Севера в крайнем случае утопить, если бы с ним не следовал устрашающий эскорт из фамильных призраков Старков. Призраки, которые направляли Робба в начале войны, не были видны Кейтилин, но на прощанье решили показаться и ей, раз уж лорд Эстермонт со своей драгоценной ношей застал ее рядом с сыном.

— Я Торрхен, последний, носивший эту корону до тебя, — представился Роббу призрак Торрхена Старка, когда лорд Эстермонт ушел, надеясь больше своих призрачных спутников никогда не видеть. — Хорошая новость: корона теперь твоя. Плохая новость: Брандон Крушитель, желая ее вернуть, сказанул лишнего, и в мир пришел призрак Эйгона Завоевателя. Так просто он не уйдет; лучше с ним не тягайся, просто напомни, что корону он отдал тебе сам.

— Вечно ты, Торрхен, какой-то пессимист, во всем плохое видишь, — перебил Брандон Корабельщик. — Эйгон твой получил за корону своего наследника, а потом еще на радостях привел нам в Королевскую Гавань флот Драконьего Камня. У нас с ним все путем, по-моему.

— Вот ты хитрый, Корабельщик, но наивно думаешь, что Эйгон взял своего наследника и больше ничего не возьмет, — не согласился Торрхен. — Ты подумай, зачем ему было брать Королевскую Гавань — не Баратеона же на престол сажать. Не его уровень, это он Ориса бы послал. А потом смекни: раз он столицу оставил, то что он оттуда мог забрать? Что ему дороже Красного Замка, за чем на самом деле он приходил-то...

— Многоуважаемые предки, — наконец смог вставить слово Робб, это для других северян он был Король Севера, а для древних Королей Севера — так, мальчишка. — Расскажите все новости по порядку, Старыми богами прошу.

— Криган? — окликнул Корабельщик. — Ты у нас самый красноречивый и самый галантный, даже девушкам про дредфортский конвой пел, который из всех самый злой. Изложи-ка, а то я от резни в Королевской Гавани в таком восторге, что у меня без мата не получится.

— Ваши дочери — это полный... восторг, миледи, — учтиво обратился к Кейтилин Криган Старец. — От души... вот просто от всего Чертога Зимы благодарствую. Настоящая волчья кровь! Вид крови не пугает их и не пьянит, в бою они не знают ни страха, ни жалости. Станнис Баратеон еще и приехать не успел, как казнить в Красном Замке стало некого. Думаю, мы с ними махнули и кого лишнего, но мало по кому за все тысячелетия справляли такую кровавую тризну, как по вашему мужу.

— Вы расстроено как-то выглядите, леди Старк, — сочувственно сказал Корабельщик, у Кейтилин и впрямь мутилось в голове и от вида призраков, и от известий о том, что ее юные дочери превратились в ангелов мщения. — Вы пойдите зарежьте кого, война же, кого-нибудь да надо. И душу отведете, и мы вас с нашим удовольствием в Чертоге Зимы потом примем.

— Ваши дочери сейчас в Белой Гавани, — наконец поделился нужными Кейтилин новостями Торрхен, — с ними Лед. И надеюсь, Корабельщик, что Эйгона с ними нет.

— Где наследник Эйгона? — спросил Робб, он от новостей отошел скорее, чем Кейтилин, хотя до сих пор не мог поверить, что мягкая вежливая Санса выносила смертные приговоры и рубила головы. — Он собирается вступать в войну? Претендовать на престол?

— Да кто его знает, — развел руками Корабельщик. — Какой-то парень на Стене, еще даже присягу Дозору не успел принести. К нему Крушитель ходил, а Крушитель — он ломать, он крушить, а думать уже потом или вообще никогда. Спутался дорогой, думал, идет к сыну Эддарда, а получилось, что и не к сыну. У тебя, парень, в Дозоре брата нет?

Как и в Винтерфелле, на Драконьем Камне Джон полюбил ходить в фамильную крипту — по сравнению с криптой Старков, где покоился даже Брандон Строитель, крипта на Драконьем Камне была невелика, потому что останки древних Таргариенов, живших до Эйнара, сгинули вместе с Валирией. Но мраморные статуи, украшавшие саркофаги Таргариенов, были не только красивее северных — они были реалистичнее, и Джон мог теперь знакомиться с предками заочно, прежде чем один из их призраков ошеломит его неожиданным визитом — да еще и обидится, что его не признали или с кем-то перепутали.

Прекрасная статуя над саркофагом Рейнис приковывала к себе внимание Джона каждый раз, когда он оказывался близко: словно угадав желание своей королевы, скульптор изваял Рейнис столь же юной и свежей, какой она захотела остаться и в загробной вечности. Но мысли, посещавшие Джона перед этой статуей, были невеселыми: из уроков истории Джон знал о гибели Рейнис в Дорне, знал и о «дорнийском письме», после которого Эйгон отказался от мести за сестру и заключил с Дорном мир. На уроках истории Джон думал, что Рейнис, искореженная после падения вместе со своим драконом, выжила, и дорнийцы шантажировали Эйгона, угрожая ее замучить. Теперь Джон лично знал и Эйгона, и Рейнис, и больше не хотел думать об этом, не хотел представлять прекрасную Рейнис в бесконечном плену, лишенную и красоты, и власти, и здоровья. С Эйгоном о дорнийском письме Джон, конечно, не заговаривал, но, проходя мимо гробницы Рейнис, только кидал на нее взгляд и печально опускал глаза — и однажды даже прошел таким образом сквозь сварливого дедушку Эйнара, немало его этим возмутив.

— При жизни никто не позволял себе даже смотреть сквозь меня, не удостаивая меня вниманием, — раздраженно заявил Эйнар прямо у Джона за спиной. — А после смерти ты еще и позволяешь себе проходить сквозь меня, вестеросский дикарь!

— Здравствуйте, лорд Эйнар, — как можно вежливее сказал Джон, потому что дедушка Эйнар мог разоряться добрые пять минут, и еще не далее как позавчера Джон в этом убедился, прогневав своего дальнего предка тем, что неверно составил пропорцию. — Прошу вас простить мою рассеянность.

— Когда шляешься по подземельям, не опускай глаза долу, как девственница перед алтарем, — уже более мирно сказал дедушка Эйнар. — Неровен час расквасишь себе нос или набьешь шишку на своей дурной башке.

— Не буду, — пообещал Джон, хорошо помня, что с дедушкой Эйнаром главное вежливость, спокойствие и еще раз вежливость.

— Я могу дать только два объяснения твоему странному поведению, — продолжал дедушка Эйнар, возвращаясь в свое обычное ехидное состояние. — Либо ты влюбился в статую Рейнис и, отводя от нее глаза и уставившись в пол, бежишь соблазна оживить ее при помощи темной магии и разрушить свою семью — кстати, в библиотеке есть и такая книга, почитай, когда выучишь валирийский наконец. Либо ты думаешь о «дорнийском письме» к Эйгону, и эти мысли наполняют тебя печалью и сочувствием к нему и к Рейнис.

— Вы угадали, лорд Эйнар, — признал Джон.

— Угадал в каком случае, в первом или во втором? — сардонически уточнил Эйнар, который, конечно, прочел по лицу Джона, когда именно он угадал. — Подойди-ка ко мне, мой мягкосердечный потомок, и взгляни без печали на место, где покоятся кости королевы Рейнис, наездницы дракона Мераксес.

— Кости Рейнис покоятся в Дорне, если они нашли там покой, — упрямо ответил Джон.

— Кости Рейнис находятся здесь! — раздраженно отрезал Эйнар. — Зачем, по-твоему, Эйгон летал на Драконий Камень, после того как получил «дорнийское письмо»? Письмо он, к сожалению, сжег, но после смерти встретился с принцем Мартеллом мирно, так что, думаю, я могу пересказать письмо близко к тексту. «Королева Рейнис погибла в драконьем пламени, как и многие из моего народа. Умирающий дракон накрыл ее останки собой, и ничья рука, кроме рук плакальщиц, не коснулась ее ни живой, ни мертвой. Пентошийский корабль, что привез гроб с костями королевы на Драконий Камень, сейчас стоит в его гавани. Вы показали свою силу, мы показали свою стойкость. Пришло время мира, пока и от нас, и от вас не остались только кости». Эйгон прилетел на Драконий Камень, велел перенести кости Рейнис в крипту и убедился в том, что это кости валирийца, сгоревшего в пламени дракона.

— Эйгон ждал этого письма целых три года, — уже мягче пояснил дедушка Эйнар. — Он не хотел верить, что Рейнис погибла — но еще меньше хотел верить, что она осталась жива и томится в подземельях Уллеров или в Солнечном Копье. Он не верил дорнийцам, прячущимся от его войск и наносящим удары исподтишка, а мир с недостойным доверия — это отложенная война. Но «дорнийское письмо» показало ему, что принц Мартелл — благородный противник, которому можно верить и который даже постарался облегчить боль от раны, что нанесла Эйгону гибель любимой сестры и жены. С таким человеком можно было заключать мир.

Следующие невероятные известия настигли Кейтилин в письменном виде: с юга привезли с почетным королевским эскортом кости лорда Эддарда, а с севера в тот же день прибыл ворон от Хорнвудов, тепло встреченный северянами, помнящими покойного лорда Хорнвуда, хлебосола и выпивоху.

— Лосиные печати — веселые вести, — заметил Большой Джон Амбер: многие свои письма лорд Хорнвуд писал в подпитии, шлепал на них щедрой рукой сразу несколько печатей с лосиными рогами и наполнял письма веселыми завиральными историями, например, про то, как с ним намедни случились обознатушки и в попытках победить прорвавшегося за Стену великана он поразил ветряную мельницу копьем в лопасть.

Письмо было адресовано Кейтилин, и под печатью она нашла знакомый ей прямой почерк сэра Родрика Касселя.

«Дорогая сердцу моему госпожа, леди Кейтилин, — писал сэр Родрик, которому недавно довелось с боями прорываться вместе с леди Кейтилин через Лунные горы, но зла на нее за тот ее опрометчивый поход он не держал, даже напротив, стал относиться к ней как к родной. — Во первых строках моего письма сообщаю вам, что ваши дочери при моем сопровождении и содействии благополучно прибыли обратно в Белую Гавань, откуда теперь полагают отплыть на Драконий Камень. Младшая дочь ваша, Арья, выходит там замуж за нашего Джона…» — на этом месте у Кейтилин немного помутилось в глазах, и ей показалось, что горизонт куда-то заваливается.

Джона Кейтилин не любила, считая его плодом измены уже обрученного с ней Эддарда, и вопреки всем добрым делам Джона предполагала о нем худшее, даже полагала, что на нем когда-нибудь исполнится выдуманная ей же самой мудрость о бастардах, склонных к предательству. Дружбу с Джоном своей младшей дочери Кейтилин не одобряла как могла и с великим облегчением восприняла в свое время решение Эддарда взять Арью с собой в Королевскую Гавань, а вскоре последовавшему решению Джона уйти в Ночной Дозор даже позлорадствовала. Была все-таки в Кейтилин мысль, что эта крепкая дружба может вырасти потом во что-то большее, скандальное, и в способность бастарда презреть святость кровных уз она верила, но на дочь свою все же надеялась и уж тем более не могла и подумать, что Джон обнаглеет до полной бессознательности и решит в открытую на Арье жениться. И ведь как спокойно об этом пишет сэр Родрик… Кейтилин скрепилась и решила читать дальше.

«… а Санса, имея на то ваше благословение, продолжит свой путь до Штормового Предела, где ее ждет жених, лорд Ренли Баратеон. Не прогневайтесь на дерзость мою, госпожа, ибо пишу я это, любя и вас, и леди Сансу, — присмотритесь вы к этому жениху: что среди менестрелей, что среди ленных рыцарей слухи о нем не страшные, но позорные. Леди Сансе такого бы жениха, как Джон — сердце радовалось, когда на них я в дороге смотрел: что в платье она рядом с ним, что с мечом, все одно обоим радость, и со стороны поглядеть любо-дорого», — и в этом месте Кейтилин почувствовала, что горизонт заваливается в другую сторону.

«К Джону же теперь обращаться нужно «ваше высочество Джон Таргариен, принц Драконьего Камня», если верить в том призракам Таргариенов. Хотя не верить Мейгору Жестокому — себе дороже, — продолжал в своем письме сэр Родрик, а пораженная Кейтилин отодвинула от себя письмо и даже повернула его вверх ногами, думая, что, возможно, читает его как-то не так. — А вот отец Мейгора, государь Эйгон, рыцарь благородный и обходительный: посетил меня сегодня в моей новой обители и поблагодарил за службу, даже рассказал, что дочери ваши на Драконий Камень прибыли благополучно, и велел Арье на свадьбу подарков прислать побольше. Дари, сказал, как на двух невест, не прогадаешь. Засим остаюсь вечно преданный вам сэр Родрик Кассель, лорд Хорнвуд».