Человек с Драконьего Камня (гет)

По приказу Ориса в ночном бою за Темнолесье Ашу Грейджой не тронули, но пленили и в процессе оборвали ее одежду так, что доставление ее к шатру Ренли было больше похоже на церемонию провожания на свадьбе. Рыцарственный Ренли, подобно своему героическому предку, накинул свой плащ на растрепанную, разгоряченную и фактически полуголую морскую принцессу и даже смог расположить ее к себе, но Орис пару раз глянул на штаны Ренли, которые у здорового двадцатилетнего мужика должны бы были уже торчать как палатка, и закручинился.

Конечно, упрямый Орис не опустил руки: при жизни таргариенская кровь в нем была чище, чем у его дальних потомков, слишком смешавшихся с андалами, чтобы сохранить валирийскую мудрость и таргариенскую хитрость. По его приказу Ренли, уже научившийся не спорить со своим упорным и гневливым предком, ежедневно ужинал с пленной Ашей и был с ней любезен и остроумен. Сибарит Ренли изнутри превратил замок Гловеров в уютный и изысканный загородный дворец; Орис на него давно бы наорал, еще до того, как Ренли погрузил в Штормовом Пределе на боевые корабли весь этот скарб и безделушки, но Орис уже тогда знал, что Аше нравятся красивые изнеженные юноши.

Аше юный Штормовой лорд действительно пришелся по душе, но она резко заявила, что не собирается ради него надевать платье и украшать собой его гостиные. К ее удивлению, Ренли легко согласился на то, чтобы Аша продолжала приходить к ужину в угодных ей кожаных штанах, и даже сделал ей вполне искренний комплимент. Аша провокации ради потребовала отдать ей ее доспехи — Ренли позволил и это. Аша попросила отдать ей оружие — Ренли учтиво, но твердо отказал. Аша замыслила побег и попыталась добраться до оружейной — Ренли, направляемый Орисом, схватил ее лично, благодаря своей силе и боевой выучке легко скрутив Ашу и без оружия.

— Вы моя пленница, принцесса, — строго сказал Ренли. — Я огорчен тем, что вы пытаетесь избежать моего общества, но не хотел бы стеснять вас еще больше, — и Аша продолжала пользоваться той же свободой, что и до попытки побега, только Ренли теперь не приглашал ее к ужину, и Аше приходилось ужинать в одиночестве в своих покоях.

Все пришедшие с Ашей в Темнолесье содержались в темницах, и Ренли не собирался позволять Аше с ними встречаться, хотя остальная часть замка была для нее открыта — а вот верховые прогулки, пусть и с сопровождением, были им одобрены, и однажды погожим днем Ренли присоединился к ним сам, после чего совместные ужины сменились совместной соколиной охотой и обедом на природе — разумеется, когда это позволяла переменчивая северная осень, в которую месяц назад превратилась казавшаяся до этого неотвратимой зима.

Поведению Ренли Аша видела простое объяснение: юный Штормовой лорд был, по всей видимости, влюблен, не прочь жениться и красиво ухаживал, не желая вырывать согласие силой. Аша была наследницей короля на Морском Престоле и хотела стать королевой Железных Островов, а не южной леди, но чем дольше она оставалась в Темнолесье, чем чаще замечала, что досадует на зарядивший с утра дождь и что без Ренли ей скучно, и тем чаще ей приходили в голову странные мысли, что с Ренли становиться южной леди ей не придется и что он принимает ее такой, какая она есть.

И тут Орис сделал давно обдуманный неожиданный ход: Ренли объяснился с Ашей и, взяв с нее слово хранить тайну его сердца, открыл ей, что не может ее любить, потому что любит юного рыцаря Лораса Тирелла и любит его взаимно.

Нельзя сказать, что существование подобных отношений было для Аши сюрпризом — анекдоты про боцмана и юнгу она знала еще с тех лет, когда их почти не понимала, да и к пороку боцмана Железнорожденные относились едва ли не легче, чем к женщине на корабле. Сюрпризом для Аши, уже приготовившейся не поддаваться на ухаживания Ренли и отражать его романтический натиск, было то, что она ему совсем не нужна.

— Значит, я для вас всего лишь заложница, которую вы собираетесь обменять на выгодные условия мира? — спросила Аша, выдав себя с головой: ведь Ренли никогда не утверждал обратного.

— Я не собираюсь ни на что вас менять, моя принцесса, — ответил Ренли, собирая в кулак свою галантность и выдержку, потому что ему в ухо ржал невидимый Аше Орис Баратеон, которому наблюдать за опешившей Ашей было очень весело. — Во-первых, вряд ли в мире есть что-либо столь прекрасное, как вы. Во-вторых, я вынужден сообщить вам печальную весть: ваш брат находится в Винтерфелле уже на положении пленника, а всех его людей сожгли прилетевшие туда на драконах наследный принц Таргариен и его невесты. Ваш славный предок лорд Викон хорошо понимал, что против драконов воевать нельзя, ни на суше, ни на море, так что мир — дело решенное и без заложников.

— В таком случае, вы сейчас же вернете мне свободу? — обиженно ответила Аша.

— Мне было бы очень жаль с вами расставаться, — искренне сказал Ренли, — и хотелось бы верить, что вы не уедете сразу же после того, как принц Драконьего Камня отдаст приказ вас освободить.

— И вы будете слушаться его приказов? Вы брат короля, Ренли.

— Драконьих владык лучше иметь среди своих друзей, — ответил Ренли, припомнив, какую выволочку ему задали в свое время Эйгон Завоеватель и Мейгор Жестокий: Ренли пытался сначала с ними спорить и ругаться, но быстро выяснил, что призраки могут проклинать его без перерывов на еду и сон и при этом знают много того, что другие узнать не могут и ни в коем случае не должны. — Заключать мир будет принц Драконьего Камня, а убеждать и аргументировать — его драконы. И он же решит, когда вы сможете отправиться домой.

Решение признаться Аше в своей любви к Лорасу было смелым и благородным, но тем не менее Ренли не нравилось — не настолько, чтобы упираться и противостоять Орису, но все же далось оно ему нелегко. Ренли не стыдился своей необычной любви, он даже имел обоснования, почерпнутые у старого гискарийского философа, который писал, что любовь юноши к женщине имеет плотское начало, а любовь юноши к юноше имеет началом восхищение его душой и благородством. Но дело было не в философе: Ренли вырос рядом со своим братом Робертом, несчастным в браке и неразборчивым в любовницах, и почерпнул от него две выстраданные тем истины: то, что у женщин низшего сословия основу влечения к мужчинам составляют похоть и алчность, и то, что женщины высшего сословия думают только о том, как бы поудачнее выйти замуж. «Ты можешь хоть комплименты ей делать, хоть стихи читать, хоть душу перед ней выворачивать, — гремел поддатый Роберт, обучая своего младшего братишку искусству не попасть в сети дворцовых прелестниц, — а она будет думать только о том, сделаешь ли ты ее леди Штормового Предела и не скомпрометирует ли ее ваш разговор, расстроив какую другую партию. Понял, дурак? Им нужен не ты, а твой Штормовой Предел — а ты уши развесил!»

Приземленные и циничные поучения Роберта, который по-своему заботился и о брате, и об их общей вотчине, возымели эффект слишком сильный — Ренли разочаровался в женском поле, будучи еще двенадцати лет от роду, и обратил свое внимание на своих приятелей, с которыми можно было поговорить и о возвышенном, и о героическом, не опасаясь того, что тебя потащат к венцу. У Ренли появилось немало задушевных товарищей среди юных рыцарей и оруженосцев, а потом подростковая гиперсексуальность и уже бывшая в Ренли странная склонность взяли верх, и Ренли начал находить с некоторыми товарищами утешение не только в беседах, но и в постели.

Нельзя сказать, что Ренли вырос бирюком и женоненавистником: воспитанный при дворе, Ренли был необязывающе галантен с дамами, но все разговоры с ними только подтверждали циничные слова его старшего брата. Придворных дам больше интересовали гербы, чем прославившие их дела; их сердца трогали стандартная любезность и ухаживания по заученным схемам, а то, чем бьется другое сердце, их не интересовало.

Пригласить в первый вечер на ужин пленную принцессу Железных Островов было делом простой учтивости: Ренли ожидал от этого вечера не больше, чем от любого другого, и просто болтал, стараясь развеселить свою угрюмую гостью — что удавалось ему мало, пока он не заговорил о море. Аша отвечала на его морские рассказы словно нехотя, словно пыталась не дать себе воли, но некоторые ее слова были слишком точны, и Ренли позволил себе по светским меркам лишнее, рассказав о том, как в первый раз вышел в море со Станнисом на небольшом ялике уже не в качестве пассажира, а старпомом при экипаже в пять матросов. В рассказе было несколько моряцких шуточек, внезапно налетевший шторм и пойманный матросами альбатрос, прекрасный в полете и нелепый на палубе, которого юный Ренли подхватил на руки и выпустил обратно в простор.

— Спасибо, — коротко и глухо сказала Аша, когда рассказ Ренли закончился, и ее взор туманило не выпитое вино, а тоска по морю, которого она не видела уже несколько месяцев, засев в замке Гловеров.

— Я рад, что доставил вам удовольствие своим правдивым рассказом, — чуть более тепло, чем положено этикетом, улыбнулся Ренли, ему тоже было приятно вспомнить о памятном каждому моряку первом плавании.

— Правды в вашем рассказе столько же, сколько вранья, как и во всех таких рассказах, — резко ответила Аша. — Например, летом в ваших водах не бывает внезапных штормов. Но за альбатроса спасибо, даже если это очередное вранье.

— Я не люблю, когда ловят альбатросов, — ответил Ренли, предоставив Аше самой судить, чему верить в его рассказе, тем более что суждение ее было верным и необидным суждением брата-моряка. — Альбатросы принадлежат морскому небу, а не людям. «Будто в небо надо мною врос друг моих скитаний — альбатрос».

— «Если же затишье день принес — раздраженно кличет альбатрос»⁽¹⁾, — с затравленной злобой ответила Аша, не глядя на Ренли, и ошарашенный ее ответом Ренли встал и прошелся по комнате.

Читать дамам стихи было довольно верным рецептом завоевания их сердца, но набор стихов для этого был весьма стандартным, повествующим о прекрасных рыцарях и то счастливой, то несчастной любви. Строчки из этих стихов дамы готовы были продолжать за тобой, как будто избитые слова могли создать душевную близость — но читать настоящие стихи о море или о войне мог с тобой только боевой товарищ, видевший в жизни то же, что и ты, ставящий во главу ее те же мысли и стремления.

— Я, вероятно, покажусь вам чудаком, — сказал Ренли и выставил на стол еще одну бутылку вина. — В конце концов, вы можете просто считать, что я пьян. Но послушайте, — и Ренли закрыл глаза, чтобы не видеть, как будет принят его странный рваный стих.

Когда так много позади

Всего, в особенности — горя,

Поддержки чьей-нибудь не жди,

Но все же доскачи до моря.

Оно обширнее. Оно

И глубже. Это превосходство —

Не слишком радостное. Но

Уж если чувствовать сиротство,

То лучше в тех местах, чей вид

Волнует, нежели язвит.⁽²⁾

Когда Ренли открыл глаза, он увидел, что Аша его слушала — и готова была ответить:

Только море способно взглянуть в лицо

небу; и путник, сидящий в дюнах...⁽³⁾

Выросший при дворе Ренли умел скрывать свои чувства, и Аша могла не стесняться своей неожиданной откровенности: в их следующие встречи Ренли не делал бесплодных попыток продолжить тот вечер и даже ничем не намекал на тогдашние разговоры. Но Ренли стал меньше докучать Аше светской болтовней и иногда разговаривал с ней серьезно, как говорил бы с достойным рыцарем.

Впрочем, Ренли достаточно скоро убедился, что Аша относится к рыцарству совсем не так, как он: ее суждения скорее подошли бы Сандору Клигейну, которого Ренли знал как благородного и озлобленного человека. Ренли не спорил с Ашей, она была ему интересна, и потому он довольно скоро узнал, что Железнорожденные живут по своему кодексу чести, которому Аша следовала твердо, и не с пылкостью неофита, а скорее с истовостью бедного рыцаря, которому, в отличие от его собратьев из знатных родов, любую оплошность припомнят как подтверждающую его недостоинство. Аша была дочерью Бейлона Грейджоя, но среди капитанов она была почти единственной женщиной, и Ренли без слов понял ее положение и больше не сравнивал ее с Сандором — Аша была колючей, но не озлобленной и не циничной.

В кодексе чести Железнорожденных были и приятные для Ренли страницы: в один из вечеров, изъясняясь иносказательно и перенеся действие далеко в прошлое, он спросил Ашу о двух своих решениях, которые почитал не совсем рыцарскими: о том, как он поддержал Роберта в его желании покончить с Дейнерис и ее неродившимся ребенком, и о том, как он бросил Эддарда в Красном Замке, когда Эддард отказался взять в заложники детей Серсеи.

— Честь не может быть глупостью, иначе честных людей не осталось бы на земле, — твердо ответила Аша. — А нерыцарские поступки ваших рыцарей были дальновидны и умны. Тот, кто начинает войну, должен принять все беды, которые это повлечет; тот, кто хочет мира, должен попросить о мире.

— Ваши последние слова справедливы, но вы ведете опасные для своего положения речи, — заметил Ренли. — Впрочем, это только добавляет вашим словам веса — и я теперь постараюсь не проигрывать вам сражений в следующую войну и не навлекать на себя бед.

— Каждому будет отмеряно его мерой, — отозвалась Аша. — Убивающий своих гостей не дождется пощады к своему дому; дарящий гостеприимство с избытком везде встретит друзей. Как бы вы ни попали на мой корабль, Ренли, вы всегда будете на нем почетным гостем.

От слов Аши Ренли неожиданно для себя смутился, как он несколько лет назад смущался от пылкой похвалы своего юного оруженосца Лораса, и в обоих случаях причина была та же самая. Юный Лорас был прекрасен и душой, и телом: по обычаям боевого братства, Лорас и Ренли вместе купались, вместе облачались в доспехи с утра, и для юного и горячего Ренли это стало слишком большим искушением. С Ашей как с благородной дамой Ренли был корректен и скромен, но за дело взялся призрак Ориса, который регулярно Ренли навещал и пытался склонить его к чувствам, способствующим деторождению, убеждая Ренли в том, что все, что можно с мальчиками, с девочками тоже можно — а потом можно и о наследнике подумать.

От таких откровенных разговоров отъявленного гетеросексуала Ориса Ренли начинал тушеваться, потому что он отнюдь не был героем анекдотов про боцмана и юнгу, а к Аше Ренли уже начал относиться как к боевому товарищу и сердечному другу. Орис чувствовал, что лед трогается и парень дает слабину, и принимался за упадническую валирийскую литературу, в которой было мало похабства, но извращений — на любой вкус, от деревянных членов до дружбы между мужчиной и женщиной.

Поэтому Ренли теперь порой взглядывал на фигуру Аши совсем по-другому, и ее губы и волосы будили в нем если не полностью гетеросексуальные, но все же бисексуальные мысли. До совращения юнги Ренли все это время не опускался, и потому молодые силы бродили в нем с такой мощью, что было удивительно, как Ренли еще не взорвался от внутреннего напряжения, а его беспутный братец Роберт в Валгалле с удовольствием слушал рассказы Ориса о Ренли и уже собирался получать с соседей за столом свой выигрыш на пари, приговаривая, что Лейнор Веларион был козявка, а истинные и могучие Баратеоны в двадцать лет могут трахнуть все, что двигается — а что не двигается, то подтолкнуть.

Будь Аша более словоохотливой и пылкой в словах, Ренли мог бы и склониться на гетеросексуальную сторону, как ни смущала его перспектива променять настоящего друга Лораса на женщину — и в этом случае он получил бы от Аши от ворот поворот, особенно с его благородными обещаниями жениться. Но зоркий Орис видел, что своенравная Аша еще не готова становиться добычей победителя, а потом и леди Штормового Предела, и неожиданно для Ренли повел с ним благородные речи о верности и честности и о том, что не стоит давать Аше ложных надежд.

1) Обе строки принадлежат перу Эриха Арендта

Вернуться к тексту

2) Полный текст: https://www.culture.ru/poems/30519/s-vidom-na-more

Вернуться к тексту

3) Полный текст: https://www.culture.ru/poems/30703/litovskii-divertisment

Вернуться к тексту