Танатос (гет)

Горечь в его словах заставила Гермиону замереть.

Да, он не выбирал этот путь. Но он остался с ней и боролся за ее жизнь, хотя она платила ему только презрением.

Все злые слова, которые она хотела бросить ему в лицо, вдруг осели у нее на языке привкусом пепла. Хватит причинять Северус боль, он и так уже двадцать лет искупает свою вину. Он не хотел, чтобы так случилось, не хотел, чтобы проклятие поразило кого-нибудь. И он не был обязан идти за ней до самой квартиры. Он мог бросить ее там истекать кровью. Совесть мучила бы его меньше, если бы он не видел каждый день жертву своего проклятия, напоминание о совершенном преступлении.

А еще он мог промолчать и не рассказывать, что именно он создал Танатос. Мог воспользоваться ее желанием — Гермиона сама поцеловала его и зашла бы еще дальше, если бы он не помешал.

— Почему ты рассказал мне? — тихо спросила она.

Северус фыркнул, не глядя на нее.

— Не знал, как еще тебя остановить. Обморок, который спас бы нас обоих от этой неловкой ситуации, к сожалению, не приходил.

Гермиона вздрогнула от жестокости его слов и уже хотела резко ответить, как заметила его взгляд, брошенный в ее сторону.

Воспоминания двухдневной давности, которые она так старательно гнала, вновь вспыхнули перед глазами. Она, жаждущая, лежала в его объятиях, но Северус отстранился... Медленно, неохотно. Тогда она заметила внутреннюю борьбу в его взгляде.

И теперь она видела то же самое.

— Лжец, — спокойно сказала она, скрестив руки на груди.

Северус не ответил, только наклонился за бутылкой вина.

— Разве это имеет значение? — пробормотал он, вытаскивая пробку.

— Проклятье, да! — воскликнула Гермиона. — Еще три недели назад у меня была жизнь! Может, и скучная, но… простая. А теперь… — она замолчала, ища слова, и провела рукой по волосам. — Я уже не знаю, кто я вообще, и, скорее всего, уже не успею это выяснить. Танатос внушает мне: нет ничего стоящего. Знаешь, что мне до сих пор придавало сил? Осознание, что ты, как проклятый, пытаешься меня спасти. Я думала, голоса в голове не могут быть правы, раз ты так борешься за меня. Не могу же я быть настолько... никчемной, как они твердят, ведь ты терпишь меня и прощаешь все мерзости, которые я творю во время приступов.

Казалось, что Северус ее не слушал, но он так и держал бутылку в руке, не пытаясь наполнить стакан.

— Я думала, не могу же я быть плохой, раз нравлюсь тебе, — тихо добавила Гермиона. — И вдруг оказывается, что дело вовсе не во мне, а в проклятии, которое ты изобрел, и угрызениях совести!

Северус медленно повернул голову и почти враждебно посмотрел на нее.

— Думаешь, мне нравится нести смерть дорогим мне людям? Снова и снова? Моя мать, Лили, Альбус...

Он схватил стакан, и на миг Гермионе показалось, что он швырнет его в стену, но Северус поставил стакан на стол и наполнил до краев.

— Да, ты попала сюда только из-за моего чувства вины, и, разумеется, только потому, что я хотел от него избавиться! Только поэтому! — резко сказал он и залпом осушил бокал.

— Но? — спросила Гермиона с тихой надеждой. Ей не хотелось верить, что не было “но”.

Северус со вздохом закрыл глаза.

— Но... Потом у меня появились другие причины тебя спасать. Перед тобой... столько возможностей. Ты должна иметь выбор… — Северус замолчал и уронил лицо в ладони.

Сама не заметив, Гермиона подошла ближе, пока не оказалась прямо перед ним.

Она устала, бесконечно устала, и ей хотелось вновь испытать чувство защищенности, которое дарили его объятия. Гермиона осторожно села рядом с ним на диван и коснулась его плеча. Северус вздрогнул, словно ждал удара, но она мягко толкнула его, заставляя откинуться. И когда Гермиона прижалась к нему, он обнял ее.

Ей больше не нужно было знать, зачем он захотел ее спасти и кого оплакивал. От зародившегося предположения у нее потеплело в груди.

Пока с нее было довольно. Будь у нее больше времени, она бы выяснила, на какие возможности намекнул Северус. Нужно всего лишь время...

* * *

Гермиона прижималась к нему, как раньше, до того, как он своим признанием все разрушил. Северус знал, что надеяться на прощение нельзя, но она сама пришла к нему. И это его очень тронуло. Она не была обязана это делать: он бы и дальше пытался спасти ее, даже если бы она его ненавидела. Но Гермиона пришла, и Северус был ей бесконечно благодарен.

Они молча так сидели, согретые огнем камина и теплом друг друга. Северусу стало спокойно, как никогда в жизни. Он крепче прижал к себе Гермиону, закрыл глаза и долго слушал ее ровное дыхание, пока не уверился, что она заснула. Палочкой призвал одеяло и укрыл Гермиону. Стоило бы ее разбудить или отнести в кровать, но Северус не мог отказаться от ее близости, особенно после того, как долго был этого лишен.

Она что-то пробормотала во сне и сползла ниже, пока не легла головой ему на колени.

И хотя Северус сидел не двигаясь, в его голове мысли стремительно сменяли одна другую. Он не мог выразить словами, как для него важно, что Гермиона снова с ним. Ее присутствие подарило новую надежду. Он справится, он просто обязан справиться!

Наверное, он все-таки уснул — когда он открыл глаза, за окнами серел рассвет. Гермионы не было.

Северус вскочил.

— Гермиона! — эхо его голоса прокатилось по дому. Сердце болезненно сжалось, внутри нарастал ужас.

— Я здесь.

Эти простые слова, сказанные вполголоса, оказали волшебное действие. Северуса окатила волна облегчения, напряженные мускулы расслабились. Страшные картины, в которых он метался по всему побережью в поисках Гермионы, мгновенно рассеялись.

Гермиона вышла из своей комнаты, и Северус увидел, что она всего-навсего переодевалась. Он слегка улыбнулся, но, похоже, в его глазах еще читался пережитый страх, потому что Гермиона испуганно посмотрела на него и подошла ближе.

— Все в порядке? — спросила она, наклонив голову набок.

Северус только кивнул. Она еще мгновение озабоченно рассматривала его. Она поняла, что он подумал. Потом Гермиона направилась на кухню.

— Ты тоже будешь кофе?

* * *

Дни потекли, как раньше, и Гермионе приятно было вернуться к привычной рутине. Она продолжила работать над переводом. Она должна его закончить. Загадка увлекла Гермиону. Она разгадает, какому компоненту Хельмонд приписывал такое большое значение, даже если это будет последним делом в ее жизни.

По ее лицу скользнула тень улыбки. Это и будет последнее, что она сделает в жизни...

Северус тоже продолжил работать, и по его нервным движениям Гермиона поняла, что он недоволен результатами. Наконец он подошел к ее столу и смотрел на нее, пока она не подняла голову.

— Ничего не поделать, я должен съездить кое-зачем в город, — сказал он и сжал губы. Поначалу Гермиона не поняла, почему он выглядит таким озабоченным, но тут же догадалась. Его крик сегодня утром, страх оставить ее одну... Северус не знал, может ли доверять вновь восстановленным мирным отношениям.

Гермиона отложила перо и встала.

— Я буду ждать здесь, — твердо произнесла она и посмотрела ему прямо в глаза.

Северус хотел что-то сказать, но она нежно накрыла ему рот рукой и повторила:

— Я буду ждать здесь, — и заметила по его взгляду: он наконец-то поверил, что она не сбежит при первой возможности.

Северус робко накрыл ее руку своей и поцеловал ее пальцы. Гермиону пронизала дрожь. Он убрал ее руку с губ, но не отпустил. Она шагнула еще ближе к нему и почувствовала возникшее напряжение.

Она ощущала то же самое, что и в прошлый раз, когда стояла так близко к нему. Это было чувство… правильности. Северус, наверное, тоже это почувствовал, потому что он наклонился к ней, глядя на нее вопросительно и с неуверенностью. Их губы встретились, и Гермиона закрыла глаза. Для нее никаких сомнений не было.

* * *

Еще долго после того как Северус ушел, Гермиона стояла и смотрела на закрывшуюся за ним дверь. Этот мужчина держал ее жизнь в своих руках, и она не могла представить руки надежней. Проклятие не давало ей загадывать дальше следующего полнолуния, но Гермионе нравилось думать о том, что могло бы быть. Она, конечно, ни на что не рассчитывала, но у нее появилась надежда, что однажды можно будет оставить старую жизнь и начать новую, которую она построит сама, не оглядываясь на остальных. А если такой возможности не будет, она проживет последние дни так, словно уже живет заново.

* * *

Все его знания ничем не могли помочь, и Северус чувствовал нарастающую панику. Он знал, что с таким настроем нельзя добиться хороших результатов, но ничего не мог поделать. Осталось всего четыре дня!

Ни один из компонентов не подходил. Даже специфические ингредиенты, которые он купил в Лютном переулке. Ничто не давало тот же рисунок, что и яд, а луна все увеличивалась.

Надо было попытаться взломать наложенные на яд проклятия, прежде чем удастся выяснить все составляющие. Может быть, последний ингредиент, если он будет найден, даст минимальную погрешность, и контрзаклинание получится без лишних проблем. Ничего другого не оставалось.

А пока его тревога росла, Гермиона становилась все спокойней.

Хотя она продолжила перевод, не было в ней того огня, как раньше. Книги, которые дал Северус в помощь, Гермиона взяла с воодушевлением, но теперь они лежали аккуратной стопкой на краю стола. Казалось, она просто хочет закончить работу, не испытывая от этого особой радости. Она привыкла все начатое доводить до конца.

Письма для ее родных и друзей лежали на тумбочке у кровати. Гермиона попросила отослать их, когда... Северус не захотел дослушать. Он знал, что она имела в виду.

Она отринула все, что раньше составляло ее жизнь, и Северус был рад, что не относится к прошлому. Гермиона все чаще искала его близости, и ему это нравилось. Это было совсем ново для него — смотреть в глаза человеку и знать, что тот не возненавидит его, если узнает о нем все. Гермиона знала. И все равно смотрела на него с нежностью. Северус чувствовал себя особенным — этот взгляд принадлежал только ему. И гнал от себя мысли, что когда-нибудь она посмотрит на него холодными остекленевшими глазами.

Он привык мало спать и не хотел терять время, но чувствовал, что вечера на диване были очень важны для нее.

Поведение Гермионы во время приступов слегка изменилось. Танатос набирал силу и стал частью ее личности. Гермиона больше не буйствовала и не пыталась обхитрить его. Она стала тихой и только просила пощадить ее, дать ей свободу, которую она так жаждет. Становилось все тяжелее отличать настоящую Гермиону от той, которой управляло проклятие: переход стал очень прозрачным, и это пугало Северуса сильнее, чем приступы.

Они тихо сидели на диване в этот вечер, ее голова покоилась, как обычно, на его груди. Гермиона засыпала, но как только Северус пытался встать, чтобы отнести ее в кровать, она просыпалась и просила его посидеть еще немного. Он боролся с собой. Ему нужно отдохнуть и выспаться, а ночь на диване этому не способствовала. Но он не хотел оставлять Гермиону одну, раз она так нуждается в нем.

Тихий, робкий вопрос положил конец его колебаниям.

— Можно поспать с тобой?

Северус часто представлял себе мгновение, когда Гермиона окажется в его постели. Воспоминания о ее прикосновениях еще были слишком свежи, а поцелуй был необыкновенным. Но это было нечто иное. Она не хотела секса, она хотела просто быть рядом с ним, и ему стало немного стыдно за свои мысли.

Не сказав ни слова, Северус встал и протянул руку.

— Пойдем, — только и сказал он, и она пошла за ним.

Чувствовать ее мягкое тело, прижавшееся к нему, было прекрасно и странно, и у него каждый раз перехватывало дыхание, когда он просыпался и ощущал рядом Гермиону. Редкие и короткие встречи прошлого всегда оставляли в нем чувство неудовлетворенности. Он не мог расслабиться, когда рядом находился кто-то чужой. Но теперь все было совсем иначе. Гермиона лежала в его объятиях, словно это было единственным правильным для нее местом в мире.

Конечно, Северус хотел ее. Он ловил себя на мысли, что хочет прикасаться и чувствовать ее по-другому. Но такая близость удовлетворяла намного глубже. Она наполнила его покоем, который было куда прекраснее телесного удовольствия, испытанного им раньше. Казалось, Гермиона через кожу прикасается прямо к его душе, в существовании которой он сомневался.

С этой мыслью он наконец-то заснул.