Танатос (гет)

Когда Северус проснулся, Гермионы не было рядом. Он выпрыгнул из постели, в спешке кое-как оделся. Увидев ее сидящей перед камином, с книгой и чашкой кофе в руках, он с облегчением выдохнул:

— Доброе утро.

Гермиона медленно повернула голову и посмотрела на него странно.

— Доброе, — наконец отозвалась она. Что-то в ее голосе заставило улыбку Северуса застыть. Под ее безразличным взглядом ему стало очень неуютно.

Конечно, у него было мало опыта в подобных ситуациях. Как ведут себя утром люди, которые провели вместе ночь? Северусу были знакомы лишь торопливые расставания да короткая неловкость, если случалось встретиться снова, и тогда кому-нибудь приходилось смущенно здороваться, избегая встречаться взглядом. Но ведь у тех, кто действительно друг друга любят, все должно быть иначе?

Северус поспешно ретировался в комнату и вернулся к Гермионе лишь полностью одетым. Она не смотрела на него, и он усилием воли выкинул ее странное поведение из головы и сосредоточился на работе.

— Я сожалею о том, что произошло вчера, — неожиданно сказала Гермиона. Северус взглянул на нее. Ее голос прерывался, но лицо было решительным. Гермиона продолжила: — Не стоило мне этого делать. В тот миг это показалось мне хорошей мыслью, но теперь я понимаю, что была неправа. Дело не в тебе. Прости.

Северус с шипением втянул воздух. Вот оно, значит, как! Гермиона использовала его в качестве утешения! Она делала так последние недели, но в этот раз осмелилась переступить границу. А теперь жалеет. Больше и добавить ничего нельзя. Северус почувствовал себя последним глупцом, что на самом деле верил, надеялся, будто Гермиона сможет стать... остаться его женщиной.

Если он ее вылечит, между ними все будет кончено.

Северус кивнул и мысленно достал маску равнодушия, которая когда-то так хорошо ему подходила. Было так легко надеть ее снова...

После приступа этим вечером Гермиона какое-то время еще сидела на диване, собираясь с силами. Северус, сжав зубы, с огромным трудом держался, чтобы не подойти к ней. Таким правильным казалось снова обнять ее, но ведь еще четыре недели назад такой мысли не возникло бы в его голове. Тогда она была здесь, потому что он хотел заплатить свой долг. Так все началось, так все и закончится.

Через некоторое время она встала и молча направилась в свою комнату. С тем же успехом Гермиона могла бы крикнуть ему в лицо, что он ей не нужен. Замок тихо щелкнул, но Северус вздрогнул, как будто она с грохотом хлопнула дверью.

В эту ночь Северус не мог уснуть, да и не собирался. Ему осталось меньше двадцати четырех часов. Он успеет отоспаться, когда найдет противоядие.

Абсолютное, истинное математическое время само по себе и по самой своей сущности, без всякого отношения к чему-либо внешнему, протекает равномерно.

Смешно, что именно теперь у него в мыслях внезапно всплыла эта формулировка Исаака Ньютона. Никогда еще Северус настолько сильно не ощущал течение времени. Северус проклинал его бег. Все в нем противилось тому, что время замедлить нельзя. Оно уходило — секунда за секундой, минута за минутой, час за часом. И ничего нельзя было поделать.

Северус не сдавался, но с каждым неудачным экспериментом сокращался срок, отведенный ему на надежду.

Гермиона же оставалась спокойной, и иногда его чуть не оскорбляло ее внешнее безразличие. Как могла она так равнодушно смотреть в лицо смерти? Ему почти хотелось, чтобы Гермионе было страшно, чтобы она искала у него утешения, вместо того, чтобы просто ждать.

Северус практически сходил с ума оттого, что так далеко продвинулся, но до сих пор не мог найти единственный неизвестный компонент.

Он не заметил, как Гермиона подошла к нему, и вздрогнул, когда она положила руку ему на плечо и тихо произнесла:

— Все кончено.

Он резко развернулся и посмотрел в окно. Нет, луна еще не заняла свое место, у него еще есть пара минут. Может, еще получится.

Жидкость, которую он наливал в пробирку, пролилась мимо. Северус стиснул зубы и постарался сохранить спокойствие. Гермиона притронулась к его руке.

— Все кончено, — повторила она. — Ты сделал все, что мог.

— Но этого мало! — вырвалось у него, и он швырнул пробирку в стену.

Он знал, что проиграл. Лунный цикл закончился, проклятье стало необратимым. Гермиона умрет. Снова из-за него умирает человек, а он не в силах этого изменить...

Внезапно его охватила боль. Он упал на колени и спрятал лицо в ладонях, содрогаясь от сухих рыданий. Он опять не справился! Что-то словно рвалось у него изнутри. Он выскочил на улицу и закричал.

Он кричал на луну, чей полный бледный диск ненавидел теперь всей душой. Как луна могла? Висит себе на небе, как будто ей все равно, что ее восход решил судьбу Гермионы. Она умрет! Он, Северус, сделал все возможное, чтобы исправить свою ошибку! Почему ему не удалось спасти Гермиону? За что он вынужден дать ей яд и смотреть, как она умирает? Она оборвет свою жизнь, а он не может помешать ей!

Гермиона вышла за ним и теперь стояла и смотрела — бледная и тихая, как сама луна. Она наблюдала, как он беснуется. И Северус ненавидел ее за молчание.

— Проклятье, как ты можешь просто стоять, словно это тебя не касается! — закричал он. — Твоя жизнь заканчивается! А мне придется на это смотреть, а потом жить дальше! Я не вынесу больше! Проклинаю тот день, когда решил отблагодарить тебя за спасение моей ненавистной жизни! Проклинаю себя, что просто не ушел, когда ты не открыла дверь! Проклинаю тебя, сову, свою жалкую судьбу, которая раз за разом заставляет меня нести вину за смерть тех, кого я люблю!

Задыхаясь, Северус резко замолчал. Он сам не осознавал этого, пока не произнес вслух. И по удивленному взгляду Гермионы понял, что она тоже не догадывалась.

Северус порывисто отвернулся. Ну почему он не мог уберечься от этого последнего унижения?

— Северус...

Ее дрожащий голос раздался у него за спиной, и его звук отозвался у него внутри. Он осознал, что не он один допустил то, чего им делать не следовало.

Он обернулся и неистово прижал Гермиону к себе.

— Я не хотел этого, пытался удержаться... — выдавил он, пряча лицо в ее волосах, а она гладила его по голове.

— Знаю, — пробормотала она.

Он приник к ее губам — сладким, теплым губам, чьего вкус он скоро лишится. Ее мягкое тело прижималось к нему. Скоро оно станет холодным и твердым. Надо было еще раз почувствовать его, запомнить каждую клеточку. Все, что ему останется, — воспоминания, и он будет хранить их, как величайшую драгоценность...

Луна равнодушна светила в окно, когда Северус страстно любил Гермиону, чувствуя каждую клеточку, запоминая каждый миг. Гермиона не исчезнет полностью, она останется в нем, навсегда.

— Я люблю тебя, — тихо сказал он.

Он еще никому такого не говорил. Лили ушла, и ей сказать он не успел. И теперь не хотел упускать возможность.

— Я люблю тебя, — повторил он, удивляясь словам, слетающим с его губ.

Гермиона улыбнулась, взяла его лицо в ладони и поцеловала. Северус почувствовал, что она выжгла ответ прямо на его сердце, и в этом невероятном признании хотелось утонуть.

Но Гермиона уже отстранилась. Она встала и начала одеваться.

— Легче не станет, Северус, если мы будем оттягивать неизбежное. Если ты не захочешь на это смотреть... я пойму.

Он помотал головой и тоже заторопился.

Гермиона благодарно кивнула.

— Я хочу к морю.

* * *

Они молча в последний раз шли к пляжу. Было темно и холодно, но куртка Северуса согревала Гермиону, как и в первый раз.

Каким далеким это казалось! Тогда она была совсем другой. Она вспомнила, что обещала себе тогда. Ей так хотелось измениться, но не хватило времени.

Гермиона с любовью посмотрела на Северуса. По крайней мере, она успела узнать, каково это — любить по-настоящему, и была благодарна за это. Было бы легче, если бы ей не пришлось видеть его боль, если бы она не знала, как он будет страдать. Но она была уверена, что лучше быстрая смерть. Гермиона хотела уйти сама, пока разум ее не покинул.

Они остановилась у большого валуна, и Гермиона прислонилась к нему, глядя на черное море под серебряным светом полнолуния. Северус встал рядом и обнял ее.

Наконец Гермиона протянула руку, и он, поколебавшись, отдал флакончик с ядом.

— Спасибо, — прошептала она.

В последний раз Гермиона провела пальцами по его лицу, искаженного болью, и поднесла пузырек к губам.

Через секунду все закончится, и все для нее станет неважно... Даже боль Северуса.

Гермиона чувствовала, как приближаются черные крылья Танатоса. Они почти касались ее лица.

— Прощай, — прошептала она, зная, что когда покрывало проклятия накроет ее, она перестанет быть собой.

Последний осознанный вдох, холод гладкого стекло коснулся ее губ. Она ждала.

Танатос приближался, кружил...

И внезапно краски вернулись, тьма отступила. Гермиона почувствовала, как Северус дрожит, и, повинуясь неожиданному порыву, опустошила флакон.