No Good Old Days (джен)

Паб “Королева Виктория” аляповато задекорирован к Хеллоуину. По стенам — свечи, чучела и чудища, морлоки отдыхают. Гремит музыка, если это можно так назвать: гитарный скрежет, да пьяные вопли — всех святых выноси. Королева Виктория в гробу бы перевернулась. “Лучшие синглы за сто лет”, — высвечивает музыкальный автомат название плей-листа. У Кингсли, естественно, нет денег, Лиа угощает. Он заказывает стейк, она — фиш-эн-чипс. Пиво местное, разбавленное и тепловатое. Нормальное английское пиво.

Пока готовится еда, Кингсли честно пытается насладиться лучшими синглами, чувствует себя ретроградом, как, впрочем, и всегда — пятьдесят потерянных лет роли не сыграли. Музыкальный автомат выплёвывает “умцы-дримцы”, потом бойкий речитатив под бит. “Классная песня. Сколько я всего пропустила!” — сетует Лиа. Она пьёт сидр через трубочку и уже не выглядит решительной инспекторшей, тайным агентом сопротивления. Обычная девчушка с колдографии, только без бабочки в волосах.

Официантка шлёпает на стол два блюда. Лиа принимается за картошку. Кингсли не ощущает голода. Музыкальный автомат щёлкает, выдает что-то знакомое, но исковерканное. Лиа улыбается с грустинкой. “Ремикс главного хита Ведуний”, — подсказывает она Шеклболту. Её шёпот тонет в хоровом “бу-у”. В автомат летит смятая пачка сигарет, начинается следующий трек. Песня маггловская, явно ещё более старая. “Trick or treat”, — пищит здоровенный детина за стойкой, откровенно кривляясь. “Зададим девиантам, никакие фокусы их не спасут”, — отвечают ему товарищи и дружно ржут.

От алкоголя на пустой желудок, духоты и музыки у Кингсли кружится голова. От музыки особенно. Мелодия вьётся спиралью, с первых нот цепляет, сбивает какой-то замок-щеколду в сознании. “We passed upon the stair / We spoke of was and when…” ⁽¹⁾ Ларчик открывается, из омута забвения всплывают нити стёртых воспоминаний. Серебристые волокна — инородные, присвоенные, вырванные силой. “… Although I wasn’t there / He said I was his friend / Which came as a surprise / I spoke into his eyes…” Чужие грехи. Воспоминания Стивена Морроу.

Сцена первая. Толстый монах рассказывает Стиву, что сэр Николас выведал у Кровавого Барона, которому намекнула Елена Когтевран… в общем, профессор Флитвик возрождает Орден Феникса.

Сцена вторая. Стив приводит свою девушку на тайное собрание в Выручай-комнате Хогвартса. Никакого Ордена нет, это просто литературный кружок. Присутствуют студенты всех факультетов, даже парочка слизеринцев. После войны пара слизеринцев — без малого целый курс. От факультета одно название осталось, плюс пустые скамьи в общем зале, пустая гостиная, крепко закладывающий за воротник Слагги. Тоска, словом. Хрень собачья. Кингсли не уверен, его это оценочное суждение или Морроу. Дальше явно фокал Стива. Одна из слизеринок — жуть какая симпатичная. Не Лиа, конечно, и нос задирает, к такой не подступишься. “Если кто-то ещё не осилил маггловскую антиутопию, — объявляет Флитвик, — не беда, ближайшие недели будем разбирать публицистику”. Профессор читает вслух статьи из “Пророка”, выносит на обсуждение. Нечего там обсуждать — обычное пустословие Майло, да выдержки из речей ИО министра. Флитвик так и говорит: “пустословие”. “Вот стервец!” (Это точно не Морроу, это Кингсли от себя ввернул.) Флитвик проходится по каждому пункту предвыборной программы, заставляет студентов анализировать критически каждый пафосный тезис. “Делать тебе нечего, блохоискатель поганый. Публичная политика — низкий жанр. Тут нужно смачно, звучно и обтекаемо. Возьмите знаменитую речь Нарциссы — тоже срамота, популизм сплошной”. Флитвик речь Нарциссы не слышал (и не услышит), а про речи Кингсли так прямо и говорит: “Популизм. Все знают, что это? Нет? Вот сейчас разберём на конкретных примерах. Да вы не волнуйтесь, у нас дискуссионный клуб в образовательных целях, ничего больше”. Дальше — хуже. “Репрессии. Все знают это слово? Кто даст определение? Не робейте, друзья”. Слизеринка берётся дать определение. Её зовут Элисон, кстати. Красивое имя. Язык только без костей, нельзя было предоставлять слово. Объяснила так объяснила, заодно растолковала про попустительство, непротивление, пассивную гражданскую позицию. Всех обласкала, включая Макгонагалл, членов попечительского совета и даже самого Флитвика. Девка — огонь!

Сцена третья. Морроу и Джонс в пустой библиотеке после отбоя. Ругаются. Лиа считает, профессор Флитвик ведёт себя подловато, а змейка эта Элисон — вообще мерзкая, директора зря оговаривает. Лиа напоминает Стиву, что родители слизеринцев гниют в застенках за дело. Напоминает про родню, пострадавшую от Пожирателей. Профессору Флитвику не стоило называть именем Ордена клуб, в котором поливают грязью авроров и будущего министра, столько сделавших для победы. Если ему что-то не нравится, он должен высказать это господину ИО министра в лицо или хоть письмо написать, а не кукиш выставлять украдкой, студентов науськивать. Профессор Стебль так бы не поступила, потому что основа факультетского кодекса — верность. Это означает, что ты выбираешь сторону и поддерживаешь своих до конца, даже если они в чём-то неправы. А Стив — просто болван, болван, болван! Лиа всё-таки страсть какая хорошенькая, когда злится.

Сцена четвертая. Морроу идёт на собрание клуба один.

Сцена пятая. Выходной день. Морроу и Джонс в доме родителей Стива. Семейное торжество (юбилей бабули), но настрой похоронный. Старшее поколение собралось в гостиной, обсуждают прошедшую в Хогвартсе инспекцию, детей выгнали на кухню — следить, чтобы старый эльф не испортил жаркое. Жаркое благополучно сгорело, Стив и Лиа подслушивают под дверью. Отец Стива — член попечительского совета, сотрудник Службы снабжения, поставляет аврорату зачарованные зеркала. Инспекторы вызывали его на допрос. Он “нутром чует”, его взяли на заметку, а то и в разработку, считает своим долгом морально подготовить семью, вспоминает какие-то счета… “Да кому ты нужен, жульё. Заводить дела на каждого, кто недоплачивает налоги или приворовывает на местах — следователей не напасёшься”. Проверка в Хогвартсе была затеяна министерством с единственной целью: выяснить, поддерживает ли Макгонагалл связь с ДиЭм. Про клуб “Феникс” Кингсли был тогда не в курсе. Лиа, впрочем, считает, что авроры всеведущи. “Это из-за Флитвика, — говорит она Стиву. — Точно. Господи, ты же не виноват! Твой отец — тем более. Не подводи его, признайся сам, повинись. Давай вместе это сделаем. Мы там были всего-то раз! Ошиблись, но осознали, осуждаем... Профессор это затеял, пусть он и отдувается”. Флитвик на тот момент уже был в Шеффилде, пожимал руку ИО министра. За бутылкой огневиски экс-соратники вспомнили чёрные деньки, Орден, Волдеморта. Точнее, вспоминал Кингсли, а Флитвик кивал, да очёчки протирал, насчёт репрессий и популизма молчал в тряпочку. Его фигу в кармане Кингсли проглядел, счёл его надежным союзником, привлёк к расследованию проникновения магглов на аврорскую базу. Студенты, понятное дело, этого не знали. В отсутствие Флитвика собрания клуба “Феникс” по собственной инициативе проводил Морроу. Из первого состава остались только он и Элисон, зато подтянулись слизеринцы постарше. Чтиво ребята забросили, вместо “пустой болтовни” собирались на каникулах организовать побег политзаключенным: Уоррингтону-старшему (правозащитник, после первой войны с Волдемортом успешно отмазал нескольких подонков, после второй хотел представлять Люциуса на суде), Боддоку (публиковал срамные картинки про всех подряд задолго до Чарли Эббота, его ещё Фадж мечтал упрятать в Азкабан) и Хьюму (Пожиратель, к заговору против Волдеморта вроде как подключился, доказать не может, руки в крови по локоть, дальний родственник Элисон). Кингсли почти жалеет Морроу. “Азкабан они собрались штурмовать. На каникулах, а то Травологию пропустят, декан наругает. Детишки, блядь. Слизеринцы — ладно, а этот-то куда полез! Ой, приду-урок”. Морроу мучается, волнуется за отца, хочет признаться Лиа. Она всё понимает по его лицу. Почти всё. “Ты ходил без меня? Боже. Стив, умоляю, прекрати. Мы выкрутимся, слышишь? Только не делай так больше. Обещай мне”. Он мнётся. Он обещает. Он не решается рассказать правду. Он убеждает Джонс ничего не предпринимать. Ему хреново, она его утешает.

Сцена шестая. Парочка на пикнике за Хогсмидом, наслаждается последним солнечным днём осени. Стив в приподнятом настроении, а Лиа выглядит напряжённой, спрашивает, как у него дома дела. Там всё отлично, отец в порядке. Обошлось, слава Мерлину. Следующие полчаса Лиа и Стив вдумчиво целуются, он хочет большего, она его поощряет и осаживает, опять поощряет и останавливает. Кингсли “проматывает” эту часть. Наконец подросткам самим надоедает, они поднимаются, бредут в сторону холмов. Корзинка с провиантом остаётся валяться в сухой траве. Пейзаж меняется. Студенты рассчитывали выйти к деревне, но выходят почему-то к Чёрному озеру. Не заметили, как повернули? Бывает. Они болтают о всякой ерунде, домашку обсуждают. Стив радуется, что нет заданий по Чарам. Лиа осторожно интересуется, не беспокоится ли он за Флитвика.

— Макгонагалл говорит, профессор в командировке по поручению министерства. “Очень важное и очень секретное задание, о котором, конечно же, скоро узнает вся школа”. Спорим, она Дамблдора копирует?

— Что за задание?

— Толстый монах выведал у Кровавого Барона, который вроде бы узнал от Елены Когтевран… В общем, это как-то связано с островом Скай и драконами. Если честно, мне плевать. “Поручение министерства”. Каково, а? После всего, что он нам втирал про гражданскую позицию. Правильно его тогда Элли приложила.

Они плетутся вдоль берега озера в направлении станции, станции не видно. Джонс начинает уставать.

— Элли? Кхм. Стив, ты не боишься, что нет никакого поручения, Барон тебе наплёл, а исчезновение Флитвика связано… сам знаешь с чем?

— Даже если так, профессора мне не жаль. Из-за него я вляпался. Плохо, конечно, что мы и сами собирались, но никто об этом не узнает. Лиа, ты в библиотеке сказала… — Стив щурится на солнце сквозь косую чёлку, — короче, ты всё правильно сказала, а я возомнил себя… не знаю… грёбаным Гарри Поттером.

— Не ругайся при мне.

— Ладно, грёбаным борцом за свободу. Ну, типа, если я не возьмусь, никто этого не сделает. Ты только не заводись. Клуб “Феникс” — детсад, позорище, сейчас я это понимаю. А тогда мы нализались украденного у Слагги вискаря и планировали, как проберёмся в Азкабан, отвлечём охрану, заключённых на волю выпустим... Вот смеху-то. Пока мы бухали, кто-то взял и сделал это.

— Вы… что?!

— Ну, выпивали в Выручай-комнате.

— А потом вы что сделали?!

— Ничего. Побег из Азкабана ДиЭм, наверное, устроили, больше некому. Или Паркинсон этот. Или они все вместе. Вот мы над Снейпом ржали, а я б сейчас на его Защиту от темных искусств сходил бы. Толстый монах говорит, что сэр Николас, которому Кровавый барон…

— Стив!

— Не истери. Если б, конечно, кто донёс про наш книжный клуб последнего созыва, мне бы не поздоровилось, Флитвику тоже. Не дрейфь, слизеринцы не сдадут, Элли… Элисон мне обещала. Ты, кстати, зря ревнуешь, у неё есть парень. Это неважно всё. Я весь этот “Феникс” перерос, понимаешь? — Стив останавливается у самой кромки воды, бросает камешки. Они не отскакивают, как он ни старается, просто плюхаются в Чёрное озеро. “Элли” — камень. “Её парень” — камень. “Клуб” — камень. — Ситуация с отцом меня отрезвила. И тебе спасибо.

— Ох, Стив… я должна кое-в-чём признаться.

Кингсли уже на середине воспоминания догадывается, что гложет Джонс. Он получил её письмо перед самым ЧП на драконьей базе. Письмо-оправдание, а по сути — донос, написанный круглым детским почерком. “Уважаемый господин ИО министра, Вас ввели в заблуждение насчёт “Феникса”. Это никакая не политическая организация…”. Вот так Кингсли узнал про дискуссионный клуб Флитвика. “Мы не ведём подрывную деятельность, особенно Стивен. Его отец уж точно не виноват. Попечительский совет Вас уважает, помнит ваши заслуги и подвиги. Я когда смогу голосовать, буду обязательно голосовать за Вас. Но раз уж я решилась Вам написать, должна сказать насчёт амнистии, которую вы обещали…”. Покаянный донос заканчивался обвинениями — как трогательно! В воспоминаниях Морроу меж тем страсти накаляются. Жесточайшая ссора. Стив орёт на Лиа, называет её предательницей, паникует, прикидывает, что станет с его семьей, когда авроры раскопают всю-всю правду, чем это обернётся для него самого и для слизеринцев. Стива точно исключат, а Элли, будь она трижды несовершеннолетняя, могут и в Азкабан упрятать. Он вываливает это на Лиа, напарывается на вспышку ревности и ответные обвинения. Они обмениваются проклятиями — сначала на словах, потом на деле, дерутся по-взрослому, до Круцио доходит. Морроу сталкивает Джонс в озеро. “Охладись!” У берега должно быть мелко, но она всплывает не сразу, беспорядочно лупит руками по воде. Глаза — круглые от страха, волосы облепили лоб, заколка съехала на бок. Морроу смекает, что Джонс толком не умеет плавать, бросается к ней, а берег изгибается у него под ногами, вздымается над чёрной гладью. Джонс не может одновременно держаться на воде и колдовать. Стив пытается её левитировать, но заклятие не даётся. “Брось палочку и греби!” — кричит он. Джонс не слышит или разбирает только “брось”, сжимает палочку в кулаке, заваливается на бок. Морроу готовится прыгать, но пространство искажается у него на глазах. Он не понимает, её это магия или просто апокалипсис. “Лиа!” Она, верно, думает, что он её топит. “Сам ты предатель! Сдохни!” Она бросает в него Аваду. Стив видит, как девушка уходит под воду, чувствует, как замирает его собственное сердце, потом сознание гаснет.

Кингсли открывает глаза, возвращается в реальность — к Виктории, магглам и стейку. Прошла всего минута-другая, играет та же песня, а Джонс уже успела умять рыбу. Настоящая хаффлпаффка. “I laughed and shook his hand, — поёт призрак прошлого, — and made my way back home / I searched for home and land / For years and years I roamed / I gazed a gazeless stare / At all the millions here / I must have died alone / A long, long time ago”.

— Лиа!

— А?

Улыбается. Всё-то ей нипочём. Девочка-доносчица с круглой мордашкой, открытым взглядом и хорошим аппетитом, сумевшая начать с чистого листа. Когда она ревела и звала маму, кто мог подумать, что она способна на убийство?

— Ты не пыталась найти Стивена?

— Какого Стивена?

— Ну, какого. Парня твоего. Морроу.

Она поднимает глаза и выдерживает взгляд Шеклболта. У самой взгляд по-прежнему открытый, прямой, но эффект бабочки в волосах проходит, проступает Лиа — инспектор в эсэсовском кителе. Интересно, её черный костюм — это как у Снейпа, растянувшийся на десятилетия траур?

— Нет, сэр, не пыталась. Я его заавадила в девяносто девятом. Думала почему-то, вы знаете... всё-всё знаете про меня настоящую, если прочли моё письмо.

— Я прочёл.

— Я была мелкой дурой. Призналась потом Стиву, он страшно разозлился, наговорил в сердцах, я тоже. Удар за удар. Он меня сбросил в Чёрное озеро, а я не умею плавать. Даже если б умела, не выплыла бы, магия тащила меня на дно… кхм, Темзы. Сколько раз я прокручивала в уме этот момент! Деталей всё больше, а я всё меньше доверяю памяти. Эмоции сиюминутны, слова лживы, что сделано, то сделано. Неважно, желали мы друг другу смерти или нет. Я убила. Хроновороты уничтожены, Стива не вернуть. Что, кстати, стало с профессором Флитвиком? История о нём умалчивает.

— Профессор Флитвик на моей совести.

Лиа комкает салфетку.

— А Стивен, — продолжает Кингсли, — на твоей совести, это верно. Твоя Авада попала в цель. Вот только Стив не умер. В девяносто девятом, через пару недель примерно после вашего пикника выкатился твой оболтус целёхонек из Арки в Отделе тайн.

* * *

Шеклболт и Джонс проталкиваются через толпу агрессивно-угрюмых фанатов Арсенала на выходе из паба, с трудом находят припаркованный байк. "Опять просрали бомбардиры. Ничего не меняется!" — думает Кингсли. Потирая копчик и проклиная одноместное транспортное средство, он кое-как устраивается позади Джонс, обхватывает девушку за талию. Лиа газует, её конский хвост — по ветру — щекочет Кингсли лицо. Они огибают Вестминстер, делают небольшой крюк через пустеющую Белгравию, мчат к Грин Парк и дальше, снова в центр, где гуляния в разгаре, мимо Пикадили серкус и Ковент Гарден в сторону Уайтчэпел. Футбольные фанаты уже рассредоточились по пабам, прочие взрослые дрыхнут, на улицах в основном молодёжь да ряженые дети. Многие в мантиях и остроконечных шляпах. Запруженный монстрами-героями, Лондон как никогда похож на Готэм-сити, цитадель порока и приключений. Байк Лиа взмывает над крышами. Магия или технология? Какая разница.

Они летят над ночным городом.

1) Bowie, “The man who sold the world”

We passed upon the stair — Мы спускались/поднимались по ступеням,

We spoke of was and when — Мы вспоминали минувшее,

Although I wasn’t there — Хотя меня там даже не было,

He said I was his friend — Он сказал, мы друзья.

Which came as a surprise — Довольно неожиданный поворот.

I spoke into his eyes… — Я ответил, глядя ему в глаза…

…

I laughed and shook his hand — Затем пожал ему руку

And made my way back home — И вернулся к себе.

I searched for home and land — Я искал пристанище, искал свой дом.

For years and years I roamed — Долгие годы я скитался

I gazed a gazeless stare — И смотрел невидящим взором

At all the millions here — На всех этих людей. Миллионы людей.

I must have died alone — Должно быть, я умер в одиночестве

A long, long time ago — Много лет назад.

Вернуться к тексту