No Good Old Days (джен)

“За мной!” — бросает шеф и устремляется вперёд. Чеканным аврорским шагом преодолевает Стрэнд, ускоряется, крупными скачками проносится по Флит-стрит и дальше, не оглядываясь, мимо Сент-Пола в мертвенно-пустой Сити.

Кингсли еле поспевает. Одышка, да и возраст. Но он не сдаётся, разгоняется, кровь его горячеет, а ночной воздух холодит старые раны, ветер сдувает с плеч кабинетную пыль. Кингсли на бегу сбрасывает плащ и несколько десятков лет. Он снова начинающий аврор — лихой загонщик, легкий и смертоносный, как борзая, готовая завалить зверя. Зверя не видно, но может быть, его учуял шеф.

А впрочем, даже зверя не нужно, погоня прекрасна сама по себе, и есть в ней что-то сюрреалистичное. Кингсли чувствует себя героем полузабытого романа Честертона, в котором страж порядка под прикрытием преследует удалого анархиста, уже догадываясь, что и тот — замаскированный страж порядка. Они летят над городом, петляют, сворачивают на северо-восток, к Мургейт.

Чем дальше от пряничного официоза Вестминстера, тем Лондон чуднее, напоминает скорее Нью-Йорк или Чикаго. Огни расцвечивают ночь то густым синим, то кислотным зелёным. Лондонский сити, больше похожий на Готэм-сити, не спит. Клерки отстегивают белые воротнички, спускаются под неон — в подвалы-трущобы, чтобы там, средь дыма, смрада и порока, предаваться сладким мечтам. Небоскрёбы топорщатся над горизонтом; криво расставленными, как в игре “Джанго” спичечными коробками выглядывают из-за крыш промзаброшки Шордича. Перед церковью Святого Леонарда греки и пакистанцы жарят прямо на улице омерзительный фастфуд, от них гогот и чад. Пылают мусорные баки, воют полицейские сирены, воют собаки.

Торцы домов испещрены граффити, на них всякая дичь: «Lets adore and endure each other”, черно-белые копы в обнимочку, “wild mild west”, силуэты мужчины и женщины, её рука на его плече. “Let them eat crack”, — говорит она, почти как Мария-Антуанетта. А ещё повсюду трафареты с необъятным, жутковатым, странно знакомым лицом. То ли это большой брат из оруэлловской нетленки следит за Кингсли с каждой второй стены/столба/плаката, то ли большой босс, учредитель мировой гармонии, он же — главный анархист — из честертоновской притчи. Черты как будто афроамериканские, а так не поймёшь, на трафаретных стикерах рожа красная. Под ней — тоже красным, с потёками выведено “OBEY”.

На углу Грин Истерн, в самом центре мракобесия, вавилона и стрит-арта, шеф останавливается.

— Всё, мы на месте.

— Здесь? Почему здесь?

— Никто нас тут не найдёт, тебя не узнает, позора твоего не заметит. Сдавай палочку и знаки отличия.

— Нет, прошу вас, сэр! Только не это! За что?

— Кингсли, мы с тобой через многое прошли, помню тебя еще молодым аврором — бескомпромиссным, чистым душой, твёрдым как скала. Как я, пока не скурвился. Но ты предал все идеалы нашей юности. Впустил чёрта в наш храм, усадил на моё, наше законное место. Теперь он развратит прайд, а главное — за ним подтянутся черти помельче и похуже.

— Сэр!

— Я тебе не сэр. И не шеф. Ты теперь сам большой брат и большой босс. Посмотри на себя.

Кингсли оглядывается на трафарет: “OBEY” расплывается и превращается в “MAGIC”.

— Я не понимаю…

— Тогда посмотри на меня и вспомни.

Скримджер — глава Аврората, каким стажёр Шеклболт увидел его впервые — молодой, крепкий, гордый лев, трясет рыжеватой гривой и стареет на глазах, ссыхается в седоватого министра магии.

— Руфус... вы же умерли.

— Я не просто умер. Они убили меня. Те, кого ты принял с распростёртыми объятиями, с кем делишь ответственность и славу. А перед тем как убить… о-о, перед тем как убить они меня пытали. Вот, полюбуйся.

Скримджер расстёгивает ворот.

— Не надо…

Кингсли видит вспоротую, обожжённую кожу, и его мутит.

— Руфус, мне очень жаль. Но ведь это сделал не он. Он — не такой. Свой, человек порядка. Он нужен мне, чтобы одолеть магическую анархию, аномалии эти несчастные.

— Аномалии. Да откуда они взялись-то? Может, это он их и разводит. Ты же видел отчёты про Зону в лабораторном блоке. Думаешь, метафизический хаос — наказание за междоусобицы. Это он тебе внушил? А если всё ровно наоборот: хаос — цена коллаборационизма? Опомнись, он же змей. Свой — только среди чужих, а ты — чужой среди своих, пока братаешься с врагом. Разделяй и властвуй, Кингсли, иначе это сделает враг. Уже начал. И ведь как ловко поделил-то, на тебя навесил кровавый ярлык, а себе присвоил защиту. Защиту чего, кого? А я объясню: народа — от тебя. Очнись, Кинсгли, пока не поздно приди в себя! Он — бес.

Министр приходит в себя. Просыпается. Выныривает из кошмара ночного в кошмар утренний, реальный, вялотекущий. Годы, тучность, ломота в суставах — всё это возвращается, наваливается. Грудь, липкая от пота, тяжело вздымается и опадает. На груди чья-то бледная рука. Ах, да.

Кингсли перекатывается на бок, поднимается на локте, туша его колышется. Он сам себе неприятен. Смотрит на спящего рядом юношу, поворачивает его, чтобы не видеть лица, только белую спину и чёрные волосы до плеч. Осадок почти уже перебродившего в голове сна кристаллизуется во что-то наподобие гнева, лучше бы от него освободиться, пока не разъел всё внутри. Кингсли наклоняет голову, чтобы вдохнуть запах кожи другого человека, но ничего человеческого не чувствует. Сплошная лаванда, мускус, пачули. Он представляет менее юное и привлекательное тело рядом, трогает себя, готовясь выплеснуть гнев. Нет, это отвратительно.

Кингсли поднимается, оборачивается простынёй, запахивает её как тогу. Тоже мне, римский император времён упадка. Да он ещё меньше император, чем этот сопящий итальяшка (или галл?), тот хотя бы за молодого Октавиана сойдет, а министр так… мавр. Раб.

Мавр включает себе Пуччини, заваривает травяной чай с капелькой зелья от гипертонии. Брр — зелья. Юноша просыпается, быстро одевается, безымянной тенью выскальзывает из спальни, получает свои пятьсот галлеонов и Обливиэйт.

Оставшись один, министр раздвигает шторы. Свет безжалостно ярок, словно король-солнце в четвертый день творения впервые наслаждается своей силой… или лампа вселенского патологоанатома режет незакрытые мёртвые глаза в самый последний день. Министр сдергивает платок с бронзового бюста Черчилля перед сервантом. Да, он всегда закрывает Уинстона от гостей или, скорее, гостей от него — не хочет шокировать кумира.

“Ты бы не понял. Ты был лучше меня”.

* * *

— Вызывали, сэр?

— Проходи, Грейс, — Кингсли отодвигает стул для мисс Стиллс. — Прости, я был резок с тобой вчера.

— Я понимаю, сэр. Мне стоило проконтролировать мистера Малфоя. Он сказал: “фоновая панель с рекламой компании”, я не ожидала…

— Не оправдывайся, дорогая, это ни к чему не ведёт. Не оправдывайся никогда.

— Слушаюсь, сэр.

— Советы не слушают, их пропускают мимо ушей, чтобы вспомнить на сантиментах через много лет, когда в них нет нужды, жизнь и так всему научила.

— … Спасибо, сэр.

— Как у тебя с Северусом?

— Между нами ничего… что вы имеете в виду?

— Удалось втереться к нему в доверие?

— Он находит, что я ценный кадр.

— А ещё ты привлекательная женщина.

— Сэр, я приму это как комплимент и проигнорирую подтекст.

— М-м, прозвучало не очень. Я не…

— Не оправдываетесь никогда.

— … Умница, — министр печально улыбается. — Но всё-таки, есть ли подвижки?

— У меня не возникло ощущения, что он что-то скрывает.

— Вот как? Мы даже не знаем, где он живёт.

— О, это не секрет, сэр. Он живет там же, где и я — на работе. Подвижки, однако, есть. В лабораторном блоке охраны вчера не было. Мы перепрограммировали колдодрон. Похоже, ночью ДиЭм закрыли одну из Зон. Модельную.

— И ты молчишь! Как это было — массовая легилименция?

— Не знаю, сэр. Что-то массовое там точно имело место. Помимо показаний датчика с дрона у нас только обрывочные данные наружного наблюдения.

— Когдографии принесла?

— Не представляю, какой от них прок, однако, если угодно…

Стиллс выкладывает снимки на стол.

— О-о… — Кингсли даже очки надевает. — Внезапно. Это точно связано с Зоной? Может, ребята просто развлеклись.

— Полагаю, что связано, сэр. Гравитационное поле явно искажено. Грудь пятого размера не может так… в общем, есть в этом что-то аномальное.

— А не слить ли нам это в прессу, как считаешь? Моральный облик, честь мундира.

— Вам виднее, сэр. Я не читаю журналы, которые подобные снимки печатают. Простите, “читаю” — термин некорректный. Там, кажется, обычно без текста. Насчёт морального облика — публикуйте, конечно. Вам ведь скрывать нечего, ДиЭм не сумеют ответить симметрично.

Кингсли сгребает колдографии в кучку.

— Инседио. Н-да… значит, подвижек нет. Плохо, Грейс! Очень плохо. Думай. Как к нему подобраться? С кем он вообще общается?

— Последнее время всё больше с вами, сэр.

— Это не смешно.

— Профессор Макгонагалл иногда заходит.

— И? О чём они говорят? Ты записываешь?

— Обсуждают обратную трансфигурацию. Записываю, конечно. Хотите почитать? Аудиоверсия тоже имеется. Должна признаться, мне еще в школе трансфигурация казалось нудноватой. Стенограмма на пятнадцатой странице обрывается, но вам хватит.

— Вижу, ты сегодня в приподнятом настроении. Бесцеремонность эта, интонации какие-то новые, не твои. А вы с Северусом сработались, — Кингсли трёт переносицу, закрывает глаза и будто засыпает на секунду, потом резко встаёт, отходит от стола, смотрит из окна на залитую солнцем империю. — Грейс, не играй со мной. Ты же знаешь, я желаю тебе только добра, готов прощать, как прощал многое твоей покойной матери, к которой испытывал глубочайшее уважение. Но чувства мои не безусловны. Всё меняется, понимаешь? Всё можно убить. Даже у Снейпа твоего великое чувство — не вечно.

Стиллс молчит несколько минут. Кингсли поворачивается к ней, ловит взгляд, ждёт реакции, ждёт так долго, что проигрывает эту старую как мир игру в гляделки подчистую.

— Грейс…

— Всё нормально, сэр. Я вас услышала. Из бывших коллег Снейп поддерживает неформальные отношения только со Слагхорном. Мы перехватили письма Горация. Ответы перехватить не удалось. Должно быть, Снейп использует защищённые каналы связи. Гораций для вербовки подходит идеально. Честолюбив, мягкотел, внушаем, падок на лесть и внимание известных персон. Если почтите своим присутствием Клуб слизней, Слагхорн весь ваш. После окажите ему любезность, пригласите к себе на ужин/партию в шахматы — выйдет отсюда окрыленный, скандируя “да здравствует кардинал”. Извините, это маггловское. И снова извините…

У Стиллс сигналит передатчик. Прочитав сообщение, она срывается с места, исчезает без объяснений.

* * *

Душевное равновесие Кингсли восстанавливает за ланчем. Увы, не полностью — до обеда не дотягивает, устраивает себе чаепитие и подумывает о ланче на бис. Может, с Горацием? Собирается звать Уизли, но тот входит сам — без приглашения, без стука, без еды.

— Сэр, у нас беда.

— А я уж заскучал, перекусить намеревался. Беда не подождет?

— Не знаю… Может, он… оно — и не беда вовсе, а хорошая новость.

— Час от часу не легче. Ты меня пугаешь.

— Морроу вернулся.

— Кто это?

— Стив Морроу, студент пропавший, вернулся из Зоны!!!

— Ах, точно. Ну… хорошо. Я бы отметил радостное событие пудингом… нет… да… диетическим. Раз Морроу в порядке, не снять ли карантин с Хогсмида? Там раньше были такие рогалики с корицей.

Кингсли замечает, что у Перси побелели уши, а лицо под веснушками голубеет. С рогаликами придется повременить.

— Сэр, он не в Хогсмиде вышел. Здесь, в министерстве.

— Чего?

— В Отделе тайн.

— Погоди-ка, он туда пробрался, или в Отделе открылась новая Зона?

— Я не знаю, — шепчет Уизли, веснушки его пылают, — камера не работала, сторож наш подслеповатый дал понять, что Морроу из Арки появился. В общем, я вас предупредил, а теперь, с вашего позволения, домой. К маме… надо… приболела.

— А ну стоять! Из арки, ты сказал?

— Ага. Этой, которая… смерти.

— Хм, — Кингсли забывает окончательно про обед и даже (авансом) ужин, — интересно. И что же Морроу?

— Я его вместе со сторожем запер.

— Идём.

— Ой, нет. Увольте. Сами тоже не ходите.

— Да не трясись ты. Что с ним такое — хвост, щупальца, две головы? Подумаешь. Это ж магия, Перси. Всяко бывает.

— Хвоста вроде не было.

— При нём еще девка должна быть. Джонс. Лиа. Где она?

— Вот и я тоже полюбопытствовал.

— А ну-ка давай с самого начала.

— Рассказывать особенно нечего, сэр. Сторож позвал меня через камин. Зайди, говорит, тут весело. Я решил, опять какое пророчество разбилось. Спустился — вижу студента. Узнал, конечно. Спрашиваю его, как очутился в министерстве — плечами пожимает. Пошёл, говорит, вчера (вчера!) за Хогсмид на пикник, уснул в траве, проснулся в непонятках. Про девушку его спрашиваю — глазами хлопает. Джонс? Какая Джонс? Лиа, говорю. Вас видели вместе. И чувствую уже, что-то не то, врёт он. “А, Ли-иа. Потерялась”. Улыбается так жалостливо, что у меня душа в пятки. Уж и не знаю, как вам объяснить… будто он сожрал её или ещё чего. Смотрю на сторожа — тоже улыбается, глазами мне на Арку показывает. Вот тут-то я, простите, сэр, пересрал окончательно, дёру дал, весь отдел целиком запечатал.

Кингсли впечатлён. Бравый секретарь не драпанул сразу, а драпанув, остановился, потратил минуту-другую на заклятия, потенциально опасную область изолировал. И после в Канаду не аппарировал, сразу к боссу — предупредить. С поправкой на то, что Перси изначально и навеки дрестун первостатейный, поведение можно расценивать как геройское.

Кингсли широко улыбается.

— Хорошо мы тебя разыграли!

— Ра… разыграли, сэр?

— Да-а. Стива пару дней как нашли, в Зоне не был. Мы, дураки, искали, а он прятался в поместье… у приятеля своего…

— Приятеля, сэр?

— Да-а. Этого… мистера…

— Джона Доу?

— Ну зачем же — Смита. К СОВ готовиться не хотел, вот и сбежал, засухарился.

— Что сделал?

— Извини, аврорский жаргон. Залёг на дно. В поместье. Девушка до сих пор там. Лиа. Жива-здорова, понял?

— Понял, сэр.

— А сторож наш — старый болван. Давай, говорит, Морроу спрячем в Отделе тайн. Увидит кто — скажем, из Арки вылез. Я же не знал, что он тебя пугать собирается. Ты прости, ладно? И не говори никому. Понял? Или уже сказал?

— Н-нет, сэр. Только вам.

— Вот и чудесно. А теперь дуй домой. Молли привет. Пусть она зла на меня не держит.

Перси не двигается с места. Колеблется. Ну надо же! Кингсли растроган.

— Сэр, не геройствуйте.

— Не буду. Иди.

— Вызовите авроров.

— Обязательно.

— О, Мерлин. Ну, хотите, я с вами?

— Обойдусь, — Кингсли обнять готов это рыжее недоразумение, насчет геройства сам уже колеблется. — … Ладно, зови Северуса.

— Звал.

— Что?! В обход меня? То есть ты первым делом к нему отправился?

— Виноват. Не совсем так. Я написал, что он срочно нужен в министерстве, пришёл ответ: “Потом, всё потом”.

— Ха. Ему же хуже. Всё, Перси, проваливай. Я дождусь авроров.

* * *

Кингсли спускается в Отдел тайн. Один, разумеется. Идёт медленно, ступает тяжело, грузно. А чувствует себя так, будто летит над ночным городом.

В отделе всё на месте, лишнего (тентаклей там, гиперобъектов) не наблюдается. Сторож — действительно старый болван, таким всё божья роса — прикорнул. Студент сидит себе на ящике, полном гостайн, даже внутрь не заглянет. Не интересно ему.

— Привет. Ты Стивен, верно?

— Верно. Сам господин ИО министра по мою душу.

— С душой еще разберёмся. Расскажи, как тебя сюда занесло.

— Сам удивляюсь, сэр. Боюсь, не припомню.

— Амнезия?

— Можно и так. Отпустите меня, сэр. Я уеду, обещаю. Далеко куда-нибудь, за границу.

Парень прячет глаза. Кингсли всё-таки перехватывает его взгляд. Там под растерянностью и наглостью — первобытный то ли ужас, то ли стыд.

— А ну-ка смотри на меня.

— Нет, сэр, пожалуйста.

— Ты же понимаешь, что я всё равно это сделаю. Давай по-хорошему.

— Ладно. Но потом, перед тем как сдадите меня Визенгамоту… можно мне Обливиэйт?

— Не вопрос. Легилименс!

* * *

Что бы кто ни говорил, министр не изверг. Он понимает людей и старается их не судить, хотя знает, что это ему не зачтется. Он аппарирует в окрестности Хогсмида вместе с Морроу, уже там стирает парню память и отпускает.

* * *

Вернувшись в министерство, Кингсли обнаруживает у дверей своего кабинета столпотворение: чиновники, секретари, авроры-отставники. Перси. Разболтал-таки, паскуда?

— Наконец-то! Где вы были, сэр? — Уизли, похоже, не уходил. Взволнован очень, в глазах опять страх, но какой-то иной, поблагородней. — У нас беда. В Зоне.

— Беда-а, Зона... — Кингсли начинает злиться, — эка невидаль, право слово. Дайте передохнуть!

Перси смотрит выжидательно.

— А, пропади оно пропадом! Передохнул, и хватит. Докладывай.

— На поиски егерей, задержавшихся вчера в Ридсе, отправилась маггловская полиция, сегодня утром они оцепили аврорский лагерь. Отряд из новичков и резервистов патрулировал не в свою смену — заменяли тех, что накануне ловили егерей. Устроили стоянку, заночевали. Разбудили их уже магглы. Потасовка. Очень неудачно сложилось. А Зона рядом — она, говорят, как живая — чувствует всё, накатила. Пространство съехало. Наши попривычней, и всё равно новички нервничают. Маггловские копы — те просто в панике, за оружие хватаются, куда палить не соображают. Всё вышло из-под контроля. Они… мне очень жаль, сэр, Страйка убили. И наши тоже. Магглу заавадили. Тут, как я понял, мисс Стиллс подключилась. Потом и мистер Снейп. Память копам стёрли, вот только поздновато, те вызвали подмогу. Снейп велел нашим отступать, тела забрали. И мисс Стиллс тоже забрали.

— ?!

— Ранена. Огнестрел.

— Твари! Да какого дьявола! Что мы им сделали?

— Ничего, сэр. То есть… это с перепугу.

— Подмогу они тоже вызвали с перепугу? Потому что пространство съехало?

— Полагаю так, сэр.

Кровь заливает Кингсли глаза и застит свет. Сосуды лопаются. Давление.

— Собери мне отряд из отставников! Всю старую гвардию.

— А-а… извините, сэр, что вы намерены предпринять?

— Ещё не знаю. Но мы должны быть готовы дать бой.

— Вы выглядите неважно. С гипертонией шутки плохи. Давайте я зелье принесу.

— А давай ты просто сделаешь, что я велел. Это, кстати, приказ. Верховного главнокомандующего. Я, может, невнятно выразился, так я повторю: боевая, блядь, готовность!

— Сэр, мисс Стиллс выживет. Точно. Вам бы присесть или лечь. Дышите глубже.

И он дышит. И выпивает зелье. Становится легче, но в затылке ещё что-то пульсирует, толкается. Бесы, которым вечно тесно и жарко, раскачивают котлы, гремят цепями, долбят кулачками в черепную коробку. Муть в глазах потихоньку рассасываются. Туннельное зрение остаётся.

В конце тоннеля появляется, кто бы вы думали — он. Хромает, но почти бежит, и авроры-отставники (вся старая гвардия) расступаются перед ним. Предатели. На чёрта он похож как никогда. Взъерошен, одежда в грязи, кровь на лацканах. Нет, не чёрт. Хуже. Хренов Марк Антоний прямиком с поля битвы перед стареющим, сдающим позиции Цезарем. Легионеры салютуют, тога по ветру. Тьфу, о чём он вообще!

— Северус, как Грейс?

— Кто?

— Мисс Стиллс.

— Будет в норме. Я не Поппи, первую помощь только оказал. Зону отрезал Фиделиусом. Флитвик сделал бы лучше, но пока сойдёт.

— Ты ведь говорил, нельзя Фиделиусы.

— Нельзя. Но туда шагает нацгвардия.

— Пусть идут! Проблем меньше. Своих людей пожалей.

— Да перестань ты уже делить на своих, не своих! Так. Все вон.

— Куда ты?

— К тебе, нужен твой камин. Я… нормально выгляжу?

— ?! Нет. Очень своевременный приступ пижонства. На свиданку собрался?

— Где у тебя…

— Сейчас, — Кингсли ищет зеркало, находит только зеркало-передатчик.

— Пойдёт, — Снейп снимает свой браслет-передатчик. — Держи, у меня запасной. Перси научит пользоваться. Будь на связи.

— Да скажи уже, что ты хочешь…

— Закончить то, что начал ты — уладить всё мирно.

Наскоро подчистив рукава, Снейп бросает в министерский камин горсть летучего пороха.

— Даунинг-стрит 10.