Лихорадка (гет)

Ответ из Бостона пришел достаточно быстро. Мистер Уилсон, профессор Гарвардского университета и очень опытный юрист, писал, что был чрезвычайно рад получить весточку от бывшего студента и сына одного из лучших приятелей своей молодости и, конечно, готов взять его на стажировку под свое начало. Когда Чарльз вслух зачитал это письмо Скарлетт, в ее затуманенной счастьем голове была только одна мысль: наконец-то у них появятся деньги (а на Севере, как она слышала, деньги водились немалые), Тара будет защищена от произвола, а они сами — от голода и нищеты. Но вскоре появились и сомнения: узнав, где именно находится Бостон, Скарлетт пришла в ужас. Там, должно быть, очень холодно, а у Чарльза слабые легкие, он легко простужается и потом долго кашляет, в чем Уэйд на него очень похож. Они будут отрезаны от семьи на многие сотни миль и не смогут в случае необходимости быстро приехать в Атланту или в Тару, да и вообще такая оторванность от привычного мира отнюдь не приводила Скарлетт в восторг. Будь на месте Чарльза Эшли, она отправилась бы с ним хоть на край земли, не раздумывая, но, увы, ее мужем был не Эшли.

Эшли! Им снова предстояла долгая разлука. За эти короткие месяцы, что они провели под одной кровлей, Скарлетт успела привыкнуть к его постоянному присутствию в своей жизни. Раскланяться поутру перед завтраком, молча переглянуться за работой по хозяйству, пожелать друг другу спокойной ночи — эти мелочи, эти крохи Скарлетт собирала как дорогие сокровища и бережно хранила в сердце. Они давали ей надежду, давали смысл и силу преодолевать все, что ни сваливалось на ее плечи. Скарлетт, пожалуй, черпала свою силу всего из двух вещей: от родной земли, о чем когда-то говорил ей отец, и из любви к Эшли — любви чистой, искренней, способной выдержать все. Покидая Юг, она лишалась обоих ее источников, и это не могло ее не пугать.

Когда Чарльз уехал в Атланту на несколько дней, чтобы уладить последние дела перед отъездом, Скарлетт, не привлекая к себе лишнего внимания, выбралась в сад, где Эшли чинил изгородь. Ей нужно было поговорить с ним наедине. Ей столько нужно было ему сказать! Среди голых фруктовых деревьев и серого, унылого зимнего пейзажа отыскать Эшли оказалось нетрудно, и Скарлетт, шлепая по слякоти в своих сапожках, спешно направилась к нему вглубь яблоневой рощи. Эшли, не оборачиваясь, почувствовал ее присутствие и сказал, воткнув топор в обрубок бревна:

— Скарлетт! Я как знал, что вы придете.

Он повернулся к ней, и на его благородном лице Скарлетт увидела настоящую муку, спрятанную за кроткой улыбкой.

— Эшли! — она схватилась рукой за горло так, словно ей не хватало воздуха. — Эшли…

— Вы пришли попрощаться со мной, Скарлетт?..

Не найдя в себе сил произнести хоть слово, Скарлетт молча кивнула, глядя ему прямо в глаза. Эшли вновь печально улыбнулся, опустил взгляд и сделал несколько шагов вдоль изгороди, крепко о чем-то задумавшись.

— Вы думаете, что мы с Чарли поступаем плохо, уезжая на Север? — пробормотала она, жадно улавливая каждое его движение.

— Нет, Скарлетт. Нет, я так не думаю.

— О! — облегченно выдохнула Скарлетт. — Вы же знаете, что я никогда бы не оставила Тару, не будь…

— Конечно. Скарлетт, я обязан вам очень многим. Мне стыдно и горько от того, что я до конца жизни не смогу расплатиться за то добро, которое вы с Чарли делаете для меня и моей семьи.

— Но мы одна семья, Эшли!

Он устало облокотился на изгородь и продолжил:

— Многим из нас нечего есть, негде жить, нечего надеть, но, не правда ли, забавно, что эти важнейшие аспекты быта кажутся мне не такими уж значительными в сравнении с крахом старого уклада жизни?

«Что он хочет этим сказать? — недоумевала Скарлетт. — Он огорчен моим отъездом или нет?»

— Когда я смотрю на вас или на Чарли, — говорил Эшли, — я понимаю, что дело не столько в укладе жизни, сколько во мне самом. Чарли мой кузен, мы принадлежим одному миру, мы воспитаны на одних идеалах, но он, тем не менее, обладает смелостью делать то, что хочет и считает нужным, не изменяя при этом себе, а я — нет.

«Он сравнивает себя с Чарли — зачем? — размышляла Скарлетт, стараясь уловить в словах возлюбленного скрытый смысл. — О! Неужели Эшли жалеет, что не женился на мне? Ведь он прямо сказал, что ему не хватило смелости сделать то, что он хотел! Боже, Эшли ревнует меня!» От этого внезапного открытия сердце Скарлетт затрепетало, и ее душа начала расцветать от радости.

— Боится ли он? Сомневается ли? Да, Скарлетт, очень боится и сильно сомневается. Полагаю, вы даже не догадываетесь, насколько, ведь Чарли никогда вслух не признается в своих страхах. Но в нем есть что-то, что пересиливает эти страхи и побеждает неуверенность. Что-то, чего нет во мне. Простыми словами, я трус, Скарлетт.

Скарлетт вспыхнула от негодования так, будто оскорбительное слово прозвучало в ее адрес.

— Не говорите так, Эшли! Не смейте называть себя трусом, вы не трус! Никто не сражался так храбро, как вы, никто не вел себя на войне более смело и достойно!

— Война — это другое дело, Скарлетт, — покачал головой Эшли. — На войне тебе не приходится выбирать, ты стреляешь или умираешь. А жизнь… жизнь, она сложнее смерти. Я столкнулся с ней лицом к лицу и понял, что жить гораздо труднее, чем умереть. Понял, что все, происходившее со мной до этого — не более чем игра теней на занавесках. А вы, — он улыбнулся ей так тепло, что у Скарлетт перехватило дух, — вы сама жизнь, вы свет, вы пламя! Да, Скарлетт, дело не в мире, дело во мне.

— Эшли! — она, подойдя к нему ближе, качнулась от слабости так, что Эшли пришлось подхватить ее, чтобы она не упала. — Эшли, ведь вы не хотите, чтобы я уезжала, так?

Эшли растерянно смотрел в ее зеленые, полные немой мольбы глаза, все еще смыкая руки вокруг ее стана.

— Не хотите! И я не хочу! — исступленно шептала она. — Эшли, я готова пожертвовать всем, чтобы быть с вами! Вы говорите, что вам всегда не хватало смелости делать то, что вам хочется, но еще не поздно все исправить! Давайте… давайте уедем куда-нибудь вдвоем, сбежим от всех, и пусть живут, как хотят! Мне все равно, что будет с Чарли, с Мелли, с детьми, с сестрами, с папой, с Тарой, они ничто для меня, если в моей жизни не будет вас!

И она не лгала. Самое страшное, что в эту минуту она не лгала.

— Скарлетт, это безумие! — испуганно воскликнул Эшли и встряхнул ее. — Что вы говорите, побойтесь Бога!

— Бог отвернулся от нас, Эшли, и я давно Его не боюсь, я боюсь потерять вас навсегда!

— Вы… вы не в себе, милая моя, вы просто уставшая, напуганная этой поездкой…

— Нет! — Скарлетт, чувствуя, что Эшли хочет отстраниться, с силой вцепилась в его плечи. — Я открываю вам свое сердце, я все еще люблю вас и никогда не смогу разлюбить. Эшли!

Он застыл, зачарованно глядя на ее губы всего в нескольких дюймах от своего лица, и вдруг, слегка наклонившись, впился в них страстным поцелуем. Душа Скарлетт вспорхнула и полетела куда-то ввысь, по телу разливалось тепло, а ноги подкашивались, заставляя ее крепче сжимать объятья.

— Скарлетт, да опомнитесь же! — воскликнул Эшли, с большим усилием разорвав поцелуй.

— Вы же любите меня, Эшли! Почему вы отказываетесь от меня? — отчаянно хватала его за плечи Скарлетт.

— Потому что есть такое слово как честь! — он, разозлившись, стряхнул с себя ее руки. — Потому что это единственное, что остается у нас, когда все прочее разрушено, единственное, что позволяет нам оставаться людьми даже в самые темные времена! До тех пор, пока мы сохраняем честь, сохраняется мир вокруг нас — неважно, старый или новый. Исчезнут долг, доброта, порядочность, и наступит конец света, Скарлетт!

Она выпрямилась и встала ровно, неподвижно. В ушах так и звучал уверенный, чуть насмешливый голос Ретта Батлера: «Не для всех мужчин «любить» и «жениться» означает одно и то же. Мужчина может любить одну женщину, а жить с другой и ее тоже по-своему любить. И его это вполне будет устраивать». Страшное открытие поразило ее: любовь Эшли гораздо менее сильна, чем она себе представляла. Все его разговоры о чести Скарлетт воспринимала лишь как высокопарные бессмысленные басни. Из слов Эшли она вынесла только то, что ему все равно, останется она или уедет, будет с ним или с Чарли, счастливая или несчастная. О да, он любит ее, но свой покой он любит больше. А этого Скарлетт уже было мало — теперь она поняла это ясно, как никогда. Решение было принято окончательно.

— Тогда забудьте обо мне, — холодно произнесла Скарлетт.

— О, Скарлетт, — Эшли, отвернувшись, положил руки на изгородь и спрятал в них лицо, — меньше всего я хотел бы прощаться с вами вот так. Я чувствую себя скверным человеком, простите меня за мою вольность. И, пожалуйста, — он повернул к ней лицо, искаженное страдальческой гримасой, — не поступайте так больше с Чарли.

Скарлетт, запахнув плотнее шаль, пошла прочь из сада по темно-бурой от сырости земле, мысленно прося у нее прощения за сказанные в минуту помрачения жестокие слова. Как она могла даже допустить мысль о том, чтобы оставить Тару на произвол судьбы? Оставить всех своих родных…

Скарлетт с огромным удивлением вспомнила, что у нее из головы совершенно вылетело важное обстоятельство, которое не давало ей покоя несколько последних дней: у нее были основания подозревать, что она носит в своем чреве ребенка, и этих оснований становилось все больше. Однако сообщать новость мужу Скарлетт не спешила — она знала, что Чарльз расчувствуется и, чего доброго, отложит поездку на год, чтобы в дороге ребенку ничего не угрожало, а этого допустить было нельзя. Скарлетт поедет в Бостон любой ценой, поедет и заработает много денег, руками Чарльза или своими собственными. Ни она и никто из ее родных никогда не будут ни в чем нуждаться, а любовь… любовь не такая вещь, без которой совсем нельзя было бы прожить.