Человек с Драконьего Камня (гет)

Как говаривал Эйгон Недостойный, имея в виду себя любимого, «каждое утро, когда просыпается Таргариен, боги подбрасывают монету, а весь мир, затаив дыхание, ждет, что он удерет сегодня». Джон был очень добропорядочным, положительным Таргариеном, и за него присказку Эйгона Недостойного оправдывали предки, полные неожиданностей и сюрпризов. В свое первое утро в Восточном Дозоре Джон толком не успел умыться и стоял над тазом воды без рубашки и в кальсонах, когда в его комнату вошла призрачная среброволосая красавица, чья красота была ослепительной, блестящей и игривой.

— Вот ты каков, мой далекий потомок, — со смешинкой в голосе и озорными искорками в глазах сказала гостья Джона, налюбовавшись на ладную фигуру смущенного ею Джона, который в свою очередь засмотрелся на нее. — Рот закрой, ну или скажи что-нибудь.

— Присаживайтесь, моя госпожа, — галантно сказал Джон и указал гостье на единственный стул в своей комнате таким широким королевским жестом, словно дарил ей целый Красный Замок.

— Ну какой молодец, — с той же игривой улыбкой похвалила Джона его гостья и уселась на стуле так, что можно было подумать, что она вот-вот вспорхнет и улетит, как редкая пташка. — Все-таки Висенья неправа, считая, что строгостью можно добиться большего, чем лаской. Как знать, если бы в Дорне в мои времена правила не эта жирная жаба Мерия Мартелл, а красавец король, похожий на тебя — может, нам и не пришлось бы воевать.

— Весь Дорн не стоит никакого внимания, леди Рейнис, если он не смог оценить вашу красоту, — неожиданно для самого себя сказал Джон, в присутствии веселой и лукавой Рейнис в его голову приходили слова и мысли, которые никогда там не бывали. Рейнис, явившаяся Джону, выглядела так, словно она была его ровесницей — призраку ее брата Эйгона Завоевателя Джон дал бы лет сорок: Эйгон был строг, между его бровями залегли суровые складки, а в короткой бороде проглядывала седина; Висенье, которая учила Джона хорошим манерам, было на вид около тридцати; а Рейнис выбрала остаться в посмертье юной и свежей, как весеннее утро.

— Ого! — рассмеялась Рейнис удачному комплименту Джона. — Да ты опасен для нежного девичьего сердечка. Признай, я не первая, кому ты такими речами кружишь голову.

Джон, и сам не ожидавший от себя такого красноречия, смешался и замолчал, не зная, как ответить на этот вопрос: правда разоблачила бы Джона как неопытного юнца, а как удачно соврать, он придумать не мог, а Рейнис и не собиралась ему помогать, поглядывая на него искоса и слегка прикусывая губу.

— А теперь внимание, правильный ответ, — четко и бесстрастно произнес Эйгон Завоеватель, и от его появления Джон смутился еще больше, как будто Эйгон застукал его наедине со своей женой в плохом смысле слова. — «Вы первая, миледи, кому я могу это сказать, не покривив душой». И дружеский совет, для земной жизни: если девушка тебе по душе, как можно скорее предъявляй на нее права. Если начнет так морочить тебе голову, пусть это ей придется смущаться и оправдываться, когда ты спросишь, где она этого набралась.

— Эйгон, он принц Драконьего Камня, — очаровательно надувшись на своего серьезного брата, сказала Рейнис. — Сотни дочерей лордов и без твоих советов склонят перед ним головы, как покорные овечки, стоит ему лишь взглянуть в их сторону. Но так же неинтересно, правда?

— Кому как, — все так же сурово отозвался Эйгон, и даже Рейнис немного присмирела, а Джон так и вообще растерялся: ему было очень трудно не поддаваться на очарование Рейнис, и чувствовал он уже, что почти влюблен, а потому осознавал свою вину перед своим великим предком и признавал его право гневаться.

— Мне нужно поговорить с Джоном, Рейнис, — строго сказал Эйгон, Джону и не пришло бы в голову так властно и жестко с Рейнис обходиться. — Ты не мешаешь, но все-таки помолчи.

— Вот еще, — дернула плечиком Рейнис и направилась к двери. — Не забывай меня, далекий потомок.

Джон мог бы неожиданно галантно для себя ответить, что леди Рейнис невозможно забыть, но в присутствии Эйгона он придержал язык, боясь, что и так позволил себе лишнего, и только сдержанно и учтиво поклонился, совершенно забыв, что он по-прежнему стоит в одних кальсонах, не добавляющих ему куртуазности.

Стоило Рейнис уйти, как Эйгон изменился и повеселел.

— Только так с ней и можно, а то совсем на голову сядет, — пояснил Эйгон. — Как дотракийский скакун: примет только того всадника, чью твердую руку будет уважать. И немного хитрости, конечно, тоже не помешает: когда хочешь, чтобы она ушла, достаточно попросить ее помолчать. Тогда она послушно уйдет, но будет чувствовать себя при этом независимой и непокорной.

— Я подожду с разговорами о твоих делах сердечных, пока ты оденешь штаны, — с небольшой насмешкой добавил Эйгон, и Джон бросился одеваться, настолько обрадовавшись тому, что Эйгон на него не сердится, что даже не стал сердиться сам на очередной прозрачный намек на своих кузин.

Впрочем, Эйгон тоже был полон сюрпризов и умел ошеломить противника, не только свалившись ему на голову на огнедышащем драконе.

— Вам незачем долго торчать здесь, в Восточном Дозоре, — сообщил Эйгон, когда Джон оделся. — Санса и Арья везут в Винтерфелл валирийский клинок лорда Эддарда; там же тебе стоило бы объявить о помолвке с той из них, на ком ты намерен жениться.

— Рейнис правильно сказала, что ты кронпринц, — продолжал Эйгон, заметив сомнения и нерешительность на лице Джона. — У Станниса нет сыновей, а у Ренли их быть не может из-за его постыдного порока. По той же причине Станнис с большей охотой сделает наследником тебя, а не Ренли — стоит во всеуслышание заявить о противоестественном грехе Ренли и привлечь к делу церковь, как кандидатура Ренли-наследника сразу станет провальной. Твой кузен Робб Старк объявил себя Королем Севера — если ты сделаешь предложение одной из его сестер, это будет самый щедрый мир с Железным Троном, который он может получить.

Джон хотел было возразить, что Робб и Кейтилин вряд ли первым делом подумают о его щедрости, если узнают, что он женится на Арье, но Эйгон не дал Джону времени подвергнуть сомнению его, Эйгона, дипломатические таланты, перейдя в атаку.

— Против женской красоты ты слаб, Джон, — с усмешкой сказал Эйгон, а Джон вспомнил о Рейнис и смутился так, что вряд ли смог бы теперь Эйгону возражать. — Не надо искушать себя выше сил. Санса красавица уже сейчас, а спустя несколько лет надолго станет самой красивой женщиной Вестероса. Все будут тебе завидовать; тебе самому же будет легче противостоять другим красавицам, которые обязательно захотят привлечь твое внимание и чего-то от тебя добиться: потешить свое тщеславие, заманив в свою постель короля, получить места при дворе для своих родственников, просто обогатиться.

— Об Арье я позабочусь и найду для нее хорошую партию, — пообещал Эйгон, и Джон ухнул в расставленную ему ловушку с головой.

Джону приходилось бывать на соседских свадьбах; Кейтилин упрямо придерживалась обычаев Речных Земель, по которым не приехать на свадьбу в семье своего вассала почти равносильно оскорблению. Если лорд Эддард, которому при северных расстояниях эта традиция казалось дикой, отказывался ее сопровождать, Кейтилин брала с собой Робба, даже маленького, чтобы вассалы Эддарда видели, что приехала не только жена их лорда, но и наследник. Когда лорд Эддард находил себе в свадебном замке дело, Джона тоже брали с собой, а потом и Сансу, и даже Бран ездил последний раз, хотя и всего лишь к Селвинам. Поэтому Джон насмотрелся на пиры, пьяные драки и провожания жениха и невесты, во время которых смеющихся, подвыпивших, краснеющих невест гости волокли в супружескую спальню, по дороге под скабрезные шуточки лишая одежды, чтобы представить невесту молодому мужу в лучшем виде, а точнее, в чем мать родила.

Так что Джон смог представить очень живо, как где-то в чужом замке Арью с гоготом и криками волокут в спальню, рвут с нее одежду и бросают ее, голую и беззащитную, на постель к какому-то прыщавому юнцу или старому волосатому вдовцу, который самодовольно думает, что ее тело теперь принадлежит ему. От такой мысли у Джона сразу сжались кулаки, и он понял, что никогда никому Арью не отдаст, а сам в свое время тихо унесет подросшую Арью на руках, не дав никому вмешиваться и даже идти рядом. Арья и без того будет смущаться и спрячет у него лицо на груди, и он медленно разденет ее в темноте, шепча милые и нежные слова. Может быть, подумал Джон, и Рейгар так унес на руках свою Лианну, разглядев в девочке-сорванце скрытную и ранимую душу, ощетинившуюся всем навстречу, и именно поэтому все случилось посреди степи в почти безлюдной Башне Радости, а не в столице с торжествами и шумным пиром.

— По твоему молчанию я делаю вывод, что моя идея тебе неугодна, — напомнил Джону о своем присутствии дьявольски веселый Эйгон. — Мне в принципе все равно. Если ты упорствуешь в том, что женишься только на одной, то пожалуйста, женись на Арье, Сансу я легко сосватаю в какой-нибудь из великих домов. Что у Тиреллов, что у Хайтауэров наверняка немало галантных и красивых сыновей, а с такими нашими союзниками у себя в тылу Ланнистеры уже не побегают по Речным Землям. Мы тут же перережем им Золотую Дорогу, и я посмотрю, как скоро они запросят мира на наших условиях.

«Сансу уже сватали за принца», — хотел напомнить Джон, вдруг вспомнил заживающий рубец на нежной коже Сансы и вздрогнул как от удара. Конечно, теперь можно было рассчитывать на то, что Эйгон присмотрит за Сансой: он уже кратко рассказал Джону о том, как привел на помощь Сансе и Арье корабли Давоса Сиворта, и случившееся после этого в Красном Замке должно было послужить многим уроком — не говоря уж о том, что, если Драконий Камень теперь отойдет Джону, Джон вспомнит семейные традиции и принесет пламя и кровь любому дому, в котором Санса будет несчастна.

Поэтому Джон представил себе, что Санса будет счастлива — может, будет даже навещать его на Драконьем Камне вместе с молодым рыцарственным мужем. Джон будет сидеть во главе стола, как обычно немного мрачный и неловкий, а Санса будет перешептываться и смеяться с незнакомым Джону юношей. Конечно, она вряд ли будет смотреть мимо Джона, как в детстве, но ее улыбка, смех, короткие взгляды будут снова предназначаться не ему — и теперь, когда Джон уже обнимал Сансу, говорил с ней наедине, ловил после этого ее чуть смущенные взгляды за ужином, мысли о том, что этого уже никогда больше не будет, наполняли Джона безысходной волчьей тоской.

— Как говорит вестеросский народ, «и так не сяк, и эдак не так», — притворно пожаловался Эйгон, его забавляла жестокая игра с сердцем Джона. — Ну подумай еще, кого берешь, от кого отказываешься. Моногамия требует жертв. Хотя могу сказать тебе еще кое-что: мастерство властителя состоит в том, чтобы уметь поручить нужные вещи нужным людям. Но в самом важном и для короля на Железном Троне работает правило: хочешь сделать хорошо — сделай это сам.

В Красном Замке тем временем по распоряжению Мелисандры готовилось сожжение статуй Семерых — а владыка Эйгон, так и не обнаруживший Семерых за гробом, готовился вступаться за кумиров и набирать вистов как защитник истинной веры.

Статуи Семерых, стащенные со своих постаментов в дворцовой септе, стояли в середине двора, будто сбившись вместе перед лицом опасности, возле ворот замка толпились сотни людей, уже обращенных Мелисандрой в рглорианство и пришедших посмотреть, как жгут их прежних богов, а за ними, отделенное крепостным рвом, бушевало людское море, посылающее проклятия огнепоклонникам.

«Мейгор хотя бы полез на рожон ради короны и ради того, чтобы обзавестись наследником, — подумал Эйгон, взглядом выхватывая в толпе во дворе Красного Замка тех, на кого он мог рассчитывать и с кем успел переговорить: Давоса, его сыновей и суеверных моряков, пришедших вместе с Салладором Сааном. — Ради возрождения нашего рода и я, пожалуй, вскоре полезу на рожон. Но чего ради устроен этот балаган?»

Мелисандра тем временем пошла вокруг подготовленных на заклание кумиров с зажженным факелом в руке.

— Рглор, озари нашу тьму, — возгласила Мелисандра на валирийском, чтобы молитвой на неизвестном языке придать действу таинственности, но Эйгон, у которого валирийский был родной, только усмехнулся ее простонародному произношению. — Владыка Света, мы приносим тебе в дар этих ложных богов, семь образов врага твоего. Прими их и озари нас светом своим, ибо ночь темна и полна ужасов.

— Вот уж воистину! — в ответ на последнее прогремел Эйгон, появляясь перед опешившей Мелисандрой. — Лопнуло на небесах терпение, и переполнилась чаша гнева до краев. В этот раз, Мелисандра, рассердила ты небеса всерьез!

На этих словах Эйгона в нескольких местах двора вспыхнуло пламя, изображая павший с неба огонь, который должен покарать святотатцев, а вслед за этим, удивив даже самого Эйгона, и несколько рглорианцев вспыхнули как факелы, потому что пираты Салладора Саана были злопамятны и круты на расправу. Стоящая за крепостным рвом толпа пораженно вздохнула и даже начала петь гимны Семерым, показавшим нечестивцам, кто здесь истинные боги, а кто что-то с чем-то, а Мелисандра не успела прибегнуть к своей магии, потому что у нее за спиной раздался незнакомый ей строгий голос.

— Чик разочек волшебными пассатижами — и нет твоего ожерелья с рубином, — сказал Мелисандре строгий голос, и Мелисандра капитулировала — лишиться ожерелья, а вместе с ним и чар, возвращающих ей молодость, было для нее страшнее смерти.

— Ты высок, Высокий Дункан, — похвалил Эйгон. — Все-таки не зря мы тебя кормим.

— Рад стараться, государь! — браво отозвался покойный лорд-командующий Королевской Гвардии, который погиб в Летнем Замке вместе со своим сердечным другом Эйгоном Невероятным, рука об руку с ним попал в Валгаллу, да так и задержался во Дворце Пламени и Крови, куда еще было податься сироте. Постепенно Таргариены к бравому рыцарю привыкли, Эймон Рыцарь-Дракон полюбил слушать байки Дункана о геройских подвигах его, Эймона, преемников-гвардейцев, Лионель Смеющийся Вихрь принял боевого товарища как родного, а Бейлор Сломи Копье, как и при жизни, взял Дункана под свое покровительство.

— Так-то, Мелони, — наставительно сказал Эйгон, когда Давос подошел подсобить призрачному рыцарю и скрутил Мелисандре руки. — Ты вот все в пламени будущее свое высматриваешь, а меня там не видно. Кроме Таргариенов, видят меня только те, кому я сам хочу показаться — а сэр Дункан у нас вообще невидимка, у него, как у рыцаря Королевской Гвардии, потомков нет.

На этом месте сэр Дункан Высокий немного смутился.