Лихорадка (гет)

Через три с половиной месяца после рождения второго ребенка молодое семейство Гамильтон перебралось в небольшой двухэтажный кирпичный дом с садом, расположенный ближе к побережью, где начинались промышленные районы, прилегающие к так называемой Русской верфи. Скарлетт не терпелось погрузиться в деловую жизнь Бостона, а начать она решила с нового костюма для мужа.

— Костюм? — удивленно переспросил Чарльз.

— Да, Чарли, вам нужен новый добротный костюм. Хороший адвокат должен хорошо одеваться, вы согласны?

Чарльз с сомнением окинул взглядом свое отражение в зеркале.

— Я уже обо всем договорилась с портным, — с бодрой улыбкой сообщила Скарлетт.

Узнав, что жена договорилась не с каким-нибудь простым работягой, коих в городе было предостаточно, а с владельцем одного из самых дорогих ателье, Чарльз слегка опешил. Впрочем, результат превзошел все его ожидания, хотя потраченных денег было безумно жаль.

— О, вы просто неотразимы! — с восхищением воскликнула Скарлетт, и Чарльз покраснел от смущения, как юнец.

Брюки, жилетка и сюртук из темно-синего сукна, скроенные по последней лондонской моде, придавали ему весьма солидный вид. Скарлетт вдруг поняла, что совершенно упустила из виду момент, когда Чарльз из субтильного юноши, за которого она по глупости выходила замуж, превратился в молодого здорового мужчину. Она видела его пару раз во время войны, видела в послевоенное время, видела худым, больным, изможденным — всяким, но все-таки никак не могла отыскать в памяти сам период его взросления, как будто оно произошло не на ее глазах. Скорее всего, так и было.

Далее Скарлетт настояла на том, что им вдвоем чаще нужно выходить в свет — если фамилия Гамильтон не будет на слуху, как тогда Чарльз сможет найти клиентов? Светская жизнь Бостона была более чем насыщенной: ученые, политики, банкиры, промышленники, адвокаты составляли основной ее костяк, а Скарлетт все не могла взять в толк, где та «белая рвань», о которой постоянно с презрением твердили представители «старой гвардии» Атланты. Северяне казались ей интеллигентными, образованными и чрезвычайно интересными людьми, которые к тому же сделали себя сами, а не приняли доставшиеся им по наследству «регалии». Ведь ее отец, бежав когда-то в Америку с полупустыми карманами, тоже сделал себя сам, и это обстоятельство будто еще больше роднило Скарлетт с новым обществом, в которое она так стремилась ворваться.

Лишь иногда по ночам ей вспоминались разоренные поместья, грязные сапоги солдат-янки, топчущие ковер Эллин, безумный, убитый горем Джералд, поруганная горящая Атланта, длинные ряды смердящих окровавленных тел, и душу охватывал какой-то омерзительный, липкий страх, подобный тому кошмару, который так часто преследовал ее в Таре после войны. Чарльза тоже мучили ночные кошмары — порой он вскакивал с постели в холодном поту и по несколько минут не мог отдышаться и прийти в себя. Скарлетт не знала, что́ он видит в них, и никогда не спрашивала об этом напрямую, но она все чувствовала и понимала — или думала, что понимает, — без слов. Даже одного прикосновения руки было достаточно, чтобы ощутить ту неразрывную связь, установившуюся между всеми южанами, прошедшими войну, хотели они того или нет. Только она помогала им выстоять и не сдаться перед лицом старых кошмаров.

Но то было ночами. Дни были полны забот, а вечера — развлечений. В Бостоне как в культурной столице Севера все время происходило что-то интересное. Выставки, концерты, представления, республиканские балы и приемы впечатляли размахом и роскошью и открывали огромный простор для налаживания деловых связей. Часто на них можно было наблюдать одну и ту же картину: Скарлетт в прелестном модном платье и драгоценностях стояла под руку с мужем в окружении уважаемых гостей вечера и на равных вела с ними беседы, в нужный момент мастерски «выталкивая» на сцену Чарльза. Позднее некоторые из этих уважаемых горожан становились его клиентами, а Скарлетт любезничала с ними уже на правах секретаря, не упуская ни одной стоящей сделки. Мистеру Гамильтону оставалось лишь на совесть выполнить свою работу, с чем он справлялся безукоризненно, так что клиенты не знали, что в итоге побудило их обратиться именно к этому юристу — его профессионализм или неоспоримое обаяние его жены. Многие находили их пару невероятно милой, и если был у них недостаток, то всего один — они южане.

* * *

Минни Гамильтон росла спокойной, застенчивой, послушной девочкой, не любившей шумных игр. Дети, по убеждению Скарлетт, редко бывают красивыми, но Минни это не касалось — она была по-настоящему миловидным ребенком с кукольной внешностью. От отца она унаследовала бархатные карие глаза с длинными, изогнутыми темными ресницами, а от матери — ничего. В остальном Луиза-Вильгельмина была копией своего двоюродного дяди: светлые локоны, крупными завитками обрамляющие чуть вытянутое личико, аккуратный носик и изящный подбородок придавали ей поразительное сходство с Эшли, хотя Чарльз гордо утверждал, что девочка пошла в прабабушку по отцовой линии и обещал Скарлетт показать ее портрет по возвращении в Атланту.

Скарлетт понимала, что это неправильно и грешно, но ей нравилось представлять, будто Минни их с Эшли дочь. У Эшли не было своей дочери и не могло быть — Скарлетт знала, что врачи запретили Мелани рожать второго ребенка, так как еще одни роды напрямую ставили под угрозу ее жизнь. Тем более трепетным было отношение матери к Минни — она осыпала ее подарками, покупала для нее дорогие вещи, одевала в самые нарядные платьица и нанимала лучших нянь. Те черты характера, которые так раздражали Скарлетт в Уэйде, в дочери казались ей прелестными и трогательными, делающими девочку настоящей маленькой леди. Однако, к огромному огорчению Скарлетт, Минни предпочитала общество Чарльза и, очевидно, любила его больше. Малышка обожала слушать сказки, сидя у него на коленях, и поверяла отцу все свои детские мысли, а при матери замыкалась в себе и стеснялась, хотя та никогда не бывала к ней строга — не то что к старшему брату.

Уэйд любил сестренку, играл с ней и учил ее тому, что умел сам, но мальчик искренне не понимал, чем она так заслужила любовь мамы. Уэйд всячески старался порадовать мать — вел себя примерно, показывал ей свои рисунки и хвастался успехами в арифметике, но та холодно кивала, хвалила его одной-двумя фразами и отправляла в детскую, потому что у нее очень много дел. Однажды Чарльз, вернувшись домой, увидел, как сын сидит, обхватив руками коленки, и жалобно всхлипывает.

— Уэйд? — он присел рядом с ребенком и положил ладонь ему на макушку. — Что случилось, сынок?

Уэйд потер кулачками глаза.

— Папа, а все мамы любят девочек больше, чем мальчиков? — прохныкал он.

— Нет, это неправда. Мальчиков и девочек любят одинаково, просто мальчиков строже воспитывают, чтобы они выросли настоящими мужчинами. Почему ты думаешь, что мама любит тебя меньше?

— Не знаю. Она всегда меня ругает, когда я что-то не так делаю, а Минни никогда не ругает.

— Уэйд, но Минни же еще совсем малышка, — Чарльз усадил сына к себе на колени, — а ты уже взрослый мальчик, с тебя больший спрос. Ты не должен из-за этого думать, будто мама не любит тебя.

— Честно? — карие глазенки Уэйда засияли надеждой.

— Ну конечно! Хочешь, мы все вместе пойдем гулять в парк?

— Хочу!

Мальчик мигом позабыл свою печаль и, веселый и воодушевленный предстоящей прогулкой, убежал к себе. Чарльз, добродушно посмеявшись ему вслед, пошел разыскивать жену.

Скарлетт сидела за домашней бухгалтерией, к которой не подпускала никого, и с упоением подсчитывала колонки цифр. Для нее это было куда более приятным занятием, чем шитье, набившее ей оскомину еще в доме тети Питти, или роспись фарфора. Скарлетт вообще питала особую страсть к цифрам, из-за чего Чарльз иногда шутил, что в ней пропал как минимум директор банка, а как максимум — доктор экономических наук.

— Скарлетт, — он, постучавшись в открытую дверь, с улыбкой наблюдал за ней.

— Чарли, вы уже пришли! — воскликнула она, не поднимая головы. — Это очень хорошо, я как раз разобрала корреспонденцию из суда.

— Я не хочу сегодня вечером слышать ни о какой корреспонденции, — пройдя в кабинет, Чарльз сел на диван рядом с письменным столом. — Отложим все дела на утро.

— Что? — удивилась Скарлетт. — Что на вас нашло?

— Я зашел предложить тебе пойти в парк с детьми в эту субботу.

— Но в субботу мы идем на ужин к Нэшвиллам.

— Ничего, я отправлю им записку и извинюсь.

Скарлетт с недоумением посмотрела на мужа.

— Скарлетт, Уэйд чувствует себя одиноким.

— Что за чепуха? — хмыкнула она. — Пусть не выдумывает. У него все есть, вы возитесь с ним все свободное время, на позапрошлой неделе ему купили щенка, которого он просил. Если кто-то и одинок, то точно не Уэйд.

— Ему не хватает тебя, — Чарльз выразительно посмотрел на жену, и та невольно поежилась под его одновременно любящим и укоряющим взглядом.

— Вы так думаете? — нахмурилась Скарлетт.

— Я уверен. Милая, у нас есть пять дней в неделю, чтобы работать. Ну, иногда шесть. Но нельзя же все время посвящать работе и светским приемам — так и дети вырастут, а мы не заметим.

— Хорошо, — коротко ответила Скарлетт, стряхивая лишние чернила с гусиного пера. — И раз уж мы заговорили о детях, я хотела бы, чтобы свой третий день рождения Минни встретила в Атланте.

Чарльз на пару мгновений задумался — в Атланте они не были со дня своего отъезда на Север, и мысль о родине всколыхнула в его душе множество разнообразных чувств.

— Ты совершенно права, Скарлетт. Нам давно нужно было съездить в Атланту и навестить родных.

— Минни должна знать свои корни, это нехорошо, что она растет вдали от родной земли.

— Ты хотела сказать — Уэйд и Минни?

— Да, именно это я и хотела сказать, — не без раздражения ответила Скарлетт. — Но Уэйд до двух с половиной лет рос в Атланте, потом долго жил в Таре, а Минни вообще ни разу не была на Юге.

— Ты рассуждаешь правильно, любовь моя, — улыбнулся Чарльз. — Все наши дети уроженцы Джорджии, где бы они ни появились на свет. И те, кто еще не родился, тоже.

«Они и не родятся», — подумала Скарлетт, улыбнувшись мужу в ответ. Знающие женщины-северянки подсказали ей, какую настойку употреблять, чтобы не забеременеть. Разыскать ее оказалось не так-то просто — всего две аптеки в Бостоне продавали этот чудодейственный эликсир, но Скарлетт тайком от Чарльза удалось его достать, и она была весьма довольна результатом.

В целом все складывалось для нее очень удачно, если бы не подспудная ноющая тоска в груди, настойчиво влекущая ее домой. Домой, к красным полям и светлой, чистой юношеской любви, над которой не властвовали ни время, ни деньги, ни брачные узы. Скарлетт старалась не задерживать внимания на этих мыслях, иначе она не прожила бы на Севере с Чарльзом и недели. Каждый раз она обещала себе подумать о своих чувствах завтра, но завтра все не наступало, и недели превращались в месяцы, а потом и в годы.