Человек с Драконьего Камня (гет)

Джон постепенно начал замечать, что программа обучения последних нескольких недель пахнет совсем не мирным временем: большую часть дня они проводили с драконами, словно Эйгон бездумно потакал увлечению, захватившему их после первого полета, а особенно после того, как они научились жить в своих драконах и видеть поднебесный простор их глазами. Оставшийся день был занят тренировками около оружейной, а септона Барре и Витторио-лиссейница они видели за все эти дни не больше трех раз, и однажды танцы были уже после ужина, в полутьме при нескольких свечах, и под негромкую музыку Джону казалось, что усталая Санса сейчас уснет, положив голову ему на плечо.

Уже несколько дней Джону хотелось поэтому поговорить с Эйгоном с глазу на глаз, задать ему вызревавший и становившийся уверенностью вопрос: Джон не хотел пугать ни Арью, ни Сансу, а иногда даже думал о том, чтобы полететь навстречу опасности одному. И наконец, когда Джон стал уже думать о том, будет ли предстоящая война просто короткой вылазкой, как участие Эйгона в войне других Вольных Городов против Волантиса, или же вернуться на Драконий Камень ему предстоит нескоро, Джон догадался, где искать Эйгона, и поднялся на вершину Каменного Барабана.

Эйгон действительно стоял над Расписным столом и смотрел на карту Вестероса, и у Джона екнуло сердце, когда он понял по абрису карты, что Эйгон смотрит на карту от Белой Гавани.

— Будет война, Эйгон? — спросил Джон.

— Я отвечу на твой вопрос, если ты пообещаешь мне, что Санса больше никогда не сделает того, из-за чего тебе пришлось прыгать за ней в море.

— Я сам хотел тебя попросить, чтобы ты с ней поговорил, — признался Джон. — Что нужно делать, как не нужно…

— Джон, я не буду воспитывать твоих женщин, — резко ответил Эйгон. — Тебе с ними жить, а не мне. И слушаться они должны тоже тебя. Хотя, может, ты хочешь, чтобы вся жизнь у тебя была борьба и драма — я бы не советовал, но как знаешь. А сейчас я говорю тебе: в воздушном бою выживают самые спокойные. В бою она должна выполнять то, что сказано тобой перед боем, и не терять голову. Если еще раз она или Арья вот так сорвется — я бы просто запретил летать на пару недель и оставил бы в случае чего на Драконьем Камне, чтобы не угробила и себя, и своего дракона. Но решать тебе.

Джон и до этого не мог понять, начал ли Эйгон относиться к Сансе и Арье как к семье или же Эйгон скорее заботится о том, чтобы уберечь Джона от той боли, которую сам испытал, когда Рейнис погибла в Дорне. А может, Эйгон берег третьего дракона больше, чем его наездницу — Эйгон был непроницаем, и по нему этого было не понять. Можно было только судить о нем по его делам, и дела говорили о том, что Эйгон был хорошим командиром, который берег своих людей и не подвергал их опасности без необходимости.

— Хорошо, — сказал Джон, глубоко вздохнув, он в первый раз почувствовал тяжесть ответственности правителя, которому приходится отвечать не только за себя, но и за то, что сделают другие, которые, убеждай их или пугай, все же живут своим умом. — Это больше не повторится.

— Договорились, — кивнул Эйгон и жестом подозвал Джона к себе. — Железнорожденные заняли Ров Кейлин.

— Когда это случилось? — недоверчиво спросил Джон, скрывая волнение.

— Что тебе даст эта информация? — резонно ответил Эйгон, наблюдая за реакциями Джона. — Твой кузен, довольно легкомысленно объявивший себя Королем Севера и Трезубца, теперь отрезан от снабжения. Он и так не смог бы удержать Речные Земли, ему следовало бы сначала подумать, почему северяне туда никогда за все эти века не лезли. Мало того, что Речные Земли — это кубло со змеями, этими постоянно грызущимися между собой лордами невозможно править, но можно было хотя бы вспомнить о том, что последние короли Трезубца также носили корону Штормового Предела или Железных Островов. Тот, у кого достанет упрямства гонять ладьи по Зубцам и постоянно обносить броды, может закрепиться там на какое-то время, хотя бы на севере. У твоего кузена нет флота, а теперь нет и хлеба, а грабить крестьян он не будет, в отличие от Ланнистеров. Он выигрывает битвы, но проигрывает войну — смотри и учись, как не надо делать никогда.

— Он пошел на помощь своему деду… — попытался вступиться за Робба Джон.

— На всякий случай напоминаю тебе, что Хостер Талли тебе примерно никто, тесть брата твоей матери, — прервал Эйгон, не дав Джону упомянуть про месть Ланнистерам.

— Он дед Арьи и Сансы, — напомнил Джон, и явно не ко времени.

— Они обе теперь Таргариен, — резко сказал Эйгон. — Я сказал тебе: учись, как не надо делать никогда. Никогда без веских оснований нельзя воевать за род матери — право, мне даже интересно, на чем твой кузен основывает свои притязания на корону Речных Земель при вполне живом сыне Хостера — и сколько месяцев его протерпят речные лорды, после того как Ланнистеры уберутся восвояси. И ради таких неясных перспектив твой неразумный кузен потерял Винтерфелл.

Джон почувствовал себя так, словно его ударили молотом в грудь и вышибли из него весь воздух: во второй раз он покидал Винтерфелл почти без сожаления, торопился навстречу новой жизни, в которой у него будет своя семья и свой замок, и только теперь понял, как крепко его держит прошлое и как сильна его привязанность к дому, в котором он вырос.

— И все мои слова про род матери тут же были забыты, — иронично заметил Эйгон, он давно знал, что ни Джона, ни его невест он не удержит после такой новости на Драконьем Камне. Но твердостью, с которой Джон принял известия об утрате Старками Винтерфелла, Эйгон был доволен: он все это время работал над своим наследником, и теперь это был уже не тот человек, который в гневе понесется на коне в одиночку на целое войско. — Воевать за род жены можно, ее для того и выдавали за тебя замуж, чтобы получить твою поддержку. А ты взял за свое покровительство двойную цену, как истинный король.

Джон сердито взглянул на Эйгона, но Эйгону было весело — ему-то Старки никем не приходились, в Винтерфелле он бывал и уважал лорда Торрхена за разумность, а над Брандоном Крушителем, который недавно за Корону Севера назвал Эйгону имя его наследника, Эйгон про себя подсмеивался, считая, что купил шесть королевств по цене одного.

— Твой кузен в общем-то неглуп, но простоват, — заметил Эйгон. — Он, наверно, догадался, что для контроля над Речными Землями ему нужен флот, и предложил союз Бейлону Грейджою — но послал с этим предложением его наследника, которого вы держали как заложника. Тот, не будь дурак, припомнил, что он — единственный оставшийся в живых сын Бейлона, и привел свои войска, но немного не туда, куда рассчитывал твой кузен.

Джон скрипнул зубами от злости на Теона, но промолчал, и Эйгон этим тоже был доволен.

— Впрочем, больших сил ему не доверили, — продолжал Эйгон, — гарнизон Рва Кейлин ему не подчиняется, его сестра сидит в Темнолесье, и, кажется, плевать на него хотела, а сам он занял Винтерфелл. В общем, на суше Железнорожденные традиционно воюют как сборище полоумных — но в Узком море теперь ошивается Виктарион, и просто так забросить войска в Белую Гавань и взять Ров Кейлин с севера не получится, надо поднимать Веларионов и собирать нормальный флот, о чем Грейджои, конечно, узнают. А вот о том, что у нас есть драконы, пусть и слишком молодые, они не знают, а если слышали, то не верят.

— Сколько времени у нас есть? — сухо спросил Джон, принц Таргариен, первый своего имени.

— Столько, сколько ты сможешь молчать, — с усмешкой ответил Эйгон. — То есть не очень долго, вы хорошие дети и живете душа в душу. Это стоит беречь и надолго не отдаляться друг от друга.

— Сколько времени нам нужно?

— Неделя, десять дней, если никто из вас не захворает от очередного купания в море. Давай, кстати, о веселом: я все-таки нашел ту купальню, которую дедушка Эйнар устроил в подземельях, чтобы греть свои старые кости всегда теплой, подогретой вулканом водой. Я даже приказал ее вычистить и снова наполнить — она оказалась большая, девочки могут там учиться плавать.

— Арья давно умеет плавать, — напомнил Джон.

— Мне кажется, или ты немного покраснел? — поддел наследника Эйгон. — Впрочем, я тоже это заметил. В таком случае тебе остается только научить Сансу.

Вот тут Джон действительно немного покраснел, потому что представил себе все это очень живо, прежде чем спохватился и велел своему воображению добавить к картине хоть какое-то нижнее белье — мокрое, прилипшее к телу и облегающее его…

— Ступай давай, — молодо подбодрил его Эйгон. — Ты драконий владыка, во время полета над тобой — твоя жизнь, под тобой — твоя смерть, а ты всегда на грани, и рядом нет ни людей, ни богов. Да, тебе приходится спускаться на землю и жить среди людей, а потому оценивать, чем они ответят на твои поступки. Но там, в купальне Эйнара, вы будете только вдвоем, и для вас нет ни правил, ни законов. Как решите сами.

Эйгон, конечно, не смог отказать себе в удовольствии и следующим утром пожаловал к завтраку, даже появился в столовой раньше всех, чтобы посмотреть на смущающуюся его и друг друга молодежь. Первым на завтраке появился голодный и веселый Джон, и Эйгон, увидев его, приложил палец к губам, словно обещая, что будет молчать, только полюбуется. Джон своего заговорщицки улыбающегося предка смущался не слишком, по мужским понятиям Джон был молодец и орел, да и одобрение свое Эйгон выражал тактично, не пятная юношеской влюбленности.

Эйгону понравилось, что сестры спустились к завтраку вдвоем, а вот Джон при Арье как-то смешался — ему, как и Эйгону, показалось, что Арья уже все знает: не подробности, конечно, а главное. Эйгону-то думалось, что так и надо — сам он в юности натерпелся недомолвок и девичьих из-за него ссор, и зарекся на всю жизнь: каких ему после красавиц ни предлагали вассальные замки, Эйгон был кремень-мужчина, он-то смолоду знал, что страшнее Рока Валирии.

Санса при виде Эйгона зарделась и Эйгона этим позабавила, но она была упрямая, а жизнь вне отчего дома воспитала в ней решительность и твердость: Санса подошла и мягко поцеловала Джона в губы, как и собиралась. А Эйгон пересел к Арье и ей подмигнул.

— Пусть дурачатся, — шепнул Эйгон и насмешливо показал глазами на Джона и Сансу. — Давай лучше разгадаем загадку: может ли дракон перелететь через Закатное море?

— А что там, за Закатным морем? — заинтересовалась Арья, и перед ней вместе с завтраком по приказу Эйгона появилась карта Закатного моря, со всеми большими и маленькими островами, включая три самых западных, названных в честь Эйгона и его сестер, и с заманчивой пустотой на левом краю страницы.

— Ты бывал там? — спросила Арья, и Эйгон уклончиво качнул головой, призраку расстояния небольшая помеха. А хитрые призраки умеют их не только преодолевать, но и создавать: сейчас Арья и Эйгон на короткое время были далеко от Джона и Сансы, как и те от них, и Арье с Эйгоном было интересно и не одиноко.

Джон понял, что сделал Эйгон за завтраком, и Арье одиноко никогда не было — сразу после завтрака они улетели на пляж, куда все никак не мог подойти Эйгон, и пускали по волнам камешки: у Джона они летели дальше, но у Арьи прыгали больше, и Санса смеялась над тем, как Арья каждый раз показывает Джону язык, а Джон уже не собирался учить Сансу кидать камни, взяв ее руку в свою. После полетов они убежали во двор у оружейной, и Арья нападала на Джона вместе с сестрой, и под конец все-таки повалила его и уселась ему на живот. Джон для Арьи был точно таким, как прежде, и вовсе не стал таким же дурнем, каким становился Робб, стоило ему приглядеть симпатичную девчонку — что уж говорить о том, каким индюком ходил Теон, когда его очередной роман успешно развивался. Арье даже на минуту подумалось, что стоит Джона немного приревновать: не к Сансе, конечно, а вот может он и раньше был такой же непроницаемый, что влюбленность его не меняла. Хотя нет, Арья-то теперь понимала, что раньше Джона было легко раскусить: стоило ей в последний год в Винтерфелле на него немного рассердиться и игриво его ударить, как Джон начинал так же глупо улыбаться, как Робб в те периоды, когда был сущим дурнем, просто Арья тогда не знала, что это значит. А теперь все было правильно, и Джон был простой и свой, так что Арья даже забралась к нему на колени во время урока у септона Барре, чтобы вместе рассматривать на карте Озерные Земли рядом с Перешейком.

Санса видела, что Джон весь день возится с Арьей, и совсем не ревновала, только вспоминала тот день, когда по дороге морем на Драконий Камень в ее каюте появилась Рейнис, — и Санса была довольна тем, что все вышло так, как она тогда подумала.

— Да, ты красивая, — сказала Рейнис, когда Санса вошла в каюту. — Очень красивая. Женись Джон только на Арье, с такой свояченицей у него не было бы шансов, в лучшем случае все окончилось бы грандиозным скандалом.

Когда Джон говорил Сансе практически то же самое, это звучало и игриво, и лестно, но на Рейнис, выглядевшую почти как ее ровесница, Санса тогда обиделась, от нее это прозвучало как сомнение в том, что Джон — верный и честный человек.

— В ваше время уже говорили, что учтивость — доспехи леди? — обманчиво мило спросила Санса: как уж, обидевшись, не намекнуть собеседнице на ее истинный возраст. — Я взяла с собой в дорогу кольчугу, я в других доспехах больше не нуждаюсь.

— А хорошо! — рассмеялась Рейнис, многих ее серебряный смех злил еще больше, и многим она против воли врезалась в память. — Ты не расстраивайся из-за того, что он берет тебя второй женой, ты смотри на это позитивно: значит, ты его отбила, ему жениться было и ни к чему, а он женится. И это еще только начало: когда ты спать с ним начнешь, он первые года два вообще ничего и никого не будет видеть, кроме тебя.

Санса тогда подумала, что она не собирается отбивать Джона у сестры, и совсем не хочет, чтобы Джон смотрел только на нее и не обращал на Арью внимания. Она хотела остаться с Джоном, тянулась к его крепкому телу, словно цепляясь за жизнь, словно через Джона возвращалась в тот мир, где добрыми, сильными и надежными могут быть не только призраки. Она не была такой, как Рейнис, в Сансе не было соперничества и желания оказаться лучше сестры, и уж далеко не только традиционное уважение к семейным узам связывало их с Арьей после Королевской Гавани.

Но в одном Рейнис была права, и Санса почувствовала это только сейчас: теперь-то Джон уже от нее никуда не денется.