День за днем-3 (гет)

Спустя неделю, утром собираюсь на работу уже не в той нервотрепке, как вчера, когда прямо в редакции почти столкнулась с Шульгиным, директором «Кальяри», в обнимку с нашим Наумычем. Меня чуть удар не хватил, еле успела спрятаться у себя в кабинете. Оказывается, Федор Иванович будет финансовым вкладчиком нашего итальянского номера. «Кальяри» не забегаловка, так что, надеюсь, наш новый инвестор в ближайшие дни будет занят собственным пищеблоком и оставит территорию редакции в покое. Если каждый день бродить по издательству и пьянствовать с Наумычем — любой бизнес вылетит в трубу к чертовой матери! В общем, думаю сегодня спокойно заняться номером и не шарахаться по углам от каждой тени.

К тому же вечером у меня свидание с Аксютой — вчера вечером он позвонил и пригласил в ресторан, и я согласилась увидеться после работы. Он заедет за мной сюда, на Ломоносовский.

Долго думаю, что надеть — с одной стороны, хочется чтобы Андрюшка меньше замыкался на своих сомнениях, а больше облизывался, глядя на такую обаятельную и привлекательную, а с другой — я же на работу не ляжками трясти еду, а строжить всех подряд и выстраивать. К тому же критические дни практически подходят к завершению и можно особенно не заморачиваться и надеть брюки. Или пока лучше юбку?

Короче, к брюкам голубая присборенная на груди блузка в обтяжку с тонкими бретельками открывает для обозрения все что нужно, а черная с синей каймой укороченная накидка с короткими рукавами и завязками под грудью, наоборот кое-что закрывает, но явно подчеркивает. По крайней мере, в зеркале, все выглядит завлекательно и по-деловому. В ту же струю распущенные волосы, гладкой волной спадающие на плечо, и неконтрастный макияж. Но не хватает изюминки — Сомова предлагает добавить из бижутерии, но здесь выбор невелик и в итоге одеваю комплект: бусы и браслет, из сцепленных черно-серебристых колечек.

* * *

Появившись в редакции, впрягаюсь сама и впрягаю других — сроки поджимают, а все материалы скомпоновать никак не удается — может быть потому, что вместо центральной статьи пока только наброски, да и те не nice. Собрав листки в кучу, сую их в синюю пластиковую папку — похоже, без совета Егорова мне не обойтись. Бросив последний взгляд на монитор, и прихватив распечатки, отправляюсь на ковер к начальнику. Уже на подходе, сквозь стеклянную стену и приоткрытые жалюзи, замечаю, что шеф не один. Твою дивизию, судя по спине — это опять Шульгин! Они стоят возле тумбы у стены и, похоже, опять квасят. Судя по бутылке — коньяк. На этот раз реакция срабатывает вовремя, и я успеваю спрятаться за угол раньше, чем Егоров оборачивается. Что делать? Вернуться к себе? Но это нисколько не спасет — сейчас они там чокаются с тостами и никто им не нужен, а через минуту — глядь, придумают идти к главному редактору знакомиться. За спиной слышится шевеление и невнятное мычание, и я оглядываюсь на Люсю:

— А..., м-м-м…

— Чего тебе?

Секретарша протягивает почту:

— Вот, бумаги.

Это заставляет определиться — выхватив из рук листки, бодро ухожу прятаться:

— Спасибо.

* * *

Увы, долго сидеть в запертом кабинете, да в разгар рабочего дня, просто невозможно. Тем более, когда все вокруг шуршат как электровеники, звонят на мобильник и стучатся в дверь — хочешь, не хочешь, а приходится проявляться: то у одного в одном месте вылезло, то у другого наоборот сдулось. Опять же есть вопросы к бухгалтерии — и по смете номера, и по нерегулярным оплатам. Кстати, к печатникам тоже нужно зайти. Прижимая к себе папку, осторожно пробираюсь по холлу в поисках Гончаровой — хочу вернуть ее расчеты, и вдруг вижу ее не одну, а за широкой спиной Федора Ивановича. Вот, зараза, и здесь он… Прикрывшись папкой, меняю курс, но сзади окликает Кривошеин:

— Марго!

Придурок, он же меня спалит! Беззвучно чертыхаясь, продолжаю путь, пока не оказываюсь за колонной.

— Марго, подожди.

Наконец, опускаю папку, открывая лицо, и зло цежу сквозь зубы:

— Блин, чего ты орешь!

— Я не ору.

Косясь на растерянную физиономию выпускающего редактора, стараюсь взять себя в руки:

— Ладно, извини, что ты хотел?

Валик открывает свою папочку и засовывает в нее нос:

— Я тут статью закончил, может, глянешь?

И из-за этого так орать? Блин, скинул бы потихоньку по электронке и все дела.

— Завтра!

— А почему не сегодня?

Меня больше волнует, где сейчас Шульгин и я прислушиваюсь, по-прежнему стараясь говорить тихо:

— По кочану и по кочерыжке!

Кривошеин упорствует:

— Я бы сегодня все поправил, что не так.

Вот зануда, прилип как банный лист. Не выдержав, недовольно шиплю, сверкнув глазами:

— Валик, отвали, а?

Укоризненно поглядывая, он, молча, отходит, и я тут же поднимаю папку вверх, загораживая лицо. Парочка еще здесь, возле кабинета Калугина, и продолжает любезничать… С другого бока ко мне уже спешит Пчелкин:

— Маргарита Александровна!

— Что?

Снова приходится опускать руку с папкой, рассекречивая себя.

— Вас к телефону!

К какому именно? К Люсе путь закрыт, а красться к себе в кабинет, из-за всякой ерунды, охоты нет. Стараюсь приглушить голос:

— Кто?

— Из рекламного агентства.

Ну, эти могут и перезвонить.

— Скажи, что меня нет.

Пчелкин удивленно таращится:

— Но, я уже сказал, что вы на месте?!

Вот, бестолочь! А тебя кто-нибудь об этом просил?

Возмущенно распахнув глаза, прожигаю курьера взглядом, но голос не повышаю, приглушаю тон:

— Раз сказал, тогда сам разговаривай.

Обойдя помеху и прикрываясь папкой, шествую мимо секретарской стойки к лифту, но громкий голос Люси пришпиливает на месте:

— Маргарита Александровна, вас еще просили зайти в типографию!

Сама знаю, и потому шиплю:

— Я именно туда и иду! И не надо так орать.

Положив на стойку Настину папку, оглядываюсь на Шульгина с его пассией, но те слишком заняты друг другом. Ну и славно — решительным шагом направляюсь к лифту, а заскочив внутрь кабины, торопливо нажимаю кнопку вниз.

* * *

Типография типографией, но сначала мне нужен глоток воздуха и хоть минутная передышка — с мобильником наперевес проскакиваю сквозь вращающиеся двери издательства и, оказавшись на улице, судорожно нажимаю кнопки, вызывая Сомову. Меня так переполняет от сегодняшних пряток, что стоять на месте невозможно — мотаюсь по пандусу туда-сюда, не обращая никакого внимания на любопытные взгляды. Анька откликается, и я останавливаюсь, но тут же опять продолжаю путь, уперев руку в бок:

— Ань, это капец! Меня обложили со всех сторон.

— Да кто тебя обложил?

— Все! Кто… Дома эта Таня шпионит, в офисе Пашин папаша пасется! Ходит там, как привидение, успевай только под столы прятаться.

— Ну, за Таню можешь не волноваться.

— Ты ее убила?

— Нет, просто уволила.

— А надо было грохнуть! Гадина последняя, вообще.

— Марго.

Что-то действительно разбушевалась.

— Ладно, ладно. С этой мы, допустим, разобрались, а с Шульгиным мне, что прикажешь делать? Шапку — невидимку себе купить? Если я завтра нос к носу с ним столкнусь, мне ж ничего не остается, как вцепиться ему в глотку и давить, пока он ни одного слова не сказал!

— Слушай, ну откуда столько агрессии? Грохнуть! Давить!

Оттуда.

— Что, значит, откуда?! Меня обложили тут со всех сторон, я бегаю как по минному полю. А на войне, знаешь моя дорогая, либо ты, либо тебя!

— Слушай, Марго, может тебя пока отпуск взять, а?

Зависаю в задумчивости: вряд ли Егоров до выхода номера отпустит, но идея очень заманчивая. Сомик добавляет:

— Ну, пока тут этот Шульгин пасется.

— Ага, так меня Наумыч и отпустил. У нас тут теперь еще радио нарисовалось. Короче Ань капец — останутся скоро от козлика рога и копыта.

Снова начинаю метаться, выпуская остатки пара.

— Марго, ну хватит уже, а? Ну тоже мне козлик. Сама любого грызанешь, не хуже тигра.

— Ань, я устала уже ей-богу, а… Меня это «в мире животных уже знаешь, как заколебало?

— Ну, потерпи чуть-чуть, я ж с тобой рядом. Мы всех их сделаем, вот увидишь.

Вот, поговорила немножко и уже чувствую как отпускает… И до конца дня, глядишь, дотяну, не сдохну.

— Анька, Анька… Ну, чтобы я без тебя делала!

— Ладно, до вечера.

Дав отбой, захлопываю крышку и упираю руки в бока — ну, что, в типографию? Вытянув шею, пытаюсь заглянуть сквозь вращающиеся двери внутрь, не наблюдает ли кто, а потом усердно чешу локоть — блин, с такой нервотрепкой и до экземы недалеко.

* * *

Минут через сорок возвращаюсь в редакцию, и почти тут же ко мне в кабинет заглядывает Егоров — даже присесть не успеваю, так и топчусь за креслом. Оказывается, без меня, Шульгин чуть не пришиб случайную посетительницу — набросился прямо в фойе, с кулаками и оскорблениями! И все из-за того, что ее имя и фамилия случайно оказались такими же, как и у невесты его пропавшего сына: Мария Васильева. Поддакиваю, а сама уже трясусь — не дай бог и мне здесь с ним столкнуться, лицом к лицу. Наумыч тем временем, продолжает свою душещипательную историю — бедный Федор Иванович так распереживался только потому, что легкомысленная девица сбежала от сына к другому, не дождавшись ЗАГСа.

— И ты представляешь вот это все — за две недели до свадьбы!

— Честно говоря, не очень.

Врет твой Шульгин, как сивый мерин! Я сама видела приглашения, и они были на 23 июля. А три месяца это, все-таки, не две недели, вполне можно было успокоиться и решить дела по-мирному, без детских обид и престарелых ведьм.

— И я тоже. Вот как таких теток земля носит?

Как, как… Подумаешь, свадьба… Мало ли, какие, у девушки, могут быть обстоятельства… Начальник идет вдоль окна, проходя у меня за спиной, а я не могу не возразить — уж кому-кому, а Шульгину не стоит во всем верить.

— Борис Наумыч!

— Чего?

— Вот, я бы не торопилась делать выводы.

Егоров, с красной физиономией, недовольно бурчит:

— Что, значит, не торопилась?

— Ну, рассказ этого вашего товарища, это всего лишь одна сторона медали. А никто не знает, знаете, как было на самом деле.

Поджав губы, отворачиваюсь — лично я ничего этой семейке не делала и страдаю, можно сказать, совершенно безвинно. Да я о них вообще только перед Новым годом и узнала! Шеф, поразмышляв, соглашается:

— Ну, может быть, ты и права. Но, знаешь, что я подумал?

— Что?

Егоров облокачивается на спинку кресла:

— А ведь мы с ним не друзья. А он мне все рассказал — все, как на духу. Значит, у человека душа болит, очень болит.

Тут возразить нечего и я лишь вздыхаю:

— Согласна. Ну, а как сын-то, на все это отреагировал?

Узнать что-то новенькое о Паше мне гораздо интересней, и я пытливо всматриваюсь в лицо шефа. Может быть, собутыльнику, да под коньячок, Федор Иванович более откровенен? Увы, Егоров пожимает плечами:

— Никто не знает, он пропал.

— Как пропал? Куда?

— Ну, так, пропал. Сгинул совсем и все.

Значит, не проболтался, Штирлиц.

— М-м-м... И что, даже отец родной не знает, где он?

Мобильник вдруг оживает веселым рингтоном и я хватаю телефон со стола:

— Сейчас, извините, Борис Наумыч.

Прикладываю трубку к уху:

— Алло, да!

Там Любимова — напоминает про запись в ежедневнике — народ, дескать, уже обирается в зале заседаний:

— Маргарита Александровна, осталось пять минут.

Егоров, положив обе руки на спинку кресла, клонит голову на бок, прислушиваясь к разговору.

— Да Галь, помню я все, ну!

— Значит, мы вас ждем.

— Давай, пока.

Нажимаю отбой, а Егоров кивает на телефон:

— Чего-то срочное?

— Собрание отдела моды. Так что там с этим Пашей-то?

Наумыч огорченно жмет плечами:

— Он мне толком так ничего и не рассказал. В общем, ты права — чужая душа потемки.

Обломс…. Опустив глаза в пол, киваю:

— Мда... Ясно. Ну, ладно, буду работать.

Шеф выдает начальственную шутку:

— Нет желания запретить, ха-ха

Поддерживаю весельчака улыбкой, и он направляется к выходу, что-то приборматывая на ходу.

Ну, что, на собрание? С зажатой в руке трубкой, разглаживаю блузку под ремень, потом бросаю взгляд в раскрытый ежедневник — на Любимову у меня час, не больше — список непомеченных дел за пол дня почти не уменьшился.

* * *

Совещание отдела моды проходит на удивление быстро — может быть из-за того, что из всего отдела тут только Галина с Наташей. Мы даже не присаживаемся, расположившись стоя у окна, поближе к свету. Любимова, одну за другой, показывает картонные форматки с фотографиями и тут же их комментирует, а я, оценив и одобрив, откладываю обратно на стол.

Снимки подобраны неплохо, да и текстовка об итальянских мэйнстримах выглядит вполне логичной и убедительной. Одной Егоровой, похоже, это неинтересно — молчит все время, повернувшись к нам спиной.

— Ну, что, мне все нравится, ярко, интересно.

Беру в руки еще одну форматку:

— А это что у нас — венецианский карнавал?

Галина кивает:

— Он самый.

— А что, если нам сюда, статью про Казанову шлепнуть?

— Ну, а что, в принципе будет очень хороший разворот.

Оглядываюсь на Наташу, обмахивающуюся как веером, одной из форматок и прижимающую руку к животу — какая-то она бледноватая сегодня… Да и нежарко вроде обмахиваться-то. Может, приболела? Пытаюсь и ее подключить к работе:

— А как считает заместитель главного редактора?

Егорова не реагирует, видимо позабыв про свою новую должность, и приходится окликать громче:

— Наташа!

Та обалдело поворачивает голову, и, судя по испуганному лицу, не здесь и не с нами:

— Что?

— Как тебе такая идея?

Егорова заминается, глядя на форматку, и неуверенно выдает:

— А, нормально.

Ясно, ответ, подходящий к любому вопросу. Она тяжко дышит и тут же отворачивается, прикрывая рот рукой и откашливаясь. Если заболела, пусть сидит дома, чего ходить, других заражать бациллами. Любимова, пройдя за моей спиной, заботливо подходит ближе к болезной:

— Наташ, ты чего?

— Ничего, просто поперхнулась.

Склонившись над столом, она кладет на него форматку и срывается с места, торопясь проскользнуть мимо нас с Галкой прямиком к выходу:

— Извините, я сейчас.

Покончив с фотографиями, уже переключаюсь на другие рубрики — уперев торец папки в стол, кошусь на Любимову:

— Кстати, что у нас там с музыкой? Кривошеин, вообще хоть чешется?

Галина неопределенно дергает плечом:

— Ну, вчера чесался, я сама видела.

— Угу. Ну, пусть быстрее чешется.

Окидываю взглядом еще раз разбросанное по столу хозяйство. Кажется, все посмотрели и обсудили.

— Так, ладно.

Галка с Егоровой сама разберется. И тоже направляюсь к двери.

* * *

Суматошный день никак не кончится, а у меня с каждой минутой все сильнее жмет в висках, и голова наливается тяжестью. Может это погодное? Или, таки, заразилась? Ворочая шеей и потирая ее и затылок, иду мимо комнаты отдыха, направляясь к себе в кабинет, но замечаю внутри Гончарову: стоит там возле стола с чайником, уткнувшись носом в чашку. Сворачиваю к ней:

— Слушай, Насть, а от башки, чего-нибудь, есть?

Та опускает чашку и оглядывается:

— Что сильно болит?

Сжимаю пальцами затылок:

— Ну, да, прямо давит как-то.

Гончарова отворачивается, снова начиная пить:

— Может это давление?

Фиг его знает… И я морщусь от очередного импульса неприятных ощущений.

— Да, может.

Я все жду ответа про таблетки, но Настя вдруг скептически осматривает меня сверху вниз, а голос становится еще заботливей:

— Что-то ты мать, вообще, сегодня неважно выглядишь.

Капец, вот задашь элементарный вопрос, а назад прилетит, хрен знает чего! Как я выгляжу вообще не ее собачье дело.

— Какая я тебе мать?!

— Ну, это я так, к слову сказала, смотри, как осунулась.

Мало того, что голова трещит, так еще и настроение норовят испортить. Все сильнее раздражаясь, упираю руки в бока:

— Где я осунулась?

— Ну, где... Вон, круги под глазами. Не спишь, что ли ночью-то?

— Сплю я ночью!

— С кем?

Идиотка!

— Слушай, Настенька, ты свою богатую фантазию прибереги для своего макаронника, ладно?

Та отворачивается, потом с ядовитой улыбкой косится:

— Я, Маргарита Александровна, вообще вас не трогала. Вы сами этот разговор начали.

Отвернувшись, она усердно приникает к чашке. Вот, гадина... Кто ее трогал-то? Просто попросили таблетку от головной боли, а в ответ словесный понос, полный дерьма. Недоуменно глядя на это чудо змеиного царства, переспрашиваю:

— Так от головы что-нибудь есть? Нет?

Гончарова недовольно бурчит:

— Сейчас пойду, спрошу у Люси. У нее обычно все есть.

Раздраженно она ставит чашку на стол и выходит, направляясь к секретарской стойке. Сложив руки на груди, посылаю ей вслед самую противную гримасу, которую получается скорчить. Тут же сзади раздается голос Зимовского и он сам, с засунутыми в карманы руками, протискивается в другую дверь, со стороны коридора:

— Марго, а ты знаешь какое самое лучшее средство от головы?

Чуть склонив голову на бок, скептически окидываю взглядом очередного шутника — у этого укурка тонкого юмора точно не бывает:

— Неужели, топор?

Антоша радуется как ребенок:

— Нет, гильотина.

Сощурившись от очередного сигнала в висках, хмыкаю:

— Зимовский, пятый класс вторая четверть.

— Ну, какого уровня разговор, такие и шутки.

Он что подслушивал нашу перепалку? Антон по-обезьяньи скалит зубы:

— Гы-гы.

И следует дальше, за Гончаровой. Два сапога пара.

С усмешкой провожаю спину, тихонько приборматывая:

— Придурок.

В дверном проеме место Зимовского уже занимает Калугин. И касается моего плеча:

— Маргарит, да не обращай внимания на всю эту шелупонь.

О, как! Выскочил из ниоткуда и рубанул шашкой. Интересно про кого это он: про Зимовского или про Гончарову, так и сгинувшую в поисках таблеток? А сам он тоже стоял неподалеку и слушал? Пытаюсь сосредоточиться, хмуря брови:

— Ты о чем?

Андрей, набрав в легкие воздуха, выдает комплимент, качая головой:

— Я о том, что ты самая красивая женщина на свете.

Во-о-о-от, приятно слышать. А то мать, мать…, снулая и кругами под глазами. Мне приятно и я улыбаюсь, потупив глаза. Андрей добавляет:

— Болит голова при этом или нет, неважно.

— А, ты об этом. Ну, спасибо на добром слове.

— Не за что.

Мы смотрим, друг на друга, и на меня вдруг накатывает — и как признавались друг другу в любви под проливным дождем, и как целовались до потери дыхания…. Может быть, сейчас, называя самой красивой женщиной, он снова готов вернуться в то счастливое неведение? Мужчина и женщина и никаких заморочек… Калугин вдруг трясет головой и отворачивается:

— У меня все равно не стыкуется, что ты это не ты!

Он смеется, а у меня отвисает челюсть от такого признания и вытягивается лицо. Опять двадцать пять и сбоку бантик. Недоуменно качаю головой:

— Андрей, это не самая свежая мысль, которую ты озвучил. Что-нибудь еще?

Исподлобья гляжу, как Калугин качает головой и как ни в чем не бывало, продолжает:

— Еще я хотел сказать, что я очень, очень тебя люблю.

Приятно, конечно, слышать, но очевидно, что мы все там же и по тому же месту, и ничего не меняется — он не готов. Мне нечего сказать и я молчу, а взгляд Андрея тем временем спускается с моего лица куда-то вниз:

— Я хочу, что бы ты об этом знала.

Да знаю я! Эту мантру я слышала и при Наташе — невесте, и при Кате — жене, слышала, когда бросал, слышала, когда возвращался. Неожиданно Андрей наклоняется и целует меня под нижней губой и тут же срывается, устремляясь сначала вслед Зимовскому, потом разворачивается и, приподняв вверх предупреждающе палец, проходит в обратном направлении, выскакивая в противоположную дверь. Из коридора еще раз оглядывается и окончательно исчезает из пределов видимости. Дурдом…

Но я, все-таки, надеюсь, что Калугин не поставил крест на нашем сближении, потому и целует, и комплименты раздаривает. Позитив вселяет надежду и заставляет улыбнуться, что увы, приводит к всплеску боли в затылке, и я хватаюсь за голову:

— О-о-ой1

Пойду сама искать Люсю.

* * *

Не дождавшись шести часов, уезжаю домой — надо же привести себя в порядок перед приходом кавалера. Назвалась невестой — полезай в кузов. Хотя таблетка цитрамона свой положительный эффект все же дает и я могу крутить головой совершенно без опаски. Едва появившись на пороге квартиры, сразу натыкаюсь на Сомову, которая даже вскрикивает от радости:

— О!

— Физкультпривет!

— Привет.

С кухни подает голос Егоров и его присутствие полная для меня неожиданность — Анька ничего такого про сегодняшний вечер не говорила:

— И вам… Здрасьте, Маргарита Александровна. Не желаете ли с нами сегодня отужинать?

Подхожу ближе:

— Да нет, спасибо, у меня на сегодня другие планы.

Наумыч предстает передо мной в фартуке, вытирая о него руки, и игриво строит глазки:

— А чего ж нам эти планы не объединить? Или вы встречаетесь с мужчиной? Ха-аха-ах!

Демонстрирую смущенную усмешку и отвожу взгляд, а Сомова выговаривает шутнику:

— Боря!

Шеф продолжает хихикать:

— А что я такого спросил? Я ничего противоестественного не спросил. А если бы я спросил — вы что встречаетесь с женщиной — тогда, да! А я спросил, что...

Склонив голову набок, укоризненно улыбаюсь расшалившемуся начальнику, но Анюте юмор с нетрадиционным подтекстом не нравится и она повышает голос:

— Борис Наумыч, кажется, кто-то обещал готовить молча!

Скоро придет Сергей, так что, все равно шила в мешке не утаишь:

— Да, ладно тебе, Ань.

Сделав губы бантиком, винюсь:

— Да, я встречаюсь с молодым человеком. Еще вопросы есть?

Егоров замирает с открытым ртом, явно загораясь любопытством, но встретив Анютин строгий взгляд, со вздохом успокаивается:

— Нет, вопросов нет.

Ну и прекрасно. Усмехаюсь:

— Ну, все. Тогда я в душ.

И отправляюсь в спальню выбирать вечерний наряд, хотя определенные мысли на этот счет уже есть — чтобы «жених» в конец растаял и расслабился, и потерял контролирующие ориентиры, нужно его бдительность ослепить. Неописуемой красотой, конечно.

* * *

После душа, пока одеваюсь и крашусь, время до часа «ч» пролетает мгновенно. Еще наношу перед зеркалом последние штрихи, а в дверь уже настойчиво звонят. Кричу Сомовой:

— Ань!

— А.

— Открой, пожалуйста, это наверно ко мне.

— А… Ладно.

Последний взгляд в зеркало. Темное усыпанное блестками платье, чуть выше колен, оно без рукавов, с тонкими бретельками и с низким вырезом, открывающим соблазнительную ложбинку, черные туфли на высоком каблуке с блестящими пряжками, небольшая черная сумочка в руках и гладко расчесанные волосы — эффект, надеюсь, для мужчинки будет убийственный. Удовлетворенная, выхожу из спальни и направляюсь к троице, столпившейся возле прихожей. Егоров тут же делает ошарашенные глаза:

— А-а-а…

Неторопливо подхожу, довольная произведенным эффектом, и, скромно сцепив внизу руки, смущенно останавливаюсь перед Сергеем. Тот, уперев руки в бока, не скрывает своего восхищения:

— Вот это я и называю сесть и не встать!

А той! Для пущего эффекта, с соблазнительной улыбкой встряхиваю гривой, отбрасывая волосы на одну сторону. Егоров молчит, поджав губы, а Аксюта радостно вздыхает:

— Привет, красавица.

— Привет.

Он тянется поцеловать, и я успеваю подставить щеку, сама чуть касаясь губами шершавой поверхности. Правда Серегу это только подбадривает, чтобы крепче обхватить меня за плечи и притиснуть к себе. Егоров придушенным голосом шепчет:

— Марго, ты восхитительна.

Разъединившись, мы смотрим на Наумыча с Аней и та, тыча рукой в сторону кухни, поторапливает своего бойфренда:

— Гхм… Боренька, пойдем, я помогу там... Ты хлеб не порезал еще?

Я все еще в эйфории от мужского восхищения и с улыбкой провожаю взглядом парочку. И есть от чего улыбаться — бедный Наумыч уже спиной идет, не в силах оторвать взгляда. Анька одергивает:

— Пошли! Хватит пялиться.

Такой неподдельный восторг вызывает довольный смех, и я не могу от него удержаться. Неожиданно чувствую, как Сергей тянет меня в сторону, явно что-то, желая, сказать. Смех гаснет и я, убирая волосы с лица, жду объяснения. Вопрос заставляет напрячься:

— Как он тебя назвал?

Черт, об этом я как-то не подумала... Приглушив голос, отмахиваюсь:

— Да-а-а..., не обращай внимания. Это у него игра такая. Он меня, то гортензией, то Терпсихорой... Хэ...

У Аксюты цепкий взгляд:

— А кто он вообще?

Оглядываюсь на согбенные спины на кухне:

— Да-а-а-а... Анькин начальник.

Аксюта расслабляется, кивая:

— Ну… Прикольный дядька.

— Угу

Стараюсь изобразить беззаботную улыбку, и Сергей, пользуясь моментом, вновь тянется чмокнуть, на этот раз в висок, а потом прижимает к себе. Руки заняты сумочкой и приходится подчиниться. У Аксюты тихонько подает сигнал мобильник и он, отпустив меня, отступает и отворачивается, прикладывая трубку к уху:

— Алло.

Пожалуй, нам пора в ресторан — куда-нибудь пореспектабельней, где нет подозрительного Егорова и где неприлично тискаться, а то он уже все резервы по этому делу превысил. Ну, а Сомова с шефом пусть наслаждаются романтическим уединением — вон сколько наготовили, весь стол заставлен. Мимо с кухни спешит Анька с еще двумя чистыми тарелками, явно не для нас с Сергеем, и я перехватываю ее, хватая за руку и шепча:

— А кто еще придет?

Сомова тоже шепчет:

— Так это..., отец Паши придет.

У меня аж глаза на лоб лезут, и я с ужасом прикладываю ко лбу ладонь, срываясь на собачий скулеж:

— Что-о-о? Ты что с ума сошла?

Они ж меня тут с Аксютой прибьют, и квартиру разнесут! Еще и Егоров здесь — если выживу, то точно останусь без работы! Анька, беззаботная дура, только кивает в сторону своего бегемота:

— Ну, что я виновата? Это он сам его пригласил.

А позвонить нельзя было? Только беспомощно хлопаю губами, судорожно приглаживая волосы. Такая подстава со стороны бесцеремонного бегемота! Срочно бежать! Прочь отсюда! Сергей как раз заканчивает разговор:

— Давайте, завтра поговорим. Я сейчас немного занят.

Тороплю, хватая за руку и таща за собой:

— Сергей, пошли!

Тот оглядывается, чуть сдвигаясь и продолжая прощаться:

— Да, да, договорились, до завтра.

В уши, похоронным звоном, врываются настойчивые звонки в дверь. Поздно!

Егоров радостно идет с кухни, развязывая сзади фартук:

— О, вот и они! Как говориться на аромат.

Господи, что делать? Это же катастрофа! Спрятаться? Срочно! Дико улыбаюсь шефу перекошенным лицом и тут же торжественно объявляю Аксюте:

— Сергей, мне нужно тебе сказать что-то очень важное!

Тот оглядывается на Сомову, потом недоуменно смотрит на меня:

— Так мы же уже с тобой...

Что мы с тобой? Некогда рассусоливать!

— Так, давай за мной!

Дорогу перекрывает Егоров, сняв фартук, он поправляет воротник рубашки:

— Марго, я хотел сказать, что пригласил...

Раньше надо было говорить! Перебиваю, не давая закончить: почти выкрикиваю, таща за собой Сергея:

— Нас не кантовать!!!

Вброс адреналина удесятеряет силы и Аксюта послушно идет за мной. Затащив Сергея в спальню и прикрыв за собой дверь, наконец-то перевожу дух — единственный путь я перекрываю, а расползающаяся по лицу счастливая улыбка, должна убедить жениха в умственной невменяемости влюбленной невесты. А я пока буду прислушиваться к происходящему снаружи. Разжав руки Сергея, сосредотачиваюсь на звуках. Опустив глаза в пол и автоматически накручивая на пальцы локоны, практически отключаюсь — за дверью глухие голоса пришедших гостей, причем, вполне узнаваемые, что заставляет внутренне напрячься. При каждом более-менее громком возгласе Шульгина сердце екает и падает в пятки, заставляя вздрагивать и дергаться, переступая с ноги на ногу и нервно приглаживая волосы. Мне уже не до дежурных улыбок и Сергей замечает это, с удивлением глазея на мои метания:

— Что?

— Что «что»?

— Что мы здесь делаем?

В смысле? А-а-а, да.

— Сейчас… С-с-с... Сейчас..., секундочку

Разворачиваюсь к двери, приникая ухом, но Сергей тянет меня обратно за руку, приближая к себе, и берет за плечи:

— Маш, ты же хотела что-то мне сказать.

— Я?

Не помню. Слышится голос Шульгина, и я снова напрягаюсь, дергаясь к двери и подняв указательный палец вверх:

— Сереж, подожди, сейчас.

Аксюта cнижает тон почти до шепота:

— Мы что здесь прячемся?

Черт, мина то слева, то справа и нужно как-то выкручиваться. Удивленно приподняв брови, мило улыбаюсь:

— С чего ты взял?

— Ну, а кто там пришел?

— А..., да так, ерунда.

— Что, значит ерунда? Ну...

Капец, как же ему рот-то заткнуть с его вопросами? Сергей обхватывает мою талию, заставляя приблизиться и положить руки ему на грудь:

— Что мы здесь делаем? Объясни.

Что, что… Ничего в голову не лезет, кроме бабского флирта:

— Ну, ты же хотел услышать что-то важное, да?

Аксюта радостно мотает головой:

— Это ты что-то мне хотела сказать.

Фу-у-у-х, что же ему болезному сказать-то?

— Да... Ну, тогда слушай.

— Ну?

Для чего девушка может затащить парня в укромное место? Ежу понятно. Повисаю у Аксюты на шее с неуверенной усмешкой:

— Ну, просто мне очень хотелось побыть с тобой, хэ…

Переход от недотроги к любвеобильной невесте, конечно, может выйти боком, но что поделать… Голоса приближаются к спальне и Сергей настороженно прислушивается:

— Подожди-ка!

Тут же напрягаюсь:

— Что?

— Сейчас.

Тронув мое плечо, он хмурится, вытягивая шею к двери:

— Слушай, я, кажется, догадался кто...

Не-е-ет, только не это! Даже не понимаю, как это получается, но в следующее мгновение я впиваюсь в его губы, затыкая рот поцелуем. Так плотно, что выбивает любые мысли не только у него из мозгов, но и у меня. Знаю только, что надо стараться, стараться и еще раз стараться. Одной рукой держу затылок Сергея, другую прижимаю к щеке и, закрыв глаза, пытаюсь отстраниться от того что делаю, убеждая мозг, что все средства хороши… Вообще-то, ничего так парень целуется, я думала противней будет.

Где-то в основании двери слышится удар и, похоже, ногой. Явно сигнал от Аньки! Усердно пытаюсь разъединиться, настойчиво отодвигая мужчинку двумя руками от себя. Наконец это удается, и я изображаю смех. Тянусь к ручке двери, хотя Аксюта продолжает меня цепко держать за другую руку. Чуть приоткрыв щель, осторожно выглядываю наружу: вроде никого.

Выхожу сама и тащу за собой «жениха». Но чувствую, как Аксюта тянет меня обратно, и тут же оказываюсь у него в объятиях — держит крепко, за талию, прижимает так, что не вырвешься:

— Маш..., а может, закроемся и все?

Ишь как разохотился, губу раскатал аж до пола. Тут понимаешь ползком выбираться надо, да мелкими перебежками, а у мужиков одно на уме.

— Нет, нет, нет, не сегодня, в другой раз, давай. Пойдем! Пойдем!

Сказал в ресторан, значит в ресторан! Несмотря на настойчивость кавалера, хватающего за руки, тискающего и щупающего на ходу все что можно и нельзя, все-таки удается вырваться, и я тороплюсь в прихожую:

— Все, уходим!

Это называется: дай палец — откусит руку. Крокодил…. Разрешила поцеловать, называется. Выскочив из квартиры, с облегчением захлопываю дверь, и мы несемся вниз по лестнице.

* * *

Увы, попытки потискаться, полизаться и отвезти к себе домой для продолжения интимного банкета не оставляют моего кавалера и в машине. Приходится напомнить об обещанном ресторане, заказанном столике и слегка покапризничать. Наконец трогаемся с места, и это успокаивает Сергея больше всего, переключая внимание на дорогу.

Спустя полчаса мы уже в «Ла Манче» на проспекте Вернадского и нас провожают к столику на веранде у окна. Пристроив сумочку на углу столика, жду, какими гастрономическими изысками придумал поразить мой непритязательный вкус «жених» — это же его идея с рестораном. За окном быстро темнеет, и суетливые официанты приносят белого вина, и тут же закуски к нему, укрытые листиками зелени. Сергей, покусывая веточку укропа, осторожно интересуется:

— Слушай, Маш, а почему этот...., как ты его назвала?

Отпив из узкого фужера, жую сыр и пытаюсь угадать о ком он. Видимо об Егорове, с которым столкнулись дома. Сложив руки, как примерная ученица за партой, докладываю:

— Наумыч.

— Вот, Наумыч. Почему он только с тобой так играет?

Хмыкаю — плела, что придет в голову, теперь нужно отрабатывать версию до конца.

— Нет, ну, почему. Он не только со мной, он со всеми так.

Аксюта быстро реагирует:

— А с кем, со всеми?

Вопрос с подвохом — по легенде Егоров Анин начальник, теперь придется говорить об Анькиных сослуживицах и подругах. Пожалуй, надо быть осторожней в словах — простой, простой, а цепляется к каждому слову. Замешкавшись, пытаюсь придумать связную легенду. Может сказать, что Аня с Егоровым часто бывают у меня на работе? Это бы облегчило полет моих фантазий. Или лучше так:

— Сергей, пообещай, что это останется между нами.

— А что такое?

Поставив локти на стол, и сцепив пальцы в замок, он ждет ответа. Пытаюсь подобрать слова:

— Ну, просто я маме не всю правду сказала. Я работаю в редакции одного журнала.

Аксюта перебивает:

— Да? Какого?

Его вопросы быстры и напористы, и не дают особо времени подумать и подготовиться. Импровизация на ходу. Невольно вырывается:

— Да так, глянец один, «МЖ».

И прикусываю язык — вот, дура, еще бы и адрес назвала. Совсем вылетело из головы, как он меня быстро с квартирой вычислил. Глаза Сергея буравят, как на допросе:

— «МЖ»? Ух ты, удивительно… И кем ты там работаешь?

Ну, кем может работать бывшая официантка, чего дурацкие вопросы задавать.

— Ну, так, на подхвате…, принеси — подай.

Сергей вдруг подбадривает:

— Ну, это замечательно. Это же лучше, чем обслуживать жлобье по кабакам. А, кстати, как ты попала туда?

Стоп — машина! Мы не для этого сюда пришли. Я что наряжалась, чтобы попасть к следователю? Насколько помню, цель была прямо противоположная — получить ответы от Аксюты! Но закончить начатую мысль надо.

— Ну, это... Это долго рассказывать. Так вот, Наумыч, он не только Анин начальник…

Сергей грызя листок, кидает искоса быстрый взгляд, и я проглатываю комок в горле:

— А еще и мой!

— Лихо.

Нужно завершать экскурс, почему я вдруг «Марго» в устах шефа и потому складываю руки на груди:

— Что, лихо? Ну, он больной человек. Он всю жизнь на колесах. Он только что недавно из больницы вышел.

— Он чокнутый, что ли?

— Нет, ну почему чокнутый, просто у него был нервный срыв на личном фронте. У него там... жена, дочь... Ну, в общем неважно.

Аксюта перебивает, совсем меня запутывая:

— А что важно?

О чем мы говорили? Его бесконечные отвлекающие вопросы сбивают с мысли и мне, как человеку логичному, такая манера вести разговор претит и бесит. Он что, нарочно это делает? Поджав губы, терпеливо объясняю:

— Ну, я же говорю — у него игра… Он, таким образом, создает себе положительные эмоции.

Задрав глаза к потолку и растопырив ладони, пытаюсь продемонстрировать фантазийную натуру Егорова:

— Я у него Марго, Аня — Маша, понимаешь?

Плету ахинею какую-то, и вообще разговор совершенно не о том, о чем нужно. Непонятно верит Аксюта мне или нет, он просто отворачивается, бросая в воздух:

— Веселая редакция.

— Ну, да. А так он нормальный мужик…, э-э-э…

Сергей берет в руки бокал, и я добавляю:

— Очень даже умный.

Его взгляд куда-то вниз, не на меня, так же как и мысли:

— Я верю, да. Не сомневаюсь в этом.

Звучит, с издевкой. Все, хватит, надо перехватывать инициативу. Делаю невинно-удивленные глаза:

— Я не поняла, ты что, мне не веришь?

— Да нет, нет, я верю тебе, конечно. Просто думаю про этот голос в квартире.

Положив локти на стол, он внимательно смотрит на меня. Капец, допрос продолжается. Судорожно начинаю поправлять волосы, то с одной стороны, то с другой.

— Какой голос?

— Мужской голос. Тебе он ничего не напомнил?

Отпираться — только увеличивать подозрения. Помолчав, осторожно переспрашиваю:

— Ты-ы-ы-ы..., имеешь в виду-у-у.... Шульгина — старшего?

— Ну, вот видишь, значит, не одному мне показалось.

Хватаюсь за последнее слово и, мило улыбаясь, игриво стреляю глазами из-за бокала с вином:

— Вот именно, показалось.

Уж лучше пусть целоваться лезет. Но Аксюте видимо не до флирта, вцепился как бульдог:

— А как же интонации?

Отставляю фужер в сторону:

— Сергей, ну, во-первых, это бред. Ну, не мог он там появиться. А во-вторых, знаешь, любые упоминания об этом человеке мне крайне неприятны.

Делаю гримасу, демонстрирующую отвращение, и она вполне искренна. Сергей глаз не поднимает:

— Ладно, я все понял.

Пытаюсь укрепить шаткие позиции:

— Ну, это Анины друзья приходили, семейная пара.

— Ладно, давай..., проехали, Маш. Лучше перейдем к ужину. Здесь, говорят, фуагра закачаешься.

Вот, замечательная идея, с нее и надо было начинать. А то теперь пол ночи раскладывай по полочкам, вспоминай, чего наболтала. Согласно кивнув, вновь берусь за бокал с вином и продолжаю игривый тон, теребя себя за мочку уха:

— Да? Кстати, с удовольствием бы закачалась!

— Да, не вопрос.

Сергей поднимает руку, призывая официанта:

— Молодой человек.

И мы, чокнувшись, пьем вино, поглядывая друг на друга из-за бокалов.

* * *

Фуагра под вино действует на Сергея умиротворяюще и остаток вечера уже гораздо больше похож на приятное времяпровождение — мы даже несколько раз танцуем на небольшом выделенном танцполе между столиками. Назад к подъезду меня доставляют почти к одиннадцати ночи. Не обходится без прощальных поцелуев, и предложения Ромео подняться вместе в квартиру, но разговоры про измученную гостями Аню, которой нужно помочь убраться в квартире и перемыть гору посуды, умеряют пыл жениха. Так что оставляю его возле подъезда — и так получил сегодня пряников выше крыши…

На самом деле Анька уже давно спит под шапкой и я тихонько пробираюсь к себе в спальню, а потом в ванную, в планах одно — быстренько умыться, почистить зубы и нырнуть под одеяло.