День за днем-3 (гет)

Организм требует движения, и я, на ходу одергивая и поправляя блузку, отправляюсь в сторону дамской комнаты, поглядывая по сторонам — с кем бы зацепиться. В редакционной кухне занято, там Зимовский, завис в дверном проеме с чашкой в руке — демонстрирует публике спину. Если сунусь туда сейчас, наверняка уйду оплеванной и с испорченным настроением… Ладно, не очень то и хотелось, мой путь мимо. Размышления прерывает подъехавший лифт, и я останавливаюсь — из распахнувшихся створок выплывает Егорова в своем балахоне, а следом тащится Калугин. Остановившись, поджидаю парочку:

— Ну и как вы?

Андрей меняет курс, направляясь ко мне:

— Да все нормально, в общем, я вызвал таксиста, парень сообразительный попался, объехал все пробки, все отлично.

Егорова стоит чуть позади, самодовольно хлопая глазами. Испортила нам обед и радуется. Ну что ж, надо продемонстрировать этой курице, кто здесь хозяйка:

— Ну и отлично, я за вас очень рада.

— Спасибо.

Повиснув у Андрея на шее, демонстративно приникаю к его губам. Нарочно затягиваю поцелуй, старательно прижимая ладошку к щеке любимого. Реакция меня радует — чувствую, как руки Калугина ложатся на талию и прижимают плотнее к мужскому телу. Один-один! Естественно не обходится без ответной театральщины — над ухом слышится страдальческий стон Егоровой:

— Ой!

Андрюшка ведется, начиная дергаться, и я отпускаю его. Причем с большой неохотой, нисколько не купившись на потуги беременной актрисы. Калугин заботливо оборачивается:

— Что такое?

— Да, ничего Андрюш, это просто спазм.

Наш перфекционист со вздохом возвращается к роли медбрата, освобождаясь из моих объятий:

— Прости.

И наклоняется поднять уроненную страдалицей сумочку:

— Может тебе присесть?

Или прилечь. Можно прямо тут в холле… Румяная немощь закатывает глаза:

— Может быть… Помоги мне, пожалуйста.

Сунув руки в карманы и склонив голову на бок, скептически наблюдаю за всей этой самодеятельностью. Передав сумку хозяйке, Калугин уводит Егорову к себе в кабинет:

— Пойдем.

На полдороге все-таки оглядывается:

— Я сейчас.

Лишь качаю головой вслед:

— Актриса…Прямо Анжелина Джоли отдыхает.

С ухмылкой возвращаюсь к себе, ждать Калугина, но, увы, безрезультатно. Приходится самой отправиться на поиски. Странно, но зайдя в кабинет художественного редактора, обнаруживаю там только Егорову за компьютером Андрея. И где сам? Или эта дура услала заботливого за мороженным или еще, какой, своей причудой?

— Не поняла.

Пигалица агрессивна:

— Чего ты не поняла?

На экране светятся результаты «двухнедельных» УЗИ и Егорова, похоже, не может на них наглядеться. Приподнимаю недоуменно бровь:

— Что ты тут делаешь?

В рабочее то время!

— А ты?

Вот мелкая хамка. Сдержавшись, веду головой в сторону:

— Тебе напомнить мою должность?

— А тебе напомнить, чье это издательство?

Ладно, два-один, зайдем с другой стороны. Отвернувшись, кидаю в воздух:

— Где, Андрей?

— Как, а он разве тебе не сказал?

— Я задала вопрос.

— Ай, ай, ай… Как же Андрюша тебе этого не сказал? Неужели, он от тебя что-то скрывает?

Вот, гадина! Бьет прямо в корень — знает, нашего увертливого.

— Так, понятно.

С этой дурой разговаривать — себя не уважать. Достав мобильник, откидываю крышку, но набрать номер не успеваю — Егорова прекращает свой цирк:

— Да ладно, в школу он поехал. Там уроки отменили и Алису надо забрать.

Мог бы и предупредить, чтобы зря не ждала. Снова убираю мобильник в карман:

— А когда будет, не сказал?

Наташа снова придуривается:

— Так и это он тебе не сказал? Что же он такой скрытный?

У этой курицы логики ни на грош: раз не предупредил об отъезде, как мог сказать о возвращении? Засунув руки в карманы и подняв глаза вверх, считаю до пяти, а потом, встряхнув головой и отбросив волосы назад, вздыхаю, усмехнувшись:

— Слушай, Наталья…

— Что?

— Все что ты делаешь — это так примитивно.

Егорова смотрит снизу вверх:

— Зато эффективно.

Интересно, кто ей сказал такую глупость? Поджав губу, весело киваю:

— Посмотрим!

И ухожу, слыша в спину злобное шипение:

— Посмотришь.

Обратный путь получается более извилистым — для начала, все-таки, заглядываю в комнату отдыха: хочу прихватить себе в кабинет бутылочку холодной минералки. Тут опять народ — с чашками в руках Кривошеин с Зимовским, Валик скромно топчется рядом с развалившимся на стуле Антоном, а тот его в чем-то поучает:

— … Чем один раз ляпнуть то, что не нужно…

Лезу в холодильник, прислушиваясь краем уха, о чем это они?

— Не… Не понял, объясни.

Бутылки с водой в глубине, за какими-то свертками, так что приходится повозиться, прежде чем удается со звяканьем извлечь одну. Зимовский расшифровывает свою креативную мысль:

— Да что тут объяснять?! С бабами нужно вести себя очень аккуратно: говори то, что она хочет услышать, а делай то, что решил.

Знакомая философия. Кривошеин хмыкает:

— Думаешь проканает?

— Ну, это от нее еще многое зависит.

Развернувшись к парочке, скептически слушаю мужские откровения.

— Если мадама тупая, то тут вообще ничего не поможет.

Ничего нового и я иду к выходу, но в дверях торможу — мадамы же не все тупые? Интересуюсь:

— А если умная?

— А если умная, то тут уже надо крутиться.

— А зачем обязательно крутится?

— Ну, а как по-другому? Помнишь, как говорил Гоша: «Врать женщине — это некрасиво. А красиво врать женщине — это искусство».

То есть, без вранья никак? Тряхнув головой, отбрасываю волосы за спину. Вывод мне не нравится… Потому что Калуга тоже часто юлит и «крутится», говорит одно, а делает другое. Я все на мягкость сваливаю, да на податливость, хотя мысль и закрадывается — а вдруг Андрей «красиво врет»? Ну, как про жену — бизнесменшу из Америки. Теперь вот опоили несчастного, да так, что неделю в беспамятстве ребенка делал.

— Ну, мой брат много чего говорил.

— Вот тут в десятку, согласись!

Упрямо качаю головой, морща нос:

— Не соглашусь.

И выхожу, слыша вслед:

— Кто бы сомневался.

* * *

Спустя час предпринимаю новую попытку застать Андрюшку на месте — на этот раз он здесь, в своем кабинете, стоит у стола, перекладывая распечатки. Игриво взирая на согбенную спину, тихонько проникаю внутрь, прикрывая за собой дверь — есть возможность распространить наше приятное взаимодействие и на эту территорию:

— Ну, наконец-то, же!

Андрей оборачивается и, улыбнувшись, снова утыкается в бумаги. Меня такая реакция не устраивает, так что с намеком подступаю вплотную:

— Как же я соскучилась.

— А я?

Калугин разворачивается и садится на стол, привлекая меня к себе. Убрав упавшую прядь за ухо, беру в ладони Андрюшкино лицо:

— Просто я заходила, и тебя раньше не было.

Он кивает в сторону двери:

— Да я это…

— Я знаю. Ездил за Алисой в школу.

— Совершенно верно. Ее с последнего урока надо было забрать.

Качаю головой, перебивая:

— Я знаю, мне сказала Наташа.

А мог бы и сам меня предупредить. Калугин делает удивленное лицо:

— Наташа?

Опускаю глаза:

— Ну, да. Очень хотела меня уколоть, что она знает, а я нет.

Мои руки лежат на плечах любимого, и очень хочется поцеловаться. Но Калугин оправдывается, тратя драгоценное время:

— О господи поверь, там…

Да ясно, что дело и выеденного яйца не стоит.

— Андрюш, я все прекрасно понимаю.

Захватив ладонями мужской затылок, тянусь к Калугину губами:

— Пусть играет в свои детские игры, мне по барабану.

Наконец, мы целуемся, увлекаясь, все сильнее заваливаясь на стол и издавая только чмоки с междометиями:

— М-м-м…

Моя рука мечется по Андрюшкиной груди, дергая за пуговицы рубашки, и Калугин со смехом выворачивается:

— Подожди, подожди, что ты делаешь? Подожди.

А не надо оставлять здесь всяких адвокатш, предъявляющих свои права!

— А что, ты разве не хочешь?

— Я хочу, но…

— Но? Что, но?

Хочется перейти к действиям другого уровня? Мне тоже, так что терпи, и я снова впиваюсь в его губы. Все-таки, Андрей вырывается:

— Марго-о-о-о… Марго, Марго…. Стоп — машина! Подожди, подожди, вообще-то внизу сидит и меня ждет Алиса.

Где это она тебя ждет? В «Дедлайне»? Вот, врушка. Ничего, подождет! И наши горячие лобзания продолжаются.

— Маргарита! Так, все.

Наконец, Калугин вырывается из моих рук, торопливо собирает листки со стола и пытается отступать к выходу:

— Тихо, тихо, у нее завтра… А-а-а, итоговая контрольная по математике, поэтому нам надо будет к ней готовиться.

Ну и что? Снова хватаю за шею и, прикрыв глаза, тянусь поймать губы.

— Потом нужно будет заехать в магазин, потом к бабушке. Ну, мне надо бежать, пожалуйста. Я тебя прошу без обид, ладно?

К бабушке это хорошо — можно оставить Алису у нее…. Блин, контрольная… Приходится уступить любимого другой женщине:

— Ну, я все понимаю, какие обиды. Не смею задерживать.

— Спасибо.

Он снова кидается ко мне, желая успеть несколько раз чмокнуть в губы:

— Я тебе позвоню… Позвоню, позвоню, все, я побежал, пока!

Три раза позвонит? Ладно, буду ждать. Метнувшись, Калугин торопится к лифту, а я, сцепив пальцы, провожаю своего мужчину влюбленным взглядом — как же тяжело отлипнуть, отпустить хоть на полчасика! И вздыхаю, теребя мочку уха и поправляя волосы. А что? Мы ничего… Обсуждали рабочие вопросы в кабинете художественного редактора. Одергиваю блузку:

— Гхм.

Господи, как же я его люблю! И, как бы не ругала и не пилила, для меня он самый лучший на свете. Улыбнувшись, сей суперновой мысли, танцующей походкой выскакиваю из кабинета, захлопывая за собой дверь. И что интересно — до конца рабочего дня еще трижды к нему заглядываю — вдруг вернулся?

* * *

Вечером, уже дома, так и не переодевшись, делюсь с Анюткой своими психологическими наблюдениями и даже показываю на компьютере составленный список самонаставлений. За окном темно и мы в гостиной пьем чай, устроившись возле сияющего торшера и отодвинув в угол стола приоткрытый ноутбук. Вернее чай пьет Сомова, с печеньем и мармеладными лимонными дольками, которые таскает из стоящей здесь пиалы, я же усидеть на месте не могу — брожу за диваном, увлеченно повторяя:

— И ты знаешь, Ань, я вот себя за это прям ненавижу.

Фиона тоже чай не пьет, терпеливо сидит возле Аньки и ждет своего кусочка. У подруги один ответ:

— Ой, да ладно тебе, ну, продумаешь, втрескалась по уши, вот и все!

— Угу… Ань, я же тебе объясняю — я вот, когда сама была мужиком, я вот таких баб, вот просто на дух не переваривала! Как пиявки — вешаются, липнут, преследуют.

Анюта оглянувшись, теперь внимательно слушает, и даже головой крутит вслед моим метаниям.

— А сейчас я вижу, что я сама такая же, понимаешь?

Всплеснув руками, продолжаю взад-вперед мотаться:

— И я ничего с этим поделать не могу!

— Ну, Калугина это не раздражает?

Сомова теребит холку собаки, а сама продолжает вертеться, словно подсолнух за солнцем. Это отвлекает, и я бурчу:

— Да, я не знаю. По нему же разве поймешь… Он вон и с Егоровой вежливый как японский дипломат.

Анька вдруг оживает с набитым ртом:

— О, а кстати, как там Егорова?

Меня аж передергивает от утренних воспоминаний, и я морщусь, словно от зубной боли:

— Ой…М-м-м… Примитивная как лопата.

Отправляюсь в обратную сторону вдоль дивана, сунув руки в карманы и продолжая с придыханием язвить:

— Опять играет в беременную. Сейчас ей плохо. Тьфу, блин…. Одно и то же!

— Слушай, ну, Андрей надеюсь, на это не купится больше?

С сомнением киваю пару раз — конечно, если буду на мозги ему капать и стоять над душой, то есть вероятность, что и сдюжит.

— Ты надеешься… А как я на это надеюсь!

Сомова оставляет мои слова без комментариев, продолжая поглощать печеньки, и я упираюсь обеими руками в спинку дивана:

— Слушай Ань, налей мне тоже чаю, я сейчас возьму и сожру восемь пирожных! Скажу, тоже беременная.

Подружка смеется:

— Ты чего, Марго?

Может, тогда обратит на меня больше внимания. Обиженно ворчу:

— Ничего. Юмор такой.

Просто он вокруг Наташеньки вьется, а тут целый день сиди, жди, мучайся и ведь даже не позвонит. А ведь обещал!

— Ну, нальешь чаю?

Сомова вскакивает, теребя Фиону:

— А! Сейчас.

И спешит на кухню за второй чашкой. Я же продолжаю свой тяжкий путь вдоль дивана, с несчастным видом вздыхая:

— О-о-ох…

* * *

Получив порцию заварки, усаживаюсь на место Анюты, потеснив Фиону… Анька не спорит, пересаживается в кресло, но сладости передвигает к себе поближе. Уперев ногу в край столика, и откинувшись на спинку дивана, продолжаю изливаться перед подругой:

— Да-а-а, Ань… Вот, никогда я не думала, что у женщин все так устроено. В голове только — Андрей, Андрей, Андрей!

— Ну, ты попробуй на что-то переключиться.

Ха! Даже подаюсь Аньке навстречу, шлепнув ладонью по коленке:

— А ты думаешь, я не пробовала, да? Пять секунд максимум, потом мозги на место возвращаются и все, капец…

Сомовой, похоже, мои жалобы уже надоели и она, отвернувшись, сопит, потихоньку раздражаясь:

— Ну, не знаю. Ну, напиши, кстати, Вере Михайловне письмо по электронке. Ты же ей обещала!

Обещала… Обещанного три года ждут.

— О, кстати…

Подвинув к себе ноутбук открываю крышку:

- А у нас ее адрес есть?

Дурацкий вопрос, Сергей мне его точно давал, но что-то нынче с мозгами совсем туго. А вспоминать, где и что у меня записано, не хочется. Анюта уверенно кивает:

— Естественно.

Пожевав губу, рожаю новый креативный вопрос:

— А что ей написать?

Анюта пожимает плечами:

— Да что хочешь! Ну, как-нибудь успокой человека.

Легко сказать, успокоить. Была мысль позвонить утром и что-то наплести, а теперь и ее не стало. Качаю тупо головой:

— Надо подумать.

Зато другая мысль все перебивает и я, встрепенувшись, с горящими глазами, оживаю:

— Слушай Ань, а может ему на домашний позвонить?

Сомова без радости бурчит:

— Ну, позвони.

Нервно тереблю губу — липучка, липучка, липучка… Перебарываю себя:

— Но с другой стороны, чего дергать его?

Неуверенность раздирает на части, а подруга, нет, чтоб поддержать, только пожимает плечами:

— Ну, тогда, не дергай.

Собрав волю в кулак, киваю. И уговариваю себя, что так будет правильно… На две минуты хватает. Зуд внутри не ослабевает и я, все-таки, хватаю трубку, торопливо нажимая кнопки. Не дождавшись ответа, обиженно поджимаю губу, с несчастным видом взирая на Сомову. Захлопнув крышку, отшвыриваю телефон на стол — ну, почему он не звонит?! Через две минуты предпринимаю новую попытку. Снова сброс и короткие гудки. Капец! Он со мной разговаривать не хочет?! Руки ходят ходуном, теребя телефон, еще один звонок и вдруг «абонент вне зоны доступа»! Точно, не хочет!

— Блин, ну, зачем он отключил?!

Уперев локоть в коленку, сижу, пригорюнившись, подперев ладонью голову и чуть не плачу. Он меня не любит! Сомова подливает масло в огонь:

— Слушай, Марго, ты сама говорила, что у Алисы завтра контрольная. Они сидят, готовятся, ну?

Ага! Не может одну минутку любимой женщине выделить? Бурчу, уставившись в пространство:

— Я помню.

— Ну, а чего тогда бесишься?

Потому что дура! Вытаращив глаза, рявкаю на подругу:

— Не знаю!

Сложив руки на груди, откидываюсь на спинку дивана и отворачиваюсь. Вот, зачем он отключил телефон? Сомова тянется за чашкой:

— О, боги!

Капец капцов. И так до самой ночи….

* * *

Телевизор смотреть не хочется, и я, прихватив пару бутылок пива из холодильника, возвращаюсь к Сомовой в гостиную Присев на придиванный модуль, протягиваю одну подруге:

— Слушай, Ань. Вот, ответь мне, пожалуйста… Скажи... Человек сидит дома, с дочерью занимается... Зачем отключать телефон?

Развалившаяся на диване Сомова, закидывает руки за голову:

— О господи, ты когда-нибудь сменишь пластинку или нет, а?

— Да причем здесь пластинка. Я просто хочу разобраться!

Анюта, тянется забрать у меня емкость:

— Разобраться в чем?

Со вздохом убираю волосы за ухо:

— Вот, лично я, лично я… Я никогда не отключаю телефон! Вот, если только в самолете или сядет батарейка.

Сомова раздраженно повышает голос:

— Ну, может она у него и села!

И в мобильнике, и в городском?

— Ну-ну…

Откупорив пиво, присасываюсь к горлышку. До ушей доносится громкий полу стон:

— О-о-ой, какая ж ты зануда, а?!

Такое резюме неожиданно обижает, и я удивленно гляжу на подругу:

— Я, зануда?

— Да, ты — зануда. Это ж никаких сил не хватит, вот это все терпеть!

Всплеснув руками, Сомова хлопает себя ладонью по бедру, а я так и сижу с открытым ртом — Калугин не хочет со мной разговаривать, вокруг него постоянно скачет беременная мартышка, которую он возит по консультациям, а я зануда?

— Я тебе еще раз повторяю — с телефоном могло случиться все что угодно. Не знаю, ну…Тупо в ванну он свалился или в унитаз.

Поджав губы, недоверчиво качаю головой: сразу с двумя телефонами в ванную и в туалет не ходят.

— Нет, Ань.

Сомова рубит рукой воздух:

— Или, в конце концов, глюканул.

Не глядя на подругу, повторяю:

— Нет, Ань, я точно уверена — он его отключил.

Сомова буквально рычит:

— Ну, отключил и отключил. Значит, черт с ним!

С Калугиным? Я не понимаю такого злобствования и недовольно хмурюсь:

— А почему ты так со мной разговариваешь?

Сомова взрывается, переходя на ор:

— А как мне с тобой разговаривать? И вообще, если бы на моем месте был бы Гоша, он тебя бы давно пришлепнул бы!

Моя челюсть отвисает еще ниже. Я ей сама говорила про липучих баб и про Гошу, но Гоша никогда не ходил в ванную с двумя трубками сразу! Он бы меня понял!

— А причем здесь Гоша?

Сомова глядит прозрачным взглядом и трясет кулачком:

— А притом! Он таких баб как ты, на дух вообще не переносил!

Чем это я не угодила Гоше? Вздергивает нос:

— Каких таких?

— Приставучих и занудливых, ты же сама говорила!

То есть, я все выдумываю, да? И про беременную Егорову, и про то, что она вокруг Калугина продолжает виться, и что еще неизвестно, почему он отключил телефон, да?

— То есть ты думаешь, что я тоже такая, да?

Сомова, отвернувшись, ковыряет пробку у бутылки, а потом косится, отвечая вопросом на вопрос:

— А какая?

Вот что чужое туловище с нормальными мозгами делает. Тут же вспоминаю, как и Анька, точно также истерила насчет Люсиной задницы, на которую загляделся в «Дедлайне» Егоров. Нудела так, что хоть из дома беги… Несколько секунд смотрю на нее, а потом пожевав губами, резюмирую:

— Капец, все бабы одинаковые.

И запиваю горькую мысль пивом. Анюта недовольно морщится, не желая примерять сей общий вывод к себе:

— Ой, я тебя прошу, только не надо, ладно?!

Ха, уж лучше бы не выступала. Недовольно повышаю голос:

— Что, не надо?

Капец, обзывает приставучей занудой, а сама вечерами напролет трендит про своего Борюсика и его выкрутасы. Отворачиваюсь:

— Это ты Борю своего, знаешь, давно не вспоминала.

Сомова тут же взвивается:

— А причем здесь Боря?

Не хватает еще переругаться из-за ее бойфренда. Демонстративно делаю кислую физиономию и отмахиваюсь:

— М-м-м… Все! Не причем! Пей, свое пиво.

За Егорова Сомова может и десять истерик устроить. Поднявшись с дивана, ухожу в спальню — пусть Фионе рассказывает про своего бегемота и почему он не отвечает на ее звонки. Сзади слышится хлопок пробки и ворчание:

— Ну, и пожалуйста.

* * *

Минут через пятнадцать, не допив пиво, иду мириться. Сомова уже перелезла в боковое кресло и нависла над ноутбуком, одним пальцем что-то настукивая. Рядом с ней грустит Фиона, положив морду на стол.

Поддернув сначала одну брючину, потом другую, плюхаюсь на диван:

— Ань.

Та не реагирует, и я предпринимаю новую попытку:

— Ань, ну чего ты дуешься-то?

Сомова кидает в мою сторону быстрый взгляд и снова утыкается в экран. Капец, обиделась… Перехожу на жалобное нытье:

— Ну, блин, я не хотела, ну, правда. Я про Борю не хотела, вообще! Ну, давай, теперь будем из-за такой ерунды, ссорится?!

Наконец Анюта снисходит до униженных и гордо приподнимает голову:

— Слушай, ты что, не видишь, что я читаю вообще-то?

Вижу. Причем в моем ноутбуке и без спроса… Прямо вся такая занятая, занятая… Поджав губу, демонстрирую недоумение:

— Прости, конечно, а что там такого интересного пишут?

Допиваю последние капли из горлышка, и Сомова радостно мотает головой с улыбкой до ушей:

— Да вот, есть тут одна классная статья.

Похоже, она уже заняла себя новым развлечением и забыла про обиду. Поддерживаю такое решение:

— На тему?

Анька начинает мяться, мыча и тыкая неопределенно рукой в пространство:

— М-м-м…, на тему… Вот… Тут пишут про…, особый вид заболевания у женщин…

Внимательно прищурившись, сосредоточенно жду пояснений — вот чего-чего, а особых женских заболеваний мне точно не надо.

— Недавно выяснили, что оно прогрессирует именно у современных лиц женского пола.

Капец, не томи. Даже кончик языка от старания высовываю:

— Да? И что это такое?

Запрокинув голову, пытаюсь выжать из бутылки хоть какие-то остатки.

— Ну, в общем, это заболевание характеризующееся подозрительностью и хорошо обоснованной системой сверхценных идей, приобретающих чрезмерный выраженный характер бреда.

Уперев руки в сидение, Сомова раскачивается взад-вперед, словно заклинатель змей, а мой интерес к ее рассуждениям быстро угасает — по-моему, бессмысленный набор слов, что тут может рассмешить и заинтересовать, не понимаю. Недоуменно трясу головой:

— Ничего не поняла. А это называется-то, как?

Анюта задумчиво перекатывает губу из стороны в сторону:

— Называется болезнь паранойя или, по-нашему, по-простому … Мания величия с манией преследования.

Раскрыв рот, завороженно слушаю и все равно не понимаю, что так заставило лыбиться Сомика — губы ж до ушей растянуло, я же видела! Кстати, она же и текст какой-то набирала! Опустив глаза, Анька вздыхает:

— Вот, кстати. Походу, у тебя все симптомы.

Ясно, издевается задрыга. Нагородила огород и все для того, чтобы посмеяться, над бедной девушкой. Только ведь мне не до смеха — решительно пресекает юморину:

— Так, знаешь что?

Сомова тут же вскидывается:

— Что?

Как-то уж слишком рьяно… Поцапаться есть желание? Только у меня его точно нет… Наверно, потому, что Анюта в целом права — у влюбленной бабы мозги скособочены, и сколько не повторяй «сама такая» результат от этого не изменится. Примирительно вздыхаю:

— Ань, ну, у меня что, все так плохо?

Та пользуется моментом попинать:

— Да я вообще в шоке. Ты накручиваешь себя какими-то совершено не существующими проблемами. Ты, хотя бы, это понимаешь?

Понимаю, но поделать с собой ничего не могу. К тому же, обжегшись на молоке, как известно дуют на воду, а я столько раз обжигалась на Андрюшке… Пошлепав губами, неуверенно качаю головой:

— Ну, просто, Андрей не звонит и я как-то…

Замявшись, замолкаю. Анька продолжает напирать:

— Вот, видишь, ты даже не способна адекватно мыслить!

Да, не способна. Да, ревную. С несчастным видом взираю на подругу: неужели у всех теток точно так же? Наверно, так же… Это ведь сейчас Анюта спокойно рассуждает, а совсем недавно вопила, брызгала слюной и была дура дурой. Как я сейчас….

— Вот, смотри, Андрей тебя любит, он сейчас с Алисой, он тебе все объяснил.

Но телефоны то зачем отключать? Причем оба?

— Ну, вот, что ты…Ну, что не так, а?

Блин! А то Сомова Калугина не знает. И про любовь давно твердит, и с Алисой носится постоянно, а завтра вдруг окажется, что приехал друг из Томска, Катя из Америки или Егорова из роддома. Вздыхаю, задирая голову к потолку — грустно и неправильно думать подобным образом о любимом мужчине. А еще говорят, что любовь слепа…

— Мда, капец... Мне, похоже, и правда, пора лечиться от этой самой паранойи.

Сомова радостно сообщает:

— Ну, вот слава богу, прогресс кажется, налицо.

Поджав губы, не откликаюсь, вспомнив вдруг свою возню с Аксютой и следствие Калугина по этому поводу…. Докатились — я не верю ему, он не верит мне… Сомова продолжает сама с собой вести душеспасительные беседы:

— А если уж ты понимаешь, что у тебя такая проблема есть, в общем-то и все шансы выздороветь у тебя тоже есть.

Лишь усмехаюсь: бла, бла, бла…

— Спасибо тебе, доктор.

Сомова продолжает играть в психолога:

— Да не за что.

Она берет бутылку со стола:

— Ну, что, пациент по пивасику?

Занятая мыслями о городском телефоне, который, наверно уже выловили из ванны или унитаза, киваю:

— Да, отлично.

И набираю номер. Встрепенувшись, Анюта протестует:

— Эй, ты куда звонишь?

Успокаивающе поднимаю руку и, прикрыв глаза, вслушиваюсь в глухое молчание…

— Куда ты звонишь? Ну-ка, дай сюда!

Сомова вскакивает с кресла и я, сморщившись, роняю руку с мобилой на колени — ни фига не выловили… Анька укоризненно смотрит на меня:

— Ты опять?

Не опять, а снова. Оставив пустую бутылку на столе, ухожу в спальню — уж там-то никто не назовет меня шизофреничкой, сколько не трезвонь.